Обсуждение статьи В.Ю. Карпинской

Надежда Иванова:

Описанные в статье результаты спровоцировали у меня фантазии на тему стимульного материала: а что если взять в качестве стимулов не картинки с кубом, расстояние между ближней и дальней гранями которого невелико, а, например, пейзаж с перспективой – несколько домов, стоящих вдоль дороги всё дальше от смотрящего? В таком случае порог обнаружения точки на «дальнем» доме, наверное, будет гораздо выше, чем на «дальней» грани куба Неккера. Если на порог влияет иллюзия расстояния, то интересно было бы узнать, как он изменится в данном случае. Даже при том, что фактически это расстояние будет одинаковым, субъективно оно должно быть, как мне кажется, значительно большим.

Надежда Морошкина:

А вот и не факт! Ведь это известная иллюзия: когда на картинке с перспективой рисуют, например, дорогу, а вдоль нее два совершенно одинаковых столба, то «дальний» кажется большим! То есть порог обнаружения объекта должен быть ниже!!!

Кстати, о данных А. Кочновой. Стоит учесть, что полученные в ее исследовании результаты действительно неожиданны, поскольку известно, что разностные пороги при сравнении горизонтальных линий меньше, чем при сравнении вертикальных.

Владимир Волохонский:

Мне кажется, что в контексте данной статьи сам феномен иллюзий восприятия можно рассматривать как проявление удержания сознанием каких-то устойчивых гипотез об окружающем мире, которые в естественных для современного человека условиях являются успешным механизмом прогнозирования явлений окружающего мира. Если иллюзии существуют – значит, это зачем-то нужно (или когда-то было нужно, как аппендикс)… Исходя из похожей идеи, Г. Сегалл, Д. Кемпбелл и М. Гершкович (Segall, Campbell, Herskovits, 1966) провели широко известное кросскультурное исследование величины иллюзии Мюллера – Лайера, в котором установили, что зулусы подвержены ей гораздо меньше, чем жители европейских стран, в реальном окружении которых чаще встречаются прямые линии и углы. Это исследование до сих пор остаётся краеугольным камнем, о который разбиваются объяснения данной иллюзии через особенности сетчатки и прочих палочек-колбочек.

Также хотелось бы отметить, что работа Леры Карпинской хорошо показывает несовершенство теоретических подходов, лежащих в основе отечественной схемы преподавания общей психологии, основанной на парадигме ступенчатой обработки информации, в начале которой лежат ощущения, которые впоследствии поступают на всё более высокие уровни обработки. На самом же деле (если, конечно, оно есть, «самое дело»)…

Виктор Аллахвердов:

Если мы принимаем естественнонаучный подход, то ищем как раз то, что есть на самом деле. Поэтому считаем, что это «самое дело» есть, пусть даже В.Ф. Петренко со мной и не соглашается (Петренко, 2005). Иначе что мы ищем?

Владимир Волохонский:

Так вот, более справедлив подход к психике как инструменту активного познания, извлечения информации из окружающего мира. Если сознание участвует в принятии решения о том, «ощущаем» ли мы точку в центре круга, то о каких ощущениях мы говорим? В этом смысле такого явления, как «ощущение», в психике не существует – мы не способны «отражать свойства предметов объективного мира в результате их непосредственного воздействия на рецепторы». Никаких ощущений нет!

Виктор Аллахвердов:

Изящное исследование Леры Карпинской вкупе с данными Насти Кочновой, конечно же, дает основания для Вашего, Володя, утверждения. Но, добавлю, так же нет и отличающихся друг от друга процессов восприятия, памяти, мышления, воображения и пр. Уже более десяти лет я пишу и выступаю с призывом отказаться от несуразной и, убежден, дидактически вредной классификации психики на якобы чем-то различающиеся психические процессы. В одной из статей даже назвал эту классификацию «господствующей в психологии расчлененкой». Уверен, что есть единые законы работы сознания, которые по-разному проявляются при решении разных задач. Например, забывание – это проявление единого закона, гласящего, что неизменная информация перестает осознаваться. Иначе говоря, мы через какое-то время забываем любую информацию, с которой не работаем, с такой же непреложностью, как через некоторое время перестаем замечать браслет от часов на руке или равномерный шум. Вот и А.Ю. Агафонов в своей статье доказывает, что никакого специфического процесса памяти не существует.

Агафонов А.Ю.

ЗАБЫВАНИЕ КАК НЕОСОЗНАВАЕМОЕ РЕШЕНИЕ СОЗНАНИЯ О НЕВОСПРОИЗВЕДЕНИИ*

Нет, наверное, более заурядного явления нашей повседневной жизни, чем забывание. И вместе с тем это – весьма странный феномен. На самом деле, ведь для того чтобы субъективно установить факт забывания, необходимо помнить то, что забыто, т.е. помнить, но при этом упорно не осознавать ту информацию, которая, казалось бы, исчезла из памяти. Действительно, откуда же иначе взяться знанию о факте забывания? Пожалуй, одним из первых мыслителей, кто сделал предметом специального анализа это парадоксальное свойство памяти, был А. Августин. Именно он впервые описал иллюстрирующий это свойство эффект, который много позже получил название «феномен на "кончике языка"»: «Если мы видим знакомого или думаем о нем и припоминаем его забытое имя, то любое, пришедшее в голову, с этим человеком не свяжется… Отброшены будут все имена, пока не появится то, на котором и успокоится память, пришедшая в равновесие от привычного ей сведения. А где было это имя, как не в самой памяти?.. Если же это имя совершенно стерлось в памяти, то тут не помогут никакие напоминания. Забыли мы его, однако, не до такой степени, чтобы не помнить о том, что мы его забыли. Мы не могли бы искать утерянного, если бы совершенно о нем забыли» (Августин, 1998, с. 23 – 24).

По мнению З. Фрейда, в ряду различных ошибочных действий забывание имен происходит наиболее часто (Фрейд, 1990, с. 219). В большинстве случаев человек в такой ситуации помнит то, что нужно вспомнить, помнит о том, что он об этом помнит, но вспомнить искомое имя не может. Но, позвольте, что это за забывание такое, когда память хранит то, что забыто! Правомерно ли в этом случае вообще говорить о забывании?

Парадоксальность забывания проявляется также в случае ошибочного воспроизведения, когда субъект осознает факт искажения ранее запомненного материала. Однако такое осознание возможно только вследствие того, что человек помнит неискаженную информацию, т.е., другими словами, помнит, как нужно воспроизводить правильно, ведь субъективная уверенность в ошибочности воспоминания может возникнуть лишь в результате сравнения между воспроизведенной информацией и искомой. На это, в частности, обращает свое внимание В.М. Аллахвердов, считающий, что «мозг заведомо хранит то, что с таким трудом вспоминает, и имеет к этой записи в памяти доступ» (Аллахвердов, 2000, с. 275).

Конечно, факт забывания далеко не всегда осознается носителем сознания. Пропуски и замещения, имеющие место при воспроизведении, будь то вербальной информации или предметных действий, могут возникать и вне сферы осознанного контроля. Таким образом, одним из критериев различения явлений забывания может служить «осознаваемость / неосознаваемость» фактов неузнавания и/или невоспроизведения.

Следует подчеркнуть, что даже в тех случаях, когда человек не способен воспроизвести или узнать ранее запомненный материал, нет ни малейших оснований полагать, что этот материал бесследно исчез из памяти. Ничуть не желая раздражать читателя, позволю себе самоцитирование: «…как ни парадоксально, забывание в качестве эмпирического феномена не может быть предметом эмпирического исследования. В любом опыте <…>  мы имеем дело только со случаями воспроизведения или узнавания. Поэтому рационально доказать возможность стирания мнемических следов не представляется возможным» [6]. К тому же, существуют многочисленные эмпирические свидетельства сверхдлительного сохранения информации, а также экспериментальные факты и клинические наблюдения, демонстрирующие сохранность запомненной информации в то время, когда сам человек не может об этом субъективно судить. (Некоторые из таких примеров рассмотрены в: Агафонов, 2003, с. 190 – 201; Агафонов, Волчек, 2005, с. 81 – 96).

О сохранности в памяти элементов психического опыта при блокаде доступа этих элементов в сознание, видимо, впервые заговорили философы Г. Лейбниц и И.Ф. Гербарт. Последний, развивая концепцию психодинамического взаимодействия представлений, полагал, что забывание является следствием борьбы представлений разной силы за место в сознании (точнее было бы сказать: в осознании). По И.Ф Гербарту, отдельное представление как элементарное психическое образование, «уходя» из сознания, никуда не исчезает из памяти. «Каждый предмет, занимающий дух, – отмечал И.Ф. Гербарт, – не стоит, но колеблется в сознании, колеблется в постоянной опасности быть забытым (хотя бы на мгновение) под влиянием чего-нибудь нового» (Гербарт, 1895, с. 58). В другой своей работе он развивает эту мысль: «…представление должно понижаться, не уничтожаясь. …Как только исчезает препятствие, представление снова поднимается в силу своего собственного стремления. В этом заключается возможность воспроизведения» (Гербарт, 1895, с.105). На невозможность забывания (в смысле стирания информации из памяти) указывали такие исследователи, как С.С. Корсаков, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьев, М. Эриксон, В.Л. Райков и др. Приведу лишь некоторые мнения на этот счет.

А.Н. Леонтьев: «А бывает ли исчезновение хранимых следов? … А может быть, никогда не бывает? …Все дело в том, что меняется возможность воспроизведения, а след существует независимо. Раз он образовался, то он существует. Это необратимый процесс − следообразование. Припоминание − вот где проблема стоит» (Леонтьев, 2000, с. 277).

И.В. Смирнов, Е.В. Безносюк, А.Н. Журавлев: «… память непрерывна в том смысле, что никоим образом нельзя искусственно уменьшить ее содержимое, стереть что-либо, вызвать амнезию в полном смысле слова, амнезию абсолютную» (Смирнов, Безносюк, Журавлев, 1995, с. 65).

С.С. Корсаков: «При потере памяти способность фиксации все-таки остается» (Корсаков, 1998, с. 75). «…Оказывается часто, что целый ряд следов, которые решительно не могут быть восстановлены в сознании ни активно, ни пассивно, продолжают жить в бессознательной жизни, продолжают направлять ход мыслей больного, подсказывают ему те или другие выводы и решения» (Там же, с. 74).

В.Л. Райков: «Память есть реальная машина времени» (Райков, 2003, с.167).

Но, по всей видимости, наиболее последовательно и активно обсуждаемую точку зрения защищал основатель психоанализа. З. Фрейд впервые проявил научный интерес к фактам, которые, на первый взгляд, не заслуживали никакого внимания, а именно – к случаям оговорок, очиток, описок, неверного словоупотребления, забывания намерений, ошибочных движений и т.п. Психические артефакты З. Фрейд превратил в предмет научного анализа. Для З. Фрейда, судя по значительному количеству описанных им интерпретаций разнообразных ошибочных действий, не представляло особого труда найти причину любому случаю забывания или искажения ранее запомненной информации. Вот показательные примеры анализа З. Фрейдом случаев забывания из его собственной жизни.

Пациент просит З. Фрейда рекомендовать ему курорт на Ривьере. З. Фрейд тщетно пытается вспомнить название одного местечка близ Генуи, помнит о враче, который практикует на этом курорте, но не может назвать местности, хотя знает, что знает нужное название. З. Фрейд вынужден обратиться за помощью к своим домашним: «Как называется местность близ Генуи, там, где лечебница д-ра N, в которой так долго лечилась такая-то дама?» Оказывается, что она называется «Нерви». З. Фрейду тут же становится понятной причина, по которой он не мог вспомнить искомое название. «И в самом деле, – результирует он проведенный анализ, – с нервами мне приходится иметь достаточно дела» (Фрейд, 1990, с. 216).

Из-за сложной траектории пути анализа, который привел З. Фрейда к постижению причины забывания имени одного своего пациента, описание другого случая приведу в авторском изложении, дабы не упустить важные детали. З. Фрейд пишет: «…я не мог припомнить имени моего пациента, с которым я знаком еще с юных лет. Анализ пришлось вести длинным обходным путем, прежде чем удалось получить искомое имя. Пациент сказал раз, что боится потерять зрение; это вызвало во мне воспоминание об одном молодом человеке, который ослеп вследствие огнестрельного ранения; с этим соединилось, в свою очередь, представление о другом молодом человеке, который стрелял в себя, – фамилия его та же, что и первого пациента, хотя они не были в родстве. Но нашел я искомое имя тогда, когда установил, что мои опасения были перенесены с этих двух юношей на человека, принадлежащего к моему семейству» (Там же, с. 217). Трудно оценить правдоподобность такого рода интерпретаций. Во всяком случае, подавляющее большинство захватывающих рассказов З. Фрейда не допускают возможность эмпирической проверки. Действительно, как можно верифицировать вывод о том, что забывание имени пациента вызвано «опасениями, которые были перенесены с двух юношей», имеющих одинаковые фамилии и сходный негативный опыт, связанный с оружием, на человека, принадлежащего к семейству З. Фрейда. Несмотря на произвольность, а порой и явную фантастичность объяснительных конструкций, З. Фрейду тем не менее удалось показать: забывания как факта потери информации попросту не существует. Забывание – это, скорее, квазифеномен. Согласно З. Фрейду, стоит, прежде всего, говорить не о забывании, а о неосознавании или искаженном осознавании бессознательного содержания памяти. Неосознавание, или искажение воспроизводимой информации, имеет определенную причину, и цель психоанализа – выявить эту причину. (По убеждению З. Фрейда, в психике не происходит случайных событий. Еще и поэтому явление забывания неслучайно.) Осознание причины, по мысли З. Фрейда, устраняет само забывание, открывая доступ к осознанию блокированного содержания памяти. Поэтому так называемое забывание является эффектом принятого решения о необходимости не осознавать ту информацию, которая находится в области бессознательного. Специальное психическое устройство, функция которого – принимать решение о допуске в сознание бессознательного содержания, было названо З. Фрейдом механизмом цензуры, а устройство, ответственное за перевод информации из области осознаваемого опыта в бессознательную сферу, – механизмом вытеснения. Фрейд, по сути, показал, что все вербальные и моторные эффекты, поступки и продукты деятельности человека могут объясняться влиянием прошлого в наличный момент времени неосознаваемого опыта. 

Почти через полвека после З. Фрейда проблема зависимости результатов активности сознания от неосознаваемой информации вызвала значительный интерес в среде когнитивных психологов. Экспериментальные данные, накопленные в когнитивной психологии, дают основания утверждать, что осознаваемые эффекты когнитивной деятельности подготовлены неосознаваемыми процессами обработки информации. Причем сами эти процессы могут базироваться как на ранее осознанном, так и на неосознанном опыте.

В контексте настоящего разговора нельзя не отметить результаты, полученные В.М. Аллахвердовым. Им был многократно продемонстрирован экспериментальный эффект, который в авторской редакции получил название «неосознаваемый негативный выбор» (Аллахвердов, 1993, с. 26). Результаты исследований показали, что данный эффект обнаруживается и в работе памяти, и в восприятии, и в процессе мышления. В мнемической деятельности он выражается в эффектах устойчивого невоспроизведения определенных стимулов. Так, например, испытуемый получал в эксперименте задание запомнить как можно больше предъявленных стимулов. Оказалось, что после невоспроизведения определенных стимульных знаков эти знаки имеют тенденцию вновь не воспроизводиться, если они включены в новый стимульный набор, и воспроизводиться в качестве ошибки в том случае, если они отсутствовали в стимульном ряду. «Невоспроизведение, – констатирует В.М. Аллахвердов, − …оказывается результатом специально принятого решения о невоспроизведении, которое закономерно повторяется при повторном столкновении с тем же самым ранее не воспроизведенным элементом» (Аллахвердов, 1993, с. 35). Иначе говоря, забывание – это вовсе не забывание, не сбой в работе психического аппарата, не случайный артефакт или когнитивная ошибка и, тем более, не свидетельство ограниченных возможностей мнемической системы, а вполне закономерное следствие неосознанно принятого сознанием решения о том, что определенный стимул воспроизводить не следует. «Отсутствие воспроизведения …стоит трактовать как "отрицательное воспроизведение", – огорошивает читателя своим контринтуитивным выводом В.М. Аллахвердов» (Там же, с.32).

В нашем эксперименте (совместно с К.С. Лисецким) эффект Аллахвердова проявился в необычной ситуации, а именно – в условиях гипнотического запрета [4]. В гипнотическом состоянии испытуемый Т. (мужчина, 24 года) получал от экспериментатора императивную инструкцию: «Сейчас тебе необходимо как можно быстрее решать арифметические примеры. Ты хорошо и быстро считаешь. Но ты не будешь видеть число 11. Ты не знаешь число 11». После этого испытуемому письменно предлагалось решить 10 простейших примеров:

1. 28 – 25 =

2. 69 + 34 =

3. 37 – 26 =

4. 88 – 57 =

5. 43 × 12 =

6. 5 + 6 =

7. 93 – 82 =

8. 71 + 45 =

9. 12 × 5 =

10. 66 ÷ 6 =

Естественно, что интерес, прежде всего, представляли примеры под № 3, 6, 7, 10. Решением именно этих заданий является «11». Результаты показали: испытуемый успешно справился со всеми предлагаемыми примерами, в том числе и с теми, решением которых было число 11. Однако когда экспериментатор попросил озвучить все примеры с полученным ответом, Т. не смог высказать ответ в примерах под № 3, 6, 7, 10. Следует отметить, что испытуемый сам записывал ответ в этих примерах. Когда экспериментатор, проявляя настойчивость, спрашивал, что же написал Т. в ответе, например, третьего задания, испытуемый терялся, выглядел смущенным, говорил: «Не знаю… Я вижу, но не знаю, как назвать… Непонятная цифра… Что-то знакомое, но сказать не могу…».

В другом эксперименте с испытуемым О. (мужчина, 25 лет) была повторена та же процедура. Но в ответе примеров под № 3, 6, 7, 10 испытуемый писал «13». Когда экспериментатор просил прочитать написанное, испытуемый также говорил «тринадцать».

Как показали результаты описанных экспериментов, неосознавание «запрещенного» стимула в гипнотическом состоянии имеет тенденцию к повторению. Иными словами, неосознаваемый стимул обладает эффектом последействия: при повторных предъявлениях он устойчиво не осознается. Однако для того чтобы не осознавать, требуется не просто помнить о том, что требуется не осознавать и не только неосознанно воспринимать стимул как такой, который запрещено осознавать, но и принимать специальное решение не осознавать «запрещенный стимул». В последнем эксперименте, когда испытуемый О. произвел замену «11» на «13», в чистом виде проявился эффект неосознаваемого негативного выбора. Он выразился в устойчивом повторении ошибочного решения (последействии ошибки). Заметим, что примеры под № 3, 6, 7, 10 были разные. Их объединял только одинаково правильный ответ. Испытуемый О. при решении примера № 3 совершал ошибку, вызванную гипнотическим запретом. Допустим, он случайным образом заменяет правильное решение ответом «13». (Почему именно «13»? На этот вопрос, думаю, ответил бы только З. Фрейд.) Затем, при решении примеров под № 6, 7 и 10, испытуемый, для того чтобы совершить уже известную ошибку, должен, во-первых, правильно решить пример; во-вторых, сличить правильное решение («11») с тем следом памяти, который образован вследствие гипнотического запрета, в-третьих, не осознавая, вспомнить о сделанной ранее ошибке («13» вместо «11») и, наконец, принять решение об ошибочном ответе. Таким образом, ошибки в примерах под № 6, 7, 10 являются не случайными, а закономерными. Они могут быть поняты как следствие реализованной логики познавательной деятельности сознания. Чтобы совершить ошибку в определенной стимульной ситуации, необходимо знать правильный ответ, который замещается в осознании ошибочным. Аналогично этому, чтобы не осознавать цвет, форму или название при повторном предъявлении «запрещенного стимула», сознанию нужно безошибочно понимать (сознавать) этот стимул и принимать решение не осознавать его в тех мнемических контекстах, которые связаны с содержанием гипнотического запрета (Агафонов, 2004).

Эффект Аллахвердова демонстрирует влияние ранее не осознанной информации на последующее принятие решения о неосознавании и, в частности, о забывании (подробнее см.: Аллахвердов, 2000, с. 452 – 459).

Вероятно, не только последействие ранее не осознанной информации является причиной последующего невоспроизведения, но также и ранее осознанный опыт. Описанные ниже эксперименты иллюстрируют именно такой вид зависимости.

Эксперимент 1

Р. Аллейнова (дипломная работа) под моим руководством провела эксперимент, демонстрирующий неосознаваемое влияние на принятие решения о невоспроизведении характера ранее осознанной информации (см.: Агафонов, 2003, с. 138 – 142).

Цель: проверить зависимость продуктивности воспроизведения от специфики ранее осознанной обработки информации, подлежащей воспроизведению.

Испытуемые: 100 человек обоих полов в возрасте от 19 лет до 21 года.

Процедура

Эксперимент проводился в два этапа. На первом этапе экспериментатор давал испытуемым следующую инструкцию: «Сейчас Вам будет предложено прослушать отрывок текста. Ваша задача – слушать как можно внимательнее всё, что я скажу с самого начала и до самого конца, пока я не произнесу слова "Можете приступать!" После прослушивания текста Вы получите задание, которое нужно будет выполнить». Далее испытуемым вслух зачитывался отрывок из поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила». Во время чтения участникам эксперимента не разрешалось делать на бумаге какие-либо записи. Текст, который предлагалось прослушать испытуемым, был следующим:

«У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом;

Идет направо – песнь заводит,

Налево – сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей;

Там лес и дол видений полны;

Там о заре прихлынут волны

На брег песчаный и пустой,

И тридцать витязей прекрасных

Чредой из вод выходят ясных,

И с ними дядька их морской;

Там королевич мимоходом

Пленяет грозного царя;

Там в облаках перед народом

Через леса, через моря

Колдун несет богатыря;

В темнице там царевна тужит,

А бурый волк ей верно служит;

Там ступа с Бабою Ягой

Идет, бредет сама собой;

Там царь Кащей над златом чахнет;

Там русский дух… там Русью пахнет!

Сразу после прочтения отрывка экспериментатор произносил следующие слова: «Вы прослушали отрывок из поэмы А.С. Пушкина " Руслан и Людмила ". Теперь запишите все собственные имена, клички, названия одушевленных персонажей, которые были мной озвучены. Можете приступать!»

Далее, на втором этапе эксперимента, испытуемые приступали к выполнению задания. Нас прежде всего интересовала эффективность воспроизведения стимулов «А.С. Пушкин», «Руслан» и «Людмила». Они были восприняты испытуемыми до формулировки инструкции к заданию по воспроизведению так же, как и другие релевантные инструкции названия. Вместе с тем осознаваться они могли иначе, чем названия и клички, которые встречались в прочитанном отрывке, а это, в свою очередь, могло бы повлиять на последующее воспроизведение.

Результаты

Из 16 искомых имен испытуемые воспроизводили от 5 до 14, причем воспроизведение разных персонажей было неодинаковым.

 

Продуктивность воспроизведения искомых имен

№	Собственные имена, названия персонажей, клички и т.д.	Кол-во воспроизведений (в %)
1.	Кот ученый	100
2.	Леший	84
3.	Невиданные звери	51
4.	30 витязей	90
5.	Дядька морской	80
6.	Королевич	36
7.	Грозный царь	14
8.	Колдун	29
9.	Богатырь	31
10.	Царевна	61
11.	Бурый волк	51
12.	Баба Яга	61
13.	Кащей	77
14.	Русалка	91
15.	Руслан	7
16.	Людмила	7
17.	А.С. Пушкин	5

Из таблицы видно, что имена «Руслан» и «Людмила» встречаются лишь в 7%, а «А.С. Пушкин» в 5% случаев. Очевидно, что интересующие нас стимулы осознавались иначе по сравнению со всеми остальными названиями и именами, что и повлияло затем на принятие решения о невоспроизведении. (То, что данные стимулы осознавались, показал тест на узнавание – см.: Агафонов, 2003, с. 142). Вероятно, осознание названия класса объектов происходит несколько иначе, чем осознание самих объектов, образующих класс. И, по всей видимости, это одинаково справедливо как в отношении восприятия стимулов, так и в плане их воспроизведения. Вспоминая (пытаясь осознать) названия, которые встречались в отрывке, испытуемые, не осознавая того, должны были помнить, какую инструкцию они выполняют. В противном случае они бы не могли выполнять полученное задание. Установленный экспериментальный факт во многом сходен с эффектом действия детерминирующей тенденции, которая сама не осознается, но обеспечивает актуальные условия для осознания соответствующих стимулов.

Эксперимент 2

Цель: выявить неосознаваемое влияние специфики ранее осознанного опыта на принятие решение о невоспроизведении.

Испытуемые. Участвовало две группы взрослых испытуемых по 40 человек в каждой.

Процедура

С каждым испытуемым эксперимент проводился индивидуально. Процедура, организованная для первой группы, выглядела таким образом. Испытуемый приглашался в комнату и располагался за столом, на котором уже были разложены 16 предметов: карандаш, зажигалка, ножницы, канцелярская скрепка, две шариковые ручки, блокнот, теннисный шарик и т.п. Среди этих предметов на столе находилась также коробка из-под обуви. Экспериментатор просил испытуемого в течение 30 сек. как можно внимательнее изучить все предметы, лежащие на столе. При этом испытуемому сообщалось, что задание, которое ему нужно будет выполнять, он получит несколько позже. Через 30 сек. экспериментатор просил испытуемого выйти из комнаты. В отсутствие испытуемого со стола убирались все предметы. После этого испытуемый вновь приглашался в комнату, где ему требовалось выполнить следующую простейшую инструкцию: «Назовите все предметы, которые лежали на столе».

Процедура, организованная для второй группы, несколько отличалась. Испытуемый приглашался в помещение, в котором на столе лежала закрытая коробка из-под обуви. Экспериментатор на глазах испытуемого открывал коробку, доставал 15 предметов (которые использовались в качестве стимульного материала и в первой группе) и затем раскладывал их на столе. Коробка оставлялась на столе на том же месте, на каком она находилась в эксперименте с испытуемыми первой группой. Далее логика действий экспериментатора и испытуемого ничем не отличалась от вышеописанной.

Результаты

Результаты обнаружили интересный факт. Отвечая на тестовый вопрос экспериментатора «Назовите все предметы, которые лежали на столе», только 10% испытуемых из второй группы в ряду прочих предметов назвали коробку, в то время как испытуемые из первой группы – в 95% случаев. Первоначальное осознание коробки как предмета, не рядоположенного остальным, имело неосознаваемое влияние на принятие решения о невоспроизведении. Анализ субъективных отчетов показал, что большинство испытуемых из второй группы вообще не воспринимали коробку как стимул, который требовалось воспроизводить, хотя, безусловно, все испытуемые видели коробку на столе и понимали слова инструкции, согласно которой необходимо было воспроизвести все находящиеся на столе предметы.

Наряду с эффектом неосознаваемого негативного выбора описанные экспериментальные факты представляют собой разновидности случаев забывания, классифицируемых на основанииосознанности – неосознанности той информации, которая детерминирует принятие решения о неузнавании или невоспроизведении.

Таким образом, факты забывания могут быть как осознаваемыми, так и неосознаваемыми. Как те, так и другие могут быть вызваны как ранее осознанным, так и ранее не осознанным опытом. Но во всех случаях забывание – это не бесследное исчезновение информации из памяти, не стирание следа, а неосознаваемое решение сознания о невоспроизведении.