Б.А.Рыбаков. Рождение Руси
---------------------------------------------------------------
Книга предоставлена: Роман Савченко;
OCR: Станислав "2nd flloor" Кретов http://sign.h11.ru/
---------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ
ОТ АВТОРА
НАЧАЛО РУСИ
"ОТКУДУ ЕСТЬ ПОШЛА РУСЬСКАЯ ЗЕМЛЯ?"
Происхождение и древнейшие судьбы славян
Происхождение Руси
ОБРАЗОВАНИЕ ГОСУДАРСТВА РУСИ
РУСЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ (IX -- СЕРЕДИНА X ВЕКА)
Полюдье
Сбыт полюдья
УКРЕПЛЕНИЕ ДЕРЖАВЫ
РАСЦВЕТ КИЕВСКОЙ РУСИ
ВЛАДИМИР КРАСНОЕ СОЛНЫШКО
ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ И ЯРОСЛАВИЧИ
Феодальный замок XI--XII веков
Народные массы. "Смерды" и "ремественники"
Восстание в Киеве в 1068 году
УСОБИЦЫ И ЕДИНСТВО (КОНЕЦ XI - НАЧАЛО XII ВЕКА)
Князья "Гориславичи" и киевское восстание 1113 года
Владимир Мономах -- боярский князь (1053--1113--1125 годы)
РОЖДЕНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ КНЯЖЕСТВ
СУВЕРЕННЫЕ ФЕОДАЛЬНЫЕ ЗЕМЛИ
Источники
ЮЖНОРУССКИЕ КНЯЖЕСТВА В XII -- НАЧАЛЕ XIII ВЕКА
Киевское княжество
Черниговское и Северское княжества
Галицко-Волынские земли
СЕВЕРОРУССКИЕ КНЯЖЕСТВА В XII -- НАЧАЛЕ XIII ВЕКА
Полоцкое княжество
Смоленское княжество
Новгород Великий
Владимиро-Суздальское княжество
КУЛЬТУРА РУСИ IX - XIII ВЕКОВ
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ РУСИ И РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ IX--XIII ВЕКОВ
Рыбаков Б.А.
Рождение Руси. М.: "АиФ Принт", 2003. -- 447 с.: ил. -- (Серия "Русь
многоликая").
Перу известного археолога и историка с мировым именем, академика Б.А.
Рыбакова (1908--2001) принадлежат фундаментальные работы по истории России,
исследованию происхождения древних славян, начальных этапов становления
русской государственности, Киевской Руси IX--XIII веков, развития ремесел,
архитектуре древних городов, живописи и литературе, верованиям древних
славян.
В основу книги "Рождение Руси" положена изданная в 1982 году к
1500-летию Киева книга Б.А. Рыбакова "Киевская Русь и русские княжества
IX--XIII веков".
ОТ АВТОРА
Киевская Русь IX--XII веков -- это, во-первых, колыбель
государственности трех братских народов -- русских, украинцев и белорусов, а
во-вторых, это одна из крупнейших держав средневековой Европы, игравшая
важную историческую роль в судьбах народов и государств Запада, Востока и
отдаленного Севера.
От сравнительно небольшого союза славянских племен Среднего Поднепровья
(истоки этого союза уходят во времена Геродота) Русь выросла до огромной
державы, объединившей как все восточнославянские племена, так и ряд
литовско-латышских племен Прибалтики и многочисленные финно-угорские племена
северо-востока Европы.
Сложение русской государственности не сопровождалось оттеснением или
истреблением тех лесных племен, с которыми соприкасались в своих походах за
данью дружинники киевских князей тысячу лет тому назад: литовцы и карелы,
мордва и латыши, эстонцы и чуваши -- все они в свое время были вовлечены в
важный процесс первичной феодализации в системе Киевской Руси.
Молодое государство Русь, обозначившееся в начале IX века, очень скоро
стало известным во всех концах Старого Света: английские, норвежские и
французские короли стремились завязать брачные связи с великими князьями
Киева; Византийская империя была постоянным торговым контрагентом Руси, а на
востоке русские купцы плавали по всему "Хорезмийскому" (Каспийскому) морю и
с верблюжьими караванами доходили до Багдада и Балха (современный
Афганистан).
Шведские искатели приключений -- варяги -- стремились проникнуть на
Русь и примкнуть к русским заморским экспедициям или наняться на службу к
киевскому князю.
Русский летописец Нестор в своем бессмертном историческом труде
"Повесть временных лет" показал хорошее знание тогдашнего мира от Британии
на западе до Китая на востоке, упоминая и индийских брахманов, и далекую
Индонезию ("Островницы"), находящуюся "на краю земли".
Люди Киевской Руси очень быстро овладели византийской и
западноевропейской культурой, и русские города явились соучастниками
создания общеевропейского романского художественного стиля.
К середине XII века необъятное государство Русь созрело настолько, что
породило полтора десятка самостоятельных княжеств, равнявшихся каждое
крупному западноевропейскому королевству. Этот процесс можно сравнить с
развитием многодетной семьи, в которой к известному сроку подросли
выхоженные семьею взрослые сыновья, готовые к самостоятельной жизни. Киев
остался номинально "матерью городов русских", как называли его летописцы, но
наряду с ним поднялись такие города-столицы, как Чернигов, Владимир
Волынский, Галич, Новгород, С3моленск, Владимир Суздальский, Ростов, Полоцк,
Рязань, Туров и др.
В городах развивалось ремесло, создавались свои художественные и
литературные школы, воздвигались великолепные здания, построенные с таким
умелым расчетом, что, простояв 700--800 лет и выдержав испытание временем,
они вошли и в нашу эпоху как образцы древнего зодческого искусства, овеянные
романтикой родной старины.
К началу XIII века русские земли находились на одном уровне с
передовыми странами Европы, и только порабощение их Золотой Ордой,
длительное иноземное иго оттеснило Русь и задержало ее развитие на два-три
столетия.
Важность и необходимость изучения Киевской Руси как первого
государственного образования, сплотившего многие десятки племен и народов и
поднявшего их от примитивной первобытности к высокоорганизованной феодальной
державе, вполне осознавалась уже нашими предками: "Повесть временных лет"
Нестора, созданная в начале XII века, копировалась и размножалась
переписчиками на протяжении более 500 лет. Грамотная часть царской России
изучала и хорошо знала историю княжеских династий, войны князей,
деятельность епископов и патриархов, царские законы и установления... А знал
ли неграмотный народ о существовании в далеком тысячелетнем прошлом какой-то
Киевской Руси?
В 1860 году сосланный царским правительством на Север П. Н. Рыбников
сделал открытие мирового значения, равное открытию исландских саг или
финно-карельской "Калевалы": оказалось, что на далекой северной окраине
России, под Архангельском, на Северной Двине и на берегах "Студеного моря"
(Ледовитого океана), еще сохранились в живой памяти поэтические сказания о
делах и подвигах людей Киевской Руси. Неграмотные сказители былин-"старин"
бережно передавали из поколения в поколение торжественные, как гимны,
сказания о Владимире Красное Солнышко, о борьбе с печенегами и половцами, о
Добрыне Никитиче и крестьянском сыне Илье Муромце, о мужественной обороне
родной земли, о смелости и благородстве русских богатырей... Перед
крестьянами и рыбаками времен Достоевского и Льва Толстого, жившими "за
тридевять земель" от Киева и южнорусских степей, вставали картины цветущего
государства X--XI веков, его сложной напряженной жизни, когда приходилось и
целинную пашню поднимать, и плыть на кораблях в заморские края, и
прокладывать "дороги прямоезжие" через девственные леса, и всегда быть
готовым покинуть пиршественный стол ради смертного боя со внезапно, как Змей
Горыныч, налетевшим врагом...
Память простого народа, сохранившего в устной передаче почти до наших
дней былины о важнейших делах Киевской Руси, является для нас мудрым наказом
изучать это славное эпическое прошлое нашей Родины во всей полноте и
многообразии доступных нам исторических источников.
НАЧАЛО РУСИ
[здесь карта из файла map1.jpg]
"ОТКУДУ ЕСТЬ ПОШЛА РУСЬСКАЯ ЗЕМЛЯ?"
Киевская Русь IX--XII веков -- огромное феодальное государство,
раскинувшееся от Балтики до Черного моря и от Западного Буга до Волги. Оно
было известно всему тогдашнему миру: короли Англии, Франции, Венгрии, Швеции
роднились с киевскими князьями; византийский император писал трактат "О
русах, приезжающих в Константинополь"; географы стран арабского Халифата
расспрашивали капитанов и караван-башей о далеком Киеве и заносили в свои
книги по географии мира ценные сведения о стране русов, о путях к ней и о ее
городах.
Эпоха Киевской Руси была переломной почти для всех народов Восточной
Европы. Долгие века классовое общество географически ограничивалось узкой
прибрежной полосой в Причерноморье, где после воспетого в мифах похода
аргонавтов возникли греческие города-полисы: Ольвия, Херсонес, Боспор,
Танаис, Фанагория и другие. На север от этой полосы простирались безбрежные
степи и бесконечные леса, населенные сотнями разных племен, живших еще на
стадии варварской первобытности. Недаром Цицерон говорил, что античные
города -- это всего лишь "узорчатая кайма на варварской одежде". Если
использовать эту метафору, то время Киевской Руси, сложившейся через тысячу
лет после Цицерона, оказалось временем, когда варварская Восточная Европа
скинула старые одежды и нарядилась в новые, где "узорчатая кайма"
цивилизации стала значительно более широкой.
Киевской Руси предшествовала тысячелетняя медлительная жизнь
разрозненных славянских, финно-угорских и латышско-литовских племен,
постепенно и малоприметно совершенствовавших свое хозяйство и социальную
структуру на необозримых пространствах лесостепи и лесов Восточной Европы.
В XII веке Киевская Русь достигла такого высокого уровня развития, что
со временем положила начало полутора десяткам самостоятельных, суверенных
феодальных государств, подобных западноевропейским королевствам. Крупнейшие
из них -- княжества Владимирское, Рязанское, Киевское, Черниговское,
Смоленское, Галицко-Волынское, Полоцкое, феодальные республики Новгорода и
Пскова. Уже одно перечисление этих новых государств XII--XIV веков
воскрешает в нашей памяти блестящие страницы истории русской культуры:
киевские летописи и "Слово о полку Игореве", владимиро-суздальское
белокаменное зодчество с его резным узорочьем, новгородские берестяные
грамоты и сокровища софийской ризницы. Нашествие Батыя и ордынское иго
обескровили русскую культуру, нарушили единство древнерусской народности, но
успехи, достигнутые в эпоху Киевской Руси, позволили сохранить здоровую
основу культуры и преодолеть последствия завоевания.
Историческое значение Киевской Руси явствует из того, что летопись
жизни Киевского государства, которую вели несколько поколений хронистов, а
завершил знаменитый Нестор, переписывалась в русских городах на протяжении
пяти столетий! В тяжелые времена иноземного владычества "Повесть временных
лет" была не только воспоминанием о минувшем могуществе, но и примером
государственного единства, патриотического противостояния тысячеверстной
полосе воинственных степняков.
В конце XV века, когда десятки русских княжеств, преодолевая феодальную
раздробленность, объединялись вокруг Москвы, великий князь московский Иван
III придумал торжественный обряд венчания на царство и приказал изготовить
шапку Мономаха, новую корону российского царства, которая должна была
воскрешать память о Киевской Руси, об апогее этого государства при киевском
князе Владимире Всеволодиче, внуке византийского императора Константина
Мономаха. Спустя полвека царь всея Руси Иван Грозный еще раз напомнил об
исторических связях с Киевской Русью: царский трон в кафедральном Успенском
соборе Москвы был помещен под резной шатер, для которого скульптор изготовил
барельефы с изображением деяний того же Владимира Мономаха. Но, пожалуй,
самым главным доказательством живой связи с Киевской Русью являются русские
народные "старины"-былины.
В середине XIX века на далеком архангельском севере были обнаружены
исследователями сказители старинных эпических песнопений, знавшие по устной
передаче и Владимира Святославича (980--1015 годы) и Владимира Мономаха
(1113--1125 годы), которых они объединяли в обобщенном эпическом образе
"ласкова князя Володимира Красное Солнышко стольнокиевского". Богатырские
былины знают тех князей, которые защищали народ от печенежских и половецких
набегов и "много поту утерли за землю Русскую". Многие другие князья,
прославленные придворными летописцами, в народной памяти не удержались. В
былинах нет имени Святослава, которого киевляне упрекали в том, что он
"чужой земли ищет, а свою охабив"; нет Ярослава Мудрого, зачинщика усобиц,
нанимавшего буйных варягов для войны с родным отцом; нет Юрия Долгорукого,
штурмовавшего Киев в борьбе с племянниками, нет и других князей, забывавших
общерусские интересы в пылу кровавых междоусобий.
Историк Б. Д. Греков, создавший первый марксистский труд по Киевской
Руси, справедливо назвал былины устным учебником родной истории. В этом
учебнике не просто повествуется о прошлом, но здесь отобрано важнейшее,
прогрессивное, воспеты те герои-символы, которые обозначали строительство
державы, оборону Руси от внешнего врага.
Крестьяне царской России, удаленные от Киева на тысячи верст, знали о
Киевской Руси и из поколения в поколение передавали торжественные, как
гимны, напевы былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, делах Руси
тысячелетней давности.
Научное изучение Киевской Руси не отличалось такой стройностью и
логичностью, как народная память о тех отдаленных временах. Историки
XVII--XVIII веков стремились связать историю славян с судьбами других
народов, обитавших некогда в южной половине Восточной Европы, но у них было
слишком мало данных для обрисовки истории скифов, сарматов и иных народов,
вскользь упоминаемых авторами, доступными для наших первых историографов. А
что касается происхождения славян, то здесь историки оказывались перед
средневековым представлением, почерпнутым из Библии: все народы происходят
от тех "семидесяти двух язык", которые образовались после того, как
рассердившийся на людей бог разрушил "столп вавилонский" и разделил
строивших его людей на разные народы.
Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни
было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких
княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у
северогерманских племен. Славяне IX--X веков были признаны "живущими
звериньским образом" (выражение летописи), а строителями и создателями
государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов,
нанимавшиеся на службу к разным властителям и державшие в страхе Северную
Европу. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера
родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией, хотя
вся сумма норманистических высказываний за два столетия не дает права не
только на наименование норманнизма теорией, но даже гипотезой, так как здесь
нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов. Норманнизм как
объяснение происхождения русской государственности возник на основе довольно
беззастенчивой априорности, предвзятости, пользовавшейся отдельными,
вырванными из исторического контекста фактами и "забывавшей" обо всем
противоречащем априорной идее. Более ста лет тому назад вышло монументальное
исследование С. Гедеонова "Варяги и Русь", показавшее полную
несостоятельность и необъективность норманнской теории, но норманнизм
продолжал существовать и процветать при попустительстве склонной к
самобичеванию русской интеллигенции. Противников норманнизма полностью
уравнивали со славянофилами, взваливая на них все ошибки славянофилов и их
наивное понимание действительности.
В бисмарковской Германии норманнизм был единственным направлением,
признаваемым за истинно научное. На протяжении XX века норманнизм все более
обнажал свою политическую сущность, используясь как антирусская, а затем и
как антимарксистская доктрина. Показателен один факт: на международном
конгрессе историков в Стокгольме (столице бывшей земли варягов) в 1960 году
вождь норманнистов А. Стендер-Петерсен заявил в своей речи, что норманнизм
как научное построение умер, так как все его аргументы разбиты,
опровергнуты. Однако вместо того чтобы приступить к объективному изучению
предыстории Киевской Руси, датский ученый призвал... к созданию
неонорманнизма.
Основные положения норманнизма возникли тогда, когда и немецкая и
русская наука находились еще в младенческом состоянии, когда у историков
были весьма туманные представления о сложном многовековом процессе рождения
государственности. Ни система славянского хозяйства, ни длительная эволюция
социальных отношений не были известны ученым. "Экспорт" государственности из
другой страны, осуществленный двумя-тремя воинственными отрядами, казался
тогда естественной формой рождения государства.
Остановимся на нескольких противоречиях между фактами и построениями
норманнистов.
1. Говоря о создании Киевской Руси норманнами-варягами, обычно приводят
как параллель основание норманнами королевств на морских берегах в Северной
Франции, Ломбардии, Сицилии. Норманны (шведы, датчане, норвежцы) были
превосходными мореходами и действительно покоряли прибрежное население, но
достаточно одного взгляда на карту Европы, чтобы осознать полную
противоположность ситуации в океанско-средиземноморских землях и на Великой
Русской равнине.
Северные эскадры использовали преимущества внезапности морского
нападения и кратковременного численного превосходства над жителями
приморских городов.
На востоке же варягам, для того чтобы добраться до славянских земель,
нужно было войти в Финский залив, где их флотилия просматривалась с берега
(подтверждено летописью для 1240 года), а затем им предстоял
пятисоткилометровый (!) путь по рекам и озерам против течения Невы, Волхова,
Ловати. Ни о какой внезапности не могло быть и речи.
На всем протяжении пути ладьи норманнов могли простреливаться местным
населением с обоих берегов. В конце этого пути перед мореходами двумя
преградами вставали водоразделы: балтийско-ладожский и
балтийско-черноморский. Приходилось ставить корабли на катки и посуху,
волоком вкатывать их на гребень водораздела, тащить 30--40 километров по
земле. Победоносные мореплаватели здесь становились беспомощными и
беззащитными. Только дотащив свои ладьи до Смоленска, они оказывались на
прямом пути в Киев (оставалось еще около 500 километров), но и здесь, на
Днепре, они были легко опознаваемы и уязвимы.
Варяги появились в Восточной Европе тогда, когда Киевское государство
уже сложилось, и для своих торговых экспедиций на Восток они использовали
дальний обходный путь через Мету, Шексну и Верхнюю Волгу, огибавший с
северо-востока владения Киевской Руси. На этом периферийном маршруте
известны клады монет и курганы с захоронениями варягов.
2. Сфера реального проникновения отрядов варягов-шведов в
славяно-финские земли ограничена тремя северными озерами: Чудским, Ильменем
и Белоозером.
Столкновения с местным населением происходили с переменным успехом: то
"находникам варягам" "приходяще из замория" удавалось взять дань со славян и
чуди, то местные племена "изгънаша варягы за море и не даша им дани".
Единственный раз за все средневековье предводителю варяжского отряда
совместно с северными славянами удалось обманным путем, прикинувшись
хозяином купеческого каравана, захватить на некоторое время власть в Киеве,
убив законного князя. Этот предводитель, Олег, объявленный создателем и
строителем государства Руси (его воины стали называться "русью" лишь после
того, как попали в русский Киев), достоверно известен нам только по походу
на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В успешном
походе, кроме варягов, участвовали войска девяти славянских племен и двух
финно-угорских (марийцы и эстонцы).
Поведение Олега после взятия контрибуции с греков крайне странно и
никак не вяжется с обликом строителя державы -- он просто исчез с русского
горизонта: сразу же после похода "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу.
Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того
умре". Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге.
Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил.
3. Варяги использовались на Руси в X--XI веках как наемная военная
сила. Князь Игорь в 942 году "посылал по варяги за море, приглашая их идти
войной на греков". Нанимали варягов Святослав и его сын Владимир. Когда
наемники предъявили Владимиру слишком наглые требования в 980 году, князь
отослал их за пределы Руси, предупредив византийского императора: не держи
варягов в своем городе, чтобы они не натворили тебе бед, как было здесь. Но
рассредоточь их, а сюда (в Русь) "не пущай ни единого".
Варягов нанимали на грязные убийства: варяги закололи князя Ярополка в
городе Родне; варяги убили князя Глеба. Против бесчинства наемных варягов в
Новгороде была направлена Русская Правда, ставившая варяга-обидчика в
неполноправное положение по сравнению с обиженным новгородцем: новгородцу
суд верил на слово, а иноземец должен был представить двух свидетелей.
4. Если признать варягов создателями государственности для "живущих
звериньским образом" славян, будет крайне трудно объяснить то
обстоятельство, что государственным языком Руси был не шведский, а русский.
Договоры с Византией в X веке заключались посольством киевского князя, и,
хотя в составе посольства были и варяги русской службы, писались они только
на двух языках -- греческом и русском, без каких бы то ни было следов
шведской терминологии. Более того, в шведских средневековых документах сбор
дани обозначался заимствованным варягами из русского языка словом "полюдье"
(poluta), что с несомненностью свидетельствует о первичности у славян такого
раннегосударственного действия, как сбор полюдья.
Кстати, о "звериньском образе" жизни славян. Летописец Нестор, живший в
эпоху Мономаха, применил эти слова не к своим современникам, а к славянам
значительно более раннего времени (до нашествия хазар в VII веке), и говорил
он не о всех славянах, а лишь о лесных племенах, действительно сохранявших
много первобытных черт в своем быту. Этим лесовикам летописец
противопоставил "мудрых и смысленных полян", явившихся действительными
создателями своего государства.
5. Проверяя тенденциозно отобранные норманнистами аргументы, следует
обратить внимание на то, что тенденциозность появилась в самих наших
источниках, восходящих к "Повести временных лет" Нестора.
Как доказал в свое время превосходный знаток русского летописания А. А.
Шахматов, историческое сочинение Нестора (около 1113 года) претерпело
двукратную переработку, и оба раза переработка велась враждебной Нестору
рукой. Для того чтобы правильно понять дух этих переделок, нам следует
ознакомиться с ситуацией в Киеве на рубеже XI--XII веков.
В 1093 году умер великий князь Всеволод, младший сын Ярослава Мудрого.
Последние годы его княжения Русью фактически управлял сын больного Всеволода
-- Владимир Мономах. Хороший полководец, разумный правитель, образованный
писатель, Мономах рассчитывал после смерти отца удержать киевский престол в
своих руках, но киевское боярство, недовольное опорой Владимира на своих
тиунов и военных слуг, пригласило представителя старшей ветви Ярославичей --
князя Святополка Изяславича. Началось двадцатилетнее соперничество двух
двоюродных братьев -- Святополка и Владимира. Нестор был придворным
летописцем Святополка и писал в Киево-Печерском монастыре.
Когда Святополк умер в 1113 году, киевское боярство в разгар народного
восстания пригласило (в обход княжеского династического старшинства)
Владимира Мономаха на великокняжеский стол. Став путем избрания великим
князем киевским, Мономах занялся государственной летописью Нестора; она была
изъята из Печерского монастыря и передана в придворный монастырь Владимира
Мономаха -- Выдубицкий, где ее переделкой занялся игумен Сильвестр,
оставивший свою запись в летописи под 1116 годом.
Очевидно, переделка не удовлетворила Мономаха, и он поручил, как
справедливо полагал Шахматов, окончательную отделку истории Руси своему
старшему сыну Мстиславу, которая и была завершена около 1118 года.
Переделка труда Нестора велась в двух направлениях: во-первых,
редактировалась в духе Мономаха актуальная часть летописи, описывавшая дела
Святополка и события последних десятилетий, а во-вторых, была основательно
переработана вводная историческая часть "Повести временных лет". Нестор был
киевлянином и в основу своих изысканий положил вопросы, связанные со
славянским югом, с Киевом и поляно-русским Поднепровьем, углубившись до
V--VI веков нашей эры. Его последним, наиболее решительным редактором был
князь Мстислав, внук английского короля, зять шведского короля, с отрочества
воспитанный новгородским боярством (и женившийся вторым браком на
новгородской боярышне). Для него эпические легенды о призвании князей были
знакомым сюжетом, применявшимся к истории разных северных королевств. Для
него Новгород и варяжский Север являлись естественной жизненной средой, а
киевское боярство, двадцать лет не признававшее его отца, -- враждебной
силой.
Переделывая русскую историю на свой лад, князь Мстислав искусственно
выдвинул Новгород на первое место, заслонив им Киев, неправомерно перенес
зарождение русской государственности далеко на север и вплел в повествование
варягов-завоевателей, варягов-организаторов. В привлечении к русской истории
легенды о добровольном призвании варягов славянофинскими племенами Севера (в
ту пору, когда "въста род на род") нельзя не видеть отголоска событий 1113
года, когда отец Мстислава Владимир Мономах был приглашен в Киев из другой
земли во время восстания и мятежа.
Редактор-норманнист многое исказил я тексте Нестора, ввел в его
"Повесть" много грубоватых вставок, диссонирующих с первоначальным текстом.
Так появилась генеалогическая несуразица, и князь Игорь Старый (которого
автор середины XI века считал родоначальником киевской династии) превратился
в сына Рюрика, младенцем привезенного в Киев, в котором его "отец" ни разу
не был. Так появился в летописи подозрительный перечень славянских племен,
будто бы покоренных Олегом, перечень с подозрительной хронологией. Так
возникло нелепое отождествление варягов с русью, которое ничего иного не
означало, кроме того, что если варяги оказывались в столице Руси, в Киеве,
если поступали на русскую службу, то их и считали русью, включали в состав
людей русской державы.
В настоящее время историческая наука не может довольствоваться отдельно
извлеченными из источников фразами и произвольным, предвзятым толкованием
их. Необходима широкая система, основанная, во-первых, на тщательном анализе
всех видов источников, во-вторых, на историческом синтезе всех полученных
данных. Кроме того, совершенно необходим несравненно больший хронологический
диапазон исследований: если для примитивного понимания процесса рождения
государственности как волеизъявления сословия воинов можно было
довольствоваться хронологизированной частью летописи (начинавшей историю
Руси с 850--860-х годов), то для марксистско-ленинской науки необходимо
ознакомление с длительным, тысячелетним процессом созревания
первобытно-общинного строя и его закономерного, не зависящего от наличия или
отсутствия сторонних разбойничьих наездов перехода к классовым
(рабовладельческим или феодальным) отношениям.
Происхождение и древнейшие судьбы славян
В общей форме положения норманнистов сводятся к двум тезисам:
во-первых, славянская государственность создана, по их мнению, не славянами,
а европейцами-варягами, во-вторых, рождение славянской государственности
происходило не на киевском лесостепном Юге, а на новгородском болотистом и
неплодородном Севере.
Ошибочность первого тезиса доказывается прежде всего анализом
письменных источников XI--XII веков и выявлением четко обозначенной
тенденциозности одного из направлений редакторской работы над "Повестью
временных лет" (А. А. Шахматов). Кроме того, проверка степени достоверности
проваряжской тенденции может быть произведена по всей сумме материалов,
обрисовывающих тот длительный процесс развития славянской первобытности,
который привел к созданию Киевской Руси.
Второй тезис о более прогрессивном развитии Севера по сравнению с Югом
легко может быть проверен по той же самой сумме объективных материалов об
эволюции хозяйства, социальных отношений, о соотношении темпа общественного
развития в разных экологических условиях и, наконец, о конкретных связях
разных участков обширного славянского мира с другими народами и
государствами древности.
Для той и для другой проверки нам в равной степени необходимо знать,
какую территорию занимали славянские племена в догосударственное время, как
и в какое время изменялась область славянского расселения. Определив это, мы
сможем привлечь обильные археологические материалы, которые обрисуют нам
общие черты, локальные различия и уровень наиболее передовых районов, где
ранее всего должна была закономерно возникнуть (и возникала) славянская
государственность.
Одним словом, первым вопросом, без решения которого мы не можем
приступить к анализу процесса превращения первобытного общества в классовое,
является вопрос о происхождении славян в его географическом, территориальном
аспекте; где жили "первославяне", какие народы были их соседями, каковы были
природные условия, какими путями шло дальнейшее расселение славянских племен
и в какие новые условия попадали славяне-колонисты?
Славянские народы принадлежат к древнему индоевропейскому единству,
включающему такие народы, как германские, балтийские (литовско-латышские),
романские, греческие, кельтские, иранские, индийские ("арийские") и другие,
раскинувшиеся еще в древности на огромном пространстве от Атлантического
океана до Индийского и от Ледовитого океана до Средиземного моря.
Четыре-пять тысяч лет тому назад индоевропейцы занимали еще не всю Европу и
не заселили еще Индостан; приблизительным геометрическим центром
первоначального индоевропейского массива была северо-восточная часть
Балканского полуострова и Малая Азия. Те племена, из которых путем
постепенной консолидации образовались праславяне, обитали почти на краю
индоевропейских пространств, севернее горного барьера, который отделяет
Южную Европу от Северной и тянется от Альп на восток, завершаясь на востоке
Карпатами.
Когда мы говорим о происхождении того или иного народа, то сталкиваемся
с целым рядом предположений, легенд, гипотез. Отдаленный во времени
медленный процесс протекал почти неуловимо для нас. Но некоторые вопросы все
же необходимо поставить: первый -- происходило ли формирование народа путем
размножения и расселения одного племени из какого-то незначительного
пространства, или же народ формировался путем сближения родственных соседних
племен? Второй вопрос: какие общие (в данном случае -- общеевропейские)
события могли стимулировать обособление ряда племен от общеиндоевропейского
массива и их консолидацию в больших масштабах?
На первый вопрос следует ответить, что главной образующей силой была
стихийная интеграция более или менее родственных племен. Но, разумеется,
имело место и естественное размножение, филиация племен, и колонизация новых
пространств. Филиация племен уплотняла этнический массив, заполняла
промежутки между старыми "материнскими" племенами и, конечно, содействовала
упрочению этого массива, но не размножение одного-единственного племени
создавало народ.
С общеевропейскими событиями дело обстояло так: на рубеже III--II
тысячелетий до нашей эры в северной половине Европы (от Рейна до Днепра)
усиливается скотоводческое пастушеское хозяйство, быстро возникает
имущественное и социальное неравенство. Крупный рогатый скот становится
символом богатства (в старом русском языке "скотница" -- казна), а легкость
отчуждения стад ведет к войнам и неравенству племен и их вождей. Первобытное
равенство нарушилось.
Открытие меди и бронзы привело к межплеменной торговле, которая усилила
внутренние процессы дифференциации. Археологически эта эпоха обозначена
"культурой шаровых амфор", резко отличающейся от предшествующих, более
примитивных культур. Начавшаяся повсеместно борьба за стада и пастбища
привела к широчайшему расселению пастушеских племен ("культура шнуровой
керамики") не только по Центральной, но и по Восточной Европе вплоть до
Средней Волги.
Все это происходило с племенами, являвшимися предками балтов, славян и
германцев. Расселение велось отдельными, самостоятельно действующими
племенами. Об этом можно судить по необычайной пестроте и чересполосности
скотоводческой терминологии в Восточной Европе.
В момент расселения -- первая половина II тысячелетия -- еще не было ни
славянской, ни германской, ни балтской общности; все племена перемешивались
и меняли соседей в процессе медлительного движения.
Примерно к XV веку до нашей эры расселение прекратилось. Вся зона
европейских лиственных лесов и лесостепей была занята этими разными по месту
прежнего жительства индоевропейскими племенами. Началась новая, уже оседлая
жизнь, и постепенно на первое место в хозяйстве стало выходить земледелие. В
новом географическом раскладе новые соседи стали налаживать связи,
выравнивать особенности племенных диалектов и создавать впервые на большом
пространстве новые, родственные друг другу языки: в западной части
получивший название германского, в срединной части -- славянского, а в
северо-восточной -- латышско-литовского. Названия народов появились позднее
и не связаны с этой эпохой первичной консолидации родственных племен вокруг
трех разных центров: западного (германского), восточного (балтского) и
срединного (славянского).
В научном поиске древнейших судеб славянства первое место принадлежит
лингвистике. Лингвисты определили, во-первых, что отмежевание праславянских
племен от родственных им соседних индоевропейских племен произошло примерно
4000--3500 лет назад, в начале или в середине II тысячелетия до нашей эры.
Во-вторых, по данным языка лингвисты установили, что соседями славян из
индоевропейских народов были германцы, балтийцы, иранцы, дако-фракийцы,
иллирийцы, италики и кельты. Очень важно третье утверждение лингвистов: судя
по общим всем славянским народам обозначениям элементов ландшафта,
праславяне проживали в зоне лиственных лесов и лесостепи, где были поляны,
озера, болота, но не было моря; где были холмы, овраги, водоразделы, но не
было высоких гор. Однако природные зоны, отвечающие этим лингвистическим
определениям, размещены в Европе шире, чем можно предполагать славянскую
прародину; праславяне занимали лишь часть такого пространства, которое
отразилось в их древних наречиях.
У ученых появилось два варианта определения прародины: одни
исследователи полагали, что первичной областью праславян является лесостепь
и леса Среднего Поднепровья с Киевом во главе, а другие считали, что
прародина размещалась западнее, на Висле, и доходила до Одера; этот вариант
условно можно назвать висло-одерским. Оба варианта полностью удовлетворяли
требованиям лингвистов. Нужно было искать дополнительные данные для выбора
между двумя предложенными гипотезами. |
Польский археолог Стефан Носек, сторонник висло-одерского варианта
("автохтонист", считавший, что славяне автохтонны на территории Польши),
предложил обратиться к археологическим материалам топ) именно времени, когда
праславяне, по данным лингвистов, впервые отпочковались от индоевропейских
соседей. Это было вполне разумное предложение. Внимание археологов было
привлечено так называемой тшинецкой культурой XV--XII веков до нашей эры.
которая была хорошо известна на территории Польши между Вислой и Одером.
Носек написал статью с громким названием "Триумф автохтонистов".
Казалось, что выбор между двумя равноправными (по данным лингвистики)
гипотезами сделан на основе такого объективного материала, как
археологический. Но вскоре выяснилось благодаря работам другого польского
археолога, Александра Гардавского, и работам ряда украинских археологов, что
тшинецкая культура вовсе не замыкается в границах только одного западного,
висло-одерского, варианта, а распространяется и на пространство восточнее
Вислы, вплоть до Днепра, переходя частично и на левый его берег. Тем самым
обращение к археологическим материалам, изученным в достаточной мере, решило
спор в пользу объединения обоих вариантов.
Прародину славян в расцвет бронзового века следует размещать в широкой
полосе Центральной и Восточной Европы. Эта полоса протяженностью с севера на
юг около 400 километров, а с запада на восток около полутора тысяч
километров располагалась так: ее западная половина подпиралась с юга
европейскими горами (Судетами, Татрами, Карпатами), а на севере доходила
почти до Балтийского моря. Восточная половина праславянской земли
ограничивалась с севера Припятью, с юга верховьями Днестра и Южного Буга и
бассейном Роси. Восточные границы менее ясны: тшинецкая культура здесь
охватывала Средний Днепр и низовья Десны и Сейма.
Жили славяне небольшими деревнями, расположенными в два порядка.
Хозяйство велось на основе четырех отраслей: земледелия, скотоводства,
рыболовства и охоты. Орудия труда -- топоры, ножи, серпы -- делались еще из
камня. Бронза применялась главным образом для украшений, а из хозяйственного
инвентаря только для долот, нужных в деревянном строительстве.
Погребальный обряд был связан с идеей переселения душ: телам умерших
придавали позу эмбриона, как бы подготавливая покойника ко второму рождению.
Социальные различия не прослеживаются.
Наиболее богатым районом (его иногда выделяют в особую, комаровскую,
культуру) были земли в Прикарпатье, где имелись залежи соли, высоко
ценившейся в первобытную эпоху. Археологические памятники
тшинецко-комаровской культуры образуют несколько отдельных скоплений,
которые, возможно, являлись землями союзов соседствующих друг с другом
славянских племен.
Славянские союзы племен известны нам по Нестору; те "племена", которые
он упоминает в своей "Повести", как показали советские ученые (П.Н.
Третьяков), являются не первичными племенами, а союзами нескольких
безымянных племен: поляне, радимичи, висляне и др.
Необходимо отметить, что написание названий этих союзов племен резко
различается по географическому принципу: все союзы племен в пределах
очерченной выше прародины обозначены или именами типа "поляне", "мазовшане",
или же архаичными именами вроде "хорваты", "север". Патронимических названий
на территории прародины нет.
Славяне еще на рубеже нашей эры (а может быть, и ранее?) начали
расселение из прародины. И вот в новых, колонизированных славянами областях
встречается уже иная, новая форма названий с патронимической основой:
"радимичи" ("происходящие от Радима", "подвластные Радиму"), "вятичи",
"бодричи" и т. п.
В колонизированных областях иногда встречается исконная форма на
"...ане", "...яне", что может быть связано с именами мелких первичных
племен, вовлеченных в процесс колонизации, но, как уже говорилось, на всей
обширной территории славянской прародины (и только на ней!) патронимической
формы нет, что полностью подтверждает правильность отождествления прародины
с ареалом тшинецкой культуры XV--XII веков до нашей эры.
На протяжении II--I тысячелетий до нашей эры этническая картина Европы
менялась не только в связи с колонизацией славян или кельтов (двигавшихся с
запада на юго-восток), но и в связи с созданием новых центров притяжения.
Применительно к массиву славянских племен (до колонизации на северо-восток)
следует учесть образование двух центров притяжения: один из них
соответствовал основной территории прежней "культуры шаровых амфор" и
охватывал часть славянских, часть германских и часть кельтских племен, а
другой находился вне славянской прародины, в скифском Причерноморье, и
вовлекал в сферу своего влияния только юго-восточную часть славян,
проживавших в плодородной лесостепи.
Южнобалтийская по своему географическому положению новая разноплеменная
общность отражена археологически в так называемой лужицкой культуре. Ее ядро
составляли западные славянские племена (территории современной Польши), но в
нее входили и соседние кельты, являвшиеся, очевидно, гегемонами в этом
большом соединении племен, и какая-то часть германских племен по Эльбе.
Вполне возможно, что именно эта общность получила в то время название
"венеты" или "венеды", которое первоначально обозначало конгломерат
разноязычных племен, живших интенсивной общей исторической жизнью, а в
дальнейшем (примерно к рубежу нашей эры), когда кельтские и германские
окраинные племена лужицкой культуры вошли в больший контакт со своими
основными сородичами, наименование "венеты -- венеды" сохранилось за
западнославянскими племенами. У древних писателей (Плиния, Тацита) именем
венедов называются славянские племена.
Присмотримся к тому, что происходило в восточной половине славянского
мира. Еще до появления скифов-иранцев в степях Восточной Европы здесь, на
краю степи, в удобной для земледелия лесостепной зоне, защищенной от
степняков островами лесных массивов, на старой территории тшинецкой
праславянской культуры, местное славянское население прогрессивно
развивается. На рубеже И--I тысячелетий до.нашей эры появляется плужное
земледелие, резко поднявшее всю систему хозяйства и позволившее к VI--V
векам до нашей эры перейти к систематическому экспорту хлеба в Грецию через
черноморский порт Ольвию, который греки называли торжищем борисфенитов
(днепрян).
Археологическим соответствием среднеднепровскому славянству в эпоху
этого подъема является так называемая чернолесская культура рубежа
бронзового и железного веков. Ее славянский характер непреложно следует из
работ известного советского лингвиста О. Н. Трубачева: составленная
Трубачевым карта архаичных славянских названий рек во всех деталях совпадает
с областью чернолесской культуры.
Вторым и чрезвычайно важным элементом прогресса было открытие железа.
Если в бронзовом веке племена, не располагавшие залежами меди и олова,
вынуждены были привозить металл издалека, то с открытием железа они
необычайно обогатились, так как тогда использовалась болотная и озерная
руда, имевшаяся в изобилии во всех славянских землях с их многочисленными
болотами, речками и озерами. По существу, славяне перешли в железный век из
каменного.
Перелом был весьма значителен. Он отразился и в древнем славянском
эпосе о богатырях-кузнецах, кующих гигантский плуг в 40 пудов и побеждающих
зловредного Змея, нападающего на славян. Под эпическим образом Змея
подразумевались кочевники-киммерийцы X--VIII веков до нашей эры, нападавшие
на славянские области Среднего Поднепровья. Киммерийцы были воинственными
племенами, наводившими страх на различные народы и государства от Ближнего
Востока до низовий Дуная. Обороняясь от них, славяне приобщились к событиям
мировой истории. Вплоть до наших дней по берегам рек, впадающих в Днепр,
сохранились как остатки древних огромных крепостей предскифского времени, в
которых славяне со своим имуществом и стадами могли оборониться во время
наездов киммерийского "Змея", так и остатки древних валов, носящих до сих
пор примечательное название "Змиевы валы".
Датировка этих валов неясна; они могли достраиваться и возникать вновь
во все то долгое время, когда пахарям приходилось обороняться от
степняков-кочевников и в глубокой древности, и в средние века.
Об этих валах тоже сохранились эпические предания, весьма архаичные по
форме: главным героем их является не богатырь-воин, как в позднейшем эпосе,
а богатырь-кузнец, тот, что выковал сорокапудовый плуг и научил людей пахать
землю плугом.
Волшебный кузнец не разрубает Змея мечом, как средневековый богатырь, а
своими кузнечными клещами захватывает его, запрягает в сказочный плуг и
пропахивает гигантские борозды -- "Змиевы валы", которые тянутся "аж до
Киева".
Начало I тысячелетия до нашей эры следует считать временем, когда
славянские племена Среднего Поднепровья начинают свое историческое бытие,
отстаивают свою независимость, строят первые крепости, впервые сталкиваются
с враждебной степной конницей киммерийцев и с честью выходят из этих
оборонительных битв. Недаром именно к этому времени можно приурочить
создание первичных форм славянского героического эпоса, дожившего до начала
XX века (последние подробные записи сделаны украинскими фольклористами в
1927--1929 годах).
Ко времени прихода скифов в южнорусские степи, к VII веку до нашей эры,
славяне Среднего Поднепровья прошли уже большой исторический путь,
отраженный как в археологических материалах, так и в мифах и в героическом
эпосе. Мифы, сохранившиеся в русских, белорусских и украинских сказках (а
впервые записанные "отцом истории" Геродотом в V веке до нашей эры),
повествуют о трех царствах, из которых одно Золотое, о царе-Солнце (вспомним
Владимира Красное Солнышко), по имени которого назван весь народ, населяющий
эти царства.
Необычайно важны для нас сведения, сообщаемые Геродотом о Скифии. Под
Скифией этот внимательный писатель и путешественник понимал огромное и в
известной мере условное пространство в Восточной Европе, которое он
определял как квадрат, каждая сторона которого равнялась 20 дням пути
(примерно 700x700 километров); южная сторона квадрата опиралась на Черное
море.
Это пространство заселено разными племенами, говорящими на разных
языках, ведущими разное хозяйство и не подчиняющимися единому царю или
какому-либо племени-гегемону. Собственно скифы, давшие условное имя всему
квадрату, обрисованы Геродотом как степные скотоводы, кочующие в кибитках,
чуждые земледелию, не знающие оседлых поселений. Им противопоставлены жители
лесостепного Среднего Поднепровья -- земледельцы, вывозящие хлеб в Ольвию,
празднующие ежегодно весной праздник священного плуга, подаренного людям
богом неба. По отношению к этим "днепровцам-борисфенитам" Геродот делает
драгоценное примечание, говоря о том, что греки их ошибочно причисляют к
скифам, тогда как у них есть самоназвание -- "сколоты".
Три царства сколотов на Среднем Днепре и в соседней лесостепи (все они
в границах древней славянской прародины) хорошо соответствуют трем основным
группам, выявленным украинскими археологами среди древностей скифского
времени. Археологические материалы объясняют нам ошибку греческих торговцев,
перенесших на славян-сколотов общее имя скифов: в материальной культуре
славян-земледельцев ("скифов-пахарей") прослеживается много скифских черт.
Длительное соседство этой части славянства со скифо-сарматским иранским
миром сказалось и на языке: в восточнославянских языках много слов скифского
происхождения: "топор" (при славянском "секира"), "собака" (при славянском
"пес") и т. п.
Социальный строй среднеднепровских славян еще за полторы тысячи лет до
Киевской Руси оказался на пороге государственности. Об этом говорят не
только упоминания ско-лотских "царств" и "царей" Геродотом, но и
всаднические черты погребенных воинов и огромные "царские" курганы на
Киевщине, и импортная роскошь славянской знати.
По всей вероятности, славяне Среднего Поднепровья жили дружественно с
царскими скифами Причерноморья, что позволяло вести торг с приморскими
городами и заимствовать ряд бытовых черт у скифов-кочевников.
Славянство может гордиться тем, что один из уголков славянского мира,
Среднее Поднепровье, был описан Геродотом, по всей вероятности, по личным
впечатлениям: он не только видел славян-борисфенитов в Ольвии, но знал точно
протяженность земли борисфенитов (11 дней плавания по Днепру), знал вкус
воды в верховьях мелких рек, знал фауну лесостепи, записал те сказания о
трех братьях и трех царствах, которые до наших дней уцелели в волшебных
богатырских сказках. Он записал даже имена мифических
героев-родоначальников, которые тоже сохранились в восточно-славянском
фольклоре.
Славянство скифского времени не было единым, и для него нельзя найти
какой-либо единый "археологический мундир". Если лесостепные славянские
племена сколотов-днепрян получили много черт скифской культуры, то рядом с
ними, в лесной зоне на северной окраине славянской прародины, проживали по
соседству с балтами (латышско-литовскими племенами) геродотовские "невры"
(милоградская археологическая культура), которые во многом уступали своим
южным соседям "скифам-пахарям". Контраст между уровнем быта "смысленных
полян" и их лесных соседей, "живущих звериньским образом", отмеченный
Нестором, зародился уже в скифское время.
В III веке до нашей эры скифская держава в степях пала под натиском
более примитивных иранских же кочевых племен сарматов. Скифы оказались
разрезанными надвое потоком новых кочевников: часть их ушла на юг, в Крым, а
часть отодвинулась к северу, в лесостепь, где была ассимилирована славянами
(может быть, именно тогда и проникли скифские слова в славянский язык?).
Новые хозяева степей -- сарматы -- вели себя совершенно иначе, чем
скифы: если со скифами на протяжении 500 лет славяне более или менее мирно
соседствовали и у нас нет данных о серьезных враждебных действиях, то
сарматы вели себя агрессивно. Они перерезали торговые пути, громили
греческие города, нападали на славян и отодвинули зону земледельческих
поселков к северу. Археологически славяне сарматского времени
характеризуются так называемой зарубинецкой культурой III века до нашей эры,
культурой довольно примитивной, вполне первобытной. Географически она
охватывает не только Среднее Поднепровье, но и более северные области в
лесной зоне, колонизированные славянами.
К рубежу нашей эры сарматы свирепствовали на всем тысячеверстном
пространстве причерноморских степей. Возможно, что сарматские набеги и увод
в плен земледельческого населения стимулировались Римской империей, которая
в своем широчайшем завоевательном размахе (от Шотландии до Месопотамии)
нуждалась в огромных контингентах рабов для самых разнообразных целей -- от
пахарей до гребцов во флоте.
"Женоуправляемые" сарматы, прозванные так из-за сильных пережитков
матриархата у сарматской знати, тоже оставили свой след в славянском
фольклоре, как и киммерийцы: в волшебных сказках сохранились повествования о
Змеихе, о змеиных женах и сестрах, о Бабе Яге, жившей не в лесной избушке на
курьих ножках, а в подземелье близ моря, в знойной приморской стране
враждебного "Девичьего царства", где отрубленные "русские головушки торчат
на тычинушках".
Сарматский натиск, продолжавшийся несколько столетий, привел к упадку
славянских земель и к уходу населения из лесостепи на север, в лесную зону.
Именно в это время на новых местах поселения стали появляться
патронимические названия племен вроде радимичей или вятичей.
Здесь, в густых лесах, защищенных от вторжений непроходимыми
пространствами болот, начинают возникать новые славянские племенные центры,
оставившие многосотенные кладбища, где захоронения совершены по обряду
сожжения, подробно описанному Нестором.
Сразу за широкой полосой припятских и нижне-деснинских болот, севернее
их, в полной недоступности от сарматского юга в земле древних невров мы
видим большие новопостроенные крепости (вроде Горошкова на Днепре, между
устьями Сожа и Березины), которые могли быть племенными центрами дреговичей
-- "болотников" ("дрыгва" -- болото).
К первым векам нашей эры относятся наиболее ранние сведения античных
авторов о славянах-венедах. К сожалению, они очень мало дают нам сведений о
восточных славянах, заслоненных от взгляда античных писателей сарматами,
дошедшими уже до Среднего Дуная, и лесами, в которые попрятались славяне,
расселившиеся из пределов древней прародины.
Новый и очень яркий период в истории славянства связан как с
постепенным преодолением результатов сарматских наездов, так и с новыми
событиями европейской истории в первые века нашей эры. Многое в истории
Старого Света связано в это время с возрастающим могуществом Римской
империи. Рим оказал сильное влияние на германские племена и часть
западнославянских на Рейне, Эльбе и Одере. Римские легионы овладели
греческими городами в Северном Причерноморье и использовали их как рынки
закупки местного хлеба и рыбы.
Особенно усилились связи Рима с народами Восточной Европы при
императоре Марке Ульпии Траяне (98--117 годы нашей эры), когда римляне
покорили всю Дакию и заставили ее население говорить на "ромейском",
латинском языке. Империя стала непосредственной соседкой славянских земель,
где благодаря такому соседству вновь возродилось экспортное земледелие, и
притом в крупных масштабах.
О размахе славянского экспорта II--IV веков мы можем судить, во-первых,
по огромному количеству кладов римских монет в земледельческой славянской
лесостепи. Приток римского серебра резко возрос именно при Траяне, и высокий
уровень держался на протяжении нескольких веков. Недаром автор "Слова о
полку Игореве", упоминая далекие времена благоденствия, назвал "века
Трояновы". Денежные сокровища славянской знати II--ГУ веков были полученным
от римлян эквивалентом местного хлеба, что доказывается заимствованием
славянами римской меры сыпучих тел: римский квадрантал ("четверть") под
именем "четверик" для измерения зерна дожил в России до 1924 года.
В "трояновы века" славяне Среднего Поднепровья (северная лесостепная
половина так называемой черняховской археологической культуры) пережили
новый и весьма ощутимый подъем. Развилось ремесло, появился гончарный круг,
домницы для варки железа, ротационные жернова. Славянская знать широко
пользовалась импортными предметами роскоши: лакированной столовой посудой,
украшениями, различными предметами быта. Возрождалась ситуация, близкая к
той, которая существовала до сарматского нашествия, в эпоху расцвета
соседней скифской державы.
Одним из торговых центров на Днепре было место будущего Киева.
В связи с экспортным земледелием наладились вновь пути на юг, к Черному
морю. Римские дорожные карты упоминают венедов в низовьях Дуная, а в
середине III века часто упоминаются и военные морские походы, в которых
наряду с готами (южная приморская часть черняховской культуры) участвуют и
какие-то "скифы", в которых, по всей вероятности, следует видеть
юго-восточную часть славянства.
В социальном отношении приднепровские славянские племена вновь достигли
того предгосударственного уровня, на котором они находились в скифское
время. Не исключена возможность, что во II--IV веках, до нашествия гуннов
(около 375 года), у южной части восточных славян, занимавшей те же самые
плодородные лесостепные пространства, где были в свое время расположены
"царства" сколотов-земледельцев, уже возникла государственность. В пользу
этого говорит и богатство славянской знати, основывавшееся на экспортном
земледелии, и появление "огнищ" -- больших домов для челяди, и
неукрепленность сел при наличии общегосударственной оборонительной линии, и
начало дружинных походов далеко за пределы своей земли.
Задолго до Киевской Руси в этой части славянского мира, наиболее
близкой к мировым культурным центрам, уровень социального развития дважды
достигал рубежа первобытного и классового общества, а может быть, и
переходил через этот рубеж. В первый раз дальнейшее развитие было прервано
сарматским нашествием III века до нашей эры, а во второй -- нашествием
тюрок-гуннов в конце IV века нашей эры.
Происхождение Руси
В конце V -- первой половине VI века нашей эры происходят три
взаимосвязанных события, которые непосредственно соотносятся с Киевской
Русью и являются ответами на вопросы летописца Нестора, поставленные им в
заголовке "Повести временных лет":
"Отькуду есть пошьла Русьская земля?
Кьто в Кыеве нача пьрвее къняжити?
И отькуду Русьская земля стала есть?"
Важнейшим событием конца V -- середины VI века было начало великого
расселения славян на юг, за Дунай, на Балканский полуостров, когда
славянские Дружины отвоевали и заселили почти половину Византийской империи.
Потоки колонистов шли как от западной половины славянства ("славены",
искаженное "склавины"), так и от восточной ("анты", наименование, данное
соседями; очевидно, "окраинные"). Грандиозное по своим масштабам движение
славян на Дунай и за Дунай перекроило всю этническую и политическую карту
раннесредневековой Европы и, кроме того, существенно видоизменило
исторический процесс и на основной славянской территории (прародина плюс
зона ранней северной колонизации).
Вторым событием, вписывающимся в рамки первого, было основание Киева на
Днепре. Летопись передает древнюю легенду о трех братьях -- Кие, Щеке и
Хориве, -- построивших город на Днепре в земле полян во имя старшего брата
Кия. Это предание, являвшееся незапамятно древним уже во времена Нестора
(начало XII века), вызывало сомнения у летописцев Новгорода, соперничавшего
в XI--XII веках с Киевом, и они поместили в летопись легенду о Кие под 854
годом. Такая поздняя дата совершенно не соответствует действительности, так
как в распоряжении современных ученых есть бесспорное свидетельство
значительно более
