Несомненное существенное тактическое значение имеет устанавливаемая государственным обвинителем последовательность допроса подсудимых в структуре системы представления им суду доказательств обвинения. Однако, на наш взгляд, эта проблема все же в большей степени относится не к тактике, а к такому разделу криминалистики, как криминалистическая методика, а именно, к частной методике судебного следствия по групповым делам. Поэтому здесь мы ограничимся изложением по ней нескольких сформулированных в литературе и не вызывающих у нас каких–либо принципиальных возражений рекомендаций.
Первыми целесообразно допрашивать тех подсудимых, которые признают себя виновными и дают развернутые показания;
Обычно следует начинать не с главных, а второстепенных участников преступления, от которых более вероятно ожидать правдивых и полных показаний;
Государственному обвинителю иногда целесообразно предложить допрос того или иного подсудимого в отсутствии других подсудимых, если есть основания опасаться, что на него будет оказываться давление (особенно следование этой рекомендации целесообразно по делам, по которым наряду с взрослыми подсудимыми есть и несовершеннолетние)[87].
С учетом отмеченного выше предписания закона о том, что подсудимого, изъявившего желание дать показания, первым допрашивает защитник и другие участники судебного разбирательства со стороны защиты, допрос подсудимого государственным обвинителем всегда носит характер допроса перекрестного.
Суть этого, наиболее распространенного и эффективного приема из арсенала тактики судебного допроса, состоит в получении от допрашиваемого (в данном случае от подсудимого) объяснений по определенным, чаще всего одним и тем же обстоятельствам дела, но выясняемым при этом с позиции интересов стороны, к которой допрашивающий по своему процессуальному статусу принадлежит – с позиций защиты или обвинения. Обратим внимание и на то, что такой же характер для государственного обвинителя носит допрос им свидетелей стороны защиты, первыми которых допрашивают защитник подсудимого и другие представители этой стороны.
Одновременно заметим, что ранее большинство ученых с учетом судопроизводства по УПК РСФСР, считали, что перекрестный допрос возможен лишь на этапе судебного следствия. Так, И. Д. Перлов писал: «перекрестный допрос может производиться лишь в суде, где в одном месте и в одно и то же время собраны все участники процесса, где происходит состязание сторон, где допрос может переходить от одной стороны к другой стороне, где исследуемый факт или обстоятельство могут одновременно освещены со всех сторон»[88].
Однако, на наш взгляд, в настоящее время в условиях практически непременного участия и широких полномочий защитника при допросе подозреваемых и обвиняемых на предварительном следствии, и здесь допросы в определенной мере также приобретают характер перекрестных. Это позволяет (и обязывает) использовать при разработке тактики допроса подозреваемых и обвиняемых на предварительном следствии соответствующие рекомендации по тактике перекрестного допроса в суде.
3. Использование государственным обвинителем доказательств при допросе подсудимого. Сразу скажем, что в данном месте нашего исследования под использованием государственным обвинителем доказательств при допросе подсудимого мы имеем в виду оперирование им вещественными и письменными доказательствами (документами, иными документами), а также заключениями экспертиз, находящимися в уголовном деле, и подтверждающими поддерживаемое обвинение против данного лица.
Использование этих доказательств при допросе, как известно, является одним из наиболее эффективных и не вызывающих сомнений в своей допустимостиприемов из арсенала тактики уголовного преследования. В тоже время, государственный обвинитель, применяя этот прием при допросе подсудимого в суде, должен учитывать следующие взаимосвязанные особенности его использования: как правило, он применялся следователем при допросе этого же лица в качестве подозреваемого или обвиняемого; если даже эти доказательства при допросе следователем не предъявлялись данному лицу, оно может быть осведомлено о них в результате своего ознакомления с материалами дела. Потому предъявление доказательств в суде при допросе подсудимого не обладает таким эффектом внезапности, как-то случается на стадии предварительного расследования. Но, тем не менее, судебная практика убедительно свидетельствует о достаточной рациональности использования этого тактического приема при допросе подсудимого стороной обвинения. В этой связи сформулируем несколько тактических рекомендаций его реализации государственным обвинителем.
А. Использование государственным обвинителем доказательств при допросе подсудимого является составной неразрывной частью тактики производства им этого следственного действия. Наиболее эффективным, думается, это прием будет тогда, когда предъявление доказательств непосредственно «вплетается в канву» допроса подсудимого.
Заметим, что, хотя уголовно-процессуальный закон и устанавливает правила осмотра в любой момент судебного следствия лишь вещественных доказательств (ст.284 УПК), мы полагаем, что это положение вполне допустимо и для необходимости предусмотренной ст. 285 УПК возможности оглашения в суде протоколов следственных действий (за исключением протоколов допросов свидетелей и потерпевших), заключения экспертизы, а также иных документов. Как верно отмечается в литературе, «указанный порядок позволяет детализировать сам допрос, делает его более предметным, надежно гарантирует правильность восприятия и показаний допрашиваемого, и содержания документа»[89].
Б. Цели использования государственным обвинителем доказательств при допросе подсудимого различны. В частности, это тактический прием может быть направлен:
— на подтверждение объективности показаний подсудимого, признающегося в совершении вмененного ему преступления. Скажем, подсудимый дал подробные показания о нанесенных им потерпевшему телесных повреждениях. Нам представляется уместным, чтобы тут же государственный обвинитель с разрешения, разумеется, суда огласил заключение судебно-медицинской экспертизы об установленных ею характере и локализации повреждений, имевшихся на теле потерпевшего, обратив после чего внимание суда, что они полностью подтверждают показания подсудимого о данном исследуемом обстоятельстве;
— для восполнения существенных для дела пробелов в показаниях подсудимого, которые могут носить как умышленный, так и не умышленный характер. В. М. Бозров, говоря об этой цели использования доказательств при допросе подсудимого, приводит следующий пример из практики военного суда: при допросе на предварительном следствии обвиняемый Дедов показал, что точно не помнит, сообщал ли он кому–либо из родственников об имевшихся у него конфликтах с сослуживцами. Для выяснения этого вопроса в суде было оглашено письмо, в котором Дедов писал матери о фактах притеснения его сослуживцами[90];
— для опровержения показаний подсудимого о существенных обстоятельствах поддерживаемого в отношении его государственного обвинения. Очевидно, что эта цель является основной и наиболее сложной для использования государственным обвинителем доказательств при допросе подсудимого. А потому следующая рекомендация касается именно этой ситуации.
В. В следственной тактике рекомендуется [91]: государственный обвинитель до предъявления подсудимому определенного доказательства, должен допросить его по этим доказательствам, при этом не акцентировать особое внимание на обстоятельствах, связанных с ними.
Отрицая свою причастность к убийству Н., подсудимый А. Утверждал, что, проходя по улице, он увидел, как от потерпевшего отбежал незнакомый ему человек, после чего потерпевший на его глазах упал на землю замертво (эту же позицию А. занимал и на предварительном следствии).
Прокурор стал «увлеченно» уточнять у подсудимого, когда и зачем он оказался в тот момент на улице. На эти вопросы А. Ответил, что вышел «подышать озоном» после прошедшего ливня. Затем на вопросы прокурора подсудимый объяснил, когда начался и закончился ливень.
После этого государственный обвинитель с разрешения суда огласил протокол осмотра места происшествия, в котором было зафиксировано, что, так называемое, ложе трупа сухое, продемонстрировал и суду и подсудимому фототаблицу к протоколу осмотра, наглядно отражающую этот факт. Разъяснив подсудимому, что данное обстоятельство достоверно свидетельствует о том, что убийство Н. Было совершенно до начала дождя, прокурор предложил ему объяснить, как такое могло быть, если согласно его показаниям потерпевший на его глазах подал на мокрую после дождя землю.
После небольшого перерыва в судебном заседании, объявленного по ходатайству защитника, подсудимый А. Признал себя виновным в совершении инкриминируемого ему убийства Н.
Очевидно, что при допросе подсудимого, как, впрочем, и других допрашиваемых в суде лиц (потерпевших, свидетелей), государственный обвинитель должен широко использовать такие тактические приемы, как выявление противоречий в показаниях этих лиц, данных на допросах в процессе предварительного и судебного следствия (естественно, с учетом отмеченных выше условий их оглашения); постановка контрольных, уточняющих и косвенных вопросов. Такие тактические приемы хорошо известны и рекомендации по их применению в различных ситуациях подробно разработаны в следственной тактике, а потому в детальном комментировании не нуждаются.
Более специфичен для государственного обвинителя в суде такой тактический допрос, который именуется шахматным [92].
Суть его в поочередном и безотлагательном получении показаний от разных допрашиваемых в суде лиц (подсудимого, потерпевшего, свидетелей) по одним и тем же выясняемым обстоятельствам для выявления и попытки устранения существенных противоречий в этих показаниях.
Нам представляется, что шахматный допрос является некой разновидностью очной ставки, тактические особенности производства которой так же (как и всех других следственных действий) давно изучаются следственной тактикой[93], и всецело могут быть использованы государственным обвинителем в суде. Наиболее существенные различия между ними состоят, по мнению ряда ученых, в том, что: а) на очной ставке выясняются существенные противоречия в показаниях двух ранее допрошенных лиц; при шахматном же допросе круг одновременно допрашиваемых по одним и тем же обстоятельствам лиц не ограничен двумя, их может быть значительно больше, скажем, несколько подсудимых, несколько свидетелей и потерпевших: б) лица, допрашиваемые на очной ставке, после дачи ими показаний с разрешения следователя могут задавать вопросы друг другу; в суде свидетели лишены права задавать вопросы другим лицам[94]. Подчеркивая эти особенности, отдельные авторы предлагали опосредовать в уголовно-процессуальном законе возможность производства в суде в качестве самостоятельного судебного действия следственного характера очной ставки[95].
Мы такой необходимости не видим. На наш взгляд, шахматный допрос в достаточной мере выполняет функции очной ставки в суде, хотя названные различия между ними действительно имеют место. Однако они в значительной содержательной степени нивелируются тем, что: а) ныне действующий УПК не содержит указания на количество лиц, между которыми одновременно возможно производство очной ставки (ст.192 УПК); б) в ходе шахматного допроса в суде необходимые вопросы свидетелям могут задавать все участники судебного следствия как со стороны обвинения, так и со стороны защиты для выяснения интересующих их обстоятельств.
Что касается тактики допроса государственным обвинителем в суде свидетелей, потерпевших и иных лиц, то в этом отношении хотелось бы сформулировать лишь одно принципиальное положение.
По большому счету, тактика допроса зависит не столько от процессуального положения допрашиваемого, сколько от его отношения к имеющейся у него и искомой допрашиваемой информации: обладает ли он таковой, воспринял ли или воспроизводит ее с непреднамеренными искажениями, умышленно скрывает и (или) искажает ее. Именно это обстоятельство структурирует возникновение соответствующей криминалистической ситуации (следственной или судебной) допроса и тактические рисунки ее разрешения[96].
Опосредованное подтверждение обоснованности этого тезиса можно найти во многих работах по тактики судебного допроса. Так, в методическом пособии по поддержанию государственного обвинения по делам о тяжких преступлениях, разработанном практическими и научными структурами Генеральной прокуратуры РФ, отмечается: «Для изобличения лжесвидетеля рекомендуется использовать те же приемы, что и при допросе подсудимого, не признающего себя виновным… Тактика допроса потерпевшего в целом сходна с допросом свидетеля»[97].
В то же время, нам думается, что с учетом отмеченной выше специфики судебного разбирательства (его публичности, в т. ч. присутствие в зале суда лиц, заинтересованных в определенных показаниях свидетелей, и т. д.) к судебному допросу свидетелей, даже в большей степени, чем к их допросу в ходе расследования преступлений, всецело относится предупреждение одного из основоположников криминалистики Ганса Гросса о том, что «при допросе свидетелей нам грозят две опасности: свидетели часто не хотят говорить правду, а еще чаще они не могут этого сделать: вторая опасность несравненно значительнее первой»[98].
Говоря о тактике допросов, проводимых в судебном заседании государственным обвинителем, следует обратить внимание на две законодательные рекомендации, в ряде случаев ее определяющих. Это, в первую очередь, возможность по ходатайству сторон, а также по инициативе суда на основании определения или постановления суда допроса несовершеннолетних потерпевших и свидетелей в отсутствие подсудимого (ст. 280 УПК).
И вторая рекомендация, представляющая собой новеллу УПК: «При необходимости обеспечения безопасности свидетеля, его близких родственников, родственников и близких лиц суд без оглашения подлинных данных о личности свидетеля вправе провести его допрос в условиях, исключающих визуальное наблюдение свидетеля другими участниками судебного разбирательства, о чем суд выносит определение или постановление» (ч.5. ст. 278 УПК). Очевидно, что такая необходимость чаще всего возникает относительно свидетелей стороны обвинения, и потому инициатива о названных условиях допроса таких свидетелей должна исходить именно от государственного обвинителя.
Отметим, что, к сожалению, в настоящее время помещения, в которых располагаются большинство судов, не приспособлены для производства такого, и аналогичных по условиям осуществления (в частности, предъявления личности для опознания), судебных действий. Кроме того, относительно этого, так называемого, дистанционного, вида судебного допроса возникает ряд и других проблем как процессуального, так и технического характера, подробное рассмотрение которых заслуживает самостоятельных исследований[99].
С проблемой обеспечения безопасности свидетелей и потерпевших в суде, угрозы которой во многом предопределяются активным воздействием на этих лиц с целью изменения ими ранее данных показаний, изобличающих подсудимого (увы, эта тенденция в последнее время приобретает все более устойчивый характер), связан еще один вопрос, который мы считаем уместным здесь кратко осветить.
Речь идет об оперативном сопровождении в этой связи деятельности государственного обвинителя при рассмотрении уголовных дел в суде, в частности, об осуществлении контроля и записи телефонных и иных переговоров лиц, в отношении которых имеются достаточные фактические данные о том, что они оказывают (или смогут оказать) противоправное воздействие на потерпевших и свидетелей со стороны обвинения.
Часть 5 ст. 186 УПК ограничивает возможность производства контроля и записи телефонных и иных переговоров сроком 6 месяцев. Если необходимость в этом отпадает, то не позже окончания предварительного следствия. Полагаем, что целесообразно осуществлять контроль и запись переговоров и после окончания расследования уголовного дела в тех, повторим, случаях, когда есть реальная угроза преступного воздействия на носителей доказательственной информации (потерпевших, свидетелей, подсудимых) с целью изменения ими в судебном заседании ранее данных показаний по данному делу.
Думается, что фонограммы и другие материальные источники, свидетельствующие о фактах такого воздействия на указанных выше лиц, полученные в результате контроля и записи переговоров после завершения расследования уголовного дела, должны предоставляться на рассмотрение суда прокурором, поддерживающим в нем государственное обвинение. Само же это оперативное мероприятие должно осуществляться, естественно, по санкции суда, по инициативе органа дознания, располагающего достаточными фактическими данными о реальной угрозе такого воздействия. Совершенно очевидно, что данное оперативное мероприятие должно быть ограничено рамками судебного рассмотрения дела по существу, и прекращаться незамедлительно после провозглашения по нему приговора.
С учетом этого мы предлагаем дополнить УПК нормой следующего содержания:
"Осуществление органами дознания контроля и записи телефонных и иных переговоров при судебном рассмотрении уголовного дела допускается на основании постановления начальника органа дознания с согласия надзирающего прокурора и по судебной на то санкции с целью предотвращения и пресечения преступного воздействия на отдельных лиц, совершаемого с целью изменения этими лицами своих показаний в суде. В таких случаях контроль и запись переговоров подлежит прекращению в день постановления по данному делу приговора суда.
Орган дознания, осуществляющий контроль и запись переговоров, обязан по письменному требованию прокурора, поддерживающего по данному уголовному делу государственное обвинение в суде, незамедлительно представлять им фонограмму записанных переговоров для ее осмотра, прослушивания и приобщения при необходимости к уголовному делу в качестве вещественного доказательства" [100].
Рассмотрение вопроса о тактике государственного обвинителя при производстве в суде судебной экспертизы и допроса эксперта начать следует, думается, с анализа имеющих тактическое значение позитивных и негативных, на наш взгляд, изменений процессуальной регламентации производства этих судебных действий следственного характера, внесенных УПК относительно УПК РСФСР.
В первую очередь заметим, что УПК РСФСР предусматривал право эксперта участвовать в исследовании обстоятельств дела, относящихся к предмету экспертизы. С этой целью он мог задавать вопросы подсудимому, потерпевшему и свидетелям об обстоятельствах, имеющим значение для дачи заключения (ч.1 ст. 288 УПК РСФСР). Ст. 283 УПК такую возможность для эксперта не регламентирует, что, на наш взгляд, является пробелом действующего уголовно-процессуального законодательства, который в ряде случаев может затруднить производство экспертизы в суде.
По УПК РСФСР по выяснению всех обстоятельств, имеющих значение для дачи экспертом заключения, председательствующий предлагал обвинителю, защитнику, подсудимому и другим указанным в ч.2 ст. 288 лицам, представить в письменном виде вопросы эксперту, по которым должно было быть далее заслушано мнение участников судебного разбирательства и заключение прокурора, после чего суд окончательно формулировал постановление о назначении судебной экспертизы. УПК, сохранив, в целом, данную конструкцию обсуждения постановления о назначении судебной экспертизы, совершенно обоснованно с учетом роли прокурора в современном уголовном процессе исключил из нее указание на дачу им заключения по заслушанным в суде вопросам, предлагаемым сторонами на разрешение назначаемой экспертизы.
Существенной позитивной новеллой УПК является то, что он допускает возможность допроса эксперта, давшего заключение в ходе предварительного расследования, для разъяснения или дополнения данного заключения вне зависимости от производства им экспертизы в суде (ст.282; напомним, что УПК РСФСР предусматривал возможность допроса эксперта лишь после производства им в суде экспертизы).
Более того, из текста ч. 4. ст. 283 УПК следует, что вопрос о необходимости производства повторной или дополнительной экспертизы суд по ходатайству сторон или по собственной инициативе может решить лишь после допроса эксперта, производившего экспертизу в ходе предварительного расследования, в связи с выявлением при этом «противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном разбирательстве путем допроса экспертов» (ч. 4 ст.283 УПК; мы не касаемся здесь некоторой редакционной неточности данного положения: для назначения дополнительной экспертизы, как известно, нет необходимости в выявлении каких–либо противоречий в заключении первичной экспертизы).
Как верно отмечает Ю. Г. Корухов, наиболее типовыми случаями, обусловливающими необходимость допроса эксперта, назначения и производства экспертизы в суде являются:
особая важность заключения экспертизы как доказательства по уголовному делу;
несогласие суда с заключением эксперта или его сообщением о невозможности дачи заключения, а также сомнения в правильности заключения эксперта;
недостаточная ясность или полнота заключения (сообщения) эксперта;
необходимость разрешения посредством производства экспертизы ряда дополнительно возникших вопросов;
наличие разногласий между экспертами, проводившими экспертизы по одним и тем же вопросам на предварительном следствии, или разногласий между членами комиссии экспертов, проводившими комиссионную (в том числе комплексную) экспертизу;
несогласие подсудимого или потерпевшего с выводами экспертизы, проведенной на предварительном следствии, и их мотивированное ходатайство о проведении экспертизы в суде (естественно, и защитника подсудимого и представителя потерпевшего, которые в настоящее время все чаще подкрепляют таких ходатайства соответствующими заключениями привлеченных ими специалистов — авт.)[101].
Заявляя по одному из названных (и, конечно же, любому другому, вытекающему из обстоятельств конкретного рассматриваемого дела) основанию ходатайство о назначении в суде экспертизы, государственный обвинитель должен не только обосновать необходимость ее производства и сформулировать в письменном виде, как то требует закон, свои вопросы эксперту, но и высказать свое мнение о возможности ее проведения непосредственно в зале суда либо о необходимости отложения или приостановления судебного разбирательства для ее производства. Разумеется, при этом он должен учитывать соображения эксперта о длительности времени производства экспертизы, об его потребностях в использовании для производства экспертизы стационарной экспертной техники, и т. п.
Нам представляется, что приостановление рассмотрения уголовного дела для производства экспертизы должно следовать лишь тогда, когда дальнейшее исследование других доказательств, представляемых сторонами обвинения и защиты до получения заключения эксперта нецелесообразно или невозможно в принципе. Думается, что это соображение и должно предопределять решение государственным обвинителем вопроса о моменте заявления ходатайства о назначении в суде экспертизы.
Не менее естественным, и потому не требующим более каких–либо глубоких обоснований, является то, что перед тем, как заявить ходатайство о проведении экспертизы в суде, государственный обвинитель должен для себя решить вопрос о принципиальной возможность ее осуществления, что, в первую очередь, связано с сохранностью вещественных доказательств, их состоянием, полнотой и объективностью отражения обстоятельств, составляющих предмет экспертных исследований или для того необходимых, в материалах уголовного дела.
При этом возникает еще одна, весьма серьезная процессуальная и тактическая проблема. В ряде случаев для производства назначенной судом экспертизы необходимо предоставление эксперту новых объектов (как материальных, так и в виде показаний ранее не допрошенных ни на предварительном следствии, ни в суде лиц).
Есть мнение, что суд может возвратить уголовное дело прокурору, «если для производства экспертизы необходимо отыскать и изъять новые доказательства»[102].С этим предлагаемым решением такой ситуации согласиться нельзя в принципе, ибо: а) уголовно-процессуальный закон содержит исчерпывающий перечень оснований для возвращения судом уголовного дела прокурору, в который подобное основание не входит (ст. 237 УПК); б) отыскание и изъятие новых доказательств в таком случае будет представлять собой ни что иное, как дополнительное расследование для производства направленных на то следственных действий, а институт дополнительного расследования исключен из уголовного процесса. Более того, Федеральный закон от 7 июля 2003г. дополнил ст. 237 УПК новой (4) частью, специально оговаривающей, что «Производство каких–либо следственных или иных процессуальных действий, не предусмотренных настоящей статьей, по уголовному делу, возвращенному прокурору, не допускается».
Единственный путь разрешения данной ситуации мы видим в том, чтобы ходатайствующая о назначении экспертизы в суде сторона (в этой части нашей работы – государственный обвинитель) сама обеспечивала предоставление в суд таких объектов, запрашивая их у организаций или лиц, ими располагающих, представляя суду для допроса новых необходимых для этого свидетелей, производя другие судебные действия следственного характера, обеспечивающие возможность производства экспертизы. Нам представляется также, что и суд, вынося постановление (определение) о назначении экспертизы, может в нем обязать сторону, по ходатайству которой это действие должно быть произведено, обеспечить производство экспертизы необходимыми для того объектами.
Перечень экспертиз, которые возможно назначать и производить в суде, практически не исчерпаем. Однако цель данного исследования другая. Вместе с тем есть одна связанная с этим проблема, по которой в силу ее дискуссионности хотелось бы сформулировать свою позицию.
По мнению большинства исследователей и позиции действующего в настоящее время Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам», юридические познания не относятся к специальным и потому вопросы права в компетенцию экспертизы не входят. Вряд ли с этим можно согласиться в настоящее время. Отдельные отрасли, особенно хозяйственное, налоговое, таможенное право столь сложны и в ряде случаев содержат столь много весьма противоречивых положений и норм, что далеко не всегда юрист с универсальными знаниями, в том числе следователь, прокурор, судья смогут в них глубоко разобраться в них и сделать обоснованные выводы по рассматриваемому делу.
Мы полагаем, что назначение в подобных случаях юридико-правовой экспертизы вполне допустимо. На наш взгляд, совершенно права Е. Р. Россинская, которая считает, что «назрела необходимость узаконить производство правовых (или юридических) экспертиз в тех случаях, когда для установления истины по уголовному или гражданскому делу, делу об административном правонарушении необходимы исследования с применением специальных юридических познаний, которыми не обладает следователь, суд или лицо, рассматривающее административное правонарушение»[103].
Напомним, что в принципе юридическая экспертиза уже «узаконена» в приказе Министерства юстиции РФ от 8 августа 1995 г. «О порядке проведения в Министерстве юстиции Российской Федерации юридической экспертизы (выделено нами — авт.) правовых актов субъектов Российской Федерации». Практически постоянно прибегает к юридическим познаниям экспертов Конституционный Суд РФ. Более того, ст.1191 ГК РФ прямо устанавливает право суда на привлечение экспертов для установления содержания иностранного права. И, кстати сказать, по сути нечто «правовое» содержится в издавна традиционном вопросе, правомерность постановки которого перед автотехнической экспертизой ни у кого сомнений не вызывает: «Как должен был действовать водитель в данной дорожной обстановке согласно требованиям Правил дорожного движения»[104].
Заметим, что в некоторой степени острота рассматриваемой проблемы снята введением в УПК, как уже отмечалось, выше названным Федеральным законом от 4 июля 2003г. № 92-ФЗ таких источников доказательств, как заключение и показания специалиста. На этой правовой основе, думается, можно получить в суде, имеющие статус судебного доказательства заключение и специалиста в области той или иной специфической для уголовного судопроизводства отрасли права. Но это лишь касается лишь получения справочных о том сведений, не требующих исследований имеющихся в данной отрасли права (и с нею смежных) законодательных коллизий. Проведение же таких исследований, по нашему мнению, невозможно вне рамок соответствующей экспертизы.
Нам представляется, что тактика государственного обвинителя при производстве в суде таких действий следственного характера, как осмотр вещественных доказательств, следственный эксперимент, предъявление для опознания предметов, освидетельствования в целом не имеет существенных отличий от тактики осуществления этих действий на этапе предварительного расследования преступлений, весьма подробно и в различных аспектах исследованных в криминалистике. Это позволяет нам ограничиться замечанием, что очень представительная продолжаемая библиография по тактике отдельных следственных действий публикуется В. В. Агафоновым и А. Г. Филипповым в журнале «Вестник криминалистики»[105].
Более специфичным в тактическом отношении является судебный осмотр местности и помещения.
Особенности тактики судебного осмотра местности и помещений предопределяются главным образом соответствующей стадией уголовного процесса, субъектом, производящим осмотр, а также целями и задачами, на достижение которых направлено это судебное действие.
