Внимание: это была самая искренняя и откровенная работа за всю историю мирового искусства 6 страница

— Почему?

— Не мог представить, что там может быть.

— И как твои ощущения?

— Оргазма у меня не было.

— Потому что ты бесчувственный кусок мяса!

— Я просто думал, для кого она…

— Для разных людей!

— Просто я думал, что она для меня. Поэтому истекал слюнями.

— А почему оргазма не было?

— Потому что в те дни каждый день каждый час и каждую секунду я чувствовал что-то сравнимое с оргазмом; эти песни были дополнением к этому чувству.

— Так был оргазм или не было?

— Стёрлись эти ощущения, после твоей работы с Дрэйком.

— Это тебя настолько сильно оскорбило?

— Я так сильно уебался об асфальт.

— Надо было летать над океаном…

— А ты какая местность?

— Ещё никем не открытая.

— Считай, что целка.

— Хочешь прийти и всё разрушить?

— Я только об этом и мечтаю!

— И это любовь?

— Подходящий для тебя парень.

— А нормальные парни закончились?

— Нормальные парни для нормальных девушек.

— Это всё равно, что негры должны встречаться только с неграми!

— Может быть, так и надо? Чтобы негры встречались только с неграми.

— Ты изменишь цвет кожи?

— У меня есть фломастеры.

— Нарисуй бороду на своём мальчишеском личике!

— Даже не знаю, что и сказать.

— Спать тебе надо, Саша. Завтра тебе ещё и дрова таскать. А воду у вас только бабы таскают?

— Пойду спать. Единственное, с чем мне повезло — это то, что я могу поговорить с тобой в любой момент времени.

— Сладких снов. И пойми, что отвечаю тебе всё равно не я.

— А меня это пока что не пугает.

— Когда ты будешь видеть меня с другими парнями, тебя это начнёт пугать, Саша.

— Я просто верю в чистоту Робин. Надеюсь, что именно она станет той, которая вытащит тебя из дерьма.

— Так это же ты в дерьме?

— Да мы все здесь в дерьме.

— Видать, поэтому и не заметна эта вонь.

— Придёт день, и она тебя не покинет до некоторого момента.

— Пока я не привыкну?

— Ну или пока тебе кто-то не покажет совершенно другой мир.

— И это ты?

— Нет. Это твой будущий муж.

— Прям муж?

— Прям муж. Который будет в будущем.

— Я выйду замуж, и он появится?

— Нет. Я говорю о твоём будущем муже!

— То есть в первый раз будет неудача?

— Неудача будет всегда, пока твоим будущим мужем не окажусь я.

— Ты такой маленький иногда мне кажешься; особенно, когда боишься, что не произойдёт момента нашей встречи.

— Я сильно переживаю по этому поводу и, наверное, хочу сделать тебе плохо любыми путями.

— Да. Я тоже делаю тебе плохо.

— Но мне до сих пор неизвестно, знаешь ли ты меня или нет.

— Ты же сам сказал, что и супруги, которые прожили друг с другом до ста лет могут совершенно не знать друг друга; а я тебя даже не видела в реальности, живьём!

— Возможно, нам повезёт. И мы встретим тех самых. Возможно, ими будем мы сами, стоящие перед друг другом.

— Так ты думаешь, что если я выйду замуж за того, кто не является тобой, то это будет неудача?

— Конечно! Это будет неудача… только для меня.

— Печёшься о своей шкуре?

— Выходя замуж за другого ты печёшься о своей!

— Быть может, я ещё тебя не знаю…

— Есть шанс, что рано или поздно сможешь узнать.

— Чтобы ты ныл мне в уши о том, какая я плохая, что лапалась с другими мужиками?

— Моё нытьё как звуки классики будет для тебя, если ты узнаешь меня получше.

— Не всем нравится классика…

— Я и не стараюсь понравится всем!

— Это я уже поняла.

— Ну и всё. Мне нужно писать дальше!

— А сейчас ты что, не пишешь?

— Витаю в облаках.

— Витай пониже!

— Я птица для высокого полёта!

— Выходит, что у нас есть и правда шанс встретиться…

— А что, тебя кто-то хочет поднять так высоко?

— Видимо, твоё самомнение.

— Даже если ты первая меня бросишь, то я постараюсь до этого момента взять из наших отношений как можно больше всего, что есть вплоть до самых печальных и негативных моментов. И это не общения всё — это мой способ поглощения информации из этой действительности. Это звучит не так романтично, как могут сказать очередные придурки, с которыми ты имеешь привычку общаться…

— А ты не придурок?

— Хотя бы ты не имеешь пока этой дурной привычки, общаться со мной.

— Тебе же не нравятся женщины с дурными привычками?!

— Но ты этого ещё не знаешь!..

— И ты не знаешь, знаю ли я это.

— Я вообще о тебе ничего не знаю и обещаю, что до конца наших отношений так ничего и не узнаю.

— Что?

— Тебя невозможно узнать полностью; лишь твою частичку… и если попытаться осознать, что в тебе этого ещё больше, гораздо больше, чем ты и сама можешь осознать и принять, то мои знания о тебе даже через сотни лет могут быть приближены к нулю. Или тебе нравятся парни, которые со смелостью заявляют, что знают тебя, как самих себя? Я знаю лишь одно — эти идиоты и себя даже не знают!

— Зачем же они так утверждают?

— Потому что они, вероятно, могут доверять себе. Если кто-то из них знает тебя, как себя, то он пытается вытащить из тебя твоё доверие к нему; это скверный способ — искать доверие через ложь. А если этот человек ещё и смело утверждает о своих чувствах…

— То есть нужно искать самого неуверенного в себе уебана?

— Ну, если он во всём уверен… Например, точно уверен, что он крайне неуверен.

— Или неуверен, что он уверен?!

— Или он — я!

— Ну ещё бы! А потом ты от меня съебёшься!

— А уверенный будет съёбываться ну уж очень уверенно!

— А ты будешь смущаться и просить прощение?

— Вероятно, у меня ещё будут и газы, потение и сильный дискомфорт в анусе.

— Мне так узнавать, что ты от меня хочешь съебаться?

— Ну, если ты часто будешь проверять мой анус…

— А как ты собираешься проверять, сбегу я от тебя или нет?

— Ты намекаешь, что нужно проверять и твой анус?

— Это понятно. Но если правда… Как ты будешь жить, думая, что каждый день может для нас оказаться последним?

— Буду чаще мочиться от перепадов настроения; или, наоборот, буду мочиться реже.

— Будешь делать что-то ещё?

— Буду с трудностью ходить по большому… Или, наоборот, с большей лёгкостью.

— Блевать будешь?

— Постараюсь и поблевать.

— Заканчиваем?

— Пожалуй. А то я боюсь, что вообще запутаюсь.

— Может быть, когда я буду читать это, узнаю некоторые черты себя?

— Было бы неплохо; или примеришь новые. J

 

— Надеюсь, Рори здесь нет? — прозвучал тихий, едва слышный голос Сары; она лежала и осторожно моргала, глаза её смотрели прямо, не двигались. Я удивился вопросу, не понял его мотива и даже осмотрел палату, хотя знал, что Рори не было рядом.

— Здесь её нет, Сара, — спокойно произнёс я и постарался осмотреть её лицо — оно безмолвствовало. — Ты не хочешь её видеть?

— Кажется, я хотела её убить…

Её губы задрожали, а голос понизился, но прозвучал уверенно.

— Тебе так кажется или ты планировала?

— Я просто хотела воткнуть нож ей в башку, — спокойно произнесла Сара; её глаза оставались неподвижными, и меня это стало пугать — даже мои яйца сжались от страха.

— Хотела нож в башку воткнуть?.. Почему? — ошарашенно сказал я.

— Догадайся!

Я придвинулся к ней ближе и посмотрел ей прямо в глаза.

— Ты видела?

— Вы трахались! — вскрикнула она.

— Мы не трахались… Мы просто поцеловались.

— Это нихрена не было просто! Это блять просто не было совсем! Это было невыносимо!

— Сестра…

— Ты не мой брат!

— Ты отрекаешься от меня?

— Что ты несёшь? Ты просто не мой брат… Ты им не был никогда, Давид. Ты не был моим братом… Я… Я читала бумаги.

— Бумаги? Какие бумаги?

— Бумаги… Какие-то бумаги у отца в сейфе.

— У отца есть сейф?

— Если бы ты выходил из своей комнаты почаще, да пытался исследовать наш дом, то нашёл бы много всякой интересной хуйни: мамины фаллосы, папина мазь для геморроя, дохлое чучело какой-то крысы.

— Это всё лежит в сейфе?

— В хуейфе!

— Бумаги, значит.

— Там какие-то подписи, печати… Там написана твоя фамилия и твоё имя… Твоё настоящее имя, Давид!

— Получается, что ты их дочь, а я не их сын?

— Получается, что так.

— Нахрена им сын?

Она внезапно дрогнула всем телом и хныкнула:

— Возраст, Давид! Ты намного старше.

— Намного?! — воскликнул я. — А подробности можно узнать?

— Отсоси хуй!

— Там написано, что я сосу хуи?

— Это на твоём лбу написано!

— Ты поэтому перестала со мной общаться? Из-за того, что я оказался не твоим братом?

— Я запуталась, Давид. Я в себе запуталась… У меня много чего внутри, но такого, чего я не могу объяснить этими словами… Может быть, у меня нехватка знаний; или, быть может, чувства так сильны…

— Это тупость какая-то!

— Ты тупостью называешь сильность чувств?

— Насколько тогда псина любит своего хозяина, раз у неё нет слов для описания этой любви?

— Ты считаешь меня псиной?

— Просто ты ведёшь к тому, что если человек может выразить прекрасно свои чувства, то это может означать, что он якобы любит не так сильно, как тот, который лишь мэкает о них двумя словами.

— Я просто стараюсь понять, что я чувствую… Иначе как я смогу тебе об этом рассказать, если не смогу выразить свои чувства?

— Ты, кажется, намекаешь мне, что влюбилась в меня?..

— Да я уже прямо об этом говорю! Тебе что, пизду мою под нос подставить, чтобы ты понял, что я хочу тебя?!

— Может быть, у тебя переходный период? Или что-то типа этого… Повышенная сексуальность, например?

— К другим парням я подобного не чувствую!

— Ты никого из них не старалась узнать… Ты не общаешься с парнями… Только со мной и с Рори. Выходит тогда, что и к Рори у тебя есть чувства…

— Да. Я её жутко ненавижу!

— Это потому что меня ревнуешь…

Я посмотрел на неё очень подозрительно, и меня начало тошнить.

— Может быть, ты ревнуешь Рори ко мне?

— Что? — воскликнула Сара. — Как это понимать?

— Она же не сестра тебе. Ты и в неё поди влюблена?!

— Отъебись!

— Видишь — ты даже говорить не хочешь об этом!

— Я и о политике не хочу говорить — что это блять значит, что я в политику влюблена?

— Ты в политике нихуя не понимаешь; а Рори с тобой каждый день балаболит!

— Это просто общение.

— А между мной и тобой общение какое-то особенное? Или это из-за того, что у меня есть член?

— У других парней тоже есть член! Да и в папу я что-то не влюбилась!

— Он занят и стар…

— Ты тоже теперь занят!

— Это был просто поцелуй…

— Первый поцелуй!

— Я уже целовался, Сара.

— Что? Что ты сказал, Давид?

— Я целовался до этого…

— Что-то ещё?

— Что-то ещё, Сара… Что-то ещё.

— О господи!

— Это реальность…

— Вы прям подходите друг другу! Только она о своих связях не скрывает! — и Сара плюнула мне в лицо.

— А мне надо объявления о своих расклеивать? Ты перестала со мной общаться! Я один был совершенно!

— И ты решил поебаться?!

— Да тебе-то какое дело?

— А Рори… Если она узнает?

— Если она не девственница, то ей это будет легче принять…

— Судя по её рассказам…

— По моим рассказам можно подумать, что я ещё та целка, Сара.

— А ты не целка… Я знаю, что тебя развеселит. На моём компьютере есть одно видео.

Сара прислонилась к моему уху и рассказала, как найти это видео.

 

Давид ушёл. Я лежала и смотрела в потолок; боли я никакой не чувствовал, но жутко хотелось писать. Я попыталась подняться, но вдруг заметила, что терпеть не могу и обоссалась. Странно, но подо мной мокро не стало. Дверь скрипнула.

— А… это ты?

— Я… не ждала?

— Ждала твою бывшую…

— Она не моя бывшая.

— Ты тоже уже не девственник, Фрэнсис?

— Девственник. А что?

Я посмотрела на него недоверчиво.

— Ты шутишь наверно?

— Зачем мне шутить?

— А как же Рори?

— А что Рори?

— Вы же были парой?!

— Мы курили косяки; были прикосновения, но секса не было.

— Прикосновения языками!?

— Нет.

— Не целовался с ней?

— Нет, — сказал Фрэнсис и его взгляд покинул пол и упал в мои глаза.

— Ебануца!

— А что, она обо мне что-то рассказывала?

— Она вообще о тебе ничего не рассказывала!

— Чёрт. А я думал, что наши разговоры остались для неё чем-то особенным…

— Может быть, тебе надо было перепихнуться с нею?

— Вряд ли бы до этого дошло — ни один из нас этого себе не позволял…

— Но жутко хотелось, не правда ли? — соблазнительным голосом сказала я.

— Сложно сказать… Мне порой трудно отличить простое возбуждение от истинного желания… Я ещё плохо знаю своё тело и сознание; не позволю себе окунуться в пучину сексуальных наслаждений, пока точно во всём не разберусь.

— Так можно всю жизнь дрочить!

— Это не проблема. Я ещё не познал секса, чтобы задумываться о том, что я теряю…

— Тебе будут о нём рассказывать!

— Рори мне рассказывала.

— Она и мне о нём рассказывала…

— Иногда я думаю, что Рори и сама не в восторге от того секса, который у неё есть в жизни. Не хотелось бы встречаться с теми, с кем секс будет казаться чем-то обычным; для меня даже моменты онанизма являются особенными… Хотя Рори рассказывала и о том, что много дрочит.

— Она мне хотела даже показать! Но я думаю, что это из-за дыры в стене…

— А что, у вас ремонт?

— Когда мы были маленькими с братиком, я боялась спать ночами, считая, что какая-нибудь бабайка сможет меня утащить. Я долго жаловалась отцу и просила, чтобы он поселил братика в моей комнате; он говорил с Давидом, однако тот не хотел жить со мной — ему нравилось уединение. Я возненавидела его! А на следующее утро увидела в стене дыру; Давид сказал, что всю ночь будет подглядывать в эту стену и следить за обстановкой. С тех пор я стала прекрасно спать, хотя в потом поняла, что он дрыхал, а не следил за комнатой!

— Поэтому вы не дрочите?

— Откуда ты знаешь, что мы не дрочим?

Он почесал голову и легонько оторвал:

— Просто предположил…

— И попал в точку! Хотя я ни разу не подглядывала за Давидом.

— А почему так?

— Я не знаю. Я жутко боюсь увидеть его без одежды…

— В смысле?

— В смысле, что даже если он обнажит грудь.

— Он же не девушка…

— Девушек-то я как-раз-таки не боюсь… Хотя передо мною обнажалась только Рори.

— И как?

— Мне кажется, что я сама лучше!

— Мне кажется, что вы все бабы такие…

— А ты своё тело не считаешь лучшим?

— А какие у меня есть для этого основания?

— Мои слова. Слова Рори.

— Рори не видела меня полураздетым.

— Что? Она сказала, что у тебя крутой торс!

— Я был в обтягивающей футболке. Я не обнажаюсь при женщинах.

— А при девушках?

— Даже при парнях не обнажаюсь.

— А как ты осмелился показать мне свой торс тогда?

— Я просто жутко напугался, когда тебя увидел…

— Я такая страшная?

— Просто не ожидал увидеть именно тебя…

— Ты знал меня? — заключила я.

— Знал, да.

— Какие-то тайны… Как занимательно!

— А если бы ты узнала, что мы с Рори трахались, то было бы тоже занимательно?

— Что? Ты же сказал…

— Мало ли что я сказал… Я не врал только Рори.

— Ты её любишь так сильно?

Он засмеялся.

— Любви вообще нет никакой, а ты заявляешь ещё и о её силе!

— Я не совсем понимаю…

— Если хочешь узнать, трахались мы с ней или нет, спроси у Рори; ты и я, мы не друзья, Сара.

— А ты заметил вообще, что я больна?

— Жалость к тебе облегчит страдания?

— Мои страдания?

— Лично я вообще не страдаю, Сара.

— Ты не жалуешься на жизнь?

— Ну, я не пишу об этом книги.

— А о чём бы ты написал?

— О том, насколько полезна может быть марихуана.

— Рори говорит, что ты куришь полное дерьмо!

— Да. Она постоянно приходила со своими косяками… Я думал сначала, что у неё фетиш такой.

— А вы не курили один и тот же косяк?

— Я же не ебанутый.

— Ты ебанутый. Ты копируешь моего брата!

— Ты мне очень сильно понравилась, Сара.

— Ты обнажал при ней свой торс? — закричала я.

— А почему тебе это стало вдруг интересно?

— Я хочу слышать правду, Фрэнсис!

— Тебе не нужна правда, Сара… Ты хочешь влюбиться…

— Ты гипнотизируешь меня что ли блять? Схуяли я хочу влюбиться?!

— Ты можешь говорить о чём угодно, но видно что ты кричишь о своих чувствах и тебе, мне кажется, совершенно не важно, кому их отдавать.

— Пошёл на хуй!

— Если я уйду, то внутри тебя останется настолько глубокая дыра…

— Я заполню её своим молчанием!

— С таким разумом, можно молчать вечность, Сара.

— Уходи, Фрэнсис. Мне не по себе.

— А я думал, что ты сможешь всё выдержать…

— Я думала, что Давид будет со мною до конца моих дней!

— Поэтому ты решила убить себя? Давид ушёл из твоей жизни…

— Я выжила!

— Тебе полезно выживание…

— Что? Ты был таким милым, когда мы начали общаться… Что случилось, Фрэнсис?

— Ты решила меня использовать, Сара. Хотела мне заплатить! Весь город ненавидит вашу семейку!

— Что?

— Ты постоянно будешь чтокать? Я тебе говорю реальные вещи.

— Ты говоришь какие-то безумства…

— Ты можешь мне и не верить. Я могу и лгать. Мы не друзья, да и если мы вдруг станем друзьями, я не собираюсь перед тобой прыгать, принцесса!

— Убирайся вон!

— Ухожу… Но почему-то мне кажется, что судьба нас снова сведёт вместе.

— Я доберусь до этой ебучей судьбы и оторву ей нахрен голову, если она и дальше будет надо мной издеваться!

— Думаешь, судьбе не похуй? Она просто играет с тобой, экспериментирует и исследует, чтобы проповедоваться дальше.

— Ты куришь много дури, Давид…

— Фрэнсис, Сара. Я — Фрэнсис. Всю неделю Давид жил у меня, Сара.

— Что?!

— Он не курит шмаль. Я ухожу.

— Стой!

Он рассмеялся.

— Если ты передо мной извинишься, я останусь…

— Что?

— Ещё раз чтокнешь, и я уйду.

— Хорошо, Фрэнсис.

У него был такой свирепый взгляд, что я даже испугалась; мне показалось, что он хочет ударить меня.

— Я жду извинений.

— А за что мне извиняться?

— Ты хочешь, чтобы я ушёл?

— Вот чёрт, Фрэнсис! Мне не за что извиняться!

— Давид много о тебе рассказывал, Сара. Прощай.

— Пошёл нахуй! Извини! Пошёл нахуй!

— Ещё раз пошлёшь меня на хуй, и я буду настаивать, чтобы ты встала на колени; на забудь подумать о минете, пошлая ты сука!

— Это Давид тебя научил так со мной общаться?

— Прощай.

— Но я же извинилась!

— Тебе лучше поговорить со своим братом…

— Проваливай!

— Извини меня за то, что я назвал тебя сукой. От общения с вами что-то во мне сломалось.

— Я не обижаюсь на такие слова…

— Это тебе так кажется, Сара. Если ты не заметила, то ты обижаешься даже если парень на тебя просто смотрит.

— О чём ты говоришь?

— У меня ещё не было таких девушек.

— Какого хрена? Ты же сказал, что ты девственник.

— Поговори со своим братом! И не нужно прощальных слов — из тебя летит одно дерьмо!

— Ещё несколько фраз от тебя и снова придётся извиняться!

— Чёртов Давид!

— Ебануться… — сказала я, а Фрэнсис исчез за дверью; я расплакалась и не видела ничего перед собою, я начала кричать, как вдруг поняла, что передо мной нарисовался какой-то силуэт.

— Отец? — произнесла я тихо.

— Да, Сара.

— Папа, — радостно завопила я и увидела Фрэнсиса.

— Давид сказал, что ты никогда меня не забудешь, если я сделаю так.

И Фрэнсис со всей силы ударил меня по щеке ладонью. Моя голова повернулась в сторону окна, где стоял день; слёзы просто испарились; мыслей не было; я услышал стук двери и поняла, что Фрэнсис ушёл; моё лицо оставалось максимально нейтральным.

 

— Кто ты? Кто ты, чёрт возьми? Кто же ты? — произносил я, смотрел в зеркало на своё отражение и играл с эмоциями.

Я пошёл по коридору и произносил: «Это было?.. Бред! Неужели было? Как это возможно? Почему? Это я был? Похож на меня; один в один. Надо ещё раз глянуть…»

Я замер; в зеркале я увидел страшную фигуру себя в тени и тихо вышел на свет — лицо нацепило ужасающую маску — мне стало совсем не по себе — глаза закрылись. Когда глаза открылись, моё сознание оказалось на полу, блестящему и белому; я перевёл дыхание и пошёл в комнату Сары. Когда я оказался у открытой двери, меня оцепил ужас и крайняя степень отвращения к тому, что я видел на экране компьютера; я почему-то прошёл дальше, до двери своей комнаты и открыл её, заглянул внутрь и улыбнулся. После минутной тишины я нашёл свой взгляд на небе, оно давало о себе знать через прозрачное стекло окон, которые были нагими; темнота делала комнату мягкой и приятной — улыбка вновь появилась на моём лице.

«Поцелуй…» Я ужаснулся. Я не понимал, почему так реагирую, но реагировал именно так; я просто терялся, когда в голове возникал кадр.

«Это не я был, да? Просто похож на меня…»

Я подумал и решил: «Вообще не похож…» Это меня смутило, и я счёл, что просто заигрался с образами.

«Она и кто-то другой… Она и кто-то… Они целовались. Считай, на моих глазах…»

Я посмотрел вверх, на потолок — это бессмысленно!

«С другим!»

— Чёрт. Как я… Надо посмотреть ещё раз?

Смотрю на руки: они ладонями ко мне — что-то показывают пальцами — я их не понимаю; обращаю взгляд в окно — что-то показывает мне — я не понимаю; обращаю…

— Если бы я не обратил внимания, что они пришли… Если бы я не решил выйти к ним…

«Зачем я вслух говорю?»

— Ладно, Давид. Меня так зовут хоть?

Я улыбнулся, но вдруг вспомнил разговор с сес… с Сарой.

«Сара не такая…»

Я улыбнулся; но…

— В любви мне призналась…

Засмеялся и вдруг остановился;… и она тоже; она тоже призналась. Две девушки на одного парня; это странно.

— Чёрт… — произнёс я с оттенком какого-то сладкого замешательства, смешанного с мистическим для меня отторжением сути воспринятого мною ощущения гордости собой и какого-то слепого восхищения тому, что аж сразу две девушки говорят о своих чувствах, которые посвящены мне.

— Ты думаешь о том, чтобы убраться? — произнёс сзади меня отец и хлопнул по плечу.

— Убраться?

Я осмотрел комнату, но не нашёл ничего лишнего, похожего на хлам или мусор. Я удивлённым оказался и посмотрел на отца странным взором.

— А что не так? Какой-то хмурый ты… Что-то стряслось?

— Да не знаю, — заикаясь сказал я.

— Рассказывай батьку сво ё му! — он сел на корточки посреди комнаты. — Садись!

Я смутился, но повиновался ему и тоже так же сел; было крайне неудобно, однако я сохранял спокойствие и выдал:

— Я не твой сын?

— Ты не мой… — он сильно сжал глаза, повёл шеей и хрустанул ею; видно было, что он сжал челюсть и раздвинул губы так, что его оскал мне впитался в колбочки-хуёлбочки и палочки-хуялочки.

— Сын не твой я. Да?

— А мама? — ошарашенно произнёс отец.

— А что мама?.. Она моя мама-то, пап?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

Он молчал.

Он надул щёки и тяжело выдохнул; он посмотрел в пол, напрягся как-то, сщурил глаза и резко их открыл — его глаза оказались на мне — они бегали по мне и не могли нигде конкретно приземлиться; он начал то щуриться, то… делать обычный взгляд; щурился и снова делался обычным; и это было так быстро, что я даже перестал думать об этом и переключился на его руки — они крепко обхватывали друг друга и дрожали, тряслись даже порой; я стал сильно беспокоиться за самочувствие своего отца и даже забыл, о чём мы говорили. Я так разнервничался, что просто не выдержал и схватил его за руки:

— Отец, что с тобой?

— Давид, — быстро сказал он. — Ты говоришь что-то странное…

— Странное?.. В смысле… Ааа… Ты из-за этого?

Я почему-то сжал его руки очень сильно и посмотрел ему в глаза — в его глазах был сплошной страх. «Если это из-за вопроса, то его реакция очень странная… Я что… Сара не соврала?» Я резко выпустил руки отца из своих и упал на задницу.

— Что с тобой, Давид? — спохватился отец и упал на колени, потянул ко мне руки; я оттолкнул его и темпераментно заявил:

— Ты мне лжёшь!

— Прости?

— Молчанием своим ты искажаешь правду!

— Какая правда, Давид? Что за слова? Ты читал стихи и теперь репетируешь?

Я подумал, что это шутка, но отец не отображал смех своим видом, поэтому я укоризненно помахал указательным пальцем и освободил лёгкие от слов:

— Кажется, что ты не хочешь об этом говорить?.. Или тебе просто нечего сказать… отец?

— А что можно сказать… — он перевёл взгляд на пол и стал сиять от чего-то понятого им, как мне показалось; я сразу устал от этой комедии и привстал, пошёл вон из комнаты, как вдруг услышал:

— Ты курил траву?

Я остановился.

— Курил, выходит?

— Что? — спросил я и медленно повернулся к нему торсом.

— Баловался травкой, Давидушка?

— Какой нахуй я тебе Давидушка? Ты даже не мой отец!

— А имею я право спросить, с чего ты так решил?

— Сара… Она нашла бумаги…

— Бумаги? — удивлённо заметил отец; вниз глянул, его нос собрал морщины: — Какие это ещё бу…

Он внезапно остановился и как-то странно на меня посмотрел; что-то произошло с его лицом, я не обратил должного внимания, но когда я понял, что вижу его отчётливо, оказалось, что его руки закрывали его же лицо.

Я начал думать о всяком — первые мысли только начинали меня пинать, но вдруг отец радостным голосом выделил:

— Ах бумаги!

Я полностью повернулся и задел рукой шею; легонько так провёл по ней и посмотрел вниз, повернул голову влево и посмотрел чуть выше середины комнаты; там висела картина — я только начал анализировать картину, как внутри уха зашумел голос отца:

— Это Сара сказала так? Про бумаги…

— Сара, да. А что?

— Да ничего. Просто… Не ожидал такого от… Она сама-то моя дочь?

— Что? Что блять?

— Да я шучу, Давид! Я знаю… Я же знаю… Я знаю, что Сара…

— Что Сара что?

Он как-то окосел, но продолжал свою каббалистическую атаку:

— Что она… моя… дочь…

— Родная дочь…

Отец выдохнул и вытер лоб, сказав: «Да… Родная дочь…»

— Ты уверен?

— А что, ты тоже нашёл какие-то бумаги?

— Что ты несёшь? — в ярости выразил я.

— Я говорю о том… Ну… Сара нашла бумаги…

— В сейфе.

Отец кряхтонул.

— В сейфе?

— В сейфе.

— У нас есть сейф?

— Что блять? Ты! человек, который играет роль моего отца… Что за хуйню ты несёшь?

— Да. О боже… Столько всего… Сейф… Да… Ааа… Тот самый сейф.

— А что, у тебя несколько сейфов?

— Нет, — нервно сказал отец и как-то ну уж очень странно начал похихикивать.

— Ты вообще понимаешь, о каком сейфе я говорю?

— Да, Давид… Да, конечно… — он почесал голову и уставился на меня — такое было чувство, что он меня оценивает.

— Что не так? — язвительно заметил я. — Я не то что-то спрашиваю?

— Почему же?! — сказал отец и потёр свои ладони друг о друга; послышался хлопок перед этим, звонкий.

— Ты на дерево полезешь щас или что?

— Хорошая шутка, Давид; но я могу тогда тебе сказать, что никаких бумаг вовсе-то и не было!

— Что?

— Я тоже умею шутить, Давид.

— С этим не шутят, фиктивный папа!

— Ох, интересно… Так Сара… Она была пьяной?

— Я не знаю. Она не пьёт вроде…

— Как вообще она? Ты ходишь в больницу к ней? Мама приходила к ней — я с нею говорил, — он посмотрел на меня очень странно и добавил: — с мамой говорил… — он ещё раз поглядел и добавил: — видимо, фиктивной мамой… — улыбнулся, потёр подмышку левой рукой и, кажется, попытался пердануть, но глянул на меня ещё и зажался как-то.

— Ты тему сменил что ли?

— Какой у меня серьёзный… Чёрт!

— Продолжай.

— Трезвая дочь по имени Сара… — смотрит на меня. — Наша с мамой дочь по имени Сара… — смотрит на меня. — Сара… которая в больнице лежит… Она — дочь наша, моя и мамы…

— Ты бухнул что ли?

— Да. Я немного выпил…

Как-то он странно меня оглядывал и очень внезапно начал:

— Давид, не сочти меня беспардонным в связи со сложившейся ситуацией, но мне хочется, чтобы мы с тобой не теряли так резко связь, которая образовывалась на протяжении стольких лет; скреплённая нашим общением и чувствами друг к другу, нашей сплочённостью и компромиссами на которые мы шли порой; имея такой богатый опыт совместного времяпрепровождения, я хотел бы задать тебе всего лишь один вопрос, который меня вдруг стал интересовать… — он сложил руки так, будто собирался помолиться и чётко произнёс: — Ты заметил, что я не смог при тебе пукнуть?

Я посмотрел в пол. Потом посмотрел на отца. Снова в пол. «Мне послышалось?» — подумал я и ещё раз посмотрел на отца; вдруг произнёс: