Глава 25крокодил из трапезного храма

Было их десятка два, не меньше. Все как на подбор крупные, кровь с молоком. И вооружены. И хорошенько выспаться наверняка им никто не мешал.

— Ходу отсюда! — проскрипел Маркус. — Засветился ты, Гурбан, и нору мою засветил.

На это чистильщику возразить было нечего. Всякое могло случиться. Он, конечно, перестраховался, попетлял по улочкам Москвы, прежде чем выйти к монастырю, но…

— За мной!

Уж слишком легко Маркус взял руководство на себя. Гурбан скрипнул зубами, но подчинился. Сейчас важнее для дела было уйти от преследователей, а кто главный, они решат потом. Пусть Маркус тут, на знакомой ему местности, потешится, чего уж.

Мясник на плече у Гурбана застонал, когда они, подсвечивая фонарями дорогу, пробирались по боковому ответвлению подвала колокольни, мимо входа в которое Гурбан обязательно проскочил бы, если б не Маркус. Тут было сыро, пахло плесенью, под ногами хлюпали лужи. Этот коридор нельзя было назвать самым сухим местом в подвале, его, похоже, не единожды заливало паводками. Гурбан наступил на что-то живое, оно, заверещав, вывернулось из-под ботинка. Крыса, с облегчением понял он. Всего лишь крыса.

Позади, там, где они устроили посиделки у электропечи, громыхнул взрыв.

Гурбан прикусил губу. Вот, значит, как. Сначала гранату швырнуть — гостинец хозяевам, а потом самим зайти, поздороваться с трупами. Тактика известная. Получается, ни Гурбан, ни Маркус с Мясником новым слизням совсем-совсем не нужны, их списали за ненадобностью, велели пешкам своим зачистить монастырь и пленных не брать.

— Вперед! И не высовывайся, если пулю схлопотать не хочешь! — Маркус сбросил с головы капюшон.

Гурбан поморщился — не стоит партнеру столь откровенно бравировать своей внешностью, на фотомодель он очень не похож. А насчет «не высовываться» — это Гурбан запросто. Пусть Маркус в авангарде двигается, он мужчина крупный, если что — собой сразу двоих прикроет. Плохо только, что атака противника грозит с тыла…

— Раньше можно было прямо в Трапезный храм Казанской иконы Божией Матери пройти тут, но дальше коридор просел, так что… — Маркус вцепился в ржавые перекладины лестницы. Гурбан подсветил над собой — угу, бетонный колодец, метров шесть высотой.

С трудом отвалив стальной, отнюдь не маленький люк, накрытый сверху дерном, выбрались на поверхность. По люку тому можно было сто раз пройти и даже не подумать, что под ногами тайный лаз. И на кой монашкам эти коммуникации понадобились?.. Маркус выбрался первым и занял оборону — у него одного было оружие, и уж он-то с укороченным десантным «калашом» управляться умел, не фермер какой из острога. Гурбан же спустился по лестнице и поднял с мокрого пола Мясника, которого там оставил, чтобы помочь Маркусу справиться с люком.

Вдвоем совершать восхождение было уже не так просто.

— Помоги.

Положив автомат, Маркус схватил Мясника под мышки и потащил на себя. Высоким ростом и значительной статью Серега не отличался, а все ж пушинкой его назвать было нельзя.

— Хорошо ты его приложил… — прошипел, отдуваясь, Гурбан.

Маркус с хрустом пожал плечами — мол, а не надо было мне по горлу скальпелем елозить, не люблю я этого.

Эсбэошников поблизости не наблюдалось. Уже хорошо. Вот бы они забрались в боковой коридор, швырнули гранату перед собой, и их там всех завалило. Но на такую удачу рассчитывать — себя не уважать. И потому ходу отсюда, ходу!..

Вот только Маркус не спешил срываться с места и мчать куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. А все потому, что из храма поблизости — точнее, из того, что от здания осталось, — выскочил прямо на них бодрый такой старикашка с ручным пулеметом в руках. Казалось, метровый РПД с открытыми сошками был больше самого старика. Удивительно, как вообще этот сухонький, хлипенький человечек удерживал в руках оружие весом в семь с половиной килограммов — без учета патронов, которых сотня штук в ленте, уложенной в барабане.

Но главное — при весьма скромных габаритах старик производил шума больше, чем взрыв гранаты в замкнутом помещении.

— Что за шум, а драки нет?! Я щас тут всех покрошу в капусту!!! — вопил он, набегая на оторопевших от такой встречи Маркуса и Гурбана.

У командира чистильщиков возникло на миг крамольное желание отобрать у партнера автомат и срезать крикливого пулеметчика, а то что-то долговязый чересчур замешкался, даже не прицелился еще. От бедра, что ли, долбить будет?..

Но вместо грохота выстрелов прозвучали вопросы:

— Ты чё, Митрич, своих не признал? Мартышка к старости слаба глазами стала?

Гурбан покосился на Маркуса. Не дразнил бы он дедулю, а то еще нажмет на спуск своего «дягтерева», и всё, трое в минус, радуйтесь, слизни, победа за вами.

Внизу, в колодце, послышался грохот ботинок. Значит, нашли эсбэошники потайной ход. Маркус шмальнул в проем из «калаша». Попасть в носителей, конечно, он не мог, зато хоть попугал чуток. Они трижды задумаются, прежде чем сунутся дальше.

Старик остановился, но пулемет не опустил:

— Ты, босс, точно свой. А вот бабуины рядом с тобой… Помочь?

Под помощью он, очевидно, подразумевал прицельный огонь на поражение. Вблизи Гурбан высмотрел у него седые волосы в носу. А еще Митрич постоянно делал жевательное движение и складывал губы трубочкой, будто собираясь выдуть здоровенный пузырь баблгама. И похоже, у него был поврежден лицевой нерв, из-за чего один глаз казался постоянно прищуренным.

— Это друзья, Митрич. Они с нами полетят.

Полетят? Гурбан напрягся. Маркус оговорился, или же старик неспроста одет в заношенный летный комбинезон когда-то оливкового цвета с «птичкой» справа на груди и именным шевроном слева, на котором разобрать звание и Ф.И.О. не представляется уже возможным? На левом нарукавном кармане комбеза красовался более-менее сохранившийся трехцветный флаг.

Маркус и Гурбан подняли Мясника и двинули к храму.

Но Митрич, похоже, имел свое мнение на этот счет.

— Лежать!!! — заорал он и таки сумел одним только рыком заставить троицу вжаться в горизонталь. И правильно, что не замешкались, — над ними стеганула одна очередь, затем вторая.

Сообразив, что старик долбит вовсе не по Маркусу и его спутникам, Гурбан чуть приподнял голову и обернулся. Эсбэошники разделились, часть их — с десяток бойцов — вернулась в колокольню, откуда они выдвинулись к храму, возле которого замешкались Митрич, долговязый и чистильщик, выяснявшие кто есть кто.

Двоих молодцев в ушанках старик, кстати, завалил. Так что зрение у него в порядке. Остальные отступили, скрывшись из виду.

— Чего разлеглись?! Давай за мной, пока эти бабуины опять в атаку не поперли!!! — Старик или не умел тихо разговаривать, или не считал нужным уменьшать громкость.

— Что за дед? — спросил Гурбан у Маркуса, когда они затащили Мясника, постанывающего и открывающего иногда глаза, в храм.

— Митрич. Мой пилот.

Митрич их прикрывал, пару раз для острастки пальнув в воздух.

Свода у храма не было, от росписи на стенах мало что осталось — свежий воздух и осадки сурово обошлись с произведениями искусства. К тому же стены изнутри кто-то безжалостно подверг обработке — были выломаны целые куски, для того чтобы сделать их тоньше. И в итоге тут таки поместился, не цепляясь винтами, самый настоящий вертолет Ми-24В, прозванный натовцами «батраком», а своими — «крокодилом». Уж силуэт этой боевой машины узнал бы любой из тех, значительная часть жизни которых прошла до Псидемии. Все-таки вертолет поучаствовал в двух десятках войн и засветился в бессчетном количестве кинобоевиков.

Корпус его видал виды, местами заметны были вмятины. Короче говоря, вертолету изрядно досталось, а потом его залатали. Камуфляжные пятна облупились, а вот пилоны и особенно кассеты НАРов выглядели очень даже свежими, будто только со склада боеприпасов. Неподалеку стояло десятка три железных бочек — очевидно, с горючим.

— Откуда? — не удержался от расспросов Гурбан, когда они с Маркусом уложили Мясника в грузовое отделение «крокодила» на одно из двух длинных кресел, где запросто разместились бы четверо.

— Потом расскажу. Митрич долго эсбэошников не удержит. Надо вертолет загрузить.

— Ты что, серьезно?

— А как ты отсюда и вообще из Москвы выбираться намерен? Нет вариантов? То есть ты не думаешь, что для тебя лично без особого распоряжения Совета шлюз хоть какой-нибудь откроют? И со Стены прыгать вниз тебе не хочется? То-то же. Так что помогай и помалкивай.

В разрушенном храме Маркус устроил не только вертолетную площадку, но и склад оружия, сваленного прямо на полу. Пока Митрич постреливал снаружи, а в перерывах прятался от ответного огня эсбэошников, которые достаточно осмелели, чтобы усилить натиск, Гурбан и Маркус вместе перетащили в грузовую кабину пару ящиков с патронами, два РПК, один РПГ-7, автоматы еще, похожие на «калаши», но все же не детища дважды Героя Соцтруда Михаила Тимофеевича, Гурбан таких еще не видел. Заинтересовала его и СВД со складным прикладом. И все же он удержался от дальнейших выяснений. Не сейчас. Вот решатся насущные вопросы, тогда и побеседует с Маркусом о его специфической заначке.

— Принимай пистолет.

Гурбан не глядя сунул подарок за пояс, по ощущениям в ладони сообразив, что не держал еще такой игрушки в руках.

Маркус с сожалением отвернулся от своего арсенала:

— Жалко. Столько лет, столько трудов. Ну и хрен с ним! Жди здесь, сейчас вернусь.

Оставив свой десантный «калаш» и сжимая теперь автомат, незнакомый Гурбану, долговязый выскочил из развалин храма. Вскоре он вернулся со старикашкой-пулеметчиком.

— Митрич, запускай свою шарманку, нам тут больше делать нечего, — проскрипел Маркус. — Если что, курс на Арзамас! А я пока прикрою. — Он кинулся к выходу и тут же открыл огонь.

— Таки дождался! — Бодрому старичку дважды повторять не пришлось. Бросив «дягтерева», он отворил по правому борту бронедверь и юрко забрался в заднюю из двух тандемных кабин для экипажа.

Несмотря на уверенные действия, Гурбан засомневался было, что Митрич сумеет оживить Ми-24, но старик справился: не прошло и минуты, как винты с гулом начали вращаться.

Митрич махнул рукой из-под фонаря — мол, давай полезай внутрь, чего стоишь.

Вот-вот вертолет оторвется от пола, а Маркус что-то замешкался, не спешит обратно.

Гурбан вытащил из-за пояса пистолет, снял его с предохранителя и уже собрался отправиться за Маркусом, но тот уже сам мчал к вертолету со всех ног. За ним показалась фигура в ушанке — и Гурбан выстрелил. Попал эсбэошнику в плечо, того развернуло на месте, он уронил автомат. Вторую пулю Гурбан всадил ему в затылок, надеясь зацепить слизня.

— Спасибо. — Маркус полез в кабину для экипажа, что располагалась ниже пилотской, и уселся на парашют, уложенный в чашке сиденья, регулировкой которого по высоте он тут же занялся. При его росте это было весьма актуально.

Гурбан подбежал, но Маркус лишь молча сунул ему наушники со встроенным микрофоном и мотнул головой — топай к Мяснику, уже вылетаем. Фонарь из оргстекла над Маркусом герметично закрылся. Ни химическое, ни радиационное заражение оператору, место которого занял долговязый, более не страшны.

Так, значит? Типа разговор окончен, выполняй, чистильщик, что сказано?..

Ну и ладно, и на этот раз Гурбан подчинился — нырнул в грузовое отделение, закрыл за собой створки дверей, освободив фиксаторы. Затем, кинув взгляд в иллюминатор, протиснулся мимо ящиков с оружием и боеприпасами и уселся на кресло.

«Крокодил» оторвался от пола.

Закрыв глаза и кинув наушники рядом с собой, Гурбан обхватил ладонями голову. Потом уставился в потолок, из-под драного кожзама там виднелся пенопласт. Над грузовой кабиной располагался отсек силовой установки с двумя маршевыми двигателями, и Гурбану все казалось, что движки вот-вот взорвутся или винты чиркнут по обломкам стен, ведь тут слишком тесно для взлета… Но обошлось.

Почуяв безнаказанность, в храм ворвались эсбэошники. Они стреляли по вертолету из автоматов, пули рикошетили от бронеплит на бортах. Это вывело Гурбана из оцепенения, он схватил заряженный уже РПК и, просунув ствол в открывшийся внутрь иллюминатор с кронштейном для крепления оружия, расстрелял целый рожок. А потом развалины храма оказались внизу, и вертолет убрался из зоны поражения эсбэошных пуль.

Гурбана охватило чувство восторга. Пора попрощаться с парнями в ушанках, пусть поставят свечку за здоровье раба божьего Мясника, который еще не пришел в себя! А «крокодилу» тут больше делать нечего, пусть уносится прочь, к Стене Московского острога и дальше!

Знал бы он, что как раз под ним находятся топливные баки и что при попадании в них у него есть реальный шанс сгореть заживо еще до того, как обломки вертолета рухнут на землю, радовался бы скромнее. Но он не знал.

Гурбан надел на голову наушники. И ничего не случилось.

Снял, осмотрел их, обнаружил красную кнопку, нажал, вновь надел. И поморщился, услышав восторженный рев Митрича:

— Сколько я этого ждал! Наконец-то! Я снова в воздухе!

— Маркус, ты меня слышишь? — вмешался Гурбан.

— Слышу. И если ты хочешь поговорить конкретно со мной, не мешая Митричу балдеть, то на левом наушнике есть махонький рычажок, переключи его в положение «два».

Чистильщик так и сделал. Митрич исчез из эфира, как и не было.

— Отличная штука эти наушники. Не «эспэ восемь у», а даже лучше. Заказал одному умнику-радиолюбителю из Харьковского острога, так он на совесть сделал. Как же его звали, умельца этого… Натан, кажется.

СП-8У?.. Гурбан пропустил мимо ушей эти технические подробности, в которых вообще ничего не понимал.

— И все-таки откуда вертушка? — спросил он.

— Нашел, — ответил Маркус. — В монастыре, в храме том и нашел. В самом начале Псидемии упал там вертолет, крышу храма проломил. Ну, у меня были спецы хорошие, отремонтировали втихую. Долго, правда, пришлось им возиться, но сумели. И горючку я добыл. А уж сколько сил и времени потратил, чтобы пилота найти… Зато с Митричем мы сработались. Он как вертолет увидел, так сразу и сказал, что никуда не уйдет, пока небо хоть разок еще с близи не увидит. Столько лет, мол, на земле проторчал, дай хоть перед смертью…

— Перед смертью? — насторожился Гурбан и переместился с кресла на ящики с оружием, чтобы лучше видеть Мясника. Тот как раз заворочался, приходя в себя.

— И я бы рад дать ему покататься, да только засекут ведь. Так что вертолет был приготовлен на самый экстренный случай. Митрич его обслуживал и охранял много лет.

— И не попытался угнать?

— Кремень, а не человек. Сказал, только по приказу в воздух поднимется, и как отрезал.

— Ну и отлично. — Мясник открыл глаза, и Гурбан усадил его ровнее. — Значит, следующая остановка в Арзамасе. Домчим с ветерком и без проблем!

И как сглазил.

По вертолету открыли огонь из зениток. Угол ящика с автоматами, на котором устроился Гурбан, разнесло в щепы, заостренный кусок дерева воткнулся ему в левую кисть.

Маркус выругался. Гурбан переключил наушники в режим конференции, чтобы можно было слышать и Митрича, который как раз орал, что сейчас он всем наземным крысам тыловым, бабуинам этим, покажет, где слизни зимуют. Из кассет на пилонах вырвались на волю НАРы, устремившись к зенитной батарее, установленной на крыше дома прямо по курсу, — взрыв, столб пламени, куски рубероида и бетон в стороны. Батарея уничтожена. Но она не единственная в Москве!

По вертолету вновь стреляли. В корпусе появились дыры. Митрич швырнул «крокодила» вниз, провел его между домами, вне зоны огня зениток на крышах, но и тут по вертушке ударили — с блокпоста из мешков с песком на перекрестке. Какая-то сволочь умудрилась установить тут НСВ «Утес», крупнокалиберный пулемет. И вновь ракеты оторвались от вертолета и, прочертив дымные следы, накрыли огневую точку. Гурбан видел прохожих, которые в испуге ложились на асфальт, вжимались в стены. Кому-то повезло спрятаться в подъездах, только вот взрывной волной стекла вынесло, могло кого и зацепить. Парни из добровольной дружины без толку тратили патроны своих двустволок, надеясь сбить боевую винтокрылую машину.

Маневрировать между домами — приятного мало, по крайней мере для пассажира грузовой кабины: то и дело казалось, что вертолет врежется в стену. А уж пилоту небось вообще стресс конкретный. Короче говоря, Митрич поднял-таки вертолет, и с ходу ракеты накрыли очередную батарею на крыше, бойцы даже не успели ни разу выстрелить по Ми-24. Правда, на этот раз назвать огонь прицельным было нельзя — ракеты взорвались на уровне третьего этажа, здание просело и накренилось. К счастью, оно было необитаемо, судя по отсутствию стекол, и кроме стрелков, обошлось без жертв. Ну а те сами виноваты: если направляешь на кого-то оружие, будь готов, что и тебя не пожалеют.

Митрич принялся напевать знакомую мелодию. Гурбан зажмурился, пытаясь вспомнить, как она называется, и ему таки удалось: «Полет валькирий» Вагнера! Любитель, блин, классики…

До Стены оставалось уже совсем ничего, но плотность огня возросла в разы. От пилонов с кассетами то и дело прочерчивались дымные следы. Пару раз по «крокодилу» выпускали ракеты с тепловым наведением. Но у Митрича, точнее у Ми-24, на этот случай был предусмотрен отстрел ловушек-ракет системой АСО — патроны с высокой температурой горения увели ракеты от вертолета.

— Пусто! Теперь десант пусть суетится! — закончив петь, проорал Митрич так громко, что у Гурбана уши заболели.

Он даже не сразу сообразил, о чем это старик. А когда понял смысл сказанного — закончились НАРы, — кинулся к РПК, что все еще торчал в иллюминаторе, закрепленный кронштейном. Чистильщик не жалел патронов, поливая пулями тех, кто стрелял по вертолету снизу. Он дважды менял магазины, прежде чем увидел под собой Стену и людей на ней. Это длилось какое-то мгновение, но ему показалось, что «крокодил» летел над ней пару минут, а то и больше. Потом вертолет покинул пределы защитного контура Московского острога.

Внизу еще мелькали дома, Ми-24 еще не выбрался за МКАД, но под днищем его уже раскинулись Территории.

* * *

Сращивание нервов — дело тонкое, абсолютно не терпящее суеты. Человека и слизня — поводыря в новом мире! — ни в коем случае нельзя передвигать, им нужен полный покой, иначе все пойдет насмарку и в итоге получится нечто вроде обычного контакта, на который способны зверюшки и первые поколения симбионтов.

— Как ты, брат?.. — Толстяк все не мог привыкнуть к тому, что для беседы не обязательно задействовать речевой аппарат.

Дан мягко намекнул ему на это. И ощутил каждой своей клеткой — расстояние минимальное, связь очень сильная, — как Ашот отторг сигнал, идущий к нему. Однокашник сопротивлялся потокам информации из сети, что опутывала их.

«Ну это же глупо!». Сообщения Данилы становились образнее с каждым часом. Он отправил однокашнику картинку, на которой Ашот вертел головой, отказываясь от протянутого ему яблока, символизирующего дар познания и новых возможностей. Типа Ашоту не нужно это подношение, сделанное от всей души, искренне. И тогда на голове толстяка выросли ослиные уши и сам Ашот превратился в очень упитанного осла.

«Сам ты!..» — пришел ответ, в котором содержалась очень даже четкая картинка: Данила, на подбородке которого повисла слюна, кривлялся и корчил рожи. И одет он был в снежно-белую смирительную рубашку. То есть Ашот обозвал Дана идиотом. Или психом.

Ну-ну. Образы товарища пока что не отличались точностью, куда им до тех, что генерировали совместно симбионт и мозг Данилы. А все из-за дурацкого сопротивления толстяка.

Идиот… И даже псих?! На миг душа-коммуникатор Дана окрасилась в светло-красный — не бордовый! — цвет. Но это быстро прошло. Забавно, Ашот всегда называл Дана братом. Теперь это обращение приобрело более глубокий смысл.

— Брат, нам надо бежать!.. — Голос толстяка звучал глухо, едва слышно, словно в рот ему затолкали ваты.

Вот в чем принципиальное отличие прежних симбионтов от новых: тот слизень, что попал Дану на затылок с черепа зомборыси, не дал бы человеку ни единого шанса остаться личностью, а тут все в точности наоборот. У Ашота, Мариши и Данилы есть свобода выбора, никто за них не будет решать, с кем им дальше по пути. Если хотят, они могут не присоединяться к Братству. По крайней мере, Даниле так кажется. Но ведь это глупо! Как это — быть вне Братства?!

Эмоции Дана обострились дальше некуда. Его разрывало на части от желаний, он всему готов был дать оценку по шкале «отлично» или «хуже некуда». Скажем «нет» компромиссам! Но в то же время он знал, что скоро накал страстей спадет, он успокоится и никогда уже эмоции не овладеют им, не помешают трезво мыслить и делать лишь необходимое, а не то, что хочется.

И это отлично!

— Брат… бежать… свобода… — Голос Ашота звучал все тише и тише, и Дану казалось, что рядом с толстяком стоит, благостно улыбаясь, Тот, К Кому Тянутся Все Нити. И в улыбке его было столько доброты, столько счастья, что у Ашота вмиг пропало желание сопротивляться зову Братства.

«Как ты?» И озабоченное лицо, которое обернулось знаком вопроса.

«Отлично!» В ответ на Дана обрушилась картинка, полная приятных ощущений: майский полдень, яркая листва на деревьях, предчувствие летних каникул.

Это значило, что Ашотик передумал бунтовать.

Игла кольнула руку Дана, возвращая его к плотскому, низменному. И ничего, что к телу его, накрытому теплым одеялом, как и к телам Мариши и Ашота, ведут трубки, по которым из капельниц поступают в вены все необходимые вещества. Льются растворы, и время течет медленно, неспешно. Скоро тела Дана и его друзей подвергнут массажу — чтобы избежать судорог и пролежней, нужно хорошенько размять мышцы. Хорошенько, но аккуратно, чтобы не задеть симбионта, который закрепился на черепе, не нарушить связей между ним и человеком.

Если б симбионт поселился в глазнице, как у Равиля, к примеру, он был бы лучше защищен и обладал бы более мощным соединением с носителем, использовал бы возможности тела на все сто. Но не каждому члену Братства может быть оказана такая честь. Ведь это большая ответственность — координировать работу братьев и брать на себя смелость в принятии основополагающих решений. Дан пока что не достиг подобного уровня доверия. Но у него еще всё впереди.

Он еще покажет Братству, на что способен!

* * *

Правый берег реки Теши, перекрестье железных дорог. Четыре сотни с чуть-чуть километров от Москвы — примерно полтора часа лету на Ми-24. Острог тут так и не создали, хотя пытались, но то ли сил не хватило (все ж сорок кэмэ по периметру — это не в карман чихнуть), то ли еще что, но стотысячное население покинуло родной Арзамас и перебралось в Нижний Новгород, где вовсю шли строительные работы. Но и там что-то не заладилось… В общем, печальная история, и к предстоящему делу она никакого отношения не имеет, потому на этом и закончим… Гурбан поглядывал вниз в иллюминатор.

— А ведь город основал Иван Грозный, — проскрипел голос Маркуса в наушниках. — Как крепость. Вот тут и будем садиться, потом пешком прогуляемся.

— А чего сразу к месту не подлететь? — удивился Гурбан.

В грузовой кабине смердело. Мясника, который очнулся окончательно, несколько раз вывернуло — сотрясение мозга у него получилось конкретное, слишком сильно долговязый его приложил об стену.

— А потому, что на месте нас посадят так, что мало не покажется. Лучше пешком, поверь мне.

И Гурбан поверил. А что ему оставалось делать?

Митрич опять принялся напевать «Полет валькирий», и чистильщик стянул с себя наушники. Арии старика успели ему изрядно надоесть.

Вертолет сел на проезжую часть возле торгового центра «Метро» на проспекте Ленина. Приземление прошло без происшествий, машина отлично себя показала как в воздухе, так и в бою. Прихватив автомат — зомбаков мог привлечь шум силовой установки и винтов, — Гурбан помог Сереге Мяснику выбраться наружу. Но вокруг было спокойно, ни одна тварь не спешила напасть на людей.

— На «крокодиле» полетим, когда вопрос решится? — спросил Гурбан у Маркуса, когда тот вылез из-под фонаря операторской кабины. Именно Маркус вел огонь всеми вооружениями Ми-24 и справился с задачей на отлично, раз они таки сумели выбраться из Москвы.

— Без топлива вряд ли у нас это получится. Знаешь, какой у этой рептилии расход? Без малого восемь сотен литров на час полета, — вместо Маркуса ответил Митрич и ощерился в улыбке, которая у него была под стать возрасту: зубов через один не хватает, а те, что сохранились, — желтые и кривые.

Гурбан присвистнул:

— Как бы аппетит у вертушки неслабый…

— Нормально добрались? Не укачало? — Маркус опять прикрывался капюшоном, и вовсе не потому, что не желал пугать людей своей внешностью — наросты на его лице были очень чувствительны к солнечному свету.

Почуяв насмешку, Мясник недобро посмотрел на него. Гурбан похлопал племяша Джексона по плечу — мол, нормалёк, не вздумай лезть на рожон:

— Это Маркус, тот самый хороший человек, о котором я рассказывал. Вместе работать будем.

Об участниках и предстоящем деле — о том, что они должны организовать засаду и дождаться Сташева-младшего на подступах к лаборатории его отца, он поведал Сереге еще в вертолете. Но, судя по тому, как того шатало, повторить не помешало бы — парень еще не настолько очухался, чтобы разобраться в поставленной задаче.

— А что за ствол такой? — Гурбан поднял автомат. — Вроде не «калаш», хоть и похож.

— А у вас чего, в Харькове таких нет?

— Были бы, не спрашивал.

— «Абакан». То есть АН девяносто четыре, он же автомат Никонова калибра пять сорок пять для спецподразделений. Магазины к нему от обычного «калаша» сгодятся и от РПК, но я взял на шестьдесят патронов. Серьезное оружие, только умения требует. Мальцу какому, — Маркус кивнул на Серегу, — я бы не доверил. Испортит ведь.

— А это что за вещь? — Гурбан вытащил из-за пояса пистолет, выданный ему в разрушенном храме.

— «Грач». Семнадцать патронов в магазине. Да и вообще, штука поинтересней «макара», хоть и немного тяжелей.

Нагрузившись оружием и боеприпасами по самое не хочу, двинули по проспекту. Митрич тянул на себе РПГ-7 с двумя выстрелами к нему в специальной сумке. Старичок хоть выглядел не ахти, оказался жилистым — еще тащил «абакан». Гурбану и Маркусу достались РПК и автоматы по одной штуке на человека. Мясник повесил на плечо СВД со складным прикладом, десантный вариант винтовки Драгунова. Разбившись по парам — Маркус с Митричем, Гурбан с Мясником, — они извлекли из вертолета два цинка с патронами и потащили с собой.

На пересечении проспекта с улицей Калинина свернули направо, дошли до улицы 50 лет ВЛКСМ, по которой и направились дальше к Арзамасскому приборостроительному заводу.

— Проклятое коммунистическое прошлое не отпускает, — пошутил Мясник по поводу названий местных улиц и проспектов.

Гурбан улыбнулся, а вот Митрич, как выяснилось, оказался закоренелым ленинцем:

— Да что ты понимаешь, бабуин молодой! Власть обещала каждому квартиру к двухтысячному году? Ну так вот их сколько, квартир этих, живите только! Дома пустые стоят, а вы всё, бабуины, на власть прежнюю жалуетесь…

Чтобы сменить тему, Мясник спросил у Маркуса:

— А чего тут зомбаков вообще нет? Хоть бы один попался! И далеко еще топать?

— Уже близко, — ответил долговязый. — А зомбаков нет из-за Пашкиных экспериментов.

Они прошли по улице еще немного, потом Маркус остановился и указал на сине-белый корпус впереди:

— Это и есть та самая лаборатория, где создали слизней. Точнее, ее фасад, прикрытие.

Гурбан достал бинокль. Пять этажей с ржавыми кондиционерами на стенах. Над проходной из стали и стекла красовалась надпись «ОАО Арзамасский приборостроительный завод». На стоянке у проходной — десятка два автомобилей, на которых уже никуда не уедешь.

Гурбан присел на бордюр.

— Надо бы связаться с Павлом Сташевым, объяснить ему ситуацию.

Долговязый в балахоне помедлил, прежде чем ответить:

— Не уверен, что стоит светиться.

— И все-таки. Мы же не убийцы, Маркус. Ты вон от слизня избавился — а вдруг и пацана удастся спасти?

— Не исключено, что это возможно, — проскрипел Маркус. — Другое дело, шансов мало на то, что Паша нас примет. У него заскок случился, совсем мозги закоротило — всюду заговоры и враги мерещатся. В последний раз, когда я был здесь, он не пожелал меня принять, хотя тогда я за тридевять земель притащил ему силовую установку, которая ускорила бы работы по проекту.

— Назад, что ли, повез? — подал голос Мясник.

— На подступах к лаборатории сгрузил и уехал. Мне-то она на кой?

— И все же попытайся, Маркус, — продолжал Гурбан настаивать на своем.

— Да он меня и слушать не станет. В каждом, кто к лаборатории приблизится, он видит врага рода людского. Типа слизни без устали подсылают ему шпионов, чтобы уничтожить его уникальную установку, которую он называет Излучателем.

— Наверное, он знает, что делает. Покушались на него, видно. Только я вот чего не пойму, Маркус. Если слизни Сташева так боятся, почему просто не подогнали технику, минометы тяжелые, «тюльпаны» те же, или «гвоздику», гаубицу самоходную, что на пятнадцать кэмэ стреляет. А «тюльпан», тот вообще на восемнадцать шарашит. Наверняка ведь сохранились где-то эти игрушки. Короче, взяли бы, да и сровняли лабораторию с землей, и никаких проблем вообще.

— В том-то и дело, Гурбан, что они бы с радостью. Да только учти, что лаборатория эта военная, а завод сверху — так, бутафория. Все самое главное — под землей. Там столько бетона, что чуть ли не прямое попадание ядерной бомбы выдержит. Так что от «цветочков» толку не будет.

— И конечно, несколько выходов на поверхность в нескольких километрах от лаборатории — в городе, а то и за его пределами?

— А как же без этого? — Митрич хоть и тяжело дышал, все ж не удержался, вставил свои пять копеек. — Военные строили на совесть — в те времена, когда за расхищение социалистического имущества могли впаять такой срок с конфискацией, что родная семья бы тебя прокляла и сменила фамилию.

Уставившись на завод, Гурбан задумался. Неужели где-то там засел виновный в Псидемии? Неужели тут собирается оружие против слизней? Или оно уже готово?..

Некоторое время он молчал, а потом опять заговорил:

— Маркус, ты, как я понял, бывал уже в подземелье?

Бывший хозяин Острога-на-колесах кивнул:

— И не единожды.

— Тогда тебе и флаг в руки.

— Какой еще флаг?

— Белый. — Гурбан не шутил. Ему не нравилась обстановка. Он чувствовал опасность той своей сущностью, что проявилась на Территориях. Скоро должно было что-то случиться. Что-то нехорошее. Но пока еще был шанс переломить ситуацию. — Обычный белый флаг. На всякий случай. В парламентера вроде как сразу не стреляют.

— Если к Паше на поклон идти, флаг не помешает, — проскрежетал Маркус.

После недолгих поисков было установлено, что единственная вещь, которая может сойти за белый флаг — символ добрых намерений, — это майка Митрича. И не то чтобы майка оказалась совсем уж свежей, но выбирать было попросту не из чего. К примеру, тельняшка Гурбана белой являлась лишь отчасти, то есть на полста процентов, а наполовину добрых намерений, как известно, не бывает. Лично Гурбан, увидав парламентера с полосатым флагом, тотчас открыл бы по нему огонь.

Короче говоря, остановились на майке. Правда, Митрича идея снять с себя белье, сшитое еще в братской Белоруссии, как бы не очень-то впечатлила, но все же он согласился на эту жертву ради великой цели:

— Только чтоб победа была за нами, да, хлопцы?

Проскрипев нечто невразумительное, долговязый срубил деревце, росшее неподалеку, и, распоров майку с одной стороны, привязал ее к тонкому стволу. Промозглый осенний ветер, нагнавший тучи, тотчас подхватил ткань, заставив ее трепетать на самодельном березовом древке.

— Удачи! — напутствовал Маркуса командир чистильщиков.

— Давай, Маркус! За Отечество, за планету нашу! — не преминул поднять боевой дух Митрич.

А Серега Мясник ничего не сказал — только хмуро зыркнул вслед. То ли изначально не верил в затею с переговорами, то ли его опять мутило.

Выпрямившись во весь свой немаленький рост, Маркус двинул по улице, размахивая над головой безнадежно испорченной майкой Митрича. Он знал, что Павел Сташев отлично его видит на экранах мониторов слежения, еще советских, ламповых. Все подходы к лаборатории были под наблюдением. Тут даже мышь-полевка не проскочила бы незаметно, не то что двухметровый верзила.

Заметив какое-то движение впереди, там, где неподалеку от проходной сохранились еще лавочки с урнами, Гурбан навел туда бинокль — и присвистнул. Ничего себе! Подходы к заводу и, следовательно, к лаборатории охранялись двумя боевыми блоками, которые как раз сейчас активировались. Ранее незаметные, потому что располагались на уровне земли под крышками канализационных люков, блоки обнаружили себя тем, что крышки и само оружие поднялись над поверхностью. Каждый блок состоял из автоматического гранатомета АГС-17, пулеметов ПКТ и НСВ и противотанкового ракетного комплекса. Все это было очень похоже на УОС «Горчак»,^[2] вот только Гурбан очень сомневался, что наведение оружия осуществляется механически расчетом из двух человек на каждый блок. Вряд ли у Павла Сташева есть соратники в лаборатории, при его-то фобии. Просто автоматика сработала. Только Маркус отправился в путь, блоки взяли его на прицел, отсигналив на пост, что замечен посторонний. И теперь они ожидали приказа — пропустить или нейтрализовать этого постороннего. Значит, не такой уж псих Сташев, был бы совсем тронутый, настроил бы блоки на огонь по любой цели…

Маркус остановился. Сильнее замахал флагом. Приметил, похоже, что он под прицелом, или же просто знает, что дальше без приглашения соваться нельзя.

— Это я, Маркус! Паша, пусти к себе! Разговор есть, Паша! Тебе угрожает опасность, надо поговорить!

Время шло. Маркус кричал, флаг над ним реял, хлопая на ветру, а больше ничего не происходило. Митрич заметно нервничал, то и дело поводил из стороны в сторону стволом «абакана». Мясник осматривал местные достопримечательности в оптику СВДС, устроившись на куске бетонной плиты. То, что зомбаков поблизости обнаружено не было, почему-то никого не успокоило. Да и мало ли какие опасности могли грозить группе в Арзамасе?..

Посыпал снег — мягкий, пушистый, он таял, стоило ему только коснуться лица Гурбана.

— Паша, разговор есть! Со мной друзья! Паша!

Гурбан уже уверился в напрасности затеи — нет тут никакого злого гения, виновника Псидемии. Был и убрался подобру-поздорову, или загрызла его зомборысь, что пробралась в святая святых науки, или сам по себе — от сердечного приступа, ветрянки или плоскостопия — сдох он в лаборатории, ставшей для него огромным склепом, на зависть фараонам.

И потому всё-всё-всё, сделанное Гурбаном в последнее время, было напрасным. Напрасно гибли его товарищи, напрасно он сам рисковал шкурой и чуть не убил мальчишку, повинного лишь в том, что отец его сволочь и подонок, в сравнении с которым Гитлер, Пол Пот и прочие вожди народов — просто дети несмышленые. То, что сделал Павел Сташев, это… это…

Гурбан стиснул зубы. Глаза заволокло багровой пеленой.

Тяжело дыша, он разжал пальцы, которые впились в цевье автомата. Тиши, тише, нельзя так волноваться, сердечко надо поберечь. А то еще откажет не вовремя, и не сбудется самая-пресамая заветная мечта — зачинщика Псидемии собственными руками в куски, живого… Гурбан тряхнул головой, прогоняя вновь нахлынувшую багровую волну.

Если бы Маркус мог охрипнуть сильнее, чем уже скрипел, обязательно так и сделал бы — столько времени стоял уже на месте и орал.

— Эй, Маркус, давай назад! — крикнул ему Гурбан. — Нет там никого. Финита, тля, комедия, напрасно только приперлись!

В груди стало пусто-пусто. Хотелось плакать. Впервые за двадцать чертовых лет Гурбан почувствовал, что может пустить слезу, а то и вовсе разрыдаться. Перед ним проплывали лица: раненый Малёк, еще живой, но уже обреченный на гибель… Маевский с винтовкой в руках… Дрон, поигрывающий ножами, а потом бегущий с газовым баллоном… обожженное лицо парня из подбитой бээмпэшки… улыбка Коли Бека…

И тут Маркус сошел с места, на котором простоял минут двадцать. Вот только долговязый не возвращался к своим — шел к лаборатории.

Взвыли сирены. И Маркусу бы спрятаться где-нибудь, найти укрытие среди развалин, но нет — он упрямо пер вперед, размахивая чертовым флагом. Гурбан прикусил губу до крови. Неужели еще одна смерть будет на его совести? Ведь это он надоумил…

Усиленный акустикой голос прогрохотал:

— Маркус, уходи! Пулеметы откроют огонь через пять секунд!

И точно врубилась замедленная съемка.

Раз. Маркус делает шаг в сторону.

Два. Флаг падает на растрескавшийся асфальт, который покрыло уже тонким, полупрозрачным слоем снега.

Три. Развернувшись на сто восемьдесят, Маркус наклоняется и заваливается на бок. Он поскользнулся, черт его, косолапого, побери!..

Четыре. Даже не пытаясь вновь встать, он ползет обратно по свежему снегу, лицо его скрыто капюшоном, салатового цвета надпись «Los Angeles Lakers» на балахоне, на спине, служит отличной мишенью.

Пять. Пулеметы открывают огонь.

* * *

Равиль молча протянул Дану черную вязаную шапку — наподобие той, что была у покойного живчика Никифора. Того, кстати, неудачно соединили с симбионтом, а молчуну Карену, что погиб у взорванного моста, в этом смысле повезло еще меньше — вот, почему они казались такими странными. Так бывает, если делать все наспех, без должной подготовки. Но у Братства просто не было иного выхода, враг ведь не дремлет…

Отправив образ искренней благодарности, Данила с легким поклоном принял головной убор и пообещал снимать его лишь в случае крайней необходимости. Симбионта не стоит лишний раз светить — обычные люди от его вида становятся неадекватными, впадают в ярость. Да и мозг носителя беречь нужно: отсутствие надежной термоизоляции грозит ему переохлаждением вплоть до отказа. Нельзя допустить, чтобы из-за такой ерунды Братство потеряло нужного — важного! — своего члена.

Ашот получил большую кожаную кепку, изнутри утепленную бараньим мехом. Марише достался кокетливый оранжевый берет на флисе. Вместе они покинули Спасскую башню. У ворот их поджидали те же джипы с эмблемами СБО, что привезли их сюда.

За трое суток, что доставщики провели в неподвижном положении, Московский острог засыпало снегом. На Красной площади, центральных улицах и тротуарах в сугробах по пояс взрослому человеку проделали лопатами дороги и тропинки. Задействовали для этого половину населения острога. И то верно, потенциальным членам Братства показаны физические упражнения, да и зачем палить топливо в бульдозерах, загрязнять атмосферу?..

Данила откинулся на спинку сиденья джипа и, приметив, что к воротам подали еще автобус, одно окно которого было заделано листом жести, закрыл глаза. Он еще не достаточно уверенно пользовался коммуникатором, не мог воспринимать реальность одновременно глазами и с помощью сети Братства. Что-то одно приходилось отключать. Подобные проблемы, как он знал, были также у Ашота и Мариши. Ничего, это дело поправимое, всему свое время.

Дан уже знал, что Братство пополнилось не только троицей доставщиков, но и тремя бандитами из-под Харькова, старыми знакомцами, что величали себя чистильщиками. Дан поздоровался с Фазой, Ксю и Доктором. Те, усаживаясь в автобус, прислали ему ответные образы, полные доброжелательности и готовности к самопожертвованию — пусть только Дан попросит, пусть только кто-нибудь на него нападет.

Джипы и автобус, попетляв по улицам Москвы (Дан не следил за дорогой, он купался в ласке Мариши), заехали в большой ангар, где работали несколько десятков человек — и ни одного члена Братства! Этих людей не рассматривали в качестве кандидатов — слишком уж тяжелым, изнашивающим тела был их труд, и условия, в которых они пребывали значительную часть суток — пыль, шум, холод, химические вещества, — претили как братьям, так и их симбионтам.

А вокруг искрило сваркой, жужжали дрели, на токарных станках вытачивались детали, пахло смазкой и солярой, пропитавшими все, в том числе опилки, которыми обильно был присыпан пол из чугунных плит, посаженных на жидкий, впоследствии застывший бетон.

Тут ремонтировали одновременно десятка три машин — в основном грузовики из автокараванов и джипы СБО, получившие такие серьезные повреждения, что Дан сразу поискал по этому поводу инфу в сети Братства. Оказалось, давно уже назревает вооруженный конфликт между Москвой и Питером. И раскуроченные джипы — следствие мелких стычек на Территориях между двумя великими острогами…

Равиль остановился у громадины, синей снизу и белой сверху, ничуть не похожей на грузовик или джип. Во-первых, где вы видели тачку на воздушной подушке — а синяя ее часть несомненно была воздушной подушкой; во-вторых, джипов с двумя здоровенными пропеллерами на корме не бывает, а в-третьих…

Мариша коснулась руки Дана, и он стыдливо понял, что телесный контакт еще способен доставлять ему удовольствие. Ашот стоял рядом. За ними пристроилась троица чистильщиков. А дальше, чуть правее, расположились трое в бушлатах и шапках-ушанках. Связавшись с ними, Дан узнал, что они тоже будут сопровождать его.

Вынырнув из сети, он обнаружил, что между братьями и машиной на воздушной подушке стоит невысокого роста пожилой мужчина, еще не старик, но уже и далеко не юноша, и он, одетый в рабочий испачканный комбинезон, что-то увлеченно рассказывает.

Дан прислушался.

— Это, конечно, не десантный «зубр», но для ваших целей в самый раз будет. «Зубр» покруче, понятно, в него столько оружия напихали, что разбегайся кто куда, зомбаки не страшны: и артиллерия на нем, и ракеты, и зенитки. И по земле на нем можно аж запросто, а только вот ширина у него немаленькая — почти двадцать шесть метров, по дорогам на десантном катере-амфибии сильно не покатаешься. Кстати, на Балтике было два «зубра», до Псидемии еще. Советской постройки катера. Помню, трубили тогда — самые большие суда в мире на воздушной подушке. И что в итоге? А ничего…

Равиль вновь нахлобучил на себя шляпу с орлиными перьями, пол-лица прикрывали очки — а нечего пугать обычных людей, они непуганые лучше работают. Дан улыбнулся, получив от вольника поток образов, ярко иллюстрирующих эту мысль.

Между тем Равилю пришлось воспользоваться речевым аппаратом:

— Говоришь, мужик, на Балтике такие же, как этот, только больше, есть? У питерцев?

— Могут быть. Но раз на такой мелюзге раскатывают, — работяга кивнул на двухцветную машину на воздушной подушке, — то уж, наверное, не потому, что на топливе экономят… Короче, молодежь, принимайте на вооружение трофей. Мы, как могли в сжатые сроки, подлатали его, на ноги, можно сказать, поставили.

— Подлатали? А что случилось? — спросил Дан, не столько для того чтобы узнать ответ, но чтобы прислушаться к собственному голосу. Напрягать язык после нескольких суток молчания было… странно и непривычно уже, что ли.

Прищурившись, механик воткнул в рот трубку, прикурил, выпустил через нос струйки дыма.

— А то случилось, молодой человек, что наша доблестная служба безопасности обнаружила вблизи острога питерских шпионов, ведущих наблюдение и подрывную деятельность с катера-амфибии «Марс две тыщи». И конечно же московские герои пресекли это непотребство, повредив слегка транспортное средство вероятного противника. — Не уловив понимания на лице Дана, он улыбнулся краешками рта и пояснил: — Нас попросили эту трофейную амфибию отремонтировать. Что мы и сделали. Принимайте работу. В «марсе» два кресла для членов экипажа плюс восемнадцать посадочных мест для пассажиров. Так что стоя ехать не будете.

«Почему на этом катере-амфибии? Почему не на джипах? Или не на самолете? У нас в Харькове самолет есть, куда угодно домчать может. Так неужели в Москве с авиацией туго?» — Данила послал Равилю соответствующие вопросам образы.

«Потому что три дня уже идет снег, дороги занесло напрочь, иначе как на воздушной подушке к Арзамасу не добраться. Любой джип, грузовик и вездеход увязнет в сугробах. А насчет авиации — вертолетов действительно нет, самолетов есть три штуки, только с толковыми пилотами плохо, но если даже найти, где приземляться в Арзамасе? Кто нам полосу там подготовит?» — ответных образов было так много, и поступали они с такой скоростью, что у Дана закружилась голова.

«Я понял. Хватит. Кто поведет амфибию?»

«А вот она». Равиль указал на девушку-блондинку по имени Ксю, которая по приставной железной лестнице уже поднялась на борт «Марса-2000» и, подмигнув Дану, скрылась в кабине.

Что-то твердое ткнулось в плечо Данилы. Он скосил глаза — Равиль протянул ему небольшую, размером с портсигар, коробку, похоже из пластика, цвета хаки, с непонятной маркировкой буквами и цифрами.

«Что это?»

«Сейчас расскажу».

ГЛАВА 26СВОИ ПРОТИВ СВОИХ

— Я ж говорил, у него мозги совсем закоротило. — Едва оправившись от пулеметного обстрела, Маркус увел троицу от лаборатории на безопасное расстояние. — Пусть уже доделывает свой Излучатель и крошит слизней сам. Я ему больше не помощник. Но и мешать ему никому не позволю. Даже сыну.

Все это время шел снег, намело его по колено и чуть выше, спринт по таким заносам не побегаешь. Да только Маркус и Гурбан, Мясник и Митрич разминаться трусцой не собирались, у них была задача иная: отсечь тех, кто скоро заявится к безумному ученому, не дать им ни единого шанса установить с ним контакт. Если на визит Маркуса Павел Сташев отреагировал однозначно — открыл упреждающий огонь в воздух (спасибо, хоть не на поражение), то, увидев своего отпрыска, он может повести себя иначе…

— Подозрительно тихо. — Изо рта Гурбана шел пар.

— Ну что ты все зудишь и зудишь, Гурбан? — проскрипел Маркус в ответ.

— И тачки с проезжей части надо было убрать все-таки. А лучше бы оттащить подальше.

— Мало натаскались? — Даже Мясник не поддерживал командира чистильщиков.

— Ты, Гурбан, мужик хороший, но перебарщивать не надо, — завершил дебаты Митрич.

Утро нового дня в Арзамасе началось безрадостно. Ночью накануне мороз усилился. Никто глаз не сомкнул — сидели вокруг костра, разложенного у баррикады, грелись. Жутко раздражал волчий вой. Стая — нормальные зверюги, не зомбаки — кружила рядом, от нападения воздерживаясь из-за огня. Да и Митрич, не пожалев патронов, подстрелил кого-то из них — после очереди из «абакана» послышался визг, вой на некоторое время стих. Жаль, ненадолго.

Ожидая врага, работу они проделали немаленькую. Дорогу на подступах к лаборатории перекрыли оборонным сооружением — звучало круто, но на самом деле все было куда проще: группа совершила бессчетное число рейдов к ближайшим развалинам, натаскав откуда кирпича, обломков бетона и такого прочего. Из всего этого добра сложили баррикаду, из-за которой они откроют огонь по противнику, когда тот появится в зоне поражения. За каждую пядь земли по пути к заводу они будут бороться, за каждый сантиметр!.. Куча получилась довольно внушительная и протяженная, даже при том условии, что одновременно при строительстве «пирамиды» могли быть задействованы лишь трое — Митрича оставляли в охранении, мало ли, а вдруг зомбаки таки объявятся. Их невнимание к людям, спокойно разгуливающим по Территориям, нервировало Гурбана. Оказывается, за двадцать лет он настолько привык постоянно ждать их нападения, что отсутствие угрозы стало восприниматься угрозой еще большей.

— Подозрительно тихо, — кинув в костер ветку, повторил он в который раз.

Группа изрядно проредила местную флору, пригодную для поддержания огня. Фауне тоже досталось — Мясник показал себя отличным снайпером, зайчатина у баррикады не переводилась, товарищи не голодали. Маркус оценил его способности по достоинству и перестал над ним подшучивать. Даже Митрич, казалось, стал тише разговаривать. И все равно напряжение нарастало.

Вот-вот должно было что-то произойти.

— Подозрительно тихо, — повторил Гурбан.

— Да тихо ты!.. — скрипнул долговязый, который сильнее прочих страдал от холода в своем балахоне не по погоде.

И Гурбан едва не сорвался. Накипело, понимаешь. Этот урод бугристый бог знает что о себе возомнил! Пора объяснить ему, кто он такой и где ему место!.. Но тут послышался какой-то шум, и все они не сговариваясь принялись тушить костер, засыпая его снегом, — чтобы не выдать себя раньше времени.

Первым свое место на баррикаде занял Мясник — самый молодой все-таки.

— Едут! — крикнул он, взглянув в оптику винтовки.

Митрич вторым занял позицию. Ну а там и Маркус с Гурбаном подоспели, последний и думать забыл о том, что собирался преподать урок вежливости самопровозглашенному командиру.

В пределах видимости появилось нечто массивное, в первый момент Гурбан даже не понял, что это такое.

— Ничего себе! Ну, бабуины дают! Катер-амфибию на воздушной подушке пригнали!

Амфибия легко мчала по снегу, маневрируя меж стоящих то тут, то там ржавых островов брошенных тачек. Гурбан взглянул в бинокль. Дверца пассажирского салона катера поднялась, наружу высунулся Сташев-младший и принялся с воодушевлением махать рукой и кричать что-то — далеко, не слыхать, но и так понятно, что, мол, батя, я к тебе приехал, соскучился, хочу обнять, подсадить тебе слизня… Гурбан стиснул зубы. Ничего, это мы еще посмотрим, кто кому чего подсадит!

— Приготовиться, но не стрелять! — проскрипел Маркус, проверяя ручной пулемет Калашникова, которым он пообещал завалить любую тварь, что сунется к проходной завода.

Митрич снял с гранатомета защитные чехлы, заглянул в ствол, поднял целик и мушку. Вытащил гранату из сумки, вставил в ствол — послышался щелчок. Будто всю жизнь он только тем и занимался, что устраивал засады на караваны. Чем черт не шутит, кстати. Мало ли как он проводил свободное время после Псидемии.

— Может, я пальну из гранатомета? — предложил Мясник. — У меня лучше получится.

И Маркус согласился бы, если б старик не заартачился:

— Ах ты бабуин ушастый!!! Подсидеть старика решил?! Я эти гантели, как молодой, на своем горбу тащил, а он…

Вот только разборок между своими сейчас не хватало!

— Мясник, отбой, — поспешно скомандовал долговязый. — А ты, Митрич, стреляй по моей команде. Дадим гостям из столицы подобраться ближе, и уж тогда…

Заметно сбавив скорость — неужто на борту заподозрили что? — катер все же преодолевал расстояние, разделяющее его и баррикаду. Сташев-младший голосил и чуть ли не прыгал от радости, так хотел повидаться с ненаглядным папашкой. Взглянув в бинокль — кто за штурвалом, не видно, стекло бликует, — Гурбан коснулся ствольной коробки РПК, погладил, будто уговаривая оружие показать себя во всей красе, не подвести в самом ответственном бою в жизни чистильщика.

Секунды потекли медленно, тягуче. Палец Мясника коснулся спуска СВДС — чуть сильнее нажмет, и пуля уйдет в полет. Митрич положил гранатомет на левое плечо, левой же рукой взялся за рукоятку, правая легла на ударно-спусковой механизм. И так вечно прищуренный, глаз старика почти закрылся. Челюсти его ходили ходуном, губы то и дело складывались трубочкой. Как он ни пыжился, а всеобщее волнение передалось и ему.

Когда расстояние между катером и засадой сократилось до ста метров или около того, Маркус натужно проскрипел:

— Давай, Митрич!

— Уйди-ка в сторонку, бабуин! — Вертолетчик зыркнул на Серегу. — А то еще выхлопом зацепит!

Гурбан открыл пошире рот, чтобы по ушам меньше приложило.

Сняв гранатомет с предохранителя — нажав кнопку, — старик взвел курок.

— Гореть вам в аду, проклятые бабуины!!! — Палец Митрича вдавил спуск.

Туфф!!! Раскаленные газы вырвались из раструба в задней части РПГ, граната, раскрыв стабилизаторы, рванула вперед.

И промчалась над самой радиоантенной, торчащей над антикрылом амфибии.

Мимо!

Малец Сташев юркнул обратно в кабину, но его тут же, на ходу вытолкнули оттуда, он упал в снег. За ним в две двери сразу начал высадку вооруженный эскорт, по которому Гурбан, Маркус и Мясник с превеликим удовольствием — заждались уже — открыли огонь. Зомбак в бушлате и ушанке, который покидал салон последним, упал в снег и не поднялся — Мясник технично всадил ему пулю в висок, аж шапка подлетела. А слизни небось ожидали хлебушка с солью!

Амфибия развернулась, из одного ее движка валил черный дым — то ли Маркус попал, то ли вновь Мясник постарался. Но точно не Гурбан. Ему на миг показалось, что… Он схватился за бинокль. Вот только полюбоваться полем боя не получилось. По баррикаде ударили сразу из нескольких стволов, от бетона и кирпичей рикошетили пули. Гурбан пригнулся. Мясник тоже не желал подставляться.

— Ты чего, старый осёл, творишь?! — заорал он на Митрича. — Ты, тля, куда стреляешь?! А если уйдут, на лимузин свой сядут — ищи потом ветра в поле или дежурь тут до весны!!!

— Я сейчас, у меня еще выстрел один есть…

— Всё, дед, отстрелялся! Сюда дай! — Мясник вырвал из рук Митрича сумку с единственной оставшейся гранатой и потянулся было за РПГ, но отдернул руку, будто обжегся, хотя даже не притронулся к гранатомету.

Загрохотал РПК Маркуса. Гурбан тоже дал очередь, заставив гостей залечь в снег и спрятаться за той кучей металлолома, что осталась от «газельки», на драном тенте было что-то написано, но уже не разобрать что. Гости, встретив такой вот радушный прием, поначалу отступили вслед за амфибией, движок на которой больше не дымил, но и пропеллер не вращался, а потом осмелели, короткими перебежками двинули на приступ.

— Что за хрень?! — Серега, до сего момента бывший тихим и незаметным почти, ныне бушевал, как разбуженный вулкан. — Ты что, дед, всех нас порешить задумал?! Не, ты это видел?! — Он обернулся, ища поддержки у Гурбана и указывая на гранатомет.

Гурбан покачал головой, сообразив, в чем причина волнений. По «трубе» змеилась трещина. Повезло еще, что РПГ не взорвался у старика в руках, а то на этом бы бесславно и закончилась эпопея по спасению планеты от слизней.

Подхватив свой пулемет и сунув за пазуху пяток запасных магазинов, Гурбан полез по баррикаде вправо — надо сменить точку, эту уже точно засекли гости, приехавшие на поклон к Павлу Сташеву. Хотя пара метров в сторону — разве это переход на запасную позицию?..

— Что за иероглифы на стволе?! — Пальцы Мясника дрожали, он все никак не мог заменить магазин на винтовке. — Китайское дерьмо! — Пустой магазин упал в снег, полный, на десять патронов, встал на место.

— Или северокорейское. — Митрич не собирался оправдываться перед Мясником. Послав какого-то бабуина ушастого на три буквы, он вновь занял свое место, где у него лежали на подстилке «абакан» и рожки к нему. И одно лишь появление головы Митрича над баррикадой вызвало шквальный огонь — видать, приметили, откуда стреляли из гранатомета, вот и старались.

Где же Сташев?.. Гурбан выглянул и опять спрятался. Главное — пацан. Остальные — пешки. Приклад ударил в плечо, РПК затрясся, выпуская очередь за очередью, выбивая из «Газели» последний дух. После бессонной ночи в глазах все плыло. У Гурбана в последнее время со зрением совсем туго стало… Где Сташев?!

Гурбан моргнул, сильно зажмурился, но это не помогло. Когда увидел наконец Сташева, а с ним не только толстяка с девчонкой, но еще и Доктора, Фазу и Ксю, сердце тревожно забилось. На лицах у всех румянец, и не похудели даже в застенках слизней…

Быстрей сменить магазин. А то пулемет Маркуса тоже замолчал. И Митрич…

Слизни. Его людям подсадили паразитов, заставили чистильщиков работать против своего командира! От возмущения Гурбан зарычал, чем обратил на себя внимание Маркуса, который как раз в этот момент пробирался мимо вдоль баррикады.

— Знаешь этих людей? — проявив чудеса сообразительности, Маркус плюхнулся рядом, и его тут же осыпало кирпичной пылью из фонтанчика, выбитого пулей. — Бывает, неприятно, знаю. Но это не должно тебя остановить.

— Не должно, — кивнул Гурбан.

Это не остановило его двадцать лет назад, когда родной сын и любимая жена, ведомые слизнями, поперли на него, желая разорвать в клочья. Пятясь к двери, он тогда взывал к их памяти — вспомните, это ж я, папка, муж! — уговаривал не делать глупостей… А потом собственными руками… Но сейчас все иначе. С подбородка Ксю не свисает слюна, как это было с женой, лица Доктора и Фазы не перемазаны кровью, они не щерятся и не пытаются порвать зубами горло отцу, как это делал любимый сынок будущего командира чистильщиков, сынок, в котором Гурбан души не чаял…

Троица бывших чистильщиков выглядела вполне нормально, они совершенно не походили на тех зомболюдей, кого сами же нещадно уничтожали, — им подсадили новых слизней. На голове у Доктора была форменная шапка-ушанка СБО с кокардой, и это добило Гурбана окончательно. Ругаясь себе под нос, он отложил бинокль и через миг уже, поставив пулемет на сошки, в прицел смотрел на тех, кто еще недавно был с ним заодно.

Очередью он срезал Доктора, когда тот встал в полный рост, чтобы пробежать еще несколько метров к лаборатории. Доктор упал, засучил ногами. Он еще дышал, но его новым друзьям не было до него дела, никто из них не попытался оказать ему помощь. Даже Ксю и Фазе было наплевать на него — они вместе с Равилем прикрывали Сташева, долбя по баррикаде из автоматов. И это было жутко. Стрелять в своего товарища, пусть даже ставшего врагом, — приятного мало. Но поступить так, как сделали Ксю и Фаза, — это совсем уж не по-людски!..

Гурбан вновь нажал на спуск, поймав в перекрестье грудь самой важной сейчас цели. Но толстяк, дружок Сташева, оттолкнув девчонку, встал перед товарищем, приняв огонь на себя, — и не устоял, опрокинулся на спину. Девушка от толчка зарылась в снег, и Сташев кинулся поднимать ее, а не своего спасителя. А в следующий миг Гурбан потерял их из виду, пригнувшись, чтобы не получить пулю в лоб.

Приподнявшись над баррикадой буквально через секунду, он сразу обратил внимание на двоих эсбэошников, которые, проваливаясь в снег чуть ли не по пояс, все же довольно резво продвигались вперед — вот что значит молодость и хорошее здоровье, не испорченное жизнью на Территориях. Они словно вообще не боялись смерти, лезли на рожон — откровенно подставлялись, но все равно двигались вперед, стреляя на ходу. Они заставили Маркуса нырнуть за камни и едва не подстрелили Мясника — пули ударили рядом с ним, осколки кирпича засыпали ему глаза, он отпрянул, временно потеряв боеспособность. К счастью, Серега догадался сгрести в ладони снег с камней и окунуть в него лицо, чтобы вымыло лишнее из-под век.

— Есть бабуин!!! — радостно взревел Митрич, всадив очередь в эсбэошника, что слишком близко подобрался к баррикаде.

Вот только обрадовался старик рановато. Здоровяк в бушлате и ушанке даже с простреленной грудью продолжал мчать по снегу как ни в чем не бывало, лишь лицо его исказил оскал, будто он собирался вцепиться врагу в глотку. Его слизень спровоцировал выброс в кровь носителя запредельной дозы норадреналина, заглушив тем самым боль и заставив тело работать по максимуму, в последний раз выжимая из смертельно раненного человека все, на что он еще был способен.

Гурбан всадил этому эсбэошнику очередь в живот — бойца отбросило назад, что лишь на миг замедлило его продвижение к баррикаде. Он, словно ледокол, двинул вперед, обильно поливая все под собой алым.

— Отец, это я, Данила! Отец, помоги!!! На нас напали!!! — надрывал глотку Сташев-младший из-за спин своих верных телохранителей.

Фаза — тот, кто был еще недавно Фазой, поправил себя Гурбан, — обогнав своих, швырнул гранату. Он перестарался — похоже, слизень еще не научился толком управлять его телом, — ребристая «лимонка» пролетела слишком высоко над баррикадой и упала метрах в пятнадцати за ней. Силушкой Фазу создатель не обидел. И хоть налицо был явный перелет, а все же радиус поражения у Ф-1 более чем достаточный — разорвавшись, она расшвыряла по сторонам кучу осколков, один из которых угодил Гурбану в ногу. Остальных не задело, уже хорошо.

Стиснув зубы, чистильщик вытащил из нарукавного кармана самодельный бинт — полосу простыни, и наскоро перетянул рану. Сюда бы Доктора, он бы вмиг…

Вот только нет больше Доктора! Уже и ногами сучить перестал!

От досады, ярости, ненависти к слизням Гурбан врезал кулаком по прикладу пулемета.

— Твари!!! — Он высунулся из-за баррикады и увидел перед собой Ксю.

Она смотрела на него голубыми глазами. Где мои двадцать пять годков, устало подумал Гурбан, палец лег на спуск и…

Он не смог выстрелить.

Заклинило!

Толстая скорлупа из пороховой копоти лопнула, обнажив душу. Он кусал губу до крови, глядя, как девушка — зомбак она, зомбак! — бежит к баррикаде, проваливаясь по колено в снег. Но не мог, не мог, и всё, остановить ее очередью!

За него это сделал Маркус. Но он лишь зацепил девушку — в его РПК угодила пуля, вышибив пулемет из рук за миг до того, как он снес бы блондинке голову. Ксю упала, попыталась встать, но не смогла, опять оказалась в снегу. Маркус ранил ее в ногу.

Это вывело Гурбана из оцепенения. Он навел оружие на Фазу, но не попал, тот успел укрыться за ржавым «логаном».

И как раз в этот момент умирающий эсбэошник, передвигающийся только благодаря норадреналину, взобрался-таки на баррикаду. Митрич встал ему навстречу — всадил из «абакана» очередь, далеко не первую уже. Это не помогло. Зомбак превратился в живого мертвеца из фильма ужасов — из дыр в животе, в груди, из ран на конечностях струилась кровь, но он все равно не умирал! Он выставил руки перед собой и схватил Митрича за горло. Старик уронил автомат, попытался отодрать от себя пальцы зомбака и вместе с ним упал в снег.

Группа прикрытия Сташева почти догнала Фазу, когда тот достал еще одну гранату, выдрал чеку, размахнулся и…

Мясник, уже промывший глаза, выстрелил — попал в плечо Фазе, тот уронил гранату и кинулся прочь от «логана», за которым скрывался. До взрыва у него в запасе было четыре секунды, благодаря замедлителю запала Ф-1.

— Отец, это я, Данила! Отец, помоги!!! — Мальчишка Сташев продолжал орать, даже когда Равиль взвалил его на себя, чтобы унести подальше от «цитруса», который почти «созрел».

Маркус вытащил из-за пояса пистолет — такой же «грач», как и тот, что он выдал Гурбану, — снял его с предохранителя и навел то ли на пацана, то ли на Равиля, за которым плелась девчонка, все время хватавшая Сташева за руку.

И тут взорвалась граната.

Бегущего Фазу подняло в воздух и швырнуло в снег, где он и остался лежать. Маркуса зацепило осколком, он уронил пистолет и схватился за лицо — язвы на его руках заливала кровь. Равиль упал на колени и теперь тряс головой — контузило его, что ли? Девчонку тоже зацепило. А вот Сташев…

Мясник кинулся к эсбэошнику и Митричу, саданул пару раз прикладом зомбака по затылку, после чего тот разжал пальцы, но Митрич так и не поднялся, хотя Мясник пару раз хлестнул его по щекам.

Второй эсбэошник пер прямо на Гурбана. Хорошенько прицелившись, чистильщик разнес ему голову.

А Сташев-младший уже не кричал. Оставив Равиля позади, он просто шел к лаборатории, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Как сомнамбула, он вскарабкался на баррикаду, спустился с нее в каких-то метрах от Гурбана. И отправился дальше.

А Гурбан…

Гурбан смотрел ему вслед. И видел вместо него своего сына. Того самого мальчишку, которого сажал на шею, с которым ездил в зоопарк кормить капустой мартышек и оленей, которого учил ловить рыбу в Северском Донце под Чугуевым, которому выговаривал за плохие оценки в четверти…

Которого он убил этими вот руками.

— Прости, сынок! — Гурбан поднял пулемет.

Из глаз его текли слезы. Палец коснулся спуска.

Но выстрелить чистильщик не успел.

Две дымные полосы прочертились над асфальтом, укрытым снегом, — от лаборатории и до баррикады, на которой стоял Гур