Слушать, понимать, сочувствовать 5 страница

Уместно напомнить широко известные неправосудные приговоры к смертной казни по делам серийных убийц Михасевича, Чикатило и др.[69], так и совершенно обоснованные оправдательные приговора или факты прекращения уголовных дел, либо уголовного преследования в результате отмены обвинительных приговоров вышестоящими судебными инстанциями в отношении подсудимых по другим уголовным делам (для этого достаточно лишь бегло ознакомиться с судебной практикой хотя бы последнего времени, публикуемой в Бюллетене Верховного Суда РФ). И по всем из этих уголовных дел «осуществлялся прокурорский надзор за расследованием»!

Наиболее простой для суда и сторон ситуацией Ю. В. Кореневский считает ту, когда доказательства, собранные предварительным расследованием, подтверждаются в судебном разбирательстве и достаточны для разрешения дела[70]. Такая точка зрения в принципе верна. Однако, в тоже время, не исключены случаи, когда прогнозируемая государственным обвинителем по результатам изучения им материалов уголовного дела судебная ситуация трансформируется в позитивном для поддержания обвинения направлении. Практика показывает, что после оценки стороной защиты материалов завершенного расследования, ситуации, классифицированные нами как «б» и «е», могут измениться в направлении признании подсудимым своей вины. В основе этого обычно лежит вполне разумный расчет подсудимого на смягчение, таким образом, неумолимо грозящего ему наказания. В подобных ситуациях, на наш взгляд, представляется сомнительным внешне безупречное и при других обстоятельствах, несомненно, верное, утверждение Ю. И. Стецовского о том, что «процессуальная функция защитника предается забвению, когда он советует подзащитному признаться»[71].

Приведем достаточно показательный в этом отношении, на наш взгляд, пример.

В. обвинялся в даче взятки ответственному работнику военкомата К. за освобождение от воинской службы по состоянию здоровья. Свою вину в совершении этого преступления В. отрицал.

Ознакомившись с материалами дела, защитник убедился, что доказательств, изобличающих В., следствием добыто более чем достаточно. В частности, он изобличался не только показаниями К. о получении им от В. взятки, но и заключениями судебных экспертиз о том, что справки из медучреждений о состоянии его здоровья выполнены К., документами этих учреждений о том, что В. в них обследования не проходил, тем, что личное дело призывника В. в числе еще десятка дел призывников (также дававших К. взятки) было изъято при обыске на даче К., и рядом других доказательств.

Адвокат разъяснил содержащемуся под стражей подзащитному, что его осуждение на основе совокупности указанных доказательств неминуемо, и предложил В. подумать о целесообразности в сложившейся ситуации признать свою вину в даче взятки (как то ранее сделали другие взяткодателя, освобожденные по этой причине на стадии расследования от уголовной ответственности), подчеркнув, что, разумеется, решение этого вопроса всецело принадлежит ему, подсудимому, а он, защитник, будет отстаивать любую избранную подсудимым позицию.

В. в суде признал себя виновным полностью и был приговорен к наказанию, не связанному с реальным лишением свободы

Думается, что первое, общее предположение о том, каковой будет для него судебная ситуация, государственный обвинитель может сформировать из ответа подсудимого на вопрос суда о том, признает ли он себя виновным в совершении преступления и в какой части предъявленного ему обвинения.

Таким образом, на наш взгляд, прогнозируемые государственным обвинителем судебные ситуации, относительно того, как они представляются ему к началу судебного процесса, с достаточной долей условности можно классифицировать на:

а) простые — когда имеющаяся в материалах уголовного дела доказательственная база обвинения в суде изменений не претерпевает;

б) упрощенные – когда изменения доказательственной базы в суде облегчают выполнение функции поддержания государственного обвинения;

в) усложненные – когда изменения этой доказательственной базы в принципе не колеблют обвинения по основным элементам, подлежащим установлению по уголовному делу;

г) сложные – когда таковые изменения могут поставить под сомнения самую законность и обоснованность поддержания в отношении подсудимого государственного обвинения.

Далее необходимо, на наш взгляд, рассмотреть нескольких новелл действующего УПК, также структурирующих тактику государственного обвинителя на стадии судебного следствия, криминалистическая интерпретация которых составляет существенную часть общих положений тактики этого субъекта уголовно-процессуального исследования преступлений[72].

Именно на нем – государственном обвинителе – лежит бремя доказывания совершения исследуемого преступления подсудимым (подсудимыми) по рассматриваемому уголовному делу. В настоящее время суды совершенно обоснованно в необходимых случаях в своих решениях (приговорах, постановлениях) пользуются формулировкой: «сторона обвинения не предоставила суду достаточных доказательств того, что…».

Первой представляет суду доказательства сторона обвинения (ст. 274 УПК). Как уже упоминалось, именно это законодательное предписание обусловливает необходимость для государственного обвинителя при подготовке к судебному разбирательству тщательно запланировать последовательность представления им доказательств суду. Напомним также, что, на наш взгляд, в большинстве случаев доказательства следует представлять суду по нарастающей их силе, от имеющих меньшее доказательственное значение к доказательствам, наиболее убедительно подтверждающим тезис обвинения.

Мы вновь упоминает об этом принципе, т. к. в литературе встречаются и противоположные рекомендации. Так, В.В. Воскресенский, один из авторов методического пособия «Поддержание государственного обвинения по делам о тяжких преступлениях против жизни и здоровья», полагает, что: «1. В первую очередь, необходимо исследовать в судебном заседании те факты, которые наиболее полно обоснованы доказательствами, а затем переходить к более спорным обстоятельствам дела. 2. Если в заседании предстоит произвести ряд однородных судебных действий, то предпочтительнее начинать с исследования доказательств, представляющих наибольшую ценность для обвинения. Например, свидетелей – очевидцев целесообразно допросить в первую очередь, а затем перейти к допросам менее важных свидетелей»[73].

Нам, как сказано, эти рекомендации представляются далеко не бесспорными. Они, думается, не учитывают психологические механизмы формирования внутреннего убеждения в целом, и судейского, в частности. Совершенно очевидно, что лучше всего в памяти субъекта восприятия и убеждения «откладываются» факты, представленные ему последними, не «смазанные» менее убедительными сведениями, тем более что судебное следствие по рассматриваемому уголовному делу, зачастую, продолжается даже не дни, а недели и месяца.

Исходя из этой же посылки, нами формулируются следующая рекомендация: при определении последовательности представления суду доказательств, последними из них рационально предъявлять те, которые основаны на материальных следах (заключения экспертиз, протоколы осмотров и обысков и т.д.), а потому значительно менее, чем следы идеальные (отраженные в показаниях тех или иных лиц), подвержены в суде неожиданным изменениям. Приведем пример из судебной практики.

В Саратовском областном суде слушалось дело об убийстве У. группой лиц по предварительному сговору. Подсудимый К., не отрицая своего участия в совершении преступления, на судебном следствии заявил, что он не принимал непосредственного участия в процессе лишения жизни потерпевшего, не был в квартире последнего, в его обязанности входило лишь обеспечение транспортным средством остальных участников группы.

Тогда государственный обвинитель выбрал следующий порядок исследования доказательств. Сначала были допрошены свидетели Н. и П., сообщившие, что видели, как подсудимый К. в день убийства выходил из квартиры У. вместе с остальными подсудимыми. Далее на исследование суда было представлено вещественное доказательство – связка ключей от дома К., которая была обнаружена в квартире убитого при осмотре места происшествия. Продолжавшему настаивать на своих показаниях подсудимому К. и суду, было представлено заключение экспертизы, установившей, что кровь, обнаруженная на одежде К., произошла от потерпевшего, в результате чего К. сознался в том, что он непосредственно участвовал в убийстве У. [74]

Говоря об этом, следует вновь напомнить, что законодатель в ст. 274 УПК не регламентировал их вопрос, кем и как должна разрешаться ситуация, когда мнения представителей одной состязающейся в суде стороны (в нашем случае, стороны обвинения) о последовательности представления суду доказательств расходятся. Нам представляется, что подобное возможное противоречие можно сгладить, если государственным обвинитель перед началом судебного следствия обсудит эту проблему с другими представителями стороны обвинения (потерпевшим, его законным представителем, представителем) и обоснует рациональность предлагаемой им последовательности исследования доказательств. Если «консенсуса» в результате этого достигнуто не будет, то данный вопрос, по нашему мнению, подлежит разрешению судом.

Тут же заметим, что несвоевременная явка в суд свидетелей со стороны обвинения, а зачастую и потерпевших (или вообще их неявка в судебное заседание), приобретшая, в настоящее время, как отмечалось выше, хронический характер, может внести существенные коррективы в ранее составленный государственным обвинителем план и последовательность представления им в судебном заседании доказательств обвинения.

Более того, особенности исследования в суде их показаний, данных на предварительном расследовании, переводят эту задачу, как уже упоминалось в предыдущем параграфе нашей работы, из числа чисто технико–организационных в разряд носящих существенный тактический характер.

Как известно, первоначальная редакция ст. 281 УПК установливала, что оглашение показаний потерпевшего и свидетеля, ранее данных при производстве предварительного расследования или судебного разбирательства, возможна в двух случаях: а) при наличии существенных противоречий между ранее данными показаниями и показаниями в суде; б) неявки в судебное заседание свидетеля и потерпевшего. Заметим, что эти ситуации в целом аналогичны тем, при которых допускалось оглашение показаний потерпевшего и свидетеля по ранее действующему уголовно–процессуальному закону. Но если УПК РСФСР (ст.286) вообще не оговаривал, по чьей инициативе или по чьему ходатайству оглашаются в таких случаях показания, то названная статья УПК однозначно определяла: «оглашение показаний потерпевшего и свидетеля… допускаются с согласия сторон».

Логику законодателя, обусловившую изложенную редакцию ст. 281 УПК, как мы ее понимаем, можно сформулировать как презумпцию им недобросовестности следователя: следователь, вновь повторим, как мы понимаем мысль законодателя, apriori склонен искажать при допросах показания потерпевших и свидетелей (очевидно, в «пользу» обвинения).

Не скроем, практика знает достаточно много подобных случаев.

Однако не менее часто потерпевшие и свидетели по различным, достаточно известным и изученным криминалистами, причинам изменяют свои объективные показания, данные на предварительном следствии, в суде в интересах подсудимого для смягчения или исключения его ответственности за совершенное преступление. И потому практика показывает, что чаще всего к отказу от дачи согласия на оглашение показаний этих лиц, как к допустимому тактическому приему, прибегает сторона защиты.

Ситуация возникала совершенно парадоксальная: представим себе следующее (что, увы, встречается в практике уголовной юстиции): потерпевший дал следователю показания об обстоятельствах совершенного на него посягательства и о личности нападавшего, после чего в результате полученных телесных повреждений (или по другим причинам) скончался. Неужели и в такой ситуации оглашение в суде показаний потерпевшего должно было быть поставлено в зависимость от согласия на то и стороны обвинения, и стороны защиты?….

Обсуждая эту проблему, мы выдвигали и такое «экстремальное» предположение (надеясь, что оно останется только гипотетическим): не может ли рассматриваемая новелла УПК привести к тому, что жизнь свидетелей и потерпевших, давших на предварительном следствии основные изобличающие виновных показания, для исключения повторения их в суде, будут ликвидироваться заинтересованными лицами?

Но еще более парадоксальная ситуация складывалась когда отказ от дачи согласия на оглашение показаний потерпевшего или свидетеля исходил от государственного обвинителя. По существу, на наш взгляд, он означает ни что иное, как его недоверие к объективности допроса этих лиц следователем, за деятельностью которого прокуратура осуществляла по данному уголовному делу надзор (свое мнение о функции прокурора на досудебных стадиях процесса мы высказали ранее).

Нам думается, что состоящий в таком отказе тактический прием государственного обвинителя, допустимый с точки зрения его законности, вряд ли мог быть признан допустимым с позиции такого критерия, как этичность его. А о том, что он использовался, свидетельствует практика судебного производства, осуществляемого в режиме первоначальной редакции УПК.

Один из судей, глубоко обеспокоенный этой проблемой, вполне правомерно поставил и такой вопрос: «А как быть, если государственный обвинитель или потерпевший не дал согласия на оглашение показаний свидетеля защиты, рассказавшего на следствии об алиби, не явившегося в суд и при условии, что явку его обеспечить нет возможности. Суд должен при таких обстоятельствах исходить только из доказательств обвинения?.. Практика показывает, что прокуроры часто отказываются дать такое согласие»[75].

Очевидно, что далеко не всегда изложенная редакция комментируемой статьи способствовала цели осуществления правосудия по уголовным делам. Иное дело, что оглашение таких показаний (и с ними связанных фото, аудио – (или) видеозаписи, киносъемки) должно судом осуществляться не по собственной инициативе, а по ходатайству той или иной стороны – обвинения или защиты. Заметим, именно такой подход принят законодателем относительно возможности оглашения в суде показаний подсудимого, данных при производстве предварительного расследования (ч.1 ст. 276 УПК).

Разумеется, стороны и суд при существенном изменении потерпевшим или свидетелем в судебном заседании показаний, данных на предварительном следствии, должны исследовать обстоятельства дачи последних, дать таковым необходимую оценку и уже на ее основе решить вопрос о допустимости этих доказательств[76].

Признавая показания свидетеля П., данные им на предварительном следствии и оглашенные в судебном заседании, недопустимым доказательством, суд указал, что по объяснениям П., подтвержденных рядом допрошенных в суде лиц, несовершеннолетний П. давал их, будучи фактически задержанным и во время его более чем 2-х суточного содержания в камере для административно задержанных в РОВД.

Практика применения ст. 281 УПК даже Верховным судом РФ была крайне противоречива. По одним конкретным уголовным делам Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ признавала оглашение показаний свидетелей и потерпевших, данных на предварительном расследовании, без согласия на то сторон недопустимым доказательством; по другим – приходила к противоположному выводу. Так, по одному из рассмотренных в кассационном порядке уголовному делу упомянутая Судебная коллегия указала, что «суд первой инстанции, огласив показания потерпевшего и свидетелей по инициативе государственного обвинителя, руководствовался конституционным принципом уголовного судопроизводства – принципом состязательности сторон, создав условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав. Невозможность оглашения при отсутствии согласия сторон показаний потерпевшего и свидетеля, которые могут как уличать, так и оправдывать обвиняемого, не отвечает назначению уголовного судопроизводства. По мнению Судебной коллегии, указание в ст.281 УПК РФ на согласие сторон как на необходимое условие для оглашение показаний потерпевшего и свидетеля, ранее данных при производстве предварительного расследования, по смыслу процессуального закона распространяется лишь на случаи, когда к выводу о необходимости оглашения этих показаний придет суд по собственной инициативе»[77]. Мы привели столь объемную цитату лишь потому, что по нашему глубокому убеждению, в данном случае Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, очевидно, превысила свои полномочия, дав толкование однозначно сформулированной нормы уголовно-процессуального закона – изменение закона.

К нашему удовлетворению, эта существеннейшая для судебного производства по уголовному делу проблема разрешилась именно предложенным нами образом.

В редакции уже приводимого Федерального закона от 4 июля 2003г. № 92-ФЗ ст. 281 УПК позволяет суду оглашать показания потерпевшего и свидетеля по собственной инициативе или по ходатайству стороны в случаях:

смерти потерпевшего или свидетеля;

тяжелой болезни, препятствующей явке в суд;

отказа потерпевшего или свидетеля, являющегося иностранным гражданином, явиться по вызову суда;

стихийного бедствия или иных чрезвычайных обстоятельств, препятствующих явке в суд (ч. 2 ст.281).

Кроме того, по ходатайству стороны (но не по собственной инициативе) суд в настоящее время вправе принять решение об оглашении показаний потерпевшего или свидетеля, ранее данных при производстве предварительного расследования или в суде, при наличии существенных противоречий между ранее данными показаниями и показаниями, данными в суде (ч. 3 ст. 281 УПК).

Таким образом, необходимость согласия сторон на оглашение показаний потерпевшего или свидетеля ограничена сейчас лишь неявкой этих лиц в судебное заседание (за исключением указанных выше случаев). Попутно скажем, что для пресечения таковой неявки, на наш взгляд, следует весьма серьезно ужесточить не только административную, но и уголовную ответственность за неявку свидетелей и потерпевших в суд.

Еще одной, наконец, достаточно существенной особенностью тактики профессиональных представителей состязающихся в суде сторон, в том числе, разумеется, и тактики государственного обвинителя является то, что каждая из них, являясь самостоятельной, в то же время в значительно большей степени, чем тактика следственная, подконтрольна представителям тактики другой стороны. Это, в частности, выражается в возможности для них делать заявления перед судом по поводу неправомерных, недопустимых, и в целом сомнительных, тактических действий другой стороны (например, ходатайствовать о снятии вопроса допрашиваемому, имеющего наводящий характер; высказывать свое мнение о необходимости удовлетворения ходатайства о вызове дополнительных свидетелей; назначении той или иной экспертизы; корректности постановки перед экспертизой определенных предлагаемых противоположной стороной вопросов, и т.п.

Возможны и заявления отвода суду, если последним допускаются нарушения своей компетенции, предусмотренной ст. 15 УПК, ставящие под сомнения его объективность по рассматриваемому уголовному делу (иными словами, когда суд сам придерживается определенной тактики, т.е. выступает по существу на стороне обвинения или на стороне защиты).

Отметим также, что и стороной защиты может быть заявлен отвод государственному обвинителю, как нам представляется, и в связи с неоднократным использованием им недопустимых тактических приемов; позиция же в судебном процессе защитника обвиняемого основанием для его отвода не является. При этом суд тут же обязан разрешать данные ходатайства и заявления, касающиеся тактики той стороны, относительно которой они делались.

§ 7. Тактика государственного обвинителя при производстве отдельных судебных
действий следственного характера

Рассмотрение вопроса о тактике государственного обвинителя на стадии судебного следствия, логично, на наш взгляд, начать с напоминания, что и как ранее УПК РСФСР (ст. 70), так ныне и УПК РФ допускает возможность производства в суде любых следственных действий, им предусматриваемых (ст. 74); далее таковые условно будем именовать судебными действиями следственного характера). Это законодательное указание предопределило активную научную дискуссию о реальной возможности и процессуальном режиме производства в условиях судебного рассмотрения уголовных дел таких следственных действий, как, например, обыск и выемка, предъявления для опознания человека и ряда других.

Свое мнение по данному вопросу мы выскажем в заключительной части данного параграфа нашего исследования; сейчас же отметим, что УПК РСФСР, постулируя выше указанное положение, более детально регламентировал производство в суде следующих действий следственного характера:

1. Допрос подсудимого (ст. 280, 281);

2. Допрос свидетелей и потерпевшего (ст.283 – 287);

3. Производство экспертиза и допрос эксперта (ст. 288 – 289);

4. Осмотр вещественных доказательств (ст.291);

5. Оглашение документов (ст.292);

6. Осмотр местности и помещения (ст.293)[78].

УПК РФ не только внес в этот перечень судебных действий следственного характера существенные уточнения[79], имеющие тактический характер (они будут рассматриваться далее), но и дополнил его установлением процессуального порядка производства и таких, как:

7. Следственный эксперимент (ст. 288)

8. Предъявление для опознания (ст.289) и

9. Освидетельствование (ст.290).

Очевидно, что из всех этих действий, в системе своей составляющих содержание судебного следствия, наиболее распространено производство допросов указанных выше лиц; он – «наиболее универсальное средство получения и проверки доказательств в судебном заседании»[80], и, в первую очередь, конечно же, допрос подсудимого.

Однако прежде чем перейти к исследованию тактических проблем допроса государственным обвинителем подсудимого и других допрашиваемых им в суде лиц, думается, следует хотя бы вкратце напомнить наиболее существенные особенности, структурирующие тактику судебного допроса в целом.

К ним, вслед за С. К. Питерцевым, А. А. Степановым и рядом других авторов[81], мы бы отнесли такие, как: публичность обстановки допроса; его кратковременность; отдаленность во времени от события, о котором даются показания; практическое отсутствие возможности использовать эффект внезапности; незнакомство допрашивающего с допрашиваемым; проверочно–удостоверительный характер судебного допроса.

На последней особенности следует остановиться чуть подробнее. Действительно, судебный допрос, в отличии допроса на предварительном следствии, носит не столько поисковый, сколько именно исследовательский, проверочный характер. Проверяются показания допрашиваемого, данные им на следствии. И в то же время допрашивающий в суде, в частности, государственный обвинитель, должен быть готов к изменению этих показаний. Если сказать здесь об этом совсем кратко (более подробно эти проблемы будут рассматриваться ниже), то при судебном допросе следует предвосхищать возможность изменения допрашиваемым данных им на предварительном следствии показаний: правды на ложь; лжи на правду; одной лжи на другую.

Уголовно-процессуальный закон устанавливает правила производства допроса подсудимого, во многом, определяющих тактику производства этого следственного действия государственным обвинителем:

а) допрос подсудимого может быть произведен лишь при его согласии дать показания;

б) подсудимый с разрешения председательствующего вправе давать показания в любой момент судебного следствия;

в) при согласии дать показания первыми его допрашивают защитник и участники судебного разбирательства со стороны защиты, затем государственный обвинитель и участники судебного разбирательства со стороны обвинения;

г) подсудимый вправе пользоваться письменными заметками, которые предъявляются суду по его требованию;

д) по ходатайству сторон или по инициативе суда допускается допрос подсудимого в отсутствии другого подсудимого;

е) оглашение показаний подсудимого, данных при производстве предварительного расследования, могут иметь место по ходатайству сторон при наличии существенных противоречий между его показаниями, данными в ходе предварительного расследования и в суде, а также отказа от дачи показаний, если соблюдены требования п. 3 ч. 4 статьи 47 УПК, и в других случаях, предусмотренных ст. 276 УПК (в ред. Федерального закона от 4 июля 2003г.)

Отдавая себе отчет, что «закон есть закон» и потому подлежит неукоснительному выполнению, все же хотелось бы высказать свое мнение относительно некоторых из приведенных выше процессуально-тактических положений, касающихся допроса подсудимого, вызывающих у нас определенные сомнения в своей обоснованности и корректности.

Трудно согласиться с законодателем, который установил правило, что всех случаях, когда подсудимый согласен дать показания, первым его допрашивают защитник и участники и участники судебного разбирательства со стороны защиты. Ведь, по большому счету, именно сторона обвинения представила его в данном качестве перед судом, «привела его в суд»; почему же в таком случае, не государственный обвинитель, обвиняющий подсудимого, а защитник первым доложен осуществлять его допрос? Более того, почему подсудимого первым должен допрашивать его защитник, даже в тех ситуациях, когда государственный обвинитель предполагает использовать его показания, данные на предварительном следствии, в качестве доказательства, подтверждающего обвинение? Нет ли здесь противоречия между ч. 1 ст. 275 и ч. 2 ст. 274 УПК, установившей, что именно сторона обвинения первой представляет суду доказательства, обосновывающие ее процессуальную позицию?

Далее. Представление законом права подсудимому пользоваться письменными заметками, как нам представляется, вполне обоснованно. Действительно, без них во многих случаях, особенно по многоэпизодным преступлениям экономического характера, осуществление своей защиты, в том числе и посредством дачи показаний по существу предъявленного ему обвинения, для подсудимого весьма затруднительно. Однако, цель, с которой он обязан предъявлять эти заметки суду по его требованию, нам не совсем ясна (если при этом преследуется цель более точного составления протокола судебного заседания, то этим, думается, нарушается требование непосредственности исследования судом доказательств и точного отражения этого в данном процессуальном документе).

Нам представляется, что разрешить отдельные из указанных коллизий можно путем внесения определенных изменений в соответствующие статьи УПК[82], или их официальным толкованием Пленумом Верховного Суда РФ.

С учетом приведенных выше процессуально–тактических условий допроса подсудимого, полагаем, что, формулируя свои предложения суду о порядке представления доказательств обвинения, государственный обвинитель должен решить для себя, а затем в процессе самого судебного следствия и практически реализовать, такие задачи повышенной тактической значимости:

1. Определить место допроса подсудимого в системе предоставления им доказательств, т.е. иными словами, определить, в какой момент судебного следствия допросить подсудимого (естественно, если он согласен дать показания).

Заметим, что по этой проблеме, как уже отмечалось в предыдущем параграфе, в литературе даются различные рекомендации. В частности, рядом криминалистов предлагается тактический прием, состоящий в том, что, если подсудимый виновным себя не признает, допрос его следует проводить после исследования уличающих его доказательств, что, по мнению ряда авторов, может оказать на подсудимого позитивное психологическое воздействие, которое скажется на его показаниях[83].

Нам эта тактическая рекомендация для большинства судебных ситуаций представляется далеко не бесспорной. Мы в этом отношении согласны с позицией В.М. Бозрова, имеющего многолетний опыт судейской работы, о том, что: «Исходя из процессуального и гносеологического моментов … начинать целесообразно с допроса подсудимого (выделено нами – авт.).

Во-первых, это поможет выяснить, как подсудимый относится к предъявленному обвинению и что конкретно ему противопоставляет…;

Во-вторых, показания подсудимого независимо от того, признает он свою вину или нет, всегда являются прямыми доказательствами, которые несут большой объем информации…»[84].

К этим аргументам мы бы добавили и еще два, один — «чисто» тактический, второй — праксеологический: а) исследование доказательств обвинения до допроса подсудимого позволит последнему затем дать показания в свою защиту, в наибольшей степени учитывающие и объясняющие в своих интересах различные аспекты исследованных доказательств[85]; б) это же с учетом показаний подсудимого зачастую потребует производства повторных и (или) дополнительных допросов уже ранее допрошенных потерпевших и свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты и ряда иных действий уже осуществленных в суде, но без учета при этом показаний подсудимого (например, назначение экспертизы или допроса эксперта).

В этой связи скажем, что при разработке УПК законодателю целесообразно было бы учесть предложение В. И. Савицкого, сформулированное более 30 лет назад: «следует признать наиболее правильным установление в законе общего правила, согласно которому судебное следствие всегда должно начинаться с допроса подсудимого»[86]. Сейчас же, повторим, эта рекомендация имеет для государственного обвинителя рациональное для большинства ситуаций тактическое значение.