человека, в то время действительно бытовали, как мы знаем по "Записке
греческого топарха", младшего современника Константина. Но здесь речь идет о
совершенно другом: уже из приведенного текста видно, что суда оснащались
уключинами и веслами, тогда как челноки управлялись одним кормовым веслом и
никогда не имели уключин и распашных весел: челнок был слишком узок для них.
Характер моноксилов выясняется при описании прохождения их через
днепровские пороги: люди выходят из судов, оставляя там груз, и проталкивают
суда через порожистую часть, "при этом одни толкают шестами нос лодки, а
другие середину, третьи -- корму". Везде множественное число; одну ладью
толкает целая толпа людей; в ладье не только груз, но и "закованные в цепи
рабы". Ясно, что перед нами не челноки-долбленки, а суда, поднимавшие по
20--40 человек (как мы знаем по другим источникам).
О значительном размере русских ладей свидетельствуют и слова
Константина о том, что, проделав самую тяжелую часть пути, протащив свои
суда через пороги, русы "опять снабжают свои однодревки недостающими
принадлежностями: парусами, мачтами и реями, которые привозят с собой".
Мачты и реи окончательно убеждают в том, что речь идет не о челноках, а о
кораблях, ладьях. Однодревками же они названы потому, что киль судна
изготавливался из одного дерева (10--15 метров длиною), а это позволяло
построить ладью, пригодную не только для плавания по реке, но и для далеких
морских путешествий.
Весь процесс ежегодного изготовления нескольких сотен кораблей уже
говорит о государственном подходе к этому важному делу. Корабли готовились
во всем бассейне Днепра ("озера", вливающиеся в Днепр) и даже бассейне
Ильменя. Названы обширные земли кривичей и полочан, где в течение зимы
работали корабелы.
Нам уже хорошо знакомо это огромное пространство днепровского бассейна,
все реки которого сходятся у Киева; еще в V--VI веках, когда началось
стихийное движение северных славянских племен на юг, Киев стал хозяином
днепровского судоходства. Теперь во всем этом регионе "данники" русов рубят
однодревки в "своих горах". Правда, Константин пишет о том, что
славяне-данники продают в Киеве свои свежеизготовленные ладьи. Но не
случайно император связал корабельное дело с подданством Руси; очевидно, это
было повинностью славян-данников, получавших за ее выполнение какую-то
плату.
О применении государственного принципа в деле изготовления торгового
флота говорит и то, что Константином указаны областные пункты сбора кораблей
на протяжении 900 километров: Новгород (бассейн Ильменя, Десны и Сейма),
Смоленск (бассейн Верхнего Днепра), Чернигов (бассейны Десны и Сейма), Любеч
(бассейн Березины, часть Днепра и Сожа), Вышгород (бассейн Припяти и
Тетерева). В Киеве было отведено специальное урочище (очевидно, Почайна?),
где окончательно оснащивались все ладьи, доставленные с этих рек. Название
этой крепости -- "Самватас" -- до сих пор не расшифровано учеными.
Итак, процесс изготовления флота занимал зимнее время и часть весны
(сплав и оснастка) и требовал усилий многих тысяч славянских плотников и
корабелов. Он был поставлен под контроль пяти областных начальников, из
которых один был сыном великого князя, и завершался в самой столице. К
работе мужчин, делавших деревянную основу корабля, мы должны прибавить труд
славянских женщин, ткавших паруса для оснастки флотилии.
Численность торгового флота нам неизвестна; военные флотилии
насчитывали до 2 тысяч судов. Ежегодные торговые экспедиции, вывозившие
результаты полюдья, были, очевидно, менее многочисленными, но не могли быть
и слишком малы, так как им приходилось пробиваться через земли печенегов,
грабивших русские караваны у Порогов.
Примем условно численность однодревок в 400--500 судов. На один парус
требовалось около 16 квадратных метров "толстины" (грубой, но прочной
парусины), что выражалось примерно в 150 локтях ткани. Это была задача для
двух ткачих на всю зиму. Учитывая, что после порогов ставили запасные
паруса, мы получаем такой примерный расчет: для изготовления всех парусов
требовалась работа 2 тысяч ткацких станов на протяжении всей зимы, то есть
труд женщин 80--100 тогдашних деревень. Добавим к этому выращивание и
прядение льна и конопли и изготовление примерно 2 тысяч метров "ужищь" --
корабельных канатов.
Все эти расчеты (дающие, разумеется, лишь приблизительные итоги)
показывают все же, что за лаконичными строками источника мы можем и должны
рассматривать упоминаемые в них явления во всем их реальном жизненном
воплощении. И оказывается, что только одна часть того социального комплекса,
который кратко именуется полюдьем, представляет собой значительную
повинность. Постройка станов, транспортировка дани в Киев, изготовление
ладей и парусов к ним -- все это первичная форма отработочной ренты, тяжесть
которой ложилась как на княжескую челядь, так и на крестьян-общинников.
Рассмотрим с таких же позиций само полюдье как ежегодное
государственное мероприятие, раскроем, насколько возможно, его практическую
организационную сущность. Трактат императора Константина содержит достаточно
данных для этого.
Во-первых, мы знаем земли тех племен (точнее, племенных союзов), по
которым проходило полюдье. Это область древлян (между Днепром, Горынью и
верховьями Южного Буга); область дреговичей (от Припяти на север до
водораздела с бассейном Немана и Двины, на востоке -- от Днепра
включительно); обширная область кривичей в верховьях Днепра, Двины и Волги
и, наконец, область северян, охватывающая Среднюю Десну, Посемье и бассейны
верховий Пела и Ворсклы.
Если мы изобразим эти четыре области на карте, то увидим, что они
охватывают пространство 700x1000 километров, почти соприкасаясь друг с
другом, но оставляя в середине большое "белое пятно" около 300 километров в
поперечнике. Оно приходится на землю радимичей. Радимичи не включены
Константином Багрянородным в перечень племен, плативших дань Киеву.
Император был точен: радимичи покорены воеводой Владимира Волчьим Хвостом
только в 984 году, после битвы на реке Песчане, спустя 36 лет после
написания трактата.
Во-вторых, мы знаем, что полюдье продолжалось 6 месяцев (с ноября по
апрель), то есть около 180 дней.
В-третьих, мы можем приложить к сведениям Константина скорость
перемещения полюдья (не забывая об ее условности), равную примерно 7--8
километрам в сутки.
В-четвертых, мы знаем, что объезд был круговым и, если следовать
порядку описания племен, двигался "посолонь" (по солнцу).
Помножив количество дней на среднюю суточную скорость (7--8
километров), мы получаем примерную длину всего пути полюдья -- 1200--1500
километров. Каков же мог быть конкретный маршрут полюдья? Объезд по
периметру четырех племенных союзов нужно сразу отвергнуть, так как он шел бы
по полному бездорожью лесных и болотистых окраин и в общей сложности
составил бы около 3 тысяч километров.
В летописном рассказе о "реформах" Ольги есть две группы точных
географических приурочении: на севере близ Новгорода -- Мета и Луга, а на
юге близ Киева -- Днепр и Десна. Полюдье, отправлявшееся осенью из Киева и
возвращавшееся по весне туда же, могло воспользоваться именно этими
киевскими реками, образующими почти полное кольцо: сначала путь вверх по
Днепру до Смоленска, а затем -- вниз по Десне до Ольгиного города Вышгорода,
стоявшего у устья Десны.
Проверим это подсчетом: путь от Киева до Смоленска вдоль берега Днепра
(или по льду) составлял около 600 километров. Заезд к древлянам до
Искоростеня, где Игорь собирал дань, увеличивал расстояние на 200--250
километров. Путь от Смоленска к Киеву, вдоль Десны на Ельню (город
упоминается в XII веке), Брянск и Чернигов составлял примерно 700--750
километров. Общее расстояние (1500--1600 километров) могло быть пройдено с
ноября по апрель.
Удовлетворяет он нас и в отношении всех четырех упомянутых Константином
племенных союзов. Первыми в его перечне стоят вервианы (древляне); вероятнее
всего, что княжеское полюдье начиналось с ближайшей к Киеву земли древлян,
лежавшей в одном дне пути от Киева на запад. На пути из Киева в столицу
древлянской земли -- Искоростень -- лежал городок Малин, не упомянутый
летописью, но, вполне вероятно, являвшийся резиденцией древлянского князя
Мала, сватавшегося к Ольге. Кроме Искоростеня полюдье могло посетить и
Вручий (Овруч), лежащий в 50 километрах к северу от Искоростеня.
Древлянская дань, собранная в ноябре, когда реки еще не стали, могла
быть сплавлена по Ужу в Днепр к Чернобылю и оттуда в Киев, чтобы не
отягощать предстоящего кругового объезда.
От древлянского Искоростеня (и Овруча) полюдье должно было двигаться в
северо-восточном направлении на Любеч, являвшийся как бы северными воротами
"Внутренней Руси" Константина Багрянородного. Следуя на север, вверх по
Днепру, полюдье попадало в землю другувитов (дреговичей), живших на обоих
берегах реки, и далее на запад. На восточном берегу Днепра дреговичи
соседствовали с радимичами.
В верхнем течении Днепра княжеский объезд вступал в обширную область
кривичей, проходя по ее южной окраине, и достигал кривичской столицы --
Смоленска. Далее путь мог идти на древнюю Ельню на Десне и где-то близ
Брянска входил в северо-западную окраину Северской земли
(Новгород-Северский, Севск) и через Чернигов, лежавший уже вне Северщины,
приводил Десною к Киеву.
Этот круговой маршрут не пересекал поперек земли перечисленных племен,
а шел по внутренней кромке владений каждого из четырех племен, везде огибая
белое пятно радимичей, не упомянутых императором Константином в числе
подвластных Руси. Сдвинуть предложенный маршрут куда-либо в сторону не
представляется возможным, так как тогда неизбежно выпадет одно из племен или
сильно изменится скорость движения по сравнению с 1190 годом, когда, как
установлено, полюдье двигалось со средней скоростью 7--8 километров в день.
Средняя скорость перемещения полюдья не означает, разумеется, что
всадники и ездовые проходили в сутки всего лишь 7--8 километров. День пути в
таких лесистых областях обычно приравнивается к 30 километрам. В таком
случае весь княжеский объезд в 1500 километров может быть расчленен на 50
суточных отрезков: день пути и ночлег. Место ночлега, вероятно, и называлось
в X веке становищем. На более длительные остановки остается еще 130 дней.
Таким образом, мы должны представить себе полюдье как движение с
обычной скоростью средневековой конной езды, с остановками в среднем на 2--3
дня в каждом пункте ночлега. В крупных городах остановки могли быть более
длительными за счет сокращения пребывания в незначительных становищах.
Медленность общего движения давала возможность заездов в стороны от
основного маршрута; поэтому путь полюдья представляется не линией, а полосой
в 20--30 километров шириной, по которой могли разъезжать сборщики дани
(данники, вирники, емцы, отроки и т. п.).
В полосе движения "большого полюдья", описанного Константином
Багрянородным, нам по источникам X--XII веков известен целый ряд городов и
городков (по археологическим данным, нередко восходящих к X веку), которые
могли быть становищами полюдья:
Путь от Киева
Искоростень - Вручий - Чернобыль - Брягин - Любеч - Стрежев - Рогачев -
Копысь - Одрск - Клепля - Красный - Смоленск
Путь от Смоленска
Догобуж (?) Лучин (?) - Ельня - Рогнедино - Пацынь - Заруб - Вщиж -
Дебрянск - Трубеч - Новгород-Северский - Радогощ - Хороборь - Сосница -
Блестовит - Сновск - Чернигов - Моравийск - Вышгород - Киев
Пять городов (Киев, Вышгород, Любеч, Смоленск и Чернигов) из этого
списка названы Константином, остальные в разное время по разным поводам
упоминаются летописцами и грамотой Ростислава Смоленского.
В одном из городов, Копысе, память о полюдье сохранилась вплоть до XII
века. Среди большого количества пунктов, упоминаемых грамотой Ростислава
(1136 год), только в двух собирали подать, называемую полюдьем: "На Копысе
полюдья четыре гривны..."
Копысь расположен на Днепре, на пути нашего полюдья.
Смоленск был самым отдаленным и поворотным пунктом кругового княжьего
объезда, серединой пути. Где-то поблизости от Смоленска полюдье должно было
перейти в речную систему Десны. Возможен заезд в Дорогобуж, но деснинский
путь начинался, по всей вероятности, с Ельни. Смоленск обозначен
Константином как один из важных центров, откуда весной, после вскрытия рек,
идут ладьи-моноксилы в Киев. Вполне возможно, что дань, собранная в первой
половине полюдья, не возилась с собой, а оставалась в становищах до весны,
когда ее можно было легко сплавить вниз по Днепру. Главнейшим пунктом
хранения дани мог быть Смоленск, названный Константином крепостью.
Полюдье было, несомненно, многолюдным. Константин пишет, что князья
выезжают в ноябре "со всеми русами". Игорь выехал в деревскую землю со всей
своей дружиной и, собрав дань, отправил большую часть дружины с данью в
Киев, а сам остался во враждебной земле с "малой дружиной". Надо думать, что
эта меньшая часть дружины казалась князю все же достаточной, для того чтобы
поддержать престиж великого князя и оградить его безопасность.
Вместе с дружиной должны были ехать в полюдье конюхи, ездовые с обозом,
различные слуги, "кормильцы"-кашевары, "ремественники", чинившие седла и
сбрую, и т. п. Некоторое представление о численности полюдья могут дать
слова Ибн-Фадлана (922 год) о киевском князе: "Вместе с ним (царем русов) в
его замке находятся 400 мужей из числа богатырей, его сподвижников и
находящиеся у него надежные люди..." Даже если учесть, что князь должен был
оставить в Киеве какую-то часть "богатырей" для обороны столицы от
печенегов, то и в этом случае полюдье состояло из нескольких сотен
дружинников и "надежных людей". Всю эту массу должно было принять становище.
По зимнему времени в становище должны были быть "истьбы" -- теплые
помещения для людей, конюшни, амбары для склада и сортировки дани, сусеки и
сеновалы для заранее запасенного зерна и фуража. Становище должно было быть
оборудовано печами для выпечки хлеба, жерновами, кузницей для разных
оружейных дел.
Многое в обиходе становища должно было быть заготовлено заранее, до
нашествия самого полюдья. Должны были быть люди, исполнявшие разнообразные
работы по подготовке становища, по обслуге его во время полюдья и охранявшие
комплекс становища (может быть, с оставленной до весны данью) до следующего
приезда князя с его "богатырями".
То обстоятельство, что полюдье не проникало в глубинные области племен,
а шло лишь по самой границе территории каждого племенного союза, заставляет
нас задуматься над способом сбора дани. Надо думать, что механика сбора дани
непосредственно с крестьянского населения была уже достаточно разработана
местными князьями и определенное количество дани из отдаленных районов
заранее свозилось к пунктам, через которые проходило полюдье киевского
князя.
Мы не должны представлять себе полюдье как разгульный разъезд киевской
дружины по весям и городам без всякого разбора. Дань была тарифицирована
(это мы знаем по событиям 945 года), и, по всей вероятности, полюдье,
производившееся ежегодно, посещало из года в год одни и те же становища, к
которым местные князья заранее свозили обусловленную дань, то есть "везли
повоз".
Маршрут полюдья отстоял на 200--250 километров от внешних границ
племенных союзов древлян, дреговичей, кривичей и северян. Без
предварительного "повоза", организованного местной племенной знатью, трудно
представить себе такой большой и громоздкий механизм, как полюдье. Ведь если
бы наездам прожорливой и жадной массы киевских дружинников постоянно
подвергались одни и те же местности по Днепру и Десне, то население этих
мест просто разбежалось бы, ушло в глубь племенной территории, подальше от
опасной трассы кругового объезда. Если этого не происходило, значит, местные
князья, оберегая свое положение в племени и стремясь к равномерному
распределению киевской дани, гарантировали привоз фиксированной дани в
становища полюдья.
Нарушение договоренности с Киевом могло привести к тому, что полюдье
превратилось бы в поход против того или иного племенного союза. Поэтому
полюдье следует представлять себе не как первичную форму сбора дани, а как
итоговую фазу этого процесса, охватившего и местные племенные дружины.
Самым обширным племенным союзом были кривичи. Дань, следуемая с них,
должна была стекаться в их столицу -- Смоленск. Он был перепутьем между
Новгородом и Киевом и, как уже выяснено, поворотным пунктом большого
полюдья. В силу этого нас не должно удивлять наличие под Смоленском
огромного лагеря -- города IX--X веков в Гнездове. Курганное кладбище IX--XI
веков содержало около 5 тысяч могил, являясь крупнейшим в Европе. А. Н.
Насонов имел все основания говорить: "Нет сомнения, что в старом Смоленске
IX--XI веков сложилась своя сильная феодальная знать, богатство которой
раскрывает содержимое гнездовских погребений. Она выросла на местном корню:
гнездовские курганы в массе своей принадлежали кривичам, как признают все
археологи. Можно думать, что богатство и могущество этой знати держалось на
эксплуатации зависимого и полузависимого населения". Вот эта выросшая на
местном корню племенная знать и могла быть промежуточным звеном между
кривичской деревней и полюдьем киевского князя, которое никоим образом не
могло охватить всей огромной территории кривичей.
Интересный и полный красочных подробностей рассказ о полюдье содержит
русская летопись под 945 годом. Князь Игорь Старый только что совершил два
похода на Византию. Во время первого морского похода 941 года Игорь
возглавлял эскадру в 10 тысяч кораблей. Цифра, вероятно, преувеличена, но
русский флот все же повоевал тогда все юго-западное побережье Черного моря:
Вифинию, Пафлагонию, Гераклею Понтийскую и Никомидию. Пострадал даже Босфор
("Суд весь пожьгоша"). Только знаменитые греческие огнеметы, стрелявшие "яко
же мълния", отогнали русских от Константинополя.
Сразу же после неудачи князь Игорь начал готовить новый поход. Киевским
князем были наняты заморские варяги и степные печенеги (у них даже
заложников взяли); были приглашены далекие северные дружины словен и
кривичей и южные войска днестровских тиверцев. Войско шло в 943 году и
сухопутьем, и по морю. Херсонесские греки извещали императора Романа: "Се
идуть Русь бес числа корабль -- покрыли суть море корабли!"
Когда Игорь стоял уже у Дуная, император прислал к нему послов о мире.
Игорь начал совещаться с дружиной, которая была рада без сражений получить
дань с империи: "...еда [едва ли] къто весть, къто одолееть -- мы ли, они
ли? Ли с морем къто советен? Се бо не по земли ходим, но по глубине морьстей
и обща съмерть вьсем..." Взяв откуп у греков, Игорь возвратился в Киев, а на
следующий год заключил с Романом и Константином Багрянородным договор,
разрешавший Руси посылать в Константинополь ради торга "корабля, елико
хотять... оже с миром приходять". Договор был утвержден в Киеве в соборной
церкви святого Ильи на Подоле и на холме у идола Перуна.
Двукратный нажим на Византию в 941 и 943 годах, возможно, был вызван
какими-то препятствиями, которые чинили греки русской торговле, несмотря на
договор 911 года, заключенный с отцом Романа и Константина. Ряд ограничений
содержится и в договоре 941 года, но путь русским кораблям в торговый центр
мира -- Царьград -- был открыт. Киевское правительство, сильно потратившееся
на организацию двух грандиозных флотилий (из которых одна сильно пострадала)
и на содержание наемных войск, нуждалось в пополнении своих ресурсов вообще
и экспортных в частности.
Появление в Киеве нанятых Игорем варяжских отрядов следует датировать
самым концом 930-х годов, когда упоминается варяжский воевода Свенельд. Для
содержания наемников Игорь определил дань с древлян и уличей, что вызвало
войну этих племенных союзов с Киевом. Уличский город Пересечен (у Днепра)
три года сопротивлялся Игорю, но тот наконец "при-мучи Уличи, възложи на ня
дань и вдасть Свенделду".
Эту фразу часто понимают как пожалование, передачу права сбора дани, но
грамматическая форма фразы позволяет понять ее только в одном смысле: дань,
полученную Игорем, он, Игорь, отдал Свенельду в 940 году. Исключить участие
варяжских воинов в сборе древлянской или уличской дани нельзя, но речь идет
о правовой стороне. Когда пятью годами позже Игорь отправился собирать
древлянскую дань сам, летописец ни одним намеком не показал, что этим
попираются права Свенельда. У варяга их просто не было: он получал
содержание, а не бенефиций.
В 942 году после разгрома русского войска греками, может быть, как
компенсацию варягам, участвовавшим в злосчастном походе, варяжский воевода
получил древлянскую дань, что вызвало ропот киевской дружины: "Се дал еси
единому мужеви много". Киевляне начали завидовать варягам: "Отроци Свенельжи
изоделися суть оружием и пърты, а мы -- нази. Да пойди, къняже с нами в дань
-- да и ты добудеши и мы".
После заключения договора 944 года, упрочившего позиции Руси,
потребность в варяжском наемном войске значительно уменьшилась (Игорь княжит
"мир имея к всем странам"), и осенью 945 года киевский князь вернул землю
древлян в прежнюю систему своего киевского полюдья, когда князь начинал свой
круговой объезд именно с древлян.
945 год. "И приспе осень и нача мьслити на Древляны, хотя примыслити
большю дань... И послуша их [дружинников] Игорь -- иде в Дерева в дань и
примышляше к первой дани и насиляше им и мужи его. И възем дань, поиде в
свой град. Идущю же ему въспять, размыслив, рече дружине своей: "Идете с
данию домови, а яз възвращюся [ к Древлянам] и похожю еще". И, пусти дружину
свою домови, с малъмъ же дружины възвратися, желая больша имения".
Дань, очевидно, была издавна тарифицирована, так как Игорь увеличил ее,
примыслил новые поборы к "первой дани". Когда же Игорь появился вновь,
"желая больша имения", внутри древлянского общества происходит любопытная
консолидация всех слоев: против киевского князя выступили древляне и их
местные князья во главе с "князем князей" Малом.
"Слышавше же Древляне, яко опять идеть [Игорь] и съдумавъше Древляне с
кънязьмь своим Малъм: "Аще ся въвадить вълк в овьце, то выносить вьсе стадо,
аще не убиють его. Тако и сь -- аще не убием его, то вься ны погубить!"
И посълаша к нему, глаголюще: "Почто идеши опять -- поймал еси вьсю
дань". И не послуша их Игорь. И исшьдъше из града Искоростеня противу
древляне, убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бысть Игорь;
и есть могыла его у Искоростеня града в Деревех и до сего дьне".
Византийский писатель Лев Дьякон сообщает одну деталь о смерти Игоря:
"...отправившись в поход на германцев (?), он был взят ими в плен, привязан
к стволам деревьев и разорван на две части..."
Древляне, казнившие Игоря по приговору веча, считали себя в своем
праве. Послы, прибывшие в Киев сватать за древлянского князя вдову Игоря
Ольгу, заявили ей:
"Бяше бо мужь твой акы вълк, въсхыщая и грабя. А наши кънязи добры
суть, иже распасли суть Деревьску землю..."
Перед нами снова, как и в случае с вятичами, выступает союз племен с
его иерархией местных князей. Князей много; в конфликте с Киевом они
несколько идеализируются и описываются как добрые пастыри. Во главе союза
стоит князь Мал, соответствующий "свет-малику", "главе глав" у вятичей. Он
чувствует себя чуть ли не ровней киевскому князю и смело сватается к его
вдове. Археологам известен его домениальный город в древлянской земле,
носящий до сих пор его имя -- Малин.
Примечательно, что в начале Игорева полюдья никто из этих князей не
протестовал против сбора дани, не организовывал отпора Игорю, все, очевидно,
было в порядке вещей. Добрые князья убили Игоря-беззаконника тогда, когда он
стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты. Это еще раз
убеждает нас в том, что полюдье было не простым беспорядочным разъездом, а
хорошо налаженным важнейшим государственным делом, в процессе исполнения
которого происходила консолидация феодального класса и одновременно
устанавливалась многоступенчатая феодальная иерархия.
Местные князья разных рангов (сами жившие за счет "пасомых" ими племен)
содействовали сбору полюдья их сюзереном, великим князем Киева, а тот, в
свою очередь, не забывал своих вассалов в дипломатических представлениях
цесарям Византии. Игорь за год до смерти посылал посольство в
Константинополь от своего имени "великого кънязя Русьскаго и от вьсякая
къняжия и от вьсех людий Русьскые земля". Договор 944 года предусматривает
обычное для общества с феодальной иерархией своевольство вассалов и
аррьер-вассалов: "Аще ли же къто от кънязь или от людий русьскых...
преступит ее, еже писано на харатии сей -- будет достоин своимь оружиемь
умрети и да будет клят от бога и от Перуна!"
Полюдье существовало в каждом племенном союзе; оно знаменовало собой
отход от патриархальных племенных отношений и традиций, когда каждый член
племени знал своего племенного князя в лицо. Полюдье в рамках союза племен,
появляющееся, надо думать, одновременно с образованием самого союза, было
уже переходной формой к классовому обществу, к государственности. Власть
"князя князей" отрывалась от старинных локальных традиций и родственных
связей, становилась многоступенчатой ("князь князей", князь племени,
"старосты" родов).
Когда же несколько союзов племен вольно или невольно вошли в состав
Руси, то отрыв верховной власти от непосредственных производителей стал
полным. Государственная власть полностью абстрагировалась, и право на землю,
которое искони было связано в представлении землепашцев с трудовым и
наследственным правом своего микроскопического "мира", теперь связывалось
уже с правом верховной (отчужденной) власти, с правом военной силы.
Феодальная иерархия как система в известной мере цементировала новое
общество, образуя цепь сопряженных друг с другом звеньев: высшие ее звенья
("светлые князья") были связаны, с одной стороны, с великим князем, а с
другой -- с князьями отдельных племен. Князья племен были связаны с
боярством. Вассалитет, выраставший из микроструктуры первобытного общества,
был естественной формой для феодального государства.
Сумма источников, восходящих к началу IX века, позволяет дать сводный
обзор социально-политической стратиграфии Руси:
1. "Великий князь Русский". "Хакан-Рус" (титул, равный императорскому).
2. "Главы глав", "светлые князья" (князья союзов племен).
3. "Всякое княжье" -- князья отдельных племен.
4. "Великие бояре".
5. "Бояре", "мужи", "рыцари" (персидское "моровват").
