Во-первых, владелец участка после квалификации договора, по которому он приобрел участок, как недействительного получает статус незаконного владельца и при наличии добросовестности занимает позицию владельца для давности (ст. 234 ГК РФ). Незаконность владения лишает его распорядительных прав в отношении участка и тем самым строения (поскольку оно не может быть отчуждено отдельно от прав на участок) <1>. При недобросовестности владельца участок может быть от него истребован, если не истек срок исковой давности, исчисляемый с момента утраты публичным органом (соответствующим юридическим лицом) владения <2>, и не потеряна идентичность объекта недвижимости.
--------------------------------
<1> Этот вопрос подробнее рассматривался выше.
<2> В практике встречаются многочисленные попытки считать исковую давность для истребования недвижимости иначе - с момента заключения договора, с момента внесения права собственности (вещного права) в ЕГРП, с момента учреждения юридического лица, которому объект передается на вещном праве, и т.д. Все эти варианты не соответствуют закону. Только момент утраты владения объектом собственником или законным владельцем (в том числе момент исполнения недействительной сделки) является тем моментом, с которого начинает течь исковая давность для истребования объекта. Понятно, что предположение о том, что собственник (законный владелец) не мог знать об утрате владения недвижимостью, крайне сомнительно и едва ли может быть принято всерьез.
Во-вторых, собственник получает право на взыскание убытков с органа (лица), нарушившего его право собственности. Высказываемое иногда предложение взыскивать убытки с органов местного самоуправления, издавших незаконные акты, в пользу изгнанных незаконных владельцев представляется лишенным юридической почвы: права незаконных владельцев эти органы не нарушали. Да и гражданских прав у незаконного владельца нет: у него только в будущем, по истечении срока давности, может возникнуть право собственности на участок.
Глава 22. О ПРАВАХ ВЛАДЕЛЬЦА НА ПЛОДЫ И ДОХОДЫ
Вопрос о праве владельца на плоды и доходы, приносимые чужой вещью, а значит, и о возможности предъявления собственником владельцу требований из неосновательного обогащения остается вне текущей практики и почти не замечается теорией.
Такие особенности нашего позитивного права, как выпадение из него не только владельческой защиты, но и самого понятия владения, заставляют ожидать, что этот вопрос может поставить в затруднительное положение тех юристов, которые все же решатся привлечь к решению текущих задач немалый потенциал этого института.
Учитывая неразработанность темы, можно попытаться обрисовать лишь самые общие подходы к проблеме, опираясь в большей степени на доводы справедливости и классику, чем на действующее гражданское законодательство.
Известно, что римское право не отличается последовательностью подхода к этой проблеме. Юлиан полагал, что "если кто-либо владел целиком заведомо чужим имением, то он не делал бы плодов своими ни в какой части, каким бы образом ни был произведен посев". Иное следует сказать о добросовестном владельце, который "имеет при извлечении плодов такое же право, какое предоставлено собственникам... Добросовестный покупатель произвел посев, и до того, как он собрал плоды, он узнал, что имение является чужим; спрашивается: делает ли он плоды своими в силу извлечения (плодов)? Я ответил: в отношении извлечения плодов добросовестный покупатель должен быть признаваем таковым, пока имение не будет отсуждено; ибо и чужой раб, которого я добросовестно куплю, до тех пор приобретает для меня, используя мое имущество или свой труд, пока он не будет отсужен от меня" <1>.
--------------------------------
<1> Дигесты. 22.1.25. С. 358 - 359.
Видно, что утрата права на плоды, которого недобросовестный владелец ни в коем случае не имеет, увязывается не с утратой добросовестности, а с отсуждением вещи; для смягчения противоречия (ведь, как уже говорилось, когда шла речь о приобретательной давности, после начала процесса никто не может считаться добросовестным) предложено считать добросовестность сохранившейся "в отношении извлечения плодов", пока вещь не будет отсуждена.
С позиций здравого смысла такой подход, не отличающийся ни логикой, ни справедливостью, может быть оправдан лишь тем, что утрата владельцем права на плоды с момента обнаружения действительного собственника, заявившего о своем праве путем предъявления иска, приведет к тому, что владелец потеряет и стимул к какому-либо хозяйственному использованию вещи.
Заметно, что в отношении чужого раба высказывания более категоричны (не случайно ведь и Юлиан в указанном фрагменте решает коллизию, связанную с извлечением плодов с чужого участка, привлекая аналогию с чужим рабом, аналогию, которую Л. Петражицкий охарактеризовал как "ничего не доказывающую" <1>): "Если раб находится в обладании одного in bonis, а другого - по праву квиритов, то по всем законным основаниям через того раба приобретается только для того, кому он принадлежит in bonis" <2>.
--------------------------------
<1> Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права. СПб., 1902. С. 218.
<2> Гай. Институции. 2, 88. С. 109.
Но при узуфруктуарии на раба, когда расщеплялся узуфрукт и proprietas, было другое правило: "Все, что они приобретут с помощью наших вещей или своими собственными работами и трудами, - все это идет в нашу пользу, а что они получат всякими другими способами приобретения, принадлежит господину proprietas" <1>.
--------------------------------
<1> "...что постановлено об узуфруктуарии, то же самое касается и добросовестного владельца" (Гай. Институции. 2, 91.2.92. С. 110 - 111).
Можно указать и на обязанность залогодержателя зачислять плоды от переданной в залог вещи в счет долга залогодателя, но при этом нужно учесть, что залогодержатель не мог использовать вещь в своем хозяйстве обычным образом.
Однако заметное в позиции Юлиана, когда он допускал присвоение плодов уже после обнаружения истинного собственника (а значит, и утраты добросовестности), вплоть до отсуждения вещи, отклонение от главной идеи, в которой может быть найдено правовое основание приобретения плодов, - от идеи вознаграждения рачительности добросовестного владельца, конечно, не могло не вызывать сомнений у классиков.
Именно так следует воспринимать открыто ревизующий суждение Юлиана вопрос Павла, творившего спустя столетие после него: "Спрашивается, если я в то время, когда мне передается вещь, полагаю, что она является собственностью продавца, а затем узнаю, что она чужая, приобретаю ли я плоды, раз продолжается приобретение вещи по давности?". И далее Павел сочувственно излагает суждение Помпония, который проводит различие между продолжаемым владением для давности и утратой добросовестности, ведь "приобретение по давности относится к праву, то же, что кто-то владеет в доброй совести или нет, - к факту" <1>.
--------------------------------
<1> Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. М., 1996. С. 369. Комментируя эти различия во взглядах, Л. Петражицкий отмечает, что ко времени Павла и Ульпиана мнение Помпония, отказывающего при наличии соответствующих обстоятельств (прежде всего, конечно, при предъявлении иска собственником) в добросовестности владельцу несмотря на продолжение владения для давности, "было уже признано как более правильное" (Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 23).
Известные противоречия римских юристов позволили В.М. Хвостову заметить, что "начало собственности" даже добросовестного владельца на плоды не было "проведено вполне последовательно" <1>.
--------------------------------
<1> Хвостов В.М. Система римского права. М., 1996. С. 247.
Не возражая против того, что ряд суждений классиков о праве на плоды владельцев не находится в строгой логической связи с общими представлениями о собственности, Л.И. Петражицкий выводит из "сопоставления источников" положения, которые можно принять как достаточно утвердившиеся:
"1. Если вещь находится у добросовестного владельца, то ее собственник не приобретает права собственности на плоды.
2. Поэтому не возникает закладного права на плоды, если вещь была заложена собственником.
3. Третьи лица, покупающие плоды у добросовестного владельца, приобретают собственность. Это означает, само собою, что третьи лица могут приобретать от добросовестного владельца и другие вещные права на плоды".
Против добросовестного владельца не может быть в отношении плодов "самостоятельной rei vindicatio, если они еще существуют у добросовестного владельца или у его сингулярного преемника, ни предметом condictio, если они потреблены, недобросовестный владелец, в противоположность добросовестному, fructus suos non facit, поэтому плоды, не потребленные им, могут быть предметом самостоятельной rei vindicatio, потребленные - предметом condictio" <1>.
--------------------------------
<1> Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 9 - 10.
Основанием приобретения плодов является обобщающая позиция владения вещью pro suo, но недобросовестный владелец никогда не может считать, что он владеет вещью как своей.
Далее Л. Петражицкий делает следующий вывод: "...приобретение плодов не есть длящееся состояние, а ряд самостоятельных актов, из коих каждый требует bona fides" <1>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 18, 24.
Обсуждая особенности присвоения гражданских плодов (арендной платы и др.), автор присоединяется к тем романистам, которые подчиняли их общим правилам и рассматривали получение таких плодов как способ использования вещи, а все использованные (потребленные) плоды не могут быть отсуждены собственником, пока налицо добросовестность владения <1>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 34 - 37.
Конечно, германская юриспруденция не могла не сформулировать различных теорий для объяснения возникновения у добросовестного приобретателя права на присвоение плодов.
Савиньи (а также Виндшейд и др.) считал, что в силу общих начал "можно было бы заставить добросовестного владельца возвратить не принадлежащие ему плоды посредством виндикации наличных и кондикции ценности потребленных плодов. От этого римское право освободило добросовестного владельца в виду затраченных им трудов и забот (cultura et cura) на производство плодов" <1>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 49. Возникшая на этой почве господствующая в германском праве начала XX в. трудовая теория увязывала cultura et cura с добросовестностью как бесспорным основанием права на плоды, утверждая, что для присвоения плодов необходим только "честный труд". Недобросовестному, нечестному владельцу, конечно, такой труд недоступен (Там же. С. 115 - 116).
Против этого суждения выдвигаются обычно возражения, что, во-первых, присваиваются не только плоды, на которые затрачен труд (fructus industriales), но все плоды, а во-вторых, тогда излишним и даже лишенным смысла оказывается условие bona fides <1>, причем Л. Петражицкий считает такую критику "слишком неполною и снисходительною", а теорию cultura et cura "наивной и примитивной" <2>.
--------------------------------
<1> Этот аргумент об "утрате значения bona fides", впрочем, нельзя признать попавшим в цель: ведь добросовестность всегда имеет смысл лишь постольку, поскольку противопоставляется праву, вплоть до того, что становится средством отобрания титула собственности. Но ведь Савиньи и его последователи как раз и говорят о такой мыслимой конструкции, когда собственнику дается право на плоды в любом случае; это само собой приводит к утрате юридического значения добросовестности.
<2> Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 83 - 84.
Вангеров (эта теория восходит к известной концепции владения как фикции собственности, сформулированной Иерингом) допускал фикцию собственности на плоды у добросовестного приобретателя. В этом случае, замечает Л. Петражицкий, непонятно, на каком основании не компенсируются потребленные плоды, когда выясняется действительный собственник и фикция тем самым опровергается <1>.
--------------------------------
<1> Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 53 - 54.
Следует согласиться с замечанием Л. Петражицкого и в том, что обоснование возникновения права на плоды истечением давности не увязывается с правом истребования сохранившихся к моменту утраты добросовестности наличных плодов (fructus extantes), хотя в их числе могли бы находиться и уже узукапированные (приобретенные по давности) <1>. Он подытоживает свою критику следующим образом: "...основание института не следует искать во владении в виде собственности, в давностном владении, в titulus verus или putativus, в cultura et cura, в отличие fructus industriales от naturales, в интересах третьего приобретателя, в небрежности собственника, потому что присутствие или отсутствие этих обстоятельств остается без влияния на институт" <2>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 53
<2> Там же. С. 118.
Впрочем, критика любой конструктивной теории здесь имеет заведомые преимущества именно ввиду уже отмеченной непоследовательности классиков в данном вопросе. Л. Петражицкий мог сам в этом убедиться, когда опубликовал собственное объяснение института, хотя он и вышел при этом в значительной степени за пределы соотношения чисто юридических категорий.
Автор объясняет приобретение права на плоды от чужой вещи за счет собственника добросовестным владельцем с позиций хозяйственной целесообразности: владелец, полагая вещь своей, сознательно включает ее в сферу своей хозяйственной деятельности, и это планирование его хозяйства уважается правом, ведь иначе пришлось бы разрушать живой хозяйственный организм; соответственно, недобросовестный владелец, т.е. знающий, что пользуется чужой вещью, не признается в качестве такого уважаемого хозяина. Л. Петражицкий при этом натолкнулся на критику, главным образом указывающую, что в такой теории противопоставляются, а иногда смешиваются интересы частного и народного хозяйства. Еще более "вязкая" полемика идет вокруг недостаточности обоснования автором права собственника на изъятие наличных плодов. Для наших целей, впрочем, достаточно указать на еще одно объяснение известных римскому праву норм, не стремясь найти окончательное примирение их в тех пунктах, которые обнаруживают непоследовательность.
Эта непоследовательность объясняется возникновением известной в праве ситуации нарушения одного из принципов собственности, в данном случае - права собственника на плоды от своей вещи. По справедливости плоды от вещи принадлежат собственнику, то же следует и из общих положений закона.
Для того чтобы дать возможность владельцу правомерно присвоить плоды и доходы от вещи, какими бы доводами она ни мотивировалось, нужно отклониться от этого принципиального положения. А для этого необходима специальная норма, выступающая как изъятие из общих правил.
Как замечает по этому поводу Э. Шраге, "обогащение не является несправедливым, если оно выступает результатом действия правового акта", поэтому несправедливым не считается обогащение добросовестного владельца, присваивающего плоды от вещи, которой он владеет, поскольку оно санкционировано правом <1>.
--------------------------------
<1> Шраге Э. Несправедливое обогащение // Правоведение. 1997. N 3. С. 82.
Автор, в частности, приводит нормы ст. 3:120 ГК Нидерландов: "Отделяемые естественные плоды и неотделяемые гражданские плоды принадлежат добросовестному владельцу" <1>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 79.
Аналогично правило § 955 ГГУ, которое, защищая право на плоды добросовестного приобретателя, содержит и ограничение для недобросовестного, если он "в момент приобретения владения действовал недобросовестно или до отделения (от вещи) узнал о недостатке права". (Отметим весьма существенную для нашей темы дискретность самого права на плоды и доходы, т.е. возникновение его каждый раз в момент получения дохода снова; соответственно, и добросовестность должна обсуждаться применительно к моменту получения дохода, как это прямо и сформулировано в § 955 ГГУ.) Следовательно, в отсутствие прямого указания закона это единственное основание справедливости отпадает.
Следует обратить внимание на уступительную интонацию высказываний Э. Шраге и даже на сам факт, что он посчитал необходимым обсуждать справедливость присвоения плодов владельцем и нашел основания ее только в позитивном праве.
На этой почве попробуем сформулировать очертания проблемы в нашем праве.
Касаясь защиты владения, мы приводили пример получения квартиры добросовестным приобретателем по возмездной сделке, которая оказалась ничтожной. Результатом исполнения этой сделки стало то, что недееспособный Борисов утратил владение квартирой, в которой проживает приобретатель Жуковская. Надзорная инстанция рекомендовала суду найти способ восстановления сторон в первоначальном положении, хотя очевидно, что если рассматривать вариант возвращения квартиры Борисову, то в рамках реституции это невозможно, во-первых, потому, что Борисов не являлся стороной в сделке с Жуковской, а во-вторых, Борисов не в состоянии, как можно судить, вернуть Жуковской имущество, которая она передала по ничтожной сделке.
Возникает вопрос: возможно ли заявление Борисовым иска к Жуковской в сумме неосновательного сбережения ею имущества (в данном случае - в размере арендной платы за проживание в квартире)? В случае положительного ответа на этот вопрос очевидно, что Жуковская, равно как и любой иной добросовестный приобретатель, встав перед обязанностью выплачивать постоянно возникающее неосновательное сбережение имущества, оказывается в позиции, создающей у нее стимул со своей стороны требовать реституции от другой стороны в своей сделке (а последняя, в свою очередь, уже может оказаться в досягаемости иска о реституции со стороны Борисова (собственника)!). Здесь, следовательно, заложен механизм, который мог бы задействовать активность, не затрагиваемую иным образом, и тогда сами стороны найдут способ восстановления первоначального положения, который недоступен суду в рамках ст. ст. 166 - 167 ГК <1>. Иными словами, поиски справедливого решения подкрепляются и доводами целесообразности.
--------------------------------
<1> Здесь, стало быть, имеется один из ресурсов для подкрепления той, в конечном счете защищающей целостность, системы гражданского права, критики, которая направлена против концепции расширения средств защиты собственности, доходящей до отказа от классической субординации исков и, как следствие, от возможности заявления собственником иска в свою пользу из реституции (ст. 167 ГК), даже если он не является стороной в сделке. Впрочем, в настоящее время разграничение реституции и виндикации, как это говорилось выше, достаточно последовательно проводится арбитражной судебной практикой.
Положительный ответ на этот вопрос возможен, если верно, что незаконный владелец не имеет права на извлечение доходов от полученного имущества полностью или в части.
В первую очередь необходимо дать оценку средствам, предоставляемым позитивным правом.
Закон, как известно, говорит о расчетах по возврату вещи в контексте истребования самой вещи, хотя и не имеется запрета на независимое истребование доходов, не затрагивая приносящей плоды вещи.
Можно согласиться с ограничительным толкованием нормы ст. 303 ГК об истребовании доходов от вещи от незаконного ее владельца исключительно в том смысле, что иск об истребовании доходов возможен только "при истребовании имущества" и никак иначе, если не найдем в праве возможных случаев, когда эти иски заявляются независимо один от другого. Но даже беглого взгляда достаточно, чтобы убедиться в том, что такие ситуации разделения исков вполне предсказуемы.
Во-первых, очевидно, что никто не может предписать истцу соединять иски, если он имеет право на каждый из них, и они не исключают друг друга. Значит, собственник вправе в любой момент заявить отдельный иск об истребовании доходов. Можно сослаться на такого авторитетного юриста, как Виндшейд, который прямо указывал, что, поскольку существует право собственника на плоды, он "может предъявить отдельную rei vindicatio по поводу плодов независимо от rei vindicatio по поводу главной вещи" <1>, если бы столь очевидные умозаключения нуждались в поддержке авторитетов.
--------------------------------
<1> Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 51.
Но существуют доводы и более прагматические. Представим случай, когда по причине значительной стоимости вещи истец не имеет возможности оплатить пошлину при подаче иска об истребовании вещи, а судом ему отказано в отсрочке ее уплаты, либо весь интерес собственника состоит именно в получении дохода: например, у него незаконно изъят магазин, приносящий регулярный доход.
Наконец, если собственник ожидает отказа в виндикационном иске по мотивам пропуска срока исковой давности, он может ограничиться только взысканием дохода, ведь доход присваивается незаконным владельцем не в момент завладения капитальной вещью, а, как уже отмечалось, дискретно, в момент возникновения дохода, хозяйственного потребления вещи, значит, срок исковой давности в части дохода начинает течь позже.
Аналогичная ситуация возникает, если в виндикации будет отказано в связи с гибелью вещи или ее передачей третьим лицам; тогда истец вынужден взыскивать только доходы, ограничиваясь, конечно, периодом фактического владения вещью ответчиком.
Значит, нет сомнений в возможности предъявления собственником самостоятельного иска, основанного им на своем праве на доходы. Он может быть виндикационным, но может быть и кондикцией, когда виндикация невозможна, поскольку между ними имеется несомненная связь (см., например, ст. 1103 ГК). Исходным пунктом их соотношения является, конечно, то, что, пока вещь находится во владении ответчика, его связь с собственником имеет суть вещного права, а значит, все требования могут заявляться только на базе виндикационного иска (rei vindicatio). И лишь при утрате вещи и отпадении тем самым вещного иска возникает внедоговорное обязательственное право.
Особенность же незаконного обогащения, отличающего его от иных форм неосновательного обогащения, состоит в том, что оно никак не увязано с возмездностью или безвозмездностью приобретения и даже вообще с тем, является ли получение вещи приобретением. Дело в том, что речь идет о чужой вещи, а не о присвоенной, обращенной должником по кондикции в собственность: как известно, кондикционное обязательство возникает и в случае получения должником вещи в собственность, но эта ситуация выходит за рамки обсуждаемых нами отношений собственника и незаконного владельца. Очевидно, что норма ст. 303 ГК действует равно и в отношении незаконного владельца, купившего вещь, и в отношении получившего ее в дар, и в отношении вора <1>.
--------------------------------
<1> Точно так же и при применении норм ст. ст. 1102, 1103 ГК к незаконным владельцам, извлекающим из чужой вещи доходы, возмездность приобретения и способ получения владения не имеют никакого значения для возникновения кондикционного обязательства, сказываясь только на (не) добросовестности, как об этом будет сказано далее.
Следующим вопросом, который решается не без труда по причинам, коренящимся в российском законодательстве, является вопрос о том, имеет ли незаконный владелец право на плоды и доходы.
Мы уже говорили, что принципом собственности, на котором основана вся хозяйственная жизнь, поскольку хозяйствование выступает как эксплуатация имущества, т.е. извлечение из него плодов, является распространение права собственности не только на вещь, но и на все рождаемые ею плоды и доходы. В силу ст. 136 ГК плоды, продукция и доходы принадлежат лицу, которое использует имущество на законном основании (имеются в виду, конечно, собственник или законные владельцы). Следовательно, незаконный владелец не может получить права на доходы, если только это не будет прямо указано в законе в изъятие общей нормы.
Такое указание закона мы находим только для добросовестного владельца и только до момента сохранения им добросовестности (римская стадия процесса litis contestatio приравнена у нас к моменту получения повестки по иску о возврате имущества <1>), как это вытекает из ч. 1 ст. 303 ГК, хотя каково основание, ratio этого изъятия из общего правила - это отдельный вопрос, ведь нельзя считать таким основанием саму по себе добросовестность. т.е. неосведомленность незаконного владельца о действительной принадлежности вещи.
--------------------------------
<1> Е. Богданов полагает это классическое решение неверным, так как "и на момент получения повестки, и в суде приобретатель имущества (если он действительно добросовестный) считает, что именно он является собственником спорного имущества" (Богданов Е. Категория "добросовестности" в гражданском праве // Российская юстиция. 1999. N 9. С. 14). Думаю, однако, что отступать от классической конструкции все же нет причин. Добрая совесть означает, что владелец не только не знает, но и не может знать о незаконности владения. С момента получения повестки никак нельзя полагать, что владелец не может знать о незаконности владения, ведь собственник открыто заявил о себе. Значит, владелец уже только в силу получения повестки обязан проверить основания приобретения им вещи, а такое состояние несовместимо с доброй совестью. Если же истец не докажет права собственности, то норма ст. 303 ГК вовсе не действует, в том числе и в части исчисления срока утраты доброй совести, так как гипотеза ст. 303 ГК состоит именно в том, что собственником уже выиграна виндикация и речь идет о последствиях выигранного процесса - расчетах при возврате отсужденного имущества. Конечно, было бы весьма странным полагать, что ответчик, проиграв виндикационный процесс, "считает, что именно он является собственником спорного имущества". Здесь обнаруживается, что добрая совесть - не только ошибочная оценка владельцем приобретения вещи, но и извинительно ошибочная (что не учитывает Е. Богданов). А в случае вынесения решения суда о принадлежности вещи заблуждение более не может считаться извинительным. Да и заблуждения, собственно говоря, уже нет.
Можно подойти к этому вопросу и иначе: добрая совесть означает обычную деловую осмотрительность, а при получении повестки об истребовании вещи разумный хозяин, конечно, должен проверить свои права на спорное имущество, причем если требования истца оказались убедительными для суда, то никак нельзя исходить из того, что они не могли убедить ответчика или хотя бы вызвать у него достаточные сомнения в своем праве, а в этих условиях невозможно сохранить добрую совесть.
Только теперь мы подходим к тому вопросу, который был задан вначале: если незаконное владение налицо, но виндикация отпала или невозможна, а незаконный владелец утратил добросовестность, т.е. ему известен истинный собственник <1> (хотя это и не мешает, как уже подчеркивалось, давностному владению и последующему приобретению вещи по давности), то какие основания такой незаконный владелец может привести для правомерного присвоения плодов и доходов, приносимых вещью?
--------------------------------
<1> Утрата добросовестности сказывается во всех сферах, кроме приобретения по давности. Например, если в этой ситуации владелец производит отчуждение вещи, сделка не только незаконна, но и сопряжена с пороками на стороне отчуждающего лица, в частности, оно может быть привлечено к ответственности за обман приобретателя и т.п. Или если он утрачивает владение и вновь его возвращает, то добросовестность, конечно, уже отсутствует и приобретение по давности невозможно.
Утрата добросовестности затрагивает и сферу эксплуатации вещи. Можно вслед за Юлианом "признавать его таковым", т.е. считать владельца добросовестным применительно к хозяйственному использованию вещи, но это признание, конечно, не имеет почвы в законе, тогда как добрая совесть - вопрос произвола законодателя (Эннекцерус).
Здесь мы сразу сталкиваемся с острым конфликтом общих принципов собственности и направленными против них хозяйственными соображениями, о котором уже говорилось в других главах. С одной стороны, если исходить из нужд хозяйства, возложение на недобросовестного владельца обязанности передавать полученные доходы или сбереженное имущество собственнику может привести к утрате владельцем интереса к эксплуатации этого имущества <1>. С другой стороны, признание за недобросовестным владельцем права на доходы от заведомо чужой вещи, являясь "беззастенчивым триумфом правонарушения над правом собственника, не может не оскорблять народного правосознания <2>.
