Детям до шестнадцати смотреть запрещается

 

Я предупредила маму об Августе. Описала, как он выглядит. Я же знаю, что эмоции она скрывать не умеет, а Август сегодня первый раз придет к нам в гости. Я даже послала ей на работу письмо‑напоминалку. Но, судя по тому, как у нее изменилось лицо, когда вечером она вернулась домой, я подготовила ее средненько. Она вошла, увидела Ави и застыла с открытым ртом.

Я тут же выпалила:

– Привет, мам, это Ави. Можно он останется у нас на ужин?

Она даже не сразу поняла, что именно я ей говорю, но в конце концов выдавила:

– Привет, Ави. Э‑э… конечно, доченька. Если родители Ави разрешат.

На ее лице застыло выражение, с которым она смотрит новости про всякие ужасы.

Пока Ави звонил родителям, я ей прошептала:

– Мам, у тебя сейчас челюсть отвалится!

Мама прижала ладони к щекам, вдохнула, выдохнула и потом уже держалась получше. В общем, собралась и вела себя вполне мило.

Мы с Ави немного поработали над египетскими экспонатами, а когда устали, пошли отдыхать в гостиную. Ави рассматривал картины и фотографии над камином и увидел снимок меня с папой.

– Это твой папа?

– Ага.

– Я не знал, что ты… как это называется?

– Если политкорректно, то ребенок от межрасового брака.

– Точно. – Он снова поглядел на фотографию. – Твои родители развелись? Я его никогда не видел.

– Нет, – ответила я. – Он был сержантом морской пехоты. Погиб несколько лет назад.

– Ого! Я не знал.

Я протянула ему фотографию папы в форме.

– Ничего себе, сколько у него медалей.

– Он был что надо.

– Ох, Джун. Мне очень жаль.

– Да, без него плохо. Я по нему скучаю.

Он вернул мне фотографию:

– Понятно.

– А у тебя кто‑нибудь умер? – спросила я.

– Только бабушка, но я не очень ее помню.

– Сочувствую.

Ави кивнул.

– Ты когда‑нибудь думаешь про то, что случается с людьми, когда они умирают? – снова спросила я.

Он пожал плечами.

– Не особо. То есть, наверное, они попадают на небеса? Тогда моя бабушка сейчас там.

– А я много об этом думаю, – сказала я. – Я считаю, что после смерти души людей отправляются в рай, но только на время. Рай – это такое специальное место, где можно встретиться со своими друзьями и знакомыми, вспомнить старые добрые времена. Но потом души начинают размышлять о своей жизни на земле, о том, что они сделали хорошего и что плохого. А затем они опять рождаются в этом мире, совсем новыми младенцами.

– Зачем?

– Затем, что им дается возможность прожить следующую жизнь по‑другому, – ответила я. – Шанс все исправить.

Он задумался, а потом уточнил:

– Как если ты завалил контрольную и тебе разрешают написать ее еще раз?

– В точку.

– Но когда они возвращаются, они же не выглядят так, как раньше? – поинтересовался он. – То есть внешность у них совсем другая, да?

– Ну да, – ответила я. – Душа остается прежней, но все остальное меняется.

– А что, мне нравится! – кивнул он. – Правда нравится, Джун. Значит, в следующей жизни мне не придется маяться с моей образиной.

Он показал на свое лицо и состроил такую забавную гримасу, что я рассмеялась.

– Наверное, не придется.

Он улыбнулся:

– Эй, а ведь я могу и красавчиком родиться. Только представь, а? Вернусь и буду супервысоким и суперсмазливым качком!

Я снова расхохоталась. Какой же он молодец! Не каждый умеет над собой иронизировать, и эта черта мне в Ави очень нравилась.

– Слушай, Ави, можно я кое о чем тебя спрошу?

– Давай.

Я молчала. Я уже давно хотела задать этот вопрос, но никак не решалась.

– Наверное, хочешь узнать, что у меня с лицом?

– Ага, наверное. Если, конечно, спрашивать об этом – нормально.

Он пожал плечами. Кажется, не разозлился и не обиделся. Фух, какое облегчение!

– А чего тут ненормального, – ответил он спокойно. – Главная штука называется челюстно‑лицевой дизостоз – к слову, я целую вечность учился ее выговаривать. Но есть еще и вторая: ге‑ми‑фа‑ци‑альная микросомия – эту я и сейчас не могу выговорить. Они вроде как объединились и превратились в одну мегамутацию, которая такая редкая, что для нее даже нет названия. То есть не думай, что я хвастаюсь, но на самом деле я считаюсь чем‑то вроде медицинского чуда.

Он улыбнулся.

– Это шутка. Можешь смеяться.

Я покачала головой.

– Ты смешной, Ави, – сказала я.

– Да, я такой, – ответил он гордо. – Я крутыш.

 

Египетский день

 

Весь месяц мы с Августом занимались вместе: после школы шли в гости то ко мне, то к нему. Пару раз родители Августа даже приглашали нас с мамой на ужин. И я как‑то подслушала, что они собираются отправить маму на свидание с Беном, дядей Августа.

В «египетский день» мы все жутко нервничали. Накануне шел снег – не такой сильный, как перед Днем благодарения, но все равно, снег есть снег.

Спортивный зал превратился в огромный Египетский музей. Наши творения разместили на столах; рядом с каждым экспонатом стояла маленькая карточка с объяснением, что это такое. Большинство экспонатов удались, но, вот честное слово, наши с Августом были лучше всех. Моя скульптура Анубиса выглядела как настоящая, и я даже покрасила ее настоящей золотой краской. А Август построил свою ступенчатую пирамиду из кубиков сахара. Она была два фута в высоту, с основанием два на два фута, и он опрыскал ее из баллончика специальной краской, имитирующей песок. Просто блеск.

Мы все оделись в египетские костюмы. Кто‑то нарядился археологом, похожим на Индиану Джонса. Кто‑то – фараоном. Мы с Августом были мумиями: замотали лица бинтами и оставили только две маленькие дырочки для глаз и одну для рта.

Родители сначала топтались в коридоре перед спортзалом. Потом нам сказали, что музей открылся и каждый может провести своих взрослых; при этом свет в зале выключили, и мы должны были устроить им экскурсию с фонариками. Август и я водили наших мам вместе. Мы подходили к каждому экспонату, объясняя, что это такое, и шепотом отвечали на вопросы. А иногда, для пущего эффекта, держали фонарики под подбородком. Чей‑то шепот из темноты, лучи мечутся по залу туда‑сюда – все это было очень весело.

В какой‑то момент я отбежала к питьевому фонтану. Чтобы попить, пришлось размотать лицо.

– Привет, Джун. Крутой костюм. – Ко мне подошел Джек. Он был одет как Рик О’Коннелл из «Мумии»: в белую рубашку и коричневые штаны с подтяжками.

– Спасибо.

– А вторая мумия – Август?

– Ага.

– Э‑э… Слушай, ты, случайно, не знаешь, почему Август на меня злится?

– Угу.

– Угу – в смысле знаешь? Можешь мне сказать?

– Нет.

Он растерянно кивнул. Было видно, что он места себе не находит.

– Я обещала никому не говорить, – объяснила я.

– Так странно, – вздохнул он. – Я понятия не имею, почему он вдруг на меня взъелся. Ни малейшего. Может, хоть намекнешь?

Я обернулась: Август на другом конце зала разговаривал с нашими мамами. Нет, клятвы я не нарушу. Но и Джека мне жалко.

– Кровавый Крик, – прошептала я ему на ухо и сразу ушла.

 

 

Часть четвертая

Джек

 

Вот мой секрет, он очень прост:

зорко одно лишь сердце.

Самого главного глазами не увидишь.

Антуан де Сент‑Экзюпери, «Маленький Принц» [7]

 

 

 

Звонок

 

В августе на нашем автоответчике обнаружилось сообщение мистера Попкинса, директора средней школы: он просил ему перезвонить. И мама сказала: «Наверное, он обзванивает всех новичков, поздравляет с поступлением», – а папа сказал: «Тогда ему придется неделю сидеть на телефоне». А потом мама набрала мистера Попкинса, и мне было слышно все, что она говорит. Вот в точности что она произнесла:

– О, здравствуйте, мистер Попкинс. Это Аманда Тот, вы просили перезвонить. Пауза. О, спасибо! Очень приятно. Он и сам ждет не дождется. Пауза. Да. Пауза. О, спасибо! Конечно. Долгая пауза. О‑о‑ох. Угу. Пауза. Ну, это так приятно слышать. Пауза. Конечно. Ох. О господи. О‑о‑ох. Долгая‑предолгая пауза. Я понимаю, да. Уверена, что он согласится. Минуточку, записала. Я позвоню после того, как с ним поговорю, хорошо? Пауза. Нет‑нет, это вам спасибо. До свидания!

Как только она положила трубку, я сразу же на нее накинулся:

– Ну, что случилось? Что он говорил?

Мама ответила:

– Все это очень лестно, но и грустно тоже. Видишь ли, есть один мальчик, который в этом году тоже поступил в школу Бичера, а раньше он никогда не ходил в настоящую школу, потому что обучался дома. И вот мистер Попкинс поговорил с учителями начальной школы, чтобы выяснить, кто из бывших четвероклассников самый добрый, и учителя, наверное, сказали ему, что ты замечательный мальчик – а я это всегда знала, – и сейчас мистер Попкинс спрашивает, готов ли ты первое время присмотреть за этим новичком.

– То есть с ним подружиться? – уточнил я.

– Именно. Он говорит, что ты будешь ему «школьным крестным».

– Но почему я?

– Я же сказала. Твои учителя рекомендовали тебя мистеру Попкинсу. И я так горжусь, что в школе тебя высоко ценят…

– А что тут грустного?

– О чем ты?

– Ты сама сказала: «Все это очень лестно, но и грустно тоже».

– Ой, да, – кивнула мама. – Кажется, у этого мальчика некая разновидность… м‑м, похоже, что‑то не так с его лицом… Не знаю, может, он попал в аварию. Мистер Попкинс сказал, что все объяснит, когда ты придешь в школу на следующей неделе.

– Сейчас же еще лето!

– Он хочет, чтобы ты встретился с этим мальчиком до того, как начнутся занятия.

– Мам, а я могу отказаться?

Мама, кажется, немного удивилась.

– Конечно, – сказала она. – Но это же доброе дело, Джек.

– Тогда я отказываюсь.

– Ты хотя бы подумай.

– Я думаю и понимаю, что не хочу ни с кем нянчиться.

– Ну, заставлять я тебя не буду, – сказала она. – Но, пожалуйста, подумай еще немного, хорошо? Сегодня я не буду звонить мистеру Попкинсу, так что просто поспи с этой мыслью. В конце концов, что тут трудного – провести немного времени с новичком…

– Он не просто новичок, – ответил я. – Он урод.

– Джек, как ты можешь так говорить!

– Но это правда, мам.

– Ты его даже не знаешь!

– Нет, знаю, – сказал я, потому что, как только она начала о нем говорить, я понял, что речь идет об Августе.

 

У магазина мороженого

 

Я помню, как впервые его увидел – у магазина мороженого «Карвел» на Эймсфорт‑авеню, мне было лет пять или шесть. Мы с Вероникой, нашей няней, сидели на скамейке, а мой младший брат Джейми – в коляске лицом к нам. Я был так занят своим мороженым, что даже не заметил людей, которые сели рядом. Но в какой‑то момент я повернул голову, чтобы высосать подтаявшее мороженое из кончика вафельного рожка, – вот тут‑то я и увидел Августа. Он был совсем близко. Я знаю, что дал маху, но, когда я его увидел, я как‑то глупо ойкнул, потому что, честно, очень испугался. Я решил, что он надел маску зомби или еще какого‑нибудь страшилища: так ойкаешь, когда смотришь ужасы и нечисть внезапно выскакивает из кустов. Ну, в общем, неважно получилось, и хотя Август меня не услышал, его сестра все просекла.

Вероника схватила меня за руку.

– Джек! Нам пора!

Она встала и развернула коляску, потому что Джейми, очевидно, тоже собирался брякнуть что‑то неприличное. Так что я вскочил как ужаленный и побежал за Вероникой, которая уже неслась прочь.

Я услышал, как мама Августа ласково сказала: «Ну, ребята, думаю, нам тоже пора», и оглянулся, чтобы посмотреть на них еще раз. Мальчик лизал мороженое, мама поднимала его самокат, а сестра сверлила меня взглядом, будто хотела убить. Я быстро отвернулся.

– Вероника, а что с тем мальчиком? – спросил я.

– Тс‑с‑с, помолчи! – сердито цыкнула она. Я люблю Веронику, но когда она злится, она злится. Тем временем Джейми почти вываливался из коляски, пытаясь еще разок увидеть Августа, а Вероника яростно мчалась вперед.

– Вианика… – пролепетал Джейми.

Вероника заговорила, только когда мы отошли подальше.

– Вы, мальчики, очень гадкие! Очень гадкие! Как вы его разглядывали!

– Я не специально! – сказал я.

– Вианика, – повторил Джейми.

– И как мы от них удрали! – бормотала Вероника. – О боже, бедная женщина. Мальчики, послушайте меня. Каждый день мы должны благодарить Господа за все его милости, за все, что он нам дает. Слышите меня?

– Вианика!

– Что такое, Джейми?

– Сейчас Хэллоуин?

– Нет, Джейми.

– А почему мальчик в маске?

Вероника не ответила. Иногда, когда она злилась, то просто молчала, и все.

– Он не в маске, – объяснил я Джейми.

– Ш‑ш‑ш, Джек, – шикнула Вероника.

– Почему ты так сердишься? – не удержался я.

Я думал, она рассвирепеет еще больше, но она лишь покачала головой.

– Мы поступили плохо, мы плохо ушли. Сорвались, как будто нам дьявол явился. Я‑то испугалась, что Джейми тоже что‑то ляпнет, понимаешь? Я не хотела, чтобы он своими словами ранил того мальчишечку. Но это очень, очень плохо так взять и уйти. Его мама все поняла.

– Мы же не специально, – сказал я.

– Джек, иногда мы обижаем людей не специально, но все равно обижаем. Понимаешь?

Вот так я и увидел Августа впервые в нашем квартале – может, конечно, я его видел и раньше, но забыл. С тех пор я время от времени на него натыкался: пару раз на детской площадке, несколько раз в парке. Кажется, иногда он носил космонавтский шлем. Но я всегда знал, что под шлемом – он. И все остальные дети в нашей округе знали, что это он. Все рано или поздно повстречались с Августом. Мы все знали его имя, хотя он наших не знал.

И каждый раз, когда я его встречал, я старался помнить о том, что нам говорила Вероника. Но это трудно. Когда его видишь, трудно не бросить исподтишка еще один взгляд. Трудно вести себя как обычно.

 

Почему я передумал

 

– А кому еще позвонил мистер Попкинс? – спросил я маму позже вечером. – Он тебе сказал?

– Упомянул Джулиана и Шарлотту.

– Джулиана! Фу‑у…

– Ты же вроде с ним дружил! – удивилась мама.

– Мам, это было в детском саду. Джулиан – самый большой подхалим на свете. Он из кожи вон лезет, чтобы всем понравиться.

– Ну, по крайней мере Джулиан согласился помочь этому мальчику. Нужно отдать ему должное.

Я промолчал, потому что она была права. А потом снова спросил:

– А Шарлотта? Тоже согласилась?

– Ну да, – сказала мама.

– Еще бы. Шарлотта у нас такая паинька, – проворчал я.

– О боже, Джек, – вздохнула мама. – Тебе не угодишь.

– Просто… Мам, ты понятия не имеешь, как выглядит этот парень.

– Могу представить.

– Нет! Не можешь. Ты никогда его не видела. А я видел.

– А если он не тот, о ком ты думаешь?

– Это точно он. Говорю тебе, он очень, очень страшный. Безобразный, мам. Глаза вот здесь внизу. – Я показал на щеки. – И ушей нет. А рот как…

Тут на кухню вошел Джейми и полез в холодильник за соком.

– Вот хоть Джейми спроси, – предложил я. – Джейми, а Джейми, помнишь того мальчишку, которого мы встретили в прошлом году в парке после школы? У которого жуткое лицо? Его еще Августом зовут?

– О! – Глаза у Джейми округлились. – Из‑за него мне приснился плохой сон. Помнишь, мамочка? Как мне снилось про зомби в прошлом году?

– Я думала, это из‑за какого‑то фильма ужасов, – сказала мама.

– Нет, из‑за мальчика! Когда я его увидел, то заорал «А‑а‑а» и убежал…

Мама вдруг нахмурилась:

– Погоди‑ка. Прямо перед ним взял и заорал?

– Это не я, оно само вырвалось!.. – захныкал Джейми.

– Очень даже ты! – Было видно, что мама еле сдерживается. – Мальчики, я ужасно разочарована тем, что сейчас услышала. Сами подумайте: он обыкновенный мальчик – такой же, как вы! Вы можете вообразить, как он расстроился, когда Джейми с криками от него удрал?

– Я негромко кричал, – оправдывался Джейми. – Вот так: «А‑а‑а!..»

Он схватился за голову и стал носиться по кухне кругами.

– Джейми, прекрати! – одернула его мама. – А я‑то считала, что мои сыновья – добрые и отзывчивые. Получается, что я ошибалась.

– Мамочка, ну он же такой урод, – сказал Джейми.

– Джейми! – прикрикнула мама. – Что за словечки! Забирай свой сок и отправляйся к себе в комнату. Я хочу поговорить с Джеком наедине.

Я понял, что меня ожидает длиннющая речь.

Когда Джейми ушел, мама начала:

– Послушай, Джек…

– Хорошо, я с ним подружусь, – перебил я.

– Что? Подружишься? – Мама даже опешила от неожиданности.

– Да.

– Так я звоню мистеру Попкинсу?

– Да! Мам, я же сказал: да.

Мама улыбнулась:

– Я знала, что ты не подведешь. Молодец. Я тобой горжусь. – Она взъерошила мне волосы.

А передумал я не для того, чтобы избежать маминых нотаций. И не для того, чтобы защитить Августа от Джулиана, который, я не сомневался, устроит какую‑нибудь подлянку. Просто пока Джейми рассказывал и показывал, как он бежал и кричал «А‑а‑а», я вдруг почувствовал себя из рук вон плохо. Дело в том, что придурки вроде Джулиана будут всегда. Но если даже Джейми, который вообще‑то совсем не злой, поступает так жестоко, то получается, у Августа нет ни единого шанса выжить в средней школе.

 

Четыре вещи

 

Во‑первых, к его лицу привыкаешь. Первые дни я думал: «Ух! Всю жизнь буду от него шарахаться!» А через неделю уже думал: «Хм, не так уж и страшно».

Во‑вторых, он на самом деле очень прикольный. Например, учитель что‑то вещает на уроке, а Август шепчет мне что‑нибудь уморительное: никто больше не слышит, а я помираю со смеху. Да он и вообще хороший. С ним легко и весело, и обо всем можно поговорить.

В‑третьих, он очень умный. Я думал, он будет отставать, ведь раньше он в школу не ходил. Но почти по всем предметам его оценки лучше моих. То есть, может, он и не круглый отличник, как Шарлотта или Ксимена, но мозги у него варят. И, не в пример тем же Шарлотте и Ксимене, он дает мне списывать, если я прошу (хотя просил я всего‑то пару раз). Однажды он даже дал мне списать свою домашку – правда, за это нам обоим влетело после уроков.

– У вас совпадают все ошибки во вчерашней домашней работе! – отчитывала нас мисс Рубин и глядела так, будто ждала объяснений. А что мне отвечать, не говорить же: «Это потому что я списал у Августа». Но Август соврал, чтобы меня спасти. Он сказал: «Так мы же вчера вместе делали уроки!» – чистая ложь, как вы понимаете.

– Ну, вместе делать уроки – это замечательно, – ответила мисс Рубин. – Но каждый должен выполнять свою домашнюю работу самостоятельно. Вы можете сидеть рядом, но не писать одну работу на двоих. Усвоили?

Когда мы вышли из кабинета, я сказал:

– Чувак, спасибо.

А он:

– Да без проблем.

Круто.

В‑четвертых, теперь, когда я познакомился с Августом поближе, я понял, что на самом деле хочу с ним дружить. Сначала, чего уж скрывать, я общался с ним только из‑за того, что мистер Попкинс попросил меня за ним «присмотреть». Но теперь Август мне просто нравится. Он смеется над моими шутками, и я чувствую, что могу рассказать ему все что угодно. Он надежный друг. Если бы все ребята из пятых классов выстроились в ряд и надо было выбрать, с кем я хочу дружить, я выбрал бы Августа.

 

Бывшие друзья

 

Кровавый Крик? Какого черта? Джун Доусон всегда была немного с приветом, но она что, совсем сбрендила? Я всего‑то спросил, почему Август на меня обижается. Думал, она знает. А она: «Кровавый Крик».

Дичь какая‑то: сегодня мы с Августом друзья, а завтра – бац! – и он едва со мной разговаривает. И у меня ни малейшей идеи почему. Я ему: «Послушай, Август, ты что, на меня злишься? Обижаешься?» – а он пожал плечами и ушел. Ну точно, обижается. А я хоть тресни не могу сообразить, что же я такого сделал. Вот и решил спросить у Джун. И все, что я из нее выудил, – «Кровавый Крик». Да уж, низкий поклон тебе, Джун, за помощь.

Знаете, у меня полно друзей в школе. И если Август хочет со мной раздружиться, пожалуйста, не возражаю. Теперь я его в упор не вижу – точно так же, как он меня. Хотя это не просто, ведь мы сидим рядом почти на всех уроках.

Все заметили, что мы поссорились, и стали ко мне приставать: что да как и почему. К Августу никто не приставал. С ним же почти никто не разговаривает. То есть единственный человек кроме меня, с которым он общается, это Джун. Иногда с ним болтает Росс Кингсли, и два Макса пару раз играли с ним в «Подземелья и драконы». Паинька Шарлотта только кивает, когда встречается с ним в коридоре, – и все. А может, народ еще продолжает играть в «чуму» за его спиной – точно не знаю, про «чуму» ведь мне никто никогда не рассказывал напрямую. Все это я говорю к тому, что с друзьями у него дефицит и заменить меня ему некем. Если ему вздумалось меня футболить, ну и пусть, он сам и останется в дураках, а не я.

Вот какие у нас сейчас отношения: говорим только о школьных делах и только если без этого никак не обойтись. Я, например, спрашиваю: «Что нам Рубин задала на дом?» – а он отвечает. Или он спрашивает: «Можно воспользоваться твоей точилкой?» – и я достаю точилку из пенала. Но как только звенит звонок, мы расходимся в разные стороны.

Зато теперь я стал общаться много с кем еще. Раньше, когда я все время проводил с Августом, многие меня сторонились, чтобы не приближаться к нему. И от меня скрывали, например, эту их «чуму». Похоже, я один не принимал в ней участие: ну, еще Джун и, может, подземельно‑драконья компания. С ним просто не хотят дружить, хоть и не признаются. Рвутся дружить с теми, кто всем нравится, а Август – на другом полюсе, он не нравится почти никому. Но я‑то сейчас могу общаться с кем мне заблагорассудится. Захочу – могу стать своим в любой компании, даже самой популярной.

Чем это плохо? Тем, что на самом деле: а) меня не так уж тянет в популярные компании; и б) мне нравится дружить с Августом.

Похоже, я запутался. И во всем виноват Август.

 

Снег

 

Первый снег выпал в конце недели накануне Дня благодарения. Из‑за этого занятия в пятницу отменили, и у нас образовался лишний выходной. Вот повезло! К тому же я так психовал из‑за Августа, что мне нужно было какое‑то время не видеть его, чтобы успокоиться. А еще я ужасно люблю просыпаться в снежный день. Открываешь утром глаза, и все кажется не таким, как обычно, но ты пока не знаешь почему. Потом тебя осеняет: тишина. Машины не сигналят. Автобусы не тарахтят. Подбегаешь к окну, а снаружи все белое: тротуары, деревья, машины, карниз под окном. А лучше всего, если снег выпадает в будний день и в школе отменяют занятия, – я всегда буду этому радоваться, даже когда стану совсем взрослым. И я никогда не буду одним из тех зануд, которые прячутся от снега под зонтом, – никогда.

Школа, в которой работает папа, тоже закрылась, поэтому он повел нас с Джейми кататься на санках со Скелет‑горы в парке. На ней, говорят, один мальчик несколько лет назад сломал себе шею, но я не знаю, правда это или байка. По дороге домой я увидел искореженные деревянные санки, которые кто‑то прислонил к древнему индейскому камню – есть такой у самого подножия горы. Что‑то мне подсказывало, что если удастся их починить, то это будут самые лучшие санки на свете. Папа сказал: «Чего мусор собирать», но все‑таки разрешил мне взять их с собой, и остаток дня я с ними возился. Сломанные планки скрепил суперклеем и для прочности обмотал широкой клейкой лентой белого цвета. Потом покрасил санки белым спреем, который остался у меня от статуи Сфинкса – я ее делал для Египетского музея. Когда краска высохла, я вывел посередине сиденья золотыми буквами «МОЛНИЯ», а сверху нарисовал маленькую золотую сверкающую молнию. Хвастаться, конечно, нехорошо, но получилось классно. Папа аж присвистнул: «Ничего себе, Джеки! Ты был прав, санки отличные!»

На следующий день мы вернулись на Скелет‑гору уже с «Молнией». На таких быстрых санках я еще в жизни не катался – они были в сто раз быстрее наших старых пластиковых ледянок. На улице потеплело, и снег стал плотнее и мокрее: получилась идеальная, утрамбованная трасса. Мы с Джейми гоняли на «Молнии» весь день. Торчали в парке, пока от холода пальцы не задубели, а губы не посинели. И то папа волок нас домой волоком.

К концу выходных снег посерел и пожелтел, а затем ливень превратил сугробы в жидкую грязь.

А когда в понедельник после Дня благодарения мы пошли в школу, на улицах остались одни лужи.

С неба сыпал мелкий дождь. Было мерзко и слякотно. И внутри у меня было так же.

Когда я увидел Августа у шкафчиков, я ему кивнул. Он кивнул в ответ.

Я хотел рассказать ему о «Молнии», но не рассказал.

 

Удача сопутствует смелым

 

Декабрьская максима мистера Брауна гласила: «Удача сопутствует смелым». Нам задали написать о каком‑нибудь храбром поступке, который мы совершили и из‑за которого с нами случилось что‑то хорошее.

Я много об этом думал. По совести говоря, мой самый храбрый поступок – дружба с Августом. Но разве об этом напишешь? А вдруг нам придется читать сочинения вслух или мистер Браун повесит их на стенд – такое уже случалось. Короче, вместо правды я накалякал какую‑то чепуху о том, как боялся океана, когда был маленький. Тупо, да, но ничего лучшего я из себя выжать не мог.

Интересно, о чем написал Август. Уж ему‑то есть из чего выбрать.

 

Частная школа

 

Мои родители совсем не богатые. Это я говорю затем, что многие думают: если ты ходишь в частную школу, значит, у тебя денег куры не клюют, – но это не про нас. Папа у меня учитель, а мама социальный работник – и ежу понятно, что больших денег они не заколачивают. Раньше у нас была машина, но мы ее продали, когда Джейми тоже пошел в школу Бичера, в подготовительный класс. Мы живем не в особняке и не в шикарном небоскребе возле парка и с круглосуточным швейцаром. Ютимся на последнем этаже пятиэтажки без лифта, квартиру снимаем – у старушенции со странным именем «Донья Петра», и вообще живем «по ту сторону Бродвея» – так называют самые захудалые кварталы Хайтс, где никто даже не хочет парковаться. У нас с Джейми одна комната на двоих. Я время от времени слышу, как родители говорят друг другу: «Ну что, еще годик без кондиционера протянем?» или «Может, этим летом удастся поработать на двух работах».

Так вот, сегодня на большой перемене я околачивался в коридоре с Джулианом, Генри и Майлзом и их приятелями. Джулиан – а он очень богатый, это ни для кого не секрет – проворчал: «Тьфу, опять мне тащиться в Париж на Рождество. Тоска смертная».

– Старик, но это же Париж! – ляпнул я как полный идиот.

– Такая скучища, поверь, – зевнул он. – У моей бабушки свой дом в каком‑то захолустье. Час езды от Парижа, в крошечной, ничтожнейшей деревушке. Там ничего не происходит, клянусь! «О, вот это да! Еще одна муха села на обои! Ух ты, гляди‑ка! На улице дрыхнет незнакомая собака. Ура!»

Я рассмеялся. Все‑таки острить Джулиан умеет.

– Правда, в этом году мои предки подумывают забить на Париж и устроить большую вечеринку тут, – продолжал он. – Очень на них надеюсь. А ты что делаешь на каникулах?

– Да ничего особенного, – сказал я.

– Вот везет.

– Надеюсь, снова пойдет снег. У меня новые санки, мировые. – Я уже собирался хвастануть «Молнией», но тут встрял Майлз:

– И у меня новые! Папа купил их в «Хэммекер Шлеммер». Последнее слово техники!

– Какая еще техника, если это санки? – хмыкнул Джулиан.

– Так они стоят долларов восемьсот.

– Ого! Тогда да.

– Нам надо пойти на Скелет‑гору и устроить саночные гонки! – предложил я.

– Разве это гора? Так, холмик, – фыркнул Джулиан.

– Шутишь? – удивился я. – На ней кто‑то даже шею свернул. Поэтому она так и называется.

Джулиан глянул на меня как на последнего болвана.

– Она называется Скелет‑гора, потому что там было старое индейское кладбище, все это знают. А теперь ее пора уже переименовать в Отстойную гору или Дрянь‑гору. В прошлый раз там всюду валялась разная дрянь: банки из‑под газировки, какие‑то пакеты…

– А я бросил там свои старые сломанные санки, – добавил Майлз. – Такая рухлядь, и, представь, кто‑то их прихватил!

– Бомжу покататься захотелось! – загоготал Джулиан.

– А где ты их оставил? – спросил я.

– У большого камня, под горой. Возвращаюсь на следующий день – а их уже нет. Можешь поверить? Кому вообще они нужны?

– Вот что, – сказал Джулиан. – В следующий раз, как пойдет снег, мой папа отвезет нас в свой гольф‑клуб, там у них в конце поля такие горы, рядом с которыми Скелет‑гора – хилый бугорок. Эй, Джек, ты куда?

Я уже отошел на несколько шагов.

– К шкафчику за учебником, – соврал я.

На самом деле я хотел побыстрее от них смыться. Не хотел, чтобы кто‑нибудь догадался, что тот бомж с санками – это я.

 

Естествознание

 

Я не самый лучший ученик на свете. Знаю, некоторые обожают школу, но только не я. Кое‑что в школе мне нравится, например физкультура и информатика. Еще обед и перемены. Но в целом мне и без школы было бы неплохо. А больше всего я ненавижу домашние задания. Мы и так дни напролет сидим на уроках и боремся со сном, пока нам забивают головы всякой ерундой, которая, скорее всего, в жизни нам не пригодится: например, как вычислить площадь поверхности куба и какая разница между кинетической и потенциальной энергией. Кому какое дело? Мои родители, например, ни разу при мне даже слова такого не произносили – «кинетический»!

А из предметов я больше всего ненавижу естествознание. Там столько приходится вкалывать, что совсем уже не до смеха. И мисс Рубин придирается – даже к тому, как выглядят заголовки тем в тетрадях! Однажды она снизила мне оценку за домашку, потому что я забыл поставить дату. В общем, дурдом.

Когда мы с Августом еще дружили, я получал неплохие отметки по естествознанию, потому что Август всегда давал мне переписывать свои конспекты, сам я за миссис Рубин не поспеваю. А почерк у него такой аккуратный, я ни у кого такого не видел, ну конечно, девчонки не в счет. Ровные буквы с круглыми петельками. Но сейчас мы больше не друзья и я у него не списываю, поэтому‑то и оценки у меня не ахти какие.

Ну так вот, сегодня я пытался вникнуть в то, что вещала мисс Рубин, и записать это в тетради (а почерк у меня хуже некуда), когда вдруг она заговорила о Научной ярмарке для пятых классов и о том, что каждому из нас надо выбрать научный проект, над которым он будет работать.

Она говорила и говорила, а я все думал: «Какая еще Научная ярмарка?! Мы же только что покончили с Египетским музеем!» А потом у меня в голове пронеслось: «О, не‑е‑ет!» Я был как тот мальчишка из фильма «Один дома» – челюсть отвисла, а ладони прижаты к щекам. Ну, то есть это лицо я делал внутри. И еще я подумал о белых вытянутых лицах призраков: рот широко открыт в крике. Где‑то я такое недавно видел. И вдруг у меня в голове промелькнула картинка, воспоминание, и меня осенило: я понял, что сообщала мне Джун своим «Кровавым Криком». Почему же до меня дошло только сейчас? На Хэллоуин кто‑то в классе был одет Кровавым Криком. Я помню, он же стоял недалеко от меня. А потом куда‑то делся, и я его больше не видел.

О черт. Это был Август!

Прозрение нашло на меня на естествознании, во время рассказа о Научной ярмарке.

О черт.

А я трепался про него с Джулианом. О черт. Теперь я дочухал! Какой же я гад! И кто меня только за язык тянул? Даже не помню, что именно говорил, но ничего хорошего. И говорил‑то совсем недолго: минуту или две. Просто я знал, что Джулиан и его друзья думают, что я больной, раз все время провожу с Августом, ну и стал оправдываться. О господи. Он же собирался прийти в костюме Бобы Фетта. Будь там Боба Фетт, я бы ни за что себя так не повел. Но это был точно он – этот Кровавый Крик. И он слушал нас и глядел на нас. Длинная белая маска с фальшивой струйкой крови. Разинутый рот. Как будто он плачет. Это был он.

Меня сейчас вырвет.

 

Напарники

 

Из речи мисс Рубин до меня доносились лишь отдельные слова. Бла‑бла‑бла. Научная ярмарка. Бла‑бла‑бла. Напарники. Бла‑бла‑бла. Как взрослые разговоры в фильмах Чарли Брауна. Как будто кто‑то говорит под водой. Буль‑буль‑буль, буль‑буль.

И вдруг мисс Рубин начала называть имена.

– Росс и Тристан, Майя и Макс, Шарлотта и Ксимена, Август и Джек. – Она показала на нас. – Майлз и Амос, Джулиан и Генри, Саванна и…

Дальше я не слушал.

– Что? – сказал я.

И тут прозвенел звонок.

– Не забудьте договориться с напарниками о том, какой проект вы выбираете! – добавила мисс Рубин, когда все начали вставать с мест. Я посмотрел на Августа, но он уже нацепил рюкзак и был почти У двери.

Наверное, я так и стоял столбом, потому что Джулиан подошел ко мне и ухмыльнулся:

– Бедняжка, тебе твоего дружка еще и в напарники навязали.

Я молчал. Как же я его ненавидел в эту минуту!

– Прием, прием! Земля вызывает Джека Тота! Прием!

– Заткнись, Джулиан! – Я запихивал тетрадь в рюкзак и хотел только одного: чтобы он отвалил.

– Да, тебе не позавидуешь, – не унимался он. – Вот что, скажи мисс Рубин, что хочешь поменяться напарниками. Она разрешит.

– Не разрешит, – буркнул я.

– А ты спроси.

– Не хочу.

– Мисс Рубин? – Джулиан поднял руку.

Мисс Рубин перестала стирать с доски и обернулась.

– Джулиан, нет! – прокричал я шепотом.

– Что такое, мальчики? – спросила она нетерпеливо.

– А мы же можем поменяться напарниками? У нас с Джеком есть идея для Научной ярмарки, и мы хотим поработать над ней вместе… – И смотрит не нее такими невинными глазами.

– Хорошо, думаю, это возможно… – начала она.

– Нет‑нет, все в порядке, мисс Рубин, – выкрикнул я и рванул к двери. – До свидания!

Джулиан побежал за мной.

– Ты с дуба рухнул? – сказал он, догнав меня на лестнице. – Мы могли бы быть напарниками. Не стоит тебе нянчиться с этим уродцем, если ты сам не хочешь прослыть, ну, знаешь…

И вот тогда я его ударил. Прямо в челюсть.

 

Нельзя объяснить

 

Некоторые вещи просто нельзя объяснить. Ты даже и не пытаешься. Не знаешь, откуда начать. Только откроешь рот, и все фразы сплетутся в громадный запутанный клубок. Любое произнесенное слово будет враньем.

– Джек, ты совершил очень, очень серьезный проступок, – говорил мистер Попкинс.

Я сидел у него в кабинете: съежился на стуле и глядел на рисунок тыквы на стене.

– За такое обычно исключают, Джек! Я знаю, ты хороший парень, и хочу, чтобы ты продолжал учиться в нашей школе, но ты должен объясниться.

– Это так на тебя непохоже, Джек, – говорила мама. Она примчалась с работы, как только ей позвонили. Она явно не понимала, что произошло: то сердилась, то удивлялась.

– Я думала, вы с Джулианом дружите, – сказал мистер Попкинс.

– Мы не дружим, – отрезал я.

– Но бить в челюсть, Джек? – Мама повысила голос. – О чем ты думал? – Она посмотрела на мистера Попкинса. – Раньше он никогда ни с кем не дрался. Он не такой.

– Джек, ты разбил Джулиану губу до крови, – вздохнул мистер Попкинс. – И вышиб ему зуб, ты в курсе?

– Всего‑то молочный, – пробормотал я.

– Джек! – Мама покачала головой.

– А что, так сказала медсестра Молли!

– Да какая разница! – закричала мама.

– Мне нужно знать, почему ты это сделал, – сказал мистер Попкинс.

– Только хуже будет.

– Рассказывай, Джек.

Я пожал плечами, но не издал ни звука. Просто не мог. Если признаться, что Джулиан назвал Августа уродцем, мистер Попкинс вызовет Джулиана, и Джулиан в красках ему распишет, как я открещивался от дружбы с Августом, и об этом узнают все.

– Джек! – окликнула меня мама.

И тут я заплакал.

– Простите…

Мистер Попкинс поднял брови и кивнул, но ничего не сказал. Вместо этого он подышал на руки, как будто замерз. А потом все‑таки произнес:

– Джек, ну что тут скажешь. Ты ударил человека. А у нас есть строгое правило: за любую драку – автоматическое исключение. И ты даже не пытаешься объяснить, что произошло.

После этих слов я совсем раскис и, как только мама меня обняла, заревел в голос.

– Э‑э‑э… – Мистер Попкинс снял очки и принялся их протирать. – Давайте вот что сделаем. В любом случае со следующей недели у нас зимние каникулы. Джек, как насчет того, чтобы посидеть дома оставшиеся дни, а после каникул вернуться? Начнешь новую жизнь. Так сказать, с чистого листа.

Я хлюпнул носом.

– Что, меня исключат?

– Ну, – пожал он плечами, – технически да, но только на пару дней. И вот тебе мой совет. В эти дни поразмышляй о том, что случилось. И если захочешь написать мне письмо с объяснениями, а также письмо Джулиану с извинениями, то мы даже не будем заносить этот случай в твое личное дело. Договорились? А теперь отправляйся домой и поговори с мамой и папой, и, возможно, к утру ты уже во всем разберешься.

– Так он и сделает, мистер Попкинс, – закивала мама. – Спасибо!

Мистер Попкинс встал и подошел к двери.

– Все будет хорошо. Я знаю, что ты добрый малый, Джек. И я знаю, что иногда добрые люди делают глупости. – Он открыл дверь.

Мама пожала ему руку.

– Большое спасибо!

– Пожалуйста. – Он нагнулся и что‑то сказал ей: так тихо, что я не разобрал.

– Знаю, спасибо, – вздохнула мама.

– Итак, приятель, – сказал он, кладя обе руки мне на плечи. – Подумай о своем поступке. И как следует отдохни на каникулах. Счастливой Хануки! Веселого Рождества! Счастливой Кванзы!

Я утер нос рукавом и потащился к двери. Мама потрепала меня по плечу.

– Скажи спасибо мистеру Попкинсу!

– Спасибо, мистер Попкинс, – промычал я, но посмотреть на него не смог.

А потом вышел из кабинета.

 

С Рождеством!

 

Бывают же такие совпадения: когда мы вернулись домой и мама проверила почтовый ящик, в нем лежали рождественские открытки от семьи Джулиана и от семьи Августа. На открытке Джулиана красовался Джулиан собственной персоной, в галстуке, будто в оперу намылился. На открытке Августа была изображена симпатичная старая псина, наряженная в оленьи рога, красный нос и красные сапожки. Над головой собаки висел пузырь, как в комиксах: «Хо‑хо‑хо!» На обороте открытки было написано:

 

Семье Тот.

…И на земле мир![8]

С любовью, Нейт, Изабель, Оливия, Август (и Дейзи).

 

– Классная открытка, а? – Я повернулся к маме, которая по пути домой ни слова не вымолвила. Подозреваю, она просто не знала, что сказать.

– Наверное, это их собака, – добавил я.

– Ты расскажешь, что с тобой творится, Джек? – Отвлечь маму не удалось.

– Спорим, у них каждый год собака на открытке, – сказал я.

Она внимательно рассмотрела фотографию. Потом пожала плечами и вернула открытку мне.

– Нам очень повезло, Джек. У нас есть столько всего, а мы принимаем это как само собой разумеющееся…

– Знаю, – перебил я. Я прекрасно понимал, о чем она, и ей не надо было договаривать. – Я слышал, что мама Джулиана вырезала Августа из фотографии нашего класса. В фотошопе. И переслала этот снимок некоторым родителям.

– Какой кошмар, – вздохнула мама. – Люди… не всегда такие прекрасные, как хотелось бы.

– Я знаю.

– Ты поэтому ударил Джулиана?

– Нет.

И я ей рассказал, почему ударил Джулиана. И про то, что Август теперь со мной не дружит. И про Хэллоуин.

 

Письма, мейлы, фейсбук

 

 

Декабря

Уважаемый мистер Попкинс,

Мне, честное слово, жаль, что я ударил Джулиана. Я в этом раскаиваюсь. Сейчас я напишу ему письмо, чтобы извиниться. Если Вы не против, я бы лучше не объяснял свой поступок, потому что объяснить все равно не получится. И еще я не хочу, чтобы у Джулиана были проблемы из‑за того, что он сказал.

Очень искренне Ваш, Джек Тот.

 

 

Декабря

Дорогой Джулиан,

Извини. Мне очень, очень жаль, что я тебя ударил. Я в этом раскаиваюсь. Надеюсь, ты в порядке.

Надеюсь, что твой коренной зуб растет быстро.

Мои всегда быстро растут.

Искренне твой, Джек Тот.

 

 

Декабря

Дорогой Джек,

Большое спасибо за письмо. После двадцати лет директорства в средней школе я уяснил одну простую вещь: мир не черно‑белый и почти в любом конфликте не бывает однозначно правой и однозначно виноватой стороны. Подробностей я не знаю, но у меня есть подозрение насчет того, что могло вызвать конфликт с Джулианом.

И хотя ничто не оправдывает драку с другим учеником – никогда, – но друзей надо защищать. Нынешний год трудный для многих пятиклассников, таким обычно и бывает первый год средней школы.

Удачи тебе! И оставайся добрым мальчиком – а мы все знаем, что ты такой и есть.

Лоуренс Попкинс, Директор средней школы им. Г. У. Бичера.

 

 

Кому: [email protected]

Копия: [email protected]; [email protected]

От: [email protected]

Тема: Джек Тот

Дата: 27 декабря

Уважаемый мистер Попкинс, Вчера я говорила с Амандой и Джоном Тот, и они выразили свое сожаление в связи с тем, что их сын Джек ударил нашего сына Джулиана. Пишу, чтобы уведомить Вас, что мы с мужем поддерживаем Ваше решение о возвращении Джека в школу имени Бичера после двухдневного исключения.

Хотя я убеждена, что драка является достаточным основанием для исключения из школы, я согласна с тем, что в нашем случае крайних мер лучше избежать. Мы знаем семью Тот с тех пор, как наши сыновья ходили вместе в подготовительный класс, и уверены, что Джон и Аманда сделают все от них зависящее, чтобы впредь подобных инцидентов не происходило.

В этой связи я хотела бы поинтересоваться Вашим мнением: не является ли неожиданно агрессивное поведение Джека следствием неподъемной ответственности, возложенной на его юные плечи? Я говорю главным образом о новом мальчике с особыми потребностями, опекать которого просили и Джека, и Джулиана. Имея возможность наблюдать этого ребенка в школьной жизни и на фотографиях класса, я пришла к выводу, что было опрометчиво вынуждать наших детей нести такое тяжкое бремя. Разумеется, когда Джулиан упомянул, что ему с трудом дается дружба с этим мальчиком, мы заверили его, что он не обязан с ним дружить. Мы полагаем, что начало учебы в средней школе и так достаточно серьезное испытание, чтобы обрекать на дополнительные невзгоды эти хрупкие, впечатлительные создания. Я также должна упомянуть, что как член школьного совета я была несколько обеспокоена следующим недоразумением: при зачислении этого ребенка в пятый класс не был учтен тот факт, что у нас не инклюзивная школа. В целом многие родители – и я в их числе – считают решение о приеме этого ребенка в нашу школу серьезной ошибкой. В частности, я удручена тем, что к нему не применялись те же строгие правила поступления, что и к остальным ученикам (например, он не проходил собеседование).

Всего наилучшего, Мелисса Перпер Албанс.

 

 

Кому: [email protected]

От: [email protected]

Копия: [email protected]; [email protected]

Тема: Джек Тот Дата: 28 декабря

Дорогая миссис Албанс, Спасибо за Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о Вашем беспокойстве. Смею Вас уверить: если бы я не был убежден, что Джек Тот искренне раскаивается в своем поступке и никогда его не повторит, я бы не позволил ему вернуться.

Что касается остальных вопросов, затрагивающих пребывание в нашей школе нового ученика, Августа, то прошу Вас принять к сведению, что у него нет особых потребностей. Он не ограничен в возможностях и никоим образом не отстает от сверстников ни физически, ни интеллектуально, так что не было никаких оснований полагать, что кто‑либо станет возражать против его зачисления в школу, не важно, инклюзивная она или нет. Что же до условий приема, то по очевидным причинам глава приемной комиссии и я сочли возможным провести собеседование вне школы, дома у Августа. Мы рассудили, что это незначительное отступление от протокола совершенно оправдано и никоим образом не ставит Августа в привилегированное положение. В школе он прекрасно учится и к тому же успел подружиться с достойнейшими молодыми людьми, включая Джека Тота.

Летом я попросил известных вам детей стать «школьными крестными» для Августа, чтобы ему было проще начать ходить в школу. Вряд ли призыв к доброте обрек детей на «дополнительные невзгоды». Более того, я полагал, что это пойдет им на пользу: так они научатся умению дружить, отзывчивости и верности.

Как выяснилось, Джеку Тоту не нужно было всему этому учиться – он и так уже обладал вышеперечисленными добродетелями.

Еще раз спасибо за отклик.

Искренне Ваш, Лоуренс Попкинс.

 

 

Кому: [email protected]

Копия: [email protected]

От: [email protected]; [email protected]

Тема: Джек

Дата: 29 декабря

Привет, Мелисса!

Спасибо за то, что ты с таким пониманием отнеслась к происшествию с Джеком. Он, как ты знаешь, очень сожалеет о своем поступке. Мы надеемся, ты примешь наше предложение оплатить счета стоматолога за лечение Джулиана.

Мы тронуты твоей обеспокоенностью по поводу общения Джека с Августом. Однако мы неоднократно спрашивали Джека о том, тяжело ли ему дается эта дружба, и каждый раз он решительно отвечал: «Нет». Ему нравится компания Августа, они стали настоящими друзьями.

Хорошего Нового года!

Джон и Аманда Тот.

 

 

Август, Джекалоп1000 отправил вам запрос на добавление в друзья на Facebook.

 

 

Привет Август. Это я Джек Тот. Я заметил что я больше у тебя не в друзьях на фейсбуке. Я завел новый аккаунт и надеюсь что ты снова меня зафрендиш потому что мне правда очень жаль. Прости. Я знаю из‑за чего ты злишся извини. Я тогда говорил то что не думаю. Потому что дурак. Сможеш меня простить?

Надеюсь мы снова будем друзьями

Джек

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 16:47

получил твое сообщение, откуда ты знаешь почему я на тебя злюсь?? Джун сказала?

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 16:49

Она только подсказала кровавый крик но я сначала не врубился. Потом вспомнил что видел кровавый крик в классе на Хэллоуин.

Я не знал что это был ты. Думал ты будешь Бобой Феттом.

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 16:51

Я передумал в последнюю минуту. Ты правда ударил Джулиана?

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 16:54

Ну да ударил выбил один зуб. Молочный.

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 16:55

почему ты его ударил???????

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 16:56

не знаю.

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 16:58

врешь. Наверняка он что‑то обо мне сказал да?

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 17:02

он придурок. Но я тоже был придурок. Очень очень очень прошу прощения за то что сказал. Ок? Мы можем снова быть друзьями?

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 17:03

ОК.

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 17:04

ураааа!!!:‑)

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 17:06

но скажи мне, ты правда хотел бы себя убить, если бы был мной???

 

 

Новое сообщение

От: ДЖЕКТОТ

31 декабря 17:08

нет!!!!

Клянусь жизнью. Не знаю почему это сказал. Но я бы хотел убить себя если бы был Джулианом:‑)

 

 

Новое сообщение

От: АВГУСТ

31 декабря 17:10

ЛОЛ[9]да чувак мы снова друзья:‑)

 

 

После зимних каникул

 

Когда я вернулся в школу в январе, никакого «чистого листа», обещанного Попкинсом, не было. И даже наоборот: с той секунды, как я подошел к своему шкафчику, начали происходить какие‑то странные вещи. Мой шкафчик стоит рядом со шкафчиком Амоса – а Амос у нас без выкрутасов, – и я говорю: «Привет, как дела?» – а Амос в ответ едва кивает, закрывает дверцу и удаляется. Я думаю: «Что за дикость. Ну ладно». А потом говорю Генри: «Привет, как дела?» – а тот даже не кивает, просто отводит взгляд.

Два человека отшили меня меньше чем за пять минут. Ну хорошо, бывает. Решил попытать счастья с Тристаном – то же самое. Этот еще и нервничал, как будто боялся со мной заговорить.

Вот что: у меня теперь, похоже, разновидность «чумы». Это месть Джулиана.

И примерно так прошло все утро. Никто со мной не разговаривал. Хотя нет, неправда: девочки вели себя совершенно нормально. И, конечно, со мной разговаривал Август. И, если быть честным, со мной поздоровались оба Макса, и я даже почувствовал себя виноватым: ведь за все пять лет, что мы учились в одном классе, я ни разу с ними толком не общался.

Я надеялся, что за обедом будет лучше, но увы. Я сел за свой обычный стол с Майклом и Габриэлем. Думаю, я решил, что раз они были середнячками – во всеобщих любимцах не числились, – то и со мной будут вести себя по‑человечески. Но, когда я поздоровался, они едва на меня глянули. Потом, когда вызвали наш столик, они пошли с подносами за едой и не вернулись. Я видел, как они притулились где‑то в дальнем конце столовой. Сели не за стол Джулиана, но рядом, будто пристроились сбоку популярности.

Я сидел за столом совсем один и чувствовал, что все за мной наблюдают. И мне стало так тоскливо и одиноко: неужели у меня совсем нет друзей? Я решил не обедать и пойти в библиотеку.

 

Война

 

О том, почему все от меня шарахаются, мне рассказала Шарлотта. Я обнаружил в своем шкафчике записку:

 

«Встречаемся в кабинете 301 сразу после уроков. Приходи один! Шарлотта».

 

Когда я пришел, она уже меня ждала.

– Привет, – сказал я.

– Привет. – Она подошла к двери, высунула голову, посмотрела налево и направо, а потом заперла дверь изнутри.

– Так что случилось‑то? – спросил я.

– Мне все это не нравится, и я просто хотела рассказать тебе, что знаю. – Она нервно покусывала ноготь. – Обещаешь, что никому меня не выдашь?

– Обещаю.

– Так вот. На зимних каникулах Джулиан устраивал большую новогоднюю вечеринку. Прямо грандиозную. Подружка моей сестры отмечала в прошлом году в этом же ресторане шестнадцатилетие, и у нее собралось гостей – человек двести. В общем, это огромный‑преогромный ресторан.

– Ну и…?

– Ну и… все пятиклассники там были.

– Не все, – съязвил я.

– Точно, не все… Даже родителей позвали, понимаешь? И моих тоже. Ты же в курсе, что мама Джулиана – вице‑президент школьного совета, да? Она знает абсолютно всех. Короче, на вечеринке Джулиан всем заливал, что ты его ударил, потому что у тебя эмоциональные проблемы…

– Чего???

– И что тебя бы исключили, но его родители упросили мистера Попкинса тебя не выгонять.

– Чего???

– И все это – из‑за того, что Попкинс заставил тебя дружить с Ави. Джулиан сказал, что ты «сломался под давлением» – ну, в смысле, так его мама думает.

Я не верил своим ушам.

– Но это же чушь собачья! Никто на нее не купился, правда же?

Шарлотта пожала плечами.

– Не в том дело, купились или не купились. А в том, что Джулиан многим нравится. И еще моя мама слышала, что его мама настаивает на том, чтобы школа пересмотрела результаты вступительных экзаменов. И пытается добиться, чтобы Ави исключили.

– И что, она действительно может его выгнать?

– Она говорит, что Бичер – не инклюзивная школа. Значит, у нас не должно быть детей с особыми потребностями.

– У Ави же нет особых потребностей.

– Да, но она говорит, что раз школа под него подстраивается, то…

– Да никто не подстраивается!

– Нет, подстраивается. Например, в этом году изменилась традиционная тема Новогоднего вернисажа: раньше пятиклассники рисовали автопортреты, но в этом году нас заставили рисовать бессмысленные «автопортреты в виде животных», помнишь?

– Какой бред.

– Это точно. В общем, Джулиан всем твердил, что дружба с Ави плохо на тебя влияет и что этой дружбе надо положить конец, для твоего же блага. И что как только твои старые друзья перестанут с тобой общаться, до тебя все дойдет – это будет тем самым звонком, который приведет тебя в чувство. Короче, он всех настроил против тебя и сам перестал с тобой дружить.

– Важное уточнение: я первый перестал с ним дружить!

– Да, но он еще убедил всех мальчиков тебя бойкотировать. Вот поэтому никто с тобой и не разговаривает.

– Ты разговариваешь.

– Я про мальчиков, – уточнила она. – Девочки сохраняют нейтралитет. Кроме Саванны и ее подружек, потому что они встречаются с приятелями Джулиана. Но в целом это мальчишеская война.

Я кивнул. Шарлотта наклонила голову набок и скорчила жалостливую рожицу, будто я какой‑то малявка, который только что упал и разбил коленку.

– Ничего, что я тебе рассказала? – спросила она.

– Наоборот, спасибо! Плевать я хотел на эту войну, – соврал я. – И вообще все это тупость, тупее не придумаешь.

Она кивнула.

– Слушай, а Ави знает?

– Нет конечно. По крайней мере я ему ничего не говорила.

– А Джун?

– Вряд ли. Слушай, мне пора. И, на всякий случай: моя мама думает, что мама Джулиана – полная идиотка. Из тех, кто беспокоится только о семейном альбоме, а вот порядочность и доброта – не про нее. Ты слышал о том, как она фотошопила?

– Да, мерзость страшная.

– Именно, – кивнула Шарлотта. – Ну, мне пора. Я просто хотела тебя предупредить.

– Спасибо.

– Дам тебе знать, если еще что‑то услышу, – сказала она.

Перед тем как выйти из кабинета, Шарлотта сперва убедилась, что в коридоре никого нет: высунула голову и посмотрела налево и направо. Хоть она и держала нейтралитет, но все равно не хотела, чтобы ее со мной застукали.

 

Пересаживаться запрещено

 

Ha следующий день в обеденный перерыв я как дурак подсел к Тристану, Нино и Пабло. Я решил, что они не должны особо вредничать, они же не из компании Джулиана и при этом не из тех, кто играет на большой перемене в «Подземелья и драконы». И сначала я даже обрадовался, потому что они все со мной поздоровались, хотя и переглянулись между собой. Но потом повторилось то же, что и вчера: наш стол вызвали, и они попытались улизнуть.

И, увы, миссис Ди, дежурившая в тот день в столовой, заметила, как они уходят, и ринулась им наперерез.

– Мальчики, пересаживаться запрещено! – принялась она их отчитывать. – У нас в школе это не принято. Ну‑ка быстро за свой стол!

Отлично, мне только этого не хватало. Не дожидаясь, пока их приведут под конвоем обратно, я схватил свой поднос и рванул в сторону. Миссис Ди что‑то кричала мне вслед, но я притворился, что не слышу, и почесал в ту часть столовой, что по другую сторону буфетной стойки.

– Джек! Садись к нам! – раздался голос Джун. Они с Августом сидели за своим столом вдвоем, и оба махали мне и звали к себе.