Глава 6 перевод и словесность 5 страница

Некоторые исследователи считают Иеронима человеком непоследовательным и очень впечатлительным, «который метался между восторгом перед древней культурой и ее отрицанием во имя веры»⁵. При этом приводится выдержка из одного его письма: «Когда много лет тому назад я отсек от себя ради царствия небесного дом, родителей, сестру, близких и, что было еще труднее, привычку к изысканному столу, когда я отправился в Иерусалим, как ратоборец духовный, от библиотеки, которую я собрал себе в Риме ценою великих трудов и затрат, я никак не смог отказаться. И вот я, злосчастный, постился, чтобы читать Цицерона. После еженощных молитвенных бодрствований, после рыданий, исторгаемых из самых недр груди моей памятью о свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к са-

¹Цит. по: Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. М., 1916. С. 5.

²Точная дата рождения св. Иеронима не установлена.

³См.: Диесперсов А. Указ. соч. С. 8.

⁴Элий Донат (4 в. н.э.) — римский грамматик, чьи сочинения широко ис
пользовались в Средние века и вплоть до XVII в. для изучения латыни. Его
главная работа — «Грамматика латинского языка», состоявшая из двух частей:
«Малая грамматика» для начинающих и «Большая грамматика» для продвину
того уровня.

⁵История всемирной литературы. М., 1984. Т. 2. С. 443.

мому себе, я понуждал себя читать пророков, меня отталкивал необработанный язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а солнце»¹.

Приведенная выдержка из письма Иеронима действительно свидетельствует о его глубокой эмоциональности, впечатлительности, но она вряд ли характеризует его как человека непоследовательного, напротив, в этом фрагменте, на мой взгляд, довольно отчетливо просматриваются контуры внутреннего конфликта этого человека, конфликта, связанного с его пристрастием ко всем прелестям светской жизни, которые он познал в юности, и его последовательным сознательным отказом от них. Он был гурманом, но отказался от изысканного стола и постоянно постился; он преклонялся перед античной, языческой, литературой, но стремился подавить в себе эту страсть ради христианской веры; он почитал Оригена как религиозного философа и библиолога, но отказался считать себя его учеником, когда тот был обвинен церковью в ереси. Иначе говоря, Иероним последовательно шел к святости, отказываясь от всего того, что прежде так привлекало его, но противоречило представлениям церкви о святости.

Именно эти последовательность и целеустремленность в сочетании с высокой образованностью, постижением всех тонкостей мастерства слова, заимствованного им у античных писателей, и позволили ему свершить необычайно сложное дело — перевод Ветхого Завета.

Иероним всю жизнь считал себя учеником Цицерона. Интересно, что характеристика, данная Иерониму Эразмом, очень напоминает то, что писал Цицерон о качествах, необходимых оратору. Для развития красноречия, по мнению Цицерона, необходимо «усвоить себе самые разные познания, без которых беглость в словах бессмысленна и смешна; необходимо придать красоту самой речи, и не только отбором, но и расположением слов... Ко всему этому должны присоединиться юмор и остроумие, образование, достойное свободного человека... Кроме того, необходимо знать всю историю древности, чтобы черпать из нее примеры... Наконец, что сказать мне о сокровищнице всех познаний — памяти? Ведь само собой разумеется, что если наши мысли и слова, найденные и обдуманные, не будут поручены ей на хранение, то все достоинства оратора, как бы ни были они блестящи, пропадут даром»².

Увлечение классиками послужило причиной известного события, произошедшего с ним, — вещего видения Суда Божьего.

¹ Цит. по: История всемирной литературы. Т. 2. С. 443.

Цицерон М.Т. Об ораторе // Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 80.

Иероним рассказывал, что однажды во время поста его поразила неизвестная болезнь, чуть не унесшая его в могилу: «И вот когда так искушал меня древний Змий, приблизительно в середине Великого поста, горячка овладела телом моим и без всякого ослабления, что также невероятно, до того снедала все тело мое, что остались почти одни кости. Готовились уже похороны, жар жизненной силы едва теплился только»¹. В этом горячечном бреду ему приснился сон, будто кто-то сверху избивает его палками. Он попытался поднять голову и увидел Судию, тогда Иероним закричал, что он христианин, но Судия ответил ему: «Ты цицерониа-нец, а не христианин!» Иероним поклялся не обращаться более к книгам язычников, и болезнь отступила. Но, несмотря на клятву, Иероним до конца жизни преклонялся перед своими учителями и изредка даже продолжал их цитировать, за что нередко осуждался современниками не только как еретик, но и как клятвопреступник².

Проблемы, с которыми сталкивался Иероним в переводе Библии, являются общими проблемами любого переводчика. Следует различать несколько их аспектов: герменевтический — расшифровка и толкование, проще говоря, понимание исходного текста; лингвистический — поиск средств выражения в языке перевода и собственно переводческий — переводческое решение о выборе эквивалента, единственного, самого верного из всех тех, что предлагает язык перевода.

Переводческая герменевтика, т.е. расшифровка и толкование древнееврейского текста, составляла и объективную и субъективную трудность для Иеронима. Объективная трудность была в том, что древнееврейский текст, содержащий, как известно, немало сложных для понимания мест, представлял еще и собственно лингвистическую трудность, о которой пишут богословы и историки, исследовавшие творчество Иеронима. Древнееврейский текст не был еще пунктированным, т.е. в нем не были обозначены гласные звуки. В древнееврейском языке, как и в других семитских языках, на письме обозначались только согласные звуки. И.Д. Амусин по этому поводу пишет: «Чтобы лучше понять эту особенность семитских языков, представим себе на минуту, что в русском языке все слова — существительные, прилагательные, глаголы — писались бы только с помощью согласных, а гласные подразумевались бы. Тогда, например, написание стл можно было бы прочитать, как стол, стул, стела, стал; другой трехсоглас-ный корень плт мы могли бы при желании понимать как плут,

¹См.: Полянский Е.Я. Библиологические занятия блаженного Иеронима.
Казань, 1908. С. 22.

²См.: Смирнов A.A. Блаженный 1еронимъ Стридонскш как историкъ и по-
лемистъ. М., 1995.

плот, плита, пилот, полет, плати. Легко понять, какие трудности возникли бы при расшифровке и чтении каждого такого слова. Между тем так именно обстоит дело в древнееврейском и арамейском языках»¹.

Огласовка (пунктирование) текста древнееврейской Библии, т.е. текста с системой знаков, обозначавших гласные звуки, является заслугой масоретов. По некоторым данным, их деятельность разворачивалась главным образом в период с VI по XII в., а пунктирование текста Библии было завершено лишь к X в. Это не только облегчало прочтение Священного Писания, но и устраняло многозначность, возникавшую иногда в непунктированном тексте. «Чтение еврейских слов во времена Иеронима сравнительно с нынешним чтением пунктированного шрифта было как бы не чтением, а почти непрерывным решением шарад и ребусов»², — отмечал исследователь библиологической деятельности Иеронима Е.Я. Полянский. Ссылаясь на работу французского исследователя Ренана³, он писал, что в ту эпоху выучиться чтению на древнееврейском языке можно было лишь путем личной непосредственной передачи чтения от учителя к ученику: учитель читал, ученик повторял за ним, следя по книге, пока не выучивал наизусть. «Можно представить, — восклицает автор исследования, — сколько нужно было иметь усидчивости и памяти, чтобы прочесть всю еврейскую библию, как это сделал Иероним»⁴.

Полянский, в частности, отмечал, что еще до Рождества Христова велись споры между разными богословскими школами о том, как нужно читать те или иные слова Священного Писания. Так, слово, состоявшее из одинаковой последовательности согласных бет, хеш, ламед, бет, одни предлагали читать bachalab (в жиру), а другие bacheleb (в молоке). Во времена Иеронима велись споры также о чтении слова, состоявшего из последовательности согласных далет, бет, реш: одни предлагали читать его как deber [дэбер] и переводили как язва или смерть, другие dabar [дабар] — слово, третьи dabber — говорить⁵. М.И. Рижский отмечает, что данная последовательность согласных означала и слово смерть. Именно это значение было воспринято древними переводчиками Септуагинты, которые в переводе Книги Исаии передали его греческим словом танатос (смерть, гибель). Этот смысл сохранился и в церковно-славянской версии: «Смерть послал Господь на Иакова», но в Синодальном переводе принята иная версия: «Сло-

¹ Амусин И.Д. Рукописи Мертвого моря. М., 1960. С. 130.

² Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 23—24.

³ Renan E. La Vie de Jésus. Paris, 1863. P. 30.

⁴ Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 23—24.

⁵Там же.

во послал Господь на Иакова». Все изречение приобретает совершенно другой смысл'.

Интересно, что однокоренное слово d д b îr автор латинской Вульгаты возводил к глаголу dabbēr (говорить) и перевел как ога- culum. Переводчики Септуагинты оставили это слово без перевода и предпочли транслитерировать в греческом тексте древнееврейскую форму δαβιρ². В тексте же Священного Писания это слово обозначало внутреннее святилище, где располагался Ковчег Завета. Оно оказывается существенным для реконструкции архитектуры Храма Соломона. Очевидно, что некоторые эквиваленты, выбранные древними переводчиками, авторами Септуагинты, были обусловлены двусмысленностью отдельных мест текста оригинала. Поэтому многие слова, включавшие в свой состав одинаковую последовательность согласных, могли читаться по-разному и, соответственно, иметь разные значения.

Кроме того, во времена Иеронима не было ни грамматик, ни справочников, ни словарей, которые могли бы облегчить переводчику его труд.

Субъективная же причина того, что Иерониму пришлось затратить неимоверные усилия для подготовки к этой работе и для ее последующего выполнения, состояла в том, что автор великой Вульгаты, задумывая перевести Священное Писание, еще не знал еврейского языка. Ему пришлось выучить этот язык, что было в те времена так же непросто: общение с иудеями не поощрялось церковью, и Иероним вынужден был встречаться со своим учителем-евреем по ночам³. Правда, эта версия не находит достаточного подтверждения. Западные историки полагают, что Иероним совершенствовал свои знания древнееврейского языка еще в период своего «перехода пустыни», когда, отказавшись от мирских благ, он отправился на Ближний Восток, в пустыню, где в течение двух лет вел полный лишений образ жизни. После этого он вернулся в Антиохию и занимался филологическими разысканиями: переработал словарь библейских имен собственных, составил перечень географических названий, упоминавшихся в Библии, приступил к подготовке комментариев наименее понятных фрагментов книги Бытия. Затем он вернулся в Рим, поступил на службу к папе Дамасию I в качестве секретаря-переводчика древ-

' См.: Рижский М.И. Книга Иова: Из истории библейского текста. Новосибирск, 1991.

²См.: Дрейер Л. Храм Соломона: библейский текст и реконструкция // Биб
лия. Литературоведческие и лингвистические исследования. Вып. 3. М., 1999.
С. 47.

³Там же.

нееврейского, греческого и латинского языков. Тогда папа и поручил ему пересмотреть использовавшийся текст Библии на латинском языке, переведенный с греческой Септуагинты.

б) Библиологическая деятельность Иеронима. Вульгата

Задачей Иеронима было очистить латинский текст от неточностей и искажений, вкравшихся в перевод и накопившихся за долгие годы толкования латинской Библии священнослужителями. Там же в Риме Иероним принимается за перевод с греческого первой книги Нового Завета¹.

Иерониму не удается просто отретушировать существовавший текст латинской версии Библии. Глубокий филологический анализ текстов подлинника на древнееврейском языке, греческих версий — Септуагинты, а также переводов Симмаха и Аквилы по «Гекзаплам» Оригена с латинским текстом, видимо, оказался не в пользу последнего, и Иероним принимается, по сути, за новый перевод. Но размеренная и счастливая жизнь в Риме в окружении образованных молодых женщин продолжалась недолго. После смерти покровителя и друга папы Дамасия I Иероним вынужден покинуть Рим. Его сложный характер, отмечаемый многими исследователями², саркастические выступления и беспощадная критика противников создали ему в Риме немало врагов. Он укрывается в Вифлееме, где продолжает работать над переводом Библии. Перевод Ветхого Завета, сделанный с текста Септуагинты, не удовлетворяет его. Иероним начинает выверять текст перевода по древнееврейскому оригиналу. Поэтому ему и отдают пальму первенства в переводе Ветхого Завета на латинский язык непосредственно с древнееврейского оригинала. Свой перевод он называл «juxta hebraica veritatem» — «соответствующим еврейской истине».

Не располагая достоверными документальными данными, я не берусь утверждать, сколько времени заняла работа по переводу Библии. Разные источники приводят фантастически разнящиеся даты событий из его жизни³. Не будучи историком, я не могу ста-

¹См.: Les traducteurs dans l'histoire. Ottawa, 1995. P. 172.

²См., напр.: Смирнов A.A. Указ. соч.; Larbaud V. Op. cit.

³Так, например, словарь-справочник «Античная культура» под ред.
В.Н. Ярхо (М., 1995) указывает на годы жизни Иеронима: ок. 348—420, а созда
ние Вульгаты, т.е. ее завершение, относит к 381 г. П. И. Копанев в уже приво
дившейся книге переносит рождение Иеронима на 340 г., а период работы над
Вульгатой называет с 393 по 404 г. Ван Оф полагает, что Иероним получил за
дание от папы Дамасия в 384 г. и что Иероним работал над переводом до самой
смерти. Авторы коллективной монографии «Les traducteurs dans l'histoire» пола
гают, что в 384 г. папа уже умер и что сам Иероним жил в период примерно с
331 по 420 г. Поль Оргёлен указывает на даты жизни ок. 347—420, а даты рабо
ты над Библией — 390—405. Во всех этих вариациях неизменной остается лишь
одна дата — дата смерти в 420 г.

вить под сомнение ни одну из них, да это и не входит в мою задачу. Главное — попытаться понять личность древнего переводчика и причины, заставившие его принять то или иное переводческое решение.

Перевод Иеронима был встречен весьма сдержанно. Современники великого литератора, оставшиеся приверженными прежним латинским версиям, чаще критиковали его, чем воздавали должное его работе.

Разумеется, текст перевода, сделанного Иеронимом, также не лишен недостатков и предоставлял немало возможностей для критических замечаний. Но именно критика, временами незаслуженная, обусловленная непониманием сущности новаторства Иеронима в переводе библейских текстов, явилась движущей силой, заставившей его осмыслить свои переводческие принципы. Он сумел сформулировать собственную переводческую концепцию и изложить ее в 111 предисловиях, бесчисленных письмах и прологах к переводам богослужебных книг¹ для оправдания своих действий перед современниками.

в) Выбор переводчика. «Плющ» или «тыква»?

Одной из наиболее сложных проблем, которые приходилось решать переводчику Библии, была проблема лексической эквивалентности. Некоторые решения Иеронима по выбору эквивалента вызывали страстную полемику как при жизни переводчика, так и в последующем.

Известна история его споров с «тыквенниками», как называл он своих противников, обвинявших его в существенном искажении одного из фрагментов Писания, точнее главы 4 в Книге Пророка Ионы. В полемической переписке, которая развернулась между Иеронимом и Руфином по поводу перевода «Начал» Ори-гена, сделанного Руфином, по мнению Иеронима, весьма вольно, Руфин обвиняет в неточностях и искажениях самого Иеронима. Он упрекает его в том, что тот заменил в переводе название растения, которое дало тень Ионе². В греческих версиях, в частности в Септуагинте, на которую ссылается Руфин, это растение названо тыквой (koloküntha). Из Септуагинты тыква (cucurbita) перекочевала в латинскую версию Библии Vetus Latina, существовавшей до Вульгаты. Иероним в своем переводе дал ему иное имя — плющ (hedera).

' LabourtL. Lettres (de Saint-Jérôme, avec traduction) // Belles Lettres. Paris, 1949. Vol. 8.

² «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, чтобы над головою его была тень и чтоб избавить его от огорчения его; Иона весьма обрадовался этому растению» (Иона, 4: 6).

Полагают, что сам святой Августин не разделял точку зрения Иеронима и призывал его вернуться к старому варианту, который перекочевал из Септуагинты. Увещевая его, он приводил историю о том, как в одном африканском городе поднялся ропот после того, как епископ прочитал соответствующие строки из Библии в новой версии. Появление в знакомом месте плюща вместо тыквы повергло прихожан в смятение. Они готовы были обвинить епископа в ереси и отделиться. Особенно активными оказались греки. Они обратились к евреям за разъяснением, но и те не смогли им ничего толково объяснить. Священник вынужден был внести исправления в текст, вернувшись к старому варианту. Говорят, что, услышав о смятении, вызванном у прихожан внезапно появившимся на месте привычной тыквы плющом, Иероним лишь благодушно посмеялся над «тыквенниками»¹.

История, наделавшая столько шума, имеет в своей основе сугубо лингвистическую причину. Дело в том, что в Ветхом Завете упоминается растение, которое произрастало в Палестине и, видимо, не было хорошо известно в Европе. Во всяком случае, его название не было известно ни греческим, ни латинским, ни в дальнейшем славянским переводчикам Библии. Древнееврейское название этого растения иногда транскрибируют как qîqajôn. В древнегреческом языке слово приобрело звуковую форму [ki-keon], а в латинском — [ciceion]. Это масличное растение с большими листьями, поднимающееся без опоры. Иероним, понимая, что тыква никак не соответствует реалии, описываемой в оригинальном тексте, посчитал более справедливым обозначить его как «плющ», хотя реальное растение не является ни плющом, ни тыквой. И тыква в некоторых доиеронимовских переводах, и плющ Иеронима являются не чем иным, как адаптацией — довольно распространенным видом переводческих преобразований, встречающимся при передаче реалий (замена реалии одной культуры на реалию другой). Возможно, Иероним полагал, что описываемое растение более напоминает плющ, нежели тыкву. Однако он не мог не сознавать, что это не одно и то же.

Оправдывая свое переводческое решение, Иероним утверждал, что не был первым, кто ввел в перевод плющ, а не тыкву. При этом он ссылался на греческую версию Аквилы, которая считалась буквальным переводом Библии. Сравнение греческих версий по «Гекзаплам» Оригена показало, что, действительно, в одном из переводов экзотическое растение называется плющом, но называл его так не Аквила, а Симмах. Подобную неточность можно простить древнему переводчику. Смысл его высказывания

¹ См.: Смирнов A.A. Указ. соч. С. 36—37; Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 21.

не в том, кто именно первым назвал экзотическое растение плю щом, а в том, что Иероним ссылается на предшественников, т.е. указывает на некоторую традицию, которой он и следует. Что же касается Аквилы и Феодотиона, то те, не видя достаточных оснований для уподобления одного предмета другому, предпочли адаптации транскрипцию, обозначив палестинское растение как [kikeon].

Возникает вопрос, почему Иероним, не найдя в латинском языке точного эквивалента, предпочел последовать примеру того греческого переводчика, который заменил в тексте одну реалию другой, а не пошел по пути транскрибирования. Можно согласиться с точкой зрения тех исследователей, которые объясняют такой переводческий выбор желанием Иеронима не перегружать текст перевода транскрипциями древнееврейских слов¹, вовсе избежать которых было невозможно. Такое решение кажется оправданным, если принять во внимание стремление древнего переводчика не только достичь максимально возможной смысловой точности, но также сделать текст понятным читателю, а кроме того, придать ему красоту и изящество. Возможно, поэтому он старался избегать в переводе употребления слов, заимствованных из древнееврейского: они были непонятны читателю и нарушали гармонию латинского текста.

Варианты перевода древнееврейского слова, называвшего реалию, точные наименования которой в переводящих языках были переводчикам неизвестны, возможно, показывают практически весь спектр способов перевода реалий, применяющихся и современными переводчиками. В самом деле, в Септуагинте и в латинской версии Vetus Latina использована адаптация на основе какого-то не совсем ясного для нас признака подобия предметов. Но ведь тыква появилась там тоже не случайно. Можно предположить, что основанием для выбора именно этого названия в качестве эквивалента послужило некоторое внешнее подобие предметов. На картинах, изображающих сцены жизни в античном мире или написанных на библейские сюжеты, тыквы нередко поражают своими гигантскими размерами. Такие растения с большими листьями действительно могут укрыть от палящих лучей солнца. Более того, тыквы растут сравнительно быстро, что также отчасти объясняет выбор переводчиков, ведь библейское растение выросло внезапно. Но можно сделать и другое предположение, а именно, что в основе переводческого выбора не столько подобие самих реальных предметов, сколько некоторое подобие форм исходного языка и языков перевода. Если сравнить древнееврейское слово

¹ Le Latin biblique d'après Saint-Jérôme. Aspects linguistiques de la rencontre entre la Bible et le monde classique. G.Q.A. Meershoek. Dekker and Van de Vect N.V. Nijmegen; Utrecht, 1966. P. 42.

(в греческой транскрипции kikeon, в латинской ciceion) с греческим (koloküntha) и латинским (cucurbita) названиями тыквы, то при всем внешнем различии этих слов в них можно усмотреть некоторую аналогию: kikeon — koloküntha; ciceion — cucurbita.

Возможно, что древние переводчики, сознавая, что эти слова восходят к одному родовому классу имен — «растения», и усмотрев некоторое подобие в обозначаемых предметах (большие листья), обратили внимание и на некоторое подобие форм слов. В этом случае речь уже может идти не столько об адаптации реалии, сколько о желании хотя бы приблизительно передать внешнюю форму слова, что каким-то образом могло соответствовать эстетическим устремлениям переводчиков.

Иероним вслед за Симмахом использует адаптацию. Но в качестве замещающего выступает уже другой предмет. Переводчики старались уточнить основания для замещения. Иероним, оправдывая свой вариант перевода, утверждал, что плющ больше походил на библейское растение Палестины, описанное в древнееврейском тексте, чем тыква.

Противоречивость решений древних переводчиков вызывает закономерный вопрос: о каком же растении в действительности идет речь? Обратившись к современному переводу Ветхого Завета на русский язык, мы обнаруживаем там в качестве эквивалента слово с родовым значением — растение: «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою...» (Иона, 4:6). Иначе говоря, авторы современного перевода Ветхого Завета на русский язык предпочли генерализацию, заменив имя с конкретным, видовым значением, называющее реалию, словом с более общим, родовым значением. Такое решение, допустимое при переводе реалий, никак не способствует, однако, пониманию того, о каком же растении шла речь в оригинальном библейском тексте.

Более конкретный, а возможно, и верный ответ мы находим в современном переводе Библии на французский язык. В соответствующем фрагменте текста мы обнаруживаем слово le ricin — клещевина, древовидное молочайное растение, в зернах которого содержится касторовое масло. Французские словари уточняют, что у этого растения большие листья, и приводят его старое латинизированное название (XVI в.), метафорически представляющее форму его листьев — palma-christi, т.е. «ладонь Христа». Остается загадкой, почему Иероним не назвал палестинское растение словом ricinus, обозначавшим клещевину и встречающимся в источниках, относимых к I в.¹, возможно, у него были иные ассоциации. Вспомним, что и в современном русском тексте клещевина не упоминается.

¹ См.: Латинско-русский словарь. М., 1976. Слово ricinus в значении «кле-Щевина» зафиксировано в текстах, принадлежащих Плинию Старшему (23—79).

г) Переводческая ошибка изменяет догмы. «Обращение» или «покаяние»?

В переводе Иеронима были и более существенные искажения, оказавшие серьезное влияние на богословие и церковную практику в средневековый период и в известной степени вызвавшие к жизни идеи реформаторов о необходимости новых, более точных переводов книг Писания. Об одной из таких неточностей говорят особенно часто, имея в виду перевод Иеронимом древнееврейского слова [ teshuvah ], означавшего повернуться, обратиться в противоположную сторону. Смысл его в обращении в иную веру. В греческих версиях слово переведено как metanoia, что означает перемену сознания, отношения к чему-либо. Иероним в качестве эквивалента выбрал словосочетание poenitentiam agere, которое означает заглаживать вину делами, нести покаяние, т.е. делами искупать грех. Именно то, что Иероним сместил акцент на возможность покаяния через дела, и было, по мнению богословов, положено в основу индульгенций как способа искупления грехов¹.

Однако, несмотря на все допущенные неточности, перевод Библии, выполненный Иеронимом, остается крупнейшим событием в истории перевода. Он представляет собой одну из первых серьезных попыток совместить в переводе текстов Священного Писания максимальную точность передачи смысла оригинала с изяществом формы текста перевода. Свое нынешнее название — Вульгата, — т.е. издание, имеющее всеобщее использование, «народное», перевод Библии, сделанный Иеронимом, получил лишь в конце Средних веков. Сам же Иероним употреблял это слово по отношению к Септуагинте и старым латинским версиям перевода Библии. Вульгата окончательно утвердилась в богослужении в VIII в., вытеснив все другие латинские версии, а в 1546 г. на Тридентском соборе было решено Церковью, что эта версия, использовавшаяся на протяжении многих веков, должна быть признана единственно истинной, т.е. канонизирована.

Святой Иероним по праву считается покровителем переводчиков. «Наш великий, святейший покровитель! — восклицал Валери Ларбо. — Мы обязательно будем праздновать его именины, если только не решим в этот день, в канун ласковой октябрьской учебной поры, взяться за новый перевод»².

¹ Когган Д. Перевод Библии со времен ранней церкви до наших дней // Пе
ревод Библии. Лингвистические, историко-культурные и богословские аспекты.
М„ 1996. С. 37.

² Larbaud V. Op. cit. P. 51.

§ 4. Немецкая Библия Мартина Лютера

Немецкий гуманист, один из «отцов» Реформации — Мартин Лютер (1483—1546) — по праву может считаться и отцом современного немецкого языка. Историки немецкого языка полагают, что роль Лютера для становления и развития немецкого языка столь же велика, как и роль Цицерона для латинского. Основным детищем Лютера-филолога стал перевод Библии на немецкий язык.

В 1522 г. в Виттенберге выходит в свет Новый Завет — перевод на немецкий язык, сделанный Лютером (Das Neue Testament Teutsch). Работа над переводом заняла лишь три месяца. Зато последующий перевод Ветхого Завета затянулся на многие годы. Полный перевод Библии вышел лишь в 1534 г. Естественно, Лютер работал над переводом не один. В Виттенберге сформировалось что-то наподобие «переводческого цеха», главным мастером которого был Лютер. Ему помогали его друг и последователь Меланхтон и другие эрудиты, специалисты в греческом, древнееврейском и латинском языках и в интерпретации библейских текстов.