Вопрос о соотношении преступности и преступления возник сразу же, когда преступность криминологи стали представлять в качестве социальной самоуправляемой системы, которая адаптируется к условиям среды и готова к изменениям, правда, по мнению А.И. Долговой, в определенных пределах.
А.Б. Сахаров тоже говорил, что общее понятие преступности отражает определенную социальную реальность, не сводимую к совокупности преступлений. Преступность не простая сумма преступлений, как говорил он, а нечто органически целое, которое соотносится с преступлениями как общее и единичное[44]. А общее, по выражению А.И. Долговой, «не повторяет характеристики отдельного»[45].
Как видим, эти авторы преступность представили сразу в трех ипостасях: в качестве системы, философской категории «общего» (в диалектическом материализме «всеобщее») и как некое целостное образование, развивающееся в силу собственных причин.
Если бы криминологи-детерминисты не обозначили преступность социальной системой, тогда не было бы и авантюрного утверждения, что преступность несводима к совокупности преступлений, ее составляющих. Поэтому мы должны развеять подобную мифологию.
1. В этой связи проанализируем понятие «система», с которой сравнивают преступность.
Наука социология, изучающая социальные системы, признает ее как определенное целостное образование, основными элементами которого являются люди, их нормы и связи. Социальная система характеризуется разнотипностью и разнокачественностью образующих ее элементов и связей. Поэтому общество действительно представляет собой другое качество, отличное от качеств составляющих ее элементов (людей).
Видимо, разнородность и разнокачественность преступлений, объединенных в некое криминологическое образование, именуемое «преступностью», подвигло криминологов-детерминистов отождествить ее с социальной системой. Однако авторы этой точки зрения на преступность не учли главного, что социальная система – это прежде всего люди, а не продукт их деятельности.
Кроме того, любая социальная система имеет признаки: цель, иерархию и управление. Раскрывать содержание этих терминов не стану, ибо и без того ясно, что преступность не обладает этими системообразующими признаками. Думается, не случайно еще в прошлом веке философы обратили внимание на опасность так называемого «системосозидающего мышления», когда сначала пытаются вообразить систему, а затем на этом основании имитировать ее и вписывать в действительность в качестве реальной системы. Итак, напрашивается короткий вывод: преступность – не система.
2. А теперь разберем сущность категорий диалектического материализма «всеобщее» и «особенное», которыми криминологи-детерминисты обозначили преступность и ее отдельные виды в качестве самостоятельных явлений, независящих от единичных преступлений, собственно, из совокупности которых они и состоят.
Понятно, что тут криминологи-детерминисты опираются на материалистическую диалектику, которая утверждает, что объекты действительности обладают своеобразием, благодаря которому они отличаются друг от друга. Поэтому каждый предмет материального мира воспринимается как нечто единичное. То, что отличает сравниваемые предметы друг от друга, составляет особенное (особенные признаки), то же, что указывает на их сходство – общее (общие признаки).
В мире нельзя найти не только двух абсолютно одинаковых личностей. Не найдете вы и два совершенно тождественных листика на дереве и даже в целом лесу. Даже две песчинки на морском пляже всегда будут хоть чуть-чуть да разными. Также и две капли воды имеют различия. Известно, что современная физика исключает самую возможность существования в мире двух абсолютно тождественных микрочастиц (электронов, фотонов, протонов и т.п.). В этой связи Э.В. Ильенков говорил: «По этой причине наука о «единичном», как таковом, действительно невозможна и немыслима»[46]. (К слову сказать, если криминологическая наука о личности преступника (единичное) немыслима, может, поэтому криминологи-детерминисты придумали наподобие подлинного материального предмета исследования – преступность как явление и стали к нему примерять всевозможные законы и категории материалистической диалектики).
Но диалектический материализм категориями «всеобщее» и «особенное» обозначает лишь признаки (свойства) реально существующих предметов и явлений, благодаря которым они имеют сходство или, наоборот, отличаются друг от друга.
К всеобщим признакам, относящимся к каждому предмету физического мира, марксизм относит их материальность, объективность, движение (развитие), взаимодействие и т.д. Следовательно, диалектический материализм категорией «всеобщее» обозначает лишь свойства, характерные для всех явлений и вещей объективной действительности, но никогда категорию «всеобщее» не отождествлял с самостоятельным предметным образованием материального мира. Наоборот, диалектический материализм решительно выступает против всякого превращения всеобщего в независимую реальность, существующую отдельно от единичного[47]. А «единичное», – отмечал А.П. Шептулин, – всегда выступает как особенное, поскольку оно, будучи присущим только данному материальному образованию, отличает его от любых других материальных образований»[48].
Следовательно, продолжать вести и дальше рассуждения о преступности как о категории «всеобщее» («общее») и о её отдельных видах как о категории «особенное» у криминологов-детерминистов нет никаких методологических оснований. Да и практические работники органов внутренних дел тоже могут подтвердить, что они имеют дело только с единичными фактами – реальными преступлениями, но не с абстрактным явлением, именуемым преступностью.
Вывод: если диалектический материализм, являющийся методологией постсоветской криминологии, исключает наличие в реальной действительности таких материальных образований как «всеобщее» и «особенное», тогда криминологам-детерминистам пора прекратить будоражить профессиональное сообщество надуманными открытиями, якобы преступность как самостоятельное явление есть категория «общее», а ее виды – «особенное». И эти категории, самостоятельно детерминируясь, постоянно развиваются. Хотя в реальной действительности, как свидетельствует диалектический материализм, подобных материальных объектов вообще не существует.
3. Кроме того, как было отмечено выше, криминологи-детерминисты представляют преступность неким целостным образованием – целостностью, не сводимой к совокупности единичных преступлений. Они утверждают, что части (преступления) целого (преступности) взаимообусловлены и находятся между собой в постоянной взаимосвязи. Тем не менее, это явная надуманность. Даже искусственная привязка диалектических категорий «взаимообусловленность» и «взаимосвязь» к преступности, как явлению, не может придать ей новых качественных характеристик, благодаря которым она бы отличалась от совокупности преступлений.
О соотношении части и целого говорилось в прошлой теме. Однако этот факт нисколько не мешает нам вновь вернуться к этому разговору. Различие целого и простой количественной суммы его частей впервые встречается у Аристотеля, который учил, что целое больше суммы своих частей. Однако нужно иметь в виду, что под целым в данном случае понимается единый структурный предмет, а не совокупность предметов (или преступлений). Действительно, завершенный предмет не может быть познан по результатам исследования свойств отдельных его частей, ибо они никогда не смогут объяснить общее состояние предмета. Через такое понимание нужно подходить к аристотелевской оценке целого, которое может только гипотетически раскрыть свою сущность. Ведь это и есть «вещь в себе», а она до конца непознаваема. В этой связи, кстати сказать, Э.В. Ильенков считал, что предмет (а личность тем более) в своей целостности непознаваем.
Марксизм свидетельствует, что свойства неорганического целого не могут быть сведены к механической сумме свойств его частей[49]. Понятно, что разговор идет не о количестве частей целого, а о сумме свойств его частей, которые не могут быть сведены к свойствам целого. В качестве примеров неорганических целостных образований апологеты учения марксизма приводят атомы, молекулы, кристаллы и т.д.
Если иметь в виду органическое целое (общество), то для него характерна такая форма связи элементов, при которой данное объединение как целое реализует свою способность к саморазвитию. Сами же компоненты (части) общества вне его как целого теряют ряд своих свойств и могут даже вообще перестать существовать. То есть целое, утратив какие-либо свои части, может существовать, а вот части полноценно существовать без социального целого не могут. В этом смысле человек – социальное существо.
Умозрительное суждение криминологов-детерминистов о преступности как целостном образовании, представляющем собой нечто большее, чем сумма преступлений[50], было сформулировано на основе высказывания адептов диалектического материализма, что целое не сводится к совокупности его частей[51].
Однако учение марксизма говорит совсем о другом, о свойствах целого, а не о его частях. Свойства самостоятельно существующего целого не могут быть сведены к механической сумме свойств его частей. Эта мысль впоследствии была интерпретирована неправильно, по-иному, что и привело криминологов к аналогичному выводу.
Напрашивается логический вывод, что преступность не является материальным целостным образованием, потому что она состоит из самостоятельных, уже завершенных целостных образований, именуемых преступлениями. Эта целостность, выраженная числом, мнимая. Термин же «завершенность» означает законченность какого-либо процесса развития. Законченные преступления перестают развиваться. Поэтому придавать преступности мифическую способность к саморазвитию – это, мягко говоря, нонсенс, нелепость.
Кроме того, по мнению криминологов-детерминистов, отличие преступности от преступления заключается и в том, что преступность рассматривается ими как закономерное, необходимое явление, а преступление имеет случайный характер.
В основе такого суждения лежат категории «необходимость» и «случайность», рассматриваемые учением марксизма как виды объективных связей материального мира. Марксизм далее разъясняет свою позицию следующим образом. Каждое явление возникает в силу внутренней необходимости, но возникновение этого явления связано и с множеством внешних условий, которые служат источником случайных черт и сторон данного явления. Любое явление немыслимо как без своей внутренней необходимости, так и без своих внешних «случайных» предпосылок[52]. Слово случайных составители словаря взяли в кавычки неспроста, а потому что между необходимостью и случайностью граница, по сути, размыта, и этот факт подтверждается следующим тезисом: за случайностями всегда скрывается необходимость, все дело лишь в том, чтобы открыть эти внутренние законы случайности. Из приведенного разъяснения следует, что случайность та же необходимость и становится она таковой, как только будут открыты ее законы. Криминологи-детерминисты решили по-своему интерпретировать данные категории диалектического материализма.
Если рассматривать категории материалистической диалектики «необходимость» и «случайность» применительно к криминологической категории «преступность» и уголовному понятию «преступление» мы получим очередную бессмыслицу. Достаточно обратить внимание на тот факт, что диалектический материализм терминами «необходимое» и «случайное» обозначил объективные связи развивающихся предметов материального мира. Спрашивается, какое отношение имеют эти философские категории к реальным преступлениям, которые завершены в своем развитии?
Кроме того, если обратиться к словарю русского языка, то мы прочитаем, что случайное – это непредвиденное. Если это касается преступлений, которые невозможно было предусмотреть, следовательно, подобные действия не преступные. Кроме того, умышленные преступления не могут совершаться случайно. Даже преступления с неосторожной формой вины совершаются не случайно.
Наверное, нет необходимости дальше анализировать смысл философских категорий «закономерность» и «случайность», с которыми по недоразумению были отождествлены криминологическая категория «преступность» и уголовно-правовая – «преступление».
И последнее утверждение криминологов-детерминистов, касающееся соотношения преступности и преступления. Преступность и преступление имеют единую сущность и связаны диалектическим единством, поэтому они могут быть исследованы только во взаимосвязи[53]. Однако и тут можно возразить.
Этот тезис основан на применении категорий и закона материалистической диалектики, поэтому без теоретического анализа вновь не обойтись. Сущность и явление – парные категории марксистской диалектики, свидетельствующие, что не бывают явления без сущности, как сущность без явления. Если внешний мир полон разнообразных явлений, следовательно, их сущности также разнообразны. Разнообразное и единое – не тождественные понятия, а свидетельствуют о разных сущностях.
Рассматривая преступность как совокупность разнообразных преступлений, можно констатировать, что каждое криминальное действие имеет свою сущность. Если сущность есть совокупность внутренних качественных свойств единичного преступления, тогда эти свойства не могут быть общей сущностью для всех зарегистрированных преступлений. Следовательно, можно сказать, что преступность – многосущностное образование, состоящее из разнообразных преступлений.
Диалектическое единство, о котором говорится в вышеприведенном тезисе, связано с законом единства и борьбы противоположностей, другого диалектического единства в философии не встречается. Диалектическое единство предполагает противоречивые противоположности, ведущие между собой борьбу, а иначе не будет развития вещей и явлений. Их единство относительно, их борьба абсолютна. Этим диалектическим законом детерминисты объясняют объективное развитие материального мира. Диалектика рассматривает противоположности не как изначально различные сущности, а как результат раздвоения единого. А единое есть конкретная вещь, явление, но не совокупность явлений.
Преступность и отдельное преступление не могут быть между собой связаны ни диалектическим единством, ни даже каким-либо простым единством. В противном случае криминологам-детерминистам нужно было бы объяснить действие закона единства и борьбы противоположностей, который позиционирует единство относительным, а борьбу абсолютной. Поэтому этот закон не приложим к криминологическим категориям.
Заканчивая рассмотрение данного вопроса, можно сформулировать следующий вывод: соотношение преступности как криминологического термина и преступления как уголовного понятия можно представить следующим образом: первый термин отражает совокупность (математическое число) всех зарегистрированных преступлений на всей территории России за определенный промежуток времени (ибо совершение преступлений не прерывается ни на минуту), а вторым термином обозначается единичный факт, преступное событие. При этом каждое произошедшее событие никакого отношения к другому (им) преступному (ым) факту (ам) не имеет (если это не серия преступлений, совершаемых людьми, имеющими патологические отклонения от нормы). Наделение криминологами-детерминистами преступности надуманными признаками, взятыми из материалистической диалектики, и их вольная интерпретация лишь вносят неразбериху в криминологическую теорию.
