Историческое значение экономического романтизма

Экономический романтизм, как одно из самостоятельных на­правлений экономической мысли постмануфактурного периода, являет собой качественно новый этап в истории теоретической эко­номики, и об этом свидетельствуют следующие обстоятельства.

Во-первых, С. Сисмонди и П. Прудон — лидеры экономического романтизма — в своих трудах смогли обосновать многочисленные неопровержимые доказательства о несостоятельности смитианских идей об «экономическом человеке» и «невидимой руке», т.е. о гарантированном в условиях экономического либерализма гармонич­ном и поступательном развитии экономики и автоматической саморегуляции хозяйственного механизма.

Во-вторых, им принадлежат аргументированные суждения про­тив сентенций так называемого «закона Сэя», отвергая которые, они характеризовали возникновение кризисов в постмануфактур­ной экономике развитых стран той эпохи не как случайное явле­ние, а как имманентное свойство хозяйства, организованного на принципах laissez-faire.

Наконец, в-третьих, экономисты-романтики, находясь в «оп­позиции» по отношению к экономическому учению классиков, противопоставили «классической школе» концепции социально-экономических реформ, отдельные положения которых не утрати­ли свою актуальность вплоть до настоящего времени.

Аргументированное неприятие ключевых положений классичес­кой политической экономии, системное отображение собственных взглядов на существо и роль экономической науки послужили С. Сисмонди и П. Прудону основой для попыток обосновать альтер­нативные концепции о ее предмете, методе и предназначении в общественной, в том числе хозяйственной, жизни.

Эти исследователи явились основоположниками нового направ­ления экономической мысли, а их творчество стало одним из луч­ших достижений политической экономии на этапе постмануфак­турного развития экономики.

Известные французские историки экономической мысли Ш. Жид и Ш. Рист еще за несколько десятилетий до появления экономического учения Дж.М. Кейнса, и, соответственно, теоре­тического осмысления положений государственного регулирова­ния экономики отмечали, что, безусловно, «Сисмонди был пер­вым проповедником принципа государственного вмешательства» и что прежде всего благодаря ему в политической экономии «ста­новится уместной социальная политика». При этом, однако, пи­шут они, он всегда хранил «тайную симпатию к старому режиму корпораций и привилегированных цехов», но, осуждая эти уч­реждения, как «не соответствующие интересам производства», по­стоянно задавался вопросом, «нельзя ли почерпнуть в них опыт для обуздания злоупотреблений конкуренции». Они убеждены также в том, что, призывая к государственному вмешательству и откры­вая «реакцию против абсолютного либерализма», родоначальник экономического романтизма дал основание К. Марксу почерпнуть у него идею «о концентрации имуществ у небольшого числа соб­ственников и о растущей пролетаризации рабочих масс» и что даже возникновение понятия «прибавочная стоимость» мог предвосхи­тить именно С. Сисмонди, поскольку К. Маркс, подобно ему, «объясняет прибыль тем, что рабочий продает не труд свой, а силу своего труда».

В одном из лучших сочинений И. Шумпетера «Капитализм, со­циализм и демократия» (1942) имеют место во многом аналогич­ные оценки творческого наследия С. Сисмонди. В этой работе, в частности, подчеркивается, что не следует считать Д. Рикардо един­ственным, «кто повлиял на экономическую теорию Маркса», что произведения С. Сисмонди и ряда других авторов «во многих отно­шениях параллельны его (К. Маркса)собственной». Сказан­ное подтверждается тем, пишет И. Шумпетер, что К. Маркс «без конца подчеркивает растущую нищету трудящихся масс». Кроме того, уточняет он, «близость учения Маркса к учению Сисмонди» оче­видна в его «объяснении кризисов», а также «в теории прибавоч­ной стоимости и в других местах».

Кроме того, вслед за Н. Кондратьевым можно с полной опреде­ленностью признать: «Сисмонди в общетеоретических воззрениях, т.е. в учении о ценности и цене, в учении о распределении и дохо­дах, в общем оставался на почве доктрины классиков. Но, потря­сенный картиной экономических кризисов и обнищания части мас­сового населения, отверг именно те построения классиков, кото­рые выражали их оценочное отношение к достоинствам строя сво­бодной конкуренции».

Очевидно, правомерно также еще одно положение Н. Кондрать­ева, в соответствии с которым борьба С. Сисмонди «против класси­ков» проистекала не столько из теоретических разногласий «в пред­ставлениях об общественном идеале», сколько в пробуждении ин­тереса «к проблеме исторической относительности и изменчивости общественно-хозяйственного строя», и в этом смысле он и Ф. Лист «могут считаться вместе с Контом и Миллем идейными родона­чальниками исторической школы в социальной экономии».

Современные российские историки экономической мысли в сво­ем отношении к С. Сисмонди в части его воззрений, в том числе реформаторских, далеко не единодушны. В их числе есть и такие, как, например, А. Сурин и другие, которые по-прежнему убеждены, что С. Сисмонди (равно как и П. Прудон) «принадлежит к идеологам мелкой буржуазии», ибо он «не понял процесса становления капи­тализма и его результатов» и поэтому с присущей ему наивностью «обращался к правительствам стран с просьбой, чтобы они своей властью прекратили капиталистическое развитие» и вернули «обще­ство к мелкому производству», ибо «оно — идеал Сисмонди».

В числе же произведений, содержащих неидеалогизированные оценки творчества С. Сисмонди, в российской историко-экономической литературе последних лет обращают на себя внимание тру­ды Е. Майбурда, Р. Левиты и др.

К примеру, в монографии Е. Майбурда «Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров» (1996) С. Сис-монди характеризуется прежде всего как критик идеологии эконо­мического либерализма, указывающий на то, что «прогрессирую­щее накопление капитала может сочетаться с неизбывной беднос­тью трудящихся». Одновременно с этим в заслугу этого ученого ставятся его высказывания «за государственное регулирование ры­ночной стихии». И хотя «сколь-нибудь конкретных мероприятий» родоначальник экономического либерализма не предложил, тем не менее, подчеркивает автор монографии, «допустимо назвать его (С. Сисмонди)имя в качестве предтечи Кейнса».

Сугубо позитивная оценка дана творчеству С. Сисмонди и в книге Р. Левиты «История экономических учений» (1998). По убеждению этого автора, именно «Сисмонди был первым экономистом, по­ставившим проблему кризисов перепроизводства в центр исследо­вания». Вопросам реализации, подчеркивает он, классики, кроме Т. Мальтуса, не придавали существенного значения, хотя в услови­ях капиталистической (либеральной) системы вполне возможна ситуация, когда «производство растет, а потребление (личное)падает».

Кроме того, Р. Левита обращает внимание читателя на то, что, считая неестественной хозяйственную систему, при которой без­граничный рост производства сопровождается «в то же время по­нижением жизненного уровня», С. Сисмонди «противопоставляет ей не социализм», а программу, предполагающую «раздробление промышленного и сельскохозяйственного производства на возможно большее число самостоятельных предприятий, раздробление соб­ственности на капитал, соучастие рабочих в хозяйственном деле».

Наконец, важно отметить позицию авторов одного из популяр­ных в России учебников по экономической теории, изданного в 1995 г. под общей редакцией В.И. Видяпина и Г.П. Журавлевой. В этом учебнике С. Сисмонди рассматривается прежде всего как критик «экономического механизма» своей эпохи, как ученый, который «считал, что политическая экономия призвана быть нау­кой о совершенствовании социального механизма ради счастья че­ловека».

Выдвигая собственную экономическую программу, П. Прудон рассчитывает на то, что социальную справедливость возможно до­стичь лишь посредством осуществления экономической справедли­вости. В том, что ныне «требуется реформа», полагает он, имеет место «наша общая вина», ибо, «некоторые из нас получают боль­ше или меньше, чем следует по правилу».

Согласно оценке Ш. Жида и Ш. Риста, «лучше, чем кто-либо из его предшественников, он (П. Прудон)понял, что экономическая свобода есть окончательное завоевание современных об­ществ, что всякая глубокая реформа должна опираться на эту сво­боду. Но этот либерализм, — продолжают они, — покоится на глу­боком чувстве экономической реальности, и ныне социальная про­блема ставится в тех же рамках, в каких поставил ее П. Прудон: реализовать справедливость в свободе».

Таким образом, в экономических учениях С. Сисмонди и П. Прудона красной нитью прослеживается мысль о их приверженности принципам социальной справедливости. Экономика и общество являются в их творчестве предметом реформаторских забот. А в пред­лагаемых ими социально ориентированных реформаторских проек­тах, говоря словами Ш. Жида и Ш. Риста, доминирует идея о целе­сообразности поиска «среднего (не капиталистического и не соци­алистического)пути, на котором они, исправляя злоупот­ребления свободы, не пожертвовали бы своими принципами», о неприятии «всех форм авторитарного социализма» ради безуслов­ной необходимости «индивидуальной свободы как двигателя эко­номической деятельности». С учетом этого правомерно отметить, что в мировой истории экономической мысли концепции реформ экономистов-роматиков знаменуют собой начало совершенно иного, чем у экономистов-либералов, видения хозяйственной системы, социальные ориентиры для которой, как очевидно, должны обес­печиваться соответствующими мерами и «сверху», как у С. Сис­монди, и «снизу», как у П. Прудона.