В 1985 г. итальянские юристы Гарофало и Топинард выпустили книгу под названием «Криминология», происходящая от двух слов: лат. crimen – преступление и греч. logos – учение. Буквальный перевод термина «криминология» означает учение о преступлении. Исходя из этой данности, получается, что личность человека, являющуюся истинным продуцентом преступления, игнорировать ни в коем случае нельзя. Поэтому, по моему глубокому убеждению, криминология относится к группе так называемых человековедческих наук, и предметом ее изучения в первую очередь должна быть личность преступников, а не абстрактное понятие преступности как явления.
Если смотреть на науку с материалистических позиций, то она представляет собой человеческую деятельность по выработке объективных теоретических знаний о действительности и формулированию фундаментальных законов бытия и мышления[5]. Разумеется, под этот «слоган» понятие науки криминологии не подходит, ибо вскрыть какие-либо объективные закономерности в том, кто непредсказуемо может менять свое поведение, абсолютно невозможно. Поэтому философы дали человеку весьма выразительные определения – «беспрерывная неустойчивость» или «непредсказуемая реальность», и всё из-за его свободной воли.
Окружающая человека реальность объективна и материальна, и ученые-естествоиспытатели открывают законы ее существования и движения. Человек тоже реальность, но законы природы над ним не властвуют, ибо он имеет не только материальное тело, но и духовную субстанцию – личность. И в этом факте заключается вся сложность главного предмета криминологии – личности преступника. Поэтому отечественные криминологи были вынуждены переформировать криминологию, назвав ее общетеоретической наукой о преступности, тем самым дали ей более широкое и главное социологическое понимание.
В этой связи саму преступность они представили на обозрение как действительную реальность, назвав ее явлением, развивающимся в силу своих собственных причин.
Однако криминологи-детерминисты не учли, что диалектический материализм в качестве явления представляет все то, что «дано непосредственно». Да и словарь русского языка С.И. Ожегова объясняет слово «явление» в смысле события, случая, т.е. в единственном числе. А преступность, даже в теоретическом (абстрактном) ее понимании, не должна искажать свою сущность. А ее сущность, которая есть внутреннее содержание, это совокупность зарегистрированных преступлений и выявленных лиц, их совершивших.
Если судить о преступности как совокупности явлений, то она, скорее всего, является предметом криминологической социологии. (О предмете криминологии мы будем вести разговор позже).
Мыслители разных эпох тоже пытались дать ответ на вопрос: почему люди даже под страхом сурового наказания не перестают совершать преступлений? Их в меньшей мере интересовала преступность как следствие противоправной деятельности людей. Их в первую очередь интересовал человек, сам продуцент (детерминант) преступности.
Ответы на этот вопрос философы формулировали в соответствии со своими мировоззренческими взглядами. Поэтому в основу философских трактатов о человеке и его греховной сущности (личности) ложилась или монистическая идея о материи как единственном субстрате всех предметов и явлений действительности, в т.ч. и человека, или дуализм – идея о двусоставности человека, состоящего из души (духа) и материи. Советские ученые в эпоху тотального монистического мировоззрения, исповедуемого марксизмом, вынуждены были поступать, как того требовала идеология. Но так или иначе все равно была необходимость в криминологии хотя бы материалистического толка, которая бы синтезировала знания о преступном человеке. Сегодня криминологии всего-то 130 лет.
Криминология как наука успешно развивалась и в России даже после революционного переворота, произошедшего в 1917 г.[6] Но когда в конце 20-х – начале 30-х годов учеными была высказана мысль о наличии причин преступности при социализме, криминологию упразднили. Этому способствовал обобщающий вывод о том, что в социалистическом обществе нет причин для преступности. С дальнейшим обобществлением труда и повышением благосостояния трудящихся для ее развития исчезнет всякая перспектива. Такова была идеологическая установка руководящей партии.
Но действительное развитие общественной жизни социалистического государства опровергло этот упрощенный взгляд на природу преступности. Критика догматизма открыла возможность продолжить криминологические исследования (хотя в рамках уголовного права они никогда не прекращались), направленные на обоснование преступности при развитом социализме.
Необходимость криминологии возникла после XXII съезда КПСС, на котором было объявлено, что нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме. В этой связи перед криминологами была поставлена задача, научно обосновать существование преступности при развитом социализме и ее дальнейшей перспективы.
Сразу же после снятия запрета (начало 60-х годов) между ведущими криминологами развернулась дискуссия по вопросу, что собой представляет наука криминология? Дело в том, что в первом учебнике (1966 г. издания) авторы советской криминологии дали весьма скромное определение этой науки. Ее представили как науку о состоянии, динамике, причинах преступности и о мерах ее предупреждения в социалистическом обществе. Это незатейливое определение как бы предваряло будущий вулканический выброс идей, последовавший после долгого томления накопленной за десятилетия творческой энергии.
И первый предметный диалог между учеными-криминологами по поводу того, юридическая это наука или социологическая возник в конце 70-х – в начале 80-х годов. Авторы первой точки зрения исходили из того, что, во-первых, криминология сформировалась в недрах правовой науки – уголовного права, а затем отпочковалась в самостоятельную науку по объективным причинам – расширился предмет ее исследования. Поэтому она к социологии никакого отношения не имеет.
Во-вторых, этот тезис подкреплялся тем обоснованием, что главным предметом криминологии являются преступления и лица, их совершившие, а эти категории правовые. Ведь только уголовное право определяет те или иные действия преступными.
Авторы второй точки зрения, среди авторитетных представителей которых был и А.Б. Сахаров, утверждали: раз преступность относится к социальным явлениям и порождается социальными закономерностями, значит, и наука криминология социальная.
Главная ошибка этой группы криминологов заключается в том, что они преступность, являющуюся на самом деле совокупностью противоправных психологических актов, безапелляционно возвели в ранг социального явления, т.е. субъективные деяния, генезис которых всегда происходит в невидимых психических недрах человека, объективировали, подчинив их универсальным материалистическим законам, тем самым вывели действия человека из подчинения его психике.
Например, А.Б. Сахаров в этой связи писал: «Криминология должна быть определена как социальная наука, исследующая с позиций диалектического и исторического материализма закономерности возникновения, существования, проявления, изменения и отмирания преступности как явления классового общества…»[7]. Именно последней фразой автор раскрыл политическую[8] подоплеку искусственного перевода преступности из набора психических категорий человека в систему общественных отношений. Только сделав ее социальным явлением, можно было говорить о преходящем (временном) характере преступности, которую классики марксизма приговорили к отмиранию после того как ликвидируется эксплуатация трудящихся.
А если считать преступность, как она есть на самом деле, психической категорией, следствием проявления людьми своих порочных страстей, тогда сразу же исчезнет ее социальность, и она приобретает уже всеобщий, интернациональный характер. И вместе с этим название криминологии, которая была советской, а то и социалистической, теряло бы свою актуальность, потому что естественные психические законы не зависят от общественного строя.
Главное, на мой взгляд, заключается в другом: является ли криминология самостоятельной отраслью знаний или межнаучной дисциплиной. И в решении этого вопроса также нет единства мнений:
1). Некоторые юристы (М.И. Ковалев, Я.И. Гилинский) полагают, что криминология – особый раздел социологии – социология преступности (кстати, особенную часть криминологии можно было бы выделить в самостоятельную дисциплину, назвав «Социология отдельных видов преступности и их профилактика»), или социология отклоняющегося поведения – девиантология, которую позиционирует второй автор. Думается, что девиантология, как и деликтология, не имеет прямого касательства к криминологии, имеется в виду ее теоретическая часть, о которой мы ведем речь.
2). Есть и такие авторы (Н.Ф. Кузнецова и др.), которые указывают, что криминология есть социально-правовая наука, возникающая на стыке социологии и уголовного права.
3). Третья группа (И.И. Карпец, Г.Г. Шиханцов) утверждает, что криминология – общетеоретическая наука о преступности.
4). Четвертая – (Г.А. Аванесов, С.Я. Лебедев) полагает, что криминология не только теоретическая, но и прикладная наука. Эта точка зрения по сути признает диалектическое единство теории и практики, утверждаемое классиками марксизма-ленинизма.
В этой связи вначале мы должны обратить внимание на сущность материалистической диалектики в понимании классиков марксизма. Они утверждают, что диалектика есть наука о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления (сознания). По их мнению, научное понимание диалектики согласуется с законами развития как бытия, так и познания, ибо они по своему содержанию тождественны и отличаются только по форме.
Тем не менее, апологеты диалектического материализма говорят несколько иначе, можно сказать, совсем по-другому. А именно: законы диалектики, будучи всеобщими законами, действуют не самостоятельно, а лишь через другие, специфические законы. Например, психика человека, по признанию составителей философского словаря, формируется по иным, психологическим, законам. Получается, что всеобщие универсальные законы материалистической диалектики сами проявить себя не могут, а только с посторонней помощью. Если психика человека (мышление) развивается по своим законам, тогда позволительно задать вопрос: в чем же заключается и как проявляется универсальное содержание этих всеобщих законов, согласно которому они одновременно действуют в диаметрально разных сферах: в физическом и духовном мире? На этот вопрос марксизм ответа не дает.
По мнению материалистической диалектики, форма зависит от содержания. «Содержание является ведущим в развитии формы»[9]. Такое понимание взаимодействия содержания и формы продиктовано марксистским учением о революционном качественном изменении общественного устройства. Согласно этому учению, воле революционеров (содержание) подвластно изменить и установить ту или иную форму общественных отношений. Действительно, так и произошло в 1917 году в России, когда волюнтаризм кучки людей привел к печальным последствиям[10].
Однако в природе происходит наоборот: внешние изменения, например, времен года изменяет содержание. В геометрическом пространстве изменение формы линий также влечет изменение содержания: из прямоугольника можно построить треугольник и наоборот, и законы (теоремы) сразу же меняют свое содержание. Поэтому я соглашаюсь с Аристотелем, который говорил, что деятельным, активным началом является лишь форма. Главной формой, по Аристотелю, является мировой Дух (Бог), выступающий в роли «формы всех форм». Поэтому только Он является законоустановителем физического мира, а что касается социального мира, то в нем властвует человек, изобретая различные теории общественного устройства и экономического развития, искусственно подгоняя их под объективное обоснование (т.е. законы)[11].
Апологеты утверждают, что есть группа иных общих законов, именуемых социальными, которые проявляют себя в производстве. Например, закон соответствия производственных отношений уровню и характеру производительных сил, или закон об определяющей роли экономического базиса по отношению к надстройке. Но эти общие социальные законы, по их мнению, опять же действуют не самостоятельно, а через другие, специфические законы. Так общий закон об определяющей роли базиса действует через специфические законы взаимодействия базиса и надстройки в социалистическом обществе (в капиталистическом, надо полагать, действуют иные специфические законы).
Подобная вольная интерпретация общих объективных законов свидетельствует лишь об одном: о нарочито придуманности таких законов, о их неестественности, а значит организация производства зависит от замысла самих людей, а не от мифических всеобщих законов.
Из сказанного следует, что форма и содержание должны соответствовать друг другу, а поэтому формы физического, социального и духовного мира не могут иметь тождественное содержание, ибо формы разные, а значит необходимо должно быть и разное содержание. А это означает, что всеобщих универсальных законов, по которым развивается природа, общество и мышление, не может быть в принципе.
Этот теоретический анализ касался сущности материалистических диалектических законов, наличие которых не подтверждается практикой, но теперь поговорим, действительно ли теория и практика находятся в диалектическом единстве, т.е. в неразрывности. В этой связи вновь обратимся к учению диалектического материализма, разработанного апологетами марксизма.
Во-первых, они откровенно говорят, что диалектическое единство теории и практики не исключает их различия и противоположности [12]. Кстати, этимология слова «единство» означает неразрывную связь этих противоположных явлений, но диалектическое единство, по мнению марксизма, условно (т.е. воображаемое или мифическое), а вот борьба между этими противоположностями абсолютна (т.е. безусловная).
В основе различия и противоположности теории и практики лежит разделение труда на умственный и физический, в результате которого теория и практика разошлись на разные общественные полюсы, превратившись в самостоятельные формы деятельности, имеющие свое собственное содержание. Сознание, таким образом, освободилось от зависимости внешнего мира, обрело способность образовывать «чистую» теорию (например, философию, теологию, теоретическую физику, высшую математику и пр.).
Составители указанного философского словаря сами отметили, что появление «чистой» теории было одним из величайших революционных скачков в истории человечества. С ликвидацией классовых антагонизмов, в результате которой будет построен так называемый коммунизм, можно будет говорить о ликвидации разрыва теории и практики[13]. Но об этом нужно говорить совсем в других социальных условиях, если они наступят. А сейчас рассуждать о единстве теории и практики преждевременно.
Во-вторых, диалектическое единство, которое условно, всегда предполагает абсолютную борьбу между противоположными явлениями, к каким относятся теория и практика. И что важно подчеркнуть, что диалектический закон единства и борьбы противоположностей объясняет борьбу таким образом, при которой каждая противоположность стремится свести к нулю другую противоположность[14]. Представьте себе, если бы реально существовал этот объективный всеобщий закон, то вокруг творилось что-то невообразимое. Теория противопоставлялась бы практике, а практика диктовала бы свои эмпирические правила теории. Но слава Богу, многообразие форм деятельности определяет и различное ее содержание. Особенность заключается лишь в том, что плоды каждой деятельности в равной степени востребованы обществом и в равной мере служат его развитию.
Данное отступление от рассматриваемого вопроса было необходимо, чтобы преподаватель имел представление о науке криминологии как самостоятельно сложившейся теории, не зависящей от диалектического материализма, развивающейся параллельно с прикладной (практической) частью – социологией отдельных видов преступности, которая может дополняться исследованием новых видов преступлений в зависимости от обострения криминологической ситуации.
В этой связи я выскажу свою точку зрения о науке криминологии. На мой взгляд, она, по сути, не может быть самостоятельной наукой, если иметь в виду, что ее предметом является личность преступника. Потому что личность категория духовная, а не материальная. И в этой связи она является предметом изучения других отраслей наук: антропологии, биологии, генетики, а главное христианской антропологии. Значит, к риминология есть межнаучная общетеоретическая дисциплина, представленная совокупностью знаний о человеке, являющемся истинным, единственным продуцентом преступности.
В таком случае ориентир науки криминологии должен быть обращен не на преступность – следствие, как это было до сих пор, а направлен на исследование источника преступности. Потому что объективных социальных законов, согласно которым преступность саморазвивается и самодетерминируется как самоуправляемая система[15], в обществе нет и не может быть по определению. Так как общество само есть продукт целенаправленной разумно организованной совместной деятельности людей.
