Все перебивают Пилу. Бурлакам надоели истории про медведей.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Я уже слышать слово «медведь» не могу.

Из кустов появляется лоцман Тереньич – здоровенный мужчина средних лет. Его полушубок в отличие от бурластких, вполне крепко сшит. Терентьич держит за воротник маленького, тщедушного старичка с длинной бородой, одетого в белые и рваные одежды.

ПИЛА (вскакивает от неожиданности). Странник, это ты? Сысойко, смотри, это странник. Мы его в Чердыне видели. (Пауза)… В постоялом дворе.

СЫСОЙКО. Вовсе не в постоялом дворе!

Пила хватает Сысойко за ухо и шепчет ему.

ПИЛА (очень тихо). Заткнись ты, леший! Все в башке твоей тупой перемешалось. (Громко. Страннику) Странник, ты как здеся оказался?

ТЕРЕНТЬИЧ. Ребя, этот старик нам укажет верную дорогу, - он старый бурлак в отставке.

СТРАННИК. Рад видеть вас, люди земли! Мир вам, братья!

ПИЛА. Почтенный, ты все такой же! Не уж – то знаешь дорогу?

СТРАННИК. Я знаю много путей, потому что бродил по разным частям света. Идите за мной, я укажу вам путь, братья и сестры!

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Ты где тут сестер увидел, подлюка?

ВТОРОЙ БУРЛАК. Ты кого сестрой назвал, пентюх?

ТЕРЕНТЬИЧ (кричит на бурлаков). А ну-ка замолкните! Старец ягод в лесу объелся, но он дороги знает.

ПИЛА. Ребя, у него отменные травы,- он поди упился своими лекарствами, - ему теперь сестры с братьями мерещатся! Отстаньте от него. Он нам путь укажет; он знающий!

ВТОРОЙ БУРЛАК. Ну, коли ты, Пила, так сказал, лады. Прощаем.

СТРАННИК. Звезды ведут меня неизведанными путями мира и добра.

ТЕРЕНТЬИЧ. Ребя, собирайтесь скорее, пока странник не уплыл в страну огненных звезд!

Все бурлаки встают и лихо собирают вещи.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Веди нас, странник! И угости нас своими лекарствами.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Веди, бородатый!

Странник возглавляет толпу бурлаков и ведет их до Чусовой. Бурлаки идут две недели.

Картина 2

Кабинет станового следователя в администрации Чердынского уезда. Поздний вечер. В здании уже нет никого. Только в кабинете Федора Степановича горит свет. Федор Степанович сидит за столом, перелистывает тетрадь, что-то считает. Напротив сидит дьячок Микола.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. С деревни «Маковецкая» собрали 5 коров в этом году. Микола, хороший мой, что же они совсем не хоронили своих людей? Действительно жгли на кострах?

МИКОЛА. Очень неправедные крестьяне, Федор Степанович. Никогда никого не хоронили и сжигали.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Дикий народ.

МИКОЛА. О, звери! Точно, Федор Степанович.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Ты же, Микола, дорогой мой, хороший, им объяснял, что так делать нельзя, - нужно соблюсти обряд, так?

МИКОЛА. Федор Степанович, объяснял им сто раз: лекции читал, но они ничего не слушали. Привыкли сжигать умерших, как делали их предки, и упорно они отстаивали свои неправедные взгляды.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Что посеешь, то и пожнешь. Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Мы так и запишем в наши ведомости, что жители деревни «Маковецкая» не подчиняются указам властей (пишет в тетрадь) и должны нести за это наказание. Народ не хочет слышать нас, понимаешь, дорогой Миколка? Что же мы можем сделать в этой ситуации? Наказывать. Только наказания смогут вразумить этих темных людей. Ведь они живут какими-то дремучими постулатами и держатся своей жуткой веры, а это все только от лени. Неужели нельзя встать с полатей и отвезти умершего сюда, в церковь? Это же нетрудно. Как далеко от административного центра находится деревня «Маковецкая»?

МИКОЛА. В пятидесяти километрах.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Это же сущая ерунда. Смешное расстояние. Нет, народ просто не слышит нас. Не хочет слышать. Только лишения и суровые меры смогут их вразумить. Скажи, хороший мой, а пшено у них имелось?

МИКОЛА. Федор Михайлович, праведно сожалею, но, только скотина.

ФЕДО СТЕПАНОВИЧ. Только очень ленивые люди могут жить, как эти крестьяне. Очень убого живут и только из-за лени. Они могли бы процветать, если бы вступили в союз с властями, но они упорно отстаивают свои приоритеты. Зачем? Эта борьба истощает нас; делает обе стороны слабыми. Мне непонятны их мотивы.

МИКОЛА. Федор Степанович, простите, так ведь эти люди очень бедны…

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Ты, дорогой мой, хороший, решил встать на защиту этих одичавших, можно сказать, племенных людей? Неужели ты считаешь, что правильно сжигать умерших на кострах, не венчаться, - жить во грехе? Ты что, - решил сменить лапти?

МИКОЛА. Я просто решил объяснить вам, почему эти крестьяне так неправедно живут. Знамо, это дикие люди, как из племени.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Именно! Они какие-то совершенно запущенные люди. Понимаешь, здесь дело именно в нежелании менять что-то в жизни. Мы протягивали этим крестьянам руку помощи: мы тратили наши ресурсы на обучение, пытались вразумить; сделать так, чтобы они встали на путь истинный, но все тщетно. Я считаю, что мы сделали все, что могли, хороший мой. Мы выбились сиз сил. (Пауза) Микола, а эти крестьяне из «Маковецкой» что-то производят?

МИКОЛА. Никак нет, Федор Степанович. У них только овощи растут, - этим и пропитаются. Теперь уж точно только овощами, потому что коров-то нет уж у них больше.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Жаль. Очень жаль. Совершенно точно они пропадут, как остальные, а все от лени, от постоянного лежания на полатях и от апатии, дорогой мой.

МИКОЛА. Чего, Федор Степанович? «Апа», - чего? Не понял сие праведное слово.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Апатии, - говорю. У них депрессия – это очевидно.

МИКОЛА. «Депре», - чего? Я не расслышал слово, Федор Степанович!

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Господи, за что мне эта участь? Сидеть здесь, в этом плешивом уезде, копошиться, как какая-то вошь, в трудностях этих немытых крестьян, терпеть глупость, невежество, ханжество, дурость, нечистоплотность. Гадость! Какая же все это мерзкая гадость! Как я хочу мчаться в широкой карете по богато убранной улице и чтобы со мной рядом сидела девчонка в платье, украшенном синими цветочками; чтобы она наливала мне шампанское прямо из горла, и оно стекало мо моей шее за воротник, и мы бы неистово смялись от блаженства и вседозволенности, полной свободы чувств… Как я скучаю по тем временам, дорогой мой, хороший, когда я мог запросто развратничать с любой: будь то знатная дама или обычная деревенская девка. Я мог покорить любую, и был так молод и задорен. Что же теперь? Моя жалкая участь заключается в том, чтобы слушать неумные беседы грузной, полоумной жены, да растить наших капризных ублюдков!

МИКОЛА. Федор Степанович, подать вам валерианы?

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ (мечтательно). Я хочу волочиться за нимфетками, старлетками, актрисками, певичками, танцовщицами, хористками, гувернантками… Как же хороши бывают иные гувернантки, Микола, дорогой ты мой… (Пауза) Я когда-то учился в юридическом училище; и студенты этого заведения были крайне уважаемы в обществе. Нам дозволялось многое, и мы были вхожи в разного рода дома. Я навидался различных подолов, юбочек, подкладиков, воротничков с оборочками, надушенных чепчиков, носочков и перчаточек; всякого рода шпилек, заколок, ободков… Господи, как я люблю все эти завязочки, бантики, резиночки, хлястики, стоечки и все остальное, что так тесно прижимается к женскому стану…

МИКОЛА. Федор Михайловчи, а вы обедали сегодня? У меня что-то желудок крутит. Может, у вас есть праведная булочка? Завалялась какая-нибудь, а? Может, даже черствая, а?

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Бывало, придешь в один такой дом, где разнообразие совершенно необыкновенных дам, которые только и рады оказать будущим юристам какую-нибудь услугу; и все эти дамы румяны, причесаны, так опрятны и надушены парфюмами, что скулы сводит. Так и хочется одну укусить за локоток, другую за плечо, третью ущипнуть за ляжку. Да, у них бывали совершенно оголены ляжки! Можете себе представить, дорогой мой, хороший, Микола – дьячок? Хотя, куда вам? (Пауза) Разве есть у местного люда воображение? Ни капли. Вот, что еще губит нашего брата – крестьянина! Отсутствие воображения; фантазии. Была бы фантазия, они бы придумали, как получше устроить свою жизнь.

МИКОЛА. А чем же бывали надушены дамы?

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Да, вы, как я посмотрю, загорелись, мой хороший. Беседы о дамах всегда интереснее других предметов. Тем более, беседы о тех, которых ласкал мой взгляд. (Пауза) Как же я скучаю по тому беззаботному времени. Я тогда думал, что стану прославленным юристом, и все будут мне кланяться, все будут меня уважать. Нет же. Занесла нелегкая в это захолустье; в эту дыру. Пакость какая. Послушай, а каковы девки в этой деревне «Маковецкая»?

МИКОЛА. Очень праведные, Федор Степанович.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Может, наведаться мне в эту деревню? Провести серию лекций для бедных, потерянных людей?

МИКОЛА. Вы любите щи, Федор Степанович? У нас в церкви одна попадья делает очень праведные щи, - надо вас угостить.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. У меня есть желание получить от этой жизни все мыслимые и немыслимые блага, понимаешь, дорогой мой, хороший? Время так быстро бежит. Вот, только я молодой студент волочился за красавицами, а теперь сижу здесь, забытый всеми и говорю совершенно пустые речи. Как же грустно. Пакость. Мерзкая бытовуха, а я хочу праздника и бесконечного счастья. Понимаешь ты это, Миколка - дьячок?

МИКОЛА. Федор Степанович, ко мне неожиданно пришла праведная мысль: почему же вы с вашей фантазией никак не можете поменять все? Взяли бы, да уехали.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Скажи-ка мне, дорогой мой, хороший, как обстоят дела в деревне «Подлипная»? Захаживал туда?

МИКОЛА. Никак нет, Федор Степанович. С тех пор, как ушел бурлачить Пила, я в этой деревне не был.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Какие смешные люди из этой деревни «Подлипная». На что они уповают? На что они наедятся? Неужели верят в то, что, будучи бурлаками, получат это их пресловутое «бога̀чесвто»? Мне смешно до слез от их доверчивости и ограниченности. Мы нашли еще одну проблему, которая мешает этим крестьянам вольготно жить, - полное отсутствие образования и нежелание его получить. Опять же, - встань с полатей, прочитай книгу.

МИКОЛА. Федор Степанович, крестьяне в основе своей не умеют читать.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Я прошу тебя, Микола, не встревай в мою речь. Я репетирую мой доклад для губернатора. Мне ведь нужно отчитываться, рассказывать, как идут дела. А дела убоги, совершенно отвратительны. Разве я в этом виноват? Нет. Только лень наших крестьян. Они могли бы выучиться грамоте, заняться самообразованием, но нет… (Пауза) Послушай, эти дети, которых притащил Пила, ты все же думаешь, что это он причастен к их смерти?

МИКОЛА. Я долго думал об этом и пришел к выводу, что дети умерли сами. В этой деревне очень много смертей от голода, Федор Степанович.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Совершенно дикий народ. Что мы, - цивилизованные люди должны думать, когда безумный крестьянин привозит нам трупы двух младенцев, и у девочки был след на голове? Двух слов связать этот крестьянин не может, - он должен сказать «спасибо» за то, что мы не упекли его в острог.

МИКОЛА. Федор Степанович, я хочу вам сознаться.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. Что? Изготавливают все же какую-то продукцию в деревне «Маковецкая»? Я знал, что ты лукав, дорогой мой, хороший!

МИКОЛА. Мне недавно снился сон, что у меня в груди большая дыра, а я смотрю в зеркало, но сердца нет. Мне теперь совестно перед Пилой.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ. После драки кулаками не машут. Нечего тут сопли на кулак наматывать. Мы не могли поступить иначе, потому что это распущенное подлиповское племя нужно было урезонить… (Пауза) Что там за шум?