Это конечно сейчас смешно, но тогда нам внушали, что мы будущее России - молодой рабочий класс.
Наш «Размах крыльев» набирал высоту. Мы получили приглашение принять участие в конкурсе самодеятельности среди профессиональных резервов и уж совсем неожиданно для всех заняли 2-ое место по Москве. Это было круто. Сорина отметили особо и как вокалиста пригласили заниматься в Дом культуры профессиональных резервов. А надо сказать, что этот дом культуры находится в самом центре Москвы, на Большой Полянке в старинном особняке какого-то купца. Там были витражные окна и великолепная парадная лестница. Центр Москвы, есть центр Москвы, здесь всегда жил цвет интеллигенции. Дети воспитывались нянюшками и бабушками, которые развивали их и водили во все кружки этого дома «профессиональных резервов», так что можно сказать, что рабочим классом там и не пахло. Звучала классическая музыка, порхали девочки в балетных пачках, там учили петь, и наконец, было перед кем красоваться. Игорь оказался в той среде, из которой однажды выпал и был счастлив. Все свободное время он проводил в этом доме с витражными окнами. А после репетиций был на таком подъеме, что весь мир готов был научить петь. Игорь учил меня основам дыхания. Часто мы с ним находили какой-нибудь разрушенный пустой дом, а таких в центре Москвы тогда было много, и орали там во всю глотку. Нам никто не мешал. Когда же наступила зима, мы нашли новую репетиционную базу для распевания наших гамм. Это были Сандуновские бани. Тогда они стоили очень дешево и были доступны всем. Мы конечно выбрали сауну. Иногда Игоря несло, и мы прикалывались под голубую парочку. На нас обращали внимание, приглашали к столу. Мы веселили компанию, а потом потихоньку смывались.
Время летело быстро и долетело оно до сдачи диплома. Мы бросили все свои силы на усилитель низкой частоты. Крути жгуты, паяли схемы. Игорь халтурил и там: где пропускал пайку, склеивал провода пластилином. Наверное, поэтому наш чертов усилитель на экзамене так и не заработал. Игорь, артист, среди общей суеты сумел убедить преподавателей, что прибор только что работал, и это все слышали.
Так мы скинули свою дипломную работу, но нам предстояло еще год отработать на каком-то заводе. Вот тут-то мастер на нас и отыгрался за все наши проделки. Я с Сориным получил распределение на самый дальний ламповый завод, который находился где-то в Подмосковье. Туда только добираться надо было два часа и каждый день вставать в шесть утра. Это для нас было совсем круто. Мы скисли. Наши мозги работали только в одном направлении - скорее найти выход из этой ситуации. И как всегда мы его нашли. В ход были брошены чары мамы Игоря - Светланы Александровны, красивой и милой женщины. Ей удалось убедить директора в том, что она уже почти устроила нас на автомобильный завод, тот что рядом с домом. План удален, и ей выдали наши документы. Так мы получили долгожданную свободу и право распоряжаться своей судьбой.
Конечно ни на какой завод мы не пошли, нас влекла иная судьба. Мы бредили сценой. Но была середина лета, и пора экзаменов в театральные заведения уже прошла. Нам ничего не оставалось, как рвануть на море, в Гагры. Ближайшее, что нас ждало, так это армия. Нам тогда казалось, что это лето будет последним летом нашей свободы и мы старались взять от жизни все.
Гнесинка
В августе Игорь вернулся в Москву. Я всё думала, а куда нам с ним дальше? Но тут неожиданно дело приняло совсем другой оборот. От девчонок, с которыми Игорь занимался вокалом во Дворце Культуры, он узнал, что в Москве есть знаменитое училище им. Гнесиных, где готовят музыкантов и певцов.
- Мам, ты знаешь, где Гнесинка?
- Да.
- Пойдём, посмотрим, говорят там классные педагоги, и можно научиться петь.
Мы пошли. Гнесинское музыкальное училище находилось в центре Москвы на улице Воровского, ныне Поварской. Найти его было не сложно, мы остановились перед большим современным зданием, из всех окон которого неслись звуки музыкальных инструментов. В парадные двери входили и выходили опрятные мальчики и девочки с нотными папками. Вошли и мы, огляделись, в фойе прочли все объявления, и тут кто-то распахнул дверь в студенческую столовую. Игорь увидел столы, накрытые белыми скатертями. Это сразило его сразу, ведь в памяти было только ПТУ, где среда опpeдeлялa поведение ребят, где стоял мат, и была вечная разруха, а тут вдруг белые скатерти. «Мама, я буду здесь учиться», - твёрдо заявил он.
Педагог, который прослушивал его, вынес приговор: «Вокальные данные у мальчика есть, но ведь впереди армия, отслужит и тогда придёт». Это как-то сразу приземлило Игоря. Он привык делать всё сразу, а тут два года ждать! Это немыслимо.
Но неожиданно для нас всё решилось. Мы узнали, что на следующий год в Гнесинке откроется новый факультет «Музыкальной комедии», а этой осенью можно будет поступить на подготовительные курсы. Так мы и сделали. А чтобы не болтаться без дела, Игорёк устроился на работу в театр им. Ермоловой на должность, как он выражался «старшего помощника «младшего мебельщика», а попросту рабочим сцены мебельщиком. В его обязанности входило до спектакля и во время его вносить и выносить на сцену необходимую мебель. Иногда заговорившись или засмотревшись, он всё путал и либо выносил со сцены не то, либо забывал убирать то что нужно, и тогда, конечно, получал от режиссёра. Игорь как бы влез в театр изнутри, и безумно увлекся им. Так началась его театральная карьера, и открылась новая страничка в биографии.
Игорь мог бы приходить на работу к 6 вечера, но приходил с утра на все репетиции. Тогда в театре режиссёром был Фокин, а из актёров: начинавший тогда свою артистическую карьеру Олег Меньшиков, Татьяна Догилева и знаменитый Зиновий Герд. Игоря тянуло к этим людям, его привлекал исходящий от них внутренний свет. Он попал в среду, о которой мечтал и в которой ощущал себя своим. Он перезнакомился со всеми артистами и, несмотря на возраст, был с ними на равных. В артистической столовой часто садился за стол с Зиновием Гердом и вместе с ним ел манную кашу, перебрасываясь шуточками.
Всю осень и зиму Игорь пробегал на подготовительные курсы в Гнесинку, он уже твёрдо определил свой путь, и я теперь за него не волновалась.
Из воспоминании Антона Дерова, сокурсника Игоря, актера театра им.Моссовета, мюзикла «Метро»:
Было лето 1981г. Пора экзаменов. Я тогда безумно хотел стать актёром и стучался во все театральные ВУЗЫ. Как сейчас помню, сидим мы с ребятами возле ГИТИСа и поём какие-то блатные песни. Смотрим, к нам подходит странный тип невысокого роста, в шортах, в белых кроссовках, в майке на холодильник и говорит:
- Ну, что поём!
- Поём!
- Да разве так надо! Дайте гитару, покажу, я учусь академическому вокалу в Гнесинском институте.
И он что-то нам исполнил на высокой ноте, а потом снисходительно бросил;
- Приходите к нам учиться, ведь только у нас по-настоящему учат петь.
А через несколько дней, я встречаю этого «Мэтра» на вступительных экзаменах в Гнесинском училище. Во, думаю, брехун. Ну, а потом я узнал, что этот бесшабашный тип, пробуя свои силы, свой актерский талант, так же как и я, толкался во все театральные заведения, и его везде брали. Но, сдав два экзамена, он забирал документы и шёл дальше. Его не устраивало только одно, там не было вокальных отделений, а ему очень хотелось петь.
В очередной раз я столкнулся с Игорем на вступительных экзаменах по танцу в Гнесинском училище. Шёл набор студентов на только что открывшийся факультет «Музыкальной комедии». Помню, Игорь был в ослепительно начищенных «казаках» И большой ковбойской шляпе. Он стоял за кулисами, страшно волновался и ждал выхода на сцену. Услышав свою фамилию весь замер, затем машинально врубил магнитофон на всю мощь, оглушив при этом приёмную комиссию и, как пробка из бутылки, вылетел на сцену, споткнулся, упал, мгновенно поднялся и в сумасшедшем ритме, исполнил ковбойский танец. Во, даёт! Я бы на его месте, наверное, извинялся и начал заново, а он нет. И все подумали, что так и надо, так задумано, наверное, поэтому его приняли на курс «Музыкальной комедии», а меня взяли вольным студентом на тот случай, если кто-нибудь вылетит после первой сессии, то я тут же займу его место. Так оно и случилось.
Заниматься на курсе у А.А.Коневского было безумно интересно, нас учили всему: петь и танцевать, играть драму и комедию, заниматься пантомимой и еще Бог знает чем. На занятиях актерского мастерства мы сами должны были выбирать себе партнеров, сами придумывать и разыгрывать всевозможные этюды. Я, на свою голову, выбрал Игоря Сорина. Наши этюды, в отличие от всех других, были совершенно неожиданными, а порой - просто бредовыми. Причем, нам давали домашние задания: придумывать сюжеты на какую-то тему. Игорь же никогда заранее ничего не готовил. По правилам актерского мастерства в этюде всегда должна быть завязка, кульминация и развязка. Игоря это как будто не касалось, его, во-первых, интересовал сюжет, а форма подачи для него были на втором плане. Все это выглядело примерно так:
- Игорь, что играем?
- А сейчас придумаем.
- Вот! Готово!
- Ты Иван Царевич, а я Царевна-лягушка.
- Возьми веник вместо лука, походи, посмотри в одну сторону, затем в другую и брось его за кулисы.
- А дальше что?
- Ищи!
- Где искать?! А дальше?
- А дальше, как пойдет!
И вот, я выхожу на сцену, делаю все, как он велел, хожу, смотрю, бросаю, опять хожу кругами в поисках веника и, наконец, иду за кулисы. Вижу, Игорь сидит на корточках в позе лягушки и держит веник в зубах. У меня глаза лезут на лоб.
Спрашиваю:
- А что дальше?
А он мне:
- Бери на руки и неси.
- Как?
- Как сижу.
Я беру его и, как ребенка, который просится на горшок, с любовью несу через всю сцену под музыку Чайковского из «Лебединого озера». Зал лежит, смех доходит до икоты. И в этом весь Сорин, такое простое, гениальное действие мог придумать только он.
А вот еще один сумасшедший этюд. Все знают картину Пикассо «Девочка на шаре». Игорь из этого сюжета такое разыграл, в цирк за любые деньги клоуну продать можно. Ставит он нашу однокурсницу Эллочку Трофимову на куб. Она в балетной пачке и с бантом на голове в позе, как на картине. От нее требуется только одно: в нужный момент с шумом развернуть конфету. Вот и все. Сам же Игорь выходит на сцену в большой шляпе с ведром и лейкой в руках. Начинается сцена. Элла стоит. Игорь ходит вокруг куба, зло посматривая на нее. И вдруг, этого никто не ожидал, он достает из ведра маленький творожный сырок за 6 копеек, раньше были такие, и со всей силы кидает его об пол. Просто ходит вокруг, смотрит на Эллу и бросает, а этих сырков у него пол ведра, скупил, наверно, весь буфет. Элла стоит в позе и, как дура, на него удивленно смотрит. Потом Игорь показывает, что он проголодался, а в ведре уже ничего нет, все на полу, тогда он лихорадочно со всей жадностью начинает собирать эти сырки с пола и запихивать себе в рот. Ползает по сцене на четвереньках, весь в этих идиотских сырках, ест и запивает их из лейки. В зале истерика. Игорь весь грязный и мокрый показывает, что наконец-то наелся, устал и хочет отдохнуть. Присел, выпятил живот и вот-вот заснет. И тут Элла при полной тишине начинает с шумом разворачивать свою конфету. Игорь свирепеет, набрасывается на нее, и они убегают. Когда закончилась сцена, и все отдышались, педагог спросил: «Что ты хотел добиться этим этюдом?» Игорь ответил просто: «Смеха».
Он был необычайно интересен на сцене. Мы называли его «нашим Чаплиным», и если бы он работал в комедийном жанре, то, наверно, мог бы возродить нечто подобное. С Сориным мы боялись идти на этюды, так как он был непредсказуем. Надо было быть таким же талантливым, чтобы понимать его с полу слова и подыгрывать. Он порой начинал этюд и часто не знал, чем его закончить. «Как пойдет» - его любимая фраза. Но всегда его работы были интересными. Порой мы, его сокурсники, бились над какой-то сценой, не зная, как ее закончить, тогда кто-то из нас говорил: «Да выпустим Сорина, он все сделает». Из него всегда бил фонтан идей, он был мастер импровизаций, а этому научиться нельзя. Такова была его природа, и мне безумно жаль, что не воплотился его актерский дар.
Я вспоминаю еще один этюд, о котором говорила вся Гнесинка, и из-за которого его чуть не исключили. У нас были показательные выступления, и нам поставили задачу: сделать этюд на память физических действий, да еще при этом петь вокализ. Вокализ у всех был один и тот же - «Соловей» Алябьева. Накануне сдачи этюда Игорь подбегает ко мне и спрашивает:
- Ты что будешь делать?
Ну, я ему говорю:
- Я - художник, рисую картину, передо мной девушка – завязка, кульминация – я влюбляюсь, и развязка – мы уходим. А ты что-нибудь придумал?
Он мне в ответ:
- Нет.
- А что ты делать будешь?
- А не знаю, как пойдет.
Наступает очередь Игоря, мы замерли. Он, насвистывая «Соловья» Алябьева, играет сцену ожидания свидания: смотрит в окно, на часы, входит в контакт со зрителями, затем опять уходит в одиночество. Потом чувствует, что ему необходимо принять душ. Напоминаю вам, что это все пантомима, этюд на память физических действий, все должно быть выполнено досконально и достоверно. Итак, Игорь продолжает свое действие: раздевается, принимает душ, моется со всеми подробностями, обворачивается полотенцем, выходит из душа и чувствует, что уже поздно, и девушка не придет. Тогда он ложится на стулья и засыпает. И тут ему снится сон, что она пришла к нему и легла рядом… Такое могло придти в голову только Сорину. Сидела на этюдах вся кафедра. Режиссер сделал стойку. Ребята уже догадались, что сейчас может произойти, стоит гробовая тишина. Игорь проводит всю любовную сцену вплоть до акта, как бы во сне, с невинным ангельским личиком. Сцена закончилась. Все были в шоке. А на следующий день Игорь объяснялся в деканате, досталось и режиссеру за вольность его студента, но Игорь обладал таким магнетизмом, что ему все простили, тем более, что это было сделано безупречно талантливо.
Из воспоминаний Л.К. Овчинниковой, педагога по вокалу музыкального училища им. Гнесиных:
У педагогов есть всегда любимые ученики, о которых они не забывают до конца своих дней. Так случилось и с Игорем. Мы как-то с первого курса доверились друг другу, я относилась к нему, как к своему ребёнку. У него была трогательная детская душа, она то и привлекала меня, прежде всего, ну и, конечно, голос необыкновенной чистоты. На первом курсе я уже поняла, что он обладает огромным потенциалом, но ему что-то мешает брать верха. Что? Мы вместе искали причину и, представьте, нашли. Оказывается еще в детстве, ему перебили перегородку носа хоккейной клюшкой, и она криво срослась, мешая свободному дыханию. Я стала настаивать на операции. Игорь согласился. Мы написали ему направление в поликлинику Большого Театра, он перенес операцию, и злосчастную перегородку выправили.
У Игорька открылся бешеный диапазон. В творчестве, мне нравилась его «всеядность», он хотел пробовать и делать всё. Это редко бывает. Его увлекал и театр, и вокал, и пантомима. Он был всегда «голодным» до работы. Мы пытались поставить его хоть в какие-то рамки. Если тебя ругают, - убеждала я Игоря, - значит, любят и надеются. Я его выгоняла, наказывала, а он потом ходил кругами и извинялся. Всё шутовское в нем было наносным, а душа оставалась трепетной. Было такое, что Игорь говорил мне: «Зачем вы мне такой голос сделали? Я хочу, чтобы он был более мужественным». А я ему в ответ: «Тебе Бог дал такой талантище, будь счастлив». У нас часто были с ним разговоры по душам, и я радовалась, что он мне доверяет.
Талант надо защищать и направлять, его нельзя держать в рамках. Я Игорю всегда говорила: «Ты должен воспитывать в себе борца, если ты не сможешь доказать, что ты лучший, докажут они «серенькие», так как они берут своей напористостью, наглостью и предприимчивостью, у них нет болыле выхода, а у тебя есть. Так что борись, иначе задавят, быть талантливым гораздо труднее, надо всегда доказывать, что ты лучший».
Любовь
Для меня любовь – это жизнь. Основа гармонии – это любовь. Это тот самый фундамент, на котором можно строить воздушные замки.
И. Сорин
На первом курсе Игорёк без памяти влюбился в свою сокурсницу Валю Смирнову, в девочку из маленького города Алексин, которая приехала в Москву с одним лишь желанием, стать актрисой. Любовь поглотила его настолько, что он ни на минуту не мог с этой девочкой расстаться.
Из воспоминаний Вали Смирновой, актрисы, певицы:
Наверное, то, что приходит в 19 лет и называется первой любовью, вряд ли можно назвать серьёзным. Но только не у нас. Всё как обычно началось с первого взгляда. Я ходила на подготовительные курсы в Гнесинское училище и однажды на уроке вокала я увидела его. Не могу сказать, что я была убита, сражена, нет, у меня на него была совсем обратная реакция: «Как можно брать в артисты такого маленького, кричащего высоким голосом парня». Тогда в моём понятии артист - это обязательно рекламный красавец. После урока, когда мы расходились по домам, забыть этого парня я уже не могла. С ним произошло то же самое. А дальше творилось что-то необъяснимое. Мы ходили на курсы, не пропуская ни одного занятия, только для того, чтобы увидеться. Мы сидели вместе, и он всё время меня смешил, а меня почему-то каждый раз выгоняли с занятий.. Наша любовь рождалась так, как рождается ребёнок. Когда в родильном доме тебе показывают твоего малыша, а ты ещё не понимаешь, что с тобой происходит, но уже осознаёшь, что без этого существа ты не в состоянии жить. Вот так получилось и со мной. Я пронесла это глубокое чувство до конца, и оно останется со мной навсегда. Игорь был первым моим учителем по жизни. Провинциальной девчонке, приехавшей в Москву из глубинки, всё красивое и новое было открыто им и преподнесено так, как сейчас вряд ли кто сможет. Я больше не встречала в своей жизни таких людей, как Игорь. Все по сравнению с ним скучны.
Взгляд
Я смотрю на тебя,
В сердце трепетный зной.
Нет ни капли дождя –
Проскользнул бороздой.
У подножья ресниц
Тихо в сонном саду,
Потускнел голос птиц.
- я к тебе не приду… -
Эхо голосом дальним
Напомнило мне,
Что любовь - это миг
В моей грешной судьбе.
И. Сорин
Нашей дружбе и любви завидовали все, мы были самой счастливой парой на курсе. Я сначала стеснялась его невысокого роста, а он ненавидел мои каблуки. Первые два года мы с ним жили в студенческом общежитии. Чтобы не расставаться со мной ни на минуту, он ушёл из дома. Игорь изо всех сил старался нашу комнатку в общежитии сделать как можно уютнее, из своего дома тащил всё, что только мог. У нас были стол, полки, стулья, посуда, занавески, какие-то вазочки, бельё. Если я иногда на субботу или воскресенье уезжала из Москвы навестить маму, то на автовокзале мы расставались со слезами. А стоило мне через три чaca переступить порог моего дома в Алексине, он звонил из Москвы и говорил, что уже безумно соскучился. И я еле доживала до воскресенья и летела назад к нему.
Последний пророк
Любовь, зачем ты крылами коснулась воды?
Войти в эту воду не смеет никто.
Любовь... Нарушен покои таинственной тьмы.
Гуляющий ветер в окно...
Любовь, куда мы плывем, прижавшись во сне?
И рыбы не спят, вылетая в окно...
Скажи свое имя движением губ,
И я уплыву на твоем корабле.
Любовь, любовь, любовь -
Последний пророк на земле.
Любовь, зачем ты крылами коснулась воды?
И вновь плывешь на своем корабле.
Любовь, смотри, я иду по воде –
Последний пророк на земле.
И. Сорин
Однажды, накануне первой сессии, я сильно заболела. Высокая температура держалась почти месяц. Я так ослабла, что не было сил даже добраться до туалета. Я лежала пластом. Игорёк не отходил от меня днями и ночами, бегал с тазиком, питьём, лекарствами и едой. Он заменил мне маму. За эти месяцы он страшно осунулся и похудел, Игорь ни разу нормально ни спал, но, несмотря на это, я всегда на его лице видела улыбку и надежду, что всё скоро будет хорошо. Когда моя болезнь дошла до апогея, он отчаялся от собственного бессилия и вызвал скорую. Нас отвезли в ближайшую больницу, меня осмотрели и отправили в коридор ждать приговора. Я слышала, как врач говорил Игорю: «Состояние тяжёлое, нужен стационар на 10 дней». Игорь возвращается ко мне и говорит: «Валя, тебе надо лечь всего на семь дней, я буду приходить каждый день, останься. Тут передо мной встал выбор - либо ты, милочка, выздоравливай и будь с ним, либо болезнь и разлука. Я выбрала первое. Откуда у меня только силы взялись, я побежала по коридору, вылетела пробкой на улицу, упала прямо в снег лицом, как в банальных фильмах, и вдруг поняла, что выздоровела.
У Игоря была огромная душа, вся на поверхности. Он владел неповторимым, искрящимся юмором и был авантюрно талантлив. Если он появлялся в чьей-либо жизни, то сильно изменял её или вообще переворачивал. Не своими нравоучениями, нет. Эти нравоучения никто бы не стал слушать. «Вот, ребята, надо жить так- то и так-то», -нет, он влиял на всех своим поведением, своей чистотой, своей нравственностью. Он никогда никому не делал зла, подлости, в каком бы состоянии он не находился, никогда ни на кого не озлоблялся. Этому надо было у него учиться, я так никогда не смогу.
Он любил очень своих друзей. Те люди, которые окружали его с детства, до конца дней были для него бриллиантиками, которые украшали его жизнь. А когда в его окружении появлялись новые друзья, они почему-то становились добрее, шире. К нему летели все, как пчёлы на мёд. Я, думаю, это было стремление прикоснуться к чему-то светлому и чистому и самому очиститься. Но открывался он не всем - только избранным. У него была такая сильная энергетика, что когда он входил куда-либо, то было такое ощущение, что в пасмурную погоду вдруг проглянуло солнышко. Он зажигал всех своей искрой, и все готовы были идти за ним.
А как красиво у нас с ним проходили праздники. Мы отмечали их вдвоём, он приносил цветы, составлял букет долго, как только он умел, чтобы было красиво, зажигал свечи, и мы могли просидеть, болтая, всю ночь, и нам никогда не было скучно. Сейчас такого уже нет.
Уходишь ты, уходит он
Уходишь ты, уходит он
Слезу оставив на потом.
Любовь, любовь, закрыв глаза,
Прошла, ни слова не сказав.
Обняв колени, душит стон,
Любовь прошла, закончен сон.
Закончен стук двоих сердец
И плачь в награду как венец.
Не скажет зеркало ответ,
Когда в глазах потушен свет.
Не скажет лист осенним днём,
Упав на землю под дождём.
И что теперь друзей совет?
Любовь, любовь-
Ты жизнь, ты свет!
Зови её, беги за ней
По спинам одиноких дней,
Пути другого больше нет,
Когда любовь горит в огне.
Горит в огне, закрыв глаза,
Слеза, горячая слеза.
Уходишь ты, уходит он,
Любовь оставив на потом,
Лишь одинокая звезда,
Любовь не бросит никогда.
И. Сорин
Из воспоминаний Aлексея Косарева, сокурсника по Гнесинскому училищу, солиста Геликон-Оперы:
Рост у меня почти под два метра, и Игорёк проходил у меня под рукой. Мы с ним всегда были готовы к цирковым номерам и часто выступали в паре на этюдах. Конечно, это было уморительно, но самыми смешными были наши поклоны в финале. Мы их выполняли по балетному, с постепенным отводом руки в сторону, синхронно, серьёзно, с балетной помпезностью, причём Игорь стоял очень близко ко мне и оказывался под моим локтем, это вызывало дикий хохот.
Вообще Игорь обладал редкой особенностью: появившись на сцене и еще ничего не сделав, вызывал радостную волну в зале. Его комизм легко уживался с его проникновенной и глубокой поэтической натурой. Помню, на первом курсе у нас был экзамен по академическому вокалу. Мы все были одеты как положено: в костюмах и при галстуках. Игорь пришёл тоже в чёрном, но свитере, он никогда не носил костюмов, и тем более галстуков.
Он вышел на сцену, стал в позу классического певца, и тут началось совершенно невероятное, -- он не знал, куда деть руки. По швам нельзя, в карманы нельзя, за пуговицу пиджака - её нет, он стоял обалдевший и манипулировал руками. Аккомпаниатор несколько раз начинал играть, а он не мог найти позу, чтобы начать пение. Зал стал стонать от хохота. Сначала студенты, а потом уже не выдержали преподаватели на первых рядах. Игорь минут десять стоял на сцене, так и не открыв рта, только манипулировал руками, менял позиции и кивал аккомпаниатору. Экзамен по вокалу он так и не сдал, а переэкзаменовка у него была уже в пустом зале. А вообще Игорёк обладал редким по чистоте голосом. Когда он пел русские романсы, наши солидные педагоги вздыхали, тронутые непонятным чувством. Они говорили, что Игорю свойственна редкая манера пения, нежная, лирическая, чувственная, но при этом не слащавая и не вычурная. Одна из педагогов его назвала «Ихтиозавром».
у нас был очень талантливый курс, мы все дружили и помогали друг другу. На первом курсе уже сложились несколько семейных пар, я с Наташей Бронниковой и Игорь с Валей Смирновой. Мы стали дружить семьями. Семья Сорина, семья Косорева и между нами ещё была Эллочка Трофимова.
Однажды мы решили встретить Новый 1991 год вместе. Накупили, наготовили всего, с Наташей накрыли праздничный стол в большой комнате, закрыли двери и решили разыграть шутку. А на кухне, на маленьком столе, поставили водку, селёдку с огромным количеством лука, чёрный хлеб и простые в разнобой стаканы.
Когда пришли ребята, мы проводили их на кухню и радостно уселись за стол. Видим, большие Эллочкины глаза стали ещё больше и наполнились слезами. Игорь, как всегда всё пытался обратить в шутку. «Ребята, вы нас простите за такую скромность, но мы поиздержались, у нас не было денег на большее,>,- сказала Наташа. Валя поняла всё сразу и стала нам подыгрывать. Да, ладно, ничего страшного, мы и так повеселимся, главное, что мы вместе. Но проводы Старого года как-то не клеились. Все тактично обходили тему нашего праздничного, новогоднего стола. Наконец, Эллочка не выдержала и заявила дрожащим голосом: «Ребята, так же нельзя, вы бы нам сказали о своём положении, мы бы все с собой принесли». Я с Наташей держался до последнего и перед самыми курантами распахнул двери в комнату с настоящим праздничным столом и елкой. Все с хохотом ринулись туда. Праздник удался, но нашу шутку помнили долго.
Я уезжаю, но обязательно вернусь. «Метро»
Подходил к концу 1991 год. Игорёк был уже на третьем курсе Гнесинского училища. Ему всё давалось легко, и он чувствовал себя уже сложившимся характерным артистом. Голос его окреп, и он свободно пел русские романсы, теноровые оперные партии и что-то лёгкое и весёлое из оперетт. Ему пророчили карьеру оперного певца и талантливого актёра. И он мечтал о настоящей работе в театре.
В декабре 1991 года в Москву приехал режиссёр- постановщик Варшавского драматического театра «Атениум» Януш Юзефович. Он мечтал о создании интернациональной молодёжной труппы для постановки на Бродвее своего мюзикла «Метро», а для этого ему нужны были русские типажи. Сюжет мюзикла был предельно прост: рухнула Берлинская стена, и молодёжь из разных европейских стран ринулась в Америку, в свободный мир, в поисках счастья на театральных подмостках Бродвея. В спектакле должны были принимать участие ребята из Польши, Чехии, Германии, России, Америки. И так, Януш Юзефович, известный европейский режиссёр-постановщик, ведущий современный хореограф, объявил в Москве о наборе певцов и танцоров в свою труппу молодёжного интернационального мюзикла «Метро». Вот это объявление случайно и попалось Игорю. Он, как всегда, мгновенно загорелся и зажег других.
В самый последний день прослушивания Игорь вместе с Антоном Деровым и Мариной Федько явился в театр имени Станиславского, где уже несколько дней проходил отборочный тур. Народу там было битком, желающих блеснуть своим талантом - море. Наши ребята должны были выступать в самом коние. Когда подошла очередь, Игорь с Антошкой, вышли на сиену и спели самую дурацкую песню из своего студенческого капустника про «Золотую ворону», притом завывая и корча рожи. Они легко взяли зал, разбудили и развеселили отборочную комиссию. Номер прошёл на «ура». Они попали в точку, их долго не отпускали со сцены и вопреки всем канонам отборочных конкурсов, они получили разрешение на повтор своего номера. Так шутя, они неожиданно победили, барьер был взят, первый московский тур пройден. А что дальше? Дальше надо ехать в Варшаву, но как бросить училище? Кто отпустит с третьего курса D разгар зимней сессии, да ещё все они задействованы в спектакле. Бросить всё, совершить предательство? Что делать? К кому бежать за советом? И, конечно, пошли они к своему любимому педагогу по вокалу, Людмиле Канкордиевне, которая с первого курса был с ними. И она неожиданно поддержала ребят: «Судьба посылает вам проверку, поезжайте, докажите что вы лучшие. Вам никто не даст такой школы, как там. Я благословляю вас. Поезжайте, но возвращайтесь».
Игорь был, так тронут этой поддержкой, что бросился обниматься со словами: «Вы свой парень. Мы вас обожаем». И, не сказав в училище никому ни слова, наши друзья в канун Нового 1992 года уехали в Варшаву на очередной отборочный тур. Я провожала их на Белорусском вокзале с нехитрыми пожитками и батоном колбасы в дорогу. Я впервые отрывала Игоря от себя в неизвестность, в чужую страну, к чужим людям, на бог знает какое время. Я пыталась не плакать, чтобы он запомнил меня улыбающуюся, спокойную, уверенную в его силах, в его успехе.
