Раньше я тоже думал, вероятно, и под твоим, в частности, влиянием, что лишь бы крутилось: заработную плату, и налоги владелец отдаст обществу. 29 страница

Почему это я так подробно о той их жизни? А потому, что оказался под впечатлением до этого прочитанной книжки, кажется, Рогова, в которой представлена, точно такая же, но только не районного, а союзного масштаба, начальническая жизнь.

Рогов старший тоже становится чекистом с первых послереволюционных лет, переводится в Москву, затем в 34 году, видимо, в связи с убийством Кирова, – в Ленинград, а вскоре, естественно, не без личного указания Сталина, возвращается обратно и назначается… комендантом Кремля. В 39 году он кончает жизнь выстрелом из пистолета в кремлевском кабинете.

Рогов младший так же ничего не пишет о занятиях отца, кроме его карьерно-номенклатурного перемещения, но с подробностями описывает барскую жизнь своей семьи. Восьмикомнатную квартиру в охраняемом круглосуточно полуособняке. Светскую жизнь нигде не работавшей матери, имевшей каждодневное «право» на два места в любом московском театре. Свои детские, от скуки, поездки по Москве с личным шофером отца…

И так же, но только на два года позже и в другое место, их семья высылается из Москвы.

Главное, в этих повествованиях, как у многих других детей подобной судьбы, одинаковое отношение к репрессивной стороне жизни в нашей стране. Будто репрессии начались именно с их семей, а до этого вроде как бы ничего подобного не было, царила справедливость и сплошное благородство, Некое двойственное восприятие действительности, некая двойная мораль: до – морально, а после – аморально. Ни с Ленина и его команды при чьих-то «отцах», (я не говорю здесь о выше названных, что, возможно, были достойным исключением), а лишь со Сталина и новой когорты других, плохих, «отцов» начались репрессии.

И если бы, то были впечатления одних детей! Нет, и самые главные «пострадавшие», прямые организаторы и участники революции, вроде Троцкого, Бухарина и остальных, мыслили точно так же. Они будто вершили праведный суд от имени народа и по революционной необходимости, а вот их судили одни палачи и сволочи. Тут отнести все к одним исключениям уже никак нельзя.

Марксистская формула о бытие, определяющем сознание, весьма условна. Но, похоже, в части собственно жизни человека, его природной сути, она действует точно. Отсюда проистекает не только личностная составляющая восприятия действительности, но и порождаются более глубокие причины проявления массовой «аморальности» людей, и отнюдь не по одним интересам отдельных их представителей. Кем бы последние не являлись, они всегда, в большей или меньшей степени, свои желания подчиняли желаниям «народа». Общество как было, так и остается, по образному выражению прожженного плута, стяжателя и вымогателя Талейрана, разделенным на «стригущих и стриженных». Остается прежней и природная устремленность к «роскошно-красивой» жизни власти и отирающихся возле нее всех «стригущих», а отсюда и сохраняется ненависть к ним со стороны остальных, «стриженных», таковой обрести не сумевших или по ходу жизни ее лишенных. Конец давно известен и в нем нет ничего, что бы шло в разрез со здравым смыслом, ибо ненависть здесь является следствием «узаконенного» государством грабежа. Впрочем, и об этом у меня написано тоже много.

 

06.12

В продолжение темы о годах сталинских репрессий. Удивительная однобокость почти во всех писаниях. Будто все авторы собрались перед тем и договорились заранее, как свои мемуары «подоходчивее» преподнести читателю. У всех святость всего происходившего до, и после. Великая вера в коммунистические идеалы, замечательные, преданные революционной справедливости люди до, и полные ничтожества следователи и судьи с «рыбьими глазами», преисполненные злобы и ненависти к своим жертвам после. Своеобразным исключением здесь является мой приятель Сомов (в части его отношения к Шишлину), хотя истоки его взглядов, как и у всех остальных. Откуда такая метаморфоза в человеческом материале?

Передо мной два повествования: «Это не должно повториться» – Газаряна, бывшего ответственного работника НКВД, и «Крутой поворот» – Гинзбург, бывшей зав. отделом культуры областной газеты «Красная Татария», жены члена ЦИК СССР и члена бюро обкома партии. Разные судьбы, но в принципиальной основе – то самое бескомпромиссное подразделение на белое и черное, абсолютнейшее непонимание жизни и психологии людей. Какое-то несусветное завихрение в мозгах, в которых (по образному высказыванию «простой неграмотной бабы рязанской» – свекрови Гинзбург) «Ума палата, а глупости саратовская степь». Куда же их было девать одержимых старых большевиков (не без моего возможного известного исключения), отлично и массово научившихся сладко по-буржуйски жить, самозабвенно болтать про коммунизм и всеобщее равенство, нахваливать Ленина и проклинать Сталина?

Не успел дочитать этих двух, как попадают на глаза еще два повествования. «Воспоминания» Швед – жены ответственного работника «Уралплана», активного коммуниста, участника 3-го съезда комсомола и 15-го съезда партии Когана. И «Как это было» Жуковской – жены члена коллегии Наркомвнешторга, а затем, последовательно: завотделом вешней торговли в Комиссии партийного контроля и замнаркома НКВД. Та же судьба, и один к одному, представления о жизни. Ничего о неправедности собственной и мужей «до» и сплошные, в окружении жен бывших чуть не «святых» секретарей обкомов и прочих больших партийных и советских начальников, повествования о тюремной и лагерной жизни «после», вне малейшей попытки отобразить истинные причины с ними случившегося – фактически полного морального разложения к 30-м годам всей партийно-начальнической среды с ее цековскими санаториями и дачами, банкетами, театрами, закрытыми распределителями и т. п.

И, наконец, некоторое исключение. Воспоминания бывшего заместителя Главного военного прокурора Советской армии и Военно-морского флота Викторова. Написаны они, в отличие от предыдущих, с максимально возможной, им специально подчеркиваемой, объективностью. Но какой?

Объективностью поверхностной, прямо вытекающей из его должностного положения, обязывающего его формально рассматривать подобные факты с позиций «чистой» законности, в рамках, как он говорит, только того, что «он знает, что подтверждается документами» и что надо полагать, вписывается в рамки официальной юриспруденции. Но все это – вне чисто жизненных коллизий, вне элементарнейшей человеческой, как праведной так и неправедной, ненависти, здравого смыла и первоисходных причин, вне того известного, что жизнь и ее устроение неизменны, меняются лишь по обстоятельствам и времени сами люди.

Удивительное повально-однобоко-эгоистическое отражение эпохи сталинских репрессий родственниками пострадавших или, причастными к репрессиям другими лицами. Точно так же описывают события не только эпигоны тех, что подверглись «наказанию» – старой гвардии большевиков, а и сегодняшняя, дорвавшаяся до денег и власти, братия. Все имущие дореволюционной России, во главе с царем, преподносятся сейчас нам вообще чуть ли не в образе святых. А ведь от того, что это не так и учиняется все зло на земле, ибо сегодняшняя агрессия одних к другим никогда не проистекает вне ненависти, инспирированной вчера именно этими другими. Причем почти всеми из пишущих на данную тему опускается то главнейшее, что упомянутая агрессия, есть прямой продукт относительно революционной «беззаконности» большинства по отношению к меньшинству, а ненависть, наоборот, – результат «узаконенной» весьма и весьма длительной эксплуатации меньшинством большинства. И это последнее обстоятельство никак не может быть «втиснуто» в рамки «объективного» рассмотрения чего-либо из после революционных событий с позиций формальной законности. Тут может быть принят только Соломонов подход к оценке событий и людей, основанный на здравом смысле, как своде неписаных, законом не установленных, но здоровым большинством общества, повторюсь, принятых норм и правил – этому интуитивному, согласно накопленному в природе опыту, возможно быстрому и с минимальным числом нежелательных возмущений, движению по жизни.

 

21.12

Отметили мой день рождения. Пришли Андрей с Люсей и ее внуком Иваном, Костя с Женей, Ирина с Максимом и Нина Мурзина, до этого по таким случаям у нас никогда не бывавшая. Разношерстность компании сказалась, и встреча эта, для меня всегда по такому случаю достаточно тягостная, прошла совсем скучно, даже несколько натянуто, правда, может лишь в моем воображении.

 

22.12

Дорогой Марк! Наконец, получил ответ на мое последнее тебе письмо от 06.10.03. Твоя реакция на затронутые в нем проблемы и мои вопросы полностью меня устраивает, за исключением отдельных моментов, на которых я остановлюсь далее.

Прежде всего, о судьбе твоей рукописи. Она у меня, но это не имеет значения, поскольку есть более или менее отредактированный электронный ее вариант, включая все твои последующие к ней дополнения, в том числе и мной ранее упомянутые.. Все нужное могу скопировать на дискету или диск и выслать тебе, или кому прикажешь.

О варианте ее издания. В одном из своих писем я сообщал, что «Мужчину» надо выпускать отдельной, дешевой и малым числом, книжкой. Для журнала она не подходит. Попадет для прочтения совсем не в те руки, да еще и в искромсанном при редактировании виде, по причине ее журнального варианта. Самое правильное для нашего брата – свое творение издавать отдельной книжкой. К слову, недавно Нисковских так поступил со своими воспоминаниями. О них я упомяну в конце. Другого способа я не вижу. Если ты называешь исходные 500 долларов, и согласен, значит, даже на большую сумму, то советую так и сделать, но для издания книжки. И поторопись, пока доллар не упал совсем в цене. Перечитай, для полноты впечатления, мои письма о переговорах с редакцией «Урала». Больше я с ними дел иметь не хочу по причине мною тогда тебе описанного. Вообще же твоим сообщением о появившейся у вас в Москве возможности «протолкнуть» свое сочинение в какой-либо журнал, на условиях авторской денежной «компенсации», был поражен. Все стало продаваться и покупаться. Даже интеллектуалами. Поддались совращению и такие, совсем святые, как ты! Я пока дошел только до «взятки» в виде шоколадки или чашки кофе приходящему по вызову врачу.

Соловейчику твой материал про Японию давно выслал, но он его не получил из-за поломки компьютера, о чем сообщил только сегодня, спустя два месяца. Посылаю ему его сейчас вторично.

Твою ностальгию по Уралу и вообще по старым временам воспринимаю. Мне лично вообще хотелось бы просто очутиться где-нибудь в середине 50-х годов: со старыми магазинами, почтой, вокзалами, станциями, поездами, двух и пятнадцати копеечными телефонными автоматами, всем прочим, тебя тогда окружавшим. Без теперешнего современного антуража.

Большего для себя счастья не представляю. Хотя знаю, что главное здесь, скорее, не в окружении, а в том, что был тогда молод и все было у тебя в будущем, а сегодня – все в прошлом. Такая вот маленькая разница…

С Новым годом и добрыми пожеланиями, тебе и всему твоему семейству. Привет от Лена и Белыха.

Ниже в качестве приложения поместил тут копию записей за 04 и 05.12 сего года.

 

23.12

Вчера опубликованы предварительные результаты второго тура выборов Главы Екатеринбурга. Впечатления от них, так же как от их первого тура и от предыдущих им выборов в Государственную думу, мерзостные. Какая-то вакханалия, разнузданное политиканство, сплошное предвзятое одностороннее критиканство, ни капли конструктивности и созидательности. При выборах же Главы в дополнение к отмеченному сверх безобразно повел себя еще и сам Губернатор. Своим нахальным «проталкиванием» на этот пост Осинцева он настолько противопоставил себя избирателям, что те, забыв про весь остальной предвыборный идиотизм, проявили единство и решили поставить его, что называется, «на место». Взяли и выбрали в четвертый раз Чернецкого. Веди себя Россель более корректно, возможно, такого результата и не было бы.

 

24.12

После длительного перерыва получил сообщение Соловейчика. Оказалось, у него что-то случилось с компьютером. Я ему ответил, что его сообщение доставило мне двойное удовольствие. Во-первых, тем, что, как всегда, в нем очень кратко дана исчерпывающая характеристика современной Америки; во-вторых, тем, что мы (он индуктивно, а я дедуктивно) пришли к одним и тем же выводам. Одновременно попросил (какой, уже не помню, раз) в дальнейшем подобный материал готовить в форматированном виде, с полной проверкой текста, и посылать его вложенным файлом, поскольку это удобнее и надежнее, с точки зрения его сохранения, для него, и удобнее для дальнейшего использования, в тои числе и мне. А вот кое-что из его критических взглядов на современность.

«Наша жизнь происходит в плохое время. Строительство социализма в одной отдельно взятой стране, вторая мировая война, восстановление хозяйства после войны, «перестройка», распад СССР, рождение «дикого» капитализма, обнищание народа, появление однополярного мира, где США творит все, что захочется, распространение терроризма по всему миру, а для меня еще иммиграция, Слишком много для одного поколения.

В такой богатой и, казалось, преуспевающей стране после бурного расцвета экономики вдруг наступил длительный ее спад. Разорились и вышли из бизнеса много мелких и средних фирм. Возникли скандалы из-за воровства и коррупции в ряде крупных компаний, имевших ранее хорошую репутацию. Уволено большое количество работников. Официальное число безработных превысило 6%, это без учета работающих не весь день. Молодым людям, заканчивающим учебу, устроиться на работу очень трудно. Пожилым – практически невозможно. Внешняя политика правительства Буша породила огромный долг правительства перед бюджетом. Внутренняя политика урезала бюджеты штатов. Это сказалось на финансировании и без того хилого школьного образования и доходах низко оплачиваемых слоев населения. Даже мы, находящиеся за чертой бедности, сейчас платим, правда, немного, за лекарства и визиты к врачам, чего раньше не было».

 

28.12

Был у Людмилы на обеде по случаю очередной годовщины со дня смерти Льва Скобелева. Среди приглашенных, как обычно, его бывшие друзья по работе и учебе в институте. Пошли разговоры о прошлой «замечательной» жизни, о том, как много в ней было, особенно в 50-е годы, достойного нашего внимания. Вспомнили, по ассоциации с застольем, о тех времен изобилии в магазинах деликатесных продуктов: красной и черной икре, крабах, белой рыбе, изумительнейшего качества колбасах, их доступности даже в наши студенческие годы. Я про себя проиграл свой стандартный вопрос: Что это, свойство человеческой натуры, сохранять в памяти приятное и забывать плохое, или на самом деле тогда было много этого достойного? Задал себе и второй вопрос: Почему люди, часто хающие то время в целом и общем, чуть не с упоением вспоминают и рассказывают о разных конкретных частностях, в том числе и о «самой – по мнению Нисковских – одиозной личности двадцатого века» – Сталине?

Не могу, в подтверждение сказанного выше, не привести здесь кое-чего из мною по сему поводу в разное время записанного.

 

Известная грузинская скрипачка Лиана Исакадзе в одной из телевизионных передач обратила внимание на то, что СССР был выдающейся музыкальной страной, и что тогда были лучше условия для искусства, чем сейчас в России, несмотря на все тех лет запреты и несвободу, в том числе и по отношению лично к ней.

 

В то время шла какая-то старая картина с покойным Ефремовым в роли директора Танкограда. Показан такой эпизод. Директор по стойке смирно разговаривает по телефону со Сталиным.

– До меня дошли слухи, что ваша семья не с Вами. Вам не помочь в ее переезде.

– Спасибо, – товарищ Сталин, – с этим делом можно подождать. У меня к Вам другая просьба. Мне нужно усилить лобовую броню нашего танка.

– Зачем? У нас нет сигнала о ее слабости.

– Да, но у меня есть сведения, что немцы усиленно работают в том направлении, чтобы ее таковой сделать. Вот мне и надо к моменту, когда они этого добьются, поставить перед ними танк с новой, непробиваемой, броней.

– Так в чем проблема?

– Не могу получить согласие Главного конструктора, требуется Ваша помощь.

Пауза. Через минуту директор, повесив трубку, говорит своей секретарше:

– Какое же все-таки счастье, что у нас такой умный руководитель. Знаете, что он мне сейчас сказал? – «Ну что ж, давайте попробуем. Думаю, общими усилиями – Вашими и моими – мы сумеем его уговорить».

Заметьте: не я прикажу, не я помогу, и не просто совместными усилиями, а «Вашими и моими». Это как раз из того, что подчеркивалось многими: умение Сталина уговорить, упросить и почти всегда облечь желаемое в оригинальную форму, иногда грубую, жесткую, порой угрожающую, но всегда почти эффектную для надлежащего воздействия на человека.

 

По словам Молотова умный Черчилль предложил однажды установить авиабазу для охраны Мурманска, мотивируя тем, что нам трудно. Сталин ему в ответ: «Да, нам трудно, так давайте вы эти свои войска отправьте на фронт, а мы уж сами будем охранять нашу базу».

Или другой раз, на переговорах по вопросу послевоенных границ с Польшей.

– Граница должна пройти так, – сказал Сталин и провел линию на карте, обойдя Львов.

– Но Львов никогда не был русским городом! – возразил Черчилль.

– А Варшава была, – спокойно ответил Сталин.

 

Главный маршал авиации А. Голованов рассказывал, как на обеде Сталина с Черчиллем он переживал, как бы этот известный выпивоха не споил Сталина. Когда Черчилля на руках вынесли из-за стола, Сталин подошел к Голованову и спросил: «Что ты на меня так смотрел? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!».

 

Из речи английского премьера Черчилля в палате общин по случаю 80-летия со дня рождения Сталина, приведенной в Британской энциклопедии.

«Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавлял гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.

Сталин производил на нас сильнейшее впечатление. Он был необычайно сложной личностью. Человеком исключительной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Обладал большим чувством юмора и сарказма, глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью, способностью точно воспринимать мысли, находить в трудные моменты пути выхода из безвыходного положения, быть одинаково сдержанным и не поддающимся никаким иллюзиям, как в критические моменты, так и в моменты торжества.

Все это было настолько велико в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов, не имевшим равных в мире диктатором. Он принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением, создал и подчинил себе огромную империю. История, народ таких людей не забывают».

Может это чисто черчиллевская, ради косвенного возвышения своей собственной личности, – сверхпревосходная степень данного повествования. Но все равно, – впечатляющая в устах бывшего главного врага, да к тому же спустя много лет после смерти Сталина, т. е. в обстановке, когда не было уже никаких на то политических и прочих побудительных причин.

 

Эттли. «Он напоминал мне тиранов Ренессанса – никаких принципов, любые методы, но без цветастых слов – всегда «да» или «нет», хотя полагаться можно было только на «нет».

Сталин к изумлению тех, кто знал его безапелляционную манеру вести Политбюро или заседания военной ставки, – очень естественно адаптировался к обстановке острой полемики на международной конференции. В компании двух таких прожженных политиков, как Черчилль и Рузвельт, Сталин произвел впечатление своим знанием дела, восхитительной памятью, полемическим искусством и быстротой переключения с «грубости» на обаяние. Ялта для Сталина была апогеем личной карьеры, но эмоции исторического момента и будущая политика существовали в его мозгу совершенно отдельно».

Две последние характеристики подтверждаются сборником документов по тегеранской, ялтинской и потсдамской конференциям, в котором приведены подробные записи выступлений глав делегаций. Сталин в полемическом соревновании действительно выглядел выше своих оппонентов Рузвельта и Черчилля, а затем Трумэна и Эттли. Естественно, они не могли не отдать должное уму, изобретательности, хватке и настойчивости своего соперника.

 

В. Прибытков, будучи помощником Черненко, был привлечен после смерти Микояна к работе по разбору его архива, и написал о том в книге «Аппарат». Книге пустой, с неверно расставленными акцентами, но с многими фактами из жизни двора.

«О гениальности Бухарина слышать приходилось не раз, а вот читать что-нибудь из его работ не довелось по причине их тогдашней запрещенности. А тут уткнулся в ворох пожелтевших от времени газет. Беру одну со статьей Бухарина, читаю – чувствую разочарование… Поверхностные суждения, не слишком глубокий анализ, скоропалительные выводы. Беру следующую – что-то об антирелигиозной пропаганде… Сплошная литературщина! Больше читать Бухарина не стал. Журналист он, видимо, был не плохой, а политик аховый. В общем, я разочаровался.

Но появились другие находки – куда интереснее!.. Никому не известные письма Сталина Микояну… Приведу одно из них. Оно того стоит не только из-за уникального содержания, но и по другой причине…– абсолютной грамотности письма, где уж точно не было никакой редакторской правки, а запятые стояли на своих местах!».

Оставим «уникальность» письма и наличие в нем всех запятых Прибыткову, а вот содержание, как этого, так и других помещенных им фотокопий писем Сталина, действительно говорит о неординарности автора, его прагматичности и хозяйственной хватке. Особо в сравнении с пустыми писаниями Бухарина.

 

Джилас. «Комната была небольшая, несколько продолговатая и лишенная какого бы богатства и украшений. Но простотой все превосходил хозяин. Это был вовсе не тот величественный Сталин. Ни секунды он не был без движения. Поигрывал своей трубкой, или обводил синим карандашом слова с главными вопросами обсуждения, то и дело из стороны в сторону поводил головой и беспрестанно ерзал на стуле... У него было чувство юмора грубого, самоуверенного, но без утонченности и глубины. Реакция была быстрой и безапелляционной, что не означало, что он не дослушивал говорящего до конца, но было очевидно, что он не любитель длинных объяснений».

 

Соломон (Исецкий). «Известно, что Сталин лично в денежном отношении честный человек. Сталин, мало интересовавшийся этим делом (работой Рабоче-крестьянской инспекции) всецело ушел в военное дело. Он все время находился при Троцком, не бог весть каком храбром «фельдмаршале», которого он, человек храбрый и мужественный, в сущности, и заменял, и толкал, предоставляя ему все лавры и позы главнокомандующего. Не зная лично Сталина и имея о нем представление лишь по отзывам людей, заслуживающих доверия, как о человеке лично честном и не корыстолюбивым, я не имел основания бояться, что он способен будет покрывать Гуковского, что он впоследствии и доказал. Как к государственному деятелю отношусь к нему вполне отрицательно. По рассказам его близких товарищей, между прочим, и хорошо знавшего его Красина (близкого друга Соломона), Сталин – человек, лично и элементарно вполне честный, крайне ограниченный, что видно по его деятельности, но глубоко, до идиотизма преданный идеям революции». Вынужден тут опять добавить от себя, что это последнее насчет «ограниченности и преданности» совсем не вытекает из того, что о нем было выше Соломоном написано.

 

Михалков. «Когда меня спрашивают: с кем из великих людей вам было интереснее всего? Я говорю – со Сталиным. Он был во всём мощный человек. У него мощный ум. Пусть жестокий человек, но не избирательно. Он был жестоким к самому себе, к детям своим, к своим друзьям. Время было такое. Сила Сталина была как бы внутренняя сила. Великая всё же личность – Сталин. Так думали и многие великие конструкторы, полководцы, ученые. Конечно, злой гений. Еще из великих политиков ХХ века я бы назвал Де Голля и Черчилля. Хотя Черчилль нас не любил, но он уважал нас. Уважал Сталина. Черчилль великий человек».

 

Академик Литвинов. «Сталин знал всех конструкторов и считал это своей прямой обязанностью».

 

Делягин. «По поводу фразы Вольтера «все идет к лучшему в этом лучшем из миров» отвечу известной шуткой: «Оптимист полагает, что мы живем в лучшем из возможных миров, а пессимист опасается, что так оно и есть». Никто не даст нам гарантий, что все, в конце концов, будет хорошо. Но и делать из происходящего непрерывную трагедию тоже не стоит. Любой шаг открывает новые возможности и создает новые проблемы – даже если это безусловный шаг назад, как совершаемый нами сегодня шаг к заведомо и неэффективной, и несправедливой однопартийной политической системе, гармонично объединяющей пороки СССР и «коррупционной демократии».

Закрывать на это глаза – значит сознательно делать себя слепым, что недостойно ни отдельного человека, ни, тем более, общества в целом. Особенно опасно такое поведение в моменты выбора, на исторической развилке. У нас сейчас именно такой момент. Он продлится очень недолго: может быть, даже меньше года, максимум – до новых президентских выборов. Если всеобщее требование социальной справедливости не будет удовлетворено действующей политической структурой – а в нее входят не только Президент, Правительство и Дума, если при этом не будет обеспечен необходимый уровень социальной эффективности, Россия может очень быстро утратить всякое актуальное значение, как его в 1991 году утратил Советский Союз под руководством Горбачева. Это не алармизм, а вполне реальная перспектива. Лично для меня она неприемлема, и я всеми доступными мне средствами буду ей противостоять. Хотя по этому поводу у каких-нибудь чеченских сепаратистов, кремлевских политтехнологов или либеральных фундаменталистов может быть прямо противоположное – и, надо сказать, аргументированное историей наших последних 15 лет – мнение.

Я связываю будущее России с восстановлением баланса идей социальной справедливости и эффективности, реализуемые в отрыве друг от друга, они разрушают государство и общество, уничтожают перспективы их развития и развития каждого человека в отдельности. Реализуемые же в комплексе, они обеспечивают возрождение и модернизацию даже обществ, размолотых в историческую пыль.

Если говорить серьезно, то надо признать, что эксперимент 90-х годов окончен, рыночное чудо у нас произошло несколько иное, чем было обещано, и вопрос: – «За что боролись?» – стоит, что называется, в полный рост. Ведь не за то, чтобы Роман Абрамович продал «Сибнефть» Михаилу Ходорковскому и купил себе «Челси», правда? И не за то, чтобы у студентки МГИМО Ксюши Собчак крали из ее девичьей квартирки драгоценностей на 300 тысяч долларов…

Сталин, создавая общество социальной справедливости, добился высокой эффективности советской экономической модели. Я его не восхваляю и не оправдываю его методы, хотя в последнее время – вероятно, по контрасту с нынешними руководителями, – это становится все более модно. То, что именно созданная Сталиным система породила Горбачева и более поздних правителей, является подлинным приговором истории, как Сталину, так и его методам. Однако в среднесрочном плане результат был нагляден».

Исключительно последовательная и верная, на сей раз, оценка Сталина. Не заимствовал ли Дягилев ее у меня из какого-либо интернетовского сайта? Но, если заимствовал, то все же не совсем. Ибо его заявление о наступившим якобы «моменте выбора, на исторической развилке» – явно преждевременно. И соотношение между противоборствующими силами пока не в пользу ратующих за социальную справедливость, и мера их возмущенности еще относительно мала, нет и должного понимания большинством действительных причин с нами происшедшего. Такой «момент» наступит тогда, когда общество на спирали российской истории сделает, как и положено, свой полный, или близкий к нему, оборот.

 

Громыко. «Где бы не доводилось Сталина видеть, прежде всего, обращало на себя внимание, что он человек мысли. Никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Ничего не выражающих заявлений он не любил. Тяготился многословием. В то же время мог терпимо относиться к людям, испытывавшим трудности в четком формулировании своей мысли.

Имел обыкновение в полемике смотреть на своего собеседника пристально, не отводя глаз, и надо сказать, шипы этого взгляда пронизывали.

Речам Сталина была присуща своеобразная манера. Он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью.

В движениях всегда проявлял неторопливость, никогда не спешил, не прибавлял шаг. На совещаниях быстро не говорил и никого не торопил. Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом.

Никогда не носил с собой никаких папок и бумаг. Так появлялся на любых совещаниях, так приходил и на международные встречи. Если было нужно, советовался и потом высказывал свое мнение.

Сталин вызывает и будет вызывать разные суждения, в том числе противоречивые. Человек большого масштаба, он, несомненно, явление в истории. С одной стороны, человек сильного интеллекта, железной воли и непреклонной решимости. С другой, человек жестокий, не считающий количества жертв, творивший чудовищный произвол».

 

Симонов. «Сталин мало говорил, много делал, много встречался с людьми по делам, редко давал интервью, редко выступал и достиг того, что каждое его слово взвешивалось и ценилось не только у нас, но и во всем мире. Говорил ясно, просто, последовательно: мысли в головы вдалбливал прочно, в нашем представлении, никогда не обещал того, что не делал впоследствии. (Сравните с Лениным, или с более поздними, Хрущевым, Горбачевым, Ельциным, Путиным).