Черниговское и Северское княжества

 

 

Черниговское и Северское княжества составляли, как и Киевское и

Переяславское, части древней "Русской земли", того первоначального ядра

Руси, которое сложилось еще в VI--VII веках, но сохранило свое имя надолго.

  Северская земля с Новгородом на Десне, Путивлем, Рыльском, Курском на

Сейме и Донцом (близ современного Харькова) обособилась от Черниговской

земли не сразу; это произошло только в| 1140--1150-е годы, но связь их

ощущалась и в дальнейшем. Оба княжества были в руках Ольговичей.1 Быть

может, Святослав Всеволодич Киевский потому! и рассматривался в "Слове о

полку Игореве" как сю-1 зерен и черниговских и северских князей, что был!

внуком Олега Святославича, то есть прямым Ольговичем и самым старшим из них.

До прихода в Киев он был великим князем черниговским и, став киевским

князем, часто ездил то в Чернигов, то в Любеч, то в далекий Карачев.

Черниговскому княжеству принадлежали земли радимичей и вятичей;

северо-восточная граница княжества доходила почти до Москвы. В династическом

и церковном отношении к Чернигову тянулась даже далекая Рязань.

Особенно важны были южные связи Чернигова с Половецкой степью и

приморской Тмутараканью. Чернигово-северские земли на большом пространстве

были открыты степям; здесь строились пограничные оборонительные линии, здесь

оседали побежденные кочевники, вытесненные с хороших пастбищ новыми

хозяевами -- половцами.

Пограничное Курское княжество, выдержавшее  много половецких наездов,

стало чем-то вроде позднейших казачьих областей, где постоянная опасность

воспитывала смелых и опытных воинов "кметей". Буй Тур Всеволод говорит

Игорю:

 

А мои ти Куряни -- сведоми кмети:

Под трубами повити, под шеломы взлелеяни,

Конець копия вскормлени;

Пути им ведоми, яругы им знаеми,

Луци у них напряжени, тули отворени,

Сабли изострени;

Сами скачють, акы серый волци во поле,

Ищучи себе чти (чести), а князю -- славы.

 

Черниговским князьям, начиная с "храброго Мстислава, иже зареза Редедю

пред полки касожскыми" и до начала XII века, принадлежала Тмутаракань

(современная Тамань) -- древний город у Керченского пролива, большой

международный порт, в котором жили  греки, русские, хазары, армяне, евреи,

адыгейцы. Средневековые географы, исчисляя длины черноморских маршрутов,

нередко за одну из основных точек отсчета брали Тмутаракань.

К середине XII века связи Тмутаракани с Черниговом оборвались, и этот

морской порт перешел в руки половцев, чем и объясняется желание Игоря

 

Поискати града Тьмутороканя,

А любо испита шеломомь Дону,

 

то есть обновить старые пути к Черному морю, на Кавказ, в Крым и

Византию. Если Киев владел днепровским путем "из Грек в Варяги", то Чернигов

обладал своими дорогами к синему морю; только дороги эти слишком прочно были

закрыты кочевьями нескольких половецких племен.

Если киевские князья широко использовали Черных Клобуков в качестве

заслона от половцев, то и черниговские Ольговичи имели "своих поганых".

В "златом слове" Святослав упрекает своего брата Ярослава Черниговского

в том, что он уклонился от общего похода против половцев и занялся только

обороной своей земли:

 

А уже не вижду власти сильнаго и богатаго

И многовои брата моего Ярослава

С Черниговьскими былями,

С могуты и с татраны,

С шельбиры, и с топчакы,

И с ревуты, и с ольберы;

Тии бо бес щитовь, с засапожникы

Кликом полкы побеждают,

Звонячи в прадеднюю славу.

 

Возможно, что здесь имеются в виду какие-то тюркоязычные дружины, очень

давно, еще со времени "прадедов", оказавшиеся в Черниговской области; быть

может, это тюрко-болгары или какие-то племена, приведенные Мстиславом с

Кавказа в начале XI века.

Черниговское княжество, по существу, обособилось от Киевской Руси еще

во второй половине XI века и только временно при Мономахе было в вассальном

подчинении у киевского князя. Неожиданное доказательство того, что

черниговские князья считали себя в XII веке равноправными киевским, дали

раскопки в столице Золотой Орды, в Сарае, где была найдена огромная

серебряная заздравная чара с надписью: "А се чара великого князя Володимера

Давыдовича..." Владимир был черниговским князем в 1140--1151 годах в

соправительстве со своим младшим братом Изяславом (умер в 1161 году).

Географическое положение, родственные связи князей и давняя традиция

дружбы с кочевниками сделали Черниговское княжество своего рода клином,

врезавшимся в остальные русские земли; внутри же клина часто хозяйничали

приглашенные Ольговичами половцы. За это не любили самого Олега

Святославича, его сыновей Всеволода и Святослава; за это в Киеве убили

третьего сына -- Игоря Ольговича. Внук Олега, герой "Слова о полку Игореве"

-- Игорь Святославич, -- в свое время был связан дружбой не с кем иным, как

с Кончаком.

Игорь родился в 1150 году (во время знаменитого похода ему было всего

35 лет) и в 1178 году стал князем новгород-северским. В 1180 году он в числе

других Ольговичей вместе с половцами зашел далеко в глубь Смоленского

княжества и дал бой Давыду Ростиславичу под Друцком. Затем Игорь вместе с

Кончаком и Кобяком двинулся к Киеву, и они отвоевали великое княжение для

Святослава Всеволодича. Игорь, возглавлявший половецкие войска, охранял

Днепр, но Рюрик Ростиславич, выгнанный ими из Киева, разбил половцев. "Игорь

же видев Половце побежены, и тако с Кончаком вскочивша в лодью, бежа на

Городец к Чернигову".

А три года спустя Игорь уже воюет против половцев, против того же

Кончака, напавшего на Русь. В этом походе Игорь рассорился с Владимиром

Переяславским из-за того, кому из них ездить "напереде". Речь шла не о

воинской славе, а о том, что авангардные части захватывали большую добычу.

Рассердившийся Владимир повернул полки и ограбил Северское княжество Игоря.

В 1183 году у Игоря возникла идея сепаратных походов на половцев.

Киевские, переяславские, волынские и галицкие войска разбили Кобяка и

множество других ханов на реке Орели, близ днепровских порогов. Ольговичи

отказались от участия в этом походе, но Игорь, узнав о том, что главные силы

Половецкой земли разбиты вдалеке от его княжества, предпринял вместе с

братом Всеволодом поход на половецкие становища по реке Мерлу, недалеко от

города Донца. Поход был удачен.

Наступил полный крупных событий 1185 год. Ранней весной "окаянный и

треклятый" Кончак двинулся на Русь. Черниговские князья сохраняли

дружественный нейтралитет, прислав к Кончаку своего боярина.

Святослав и Рюрик 1 марта разбили половцев на Хороле, взяв большую

добычу оружием и конями.

Игорь Святославич Северский не участвовал в этом походе, но летописец

пытался выгородить его, сообщая о том, что гонец из Киева поздно прискакал и

что дружина в боярской думе отговорила князя.

В апреле Святослав одержал еще одну победу над половцами: были взяты их

вежи, много пленных и коней.

Игорь, узнав об этом, будто бы сказал своим вассалам: "А мы что же, не

князья, что ли? Пойдем в поход и себе тоже славы добудем!" Поход начался 23

апреля. 1 мая 1185 года, когда войска подошли к русским рубежам, было

солнечное затмение, широко использованное в "Слове о полку Игореве" как

поэтический образ:

 

Солнце ему тьмою путь заступаше;

Нощь стонущи ему грозою птичь убуди;

Свисть зверин вста.

 

Игорь пренебрег предостерегающими "знаменьями" природы и двинулся в

степь на юг от Северского Донца по направлению к Азовскому морю. В пятницу

10 мая войска встретились с первым половецким кочевьем, мужское население

которого "все от мала до велика" заслонило собою кибитки, но было разбито.

 

С зарания в пяток (пятницу. -- Б. Р.)

Потопташа поганыя полки половецкыя,

И рассушясь стрелами по полю,

Помчаше красныя девкы половецкыя,

А с ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты.

 

На следующий день сюда подоспел Кончак с объединенными половецкими

силами и окружил "Ольгово хороброе гнездо". Страшная трехдневная сеча на

берегах Каялы кончилась полным уничтожением русских сил: Игорь и часть

князей и бояр были взяты в плен (за них хотели получить огромный выкуп), 15

человек выскользнули из окружения, а все остальные полегли в "поле незнаеми,

среди земли Половецкыи".

 

Ту кровавого вина не доста;

Ту пир докончаша храбрии русичи

Сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую.

 

После победы половецкие полки двинулись на Русь в трех направлениях: на

обезлюдевшие княжества Игоря и Буй Тура Всеволода, на Переяславль и на самый

Киев, куда Кончака манили воспоминания о хане Боняке, стучавшем саблей в

Золотые Ворота Киева.

В момент похода Игоря киевский князь Святослав мирно объезжал свой

старый черниговский домен, и, только когда великий князь доплыл в ладьях до

Чернигова, сюда добрался участник несчастливого "полка Игорева",

ускользнувший из окружения, -- Беловолод Просович. Он и рассказал о трагедии

на берегах Каялы и о том, что поражение Игоря "отвориша ворота на Русьскую

землю".

Надо думать, что после известий, полученных в Чернигове, великий князь

не продолжат плавание по извилистой Десне, а, вспомнив стремительную езду

Мономаха, помчался в Киев верхом со скоростью "от заутрени до вечерни".

Далее князь Святослав "посла по сыны свое и по все князи, и собрашася к

нему к Кыеву, и выступиша к Каневу".

Стратегия обороны была такова: сын Святослава Олег с воеводой Тудором

был немедленно послан отражать половцев от берегов Сейма (в княжестве

пленного Игоря), в Переяславле уже бился с ними внук Долгорукого Владимир

Глебович, а главные силы стали "постеречь земле Руское" на Днепре у Канева,

охраняя Рось и важный стратегически  Зарубинский брод, связывавший с

переяславским левым берегом.

Все лето 1185 года ушло на такое противостояние половцам; летопись

сообщает и о приходе войск из Смоленска, и об обмене гонцами с Переяславлем

и с Треполем, и о внутренних маневрах половцев, нащупывавших слабые места в

шестисоткилометровой русской обороне, организованной наспех, в тяжелейших

условиях.

Потребность в новых силах, в участии отдаленных княжеств была велика

все лето. Но, может быть, еще больше чувствовалась нужда в единении всех

русских сил, даже тех, которые уже пришли под знамена киевского князя.

Князья неохотно выступали против половцев. Ярослав Черниговский собрал

войска, но не двигался на соединение со Святославом, за что и заслужил

осуждение в "златом слове". Давыд Ростиславич Смоленский привел свои полки

на Киевщину, но стал в тылу киевских полков, у Треполя, в устье Стугны, и

отказывался выступать далее.

А в это время Кончак осадил Переяславль; князь Владимир едва вырвался

из боя, раненный тремя копьями. "Се половьци у мене, а помозите ми!" --

послал он сказать Святославу.

Святослав же и его соправитель Рюрик Ростиславич не могли немедленно

двинуть свои силы, так как Давыд Смоленский готовился к возвращению домой.

Смоленские полки устроили вече и заявили, что они-де условились идти только

до Киева, что сейчас боя нет, а участвовать в дальнейшем походе они не

могут: "уже ся есмы изнемогли".

Пока шел этот недостойный торг с Давыдом, Кончак напал на Римов на Суле

и половцы изрубили или полонили всех его жителей.

Святослав и Рюрик, шедшие на помощь Переяславлю и Римову, задержались

из-за "коромолы" Давыда. Гибель Римова летопись прямо ставит в связь с тем,

что русские силы "опоздишася, ожидающе Давыда смолняны".

Когда же соединенные полки Святослава и Рюрика форсировали Днепр, чтобы

отогнать Кончака, Давыд ушел от Треполя и повернул вспять свои смоленские

войска.

С большой горечью пишет об этом автор "Слова о полку Игореве". Он

вспомнил древних князей, пожалел о том, что старого Владимира (Святославича)

нельзя было навечно оставить здесь, на Киевских горах, сказал о том, как

стонет Русь, потому что "теперь стоят стяги Рюрика, а рядом -- его брата

Давыда, но по-разному развеваются их бунчуки, но по-разному поют их копья".

Не случайно поэт вспомнил старого Владимира -- ведь именно здесь, на

берегах Стугны, где совершилось предательство смоленского князя, два века

назад Владимир Святославич поставил цепь своих богатырских застав. Мысль

автора еще раз настойчиво возвращается к этой реке: при описании побега

Игоря, вспоминая гибель Мономахова брата в 1093 году в водах Стугны, он

противопоставляет ее Донцу, "лелеявшу князя на волнах":

 

Не тако ти, рече, река Стугна;

Худу струю имея, пожръши чужи ручьи и стругы,

Рострена к устью,

Уношу князя Ростислава затвори...

 

Можно думать, что автор "Слова", находясь при своем князе Святославе,

провел это грозное лето 1185 года в стане русских войск между Каневом и

Треполем, между Росью и Стугной, был свидетелем и приезда гонцов из

осажденных городов, и рассылки гонцов за новыми "помочами", и трусливого

вероломства Давыда под Треполем на Стугне.

Не в эти ли месяцы "противостояния", когда нужно было найти особые

вдохновенные слова для объединения русских сил, для привлечения к обороне

князей отдаленных земель, и сложилось замечательное "златое слово"? Ведь в

этом разделе "Слова о полку Игореве", завершающемся словами об измене

Давыда, нет ни одного факта, который выходил бы за хронологические рамки тех

нескольких месяцев, когда Святослав и Рюрик держали оборону на Днепре от

Витичевского брода до Зарубинского, от Треполя до Канева. Не с каневских ли

неприступных высот, полных языческой старины, смотрел в это время на Русь и

на степь автор "Слова о полку Игореве"?

Он глубоко сожалел о гибели русских и не мог удержаться от горьких

упреков в адрес Игоря. Игорь не герой "Слова", а лишь повод для написания

патриотического призыва, значение которого не исчерпывается событиями 1185

года.

Весною 1186 года Игорь уже бежал из плена: 11 дней брел по укромным

речным зарослям и наконец вернулся на родину.

В 1199 году после смерти Ярослава Игорь Святославич стал великим князем

черниговским и успел в последние годы завести собственную летопись, попавшую

в Киевский свод. Здесь Игорь представлен весьма благородным князем,

непрерывно думающим о благе земли Русской. Умер Игорь в 1202 году. Его

сыновья, оказавшиеся в Галицкой земле, вели крутую антибоярскую политику,

убили около 500 знатных бояр и в конце концов были повешены в Галиче в 1208

году.

Дальнейшая история Чернигово-Северской земли не представляет особого

интереса. Размножившиеся Ольговичи по-прежнему охотно принимали участие в

усобицах и постепенно расчленили землю на несколько мелких угодий. В 1234

году Чернигов выдержал тяжелую осаду войск Даниила Галицкого: "Лют бо бе бой

у Чернигова; оже и таран на  нь поставша, меташа бо каменем полтора

перестрела. А камень -- якоже можаху 4 мужи силнии подъяти".

В 1239 году Чернигов вместе со всем Левобережьем был взят войском

татар.

 

Галицко-Волынские земли

 

 

В самой торжественной форме обращается с призывом автор "Слова о полку

Игореве" к галицкому князю Ярославу Владимировичу, определяя с присущей ему

гениальностью в нескольких строках важную роль богатого и цветущего

Галицкого княжества:

 

Галичкы Осмомысле Ярославе!

Высоко седиши на своем златокованнем столе,

Подпер горы Угорскыи (Карпаты. -- Б. Р.)

Своими железными полкы,

Заступив королеви путь,

Затворив Дунаю ворота,

Меча бремены чрез облакы,

Суды рядя до Дуная.

Грозы твоя по землям текут:

Отворявши Киеву врата;

Стрелявши с отня злата стола салтани за землями.

Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея,

За землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святославлича!

 

Читатель или слушатель поэмы ярко представлял себе могущественную

западнорусскую державу, опиравшуюся на Карпаты и Дунай с одной стороны и

протягивающую свою властную руку в другом направлении, до Киева и до

половецких "султанов". Строки верно отражали быстрое возвышение Галицкого

княжества, выросшего на месте уделов сосланных и бежавших сюда

второстепенных князей XI -- начала XII века.

Менее пышно, но тоже почтительно приветствует автор "Слова" волынских

князей и особенно знаменитого Романа Мстиславича, который "как сокол парит

высоко над землей". У него и у его вассалов "железный папорзи (нагрудники.

-- Б. Р.) под шеломы латиньскими", и его облаченные в латы полки побеждают и

половцев, и литовцев. Упомянуты здесь и второстепенные князья небольшого

Луцкого княжества -- Ингварь и Всеволод Ярославичи. Всех волынских князей,

праправнуков Мономаха, поэт призывает: "Загородите полю (степнякам. -- Б.

Р.) ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы".

В истории Галицко-Волынских земель мы видим перемещение исторического

центра: в древние времена на первом месте был Дулебский союз племен,

находившийся на стыке восточно- и западнославянских племен Прикарпатья и

Волыни. В VI веке этот союз племен был разбит аварами, старый племенной

центр -- Волынь -- заглох, и центром этих земель стал Владимир Волынский,

носящий имя Владимира Святославича, уделявшего большое внимание

западнорусским землям.

Плодородная почва, мягкий климат, относительная безопасность от

кочевников сделали благодатную землю Волыни одной из богатейших на Руси.

Здесь очень интенсивно развиваются феодальные отношения и складывается

сильный боярский слой. Здесь возникают такие города, как Перемышль, Луцк,

Теребошть, Червен, Холм, Берестье, Дрогичин. Долгое время мы ничего не

находим в летописях о Галиче. Но в XII веке Галич из небольшого удельного

городка второстепенных князей быстро превращается в столицу значительного

княжества, возникшего на землях таких славянских племен, как Белые Хорваты,

Тиверцы и Уличи. На рубеже XII--XIII столетий Роман Мстиславич Волынский

объединил Галицкую землю и Волынь в одно большое государство, пережившее

татаро-монгольское нашествие и просуществовавшее до XIV века. Такова схема

истории Западной Руси.

Самостоятельную политику по отношению к Киеву западнорусские князья

пытались вести еще в XI веке, например Васильке Ростиславич Теребовльский,

ослепленный после Любечского съезда, его брат Володарь, князь Перемышльский,

и их враг Давыд Игоревич Волынский, а потом Дорогобужский.

Последним представителем мелких князей-изгоев был Иван Ростиславич

Берладник, внук Володаря, биография которого полна разнообразных

приключений. В 1144 году он княжил в небольшом Звенигороде (на севере от

Галича), а галичане, воспользовавшись тем, что их князь Владимир Володаревич

был далеко на охоте, пригласили Ивана и "введоша к собе в Галич". Когда

Владимир осадил Галич, весь город отстаивал Ивана, но в конце концов ему

пришлось бежать на Дунай, а Владимир, войдя в город, "многы люди изсече". На

Дунае Иван Ростиславич по области Берлади и получил прозвище Берладника.

В 1156 году мы видим Берладника в вятических лесах, где он за 12 гривен

золота и 200 гривен серебра служит неудачливому союзнику Юрия Долгорукого --

Святославу Ольговичу. Затем он перешел в другой лагерь, и сразу его судьбой

заинтересовались и Юрий Долгорукий, которому удалось схватить его и заточить

в Суздале, и на другом конце Руси, в Галиче, -- Ярослав Осмомысл, помнивший

вражду Берладника с его отцом. Он посылает целое войско к Юрию, чтобы

доставить Берладника в Галич и казнить. Но на пути неожиданно дружины

черниговского князя Изяслава Давыдовича отбили Берладника у суздальских

войск, и он избег жестокой расправы.

В 1158 году он уезжает от гостеприимного Изяслава, ставшего уже великим

князем киевским, так как дипломатический конфликт из-за него принял

европейский масштаб: к Изяславу в Киев прибыли послы Галича, Чернигова,

Венгрии и Польши, требуя выдачи Ивана Берладника. Он снова вернулся на

Дунай, а оттуда во главе шеститысячного войска пошел на Галицкое княжество.

Смерды открыто переходили на его сторону, но союзные половцы покинули его,

так как он не разрешил им грабить русские города. Изяслав и Ольговичи

поддерживали Берладника и затеяли поход на Галич, но галицкие войска

Ярослава опередили их, оказались под Киевом и скоро овладели столицей.

Ярослав "отворил ворота Киеву", а Изяслав и Берладник бежачи к Вырю и Вщижу.

Спустя три года, в 1161 году, Иван Берладник оказался в Византии и умер

в Салониках; ненависть князей настигла его здесь: "Инии тако молвяхуть --

яко с отравы бе ему смерть". Князь, за которого горожане Галича целый месяц

сражались насмерть, князь, не допускавший половецких грабежей, князь, к

которому "смерды скачут через заборола", конечно, интересная фигура для XII

века, но слишком односторонне обрисованная враждебными летописями.

Волынское княжество с 1118 года и далее сохранялось за потомством

Мономаха и его сына Мстислава. Отсюда Изяслав Мстиславич молниеносными

маршами, делая по 100 километров в сутки, внезапно врывался в пирующий

Белгород и в Киев, сюда в свой Владимир Волынский уходил он, проигрывая

битвы, когда "кияне" и Черные Клобуки говорили ему: "Ты -- нам князь, коли

силен будешь, а ныне -- не твое время, поеди прочь!" Внуки Изяслава

Мстиславича разделили землю на пять уделов, и ко времени "Слова о полку

Игореве" объединение их еще не состоялось.

С середины XII века рядом с Волынским княжеством вырастает княжество

Галицкое, сразу вступившее в соперничество с соседом и даже с Киевом.

Первому галицкому князю, Владимиру Володаревичу (1141--1153), как мы только

что видели, пришлось преодолевать сопротивление не только удельных князей,

вроде Ивана Берладника, но и горожан и местного боярства, сильно

укрепившегося здесь за время существования мелких уделов.

Вся дальнейшая история Галицко-Волынских земель представляет собой

борьбу центростремительного начала с центробежным. Первое олицетворяли

князья Владимира Волынского и Галича, а второе -- удельные князья и богатое,

привыкшее к самостоятельности боярство.

Расцвет Галицкого княжества связан с воспетым в "Слове" Ярославом

Осмомыслом (1153--1187), сыном Владимира Володаревича, двоюродным братом

Ивана Берладника.

Знакомимся мы с ним в летописи при следующих обстоятельствах: киевский

князь Изяслав Мстиславич, много воевавший с Владимиром Володаревичем и с

помощью венгерского короля победивший его в 1152 году, прислал в Галич в

начале 1153 года своего боярина Петра Бориславича (являвшегося, по-видимому,

автором княжеской летописи). Посол напомнил князю Владимиру о некоторых его

обещаниях, скрепленных обрядом целования креста. Издеваясь над послом,

галицкий князь спрашивал: "Что, этот маленький крестик я целовал?" -- и в

конце концов выгнал киевского боярина и его свиту: "Досыти есте молвили, а

ныне -- полези вон!"

Посол оставил князю крестоцеловальные грамоты и на некормленных конях

выехал из города. Новая война была объявлена. Снова должны были скакать на

Галич королевские полки с запада, киевские -- с востока, а волынские -- с

севера, снова галицкий князь должен был слать гонцов на другой конец Руси за

помощью к Юрию Долгорукому, своему свату и давнему союзнику. Но гонец

поскакал по киевской дороге и вернул с пути Петра Бориславича. В Галиче

навстречу послу из дворца спустились слуги в черных одеждах; на

"златокованном столе" сидел молодой княжич в черной мантии и черном клобуке,

а рыцарский караул стоял у гроба старого князя Владимира Володаревича.

Ярослав поспешил загладить неосторожную заносчивость отца и изъявил

полную покорность великому князю: "Прими мя, яко сына своего Мстислава. Ать

ездить Мстислав подле твой стремень по единой стороне, а яз по другой

стороне подле твой стремень еждю всими своими полкы". С таким образным

признанием феодальной зависимости Ярослав отпустил посла, "но иное мысли в

сердце своем", добавляет летопись. И уже в том же году война состоялась.

Князь Ярослав в бою не участвовал, бояре сказали ему: "Ты еси молод...

а поеди, княже, к городу". Вероятно, боярство просто не очень доверяло

князю, который незадолго перед этим клялся в верности Киеву. Не так уж юн

был в это время Ярослав Осмомысл -- за три года до битвы он женился на

дочери Юрия Долгорукого Ольге.

Боярство и в дальнейшем энергично вмешивалось в княжеские дела. В 1159

году, когда не был завершен еще конфликт из-за Ивана Берладника, галичане

упорно продолжали выказывать симпатии дунайскому удальцу и обратились к его

покровителю, киевскому князю Изяславу Давыдовичу, с предложением пойти на их

родной город походом: "Толико явишь стягы -- и мы отступим от Ярослава!"

Новый конфликт между Ярославом и боярством возник в 1173 году. Княгиня

Ольга с сыном Владимиром бежала от мужа вместе с видными галицкими боярами в

Польшу. Владимир Ярославич выпросил у соперника своего отца город Червен,

стратегически удобный и для связей с Польшей, и для наступления на отца. Это

тот Владимир Галицкий, забулдыга и бражник, образ которого так красочно

воспроизведен в опере Бородина "Князь Игорь". Игорь Святославич был женат на

его сестре Евфросинье, дочери Ярослава Осмомысла (Ярославне). Разрыв с отцом

был вызван тем, что у Ярослава была любовница Настасья и ее сыну Олегу

Ярослав отдавал предпочтение перед законным сыном Владимиром.

Восемь месяцев Ольга Юрьевна и Владимир находились в отъезде, но

наконец получили письмо от галицких бояр с просьбой вернуться в Галич и

обещанием взять под стражу ее мужа. Обещание было выполнено с лихвой --

Ярослав Осмомысл был арестован, его друзья, союзные половцы, изрублены, а

любовница Настасья сожжена на костре. "Галичане же накладаша огнь, сожгоша

ю, а сына ее в заточение послаша, в князя водивше ко кресту, яко ему имети

княгиню вправду. И тако уладившеся". Конфликт, кажущийся семейным, был

временно улажен таким своеобразным средневековым способом.

На следующий год Владимир бежал на Волынь, но Ярослав Осмомысл, наняв

на 3 тысячи гривен поляков, сжег два волынских города и потребовал выдачи

мятежного сына; тот же бежал в Поросье и собирался скрыться в Суздале.

Объездив в поисках убежища множество городов, Владимир Галицкий оказался

наконец у сестры в Путивле, где проживал несколько лет, пока Игорь не

примирил его с отцом.

Осенью 1187 года скончался Ярослав Осмомысл, оставив наследником все же

не Владимира, а Олега "Настасьича". Тотчас же "бысть мятеж велик в Галицкой

земле". Бояре выгнали Олега и дали престол Владимиру, но и этот князь не

удовлетворил их. "Князящу Володимеру в Галичкой земле. И бе бо любезнив

питию многому и думы не любяшеть с мужами своими". Этим было решено все --

если князь пренебрегает боярской думой, если он выходит из воли

"смысленных", то он уже тем самым плох и в летопись о нем вносятся всякие

порочащие его детали: и что он много пьет, и что он "поя у попа жену и

постави (себе) жену", и что он в городе, "улюбив жену или чью дочерь,

поимашеть насильем".

Роман Мстиславич Волынский, зная о недовольстве галицких бояр

Владимиром, предлагал им выгнать Владимира и принять его, Романа. Бояре

повторили то, что сделали при отце своего князя, -- они пригрозили смертью

любовнице Владимира: "Не хочем кланятися попадьи, а хочем ю убита!" Владимир

Галицкий, взяв золото, серебро, "попадью" и двоих ее сыновей, бежал в

Венгрию.

Роман Мстиславич ненадолго вокняжился в Галиче, он был изгнан

венгерским королем, который, воспользовавшись перевесом сил, посадил в

Галиче не Владимира, искавшего у него помощи, а своего сына Андрея. Владимир

же был заточен в башне венгерского замка.

Галичане тайно продолжали искать себе князя по своей воле: то Роман

сообщал, что "ведуть мя галичане к собе на княжение", то боярское посольство

приглашало сына Берладника Ростислава Ивановича. Понадеявшись на галицких

бояр, Ростислав в 1188 году с небольшим войском показался под стенами

Галича. "Мужи же галичкие не бяхуть вси во единой мысли", и отряд

Берладничича был окружен венграми и частью галичан; сам князь был сбит с

коня.

Когда тяжко раненного князя венгры несли в Галич, то горожане

"возмятошася, хотяча и изотьяти у угор (венгров. -- Б. Р.) и принята собе на

княжение. Угре же, усмотревше то и приложивше зелье смертное к ранам".

В 1189 году Владимир Галицкий бежал из заточения. Он изрезал шатер,

находившийся на вершине его башни, свил веревки и по ним спустился вниз;

двое сторонников помогли ему добраться до Германии. Император Фридрих

Барбаросса согласился (при условии ежегодной выплаты ему 2 тысяч гривен)

помочь изгнаннику в получении Галича. При поддержке Германии и Польши

Владимир снова вокняжился в своей "отчине и дедине".

В 1199 году, после смерти Владимира, галицким князем стал Роман

Мстиславич, Волынь и Галич объединились в одних руках и составили большое и

могущественное княжество, равное крупным европейским королевствам. Когда же

Роман овладел и Киевом, то в его руках оказался огромный компактный кусок

русских земель, равный "Священной Римской империи" Фридриха Барбароссы.

Вынужденный при вступлении на престол принести присягу галицкому боярству,

Роман впоследствии действовал круто, вызывая этим недовольство бояр.

Из летописных намеков мы можем сделать вывод, что Роман очень заботился

об обогащении своего княжеского домена и селил на свою землю пленных. У

Романа искал приюта византийский император Алексей III Ангел, изгнанный из

Царьграда в 1204 году рыцарями-крестоносцами, нашедшими себе более богатую

добычу в христианской Византии, чем далекий "фоб господень" где-то в

Палестине.

Короткое княжение победоносного Романа в Галиче, Киеве и

Владимире-Волынском, когда его называли "самодержцем всея Руси", упрочило

положение западнорусских земель и подготовило их дальнейший расцвет.

Помимо изложенной выше красочной и драматической внешней истории

княжеств и князей, эта эпоха крайне интересна для нас теми обостренными

отношениями между князьями и боярством, которые так явственно обозначились

уже во времена Ярослава Осмомысла. Если отбросить элемент личной выгоды и

корысти, несомненно определявший многие действия князей, то следует

признать, что проводимая ими политика концентрации земель, ослабления уделов

и усиления центральной княжеской власти объективно была безусловно

прогрессивной, поскольку совпадала с народными интересами. В проведении этой

политики князья опирались на широкие слои горожан и на выращенные ими самими

резервы мелких феодалов ("отроки", "детские", "милостники"), полностью

зависевших от князя.

Антикняжеские действия бояр приводили к борьбе боярских партий между

собой, к усилению усобиц, к беззащитности государства перед лицом внешней

опасности. При переплетенности княжеских интересов и относительном

равновесии сил крупных княжеств особый характер приобретал вопрос о

престолонаследии.

Многие княжеские браки заключались тогда с политическим расчетом между

детьми пяти -- восьмилетнего возраста. Когда молодой княжич подрастал и брак

осуществлялся, то он получал не ту родню, которую мог выбрать себе сам,

исходя из своих интересов, а ту, которая отвечала интересам его родителей

десятки лет назад. Боярство должно было использовать эти противоречия, а для

князей был только один выход -- передать престол безродному побочному сыну.

С этим, вероятно, и связано то упорство, с каким держались за своих любовниц

и внебрачных сыновей и Святополк Изяславич, и Ярослав Осмомысл, и его сын

Владимир.

Тестем Ярослава был могущественный и дерзкий Юрий Долгорукий,

стремившийся вмешаться в чужие дела. Тестем Владимира -- "великий и грозный"

Святослав Всеволодич Киевский. В то время когда Владимир с любовницей и

детьми сидел в Венгрии в башне, его тесть решил получить Галич, отчину зятя,

для себя лично (1189 год). Такие действия можно было легко облечь в форму

защиты законных прав его дочери и внуков, за которых уже заступалось

галицкое боярство.

Когда боярство Галича сжигало Настасью, изгоняло Олега "Настасьича" или

восставало против владимировой попадьи, то дело шло не столько о

нравственности князей, сколько о том, чтобы не позволить князю быть

"самовластием" в тех условиях, чтобы боярству не лишиться союзников внутри

княжеского семейства и мощной поддержки со стороны коронованных родичей

княгини.

Подобная борьба княжеской и королевской власти с феодалами,

стремившимися замкнуться в своих вотчинах, велась в ту пору и в Западной

Европе, и в Грузинском царстве, и на востоке, и в ряде русских княжеств.

Не нужно думать, что поголовно все боярство выступало против князя.

Значительные и влиятельные боярские круги активно содействовали сильной и

действенной княжеской власти.

В Галицко-Волынской Руси эта борьба разных феодальных элементов

достигла своего апогея во время княжения сына Романа, не менее знаменитого,

чем его отец, -- Даниила Галицкого (родился около 1201 года -- умер около

1264 года). Даниил осиротел четырех лет от роду, и все его детство и

отрочество прошли в условиях усобиц и ожесточенной феодальной борьбы.

Боярство Владимира Волынского хотело после смерти Романа оставить его

княгиню-вдову с детьми на княжении, а галицкие бояре пригласили сыновей

Игоря Святославича Черниговского. Княгине пришлось бежать; дядька Мирослав

на руках вынес Даниила через подземный ход из города. Беглецы нашли приют в

Польше.

Галицко-Волынское княжество распалось на ряд уделов, что позволило

Венгрии завоевать его. Князья Игоревичи, не имевшие никакой опоры в этих

землях, пытались удержаться путем репрессий -- они убили около 500 знатных

бояр, но тем лишь усилили сторонников изгнанной вдовствующей княгини. В 1211

году бояре торжественно посадили на княжение мальчика Даниила в кафедральной

церкви Галича. Игоревичей же бояре повесили, "мести ради".

Очень быстро галицкие бояре захотели избавиться и от княгини, имевшей

сильных  заступников в Польше. Придворный летописец Даниила Галицкого,

писавший много позднее, вспоминает такой эпизод: галичане выгнали княгиню из

города; Даниил с плачем сопровождал ее, не желая расставаться. Какой-то тиун

схватил повод Даниилова коня, а Даниил выхватил меч и начал рубить им, пока

мать не отняла у него оружие.

Возможно, что летописец сознательно рассказал этот эпизод как эпиграф к

описанию дальнейших действий Даниила, направленных против бояр. В Галиче

вокняжился боярин Владислав, что вызвало возмущение в феодальных верхах: "Не

есть лепо боярину княжити в Галичи". После этого Галицкая земля снова

подверглась иноземной интервенции.

Лишь в 1221 году Даниилу при поддержке своего тестя Мстислава Удалого

довелось стать князем во Владимире, и лишь в 1234 году он окончательно

утвердился в Галиче.

Галицкие земельные магнаты держались как князья: "Бояре же галичьстии

Данила князем собе называху, а сами всю землю держаху..." Таков был боярин

Доброслав, распоряжавшийся даже княжеским доменом, таков был Судислав, замок

которого представлял собой крепость, наполненную запасами и оружием и

готовую к борьбе с князем.

Боярство то приглашало Даниила, то составляло заговоры против него.

Так, в 1230 году "крамола же бывши во безбожных боярех галичкых". Бояре

решили поджечь дворец во время заседания боярской думы и убить князя. Брату

Даниила Васильку удалось помешать заговору. Тогда один из бояр пригласил

князей на обед в Вышенский замок; тысяцкий, друг Даниила, успел

предупредить, "яко пир зол есть... яко убьену ти быти". Было схвачено 28

бояр, однако казнить их Даниил побоялся. Спустя же некоторое время, когда

Даниил "в пиру веселящуся, один из тех безбожных бояр лице зали ему чашею. И

то ему стерпевшу".

Нужно было находить новую, более надежную опору. И Даниил созвал "вече"

отроков, служилых воинов, младших членов дружины, которые являлись

прообразом позднейшего дворянства. Отроки поддержали своего князя: "Верны

есмы богу и тобе, господину нашему!" -- а сотский Микула дал Даниилу совет,

определивший дальнейшую политику князя: "Господине! Не погнетши пчел -- меду

не едать!"

Вслед за битвой на Калке (перед которой Даниил ездил смотреть

"невиданное рати", а после которой, раненый, "обрати конь свой на бег")

феодальные раздоры и дробление продолжали разъедать богатые русские земли, а

центростремительные силы, олицетворяемые здесь Даниилом, были недостаточно

укреплены, не могли еще противостоять одновременно и внутреннему и внешнему

врагу. Боярская оппозиция, постоянно опиравшаяся то на Польшу, то на

Венгрию, не превратила Галицко-Волынскую землю в боярскую республику, но

существенно ослабила княжество. Недаром летописец, переходя к этому

предтатарскому периоду жизни одного из наиболее развитых и культурных

русских княжеств, горестно писал: "Начнем же сказати бесчисленные рати и

великие труды и частые войны и многия крамолы и частая возстания и многия

мятежи..."

Города Галицко-Волынской земли -- Галич, Владимир, Перемышль, Луцк,

Львов, Данилов, Берестье (Брест) и другие -- были богатыми, многолюдными и

красивыми. Трудом местных мастеров и архитекторов они были окружены крепкими

стенами, застроены изящными зданиями. Здесь, как и во Владимиро-Суздальской

Руси, любили каменную скульптуру; известен "хытрец" Авдей, искусно резавший

по камню. Мы знаем о премудром книжнике Тимофее, обличавшем своими

иносказательными притчами жестокость завоевателей, знаем о гордом певце

Митусе. В наших руках находится исключительная по полноте и красочности

Галицкая летопись XIII века, представляющая собой историческую биографию

князя Даниила.

Через Галицко-Волынские земли проходили важнейшие торговые пути

общеевропейского значения, выводившие на Краков, Прагу, Регенсбург и

Гданьск. Дрогичин на Буге был своего рода общерусской таможней -- там

сохранились десятки тысяч товарных пломб XI--XIII веков со знаками многих

русских  князей. На известной средневековой карте мира арабского географа

Идриси, составленной в Палермо около 1154 года, показаны такие города, как

Галич, Белгород Днепровский, Луцк и Перемышль. Выход к Дунаю и Черному морю

связывал с византийским миром. Недаром в разное время императоры,

потерпевшие неудачи в империи, искали убежище в Галиче и получали здесь

города "в утешение" (Андроник, Алексей III).

Археологические раскопки в галицко-волынских городах дают нам хорошее

представление и о жизни простых горожан, и о высоком уровне всей культуры

этого юго-западного угла русских земель. Делами Галицко-Волынской Руси живо

интересовались не только в соседних землях, но и в Германии, Риме, Франции,

Византии.