Пушкин и М.А. Дмитриев-Мамонов

                   

В обширной и хорошо изученной теме "Пушкин и декаб-

ристы" есть еще недописанные страницы. К ним относится

история отношений Пушкина с Орденом Русских Рыцарей.

Этот сложный вопрос имеет много аспектов. Одна его сто-

рона связана с Кишиневом, ибо, вопреки распространенно-

му мнению, можно полагать, что в Кишиневе Пушкин столк-

нулся не с каким-то одним, хорошо организованным, еди-

ным декабристским обществом, а с несколькими и даже да-

леко не всегда взаимно скоординированными отголосками

движения декабристов. Так, до сих пор остается неясным,

какую декабристскую организацию представлял в Кишиневе

Михаил Орлов: был ли он в эту пору связан с Орденом

Русских Рыцарей, как представлял он себе отношение Ор-

дена и одного из его руководителей, графа М. А. Мамоно-

ва, к его кишиневской деятельности. Эти и многие другие

вопросы требуют специального рассмотрения. В настоящей

работе мы сосредоточим внимание на относительно частной

проблеме: на том впечатлении, которое произвела на Пуш-

кина личность графа Мамонова.                         

Пушкин никогда не встречался с Дмитриевым-Мамоновым

и, более того, видимо, не имел достаточно проверенных,

точных сведений о его личности и деятельности. Казалось

бы, у него были прямые пути получить на этот счет самую

подробную информацию. В годы, когда интерес к Ордену

Русских Рыцарей у Пушкина проявлялся особенно заметно,

то есть в конце 1820-х - начале 1830-х гг., Пушкин

встречался с одним из организаторов Ордена, близким

сотрудником Мамонова, Михаилом Орловым. Однако эта те-

ма, видимо, не была затронута в разговорах Пушкина с

Орловым, и даже если Пушкин поднимал ее когда-либо, то

совершенно очевидно, что Орлов не был склонен даже с

близкими друзьями обсуждать этот вопрос. Дело в том,

что положение Орлова после восстания было исключительно

трудным и двусмысленным. С одной стороны, ему приходи-

лось из тактических соображений подчеркивать, что он не

был непосредственным участником заговора, что он якобы,

несмотря на неоднократные приглашения членов общества,

порвал с ним и непосредственно действий, которые можно

было бы трактовать как криминальные, не совершил. Поэ-

тому он был не расположен касаться тех сторон, которые

представлялись особенно преступными в глазах правитель-

ства и остались за пределами внимания следствия. С дру-

гой стороны, Орлов болезненно переживал то недоверие,

которое выказывали ему его вчерашние соратники, видев-

шие, что один из крупных деятелей движения непонятным

образом оказался подвергнутым сравнительно малым реп-

рессиям. Это ставило Орлова в двусмысленное положение,

было предметом его мучительных душевных переживаний и

двусторонне обусловливало нежелание его касаться тех

вопросов, которые могли показаться особенно щекотливы-

ми. Можно, не опасаясь нарушить истину, предположить,

что ни с кем, в том числе и с Пушкиным, затрагивать эту

щекотливую тему в конце 1820-х - начале 1830-х гг. Ор-

лов не был расположен.                                

Пушкин, вероятно, заинтересовался судьбой Мамонова,

столкнувшись с многочисленными слухами, которые повто-

рялись, особенно в Москве, еще долгие годы и носили,

как правило, фольклоризированный характер'. Но у Пушки-

на была возможность получить, и в достаточной мере,

полную информацию из близкого источника - князя П. А.

Вяземского.                                           

Отношение Вяземского к Мамонову было специфическим.

С одной стороны, Вяземский, казалось, был очень осве-

домлен. Имение Вяземского находилось в близком соседс-

тве с имением Мамонова - их разделяла лишь неглубокая

река Вязьма, и земли соприкасались. Это было поместье,

где Мамонов строил свою крепость и где в строгой изоля-

ции, под величайшим секретом совершалась мамоновская

деятельность по несколько фантастическому плану созда-

ния в центре России опорного военного пункта для буду-

щего революционного действия. Мамонов как близкий сосед

и как источник многочисленных фантастических слухов еще

в первой половине 1820-х гг. вызывал любопытство Вя-

земского.                                             

Мы знаем, что Вяземский делал попытки лично познако-

миться с Мамоновым и посетить его в поместье. Известно,

что обычная попытка, принятая в помещичьем кругу, -

приезд соседа с дружеским визитом - натолкнулась на

резкий отпор. Вяземский не был даже допущен в дом и вы-

нужден был уехать, не встретившись с Мамоновым. Тогда

он использовал окружной путь для знакомства. Он обра-

тился к Орлову с просьбой рекомендовать его. Сама  по

себе ситуация своеобразная: для того чтобы познакомить-

ся с соседом по поместью, надо получить рекомендацию от

человека, живущего за сотни верст от поместья. Однако

Орлов в мягкой форме отказал Вяземскому, прибегнув к

тому способу, который между Орловым и Мамоновым был уже

обговорен. Свое собственное посещение Мамонова Орлов

скрыл следующим образом: распространил слух, что он то-

же не был допущен к Мамонову, что Мамонов не видится ни

с кем ("Как посетить невидимого?" - писал Орлов Вяземс-

кому) и что он, Орлов, проник к Мамонову только силой,

сломав дверь. Этот конспиративный слух отсекал возмож-

ность знакомства с Мамоновым по рекомендации Орлова.

Однако Вяземский продолжал интересо-                  

  

 См.: Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоми-

нания. М., 1930. Т. 1. С. 40.                         

 

ваться Мамоновым и, видимо, накопил в своей памяти мно-

го слухов. Вероятно, это и был самый первый, ближайший

источник, если не считать каких-то предшествующих ту-

манных сведений и слухов, из которого черпал Пушкин ма-

териалы о таинственном затворнике.                    

В отношениях Вяземского и Мамонова имел место еще

один не лишенный интереса эпизод. Вяземский, собирая в

Москве деньги на выкуп крепостного музыканта, обратился

с соответствующей просьбой и к миллионеру Мамонову. Ма-

монов, однако, резко отказал, заявив, что звук каждой

ноты в концерте освобожденного музыканта будет ему

враждебен. Смысл этого парадоксального заявления таков:

Вяземский считает возможным и желательным скорейшее

проведение освобождения крестьян вне зависимости от ог-

раничения самодержавия и организует антикрепостническую

политическую акцию. Мамонов исходит из того, что осво-

бождение крестьян до конституционного преобразования

России лишит дворянскую революционность народной под-

держки и безгранично усилит власть правительства. По

его мнению, крестьяне должны получить свободу только из

рук дворян-революционеров. Тогда политической свободе

будет обеспечена народная поддержка. Сравните, казалось

бы, парадоксальное, как у Мамонова, утверждение Пушки-

на: "...остерегайтесь уничтожать рабство, особенно в

государстве деспотическом" (XII, 194, 481).           

В то время, когда Пушкин заинтересовался Мамоновым,

судьба последнего, уже вступившего на свой трагический

путь, для незнакомого посетителя выглядела приблизи-

тельно так. Мамонов находился в своем московском двор-

це, но, считаясь безумцем, одновременно подвержен был

не только аресту, но и очень строгой изоляции. Свиданий

с ним практически не имел никто, кроме группы надзира-

телей, специально подобранных докторов, а также дове-

ренных политической полиции и мальчика-безумца, которо-

го Мамонов воспитывал, держал при себе, любил и который

был единственным существом, коему Мамонов доверял.    

Вероятным откликом Пушкина на слухи о судьбе Дмитри-

ева-Мамонова является загадочное стихотворение "Не дай

мне Бог сойти с ума...".                              

Стихотворение это, впервые опубликованное в девятом

томе посмертного издания (1842), условно датируется

1833 г. Датировка принадлежит П. В. Анненкову' и осно-

вывается на содержании. Можно предположить, что тема

сумасшествия и противопоставление романтического безу-

мия трагической реальности навеяны не только мыслями о

Батюшкове, тем более что реалии стихотворения не напо-

минают условий, в которых находился больной Батюшков. В

стихотворении создается трагический образ сумасшедшего,

подверженного насильственному лечению:

          

Да вот беда: сойди с ума,                     

И страшен будешь, как чума,                   

Как раз тебя запрут,                          

Посадят на цепь дурака                        

              

I См.: Пушкин А. С. Соч. / Изд. П. Анненкова. СПб.,

1855. Т. 3. Примеч. С. 39.                            

 

И сквозь решетку, как зверка,

Дразнить тебя придут (III, 322-333).

         

Условия заключения Батюшкова, столь далекие от этой

ужасной картины, были Пушкину хорошо известны: поэт по-

сетил больного Батюшкова, окруженного заботой и попече-

нием, и, конечно, не вынес впечатлений, напоминающих

описанные в стихотворении. Пушкину могли быть известны

глухие слухи о жестокой расправе с Дмитриевым-Мамоно-

вым, который предвосхитил судьбу Чаадаева в самом

страшном ее варианте: он был не только объявлен сумас-

шедшим, но и подвергнут грубому насильственному "лече-

нию", в конечном счете действительно сведшему его с

ума. Это был первый случай "карающей медицины" в исто-

рии России.                                          

Интерес Пушкина к судьбе Мамонова подсказал ему не

только образ безумца в тюрьме: он был источником еще

двух творческих сюжетов.                          

Размышления о судьбах России в 1812 г. неожиданно

переплелись у Пушкина с мыслями о Мамонове. В повесть

"Рославлев" Пушкин ввел упоминание о нашумевшем в том

году событии, являвшемся первым проявлением политичес-

кой активности Дмитриева-Мамонова: "Везде повто-

ряли бессмертную речь молодого графа Мамонова, пожерт-

вовавшего всем своим имением. Некоторые маменьки после

того заметили, что граф уже не такой завидный жених, но

мы все были от него в восхищении" (VIII, 154).    

Пушкин обошел ту сторону выступления Мамонова, кото-

рая придавала ему политическую остроту и высоко подни-

мала над длинным рядом патриотических речей этого пери-

ода. Указанный текст Мамонова до нас не дошел, но мы

можем судить о нем по косвенным данным: Мамонов ставил

- конечно, в осторожной форме - патриотические жертвы

дворянства в зависимость от получения сословием полити-

ческих прав: дворянство, выполняющее, по его убеждению,

ведущую роль в спасении Отечества, должно получить пра-

ва, ограничивающие самодержавие, и сделаться "помощни-

ком" царя в управлении. Выступление Мамонова не получи-

ло поддержки со стороны собравшихся в Москве представи-

телей дворянства, но мстительный Александр I его не за-

был.                                              

Эпизод этот интересным образом отразился в "Войне и

мире". Л. Н. Толстой разделил поступок Мамонова на две

части. Одну из них он сохранил за историческим лицом, а

другую передал Пьеру Безухову (образ Пьера Безухова -

богача-магната, масона и декабриста - вобрал в себя,

бесспорно, некоторые черты М. А. Дмитриева-Мамонова). В

романе есть упоминание о том, что "граф Мамонов жертву-

ет полк"2, и этот патриотический поступок толкает Пьера

на аналогичные пожертвования. Политическую сторону ак-

  

 Расправа с Т. Е. фон Боком при Александре I хотя и

была предварением подобных действии правительства, но

все же имела несколько иной характер: Т. фон Бок был

осужден за дерзкий поступок, но освобожден из крепости,

когда действительно сошел с ума (см.: Записка Т. Е. Бо-

ка / Публ. А. В. Предтеченского // Декабристы и их вре-

мя. М.; Л., 1951). Мамонова же не освободило от заклю-

чения даже безумие: он умер, как и жил, под замком.   

2 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 6.

С. 104.                                               

 

тивности Мамонова Толстой полностью передал своему ге-

рою: "Пьер с раннего утра был в волнении: необык-

новенное собрание не только дворянства, но и купечества

- сословий, etats generaux - вызвало в нем целый ряд

давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе

мыслей о Contrat social и французской революции".    

Толстой влагает в уста Пьера речь в пользу дарования

дворянству ограниченных конституционных прав: "Я пола-

гаю, - говорил он, воодушевляясь, - что государь был бы

сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владель-

цев мужиков, которых мы отдаем ему, и... chair a canon,

которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со...

со... совета"2.                                   

Пушкин еще раз вспомнил имя Мамонова в "Рославлеве":

жених Полины "вступил в Мамоновский полк" и погиб на

Бородинском поле (VIII, 154). Исторически мамоновцы не

принимали участия в Бородинском сражении (Мамонов лично

был на Бородинском поле, но полк его еще только форми-

ровался). Однако Пушкину, видимо, было важно связать

жениха Полины с именем этого популярного в Москве пол-

ка.                                                   

Другой "мамоновский" замысел Пушкина связан с его

устной импровизацией "Уединенный домик на Васильевс-

ком". Текст этой повести дошел до нас в записи (и, воз-

можно, в некоторой обработке) В. П. Титова, опублико-

вавшего ее в 1829 г. в альманахе "Северные цветы" за

подписью "Тит Космократов". Текст не был мгновенным

капризом фантазии Пушкина:                            

известны по крайней мере два случая его исполнения

автором - в доме Карамзиных и у Дельвигов. Повесть

впервые рассмотрена А. А. Ахматовой, убедительно пока-

завшей ее органичность в творчестве Пушкина3.         

Если до Ахматовой исследователи склонны были считать

основным автором Титова, отводя Пушкину весьма скромную

роль, то после ее статьи связь "Уединенного домика" с

сокровенными пушкинскими замыслами сделалась очевидной.

Для интересующего нас сюжета особенно важны те наблюде-

ния исследовательницы, которые касаются эпилога повес-

ти: "Безумие Павла совпадает с реальным "безумием" М.

А. Дмитриева-Мамонова. Политический характер не то гам-

летовского, не то чаадаевского помешательства"4. Эпизод

этот А. А. Ахматова охарактеризовала как таинственный.

Таким он и остается для исследователей. Ключом к пони-

манию может быть наблюдение самой Ахматовой, связавшей

окончание "Домика" с обстоятельствами жизни Дмитрие-

ва-Мамонова. После смерти Веры Павел замыкается в стро-

гом уединении, ведя таинственную и странную жизнь, в

которой отчетливо выступают детали реальной биографии

Дмитриева-Мамонова.                                   

Вместе с тем не все утверждения А. А. Ахматовой ка-

жутся одинаково убедительными. Так, исследовательница

настойчиво подчеркивает мысль о том, что в пейзаже "Уе-

диненного домика" зашифровано описание места захороне-

ния казненных декабристов. Напомним, что Б.  В. Тома-

шевский придерживался иного мнения, связывая географию

"Домика" с окраинами Пе-

             

1 Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 6. С. 98.            

2 Там же. С. 100.                                  

3 Ахматова А. А. Пушкин в 1828 году // Соч.: В 2 т.

М., 1986. Т. 2.                                       

4 Там же. С. 173.                                  

 

тербурга в "Медном всаднике" и "Домике в Коломне". Мне-

ние это представляется более убедительным. Укажем, что

"Уединенный домик" не был произведением конспиративным:

Пушкин публично читал его, как уже отмечалось, по край-

ней мере дважды. Место захоронения декабристов, окру-

женное глубокой тайной, было сюжетом, категорически

запрещенным. П. А. Вяземский, хранивший дома пять щепо-

чек с места казни декабристов, почел за благо не снаб-

жать их никакой надписью, несмотря на то, что трагичес-

кая памятка была глубоко запрятана в его кабинете.    

Какую цель могло иметь описание места трагического

мемориала в повести, которой развлекают дам? Очевидная

связь с романтическим описанием городских окраин в по-

вести А. Погорельского "Лафертовская маковница" (1825),

в ироническом варианте - с "Домиком в Коломне", а позже

- с дьяволизмом города в "Портрете" Гоголя и "Хозяйке"

Достоевского создает устойчивую жанровую традицию, объ-

ясняющую замысел "Уединенного домика" гораздо лучше,

чем сомнительные биографические интерпретации.        

Без ответа, однако, остается поставленный Ахматовой

вопрос: "После смерти Веры Павел сходит с ума. Но поче-

му, скажите мне, он делает это точь-в-точь как самый

знаменитый московский богач Матвей Александрович Дмит-

риев-Мамонов?.."'                                     

Ответа на этот вопрос А. А. Ахматова не дает (в од-

ном из вариантов работы она даже высказывает малоубеди-

тельное предположение, будто весь конец повести следует

приписать В. П. Титову, который, "когда было нужно

изобразить безумие, просто записал все слухи о Дмитрие-

ве-Мамонове"2). Это неубедительно хотя бы потому, что

никак не объясняет, чем связан такой конец повести с ее

содержанием, кто бы ни был ее автором. Осмелимся выска-

зать некоторые предположения, нимало не скрывая их су-

губой гипотетичности.                                 

Известно, что Пушкина интересовал сюжет "Фауста"

(или "русского Фауста") и он многократно к нему обра-

щался. Если рассмотреть повесть как рассказ о предысто-

рии "петербургского Фауста", сделавшегося сначала жерт-

вой волшебных сил, а затем погрузившегося в чернокни-

жие, то можно указать на некоторые дополнительные сооб-

ражения. Основная часть сюжета повести рассказывает о

торжестве нечистой силы над молодым героем, который "не

со своим братом связался". Далее следует традиционное

описание овладения героем колдовскими тайнами. Продол-

жение "фаустовского" сюжета должно было превратить Пав-

ла во владыку нечистых сил или в лицо, заключившее с

ними договор. Завязанный таким образом сюжет открывал

исключительные возможности для бытового или сатиричес-

кого изображения в гётевском духе, а это, как известно,

очень волновало Пушкина. По крайней мере, предполагая

возможное развитие сюжета, нужно учитывать, что декаб-

ристские связи Мамонова остались для Пушкина тайной,

как они были тайной и для исследователей до последних

лет. В Дмитриеве-Мамонове Пушкин видел не жертву поли-

тических преследований, а таинственную фан-           

  

 Ахматова А. А. Пушкин в 1828 году // Соч. Т. 2. С.

176. 2 Там же. С. 178.        

                   

тастическую фигуру "русского Фауста", чернокнижника,

которого императорская реальность превратила в безумца.

"Странные люди" вроде Мамонова или брата Орлова, изра-

ненного в 1812 г., а позже сделавшегося разбойником,

неизменно волновали Пушкина - они давали возможность

увидеть бытовую реальность при свете фантасмагории, а

фантасмагорию понять как бытовую реальность.

          

1990