Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 18 страница

Ты дурак - не сумасшедший,

Не с чего тебе сходить!" -

В Буало я смысл добавил,

Лафонтеня я убил,

Я Расиня обесславил, -

Быстро он проговорил.

И читать мне начал оду.

Я искусно улизнул

От мучителя, но в воду

Прямо из огня юркнул.

Здесь старик с лицом печальным

Букв славянских красоту,

Мажет золотом сусальным

Пресловутую фиту,

И на мебели повсюду

Коронованное кси,

Староверских книжиц груду

И в окладе ик и пси.

Том в сафьян переплетенный

Тредьяковского стихов

Я увидел изумленный

И узнал, что то Шишков.

Вот Сладковский восклицает:

"Се, се Россы, се сам Петр!

Се со всех сторон сияет

Молния из тучных недр!

И чрез Ворсклу при преправе

Градов на суше творец

С твердостью пошел ко славе

И поэме сей конец".

Вот - Жуковский в саван длинной

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянув умильно,

Дразнит черта языком,

Видеть ведьму вображает

И глазком ей подмигнет,

И кадит, и отпевает,

И трезвонит, и ревет.

Вот Кутузов: он зубами

Бюст грызет Карамзина,

Пена с уст течет ручьями,

Кровью грудь обагрена.

Но напрасно мрамор гложет -

Только время тратит в том,

Он вредить ему не может

Ни зубами, ни пером.

Но Станевич в отдаленьи,

Увидав, что это я,

Возопил в остервененьи:

"Мир! Потомство!

За меня Злому критику отметите,

Мой из бронзы вылив лик.

Монумент соорудите;

Я заслугами велик!"

-Как! И ты бессмертьем льстишься?

О червяк! Отец червей! -

Я сказал, - и ты стремишься

К славе из норы своей?

И тогда как свет не знает

Точно где, в каких местах

Храбрый Игорь почивает,

Где Пожарского скрыт прах,

Где блистала Ниневия

И роскошный Вавилон,

Русь давно ль слывет Россия?

Кем наш север заселен?

"Двор читал мои творенья, -

Молвил он, - и государь

Должен в знак благоволенья..."

- Стой, дружок. Наш добрый царь

Дел без нас имеет кучу:

То мирит, смятенный мир,

От царей отводит тучу;

То дает соседям пир.

То с вельможами хлопочет,

То ссылает в ссылку зло,

А тебя и знать не хочет,

Посиди - тебе тепло.

Чудо! Под окном на ветке

Крошка Батюшков висит

В светлой, проволочной клетке;

В баночку с водой глядит,

И поет певец согласный:

"Тих, спокоен сверху вид,

Но спустись туда - ужасный

Крокодил на дне лежит".

Вот Грузинцев, и в короне,

И в сандалиях, как царь,

Горд в мишурном он хитоне,

Держит греческий букварь.

"Верно Ваше сочиненье", -

Скромно задал я вопрос.

- Нет, Софоклово творенье,-

Отвечал он, вздернув нос.

Я бежал без дальних споров.

- Вот еще, - сказали мне.

Я взглянул: Максим Невзоров

- - Углем пишет на стене: -

"Если б так, как на Вольтера,

Был на мой журнал расход,

Пострадала б горько вера:

Я вредней, чем Дидерот".

От досады и от смеху

Утомлен, я вон спешил,

Горькую прервав утеху,

Но смотритель доложил:

"Ради ль вы или не ради

Но указ уж получен,

Вам отсель нельзя ни пяди

И указ тотчас прочтен:

- Тот Воейков, что Делиля

Столь безбожно исказил,

Истерзать хотел Эмиля

И Виргилию грозил,

Должен быть как сумасбродный

В цепь посажен в желтый дом; -

Темя все обрить сегодня

И тереть почаще льдом".

Прочитав, я ужаснулся,

Хлад по жилам пробежал,

И, проснувшись, не очнулся

И не верил сам, что спал.

Други, вашего совету;

Без него я не решусь:

Не писать - не жить поэту,

А писать начать - боюсь.

Верхний слой автографа из собрания Полторацкого, ко-

торый образует редакцию 1817 г., отличается тем, что

все строфы снабжены номерами (арабские цифры), а в

текст внесены следующие изменения:

Други милые! Терпенье!

Нет - но мщенью предыдущий

И грядущий с неба глас,

Я в углу сидел один

Я растапливал камин

Недоконченных стихов

И в награду крепко, крепко

Перешед, спешу к ограде

Я тихонечко вхожу }

Я чинехонько вхожу } (оба варианта не зачеркнуты)

Тут портрет Наполеона

Прямо из огня нырнул

И в окладе икс и пси.

К редакциям 1814-1817 гг. следует отнести варианты,

извлекаемые из списков ИРЛИ, РНБ, РГБ, РГАЛИ и ГИМ

(первая цифра обозначает номер строфы, вторая - стиха):

1,4. Не паров скопленье он

4,5. О, Каверин, долг романам

Карамзин! О, долг романам

12,1. "Пушкин, ты? - к нему вошедши

16,6. Тихо в гроб к себе зовет

В ряде списков стихи 5-8 в строфе 19 и 1-4 в строфе

20 отсутствуют, зато после строфы 24 введены:

Слог мой сладок, как микстура

Мысли громки без ума,

Толстая моя фигура

Так приятна, как чума.

Строфа 16, посвященная Жуковскому, видимо, в наибо-

лее раннем тексте 1814 г. отсутствовала и появилась при

одной из промежуточных переработок (вернее всего, ее

следует связать с 1815-1816 гг. - арзамасскими пародия-

ми и полемикой вокруг баллады "Людмила"). В наиболее

ранних списках она, как правило, не встречается.

В списке РГАЛИ (Ф. 1346. On. 1. Ед. хр. 569) имеются

строфы, которые могут быть отнесены лишь к промежуточ-

ным редакциям 1815-1816 гг.:

Вот и Герман, весь в чернилах

Пишет план воздушный свой

И толкует, как в горнилах

Плавят золото с сурьмой.

И тогда же в исступленьи

Бросив свой мундир в камин,

Он хохочет в восхищеньи

И шагает как павлин

Но, узрев меня, несчастный

Сделал два раза прыжок

И запел он несогласно:

"Гибельный, жестокий рок!

Так иду на поле славы,

Но в карманах пустота;

О, гусары величавы!

Я их строев красота!"

Основания для датировки следующие: Герман Федор

(Фридрих) Иванович (1789-1852), сын известного геолога.

В 1815 (или 1816?) г. после смерти отца, испытывая де-

нежные затруднения, оставил Горное ведомство. По свиде-

тельству В. Штейнгеля, "когда генерал Эссен назначен

был военным губернатором в Оренбург, он взял его в адъ-

ютанты. По этому случаю Герман вступил в военную службу

и вскоре переведен был в лейб-гвардии гусарский полк"'.

Вступление Германа в гусары датируется 1817 г. Следова-

тельно, время создания строф - между 1815-1817 гг. Дру-

гих свидетельств о знакомстве Воейкова с Германом не

имеется.

Второй этап создания текста - редакция 1818-1822 гг.

- реконструируется нами на основании вычленения из бо-

лее поздних списков строф, бесспорно датируемых этими

годами.

II редакция. 1818-1822

Други милые! Терпенье!

Расскажу вам чудный сон.

Не игра воображенья,

Не случайный призрак он.

Нет - но мщенью предыдущий

И грозящий с неба глас

К покаянию зовущий

И пророческий для нас

Ввечеру, простившись с вами,

Я в углу сидел один

И Кутузова стихами

Я растапливал камин,

Подбавлял из Глинки copy

И твоих, о Мерзляков!

1 Колесников В. П. Записки несчастного, содержащие

путешествие в Сибирь по канату / Примеч. В. Штейнгеля.

СПб., 1914. С. 33. Ф. И. Герман - личность мало извест-

ная. По свидетельству Вигеля, отличался необыкновенным

умом, а декабрист Штейнгель говорит о благородстве его

характера. В "Северной пчеле" (1852. 8 июля. № 151. С.

602. Стб. 1) в некрологе читаем: "Ф. И. Герман был ода-

рен острым умом, необыкновенно счастливой памятью и

ревностно занимался литературой. Нам обещаны отрывки из

его сочинений". В 1823 г. по доносу был переведен в ар-

мию, что, вероятно, следует связать с общей волной реп-

рессий, задевших и оренбургский кружок.

Из "Амура" по ею пору

Недоконченных стихов.

Дым от смеси этой едкой

Нос мне сажей закоптил

И в награду крепко, крепко

И приятно усыпил.

Снилось мне, что в Петрограде

Чрез Обухов мост пешком

Перешед, спешу к ограде

И вступаю в желтый дом.

От любови сумасшедших

В список бегло я взглянул

И твоих проказ прошедших

Длинный список вспомянул,

Карамзин, Тит Ливии русский,

Ты, как Шаликов, стонал,

Щеголял, как шут французский.

Ах, кто молод не бывал?

Я и сам... но сновиденье

Прежде, други, расскажу.

Во второе отделенье

Бешеных глупцов вхожу.

"Берегитесь, здесь Наглицкой!

Нас вожатый упредил, -

Он укусит вас, не близко!.."

Я с боязнью отступил.

Пред безумцем на амвоне

Кавалерских связка лент,

Просьбица о пенсионе,

Святцы, список всех аренд,

Дач, лесов, земель казенных

И записка о долгах,

В размышленьях столь духовных

Изливал он яд в словах:

"Горе! Добрый царь на троне,

Вер терпимость, пыток нет!..

Ах, зачем не при Нероне

Я рожден на белый свет!

Благотворный бы составил

Инквизиции проект,

В масле бы варить заставил

Философов разных сект.

Заподжарив, так и съел бы

И родного я отца.

Что ми дасте? Я поддел бы

Вам небесного творца.

Я за деньги - христианин,

Я за орден - мартинист,

Я за землю - мусульманин,

За аренду - атеист!"

Други, признаюсь, из кельи,

Уши я зажав, бежал...

Рядом с ней на новосельи

Злунич бегло бормотал:

"Вижу бесов пред собою,

От ученья сгибнул свет,

Этой тьме Невтон виною

И безбожник Боссюэт.

Полный бешеной отваги

Доморощенный Омар

Книги драл, бросал тетради

В печку на пылавший жар.

Но кто сей скелет исчахший

Из чулана кажет нос? -

То за глупость пострадавший

Ханжецов... Чу, вздор понес!

1Вариант: "При себе бы сечь заставил

Философов разных сект".

2Вариант: "Я, как дьявол, ненавижу

Бога, ближних и царя;

Зло им сделать - сплю и вижу.

В честь Христова алтаря!"

3Вариант: "Локк запутал ум наш в сети,

Геллерт сердце обольстил,

Кантом бредят даже дети,

Дженнер нравы развратил!"

Вариант: "Локк запутал ум наш в сети,

Галлер сердце обольстил,

Кантом бредят даже дети

Дрекслер нравы развратил!"

"Хочешь мельницу построить,

Пушку слить, палаты скласть,

Силу пороха удвоить,

От громов храм божий спасть,

Справить сломанную ногу,

С глаз слепого бельмы снять,

Не учась, молися богу

И пошлет он благодать.

К смирненькой своей овечке

Принесет чертеж, размер,

Пробу пороха в мешечке,

Благодати я пример!

Хоть без книжного ученья

И псалтырь одну читал,

Я директор просвещенья

И с звездою генерал"

Слыша речь сего невежды

Сумасброда я жалел

И малейшия надежды

К излеченью не имел.

Наш Пустелин недалеко

Там в чулане заседал

И, горе воздевши око,

Исповедь свою читал:

"Как, меня лишать свободы

И сажать в безумный дом?

Я подлец уж от природы,

Сорок лет хожу глупцом

И Наглицкий вечно мною,

Как тряпицей черной, трет,

Как кривою кочергою

Загребает или бьет!"

Я дрожащими шагами

Через залу перешел

И увидел над дверями

Очень четко: "Сей отдел

1 Вариант: "Видишь, грамоте не знаю,

Не учился, не читал,

А россиян просвещаю

И с звездою генерал".

Прозаистам и поэтам,

Журналистам, авторам,

Не по чину, не по летам

Здесь места - по нумерам".

Двери настежь надзиратель

Отворя, мне говорит:

"Нумер первый, ваш приятель

Каченовскии здесь сидит,

Букву Э на эшафоте

С торжеством и лики жжет;

Ум его всегда в работе:

По крюкам стихи поет;

То кавыки созерцает,

То, обнюхивая гниль,

Духу роз предпочитает;

То сметает с книжек пыль

И, в восторге восклицая,

Набивает ею рот:

"Сор славянский! Пыль родная!

Слаще ты, чем мед и сот!"

Вот на розовой цепочке

Спичка Шаликов, в слезах,

Разрумяненный, в веночке,

В ярко-планшевых чулках.

Прижимая веник страстно,

Ищет граций здешних мест

И, мяуча сладострастно,

Размазню без масла ест.

Нумер третий: на лежанке

Истый Глинка восседит;

Перед ним дух русский в склянке

Неоткупорен стоит,

Книга кормчая отверста

И уста отворены,

Сложены десной два перста,

Очи вверх устремлены.

"О Расин! Откуда слава?

Я тебя, дружка, поймал:

Из российского Стоглава

Ты "Гофолию" украл1.

Чувств возвышенных сиянье,

Выражений красота,

В "Андромахе" - подражанье

"Погребению кота""

"Ты ль. Хвостов? - к нему вошедши,

Вскликнул я. - Тебе ль здесь быть?

Ты дурак, не сумасшедший,

Не с чего тебе сходить!" -

В Буало я смысл добавил,

Лафонтена я убил,

А Расина переправил! -

Быстро он проговорил

И читать мне начал оду...

Я искусно ускользнул

От мучителя; но в воду

Прямо из огня юркнул.

Здесь старик с лицом печальным -

Букв славянских красоту -

Мажет золотом сусальным

Пресловутую фиту.

И на мебели повсюду

Коронованное кси,

Староверских книжек груду

И в окладе ик и пси2.

Том, в сафьян переплетенный

Тредьяковского стихов

Я увидел изумленный -

И узнал, что то Шишков.

Вот Сладковский, восклицает:

"Се, се Россы! Се сам Петр!

Се со всех сторон зияет

Молния из тучных недр!

И чрез Ворсклу при преправе,

Градов на суше творец

С драгостью пошел ко славе,

А поэме сей - конец!"

1 Вариант: ""Федру" ты свою украл".

2 Вариант: "И в окладе юс и пси".

Вот Жуковский! В саван длинный

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянувши чинно,

Дразнит черта языком,

Видеть ведьму вображает:

То глазком ей подмигнет,

То кадит и отпевает,

И трезвонит, и ревет.

Вот Кутузов! - Он зубами

Бюст грызет Карамзина;

Пена с уст течет ручьями,

Кровью грудь обагрена!

Но напрасно мрамор гложет,

Только время тратит в том,

Он вредить ему не может

Ни зубами, ни пером!

Но Станевич в отдаленьи

Усмотрев, что это я,

Возопил в остервененьи:

"Мир! Потомство! За меня

Злому критику отметите,

Мой из бронзы вылив лик,

Монумент соорудите:

Я велик, велик, велик!"

Чудо! - Под окном на ветке

Крошка Батюшков висит

В светлой проволочной клетке,

В баночку с водой глядит