Темная лесная поляна. Сорок бурлаков сидят вокруг костра. Среди них Пила, Сысойко и Иван. Ночь; холодно.

ПИЛА. Я девять медведей зарубил.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Брешешь. Поди одного только, да и то медведь издохлый был. Ты его тюкнул, да он и крякнулся.

ПИЛА. Ты мне не перечь, леший, я правду говорю. Я дело знаю, со мной шутки плохи. Девять медведей я зарубил голыми руками. Один, значит, мне попался во время охоты. Я зайца пошел стрелять, а тут этот мохнатый из куста выходит и идет на меня. Рычит, ревет. Страх такой! Ужас! Я, значит, давай в него стрелять, да в него пули летят, и как бы отскакивают. Вот, думаю: цуцело, я тебя ухайдакаю. Медведь разозлился, на задние лапы встал и на меня побежал. Я не будь дураком достал нож и пырнул его в самый живот; прокрутил, и все кишки из него повалились, он на меня упал, и кровь его на меня полилась. Весь я в медвежьей крови извазюкался. Дождался, когда медведь дух испустит, и, значит, я его разделал. Медвежью печень взял, мясо наложил в котомку и домой принес.

СЫСОЙКО. Ни разу ты, Пила, меня ба̀ской медвединой не угостил.

ПИЛА. Молчи, дурень. Я семье все принес; мы месяц сытые ходили. Апроська очень уж мясо любила.

СЫСОЙКО. Эх, Апроська, - вот девка была гарная. Любо вспомнить.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Это кто такая? Твоя баба, Сысойко?

СЫСОЙКО. Да, моя. Четкая у меня была баба. Такая чистая, свеженькая, добрая. Не то, что жена Пилы, - старая ведьма

ПИЛА. Медведь ты раменский и шелудивый пес, Сысойко. Матрена же Апроську родила. Значит и сама баба четкая. В молодости такие у Матрены ножки были сочные, ручки гладкие, лицо нежное. Какая она была мягкая, теплая, как хорошо мы с ней детей делали. Да, выжили только двое: Апроьска и Иван.

ИВАН. Тятька, можешь при мне про то, как вы с мамкой детей делали, не говорить?

ПИЛА. А что такого? Самому пора детей делать вовсю.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Ему еще нескоро предстоит детей делать. В бурлачестве баб нету.

ПИЛА. Ничего, - в городах же будем когда-то. Там девки имеются.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Какие девки в Перми, - загляденье. Все в рюшах, в фестончиках; каких - то перьях, шляпах. Пройдет одна; духами обдаст, и как в саду абрикосовом окажешься. Диво, а не девки. Но так на нашего брата глядят, с такой язвой в глазах, - пустым местом себя чувствуешь, но все равно глядишь. Как она идет, и как у нее платье колышется, - красота.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Такая на твоего Ваньку глядеть не будет. Зачем ей грязный и вонючий бурлак, когда под руку ее какой-нибудь купец ведет или офицер при параде? Не, ша̀баш, такая на Ваньку и не глянет.

ПИЛА. А мы денег заработаем и приоденем Ваньку. Купим ему новую рубашку, боты лакированные, причешем, помоем, и готов жених. Мой Ванька любого купца за пояс заткнет.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Выдумщик ты, Пила, жуткий сказочник.

ПИЛА. Ребя, мы сами женихами станем. Приоденемся и будем за дамочками волочиться.

СЫСОЙКО. Нет, я лучше Апроськи никогда не найду.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Что же за Апроьска у вас была? Так про нее баете, как будто она из золота, - эта девка, а?

ПИЛА. Девка – бриллиант. Все в избе чистила, мыла, убирала и молчала. Главное – все время молчала. Тихо так ходит, все прибирает, моет, за Ванькой ходит, а потом спать ляжет, к стеночке отвернется и сопит тихонечко. Любо!

СЫСОЙКО. Говорю же, не чета твоей Матрене, - ведьма, а не баба.

ПИЛА. Да, замолкни ты. Моя Матрена такой же была в самом начале. Ее нищета и беды подкосили. Хорошая была. (Пауза). Ленивая. Все только на полатях лежала, да Апроьской командовала: подай то; принеси се, но она мне рожала, - это важно. Надо ее уважить.

ИВАН. Жалко мамку.

ПИЛА. Э, значит, первого я ножом уморил. Второй медведь зашел ко мне во двор. Второй медведь был не такой громадный, как первый. Этот мне легко дался. Я его топором по шее ударил и «тю-тю» медведя.

СЫСОЙКО. Ладно тебе, Пила. Ребя, скажите еще про девок в Перми, а!

ВТОРОЙ БУРЛАК. Быстро ты свою Апроську позабыл, однако. Что тут говорить, - красивые шельмы! По улицам ходят, как статуэтки, а в кабаках сидят развратные девки: это уже второй сорт, но тоже в общем-то ба̀ско. Выйдешь с ней на задний двор, и она быстро все дела сделает, но денег попросит за эти услуги. Тут надо ум иметь и знания, сколько и за что давать денег. В каждом кабаке по-своему.

СЫСОЙКО. Как это, - во дворе?

ВТОРОЙ БУРЛАК. Ну, так… или на баржу можно приволочь, но тогда придется ее с остальными делить, а это ей может прийтись не по нраву. Можно в церковный двор пойти! Там тихо, нет никого и живописно. Вот, куда баско такую девку свести.

ПИЛА. Значит, третьего медведя я встретил по дороге из «Подлипной» в Чердынь. Встал толстый такой посреди дороги, но у меня позади уже два медведя было, так с этим я лихо справился. Метнул в него топор, и прямо в бошку, между глаз ему зарядил.

СЫСОЙКО. А что же у церкви с девкой можно? Не уж то не сгонют?

ВТОРОЙ БУРЛАК. Парень, ты же все по Апроьске своей страдаешь, а вон, как завелся. До Перми еще дойти надо, а наш лоцман пропал где-то. Вот, где его черти носят?

ПИЛА. Третий медведь…

СЫСОЙКО. Пила, хватит про медведей баять. Я про девок слушать хочу.

ПИЛА. До девок еще ча̀пать неизвестно сколько, да денег на них надо. Лучше про медведей слушай. Значит, третий медведь…

ИВАН. Мне тоже, кажись, про девок и двор больше охота слухать…

ПИЛА (злится). Идите в пекарню, лешие плюгавые! Я вам тут такие истории баю распрекрасные, а вы все про девок каких-то. До девок еще дожить надо. Значит, третий медведь попался мне в деревне возле дома Морошки. Был день, и этот медведь захотел полакомиться картошкой, которую жарила Катька, - жена Морошки.

СЫСОЙКО. В жизни не видал, чтобы Морошкина жена картошку жарила. Не было у них никакой картошки никогда. Также, как и мы, кору с деревьев жрали.

ПИЛА. А ты меня не перебивай! Тебя на свете еще не было тогда. В начале в самом, как «Подлипная» появилась, была у нас картошка, но пришел червь, всю ее сожрал, и наступил холод… Все болели и забыли, как картошку сажать.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Как это, - забыли, Пила?

ПИЛА. Так это, - «забыли» и все тут. У нас холодно в «Подлипной», и почему-то ничего не росло. Вырастет на сезон и баста. Значит, дайте мне дорассказать, лешие! Значит, третий медведь захотел жареной картошки. Пришел к дому Морошки и стал на задние лапки. Смотрит в окно, - заглядывает; принюхивается. Я его сзади огрел бревном, так он сознание потерял. Упал, и я его бревном добил. Выбежала Катька, - жена Морошки, обрадовалась. Мы с ней вместе медведя разделали и ели на две семьи.

СЫСОЙКО. Такое у меня чуйство, Пила, что ты одних медведей и ел, а я только видел, что ты кору с деревьев жрал, а ружья, кстати, отродясь у тебя не видывал.

ПИЛА. Так, Морошке его отдал поохотиться, а он, леший, его потерял. А медведей Матрена ела, как шальная. Пол медведины могла съесть, потому что все время ходила беременная. Зря, конечно, я ружье одолжил, - дурень. Надо было сказать, что нет у меня ружья. Ружье –важная вещь, но что вспоминать об утратах (Пауза)… Значит, четвертый медведь…

ВТОРОЙ БУРЛАК. Где наш лоцман Тереньтич? Мы тут, ребя, уже часа два сидим.

ИВАН. Кажись, его медведи сгрызли?

СЫСОЙКО. Где остальные бурлаки? Давно мимо никто не идет.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. У остальных лоцман знающий, - увел по правильной дороге, а наш «цуцѐло», ей-Богу.

ПИЛА. Четвертый медведь…