Светлана Сорина
ПРИГЛАШЕНИЕ К ЖИЗНИ
Игорь Сорин в воспоминаниях близких друзей
Нас мало, но мы есть
Расчет И. Матвеенко был точен. Как многие помнят, до появления «Иванушек» на российской эстраде пели, в основном, маститые, солидные, проверенные временем артисты. Их можно было уважать, ценить, но обожать и любить, как своих «в доску» - было трудно. Потребность в молодых голосах новых стихах и ритмах витала в воздухе. По социологическим исследованиям подростки (тенейджеры) более других возрастных групп интересуются модой, косметикой и музыкой. Их юные трепетные души мгновенно устанавливают тексты и музыку созвучную их настроению: ожидания неземной любви, звездной удачи, дискотечной тусовки и безысходной трагедии. И «Иванушки» ворвались в нашу шоу-культуру вовремя. Задорно и весело, без пафоса и пошлости (которая уже заполонила к тому времени все формы культуры), они заняли эту незаполненную нишу. Их трое - на все вкусы. Безалаберный рыжий Андрей, фотомодель - черный Кирилл, и маленький блондин Игорь Сорин. Одеты - как все на улице, в обычных штанах и майках, да еще и с «приколами», то в огромных очках, то в каких-то немыслимых шапочках. От них исходила энергия молодости и задора, естественности и раскованности. Они понравились старшему поколению и молодым, а для многих девочек стали кумирами и идолами для поклонения. Ведь не может быть для всех поколений кумиром Павел Корчагин. Фанатки влюбляются, обожают и преследуют. Желание хоть как-то приблизиться к своему кумиру, приобщиться к его «звездной» жизни на зависть всем друзьям и подругам заставляют идти на самые отчаянные поступки. Они ожидают своих кумиров в подъездах и на улице,:звонят, пишут и не пропускают концерты. Короче, у «Иванушек» - успех и любовь, цветы и выступления, гастроли и интервью.
Но так мы все устроены, что нам недостаточно только слушать и наслаждаться пением и музыкой, нам интересен и сам поющий человек, его душа, его интеллект, его мир. Как у Игоря в стихах: «Кто ты? Где ты? Что ты? («Разговор с душой») И вглядываюсь в их выступления на сцене, слушая их ответы на самые неожиданные вопросы журналистов, каждый отдал предпочтение тому, кто близок по духу, кто наиболее интересен. Для меня - это Игорь Сорин. «КакоЙ интересный молодой человек живет у нас в «Текстильщиках» подумала я и вскоре, совсем случайно, познакомилась с его родителями, а потом и с ним самим. Меня восхищает его пластика и артистизм и какая-то необыкновенная естественность на cценe, его редкий, затрагивающий струны души, голос. А какой оп интересный собеседник! В многочисленных интервью, даже на самые банальные вопросы он никогда не отвечал тривиально. С юмором, иронией и, как бы, приподнимая проблему до возможной высоты. В нем сразу чувствовал ась образованность и философский склад ума. Он всегда много читал и всегда очень хорошую литературу. Это Гомер, Софокл, Эсхил, Набоков, Ахматова, Пастернак, Андрей Платонов. Он чувствовал время и знал мировую культуру не понаслышке.
Мудрые старцы с седыми главами
Веками внушают нам опыт былой
А мы - дети ветра, потомки иль предки,
Воздушные замки возводим нередко
И ищем дороги, И чужд нам покой.
Философский опус 2
Он постоянно размышлял и анализировал, но анализировать можно сухо, скучно и назидательно. Игорь был от этого застрахован юмором, живостью натуры, смелостью фантазий. Ну вот, к примеру, как он объяснял название группы «Иванушки Интернейшенел». «Это самое лучшее название, которое можно было придумать. Иванушки - это древнее имя, имя носителя всего светлого. Это человек, который может договориться с черной силоЙ и белой. Ему везет, у него нет возраста, он вечен. Он - вечный путешественник. И нам нельзя оставаться на одном уровне - нужно все время двигаться вперед. А почему «Интернейшенел»? На самом деле это имя есть у всех народов: Джон Йохан Иоган...». Или еще. Как возникла группа? «Мы плыли эдакими «поленьями» по реке времени, периодически пас прибивало то к той или иной стороне. Пока не нашелся мастер, который взял стамесочку, так крючочек прибил, там веточку отодрал и придал форму. В конце концов «бревно» превратилось в некую субстанцию, в которую мы вдохнули свои профессиональные навыки».
Ему было не безразлично, что они поют, как и для кого. «Очень хочется, чтобы в дальнейшем на наших концертах был шикарный звук, свет, потрясающие костюмы, чтобы было шоу... Меня всегда интересовала не просто песня, а театрализация этого действа... Песни - это всего лишь инструмент, которым мы привлекаем к себе внимание, а главное наше предназначение нести радость!... Со сцены нужно нести Слово. Девочки, которые нас слушали, - они уже выросли. Их уже пора вести в театр». Можно вспоминать еще многое. Как Игорь относился к женщинам, спорту, свободе, фанатизму, творчеству.
Репетиции, гастроли, гастроли.... Наверное, все его мечты и творческие замыслы не реализовывались и, на самом пике популярности, он решил уйти из группы. Все недоумевали, так как для многих популярность, известность и деньги являются пределом мечтаний, но не для Игоря: «Популярность - это ничто. Все это фигня то, что раскручивается вокруг твоей персоны. Нет, главная задача в этом творчестве, основная мысль творчества, наверное, и в шоу-бизнесе - оставаться самим собой и творить свой внутренний мир: защищать его. Окружать его хорошими людьми, больше красок, больше неба, больше природы, больше гармонии, больше поэзии, может быть». Но как видно он заблуждался. Законы шоу-бизнеса иные, более жестокие и они диктуют свои правила, по которым, оставаться самим собой, не дозволено. «Оставаться самим собой, пронося через этот шоу-бизнес свет и духовность - это испытание. Мы жертвы искусства, музыки, мы горим и сгораем, лишаясь всего - здоровья, молодости». И он ушел из этого мира в свой, не всем известный и понятный мир. «Я был по ту сторону баррикад. Я писал стихи, которые до сих пор не могу осознать. У меня в детстве произошел какой-то сдвиг. Я начал писать, не вдаваясь в суть поэзии. Просто писать, выносить знание, которое есть в каждом человеке. Творчество и стремление к музыке и отличают людей от других людей, которые ничего не чувствуют, кроме похоти, злоупотребления алкоголем и вещами. Они псевдозаменяют жизнь, ее свежесть. Я знаю таких людей похожих на меня. Нас мало, но мы есть».
И вот эти, которых мало, друзья и поклонники Игоря продолжают любить его, его творчество. Он их познакомил, объединил. Они переписываются, встречаются, пишут, звонят и навещают родителей Игоря. Многие из них начали читать его любимого Набокова, писать стихи и музыку и даже иначе относиться к людям, жизни, любви. «Для меня любовь - это жизнь. Нет для меня жизни без любви, потому что основа гармонии - это любовь. Это тот самый фундамент, на котором можно все строить, любые замки».
Книга, которую вы держите в руках о жизни Игоря Сорина. Ее написала мама, которая, наверное, как все мамы, лучше всех знала своего сына. А написала она ее по просьбе всех тех, кто помнит и любит его, для кого он, по-прежнему, живет в душе, во снах, в стихах. И не зря эта книга названа «Приглашение к жизни». Игорь ее обожал во всех проявлениях.
И вот еще о чем подумалось. Для образования и культурного развития людей создано множество заведений, в которых трудятся тысячи людей. Это школы, институты, театры.. И все это добросовестно работает, но не трогает душу. И вдруг появляется один человек, который ее пронзает... И для многих этот человек Игорь Сорин.
Кандидат философских наук, преподаватель кафедры культурологи Левкович Людмила.
Глава I.
ВСТРЕЧА
Я долго думала, с чего начать свои воспоминания о сыне и о нашей семье, в которой он вырос, а потом решила с самого начала - с нас, его родителей.
Я родилась в семье кадрового военного, который прошел всю войну и День Победы встречал с моей матерью в Праге. А когда отгремели победные салюты, его легендарный танковый корпус, освобождавший Прагу, был переброшен на самые южные границы нашей родины - в Туркменистан. Я смутно помню жару, верблюдов и горы желтых дынь. Жизнь военных всегда сложна: это казенная квартира, голые стены, минимум мебели, походные сундуки и ожидание приказа. Но не смотря на нашу кочевую жизнь, моя мама как-то умела навести уют в любом месте, где бы они не жили. Она застилала облезлую казенную мебель своими вышитыми гладью салфеточками, дорожками и скатертями. Она умела достать какой-нибудь немыслимый материал и сшить мне и себе красивое платье. Это, наверное, от нее ко мне, а потом и к сыну передал ось умение вести свой дом, и каким бы скромным он не был, там всегда было чисто, тепло и уютно.
Из знойной Туркмении отца вскоре перевели в холодное Забайкалье. Мы поселились в маленьком военном гарнизоне, который стоял прямо в степи и был огорожен колючей проволокой. Перед моими детскими глазами стояли уже совсем другие картины: степь без конца и края, сливающаяся с небом, сопки и цветы. Отец всегда со своих учений привозил нам с матерью удивительные букеты белых полевых лилий и красных соренок. Без сомненья эту красивую привычку возвращаться с цветами в родной дом после долгой разлуки Игорь взял у своего деда. Я знала, откуда бы ни приезжал Игорек, он всегда останавливал машину у цветочного киоска, покупал букет и ехал домой. Это было удивительно приятно.
В Забайкалье прошло мое детство. Именно там в моем подсознании родилось необыкновенное чувство пространства, свободы и воли. И до сих пор если я попадаю в такие места, меня охватывают необыкновенные ощущения радости и счастья.
1954 год круто изменил нашу жизнь. Это был год мощного сокращения армии. И моего отца, фронтовика, кадрового военного, не дослужившего всего несколько месяцев до 25-летия пребывания в армии, демобилизовали. В свои 45 лет в чине подполковника он получил право на свободную жизнь и на самоопределение. У него тогда голова пошла кругом, что делать? Куда податься? Где найти себе применение, ведь он умел только воевать, командовать и подчиняться, его пугала жизнь на гражданке. Но делать было нечего, и мои родители последний раз собрали свой нехитрый скарб и покатили через всю страну на родину моей матери - на Дон, где жили ее родственники, на которых можно было опереться на первых порах.
Так я оказалась в городе Шахты Ростовской области, где и осела наша семья. А через несколько лет отец выстроил на окраине города большой дом, посадил сад и развел огород, так что работы по дому мне хватало. С детства во мне жила организаторская жилка. Как только родители уходили на работу, поручив мне кучу дел, как тут же к нам во двор сбегались соседские ребята, поиграть. Я выставляла им банку варенья, и вся работа делалась за час.
Я всегда мечтала стать воспитательницей детского сада или учителем начальных классов. Так оно и случилось. Свой десятый класс я заканчивала в школе рабочей молодежи и одновременно работала на обувной фабрике рабочей на конвейере. И это несмотря на то, что мой отец был заместителем директора этой фабрики. Я честно зарабатывала трудовой стаж, чтобы иметь льготы при поступлении в Педагогический институт. Конечно, было трудно вставать в шесть утра и через весь город бежать на смену, а потом учить уроки и до 12 ночи сидеть в школе. Все было почти как в фильме «Доживем до понедельника», только парни были у нас покруче - шахтеры. Но мы были молоды, и у нас на все хватало времени: работать и учиться, любить и веселиться.
Мои труды не пропали даром. Я поступила в Педагогический институт на исторический факультет, и для меня началась беспечная студенческая жизнь. Нас было трое подруг, мы сдружились еще на вступительных экзаменах и уже больше не расставались. Вместе сидели на занятиях, вместе прогуливали, вместе устраивали капустники, даже вместе переписывались с каким-то парнем из воинской части, а летом работали в студенческих отрядах на колхозных полях. И наши последние зимние каникулы перед распределением мы тоже решили провести вместе, да не где-нибудь, а в Москве. Мы тогда хотели увидеть все своими глазами, обойти все театры и музеи, чтобы было о чем вспомнить и рассказать детям.
Сказано - сделано, тем более что остановиться нам было у кого. У одной из моих подруг в Москве жили родственники. Помню, в холодный январский вечер приехали мы в заснеженную Москву и втроем свалились на голову этих бедных родственников. Ими то и были Володя и его родители.
Теперь немного о Володиной семье. Володя родился, также как и я, в семье военнослужащего в 1938 году. Он был вторым ребенком в семье. Володины родители жили и в Литве, и в Новгороде, и в Архангельске, и в Вологде, а в 1933 Г. оказались в Ленинграде, там они и встретили войну. Старший сын 16-летним мальчиком ушел добровольцем на фронт и сражался в лыжном батальоне под Ленинградом. А младший, трехлетний Володя с матерью остался в осажденном городе и пережил все ужасы блокaды. Полуживыми вывез их оттуда отец по единственной тогда «дороге жизни», по Ладоге, которая связывала Ленинград с большой землей.
Семья выжила, в 1943 году отец Володи получил назначение в город Шахты. Туда же вернулся после войны и его старший брат. В Шахтах Володя прожил до 13 лет. Мать его прекрасно пела, она обладала редким сопрано и могла бы стать певицей. Вот откуда Игорь унаследовал удивительный по чистоте голос - от бабушки Сони. Но, к сожалению, судьба к ней не была благосклонна. Ее муж - «настоящий полковник» жил в свое удовольствие и держал семью в ежовых рукавицах, определяя судьбу каждого по своему усмотрению: жене - участь домохозяйки и служанки, сыновьям - карьеру военных. Семья держалась на страхе, и каждый вел свою маленькую тайную жизнь, мечтая когда-нибудь вырваться на свободу. Старший сын ушел как-то сразу, женившись на бедной девушке из многодетной семьи. Это вызвало безумный гнев отца, он отлучил его от дома и даже матери запретил видеться с сыном и помогать ему. Она делала это тайно.
В 50-х годах семья Володи сделала последний рывок и переселилась в Москву, оставив в Шахтах старшего сына, на руках у которого было уже двое своих малышей.
И так уж было судьбе угодно, что через несколько лет я познакомилась с семьей старшего брата, а позже встретилась и с Володей, приехав в Москву на зимние каникулы с подругами.
Володе было тогда уже 30 лет. В Москве он окончил школу, вопреки воле отца поступил в строительный техникум, затем в институт, потом работал инженером в каком-то НИИ и учился в аспирантуре. В моем представлении это был уже взрослый мужчина - «старик», и мы девчонки-студентки с такими вообще не встречались. Тем более, что выглядел он маленьким и худеньким, ну, в общем, не герой девичьих грез. Но как не странно, стоило ему начать что-то рассказывать нам, он как-то весь загорался и начинал светиться изнутри, а уж если брал гитару и своим бархатным голосом пел романсы, то девичьи сердца таяли тут же. Ведь не зря говорят: «Кто правит тройкой и гитарой, тот правит и женщинами». Володя обладал потрясающим магнетизмом. Вот так я и попалась.
А еще он прекрасно знал Москву, почти по Гиляровскому, нам он не давал ни дня передышки: музеи, театры, концертные залы, старинные подмосковные усадьбы, свидания - все закружил ось у меня в голове, как в калейдоскопе. Это были десять дней праздника и счастья в сказочной зимней Москве. Кто бы мог подумать, что той холодной зимой 67 года между нами вспыхнет любовь, которая соединит нас на 30 лет.
Но каникулы быстро кончились, и мы вернулись домой к своим книгам и учебе. Я не ждала продолжения наших отношений. Ведь мы были такими разными, да еще так далеко друг от друга. Но вдруг пошли письма, длинные и романтические, телеграммы с вызовом на телефонные переговоры с Москвой, посылки с небольшими знаками внимания, таким образом мы все время общались и чувствовали друг друга рядом, несмотря на расстояние. А весною Володя приехал в город Шахты, как бы в отпуск, навестить своего старшего брата, который, оказывается, был женат на старшей сестре моей подруги. Это для меня было совсем неожиданно. Шел май месяц, пора государственных экзаменов, и мне было не до свиданий. Володя приходил ко мне домой, и мы в четыре руки писали шпаргалки. И вот однажды сидим, пишем и я, не отрываясь от книги, спрашиваю его:
- Ты зачем приехал? - А он мне в ответ:
- Жениться!
- Ну женись, - не поднимая головы, отвечаю я.
Вот так неожиданно просто все это и произошло. А 14 мая 1967 мы расписались в шахтинском ЗАГСе, зная друг друга всего каких-то три недели. Мои родители сыграли нам свадьбу. И свою «медовую» неделю мы провели на берегу Дона в маленьком дощатом домике на турбазе и были безмерно счастливы. Потом Володя вернулся в Москву, а я осталась сдавать свои «госы». Мое замужество для всех было просто шоком. Через неделю после отъезда Володи ко мне пришла сваха и, ни о чем не подозревая, стала сватать за очень приличного молодого человека. Внешне, казалось, я слушала ее очень внимательно, но внутри у меня все смеялось, и, наконец, не выдержав, я расхохоталась такому позднему сватовству.
Как только я сдала все экзамены и получила диплом учителя истории, за мной тут же приехал мой молодой муж. Сборы были недолгие. Все приданное уместилось в большом старом чемодане с коваными углами. Поезд на нашей станции стоял всего три минуты.
Посадка была ужасной, как в старых кинофильмах. Бабки с мешками лезли вперед, мужики, хватаясь за поручни, ползли по их головам. Бедный мой маленький Володя с огромным чемоданом на плече, подчиняясь психозу толпы, ринулся вперед, я за ним. Толкали впереди, толкали сзади, и вдруг угол чемодана ударил меня прямо в глаз.
Сгоряча я не обратила на это внимания. Больно, ну ладно, пройдет. На следующее утро, проснувшись, я свесилась с верхней полки и посмотрела на Володю. С ним началась истерика от смеха. Я понять не могу от чего. Смотрю в зеркало, мой бог, меня украшает огромный синяк, который не спрятать ни под какими очками. Вот так я приехала в Москву и предстала перед Володиными родителями. Маленькая, худенькая, в коротком платьице и с огромным синяком под глазом.
ГЛАВА II.
ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА!
Началась моя новая жизнь. В ней все было ново: новый большой город, новые родители, новое окружение, новая психология. Во все это надо было сразу вживаться, и я вживалась.
С родителями мужа отношения не сложились сразу. Наверное, я неожиданно вторглась в частное владение Володиной мамы и посягнула на ее личную собственность – на сына. Ох, уж эти мамы великовозрастных сыновей, что они с ними только не делают, превращая их в свою вещь, без которой не могут жить, как без привычной мебели, тапочек или собачки. Им даже в голову не приходит, что они становятся просто тиранами-вампирами своих собственных детей, напрочь лишая их самостоятельности, превращая в капризных, слабовольных, раздражительных существ, не приспособленных к жизни. Этим мамам и невдомек, какие страдания они приносят своим сыновьям, и даже не понимают, почему потом они уходят от них, оставляя в одиночестве. А те просто бегут, спасая себя и свои семьи от этой ненасытной материнской любви.
Вот такая ситуация возникла и в нашей семье. Все, что я ни делала, было не так. Квартира поделилась на территорию мамы и нашу, переходить эту границу было нежелательно. Мы с Володей забились в свою маленькую комнатку и почти не выходили оттуда. Ему была определена роль бедного мальчика, обольщенного провинциалкой. Домашняя атмосфера становилась невыносимой, и мы старались как можно реже дышать ею.
Благо было лето, и мы гуляли по Москве, или выезжали за город, ведь Подмосковье богато прекрасными музеями-усадьбами, такими, как Абрамцево, Поленово, Кусково... Мы тогда их все осмотрели.
Володя постепенно вводил меня в круг своих друзей и знакомых. В этот сложный период адаптации к новым условиям жизни он был для меня и отцом, и матерью, другом и мужем - самым родным человеком на свете. Лето пролетело быстро. Приближался сентябрь, и мне надо было устраиваться на работу по специальности, то есть учителем в школу. Мы жили тогда в центре Москвы, и начала поиск работы со своего центрального, тогда еще Дзержинского, РОНО. Вот тут-то неожиданно для себя я столкнулась с проявлением махрового антисемитизмa. В отделе кадров РОНО меня приняли хорошо:
- Ах, какая, хорошенькая, нам нужны молодые специалисты. Заполните, пожалуйста, анкету.
Заполняю. Даю читать. И вижу, выражение лица тут же меняется:
- Райберг Светлана - что за ерунда - это с вашей-то внешностью и голубыми глазами! Деточка, что ты наделала, да ты жизнь себе загубила.
И сочувственно совсем уже по-матерински:
- Зачем же ты, дорогая, взяла эту фамилию. Ты же историк. Ну, математик, физик - это куда не шло, но историк... Сожалею, но работы ты не найдешь.
Со слезами на глазах я вышла из кабинета, было страшно обидно, вот, думаю, и приехали. Ну, да ладно. Москва большая, 26 районов, где-ни6удь и получится.
Вот мы с Володей и стали обходить РОНО за РОНО, школу за школой. На поиски уходили целые дни.
Денег у нас было мало, мы даже не могли себе позволить обеды в общепите. А за целый день ходьбы по Москве аппетиты нагуливали крепкие. И тогда я стала брать еду с собой. Однажды зашли мы в какое-то кафе, пристроились за столиком, я развернула свои бутерброды, а Володя взял, как обычно, четыре стакана кофе с молоком, тогда это был самый распространенный напиток во всех кафе, столовых и булочных. Только мы приступили к еде, как рядом вдруг раздался смех, не обращая внимания, мы продолжали жевать, но смех все разрастался, на нас просто показывали пальцами. И тут только до меня дошло, что причиной веселья являемся мы. Представьте себе: два маленьких тощих человека на развернутых ладонях держат по огромному бутерброду, да и то, что они держат бутербродом-то назвать нельзя. Это просто полбатона хлеба, разрезанного вдоль, и с него свисает яичница с колбасой, а их стол заставлен стаканами с кофе. И они ловят кайф от этого изобилия. Мгновенно вся эта картина у нас прокрутилась в голове, и мы тоже расхохотались. Есть было уже бессмысленно, смех довел нас до икоты, и мы выбежали на улицу. Больше никогда в жизни я не делала таких бутербродов на полбатона.
К концу августа наши походы в поисках работы закончились удачно. Меня, наконец, взяли учителем истории в 4-5 классы и еще дали ставку старшей пионервожатой. Школа моя находилась далеко от центра, где-то в районе ВДНХ. По тем временам это было довольно далеко, больше часа езды. Работа полностью поглотила меня. Слеты, парады, зарницы, какие-то смотры, семинары, преподавание - в общем, приходила я в школу к восьми утра и уходила в восемь вечера.
Дружина моя насчитывала четыреста человек, и она была образцово-показательной. Свои слеты и приемы в пионеры я проводила в Колонном зале Дома Союзов. Представьте себе: через всю Москву, в метро, с барабанным боем и знаменами мы везли эту ораву детей в центр города, лишь для того, чтобы принять всего несколько достойных ребят в пионеры. И как лучшая дружина мои ребята приняли участие в пионерском параде на Красной площади в честь столетия В. И. Ленина. Вот в таком сумасшедшем ритме я проработала два года. Но это была классная закалка для моей дальнейшей организаторской работы.
ГЛАВА III.
РОЖДЕНИЕ СЫНА
Наступила весна 1969 года, и именно весной, когда пробуждается природа, во мне зародилась жизнь. Все ушло на второй план. Мы жили в предчувствии больших перемен. Это маленькая жизнь требовала к себе все больше и больше внимания. Мы с Володей все чаще стали задумываться о своем доме, о настоящей полноценной семье. В то время Москва во всю расстраивалась, и на окраинах возникали новые районы. Они росли как грибы. С помощью друзей и моих близких мы собрали деньги и внесли свой первый взнос за маленькую кооперативную квартиру в районе Текстильщиков. Строили тогда очень быстро, и уже к октябрю 1969 года мы из центра Москвы с улицы Чкалова (ныне Земляной вал) переехали в новый район. После шестиметровой комнаты у Володиных родителей, наша 24-метровка казалась дворцом. Мы были счастливы с одной кроватью, одним столом и стулом и с нетерпением ждали появления на свет своего первенца. 7 ноября, в Великий праздник по тем временам, ночью Володя отвез меня в роддом. Врагу не пожелаю ни родиться, ни умереть в праздник: до вас никому нет дела – все гуляют.
Только 9 ноября к ночи, обессиленную, с температурой под 40, меня положили на операционный стол и вызвали врача. Мы с малышом были уже на грани, могли просто и не выжить. До сих пор поражаюсь, как я, тогда маленькая девочка, чтобы не терять контроль над собой, на операционном столе по слогам рассказывала анекдоты. Такого в практике врачей еще не случалось. Родовой деятельности у меня почти не было, ребенка пришлось вытаскивать вакуумом, но мы с Игорьком справились, хотя оба были чуть живы.
Меня потом нянечка отпаивала крепким чаем, ведь все эти три дня я ничего не ела. Неожиданно я стала легендой роддома, меня даже показывали студентам, и весь персонал относился ко мне с уважением. Может быть с самого рождения я передала своему сыну волю в борьбе за жизнь и юмор, с которым он шел по ней.
Итак, Игорек родился в ночь с 9 на 10 ноября 0.10. Я просила врача записать его День рождения на 9-е, так как 10-е было Днем Милиции. Но увы, все-таки его днем Рождения стало 10 ноября 1969 года.
В свои первые три месяца Игорек был страшно всем недоволен, много капризничал, мало спал и измучил нас в конец. А, оказывается, он просто голодал, но как только мы перевели его на дополнительное питание, тут же все наладилось, и он стал радоваться жизни. Мы, молодые родители, выбивались из сил, волчком кружились вокруг его персоны, а взамен получали радость и заразительный смех.
Развивался наш малыш быстро и все начал делать очень рано. Его первое слово «ёги-гоги» разносилось по квартире. Помню, было ему около года, я вошла ночью к нему в комнату и вижу: Игорек стоит на ножках, крепко ухватившись за спинку кроватки, увидев меня вдруг выпалил: «Пить дать». От неожиданности я вздрогнула и остановилась, как вкопанная: «Боже, да он же заговорил!». Так в повелительном наклонении, целыми фразами он начал мне выдавать: «Гулять пошли, играть давай...» Ну, а уже когда самостоятельно пошел, то в доме не было ни одного не обследованного им уголка. Мы находили Игорька в стиральной машине, и в кухонной раковине, и в шкафу, и еще бог знает где.
В то время по уходу за ребенком давали всего один год. А я с Игорьком просидела 1 год и 7 месяцев. Вот таким взрослым в 1 год и 7 месяцев мы отдали его в ясли, и он был единственным говорящим ребенком в группе. Сначала это умиляло воспитателей, но потом стало раздражать, так как говорил Игорек без умолку. С раннего детства он был необыкновенным выдумщиком.
Однажды возвращаюсь я с работы, меня обгоняют две мамы с нашей группы: «Пойдемте быстрее, наши дети отравились. Скорая приезжала». Думаю, ну это мой что-то натворил. Так и есть. Оказывается, дети играли в дочки-матери, Игорь - папа, пошел добывать продукты на обед; нашел у забора в траве маленькие поганки, набрал, принес, девочки их порезали вместе с травой, и все многочисленное семейство пообедало. В результате детям делали клизму, и полдня вся группа
сидела на горшках.
Вспоминается еще один эпизод. У Игоря не было трехколесного велосипеда, а у соседа Гошки был. Гошка хитрый, уже тогда в малом возрасте ничего без выгоды не делал. Так вот, он стал давать детям кататься на своем велосипеде вокруг дома за определенную плату: конфетку, печенье, жвачку, игрушку. Дети к нему выстраивались в очередь, чтобы прокатиться по одному кругу. Подходит очередь Игоря. Он дает Гошке целую конфетку, катается круг и едет на второй. Тот кричит: «Слезай!», а Игорь ему в ответ: «А ты еще не дожевал!».
Игорек был упрямым с самого раннего детства. Район наш – сплошная новостройка. За дорогой мальчишки- школьники всегда собирали какой -то мусор и часто жгли костры. Игоря туда мaнила неведомая сила. Я знала, что уж если он что задумает, то не успокоится, пока не сделает. Собираю его как-то гулять и говорю:
- Смотри, за дорогу не ходи, а пойдешь, я тебя накажу.
- Ладно, мама.
Выпроваживаю его за дверь и слежу за ним из окна. Вижу, только вышел из парадного, как тут же рванулся к своей цели. Я кричу с балкона:
- Игорь, вернись, я тебя накажу!
А он в ответ: - Хорошо, мамочка, я пойду, а ты меня потом накажешь.
И так у него было всю жизнь. Что задумает - сделает, все испытает на себе, все посмотрит своими глазами, потрогает своими руками. Чужой опыт ему был не нужен, нужен был обязательно свой, важны были только свои ощущения. Он делал только свои выводы.
Мы довольно рано стали брать Игоря с собой в отпуск, но так как наши отпуска летом часто не совпадали, то выезжали с ним по очереди.
Первое свое большое путешествие в Одессу Игорь совершил с папой в полтора года. Это был очень смелый поступок. Тогда Володины родственники сказали: С таким маленьким и без мамы к нам больше не приезжай».
Второй раз мы поехали в Одессу вместе, когда Игорьку было уже три года.
Из воспоминаний Владимира Семеновича Райберга, отца Игоря:
Мы в Одессе в разгаре лета. Стоим на краю обрывистого спуска к морю:
- А вот и море! - киваю я в сторону горизонта,
- Где море'?! - Игорь чувствует себя обманутым. Глупый розыгрыш: нет моря.
- Да вот же оно перед тобой!
А море сливается с небом, линии горизонта не видать. Можно представить огромное небо. Но море?! Не удается. Мы спускаемся по крутой бетонной лестнице пляжа, по обе стороны от которой растут шелковицы. Приключения с ними впереди. Шаг за шагом приближаемся к песчаному берегу. И вот лениво набегают волны, и вот уже восторг огромный, как море, и вот уже детская ножка касается черноморской волны, и нет сил сдержать попытку прямо в шортиках и рубашке окунуться. А море это не только блаженная солоноватая вода, песок. Это и горячие кукурузные початки, семечки, грецкие орехи, рачки, заезжий кукольный театр и рыбная ловля. Она оригинальна и гениально проста.
