Обсуждение статьи Н.А. Ивановой

Надежда Морошкина:

Твой эксперимент очень меня заинтересовал, так как затрагивает тему моих собственных исследований. В своей работе я также анализировала появление устойчивых ошибок, однако у меня не было возможности проследить их динамику. Рост повторяемости ошибок по мере научения – впечатляющий результат. Если учесть, что в твоем эксперименте положение ракеты изменялось перед каждым выстрелом, становится ясно, что повтор отклонения с точностью до пикселя не есть полный повтор предшествующего действия. Особенно впечатляет частота повторения нулевого отклонения! Но как ты это объясняешь? Получается, что мы реально можем все время «стрелять» в ноль, т.е. с идеальной точностью, тогда зачем мы все же ошибаемся? Помню, как сама, будучи испытуемым, четыре раза подряд попала в центр мишени и жутко удивилась. Может, постоянное попадание невозможно из-за того, что сознание не может работать с неизменной информацией (закон Джеймса, по В.М. Аллахвердову)? То есть оно специально ошибается, чтобы проверить, не изменились ли условия задачи, или чтобы убедиться в собственной возможности контролировать процесс?

Надежда Иванова:

Постоянное попадание невозможно из-за того, что присутствует постоянная активность сознания – постоянная проверка гипотез. Если бы организм человека понимал, что ему надо делать, то он выполнял бы эту моторную задачу без участия сознания и попадал бы всё время в «ноль». Проблема в том, что эту задачу организму нужно как-то поставить. Ставит эту задачу сознание, формируя стратегию действий. А дальше оно контролирует, насколько правильно задача решается. В зависимости от того, как сознание оценивает эффективность действий, оно или корректирует выбранную стратегию, или переходит к новой. Если стратегия сохраняется без изменений, она, по закону Джеймса, уходит из сознания – происходит автоматизация навыка. Систематические ошибки, вызванные принятой стратегией, при этом все равно могут сохраняться. Наш мозг, наш организм – совершенные системы, способные на чрезвычайно точные операции, что показывает, например, точность повторения ошибки, описанная в моем исследовании. Но поскольку задачу ставит сознание, то «разговор» между ним и этими системами изначально происходит на разных языках. Потом же они постепенно начинают лучше понимать друг друга. Относительно нулевого отклонения – я сама удивлена полученным результатом. На мой взгляд, это подтверждение неслучайности повторяющихся действий высокой точности и свидетельство способности человека успешно выполнять такую задачу.

Янина Ледовая:

Ты обнаружила эффект увеличения количества устойчивых ошибок по мере научения. Не может ли это увеличение быть связано с тем, что в ходе научения разброс отклонений от центра уменьшается и, как следствие, вероятность возникновения устойчивой (повторяющейся) ошибки увеличивается? Вариантов ответов становится все меньше, и поэтому повторов все больше.

Надежда Иванова:

Такой вопрос возникал и у меня. По ходу научения разброс данных действительно уменьшается, и теоретическая частота повторяемости ошибок возрастает. Но эмпирическая частота все равно растет более значительно, чем теоретическая. Именно в последних сериях наблюдается наибольший эффект превосходства эмпирической частоты повторяемости ошибок над теоретической. К тому же подобный эффект наблюдался и в эксперименте на заучивание А.С. Зайцева, о котором я упоминала в статье. В заучивании в принципе нет уменьшения диапазона ответов, тем не менее сохранение устойчивых ошибок в фазе повышения эффективности решения задачи обнаруживается и там.

Валерия Гершкович:

В описании эксперимента упомянуты 8 позиций, на которых в случайном порядке каждый раз появляется снаряд. Существует ли какая-то зависимость повторяющихся (устойчивых) ошибок от позиций снаряда, которым испытуемые стреляют по мишени? Ведь, как справедливо подметила Надежда Морошкина, то же отклонение, полученное с другой позиции снаряда, это не совсем то же самое отклонение.

Надежда Иванова:

Изначально ожидалось, что повторяющиеся ответы испытуемых будут зависеть от позиций снаряда. Что называется, «на глаз» видно, что такая зависимость есть. Однако в результате статистической обработки данных значимой связи между ответами и позициями обнаружено не было, хотя некоторая тенденция к зависимости все-таки прослеживалась.

Виктор Аллахвердов:

Ваши данные, как и данные Антона Зайцева, навевают на меня ассоциацию с описанными Т. Куном (Кун, 1975) стадиями развития науки. Сам Т. Кун при этом явно опирался на психологическую идею о том, что развитие знания происходит путем переструктурирования, революционным путем. На стадии нормальной науки происходит медленное приращение знания, но, поскольку парадигма сохраняется, постольку сохраняются и все ошибочные представления, связанные с этой парадигмой. Вероятно, в задачах на научение и заучивание это может быть сопоставлено с подъемом кривой, с возрастанием как успешности деятельности, так и числа устойчивых ошибок. Революционный этап – создание новой парадигмы, вообще говоря, вначале приводит к большому числу ошибок. Так, теория Н. Коперника в момент появления хуже описывала наблюдаемые астрономические данные, чем хорошо подогнанная к опыту теория К. Птолемея. Только потом за счет доводки, подгонки новой парадигмы к опыту обеспечивается колоссальный рывок вперед. Стадия кризиса науки, наверное, тогда должна ассоциироваться с фазой плато на кривых научения и заучивания.

Разумеется, концепция Т. Куна не столь формализована, чтобы всерьез считать ее верной или неверной. Однако надеюсь, эта аналогия позволяет лучше понять смысл полученных Вами данных.

***

В заповедях психологики (см. предисловие) я написал: сознание всегда автоматически контролирует результаты собственных действий, но из-за этого может попадать в логическую ловушку. Например, оно не может осознанно игнорировать какие-то конкретные конструкты. Именно этим, на мой взгляд, объясняются явления интерференции. Элегантность классических интерференционных феноменов как раз и состоит в том, что в большинстве случаев задание, которое требуется игнорировать и не делать, сильно мешает выполнению иной деятельности. Предложенная мной интерпретация противостоит стандартным теориям интерференции, в которых рассказываются всевозможные байки о том, как одни процессы в конкурирующей борьбе зачем-то накладываются на другие. Как это происходит – никто не знает, зачем природе понадобилось, чтобы одни процессы мешали выполнению других, – не известно. Не случайно в компьютерных технологиях никому еще не потребовалось моделировать процессы интерференции. Нечто подобное конструируют разве только поклонники вирусов. Но, согласно принципу рациональности, лежащему в основе естественнонаучного мышления, природа никогда не создает монстров, направленных лишь на то, чтобы специально что-нибудь ухудшить. Если мы не понимаем происходящего процесса, то мы должны исходить из того, что это наша проблема, а не бессмысленность природы. Как говаривал Ф. Бэкон на заре становления естественной науки, природа тоньше всех наших рассуждений о ней.

Не буду здесь обсуждать стандартные теории интерференции, которые не замечают, что одно из заданий в интерференционных феноменах всегда требуется игнорировать, – при сопоставлении с фактами и логикой они все трещат по швам (см.: Аллахвердов, 2003, с.100–104; 2005б). Выведу проверяемые следствия из высказанного мной представления. Усложнение основного задания побуждает именно этому заданию уделять больше внимания, поэтому можно предположить, что оно уменьшает частоту проверок: действительно ли я игнорирую дополнительное задание (а стоит задуматься об этом, как игнорируемое задание мгновенно попадает в поле внимания). Итак, усложнение основного задания ведет к снижению интерференции. И наоборот, усложнение дополнительного задания в пределах, пока оно остается автоматически выполнимым, увеличивает время проверки и ведет к возрастанию величины интерференции. Поразительно, но так и получается практически во всех феноменах, обычно относимых к интерференционным (мнемическая интерференция, рефрактерный период, восприятие реверсивных изображений и пр. – см.: Аллахвердов, 1993, с. 225–235).[15]

Ограничусь кратким анализом феномена, обнаруженного Дж.Р. Струпом, тем паче, что много лет вместе с учениками и коллегами проводил исследования, направленные на изучение этого явления. Вот типичная инструкция теста Струпа: не читая слов, назвать цвет шрифта, которым они напечатаны.[16] На самом деле эта инструкция ставит перед испытуемым сразу две задачи. Основное задание – называть цвета струп-элементов. И дополнительное – не читать написанных слов.[17] В задаче Струпа испытуемый старательно называет цвета и одновременно автоматически контролирует правильность выполнения задачи на игнорирование. Процесс чтения – хорошо автоматизированный процесс, мы начинаем читать, не успев еще дать себе команду «Прочти». Поэтому стоит лишь задать контролирующий вопрос: не читаю ли я слова, как слова будут с необходимостью прочитаны.

Попробуем усложнять основное задание. Попросим испытуемого при предъявлении струп-стимулов на компьютере нажимать на клавишу, маркированную цветом, соответствующим цвету этих стимулов, но при этом (усложнение) непрерывно говорить – величина интерференции падает. Н.Н. Киреева усложнила сам процесс воспроизведения вслух опознанного цвета – цвет назывался в условиях задержанной акустической обратной связи – и здесь величина интерференции уменьшалась (Киреева, 1986). Поставим задачу опознавать не цвет, а форму. Как уже отмечалось в предисловии, величина интерференции падает почти до нуля. Моя студентка С.И. Крушинская предложила испытуемым различать не цвета, а оттенки цветов, близких к желтому спектру, – желтый, лимонный, охра и оранжевый. Струп-элемент тогда выглядел, например, так: слово «лимонный» было написано оранжевым цветом. Время называния цвета таких элементов сопоставлялось со временем называния цветных пятен соответствующего цвета. Конечно, время выполнения такого задания в целом увеличивалось. Но величина интерференции была много меньше стандартной струп-интерференции (Крушинская, 2001).

Начнем усложнять дополнительную задачу. Увеличим семантическую нагрузку. Л.Е. Осипов – один из редких студентов железнодорожного института, ставшего после контакта с кафедрой психологии кандидатом психологических наук, – предъявлял в струп-элементах вместо написанных слов числа. Если числа обозначали даты известных испытуемым исторических событий (1812, 1941 и т.д.), время называния цвета этих элементов возрастало по сравнению со временем называния цвета случайных четырехзначных чисел. В другом исследовании он добился максимального приближения к величине стандартной струп-интерференции, когда в качестве текста, написанного разным цветом, использовались не отдельные слова, а связный текст, например хорошо известные пушкинские строки (Аллахвердов, Осипов, 1983; Осипов, 1992). Группа моих студентов на факультете в качестве учебной задачи пыталась обнаружить влияние на величину интерференции неправильного написания слов в стандартной карте Струпа (например: К r а sn ый, Зеленовый и т.п.). И в этом случае была обнаружена тенденция к увеличению интерференции, правда, не очень яркая. В этом же ряду, по-видимому, стоит и тот факт, что у едва научившихся читать детей интерференция выше, чем у взрослых (см.: Jensen, Rohwer, 1966).

Феномен интерференции имеет ключевое значение для понимания процесса научения. В этом процессе сознание попадает в ту же интерференционную ловушку. Представим себе происходящее, разумеется, весьма упрощенно. Сознание ставит перед организмом задачу сделать нечто такое, что он может легко выполнить, но что само сознание сделать не может. Поскольку сознание при этом не знает толком, что именно делает организм, оно начинает автоматически контролировать выполнение задачи: не делаю ли я какую-нибудь ошибку? Но чтобы это проверить, надо сличить свое поведение с ошибочным, а для этого вначале необходимо осознать варианты возможного ошибочного поведения. Проблема в том, что, пока сознание думает, организм (мозг) уже делает. Вспомните сообщение Б.М. Величковского, упомянутое в предисловии: пока сознание думает, куда направить свой взор, тот оказывается в придуманном сознанием месте еще до того, как само сознание осознало, куда именно решило его направить. Аналогично, стоит сознанию придумать ошибочное поведение, как организм автоматически совершит эту ошибку. Не следует идущему по бревну над пропастью человеку задумываться, не падает ли он. Последствия такого раздумья будут малоприятны. На этом, кстати, основаны и техники аутотренинга. Попробуем сказать себе: моя правая рука теплеет… Стоит действительно задуматься – не теплеет ли моя правая рука, как она сразу станет теплой. Итак, чем чаще сознание будет контролировать простые действия, тем больше будет ошибок. А чем больше будет ошибок, тем чаще сознание будет контролировать. Как вырваться из этого круга?

Один прием известен. В. Франкл назвал его техникой парадоксальной интенции. Если вы боитесь совершить ошибку, то не бойтесь, а совершите ее. Так, если вы боитесь непроизвольно покраснеть, то поставьте себе задачу: попробую-ка я покраснеть по-настоящему (Франкл, 1990, с. 343). Впрочем, задолго до Франкла такой же прием отучивания от стандартной ошибки предлагал К. Данлап: если машинистка регулярно печатает ВДА вместо ДВА, то ей надо сознательно несколько раз напечатать ВДА, ВДА… (см.: Ховланд, 1963, с.180). Осознание ошибки и осознанное разрешение себе ее сделать ослабляют сознательный контроль. По всей видимости, можно снять проверку гипнотической инструкцией (хотя со струп-интерференцией у С.Ф. Сергеева это не получилось). Н.В. Морошкина предлагает достаточно эффективный третий прием – усложнить решаемую задачу.

Морошкина Н.В.