Неизвестный текст стихотворения

А. И. Полежаева "Гений"

 

В раннем творчестве Полежаева, в произведениях, на-

писанных до роковой для поэта встречи с Николаем I (28

июля 1826 г.), исследователей чаще всего привлекали по-

эмы "Сашка" и "Иман-козел", проникнутые бунтарской и

антиклерикальной тенденцией. Остальные произведения,

относящиеся к этому времени, рассматривались значитель-

но менее пристально. Этому способствовало то, что текс-

ты стихотворений первого периода сохранились, видимо,

далеко не полностью и в смягченном виде. Между тем без

поисков утраченных и детального изучения дошедших до

нас стихотворений не могут быть решены коренные вопросы

творчества Полежаева в целом и в частности - вопрос о

литературной традиции, на которую опирался поэт в нача-

ле своего творческого пути.                           

Поэзия допушкинской поры, то есть первых лет XIX в.,

во второй половине 20-х гг. еще была свежа в памяти чи-

тателей. Так, Дельвиг в 1830 г., цитируя в "Литератур-

ной газете" строку из стихотворения И. П. Пнина "Сла-

ва", не указывал ни источника, ни автора, так как чита-

тель, видимо, в подобном комментарии еще не нуждался'.

Даже без специального изучения можно утверждать, что

литературная осведомленность Полежаева - студента уни-

верситета, проведшего в Москве годы, полные литератур-

ных событий (конец 10-х - начало 20-х гг.), была весьма

широкой. О том, что мимо Полежаева не проходили даже

сравнительно" второстепенные литературные факты, свиде-

тельствует вполне вероятная связь между его стихотворе-

нием "Песнь пленного ирокезца" и пьесой А. П. Бенитцко-

го, опубликованной в 

              

1 "Пример сильнее наставлении, - сказал поэт" (Лит.

газ. 1830. Т. 2. № 72. С. 294). Ныне авторство цитиру-

емой заметки приписывается О. М. Сомову; см.:         

Блинова Е. М. "Литературная газета" А. А. Дельвига и

А. С. Пушкина. 1830-1831:                         

Указатель содержания. М., 1966. С. 104-105, 187. -

Ред.                         

                       

журнале "Цветник". Более того, вполне очевидная связь

творчества Полежаева этого периода с декабристской поэ-

зией не исчерпывает круг литературных его интересов,

поскольку кощунственно-пародийная поэзия "Сашки" и

"Иман-козла" была чужда декабристам и опиралась на иную

литературную традицию.                                

Попробуем поставить вопрос о традиции, определившей

первые литературные шаги поэта на примере одного из

ранних произведений Полежаева - "Гений".              

Прежде чем приступить к рассмотрению этого стихотво-

рения, необходимо установить подлинный его текст. В из-

даниях сочинений Полежаева "Гении" воспроизводится по

журналу "Вестник Европы" (1826. ь 12) и по брошюре

"Торжественные речи императорского Московского универ-

ситета" (М., 1826). При рассмотрении творчества Полежа-

ева стихотворению обычно отводится самое скромное мес-

то. Справедливо полагая, что Полежаев не мог искренне

расточать похвалы Николаю и его коронованным предкам,

комментаторы считают стихотворение сделанным по заказу

и рассматривают его как традиционную дань официальной

одической поэзии. Однако тот факт, что Полежаев счел

возможным в период суда над декабристами выступить с

безудержным славословием правительства, безусловно про-

тиворечит всему, что нам известно об идейном и мораль-

ном облике поэта. Заставляет насторожиться и то обстоя-

тельство, что на торжественном университетском акте,

посвященном окончанию учебного года, стихотворение "Ге-

ний" читал не Полежаев.                               

Обнаруженный автограф стихотворения позволяет уста-

новить, что текст, опубликованный в 1826 г. и воспроиз-

водимый во всех последующих изданиях, включая советс-

кие, чудовищно изуродован и имеет весьма далекое отно-

шение к подлинному тексту стихотворения (в "избранные

сочинения" стихотворение "Гений" не включается, пос-

кольку, не зная подлинного текста, редакторы не уделяли

ему должного внимания).                               

Автограф стихотворения хранится в архиве Общества

любителей российской словесности (ОР РГБ. Ф. 207. On.

24. ь 1). Беловая рукопись Полежаева представляет ниж-

ний слой текста документа. Поверх него густо нанесен

второй слой - поправки и вычеркивания рукой А. Ф. Мерз-

лякова, видимо пытавшегося приспособить текст стихотво-

рения к цензурным требованиям. О характере этих исправ-

лений речь будет в дальнейшем.                        

Вычеркивая и переправляя отдельные слова, Мерзляков

сделал местами рукопись Полежаева неудобочитаемой. Од-

нако, за исключением нескольких, не поддающихся прочте-

нию слов, текст все же восстанавливается, и стихотворе-

ние приобретает следующий вид:

          

1 В журнале "Цветник" за 1809 г. была опубликована

"Драматическая безделка" Б[енитцкого] "Грангул", глав-

ный герой которой - мужественный ирокезец ("иррокойец"

- у Бенитцкого), жестоко истязаемый захватившими его в

плен гуронами. Монолог Грангула прямо предвосхищает

"Песнь пленного ирокезца" Полежаева.                  

 

ГЕНИЙ

                                               

Кто сей блестящий серафим,                         

Одетый облаком лазури,                            

Лучом струистым [?] огневым,                       

Быстрее молнии и бури                              

Парящий гордо к небесам?..                        

Я зрел: возникнувши из праха,                 

В укор судьбе, в укор векам                        

Он разорвал оковы страха,                          

Удел ничтожный бытия,                              

Он бросил взор негодованья                         

На сон природы, на себя,                          

На омертвелые созданья.                           

Я жив, он рек, я человек,                          

Я неразделен с небесами!                           

И глубь эфирную рассек                         

Одушевленными крылами.                            

Се он. Божественный, летит,                        

Душевных сил и славы полный,                       

И под собой с улыбкой зрит                         

И твердь, и океанов волны.                         

Уже он там, достиг небес,                          

Мелькнул, незрим, в дали туманной,                 

И легкий след его исчез,                           

Как ветр долин благоуханный,                       

 Как метеор во тьме ночной,                        

Как сон [нрзб]впечатлений.                         

Кто ж он - сей странник неземной?                  

Великий ум, блестящий Гений!                      

Раскройся, вечность, предо мной,                   

Покровы мрачные, спадите,                         

И вслед? за истиной святой,                       

Душа и разум мой, парите.                          

О гений мира и любви,                              

Первоначальный жизни датель,                       

Не ты ли неба и земли                             

Непостижимый есть создатель?                      

Не ты ли радужным перстом                         

Извлек вселенную из бездны,                    

Не ты ль в пространстве голубом                   

Рассеял ночь и день подзвездный?                  

Не ты ль Гармонию низвел                          

На безобразные атомы                              

И в хор [?] [пле?]нительный привел            

Дыханья[?] малые [?] и [?] громы?           

Чья невидимая рука                                

Могла ничто [?] и все устроить                    

И смертного и червяка                            

        

1 от дневных (?).                                  

 

Создать, взрастить и успокоить?                       

Кто есть начало и конец                           

Непостижимых устроении,                            

Ты, добродетели отец,                               

Ты, Правота, могущий Гении.                        

О дел бессмертных красота!                         

Венец премудрости глубокой,                       

Святой дар неба - Правота,                         

Великих душ удел высокий.                         

В какой стране, в каких веках                     

Ты не была превозносимой?                          

В каких чувствительных сердцах                    

Ты не была боготворимой!                       

Надежду, счастье с тишиной,                       

Покой - отраду, мир приятной -                    

Все, все ты сыплешь под луной                      

Твоей рукою благодатной.                           

Пускай бестрепетный герой,                        

В кровавых битвах знаменитый,                      

Увенчан звучною молвой,                            

И меч свой, лавром перевитый,                      

Во храм бессмертия несет, -                    

Когда он чужд был сожаленья,                       

Что Правота произнесет?                           

Над ним достойное решенье:                         

"Герой! Повергни меч твой в прах!.."               

Пускай вельможа горделивый,                       

Имея власть царя в руках,                          

Гнетет ярмом несправедливым                        

Пред ним трепещущий народ,                        

И сей, низринутый во прахе,                    

Его отцом своим зовет,                            

Окамененья в рабском страхе.                       

Раздайся, Правды приговор!                         

"Он был злодей", - речет Потомство,                

И вечный, гибельный позор                         

Накажет лесть и вероломство.                       

Пускай блестящий лжемудрец                        

Своею славою надменной                            

Присвоит сам себе венец                           

К стыду обманутой вселенной,                      

"Ты ложный гений", - Правота                       

Ему речет, как глас громовый, -                   

И где твой блеск и красота,                       

Венец лжегения лавровый?                       

Так, Божий дар, ты возгремишь                      

Умам кичливым в наказанье,                        

И ложь, и злобу разразишь.                         

Так, правда - Бога достоянье.                     

Восторг в груди моей кипит,                        

Я полн возвышенных мечтаний,                       

Творец - твой дух со мною слит,                       

Я исполин твоих создании!                          

                         

Мерзляков подверг этот текст значительной стилисти-

ческой правке и, кроме того, исключил или переделал

"опасные" в цензурном отношении строки. Редакция текс-

та, получившаяся в результате этой переработки, была

опубликована в собрании стихотворений Мерзлякова (1867)

и исследователям творчества Полежаева, видимо, осталась

неизвестна. Однако и этот смягченный вариант не удов-

летворил университетское начальство. Тогда, по всей ви-

димости, и была создана третья, наиболее изуродованная

и отдаленная от первоначального текста Полежаева, ре-

дакция стихотворения. Она-то и воспроизводится до сих

пор в полных собраниях сочинений в качестве подлинного

произведения поэта.                                   

Искажение текста за счет введения в него новых сти-

хов - очевидный факт. Вот один из примеров:

          

 Монарх любви и правоты                        

На троне россов воцарился.                    

Иль ты (гении. - Ю. Л.) с небесной высоты     

К нам в Николае ниспустился?                  

                   

Необходимо указать на два обстоятельства, казалось

бы, подкрепляющие авторитет третьей редакции: она была

опубликована за подписью Полежаева и именно в этом виде

повторена в издании его стихотворений 1832 г. Однако и

то и другое вполне объяснимо. Третьего июля 1826 г., во

время суда над декабристами, Полежаев не пожелал читать

изуродованное стихотворение и тем самым авторизовать

переделку. К концу месяца, когда печатался интересующий

нас номер "Вестника Европы", положение изменилось: ви-

димо, еще до ареста Полежаева слухи о доносе на него

проникли в университет. По крайней мере университетское

начальство было заранее запрошено о поведении Полежаева

и, вероятно, из ведомственных соображений, стремясь за-

мять дело, аттестовало его как "превосходнейшее". Если

учесть, что подпись под третьей редакцией стихотворения

появилась в условиях, когда университетское начальство,

да и сам Полежаев были заинтересованы в том, чтобы сде-

лать эту характеристику правдоподобной, то станет ясно,

что рассматривать ее в качестве свидетельства бесспор-

ности текста не приходится. Что же касается издания

1832 г., то оно создавалось в обстановке, которая не

позволяла делать стихотворные тексты уязвимыми в цен-

зурном отношении.                                     

Изучение истории текста позволяет пересмотреть воп-

рос о датировке стихотворения. Оно было публично проч-

тено 3 июля 1826 г. Однако можно полагать, что создание

стихотворения относится к более раннему времени. На это

указывает прежде всего содержание. Наиболее острыми в

политическом                                          

  

 О близком выходе № 12 "Вестника Европы" было объ-

явлено в "Московских ведомостях" от 24 июля 1826 г. (в

том же номере был опубликован приговор по делу декаб-

ристов). О том, что номер поступил в продажу, было со-

общено 25 июля 1826 г., то есть за несколько часов до

ареста Полежаева.              

                      

отношении являются строки, посвященные изображению

всевластного временщика:

                              

...Пускай вельможа горделивый,                   

Имея власть царя в руках,               

Гнетет ярмом несправедливым                   

Пред ним трепещущий народ,                    

И сей, низринутый во прахе,                   

Его отцом своим зовет,                        

Окамененья в рабском страхе...                

                  

Эти строки явно имели конкретный политический смысл,

и показательно, что именно их вычеркнул Мерзляков. Од-

нако если датировать стихотворение весной 1826 г.

(крайняя дата создания стихотворения), строки эти

представляют не более как отвлеченное обличение "вель-

можи", злоупотребляющего врученной ему властью. Иной

характер приобретает это место, а с ним и все стихотво-

рение, если предположить, что оно в первоначальном виде

было создано до осени 1825 г.' Подобная датировка под-

держивается тем, что портрет "временщика" текстуально

близок к бесспорно известной Полежаеву характеристике

Аракчеева, данной Рылеевым.                           

У Полежаева:

                                      

 Раздайся, Правды приговор!                    

 "Он был злодей", - речет Потомство,          

И вечный, гибельный позор                    

Накажет лесть и вероломство.                  

                      

У Рылеева:

                                        

 Все трепещи, тиран! За зло и вероломство      

тебе твой приговор произнесет потомство.          

           

Если принять предлагаемую нами датировку, то стих

"имея власть царя в руках" и другие детали характерис-

тики заполняется вполне конкретным, исторически значи-

тельным содержанием.                                  

В пользу отнесения стихотворения к 1825 г. можно

привести и некоторые другие соображения. Анализ правки,

которой подверг стихотворение Мерзляков, показывает,

что она имела в основном стилистический характер. Мерз-

ляков, по вполне понятным причинам, исключил часть

строк о временщике, но сохранил общий, отнюдь не нейт-

ральный в политическом отношении характер стихотворе-

ния. Весной 1826 г. Мерзляков бесспорно правил бы сти-

хотворение иначе. Помимо общей обстановки реакционного

террора, помимо крамольной репутации университета, у

него были и особые причины для опасений. Правительство

старательно собирало сведения об учителях обвиняемых, и

в ответах на вопрос: "кто были ваши учителя и наставни-

ки?",                                                 

  

 10 сентября 1825 г. в Грузине произошло событие,

повлекшее отход Аракчеева от политической деятельности,

- убийство его любовницы Настасьи Минкиной.           

 

"не слушали ль сверх того особых лекции?" - у ряда

видных деятелей тайных обществ значилось имя Мерзляко-

ва. Не случайно в уже готовый второй том своих "Подра-

жаний и переводов" он поспешил вклеить посвящение Нико-

лаю I (цензурное разрешение дано 24 мая 1824 г., однако

том вышел в свет в 1826 г.). Ясно, что в этих условиях,

просматривая стихотворение, предназначенное для публич-

ного чтения в разгар суда над декабристами, Мерзляков

проявил бы большую осторожность и подверг бы его значи-

тельной переработке в духе той, которая и была осущест-

влена в третьей редакции.                             

Установление подлинного текста и новая датировка

стихотворения позволяют сделать некоторые наблюдения

над связью "Гения" с определенной историко-литературной

традицией. Прежде всего обращает на себя внимание воз-

действие на стихотворение декабристской системы идей и

поэтики. Это проявляется не столько в прямом текстуаль-

ном влиянии Рылеева, отмеченном выше, не столько в

портрете Аракчеева, нарисованном средствами пропаганди-

руемой декабристами высокой гражданственной сатиры,

сколько в общей концепции произведения. В центре сти-

хотворения - идея активной, героической личности. Это

"великий ум, блестящий гений". Он носитель высших чело-

веческих качеств, источник исторического движения:

    

  Он разорвал оковы страха,                     

Удел ничтожный бытия.                           

  

Хотя тема "гения", возможно, была задана поэту уни-

верситетским начальством, но разработка ее прямо ведет

нас к декабристским представлениям о решающей роли

"исключительной", гениальной личности. Показания Г. С.

Батенькова сохранили интересное высказывание А. Бесту-

жева в связи с убийством 10 сентября 1825 г. в Грузине:

"Решительный поступок одной молодой девки производит

такую важную перемену в судьбе 50 миллионов". После

этих слов присутствующие "стали говорить о том, что у

нас совершенно исчезли великие характеры"^ Важно отме-

тить, что мысль свою Полежаев развивает в предельно

абстрактной, романтической форме. В отличие от декаб-

ристской поэзии, сближаясь в этом отношении с молодым

Лермонтовым, он ставит в центре стихотворения не герои-

ческую личность человека (у декабристов - чаще всего

исторического деятеля), а персонифицированную идею ак-

тивности, борьбы.                                     

Оборотной стороной романтической веры в историческое

избранничество "гения" являлось противопоставление ему

"омертвелых созданий". "Исторгшемуся из праха" гению

противостоит пассивность "трепещущего народа", который

тирана

                                                

  ...отцом своим зовет,                         

Окамененья в рабском страхе.                   

1 Письма Г. С. Батенькова, И. И. Пущина и Э. Г. Тол-

ля. М., 1936. С. 215.                                 

 

Не только текстуально, но и идеологически строки эти

близки к известным стихам В. Ф. Раевского:            

  

Как истукан, немой народ                      

Под игом дремлет в тайном страхе...                 

 

  ("Певец в темнице", 1822)                          

  

Влияние идеи декабристского романтизма на стихотво-

рение Полежаева бесспорно. Строки:                

  

Восторг в груди моей кипит,                   

Я полн возвышенных мечтаний, -                

  

ясно подсказаны общим тяготением декабристской поэ-

тики к "высокому", гражданственному пафосу.           

Вместе с тем анализ стихотворения "Гений" убеждает

нас в связи его с определенными идеологическими тенден-

циями, выходящими за пределы романтизма. Романтическо-

му, бунтарскому представлению об активности "исключи-

тельной" личности и романтическому же требованию, чтобы

эта личность прониклась религиозным самоотречением',

противостояло связанное с демократической философией

XVIII в. представление о высоком предназначении не

только исключительной личности, но и любого человека,

стремящегося "к прекрасному, величественному, высокому"

(Радищев). Противопоставляются друг другу не личность и

масса, а человек и обстоятельства. Тема прекрасной при-

роды человека занимала значительное место в творчестве

поэтов, связанных с традицией философии XVIII в., - И.

Пнина с его одой "Человек", А. Востокова, Н. Гнедича,

Мерзлякова. Видимо, именно через последнего и осущест-

влялось воздействие на Полежаева (как и на всю студен-

ческую аудиторию Мерзлякова) идей этого, уже отошедшего

на второй план, но сыгравшего свою роль в формировании

русской политической лирики 20-х гг. (в том числе и де-

кабристской) литературного лагеря.                    

В стихотворении Полежаева присутствует и второе,

резко расходящееся с романтическим, истолкование цент-

ральной темы. Гений - просто человек, гениальность его

состоит в том, что он нашел в себе силу возвратиться к

"человеческой сущности", свергнув мертвящее бремя об-

щественных условий.

                                   

Я жив, он рек, я человек (курсив мой. - Ю. Л.).

Я неразлучен с небесами!                          

  

Ср. у Пнина:                                       

  

Прими мое благословенье,                      

Зиждитель-человек! прими (курсив мой. - Ю. Л.).

 

("Человек". 1805)

  

 Вторую разновидность романтического понимания че-

ловека находим в относящихся к 1826 г. переводах Поле-

жаева из Ламартина - "Человек" и "Провидение человеку".

 

Характерно, что именно второе понимание человека, про-

тивостоящее романтическому, было не только сохранено,

но и усилено Мерзляковым. У Полежаева гений

          

 ...бросил взор негодованья                    

На сон природы, на себя                       

На омертвелые созданья.                        

  

У Мерзлякова:                                      

  

Он бросил взор негодованья                    

Окрест - на дикость, слабость, тьму,          

На сон прекрасного созданья (курсив мои. - Ю. Л.).

  

Концепция Мерзлякова ясна: любой человек по своей

природе - "прекрасное созданье". В "дикость, слабость"

он погружен невежеством - "тьмой". Романтическая анти-

теза гениальной, исключительной личности и толпы заме-

няется просветительским противопоставлением человека,

осуществившего благодаря просвещению свои прекрасные

возможности, - человеку, прозябающему в неведении своих

прав и сил.                                           

Таким образом, пример одного стихотворения, считав-

шегося "официозным"', показывает, сколь широки и разно-

образны были связи начинающего Полежаева с гражданским

направлением русской политической лирики первой четвер-

ти XIX в.

          1957