Первые впечатления марш-броска 2 страница

Кто-то из солдат заржал, но одернут не был. Мазур сердито сопел в жарком капюшоне – пожалуй, когда все кончится, пару матерков капитан от него все же огребет... Чтобы не путал служебное рвение с дурацким усердием.

Над головой возник, крепчая, свистящий вой вперемешку с металлическим клекотом. Мазур точно уловил миг, когда машина оторвалась от земли. Шума и грохота было гораздо меньше, чем на вертолетах, с которых он учился прыгать два десятка лет назад – все же далеко вперед шагнула техника... Нет, интересно, что за точка? И откуда такое усердие не по разуму? Впрочем, мы в юные годы были не лучше, и пойманные нами «шпионы» на годы прописывались во флотском фольклоре, вспомнить хотя бы Кирюшу Шмырева и его незабвенную оплошку...

Судя по шуму мотора, вертолет шел по прямой в горизонтальном полете. Определить направление не было никакой возможности – клятый капюшон напялили на совесть. Нет, рано лить слезки по упадку боевой подготовки: если отвлечься от личных хлопот, придется признать, что ребятки работают четко...

Рядом дернулась, сердито вскрикнула Ольга.

– Что? – напрягая голос, спросил Мазур.

– Лапает кто-то, вот что! Внаглую в штаны лезет!

Судя по тону, она не шутила.

– Эй, орлы! – воззвал Мазур в окружающий мрак.

И получил кулаком под горло так, что дыхание на миг вовсе пресеклось. Тут же рядом прозвучал чей-то до чрезвычайности наглый голос:

– Сиди смирно, блядь такая, а то сейчас за косу в дверь вывешу...

– Капитан! – рявкнул Мазур, отдышавшись.

– Да ладно, ребята, – послышался рядом голос капитана. – Делать нечего?

Рядом, задевая Мазура всем телом, билась Ольга. Судя по звукам, ей зажали рот.

– Толя! – послышался тот же наглый голос. – Может, расстелим крошку, пока тащимся?

– Капитан, мать твою! – сказал Мазур, задыхаясь от гнева. – Я тебе сейчас устрою бой на ограниченном пространстве! У меня еще ноги есть...

– Ну, кончили, – распорядился капитан погромче. – Что вы, как дети малые...

Мазур приготовился влепить ногой на звук первому же неосмотрительно подставившемуся – но возня рядом прекратилась. Ольга придушенно выругалась словами, каких юной даме с престижным питерским образование вроде бы не полагалось и знать. Звенящим, обиженным тоном протянула:

– Солдафоны хреновы...

И Мазуру впервые пришло в голову, что в происходящем есть нехорошая странность.

 

Глава вторая

Вперед, в прошлое

 

Мазур без малого четверть века, как расстался с последними крохами романтического взгляда на скопище вооруженных людей, именуемое вооруженными силами. Армию он видел не просто изнутри, а глазами засекреченного офицера подводного спецназа, имевшего доступ к кое-каким насквозь неприглядным сводкам. Он прекрасно знал, что подозрительные штатские субъекты, сцапанные охраной секретного объекта, сплошь и рядом рассчитывать не могут не то что на кофе с пирожными, но и на минимум вежливого обращения. По крайней мере, пока не будет внесена ясность.

И все равно, происходящее смахивало не на хамский произвол недалеких службистов, а именно на нехорошую странность. По любым критериям. Ольга прижалась к нему всем телом, и сквозь неумолчный свистящий клекот над головой, сквозь плотный жаркий капюшон он все же слышал лениво-циничную болтовню бравых ребятушек, в голос комментировавших Ольгины стати и то и дело подначивавших командира на предмет позволения испробовать пленницу. Кавказскую пленницу, как они выразились, чуть не задохнувшись со смеху. Командир их вяло одергивал – вот именно, что вяло.

Можно сделать все и всяческие поправки. На то, что служба в этой глуши, на охране суперсекретного объекта развращает и дает возможность всплыть на поверхность самому дешевому, что таилось в душе. На то, что вояки пошатались по «горячим точкам», где давно распрощались и с видимостью гуманизма. На то, что начальник из капитана хреновый, и расшалившиеся орлы его не видят в упор. На то, наконец, что свистопляска последних десяти лет сама по себе покалечила военные души до полного уродства.

И все равно, кусочки мозаики никак не желали складываться. Сплошные противоречия и логические нестыковки. Именно потому, что Мазур всю сознательную жизнь провел при погонах и в рядах.

Во-первых, они с Ольгой не вторгались в пределы какого бы то ни было запретного объекта, даже не видели издали ничего, напоминающего забор с развешанными повсюду грозными предупреждениями. Вертолет чешет над тайгой уже добрых четверть часа без намека на снижение – что же это за объект такой, к которому нельзя приближаться даже на д е с я т к и километров?

Во-вторых, в капитане словно бы уживались два совершенно разных человека. На берегу он производил впечатление твердого служаки, способного заставить себя уважать любого дерганого разгильдяя. Здесь же, в вертолете, он с маху обернулся этаким благодушным и терпимым к о р е ш е м, не отдававшим приказы, а чуть ли не упрашивавшим. Это не менее странно.

И наконец – до Мазура только сейчас дошло со всей пронзительной ясностью – никто даже не попытался осмотреть поближе их вещи. Коли уж сонар вызвал подозрение, логично было предположить, что его прихватят с собой, чтобы продемонстрировать изнывающему в тайге от безделья особисту. Но плот преспокойно бросили, не обыскав толком.

Ну, и все происходившее в вертолете – на десерт. Не будем лукавить и представлять армию лучше, чем она есть. Двое подозрительных типов вполне могли испытать на своей шкуре и хамское обращение вплоть до затрещин для мужика и лапанья для женщины. Где-нибудь на окраине государства, где братья-славяне осатанели и остервенели, усмиряя буйное ч у ж о е население. Но не здесь, в мирной Сибири, где нет и намека на чрезвычайное положение, а народ и армия по старинке едины. Здесь такое обращение с проплывающими туристами поневоле выглядит нехорошей странностью. Положим – если снова вернуться к о к р е с т н о с т я м объекта – и мирные туристы, угоразди их напороться на пьяный или обкуренный караул, рискуют набрать полное лукошко неприятностей. Но эта троица не выглядела ни пьяной, ни обкуренной. Она словно бы о х о т и л а с ь, такое впечатление. Группа захвата. Не особенно утруждавшая себя мотивировками и соблюдением этикета.

Вообще-то, всякое бывало. От часового, спьяну резанувшего очередью проходившего совершенно в стороне от «грибка» пастуха, до угодившего в приказ по военному округу майора, спьяну вздумавшего потренировать своих орлов на реальном объекте и бросившего взвод парашютистов захватить правление колхоза (куда некстати прибыл инкассатор с милицейской охраной, началась пальба и получились два трупа). Когда Мазур был еще курсантом, рядом с их частью располагалась тренировочная школа КГБ – и наглые чекисты взяли моду подползать ночью к часовым и снимать их по всем правилам. Бросили они эту забаву лишь после того, как часовой-первогодок вопреки уставу повесил на плечо автомат с примкнутым штыком – и очередной феликсовец в прыжке напоролся грудью на острие, да так удачно, что тут же отдал богу душу...

Словом, в армии возможно всякое. И тем не менее в душе у Мазура начало зарождаться глухое беспокойство. Он не смог бы сформулировать свои тревоги – не нравилось происходящее, и все тут...

Хорошо еще к Ольге больше не лезли с руками. А там им и надоело нести жеребятину, притихли. Вертолет все так же несся по прямой... а может, и не несся? Может, он висел над берегом? И решивший вдосыт покуражиться капитан собрался после «полета в неизвестность» высадить их в том же месте, где сцапал? Скука толкает на самые идиотские шутки, Мазур сам бы мог припомнить парочку схожих...

Нет, что-то затянулась шутка. Он прекрасно умел определять время и мог с уверенностью сказать, что прошло не менее получаса. Столь затянутый розыгрыш – уже не розыгрыш. Правда, в царствование Анны Иоанновны какого-то проштрафившегося вельможу упрятали в кибитку без окон и две недели возили вокруг его собственного дома, уверяя, что мчат в Сибирь, – но в конце двадцатого века столь затянутые розыгрыши вышли из моды...

Он ощупью нашел руку Ольги и ободряюще пожал тонкие пальцы. Насколько мог судить, пальцы не дрожали уже хорошо. Мозг работал на полных оборотах, перебирая варианты и версии. И в какой-то миг Мазуру пришла в голову оскорбительная для него, но вполне вероятная гипотеза...

П р о в е р к а.

Очередная проверка. Есть категории вояк, которые избавляются от проверок только вместе с погонами – и Мазур, на свое везение, к ним как раз и принадлежал...

Операция «Меч-рыба», которой предстоит невидимо и неслышно для всего мира грянуть через полтора месяца, взята на контроль в самых высоких кабинетах. Как учит жизненный опыт, в таких случаях дело не ограничивается круглосуточным подслушиванием твоих разговоров, где бы ты ни находился...

Некое морское ведомство некоей страны – боже упаси, никто и не заикается об отмененном перестройкой термине «вероятный противник!» – привлекло свои лучшие мозги к созданию некоего аппарата, способного самостоятельно передвигаться под водой. Не столь уж важно, что это за аппарат. Гораздо важнее, что он являет собою революционный прорыв вперед в данной области, а в родном Отечестве, признаемся с грустью, пока что нет и намека на аналог – но адмиралы и их консультанты в штатском в один голос твердят, что аналог окажется нашему флоту как нельзя более кстати...

Дальше – совсем просто. Догадается любой школьник, если он заядлый читатель детективов. Для чего в таком случае существует разведка, господа?

Предположим, угнать аппарат не удастся, тут вам не фильм о Джеймсе Бонде. Совершенно нереально – те, кто этот аппарат испытывает, изначально питают недоверие ко всему остальному человечеству и заранее приняли все мыслимые меры против угона. Можно допустить, что он, будучи угнан, быстренько взорвется – если, скажем, не нажимать каждые четверть часа какую-нибудь незаметную кнопочку без всякой маркировки.

Однако, если очень постараться, можно установить на трассе испытаний кое-какие датчики. Информация о ходе испытаний – сама по себе невероятная ценность. Конечно, все это будет происходить в нейтральных водах – но это лишь усложняет задачу «морских дьяволов», которым предстоит командовать Мазуру. Потому что ни одно посольство в мире не заявит протест, если группа лопухнется, и на глубину уйдут несколько свежих трупов, чью национальную и государственную принадлежность не сможет определить по снаряжению ни одна разведка. Как никто не заявил протест, когда ребята Мазура, в ту пору еще капитан-лейтенанта, потопили неподалеку от Эль-Бахлака две мини-подлодки и отправили к морскому черту полдюжины неопознанных аквалангистов... Таковы уж игры – что на суше, что на море.

Схватившие их люди никак не могут оказаться спецгруппой вражеской разведки. В самом сердце Сибири такие штучки не проходят. Как бы необозрима ни была тайга, как бы ни подкосили армию и ее спецслужбы реформами последних лет, как бы ни лобызались с бывшим «вероятным противником» господа министры – все равно и н о с т р а н е ц не устроит посередь Сибири засекреченную базу. Тут вам не Голливуд. Мы тоже не смогли бы оборудовать такую базу где-нибудь в орегонских чащобах – даже в лучшие времена противостояния блоков...

А вот проверка... Версия вполне вероятная.

Абверовцы из «Бранденбурга-800», устраивавшие своим агентам «десантирование на вражескую территорию» и ребятки из ГПУ, оборудовавшие на Дальнем Востоке «японскую границу», ничего нового не открыли. Вскоре после окончания Первой мировой войны один хитроумный чин из венгерской контрразведки впервые и применил «ложную границу» для проверки тех, кого подозревал в шпионаже в пользу сопредельных держав, но доказать не мог. Привозил провалившихся шпионов к ложному пограничному переходу, старательно оборудованному неподалеку от настоящей границы, и передавал в руки «сопредельных пограничников». Как пишут в засекреченном учебнике, срабатывало неплохо. Иные так и не расколовшиеся шпионы, едва оказавшись на «родной» земле, с ходу начинали осыпать насмешками незадачливого, как им казалось, противника...

После Второй мировой идею творчески развили. Американцы во Вьетнаме устраивали своим кадрам проверку в «застенках Вьетконга» – с нешуточным мордобоем и взаправдашними крысами в камерах. Так что описанный в «Джине Грине неприкасаемом» ложный «кусочек советской земли» не был таким уж плодом авторской фантазии. Менее известно, что наши ничуть не отставали, ибо опыт имелся, а дурные примеры заразительны. Мазур сталкивался с таким, слава богу, лишь однажды, двенадцать лет назад, и все прошло классически: долгий полет в ночи, высадка в отвечавшей описанию бухте – вот только полет, как оказалось через три дня, был по кругу, а бухточка лежала в пределах Отечества. Но декорации были убедительнейшими. И ему, в отличие от менее везучих коллег, здорово повезло – у него-то сломался лишь один из группы...

Ладно, предположим, проверка. Но на все прежние она никак не похожа – он твердо знает, что по-прежнему находится в Сибири, что никаких границ не пересекал. В чем тогда смысл и цель? На «экстремальные обстоятельства»? На «непредвиденные опасности»? На «нештатную ситуацию»? Фантазии у проверяющих бывают самыми что ни на есть вывихнутыми. Кирюше Шмыреву подставили на маршруте группу «беглых, вооруженных зэков». Кавторанг Яцук на шестой день тренировочного рейда принял по рации сообщение о начале ограниченной ядерной войны. Задачу-то он выполнил, но пил потом неделю. И это еще не самые веселые примерчики – от иных, бывало, седели...

Как бы там ни было, информации пока мало. Чуешь наработанным звериным чутьем нехорошую странность, а подкрепить дурные предчувствия пока нечем, так что стоит подождать...

Прошло не менее часа, прежде чем вертолет пошел на посадку. Блудливые шуточки и ржание смолкли, как по волшебству. Когда двигатель умолк, кто-то, невидимый Мазуру, ткнул его под ребро и громко осведомился:

– Мужик, а ты быстро бегать умеешь?

Грянул всеобщий хохот, словно в нелепой для Мазура реплике был точный смысл, развеселивший похитителей до икоты. Мазур спокойно спросил:

– Колпак-то снимете наконец?

– Потерпишь, – ответили ему без особой насмешки. – Вставай-ка, двигай ножками...

Его грубо подняли за локти со скамьи и подтолкнули. Он прекрасно помнил где расположена дверь, ухитрился, пригнувшись, не удариться макушкой о железный косяк. В лицо повеяло свежим ветерком, сквозь топливную гарь пробивался аромат диких трав. Мазур, напрягшись, прыгнул. Удержался на ногах. Судя по ощущениям, он приземлился подошвами на бетонку либо асфальт. Аэродром?

Тут же, держа за предплечья, энергично поволокли. Подошвы стучали по этой твердой поверхности, но вдруг она кончилась, Мазур от неожиданности пошатнулся. Под ногами была неровная земля, поросшая высокой травой.

– Сесть! – рявкнул над ухом голос.

Неуклюже изогнувшись, Мазур сумел опуститься наземь, не встав на колени и не упав. Чьи-то руки легли на плечи, несильно пригибая к земле, и тут же ногу дернули – это расшнуровывали кроссовки, которые тут же содрали вместе с носками.

– Ольга! – громко позвал Мазур.

Думал, врежут. Нет, не стали. Ольга отозвалась откуда-то поблизости:

– Я-а!

– Как жизнь?

– Они меня разули.

– Наркоманы, – сказал Мазур. – Носки нюхать собрались, – он говорил громко и бодро, подбадривая ее. – Они тут...

Замолчал, получив ощутимый подзатыльник. Прислушался к окружающему, изо всех сил напрягая слух – в ушах еще вязнул грохот двигателя.

Он мог и ошибаться, но не похоже, чтобы их привезли на б о л ь ш о й аэродром, в какое-то шумное место, где много техники и людей. Очень уж покойная тишина вокруг – слышно, как переговариваются несколько человек, как негромко стукнул какой-то предмет – вероятнее всего, положенный на землю автомат. И все. Ни одна машина не проехала, ни один авиадвигатель не шумит.

Зато вскоре послышались другие звуки, свойственные скорее деревне, чем военной базе любого размера – стук тележных колес и размеренный лошадиный топот. Ошибиться Мазур никак не мог. Это была телега, и она ехала прямо к ним. Скрип, топот... И громкое: «Пр-р-р!» Пахнуло лошадиным запахом. Новый, незнакомый голос с интересом спросил:

– Как поохотились, ребятки?

– На высший класс, – рядом с Мазуром произнес капитан. – Еще одна парочка, и мужик тебе не какой-нибудь интеллигент, а отставной майор. Это плюс?

– Может, Толенька, и плюс. Там посмотрим, – голос был не особенно приятный, елейно-ехидный. – Девочку не трогали?

– Да вы что, Кузьмич...

– Ну смотри, Толик, смотри. Ты уж не подводи старика, а то мне за тебя холку свою собственную подставлять неохота, своя, не у дяденьки...

– Кузьмич, в натуре...

– Верю, милый. Только отчего это у нее на чистой тельняшечке грязная пятерня отпечатана? Вы бы хоть ручки блудливые мыли поутру... Кто? – в голосе, определенно принадлежавшем пожилому человеку, прорезался металл. – Ну что, я вас уговаривать буду?

– Ну, я потрогал чуток...

– Мишенька, сокол мой, – металл вновь сменился елеем. – А объясни-ка ты этому обезьяну заморской породы орангутан, что если хозяин сказал «этак», то и быть должно этак, но уж никак не «так»...

Х-хэк! Судя по звукам, кому-то влепили увесистую плюху, может, даже не голой рукой. Кто-то рухнул, застонал-заскулил, сдерживая вопли, давясь.

– Нар-роды... – грустно произнес Кузьмич над самым ухом Мазура. – Сколько вам ни объясняй, что гнилой Запад силен дисциплиной, все по расейскому обычаю гнете... Толенька, ты его убери с глаз моих, пока я не осерчал окончательно, в кандидаты его не назначил...

Слышно было, как ушибленного торопливо уволакивают.

– А поехали, пожалуй что, – произнес Кузьмич. – Усадите-ка дорогих гостей на повозку со всем вежливым бережением...

Мазура подняли, повели вперед. Почти сразу же он ткнулся животом во что-то похожее на шлагбаум. И догадался – край телеги.

– Ну, лезь, – подтолкнули его. – Чего корячишься?

Мазур, не шелохнувшись, бросил:

– Колпак снимите.

Колпак и не подумали снять – но несколько рук подхватили его, дернули вверх и не особенно грубо опустили на сено, под которым угадывались доски. Короткое ойканье Ольги – и Мазур почувствовал ее рядом. Кто-то причмокнул, вожжи хлопнули по лошадиному боку, и повозка тронулась, чуть подпрыгивая на невысоких ухабах.

Судя по дыханию и случайным прикосновениям, кроме Мазура с Ольгой на телеге сидели еще двое-трое мужчин. От них пахло хорошим одеколоном, ненашенской туалетной водой и послабее – неповторимым, въевшимся в подсознание за долгие годы ароматом ружейной смазки. Колеса определенно на резиновом ходу – очень уж мягко идет повозка.

Все молчали, только возница порой покрикивал на лошадь порядка ради. Когда прошло минут десять, Мазур решился:

– Кузьмич, а Кузьмич!

– Чего тебе, голубь? – почти сразу же отозвался над самым ухом уже знакомый голос – спокойный, чуточку усталый.

– Колпак бы снял.

– А что, невтерпеж?

– А кому понравится?

– Охо-хо... Колпак, конечно, можно и снять, дело нехитрое. Только ты уж, голубь, давай без глупостей. Побежишь еще, а ребятки по тебе и пальнут сгоряча, бегущий – мишень азартная... Жену молодую вдовушкой оставишь посреди тайги. Да и куда тебе бежать, сам подумай... Ты глаза зажмурь, чтобы с отвычки светом не резануло.

Мазур зажмурился. Грубая ткань поползла вверх по его лицу. Упоительной волной ударил свежий воздух. Втягивая его полной грудью, словно редкое лакомство, Мазур медленно-медленно приоткрывал веки – но все же свет ослепил, пришлось заново зажмуриться. Понемногу растаяли мельтешившие перед глазами радужные пятна, и он смог разглядеть нежданных попутчиков.

Их оказалось целых четверо. Лица возницы он не видел – одну широченную спину. Кузьмич и в самом деле был пожилой, лет шестидесяти, а из-за длинных усов и окладистой бороды казался еще старше. С морщинистого лица смотрели с извечным мужицким лукавством ярко-синие, как бирюзовые шарики, глаза. Физиономия невероятно благообразная – отчего-то сразу верилось, что и нож под ребро этот старичок божий загонит словно бы нехотя, изображая всеми морщинами печаль и тягостную необходимость поскорее покончить со столь неприятным делом. Врагов с такими физиономиями нужно убивать непременно в первую очередь, оставляя остальных на потом...

Остальные были – два ражих молодца лет под тридцать, один с вполне современными усиками, другой – чисто выбритый. С первого взгляда ясно, что это не более чем шестерки, а главный тут – старикан, опасный, как гремучая змея.

Но самое удивительное – одежда. Все трое одеты так, словно вынырнули из года этак девятьсот шестнадцатого – или приехали прямиком со съемок сибирского боевика прошлых лет вроде «Угрюм-реки» или «Тени исчезают в полдень». Длинные рубахи навыпуск, крученые пояски, долгополые поддевки, заправленные в начищенные сапоги шаровары, черные картузы с лаковыми козырьками. Кузьмич еще при черной жилетке с часовой цепочкой поперек живота. Не бутафорские наряды из крашеного ситчика, а настоящая, добротно сшитая из хорошей ткани одежда старинного фасона. Однако под полой у Кузьмича, под мышкой чернеет вполне современная кобура, весьма смахивающая на неподдельную «Бианчи», модель Х-88, и из нее торчит внушительная пистолетная рукоятка, судя по эмблеме на щечках и головке курка – «Кольт-коммандер». Это не зацепка, нынче в частных руках масса импортных стволов – у молодого бритого, в синей рубашке в белый горошек, на коленях лежит, кстати, вполне отечественный АКСУ...

– Вот они мы, голубь, – сказал Кузьмич. – Какие есть. Что, не нравимся?

– Не особенно, – признался Мазур. – И с жены капюшон снимите, коли уж такие добрые...

– А чего же? Мишаня, сними. И почему это мы тебе, голубь, не нравимся? – благодушно спросил Кузьмич.

– Не привык я, старче божий, таким вот макаром в гости ездить...

– А это уж кому как повезет, по гостю и честь...

– Загадочки любишь? – спросил Мазур.

– Куда уж мне, скудоумному...

Мазур откровенно озирался. Повозка катила по неширокой таежной дороге, вокруг вздымались высоченные кедры – темно-коричневые морщинистые стволы, густые кроны. Если начерно подсчитать примерную крейсерскую скорость вертолета и нынешнее положение солнца, выходило, что их уволокли куда-то на восток – с небольшим отклонением к северу, градусов на десять. Километров на сто в глубь тайги. Прокачать в уме карту? Нет, потом, в спокойной обстановке, если таковая выдастся...

Он перекатился влево и сел, свесив ноги с высокой телеги. Усатый молодец так и прилип к нему напряженным взглядом сторожевой овчарки.

Вообще-то, если творчески прикинуть, Мазур даже со скованными за спиной руками мог завалить всех четверых пусть и на движущейся повозке. Если у них нет за спиной определенной спецподготовки – шансов у него процентов восемьдесят. Одно-единственное уточнение: для полного успеха валить их следует всерьез. Насмерть, без всяких полумер. А вот с этим как раз и не следует торопиться. Дело даже не в Ольге, повисшей гирей на ногах. Пока есть еще серьезная вероятность, что это идет проверка, не следует увлекаться штамповкой жмуриков. За излишнюю торопливость свободно можно нахватать массу штрафных очков, у него наверняка есть дублеры на предстоящую операцию – а Мазуру и в самом деле что-то захотелось покрасоваться в контр-адмиральских погонах...

– Ну, и что все это значит? – сердито спросила Ольга, уставившись на благообразного старичка – молодец, тоже вычислила старшего. Мазуру нравилось, как она держалась – а ведь не могла не сообразить, что дело нечисто...

– Да что ж это может значить, голубка... – поиграл морщинами Кузьмич. – Неожиданности жизни, вот тебе и весь сказ. Хозяин у нас, милая, гостеприимный. Скучно ведь в тайге без интересных гостей, сама понимаешь. Невзначай и озвереть можно, не заметишь, как шерстью зарастешь. Вот и приглашает со всей душой, а мы люди маленькие, и дело наше подневольное, рады стараться...

– Исчерпывающее объяснение, – дернула она подбородком.

– Уж как умеем, – прижав руку к груди, поклонился скользкий старикан. – Хозяин, как приедет, объяснит лучше, с городским красноречием и нескрываемой философией...

И сам Кузьмич, и его молодчики Мазуру не нравились еще больше, нежели вояки с вертолета. Борода у него, безусловно, не накладная, но к чему этот маскарад? Но ведь нет иных вариантов, кроме проверки. Другого объяснения просто не подыскать. Частные прииски, куда свозят захваченных где попало бедолаг? Но гораздо дешевле и проще нахватать бродяг, которых никто не хватится, не начнет искать... Не думать же всерьез о плантациях конопли, лелеемой местными наркобаронами? Они с Ольгой никаких плантаций не видели, проплывая – какой дурак стал бы разбивать делянки у реки, где, несмотря на застой судоходства, кое-какое движение все же имеется? Не наблюдалось за эти дни никакого криминала, свидетелями которого Мазур с Ольгой могли бы невзначай оказаться. Додумайся кто-то разводить здесь коноплю, он, наоборот, постарался бы не привлекать к себе внимания.

– Так куда мы едем-то? – спросил Мазур.

Глупо, конечно, все равно что читать молитвы от нечисти – но он, как-никак, родился в Сибири, в г л у х о й Сибири, а в этих местах исстари верили, что такой именно вопрос заставляет исчезнуть лешего, закружившего тебя по тайге...

Кузьмич уколол его внимательным, пронзительно-цепким взглядом, хихикнул, что-то сообразив:

– На заимку к хозяину, куда же еще. Когда снимем браслеты, ты нас еще перекрести, попробуй, вдруг да и сгинем...

Лошадь без понукания ускорила шаг, коротко заржала. Дорога повернула влево, открывая обширнейшую прогалину, окаймленную невысокими сопками. Чуть правее воображаемого центра неправильного круга красовался деревянный городок, настоящее чудо, возникшее словно по мановению волшебной палочки. Кусочек древней, допетровской, а то и домонгольской Руси, неведомой силой перенесенный в чащобу. Несколько высоких теремов с террасами и балконами, затейливыми куполами из деревянной чешуи – купола луковками, купола шатрами, а для иных Мазур не смог подобрать названия, представления не имел, как эта красота звалась раньше. Терема соединены крытыми галереями, на шпилях сияют ярким золотом двуглавые орлы, а кое-где отблескивают спутниковые телеантенны. Вокруг – россыпь домиков попроще, но тоже приятных для глаза, возведенных в том же стиле. И все это обнесено высоким, частым стамовником[3]. Пересекающая долину узенькая речушка протекает через городок – ага, вон горбатый бревенчатый мостик, и еще один, и еще... В одном углу тына – высоченная башня, весьма напоминающая Эйфелеву, в другом – посверкивает над похожим на церквушку домиком восьмиконечный раскольничий крест. Мазур поневоле затаил дыхание – до того красивым и неожиданным было открывшееся глазу чудо. Уйма времени и труда вколочена...

Мазур оглянулся на Ольгу – глаза у нее стали круглыми, с лица даже пропала всякая тревога.

Кузьмич сдернул картуз и перекрестился на церковь – лицо стало невероятно серьезным, и с т о в ы м. Так и есть, сказал себе Мазур – раскольничье двуперстие. И парни, и возница, следуя примеру Кузьмича, клали размашистые крестные знамения – опять же двуперстием, видно было, что это не игра, это всерьез. Мазур поймал недоуменный взгляд Ольги, слегка пожал плечами. В голове был полный сумбур и ералаш. Староверский скит? Но как с ним увязать все остальное – тот вертолет, несомненный аэродром? Секта какая-нибудь?

Даже сейчас в тайге есть деревни, последние сто лет не подчинявшиеся никакой власти. Их не смогли найти даже в самые лихие годы советской власти, отыскали лишь в семидесятые, когда началась массированная фотосъемка со спутников – и, как втихомолку растолковали в свое время Мазуру коллеги из смежных служб, оставили в покое. Не стоили они трудов по присоединению их к союзу нерушимому республик свободных, проще было притвориться, будто их нет, благо к диссидентам не примыкали и с зарубежными радиоголосами связей не искали. Один Карп Лыков, бедолага, Робинзон таежный, угодил под прицел журналистов, отчего и помер – но он-то жил в относительно доступных местах, на Малом Анзасе...

Что же, очередные робинзоны? С подручным вертолетом и современным оружием? И спутниковыми антеннами? А на какие шиши, простите, куплено? Все-таки прииск?

Накатанная колея упиралась в широкие ворота – столбы их увенчаны крохотными теремочками с острыми крышами, вдоль поперечного бруса тянется карниз из затейливо вырезанных дощечек. И над воротами лениво трепыхается под легоньким ветерком чрезвычайно странное знамя: на зеленом фоне – идущий черный медведь, а над ним – золотая корона. Это еще что за геральдика? Единственный аналог – флаг штата Калифорния, но там совсем другие цвета и, разумеется, нет короны...

Донесся лай собак.

 

Глава третья

Зиндан по-таежному

 

Возница, запрокидываясь назад, натянул вожжи, и лошадь нетерпеливо заржала.

– Вот и прибыли, благословясь, – облегченно вздохнул Кузьмич. – Будьте, гости дорогие, как дома...

Мазур с намеком пошевелил руками.

– Подождешь, душа моя, – сказал Кузьмич твердо. – Всему свой черед, и время всякой вещи под небом... Э нет, ты уж сиди, завезут внутрь, как барина...

Приоткрылась калитка, высунулась бородатая физиономия в черном картузе и тут же спряталась назад. Внутри захлопотали, проскрежетало что-то длинное – видимо, вынимали брус. И тут же распахнулись обе створки.

Повозка проехала во двор – и двое мужиков, одеждой ничуть не отличавшихся от конвоиров и Кузьмича, шустро кинулись захлопывать ворота. У обоих на плече висели карабины – определенно австрийские «Стейр-Манлихер», хозяин не скуп...