"И рвзъдрася вся Русская земля..." --записал в своей хронике один из
летописцев под 1132 годом, когда после смерти великого князя киевского
Мстислава, сына Мономаха, все княжества Руси вышли из повиновения Киеву и
начали жить самостоятельной жизнью. Князья полутора десятков суверенных
государств, равных и подобных западноевропейским королевствам, занялись
"устроением своих земель", что нашло отражение в интереснейших
грамотах-описях 1130-х годов, определяющих повинности разных городов и
округов внутри отдельных княжеств. Но в еще большей мере для наступившей
новой эпохи так называемой "феодальной раздробленности" характерны
длительные кровопролитные усобицы князей, войны за расширение земельных
владений, которые современник с горечью называл "погибелью земли Русской",
так как внутренние войны были бессмысленны с общенародной точки зрения и,
кроме того, крайне ослабляли обороноспособность Руси по отношению к внешней
опасности (половцы, татары, немцы-крестоносцы).
Период феодальной раздробленности длился в России с XII по конец XV
века, но внутри этого более чем трехвекового отрезка времени существовал
четкий и тягостный рубеж -- татарское нашествие 1237--1241 годов, после
которого иноземное иго резко нарушило естественный ход русского
исторического процесса, сильно замедлило его. В этой книге будет освещена
только первая фаза, которую нередко называют обобщенно "домонгольским
периодом" истории Руси.
Период феодальной раздробленности полон сложных, противоречивых
процессов, которые нередко ставят историков в тупик. Особенно заметны
отрицательные стороны эпохи: явное ослабление общего военного потенциала,
облегчающее иноземное завоевание, междоусобные войны и возрастающее
дробление княжеских владений. В середине XII века было 15 княжеств, в начале
XIII века, накануне нашествия Батыя, -- около 50, а в XIV веке (когда уже
начался процесс феодальной консолидации) количество великих и удельных
княжеств достигало примерно 250. Причиной такой дробности были разделы
владений князьями между своими сыновьями; в результате княжества мельчали,
слабели, и итоги этого стихийного процесса рождали у современников
иронические, поговорки: "В Ростовской земле-- князь в каждом селе", "В
Ростовской земле у семи князей один воин"...
С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что начальная
фаза феодальной раздробленности (до того, как в нормальное развитие вмешался
фактор завоевания) характеризуется не упадком культуры, как можно было бы
ожидать исходя из перечисленных отрицательных явлений, а, наоборот, бурным
ростом городов и ярким расцветом русской культуры XII -- начала XIII века во
всех ее проявлениях. Из этого следует, что новая политическая форма,
очевидно, содействовала (может быть, на первых порах) прогрессивному
развитию.
Много неясности и в определении причин, породивших феодальную
раздробленность, а с этим неизбежно связан и вопрос о времени ее
возникновения.
Одной из причин считали раздел княжества между сыновьями и "удельный
период" начинали с завещания Ярослава Мудрого (1054 год), разместившего
своих сыновей в разных русских областях. Но тогда надо уж начинать с
Владимира I, распределившего по Руси всех своих двенадцать сыновей,
являвшихся наместниками великого князя. Другой причиной считают княжеские
усобицы. Но междоусобные войны князей-братьев начались тоже еще при сыновьях
Святослава: Ярополк воевал с Олегом, и тот был убит; Владимир воевал с
Ярополком и поручил варягам убить брата. Вторая серия усобиц, длившихся
десять лет, падает на годы 1015--1024-й, когда из двенадцати сыновей
Владимира уцелело только четверо.
Усобицы князей на Руси, как и в европейском средневековье,
сопутствовали (и в значительной мере препятствовали) историческому движению,
но не определяли полностью ту или иную политическую форму. Разделы княжеских
земель между наследниками, ставшие ощутимыми с XIII века, усугубляли
дробление княжеств-государств, но опять-таки не создавали нового явления в
политической жизни Руси.
Экономической основой и обоснованием феодальной раздробленности считают
натуральное хозяйство. Это верно как констатация факта, но никак не
объясняет причин перехода от единой державы к нескольким независимым
княжествам, так как и в первобытности, и при появлении переходных форм
(союзы племен), и в необъятной по своей территории Киевской Руси IX --
начала XII века господствовало натуральное хозяйство. Больше того, именно в
XII веке одновременно с распадом Киевской Руси исконная замкнутость
хозяйства начала частично нарушаться: городские мастера все больше
переходили к работе на рынок, их продукция все в большей степени проникала в
деревню, не меняя, правда, основ хозяйства, но создавая принципиально новые
контакты города с возникающим широким деревенским рынком.
Расчленение раннефеодальных грандиозных империй на ряд фактически (а
иногда и юридически) суверенных княжеств-королевств было неизбежным этапом в
развитии феодального общества, будь то Киевская Русь в Восточной Европе или
империя Каролингов в Центральной Европе, с которой Маркс сопоставлял
Киевскую Русь.
Необходимо отказаться от понимания эпохи феодальной раздробленности как
времени регресса, движения вспять. Быть может, не слишком удачна и наша
привычная научно-учебная терминология: "Киевская Русь распалась...", "единое
могучее государство раздробилось на ряд княжеств..." Читатель сразу начинает
сожалеть о том, что прекрасное государство, воспетое былинами и летописями,
"раздробилось", "распалось"; нечто целое перестало существовать и
превратилось в обломки, в осколки, которые по самому своему
терминологическому смыслу должны быть хуже непотревоженного целого.
Если мы внимательно вглядимся в сущность явлений, происходивших в
XI--XII веках, то, несомненно, мы предпочтем другие обозначения, вроде
следующих: "Киевская Русь была зерном, из которого вырос колос,
насчитывавший несколько новых зерен-княжеств". Или: "Киевская Русь была
матерью, вырастившей многих сыновей, составивших новое поколение" и т. п.
Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый
взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько исторической
интеграции.
Когда речь идет о феодальном обществе, создаваемом феодальным классом,
нас в первую очередь должна интересовать совокупность первичных ячеек
феодализма -- вотчин -- и их исторический путь. К сожалению, они
недостаточно освещены источниками, но некоторые приблизительные расчеты мы
все же можем сделать.
Сколько на Руси было вотчин? Союзов племен в IX--X веках было 15. Во
главе союза стоял "светлый князь", упоминаемый договором 911 года, союз
племен (вятичи, кривичи, древляне и др.) по условному десятичному делению
соответствовал "тьме", то есть 10 тысячам. Термин "тьма" в более поздних
источниках соответствовал княжеству ("Смоленская тьма", "Киевская тьма" и т.
п.).
Каждый союз состоял примерно из десяти "тысяч", во главе которых стояли
просто князья ("всякое княжье" договора 944 года, "князья, иже роспасли
землю" -- летопись 946 года), общее число которых у восточных славян должно
достигать 150. Добавим к этому (исходя из того же десятичного расчета) еще
140 племенных князьков неславянских народов, плативших дань Руси. "Всякого
княжья" для X века наберется свыше двух сотен. В каждом таком князе мы
вправе видеть уже оформившегося или оформляющегося феодала, властителя
определенной округи.
Но этим еще не кончаются наши расчеты. Каждая "тысяча" подразделялась
на "сотни", под которыми следует понимать комплексы из нескольких "весей" --
деревень или сел. Во главе "сотни" стоял родовой старейшина, староста
("старший ста", сотни), может быть, "старец земский". Перед этим низшим
слоем, возглавлявшим (или управлявшим) деревенское население, исчисляемое
сотней душ взрослых мужчин-работников, мужчин-ратников, открывалась полная
возможность превратиться в вотчинника-феодала. Тогда количество вотчинных
владений всех рангов перевалит за 3 тысячи.
К этому можно добавить некоторое количество захватов и бенефициальных
пожалований со стороны высшей княжеской власти и ее дружинников.
На эту немалую массу потенциальных и уже оформившихся вотчинников
значительное воздействие оказывало хорошо известное нам полюдье. Грозная
сила всех великокняжеских войск, ежегодно объезжавших подвластные племена,
не только непосредственно отбирала часть урожая и охотничьей добычи, но и
воздействовала на организацию дела местной знатью -- ведь до отдаленных,
глубинных краев всех племен сам великий князь за срок полюдья добраться не
успевал. Для сохранения мира, для выполнения обусловленных норм дани князья,
"пасшие земли", должны были организовать доставку дани племенной и сотенной
знатью.
Полюдье киевских князей стимулировало интенсивное отчуждение
прибавочного продукта местной знатью, а тем самым ускоряло переход к
феодальным отношениям господства и подчинения во всех звеньях
десятично-племенной системы. Перед местной знатью еще в IX--X веках, когда
она была полуфеодальной, полупервобытной, вставали вопросы организации дела,
взаимных отношений друг с другом, отношений с верховной властью и с
крестьянской общиной, на которую велось коллективное, ускоряемое полюдьем
наступление.
Все это заставляло местное боярство и "княжье" изыскивать различные
меры соблюдения своих интересов и выполнения требований Киева. Вот здесь-то
и приходилось им, выражаясь языком того времени, "думать о строе земельном",
то есть о своем бытии в качестве класса. Складывались вассальные отношения,
шла, очевидно, повсеместно борьба за иммунитет, за право наследования и т.
п.
"Коловращение" князей во второй половине XI века, частая смена князей в
стольных городах, ослаблявшая княжеский слой в целом и разорявшая местную
знать, должны были усилить заботу земского боярства о своем строе земельном.
Местному боярству нужна была консолидация для противодействия княжеской
чехарде и княжеской жадности, и, конечно, масштабы всей Киевской Руси не
соответствовали возможностям провинциальных феодалов. Боярство XI--XII веков
вполне доросло до интеграции в рамках, близких к древним племенным союзам,
но не более.
Раннефеодальная империя, так сказать, возрастная, временная
политическая форма, особенно необходимая в условиях постоянной внешней
опасности для содействия первичным процессам феодализации. Развитой
феодализм характеризуется потребностью наладить нормальное производство на
феодальных началах в деревне и в городе. Огромные масштабы Киевской Руси для
этого не нужны. Феодальному хозяйству тогда не под силу было действенно
объединить колоссальные пространства Киевщины и Полесья, Суздальского Ополья
и новгородских озер, плодородной Волыни и приморской Тмутаракани.
Объединение было непрочным и отчасти вызванным внешними причинами.
Время для централизованного государства в таких масштабах еще не
настало; это произошло лишь на пороге капитализма, в XVIII веке, когда
масштабы европейской части Российской империи приблизились к Киевской Руси.
Для молодого русского феодализма IX--XI веков единая Киевская Русь была
как бы нянькой, воспитавшей и охранившей от всяких бед и напастей целую
семью русских княжеств. Они пережили в ее составе и двухвековой натиск
печенегов, и вторжение варяжских отрядов, и неурядицу княжеских распрей, и
несколько войн с половецкими ханами и к XII веку выросли настолько, что
смогли начать самостоятельную жизнь.
Раннефеодальная монархия при все возраставшем участии боярства вывела
Русские земли на путь спокойного, нормального развития, одолев как
стремительных половцев, так и не менее стремительных князей -- искателей
счастья. Основная часть господствующего класса -- многотысячное земское
(местное) боярство -- получила в последние годы существования Киевской Руси
"Пространную Русскую Правду", определявшую феодальные права. Но книга на
пергаменте, хранящаяся в великокняжеском архиве, не помогала реальному
осуществлению боярских прав.
Даже сила великокняжеских вирников, мечников, воевод не могла из Киева
реально помогать далекому провинциальному боярству окраин Киевской Руси.
Земскому боярству XII века нужна была своя, местная, близкая власть,
которая сумела бы быстро претворить в жизнь юридические нормы "Правды",
своевременно помочь боярину в его столкновениях с крестьянством. Нужны были
иные масштабы государства, иная структура феодального организма, более
приспособленная к нуждам основного, прогрессивного тогда класса феодалов.
Такая структура была дана самой жизнью, масштабы ее и географические
пределы были выработаны еще накануне сложения Киевской Руси. Мы имеем в виду
союзы племен, те "княжения" кривичей, словен, волынян, которые были
поименованы летописцем и долго еще потом служили географическими
ориентирами.
Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств,
более или менее сходных с полутора десятками древних племенных союзов.
Столицы многих крупнейших княжеств были в свое время центрами союзов племен:
Киев у полян, Смоленск у кривичей, Полоцк у полочан, Новгород у словен,
Новгород-Северский у северян. Союзы племен были устойчивой общностью,
складывавшейся веками; географические пределы их были обусловлены
естественными рубежами.
За время раннефеодальной империи здесь повсеместно сложились феодальные
отношения, родовая и племенная знать превратилась в бояр, развились города,
начавшие даже соперничать с Киевом. Когда приостановилось быстрое, как в
калейдоскопе, перемещение князей, то местное боярство смогло остановить свой
выбор на том или ином князе, прося его остаться княжить и не прельщаться
миражем великого княжения.
Князья закреплялись в стольных городах и основывали свои местные
династии: Ольговичи в Чернигове, Изяславичи на Волыни, Брячиславичи в
Полоцке, Ростиславичи в Смоленске, Юрьевичи во Владимиро-Суздальской земле и
др. Каждое из новых княжеств полностью удовлетворяло потребности феодалов --
из любой столицы XII века можно доскакать до границ этого княжества за три
дня. В этих условиях нормы "Русской Правды" могли быть подтверждены мечом
властителя вполне своевременно.
Князья, обосновавшиеся прочно в той или иной земле, по-иному относились
к нормам эксплуатации и феодальным поборам, заботясь, во-первых, о том,
чтобы не раздражать то боярство, которое помогло им здесь обосноваться, и,
во-вторых, о том, чтобы передать свое княжение детям в хорошем хозяйственном
виде. Интересным исследованием княжеских доменов является книга О. М. Рапова
о княжеских владениях.
В каждом из княжеств появился свой епископ, князья издавали свои
уставные грамоты, при дворе каждого князя велась летопись, в каждом стольном
городе возникли свои художественные и литературные направления. Это не
нарушало еще единства древнерусской народности, но позволяло выявиться
местным творческим силам. Кристаллизация самостоятельных княжеств проходила
на фоне бурного развития производительных сил (главным образом в городах) и
в значительной мере была обусловлена этим развитием. Рост производительных
сил начался задолго до образования княжеств. Успехи раннефеодальной монархии
Владимира I позволили тогда особенно интенсивно развиваться и земледелию, и
ремеслу, и строительству замков, и городам, и торговле.
Но во второй половине XI века, в эпоху неустойчивости и конфликтов,
произошел разрыв между продолжавшими развиваться производительными силами и
политической формой, временно затормозившей нормальное развитие класса
феодалов. Возрождение феодальной монархии при Святополке, Мономахе,
Мстиславе, вызванное чисто внешними причинами, но усиленное прямым
вмешательством боярства, несколько поправило дело. Однако, несмотря на
несомненные личные таланты Владимира Мономаха и его сына, оказалось, что
форма единой автократической империи уже изжила себя, и для полного
соответствия надстройки базису нужно было уменьшить масштабы объединения,
приблизить государственную власть к феодалам на местах, поставить рядом с
Киевом еще несколько центров.
Боярство каждого княжества, отобравшее себе наиболее подходящего князя,
должно было быть довольно эмансипацией от Киева и той долей участия в
управлении своей землей, которую оно получало, пугая своего князя широкими
возможностями нового выбора, приглашения на его место другого князя из числа
многочисленных его родичей, кормившихся в захудалых городках, вроде
Клечьска, Вщижа или Курска.
Князь со своей стороны был доволен тем, что строил свое гнездо прочно и
основательно; князь знал, что сейчас боярское войско поддержит его (если он
угоден боярству); князь сознавал, что боярство будет препятствовать
надоевшим истощающим усобицам, будет ограждать его (в своих боярских
интересах) от соперников-князей; князь понимал, что при таких благоприятных
условиях он сможет спокойно передать свое княжество, свой княжий двор,
вотчины и села своим сыновьям, что княжеская власть в этой земле останется в
его роду.
Феодальные княжества XII века были вполне сложившимися государствами.
Их князья обладали всеми правами суверенных государей; они "думали с боярами
о строе земельном и о ратех", то есть распоряжались внутренними делами и
имели право войны и мира, право заключения любых союзов, хотя бы даже с
половцами. Никто им этого права не давал, оно возникло из самой жизни.
Великий князь киевский, ставший первым среди равных, не мог помешать ни
Новгороду Великому ограничить (по существу, упразднить) княжескую власть или
заключить договор с Ригой, ни Юрию Долгорукому сговориться с Владимиром
Галицким против Киева, ни черниговским Ольговичам дробить свою землю на
уделы или вступать в союз с половецкими ордами.
Власть киевского князя безвозвратно отошла в прошлое, так же как и
многое другое в межкняжеских отношениях. Прежнее плохо соблюдавшееся
династическое старшинство уступило место новым формам вассальных отношений.
Теперь представитель старшей ветви нередко "ездил подле стремени" более
сильного князя, происходившего от младшей ветви, брат называл брата "отцом",
признавая тем самым его своим сюзереном.
Буйное племя князей вынуждено было в новых условиях полностью осесть на
землю и занять разные ступени феодальной лестницы.
Самую верхнюю ступень теперь занимал уже не один киевский князь; в XII
веке титул "великий князь" применялся и к черниговским, и к владимирским, и
к другим князьям. Их великие княжения вполне соответствовали и по размерам
территории, и по своей внутренней сущности западноевропейским королевствам.
Процесс их отпочкования от Киева строго соответствовал общим историческим
условиям.
Раньше других обособились те земли, которым никогда не угрожала
половецкая опасность,-- Новгород и Полоцк. У каждой из этих земель были
собственные торговые пути в Западную Европу; это увеличивало их
самостоятельность, и уже в XI веке они постоянно проявляли сепаратистские
тенденции. В 1136 году восстание новгородцев завершилось превращением
Новгорода в феодальную республику.
Вслед за Новгородом и Полоцком обособились Галич, Волынь и Чернигов.
Галичу помогало в этом его окраинное положение, удаленность от основного
театра войны с половцами и близость к Венгрии и Польше, откуда могла прийти
поддержка. Обособлению Чернигова благоприятствовали его связи с
Юго-Востоком, Тмутараканью, Кавказом: когда появились в степях половцы, то
черниговские князья, более других связанные со степным миром, наладили с
ними дружественные отношения, породнились и широко пользовались поддержкой
"поганых".
Постепенно оформилась новая политическая карта Руси со многими
центрами. Киевская земля сохранилась в пределах между Днепром и Горынью,
Полесьем и степью.
Сам Киев в XII веке представлял собой большой культурный центр, где
строились новые здания, писались литературные произведения, создавался
замечательный летописный свод 1198 года, объединивший десяток летописей
отдельных княжеств. Киев не управлял больше русскими землями, но сохранил
величественность "порфироносной вдовы".
Именно здесь, в Киеве, при дворе "великого и грозного" Святослава, была
написана в 1185 году одна из лучших во всей средневековой Европе
политических поэм с широкой общенародной программой военного союза против
степняков -- "Слово о полку Игореве". Автор гневно осуждает княжеские
усобицы в прошлом и настоящем, призывает князей сплотиться в едином походе
против половцев.
Осуждал ли автор "Слова" существовавшее в его время положение --
наличие наряду с Киевским еще доброго десятка других самостоятельных
княжеств? Пытался ли он воскресить известное ему по летописям время единой
Киевской Руси? Противопоставлял ли он свое время старому, осуждая новое и
идеализируя прошлое? Нет, ничего этого мы в "Слове о полку Игореве" не
найдем. Его автора заботит лишь одно -- опасность разрозненных сепаратных
действий князей и настоятельная необходимость в условиях нового половецкого
натиска 1170--1180-х годов объединения ими своих полков.
Не порицая отдельных владетелей, а, наоборот, относясь с полным
уважением к их великокняжеским правам, он воспевает феодальных владык,
русских "королей", обращаясь то к могучему Всеволоду Большое Гнездо, то к
величественному Ярославу Осмомыслу Галицкому, то к потомкам вещего Всеслава
с призывом "встать за землю Русскую".
После недолгого "медового месяца" совместной жизни боярства и севших на
землю князей обозначился уже в 1160-е годы ряд противоречий. Боярство в
своей массе было инертно, малоподвижно и больше всего на свете
интересовалось своей вотчиной.
Если кругозор людей родового строя ограничивался микроскопическим
"миром", границами родовой земли в 10--15 километрах от поселка, то горизонт
простого боярина раздвинулся до пределов нескольких таких "миров", но не
более. Многое в вотчине основывалось на натуральном хозяйстве, которое никак
не могло способствовать расширению кругозора. Главными задачами среднего
феодала являлись, во-первых, ведение своего хозяйства, то есть отчуждение
доли урожая тех нескольких миров, землю которых он, феодал, объявил своей, а
во-вторых, ограждение этой вотчинной земли от вмешательства равных, но более
сильных феодалов. Средний феодал не был сторонником ни усобиц, ни далеких
завоевательных походов. Сидеть в своем родовом гнезде, в своей "отчине и
дедине" он считал основным, наиболее естественным своим положением. Если
князь тянул таких бояр с их слугами и холопами на какую-нибудь войну, то
бояре, по образному выражению летописца, "идучи не идяху".
На другом полюсе класса феодалов находились князья и сосредоточенная в
городах крупная землевладельческая знать, которая то ладила с князем, то
бывала порой недовольна его крутым нравом. Эта знать нередко интересовалась
делами соседнего княжества, участвовала в усобицах, затевала походы в чужие
земли. Ее кругозор был широк, но ее возможности становились все более
ограниченными.
Князья -- основатели новых династий -- быстро пустили корни в своих
княжествах и стремились стать самовластцами внутри только что приобретенных
земель. Лишь одно поколение князей прожило дружно с земским боярством,
пригласившим их княжить. Сыновья Юрия Долгорукого, Изяслава Мстиславича,
Ярослава Осмомысла уже бились не на живот, а на смерть с боярством
собственной земли.
Князьям была нужна надежная опора в этой борьбе, послушные силы,
готовые в любое время двинуться в любое место, "ища князю славы, а себе
чести", то есть постоянная дружина, расположенная поблизости от столицы
княжества.
Степень развития феодальных отношений была теперь уже не та, что при
Владимире I, содержавшем огромные лагеря дружинников, -- в XII веке не нужно
было все свои резервы держать при дворе, можно "распустить дружину по
селам", то есть дать поместья своим военным слугам, сделать их тем, что в
XVI веке называлось дворянством или "детьми боярскими". Многие слуги,
рядовичи и тиуны, выполнявшие хозяйственные и административно-судебные
функции в княжестве, вероятно, тоже получали княжескую "милость" и
становились условными, временными держателями княжеской земли, причем вполне
возможно, что часть из них за особые заслуги получала земли в
наследственное, вотчинное владение, переходя в разряд боярства.
Рожденная новыми условиями низшая прослойка феодалов -- дворянство --
была бедна, экономически неустойчива, жадна до земли и крестьян, но
определенна в своих политических симпатиях и антипатиях. Дворянство с самого
своего возникновения было поставлено в положение соперника боярства, причем
соперника слабого, неуверенного в завтрашнем дне, жившего одними княжескими
милостями; поэтому в глазах дворянина XII--XIII веков князь был и умным
кормчим, и сильной крепостью, и могучим дубом, противостоящим бурям и
ветрам, а боярство -- жадным, напористым обидчиком. "Лучше мне в лаптях жить
при княжьем дворе, чем в сафьяновых сапогах при боярском", -- резюмировал
один из таких княжеских слуг, Даниил Заточник.
В своих спорах с соседними государствами, в повседневных столкновениях
с боярами князья могли опираться на "отроков", "детских". Уже в конце XI
века Всеволод Ярославич "возлюби смысл уных", а в середине XII века один из
князей прямо заявил, что если бояре с ним не согласны, то его дворяне
("детские") заменят их и станут у него на положении бояр.
Наибольшие резервы конных дружин, близких по положению к дворянству,
были в распоряжении киевского князя. На огромном степном пространстве,
окаймленном лесами Днепра, Стугны и Роси, на 6 тысячах квадратных километров
жили и кочевали поселенные здесь киевскими князьями племена Черных Клобуков,
в состав которых входили торки, берендеи и печенеги.
Итак, рыцарственный XII век выдвинул не только боярство, находившееся
ранее несколько в тени, но и разнообразное дворянство, включившее в себя и
дворцовых слуг, и воинов -- "детских", или "отроков", и беспокойных
всадников -- торков и печенегов.
Важным элементом средневекового общества являлись города, развивавшиеся
в ту пору особенно бурно и полнокровно. Средневековый город был сложным и
многообразным социальным организмом, который никак нельзя охарактеризовать
какой-нибудь одной чертой.
Город был крепостью, убежищем во время опасности для окрестных смердов;
он был как бы коллективным замком крупнейших земельных магнатов округи во
главе с самим князем. Боярские и княжеские дворы занимали в городе видное
место.
В силу этого город являлся естественным административным центром округи
(или княжества), местом суда и платежа, местом издания разных постановлений.
Он был средоточием разнообразного ремесла: посады широким кольцом окружали
его аристократическую часть -- кремль, или детинец. В городе производилось
все, что нужно для хозяйства или войны, все, что украшало быт или служило
предметом вывоза. Он был также главнейшим (а иногда и единственным) местом
торговли округи и средоточием запасов и богатств; городские ростовщики
пускали свои щупальца в беднейшие кварталы ремесленников, ссужая свои
капиталы под бесчеловечно высокие проценты.
В городах и в непосредственной близости от них вызревал и развивался
еще один элемент феодального средневековья -- церковь. Церковь в XI--XII
веках стала не только органом идеологического воздействия, но и частью
самого господствующего класса. Во главе церкви стоял митрополит, назначаемый
великим князем и утверждаемый собором епископов. Епископы управляли
епархиями, которые в XII веке территориально совпадали с крупнейшими
княжествами, и владели большими земельными угодьями, селами и городами.
Если митрополит отчасти соответствовал великому князю (хотя и зависел
от него), а епископ -- князю отдельной земли, то боярству в церковной сфере
соответствовали монастыри, становившиеся в это время крупными земельными
собственниками. Монастырская земля не дробилась по наследству, как княжеская
или боярская, и поэтому монастыри быстро богатели. Епископами и игуменами
крупных пригородных монастырей нередко бывали богатые знатные люди,
связанные с придворными кругами, получавшие богатые вклады и ведшие
княжеское летописание. Монастыри вели торговлю и занимались ростовщичеством.
Все звенья церковной организации принимали активное участие в
политической жизни, в феодальных усобицах и классовой борьбе. Христианская
формула "рабы да повинуются господам своим" находила широчайшее применение в
условиях обострения социальных конфликтов.
Все перечисленные составные части русского феодального общества
находились в развитии, в непрерывном движении и в различных сочетаниях
образовывали враждующие между собой блоки и группы.
Князья создавали и поддерживали дворянство для борьбы против бояр.
Крупное боярство стремилось при посредстве боярской думы ограничить
самодержавие князей и одновременно с той же целью оказывало давление на
дворян, оттесняя их на задний план. Возможно, что желание создать свои
резервы военных и дворовых слуг толкало боярство на возрождение холопства,
которому уделено так много места в "Пространной Русской Правде". Результатом
конфликтов боярства с закрепощаемым крестьянством явилось переселение
закупов в укрепленные дворы феодалов, что явствует как из "Русской Правды",
так и из археологических данных о дворах XII века.
Города бурлили в мятежах. "Черные люди" городских посадов одинаково
терпели и от боярства, и от купечества. Их неожиданными союзниками
оказывались могущественные князья, всегда готовые поддержать ту силу,
которая могла быть направлена против боярства. И ремесленники, и купцы
объединялись в свои "братства", "обчины", в корпорации, близкие ремесленным
цехам и купеческим гильдиям Запада.
Классовая борьба вспыхивала то в форме прямых восстаний, то в
завуалированном виде антицерковных ересей.
В каждом княжестве, сообразно особенностям его исторического развития,
складывалось свое соотношение сил, а на поверхность выступало свое особое
сочетание охарактеризованных выше элементов. Так, история
Владимиро-Суздальской Руси показывает нам победу великокняжеской
авторитарной власти над земельной аристократией к концу XII века.
К началу XIII века стал более явственным неудержимый процесс
феодального дробления внутри княжества, выделение мелких удельных
княжеств-вассалов.
Новый половецкий натиск 1170--1180-х годов, эпохи Кобяка и Кончака,
застал еще только начало этого губительного процесса. Лучшие люди Руси,
вроде автора "Слова о полку Игореве", прекрасно понимали, что перед лицом
степной угрозы необходимо полное единение всех сил как внутри отдельных
земель, так и крупных княжеств между собой.
Создание крупных экономических областей, преодоление замкнутости
феодального натурального хозяйства, установление экономических связей города
с деревней -- все эти прогрессивные явления, уже хорошо заметные в русской
жизни XII--XIII веков, не поспевали за катастрофическим распадом недавно
сложившихся полнокровных и сильных русских княжеств.
Татаро-монгольское нашествие 1237--1241 годов застало Русь цветущей,
богатой и культурной страной, но уже пораженной ржавчиной феодальной
удельной раздробленности.
Героическое время совместной борьбы с печенегами и половцами уже
миновало, единого военного резерва уже не было, и Русь оказалась в
одинаковом положении с другими феодальными государствами -- державой
хорезмшахов, Грузинским царством,-- не сумевшими организовать отпор
несметным полчищам Чингисхана и Батыя.
Татаро-монгольским нашествием закончился большой и яркий исторический
период в жизни русского народа. Этот период не был забыт народом, его
вспоминали как время расцвета, побед и блестящего международного положения.
В богатой истории Киевской Руси и русских княжеств XII--XIII веков
народ черпал уверенность в своих силах и будущей победе.
Источники
Источники по истории русских феодальных княжеств XII--XIII веков
достаточно обильны и многообразны. Хороший и подробный обзор их сделан в
солидном коллективном труде, созданном под редакцией В. В. Мавродина
"Советское источниковедение Киевской Руси" (Л., 1979), где авторы
обоснованно понимают под Киевской Русью не только период с IX по начало XII
века, но и начальную фазу феодальной раздробленности до начала XIII века,
что обосновано ими в другом, тоже весьма полезном издании.
Большой интерес представляют дошедшие до нас грамоты XII--XIII веков,
часть которых отражает отдельные сделки между феодалами, а некоторые из них
дают широкую картину целого княжества, как, например, грамота (устав) князя
Святослава Ольговича Новгородской епископии 1137 года, определившая долю
церкви в княжеских доходах и перечисляющая села и погосты Новгородской земли
вплоть до Северной Двины и даже до Пинеги и верховий Вычегды.
Еще больший исторический интерес представляет грамота (устав) князя
Ростислава Мстиславича Смоленской епископии, дающая более подробное
перечисление разных видов феодальных повинностей. Эта грамота относится к
1136 году (ранее ошибочно датировалась 1151 годом). Она тщательно и
разносторонне изучена Л. В. Алексеевым, составившим и карты Смоленской
земли.
Целый ряд феодальных дел и отношений отражен в берестяных грамотах
Новгорода Великого.
Очень важным источником берестяные грамоты оказываются при
сопоставлении с летописями, актовым материалом и позднейшими писцовыми
книгами.
Для эпохи существования суверенных княжеств XII--XIII веков,
выкристаллизовавшихся из Киевской Руси, по-прежнему важнейшим историческим
источником являются летописи. В многочисленных трудах историков и
литературоведов разносторонне рассмотрены как общерусские летописи, так и
летописание разных княжеств.
В обширной и поневоле разноречивой литературе о русском средневековом
летописании помогают ориентироваться два труда, посвященных библиографии и
историографии летописания: это работы В. И. Буганова и Р. П. Дмитриевой.
Если X век оставил нам только летопись Киева, то XI век, когда
государственное летописание в столице непрерывно продолжалось, добавил
летопись Новгорода, нередко дававшую иную, местную оценку событиям и
деятелям. В будущей боярской республике (с 1136 года) явно просматривается
интерес к жизни города, отрицательно оцениваются некоторые киевские князья.
Возможно, что инициатором первой летописи "Господина Великого Новгорода" был
новгородский посадник Остромир.
В XII столетии летописание перестает быть привилегией только этих двух
городов и появляется почти в каждом крупном феодальном центре. Летописи
продолжали вести и в Киеве, и в Новгороде.
Историческими источниками являются и разного жанра литературные
произведения XII -- начала XIII века, из которых особо следует отметить
"Слово о полку Игореве" и два произведения (принадлежащие разным авторам),
связанные с именем Даниила Заточника.
"Слово о полку Игореве" написано в Киеве в 1185 году человеком, который
по своему положению в обществе, политическим взглядам и династическим
симпатиям и даже по языку был близок к Петру Бориславичу, летописцу второй
половины XII века.
Автор "Слова" был не только поэтом, но и глубоким историком,
заглядывавшим на восемь веков в глубь от своей эпохи. Этой поэме подражали
не только современники (летописная Повесть о походе 1185 года), но и
писатели начала XIII века, ее цитировали псковичи в начале XIV века, а после
Куликовской битвы в подражание "Слову" в Москве была написана поэма о победе
над Мамаем "Задонщина". Затем рукописи "Слова", существовавшие в разных
концах Руси, затерялись, и только в 1792 году в Ярославле был обнаружен
сборник, содержавший и "Слово о полку Игореве". Только два десятка лет
драгоценная рукопись была доступна изучению -- в наполеоновский пожар 1812
года она сгорела в Москве на Разгуляе.
К счастью, с нее успели снять копию и, кроме того, опубликовать
типографски в 1800 году.
Несмотря на то что подлинник рукописи изучали крупнейшие знатоки (Н. М.
Карамзин, чешский ученый И. Добровский и многие другие), вскоре после утраты
рукописи появились сомнения в подлинности самого "Слова". Слишком уж высокий
уровень культуры демонстрировала эта поэма. Ее называли кустом роз на ржаном
поле. Но с тех пор нам стал значительно лучше известен общий уровень русской
культуры, в который гармонично вписывалось "Слово". Сомнения в подлинности
возродились в XX веке: во время немецкой оккупации Франции в Париже
появилась книга, автор которой, А. Мазон, пытался доказать, что "Слово" --
подделка XVIII века. Однако тщательный анализ языка поэмы и имеющихся в ней
половецких слов, произведенный лингвистами-русистами и тюркологами, показал,
что русский язык "Слова о полку Игореве" -- подлинный язык XII века. Что же
касается половецких включений, то этот вымерший тюркский язык стал известен
ученым (благодаря находке в библиотеке поэта Петрарки
латинско-половецко-персидского словаря) только в середине XIX века, уже
после гибели рукописи "Слова".
"Слово о полку Игореве" написано в связи с разгромом войск северского
князя Игоря половецким ханом Кончаком в 1185 году и стремительным походом
Кончака на Киев. Среди князей обнаружились распри и "непособие" великому
князю. Поэма целиком обращена против княжеских раздоров и "неодиначества".
Автор поэмы -- вдохновенный патриот, который выступал не против
существовавших тогда суверенных княжеств, а против разброда перед лицом
общерусской опасности.
Очень важны для науки два литературных произведения -- "Слово Даниила
Заточника" и "Моление Даниила Заточника", иногда ошибочно приписываемые
одному лицу.
Источники по истории русских княжеств XII--XIII веков многочисленны и
разнообразны. Изучение их и извлечение из них данных о хозяйстве, социальной
структуре, политическом строе и общественной мысли еще далеко не закончено.
Для уяснения современного состояния источниковедения следует обратиться к
уже рекомендованному выше изданию "Советское источниковедение Киевской
Руси".
Общему историко-географическому обзору русских княжеств посвящена
солидная работа А. Н. Насонова "Русская земля и образование территории
древнерусского государства" (М., 1951), снабженная рядом подробных карт.
Монографии, посвященные истории отдельных княжеств в "удельный период",
начали появляться еще в XIX веке (труды П. В. Голубовского, Д. И. Багалея,
М. С. и А. С. Грушевских, Д. И. Иловайского, Корсакова, Костомарова и др.),
но они в значительной мере устарели.
Появился ряд монографий и в советское время.
В 1975 году группа авторов осуществила в одном издании обзор целого
ряда русских земель X--XIII веков и их соседей.
Все разделы снабжены картами, поясняющими границы княжеств,
местонахождение городов, отдельные события.
К сожалению, в эту книгу не может вместиться история всех полутора
десятков русских земель, на которые распалась Киевская Русь в XII веке.
Здесь рассмотрены лишь важнейшие княжества, игравшие роль в общерусских
делах (подразделенные на два региона-- южный, наиболее древний, и северный).
За пределами рассказа остались княжества Переяславское, Турово-Пинское,
Смоленское, Рязанское.
