Первые впечатления марш-броска 8 страница

На рукаве у каждого красовалась большая черная нашивка, круглая, с золотым ободком, изображением золотого арбалета в центре и аккуратными мелкими буквами «Охотничий клуб «Золотой арбалет»». Шрифт латинский: Gunning-club «Golden Arbalest». Ну да, правильно, в английском «gunning» означает именно р у ж е й н у ю охоту. Хотя, если уж быть лингвистом, тут более уместно «to poach»[6], подумал Мазур. И уточнил про себя: ну коли уж пошла такая игра, гады, я вам тоже могу устроить «cubbing»...[7]

Поймав взгляд сухопарой блондинки, он усмехнулся и кивнул – небрежно, чуть ли не презрительно. Должно быть, дама поняла нюансы – поджала губы, вздернула подбородок. Что-то тихо спросила у Прохора, тот ответил ей погромче, на английском. Мазур расслышал «спешиэл форсиз» и осклабился. Потом громко спросил:

– Прохор Петрович, а вы их предупредили, что собираетесь дать мне пушечку?

Прохор, ухмыльнувшись, спокойно перевел. Тот, что стоял с ним рядом, высоченный, поджарый, обиженно вскинулся, даже сделал шаг с крыльца, громко бросил:

– Переведите этому команчу: так даже интереснее, и добавьте, что я охотился на носорога без подстраховки...

– Команч и так все понял, – ответил Мазур по-английски же. – До встречи, сэр...

Высокий выдержал характер – сделал ручкой, ослепительно улыбаясь, кивнул:

– О, разумеется, сэр, до встречи... Как насчет завтрашнего дня?

– Почту за честь, сэр, – сказал Мазур. – Вы знаете, где меня искать, сэр?

– Конечно, сэр...

– Черт, каков экземпляр! – не сдержавшись, воскликнула сухопарая. – Нет, мальчики, этот индеец мой, и если кто-то сунется меж ним и моим ружьем...

– Не могу вам ответить тем же, леди, – оскалился Мазур.

До нее не сразу, но дошло, возмущенно задрала голову и ушла в дом. Прохор благостно улыбнулся и кивнул:

– Великолепно, майор, вы сразу взяли нужный тон, я рад, что все вы подружились... Не смею задерживать, – и перешел на английский. – Пойдемте, господа, прошу к столу...

– Ну, прошу до горницы! – заторопился охранник.

Уходя с остальными, Мазур внутренне кипел, но старался этого не показывать. Больше всего его взбесила именно эта вальяжная непринужденность заморских визитеров, заранее смотревших на него, как на будущий трофей. Положительно, в двадцатом столетии человечество немного одурело... И наплевать сейчас, что его собственные предки были ничуть не лучше, что таскали в баню крепостных девок и зашивали в медвежью шкуру проштрафившихся мужичков, а потом спускали борзых или меделянцев... Т е п е р ь во дворе – конец двадцатого века и охотиться на людей забавы ради есть безусловное извращение...

Потом ему в голову пришла немудреная и унылая мысль: а может, Бог все же есть, и происходящее – как раз та самая пресловутая расплата «за грехи отцов»? Ольге – за все лихие грехи былых Вяземских, особенно опричных сподвижников Ивана Грозного, а ему – за все, что натворили в прошлом гонористые и скорые на расправу шляхтичи с Поморья?

Нет, чересчур унылая была мысль, и верить в нее никак не хотелось... Не хочется полагать у Бога, в которого хоть и не веришь, но смутно уважаешь, такой жестокости – предположим, сам Мазур и заслужил кое-какое возмездие за прошлые художества, но Ольга-то в чем виновата?

В камере все было по-прежнему, никто и не подумал убрать рассыпанную по полу и нарам закуску. Мазур положил еще подальше в угол нетронутую бутылку – может, удастся прихватить ее с собой, вдруг и позволят. И в качестве дезинфицирующего средства пригодится, если случатся какие царапины – но, главное, можно распрекрасно обработать след, если пустят собак... Табачку еще нужно выпросить побольше – с той же благородной целью...

– Но это же не может быть всерьез... – медленно, растягивая слова, с нехорошим надрывом сказала Виктория. Она сидела на нарах и слегка раскачивалась взад-вперед. – Фантасмагория, бред, проснуться нужно...

– Не получится, – серьезно сказал Мазур. – Так что возьмите себя в руки, тут голову терять никак нельзя...

Он показал взглядом доктору – мол, что ты сидишь, как истукан, успокой бабу, – но тот восседал со столь потерянным видом, что бесполезны были любые намеки. Врезать хотелось, и все тут. Бог ты мой, хотя бы одного дельного мужика в напарники, не обязательно из с в о и х – просто настоящего парня, не нытика. Может, оказавшись на воле, доктор оклемается, и из него выйдет толк? Доктор в тайге – вещь полезная...

– Алексей, – сказал Мазур мягко. – Вы по каким болезням доктор?

– Что? – тот недоумевающе уставился на него. – А... Хирург.

Вещь в тайге полезная, повторил мысленно Мазур. Мало ли что. Сам он неплохо был научен оказывать первую помощь, но возможны неприятности, когда не обойтись без профессионала. Вот только как их намерены швырять в тайгу – всей кучей или вразбивку?

Клацнул замок, дверь распахнулась. В камеру затолкнули человека и поддали ему в спину так, что он пролетел до середины, упал, завозился, пытаясь встать. Получалось плохо – он тоже был закован по рукам и ногам, однако цепи совсем короткие, чуть ли не наручники.

Мазур совсем было собрался встать и помочь, но вдруг узнал «штабс-капитана».

– Ого, – почти весело сказал он, не трогаясь с места. – Какие люди в гости к нам...

– Кузьмич! – взвыл новый жилец, пытаясь на четвереньках добраться до двери. – Христом Богом прошу, сука, посади в соседнюю!

– Сиди, ваше благомордие, – весело посоветовал в окошечко Кузьмич. – И убьют, так невелика потеря – потешат душеньку напоследок. А у меня ты давно в печенках сидел, так что нет к тебе никакого расположения...

И окошечко звучно захлопнулось.

«Может, в самом деле удавить гада?» – лениво подумал Мазур. Так ведь, чего доброго, не уберут, до утра оставят, будет тут валяться...

Штабс после долгих усилий поднялся-таки на ноги, прижался к противоположной стене и взвыл:

– Ну, подходи, суки! Подходи! Кто первый?

Лицо у него было опухшее – памятка от жизнерадостных таежных комаров – глаза самую чуточку отсвечивали безумием, однако не похоже, чтобы окончательно рехнулся.

Толстяк с кровожадным выражением лица на четвереньках пополз к краю нар, волоча звенящие цепи.

– А-атставить, – громко сказал ему Мазур. – Не люблю тех, кто храбер задним числом...

Толстый бросил на него злой взгляд, но вернулся на место. Штабс презрительно прищурился – пожалуй, он лучше владел собой, чем показалось сначала. Тогда с нар вознамерилась было слезть Виктория, однако Мазур без церемоний придержал ее за цепь, пожал плечами:

– Мне что, нянькой при вас состоять?

– Пустите! – она дернулась, повернулась к мужу. – Ну, а ты что сидишь? Опять будешь свечку держать? Знаешь, что он со мной делал? И как? Слизень... – В ее голосе прозвучало такое презрение, что Мазуру стало неуютно. – Иди, свечечку попроси, у тебя хорошо получается...

– Вика... – доктор, побагровев и рыская взглядом, попытался взять ее за руку.

Она гневно вырвалась:

– Иди ты! – кивком указала на Ольгу. – Почему ее здесь никто не трахает? А? Почему ее не трахают, а надо мной собственный муж свечку держит? Ой, ты и мразь... Подойди, дай ему в морду!

– Вика, да кончай ты, – ухмыляясь, посоветовал штабс. – Подошла бы лучше, да отсосала, кто знает, вдруг последний раз оргазм ловишь... И не смотри ты так страдальчески, я ж помню, что колодой ты не лежала, а примерно с середины процесса очень даже активно подмахивала...

Доктор полез с нар. Пригнувшись и подобравшись, штабс сказал крайне многообещающе:

– Ну подойди, фершал сраный, без яиц останешься... Ну?

Доктор неловко затоптался у нар и потому безнадежно упустил момент, когда следует без всяких колебаний бросаться и бить. Мазур мысленно плюнул, Викторию ему было по-настоящему жаль. Штабс молча скалился, и вид у него был по-звериному внушительный. Уже спокойно, зная, что драки не будет, с улыбкой процедил:

– Нет, Виктоша, может, и правда перепихнемся напоследок? Все ж приговоренные, что в этикет-то играть?

– Ну, хватит, – сказал Мазур громко. – Лично я намерен отдыхать, а потому попрошу тишины. И если ее не будет, я ее сам постараюсь создать... Всем понятно?

– О! – сказал штабс удовлетворенно. – Наконец-то в камере появился толковый капо, душа радуется...

Мазур слез с нар, вразвалочку подошел к нему, мирно постоял рядом, глядя, как тот нервничает, потом сделал неуловимое движение ногой. Штабс рухнул, как подкошенный, но Мазур успел его подхватить, бережно опустил на пол, присел рядом и тихо сказал:

– А с тобой мы сейчас, выкидыш сучий, побеседуем. Я у тебя буду спрашивать все, что знаешь про охоту, а ты – отвечать подробно и серьезно...

– Не пойдет, – сказал тот спокойно. – И на хрен мне это сдалось? Умри ты сегодня, а я – завтра, вот тебе и вся простая житейская мораль.

– Знаешь ведь кое-что?

– Ну и знаю, а смысл?

– Водки дам, – сказал Мазур. – Целехонькую бутылочку, гульнешь напоследок. Вообще, обсудим варианты...

– В напарники зовешь?

– Возможно, – сказал Мазур. – Хоть ты и козел, а придется...

– Не пойдет. Не нужен мне ни напарник, ни водочка – я уж лучше завтра на трезвую голову попытаюсь сдать себе хорошую карту...

– Ладно, – сказал Мазур. – Коли так, так дак... Методику спецназа по части душевных бесед с пленными знаешь? У меня времени нет, попробую самое простенькое и надежное – берется спичка, заталкивается головкой наружу в твой окаянный орган, и поджигается, понятно. Запоешь, как Шаляпин, вот только писаться потом не сможешь... Ольга, кинь спички!

Он не блефовал – коли уж попался такой «язык», грех было не использовать ситуацию, тут не до гуманизма.

– Кузьмич! – диким голосом заорал штабс. – Пытками секреты вытягивают!

Замок лязгнул мгновенно – должно быть, старец бдил возле окошечка, из поганого любопытства живо интересуясь развитием событий. Целясь в Мазура из двух автоматов, заставили влезть на нары, а штабса выволокли, слышно было, как отпирают соседнюю камеру.

– Ну, за тобой глаз да глаз нужен, майор, – покачал головой Кузьмич. – Только решишь, что ты успокоился, – ан опять сюрприз...

– Ешьте на здоровьичко, – кивнул Мазур.

В камере стояла тишина. Виктория лежала лицом вниз, плечи подрагивали. Доктор с толстяком тоже устроились ничком. Ольга стояла на коленях в углу нар, уставившись в потолок, шевеля губами. Мазур хотел спросить что-то, она отмахнулась, и это продолжалось минут пять. Наконец она села нормально, принужденно улыбнулась и сказала важно:

– Кирилл, я молилась. Плохо получается, почти что и не знаю ничего, а вдруг поможет... Ты бы тоже...

– Я хоть и крещеный, а неверующий, – сказал Мазур вяло. – Боюсь, не поможет. А тебя и не крестили даже, малыш...

 

Глава восьмая

Бег меж деревьев

 

Назавтра он проснулся рано, когда все остальные еще спали, тихонько лежал и пускал дым в потолок. Настроение нельзя было назвать ни скверным, ни веселым – просто перед ним возникла очередная задача, на сей раз поставленная не мудрыми и всезнающими отцами-командирами, а самой жизнью. Не просто остаться в живых и добраться до безопасных мест, но еще и вывести любимую женщину. Впервые за четверть века – столь л и ч н а я задача. Это и хорошо, и плохо. С одной стороны, за ним на сей раз не стояла пресловутая мощь государства (она и раньше за ним не особенно-то стояла, потому что полагаться приходилось только на себя, акваланг и нож), с другой – он был с о в е р ш е н н о свободен. Работал только на себя.

Вскоре подхватились эскулап и толстяк – с мятыми физиономиями, носившими печать похмельного страдания. Не умеет пить интеллигенция, злорадно констатировал Мазур, поплыли с одного литрового флакона. Царапины на фейсе у толстяка уже давно подернулись коричневой корочкой, и выглядел он живописно – да к тому же страдальчески стенал и звенел цепями, что твое привидение, и потому быстро разбудил женщин.

– Нет уж, зверь зебра, – сказал Мазур, подметив бросаемые на нетронутую бутылку жадные взгляды. – Перебьешься. Это мой неприкосновенный запас, да и тебе по тайге еще чапать...

– Ой, доберусь я до милиции...

– Неплохая идея, – сказал Мазур. – Вот только в жизнь ее претворить будет еще труднее, чем коммунизм. Так что не целься ты на мою водку, кандидат в доктора... кстати, ты чего кандидат-то?

– Биологических наук, – хмуро признался Чугунков.

– А конкретно?

– Метаболизм простейших...

– То-то ты и ведешь себя, как простейшее. Одним словом, профессия в тайге полностью бесполезная... Ладно, тебя, по крайней мере, съесть можно, ты упитанный. Виктория, а вы, кстати, по жизни кто?

– Тоже совершенно бесполезная, – вымученно улыбнулась она. – Экономист.

– Вроде Явлинского, или настоящий, на жалованье?

– На жалованье... – она помолчала и неожиданно спросила: – Вы ведь нас не бросите?

«Интересно, а на хрен вы мне все сдались, такие милые?» – чуть не бухнул Мазур вслух, но вовремя сдержался. Не хотелось озвереть окончательно. Люди как-никак. На ихние денежки тебя четверть века и содержали.

– Не бросите? – настойчиво повторила Виктория. – В вас сразу сила чувствуется...

– Ты под него еще прямо сейчас примостись, – язвительно бросил герр доктор.

– Скот, – отрезала она, не оборачиваясь, неотрывно глядя на Мазура со столь собачьей преданностью, что ему стало неловко. – Вы ведь с м о ж е т е, а?

– Да попытаюсь, – пожал он плечами. – Если только нас и в самом деле будут отпускать всей кучей...

– Кучей, похоже, – кивнула Виктория. – Этот подонок, которого свои потом разжаловали, определенно намекал...

А что, это похоже на здешнюю методику, подумал Мазур. На здешний черный юмор. Табунок столь разных людей, выброшенный в дикую тайгу, практически с первого же момента взорвется противоречиями и конфликтами – и, вполне возможно, начнет катастрофически терять темп. Мазур слишком долго командовал людьми, чтобы этого не понимать. Значит, с первых же минут нужно внести определенность, либо бросить их всех к такой-то матери, либо ударными темпами навести орднунг – без капли демократии и плюрализма. Не нравится, пусть катятся по любым азимутам, благо азимутов немеряно...

Окошечко распахнулось, оттуда жизнерадостно возвестили:

– С добрым утром, гости дорогие!

Мазур спрыгнул с нар, лениво направился к двери. Рожа сразу же отпрянула от окошечка.

– Жратва-то будет? – спросил Мазур, остановившись.

– Перебьетесь, – хихикнули в коридоре. – Вам же лучше – на полный желудок не разбежишься... Ну что, идти к управителю, докладывать – мол, готовы к трудовым свершениям?

– А валяй, – сказал Мазур.

Вскоре в коридоре затопотали шаги. Окошечко вновь открыли, позвали:

– Господин Минаев с супружницей, на склад пожалуйте!

Мазур подхватил бутылку, сунул в карман сигареты – а больше багажа и не было. Смешно сказать, но из тюрьмы он выходил р а д о с т н о – и видел по лицу Ольги, что она тоже охвачена чем-то вроде энтузиазма.

Склад, оказалось, размещался рядышком, в соседнем здании, лабазе с резьбой по коньку крыши, протянувшемся параллельно ограде метров на полсотни. По обе стороны широкого коридора – солидные двери с висячими замками, пахнет причудливой смесью съедобного и несъедобного: новыми, ненадеванными кожаными сапогами, сухофруктами, копченым мясом, какой-то химией – стиральным порошком, что ли – ружейной смазкой, шоколадными конфетами...

– Вон туда шагайте, – распорядился охранник. – В конец, где дверь распахнута...

Дверь-то была распахнута – но в двух шагах от порога во всю ширину и высоту немаленькой комнаты красовалась железная решетка, тщательно заделанная в стены, пол и потолок. Имевшаяся в ней дверца была снабжена замком, окошечко с полукруглым верхом небольшое, едва просунуть голову – а за решеткой громоздились штабелями картонные, деревянные ящики, бочонки, шкафы. И восседал за черной конторкой Ермолай свет Кузьмич – в очках с тонкой позолоченной оправой, и впрямь как две капли воды похожий сейчас на купеческого приказчика, приготовившегося менять у тунгусишек соболей на водку.

– Здравствуй, старче божий, – сказал Мазур. – Что это ты от меня, вовсе даже безобидного, за решетку спрятался? А приятно тебя за решеткой-то видеть, честно говорю...

– Так это с какой стороны посмотреть... – проворчал Кузьмич. – Ты гордыней не надувайся, сокол, не стали бы ради тебя одного решетку воздвигать. У нас тут раньше была холодная, где куковал нерадивый народишко – ну, а потом настоящую тюрьму построили, надобность отпала, только решетку убирать не стали, чего зря возиться? И ведь пригодилось. Не будь тут решеточки, ты бы меня, слабого, и пришибить мог...

– Мог бы, каюсь, – сказал Мазур. – У меня к тебе нездоровая тяга какая-то, так и тянет обнять тебя за шейку нежно и держать, пока ножками сучить не перестанешь...

– Вот я и говорю, – стараясь хранить полнейшую невозмутимость, кивнул Кузьмич. – Хорошая вещь – решеточка... Ну, раздевайтесь, други. Новомодные придумки по имени «трусы» можете оставить, а все верхнее кидайте сюда мне, новую одежду получите, красивую, вовсе даже ненадеванную... Эй, а водочку ты что, с собой взять навострился?

– А что, нельзя? – спросил настороженно Мазур, стягивая тельняшку. – Или у вас, как в старые времена, на работе положено соблюдать полную трезвость?

– Да вроде не было такого запрета, – подумав, заключил Кузьмич. – Так что прихватывай. Оно, в принципе, все равно – за пьяным зайцем гоняться, или за трезвым...

– Сигареты тоже оставлю? С зажигалкой?

– Оставляй, я сегодня добрый. От прекрасной погоды, должно быть. Это какой же у тебя размерчик, дай прикину...

– Пятидесятый.

– Ну, такой точности я тебе не обещаю – не магазин модного платья, как-никак. Подберу, что ближе всего... Держи.

Он вытолкнул в окошечко ярко-красный рулон, за ним – ярко-желтый. Мазур встряхнул обнову, разворачивая. Желтый спортивный костюм и синтетическая куртка с капюшоном – столь пронзительных, химических колеров, что резало глаза. Человек в такой одежде среди тайги виден за километр – вот они что придумали, охотнички бравые...

Следом вылетела одежда для Ольги – тех же попугайских расцветок.

– Ну, удружил я вам? – спросил Кузьмич заботливо. – Одежда первый сорт. Ты посмотри, как твоей женушке апельсиновый цвет к лицу, а уж коса-то на алом так золотом и отливает...

– Дизайнер ты у нас, дед, – хмыкнул Мазур.

– Стараемся, как можем, – скромно ответил Кузьмич. – Меряйте обувку, хорошие мои, по ноге подбирайте, тут вам никаких препонов никто чинить не собирается...

И принялся выкидывать в окошечко кучу разноцветных кроссовок. Сволочной старикан угодил в точку – Ольге этот костюм и в самом деле был к лицу, смотрелась сущей красавицей, но сейчас Мазур предпочел бы для нее что-нибудь предельно маскировочное... Да и для себя тоже. Он придирчиво проследил, чтобы Ольга выбрала себе обувь впору. В тайге главное – ноги. Натянул носки – хоть они-то, слава богу, темно-синие – обулся, заставил Ольгу зашнуровать кроссовки, пошагать и попрыгать. Убедившись, что все в порядке, кивнул Кузьмичу:

– Мерси за одежку. На чаек, извини, дать не могу, в кармане ни полушки...

– Благодарствуем, не за деньги стараемся, – медовым голоском ответил чертов старик. – Ты обувь-то ненужную собери и назад мне покидай, чтоб беспорядка не разводить... Да на пол кидай, а не в меня, с тебя станется...

– Держи, – сказал Мазур, сваливая все назад. И усмотрел за приоткрытой дверцей фанерного шкафа груду длинных пакетиков в ярких упаковках. – Кузьмич, это что у тебя там?

– Богомерзкое изобретение, – бросил Кузьмич, брезгливо оглянувшись на полку с презервативами.

– А нельзя ли упаковочку этого самого богомерзкого? А лучше две.

– Сокол, да ты, никак, на приятное времяпровождение настроился? Ты у нас, говоря книжным языком, оптимист...

– Жалко тебе, что ли? Для хорошего-то человека?

Кузьмич подумал, недоверчиво, подозрительно косясь на Мазура, явно гадая, нет ли тут подвоха или очередной военной хитрости. Мазур смотрел на него честным, открытым взором и легкомысленно ухмылялся.

– Да ладно тебе, старый хрен, – сказал он дружелюбно. – Не для блуда прошу, для законной жены...

– Законная – это венчаная, – огрызнулся Кузьмич, подумал еще и двумя пальцами, словно дохлого мыша, достал с полки упаковку. – Хватит тебе десятка за глаза.

Мазур не клянчил далее – спасибо и на том... Упрятал в карманы бутылку, упаковку, спросил:

– Компаса мне не полагается?

Кузьмич расплылся в улыбке:

– Уж компаса, извиняй великодушно, не положено... Ты где видел оленя с компасом?

– А все остальное? Мне твой барин обещал всякую полезную экипировку, вплоть до нагана...

– В вертолете получишь рюкзачок. Отнесут твой багаж в железну птицу, как за барином, когда прилетите, получишь. Я ж себе не враг – наган тебе в руки прямо здесь давать...

– Да ты и не давай, – сказал Мазур. – Ты к решеточке поближе подойди на секунду... Мне и того хватит.

– Пошути, пошути напоследок, – философски сказал Кузьмич. – Оно и пользительно... Потом шутить-то времени не будет, на бегу разве что будешь с белками перешучиваться.

– Слушай, Кузьмич, – сказал Мазур серьезно. – Вот скажи ты мне напоследок – какой во всем этом лично твой интерес? Как ни гадаю, понять не могу...

– Жизнь – и есть жизнь, – отрезал Кузьмич. – И не бывает в ней особого интереса. В том смысле, какой ты подразумеваешь. Все живут как умеют. Такая философия... Ладно, поговорили. Ты повернись-ка спиной, руки сложи и в окошко просунь, я тебе, уж прости, браслетки защелкну. На всякий случай. Вдруг ты за вертолетные рычаги умеешь дергать не хуже наших мальчиков. Про вас, десантничков, каких только страстей ни рассказывают... Давай руки.

Мазур повернулся спиной, просунул руки в окошечко. Звонко лязгнула сталь.

– Там к ним на бечевочке ключик подвешен, – сказал Кузьмич. – Сами уж будете друг друга распечатывать, как окажетесь на месте. Давай и ты руки, голубушка. Нет, точно так же – за спиной сложи...

– Она ж вертолета водить не умеет, – сказал Мазур.

– Зато тебя расстегнуть может в вертолете, как верной супруге и полагается...

– Протягивай руки, супружница Рэмбо, – кивнул Мазур. – Потешь старичка. Ох, как я жажду, Кузьмич, чтобы мы с тобой еще раз встретились... В этой жизни, я имею в виду.

– А мы, сокол, и в той не встретимся, – убежденно сказал Кузьмич, защелкивая наручники на Ольгиных запястьях. – Дороги разные... Ну все, шагайте на свежий воздух, других пора в путь снаряжать...

Мазур смотрел на него, запоминая навсегда. И сволочной старичок дрогнул-таки под его взглядом – опустил глаза, потеребил бороду, крикнул в коридор:

– Веди, голубь, нечего им тут прохлаждаться!

Они вышли под безоблачное небо – яркие, как новогодние игрушки. По команде конвойного двинулись за ворота, прошли под не значившимся ни в одном геральдическом справочнике флагом, ввиду безветрия повисшим тряпкой (несомненно, плод творческого гения самого Прохора Петровича). Подчиняясь команде, остановились метрах в двадцати от стамовника, возле кучки небольших рюкзаков – пронзительно-красных с белыми полосками. Интересно, в каких магазинах столь яркую экипировку выбирали?

Возле рюкзаков, дымя сигаретой, прохаживался белобрысый – все в той же черной форме, золотые погоны нестерпимо сверкали на солнце. «Полковник» был единственным из здешних, кого Мазур видел курящим.

– Дай сигаретку, оберст, – сказал он, медленно усаживаясь на траве.

Ничуть не чинясь, полковник вынул небольшой серебряный портсигар, определенно старинный, сунул Мазуру в рот сигарету и поднес зажигалку. Ухмыляясь, сказал:

– Выложись, майор, как Папа Карло. Там кое-кто из морально нестойких положил глаз на твою девочку, а эта вяленая вобла – на тебя самого. Феминистка, сучка, считает, будто и бабы имеют право со спокойной совестью мужиков насиловать...

– Издеваешься? – спросил Мазур.

– Разжигаю в вас боевой дух и серьезное отношение к делу, – сказал белобрысый, пожалуй, и в самом деле без особенной издевки. – Правила известны? Вертушка вас всех выбросит, потом вернется, отсчитают ровно час – и полетят высаживать охотничков. – Он пнул один из рюкзаков, лежавший наособицу. – Прохор Петрович велел передать, что слово он держит. Наганчик здесь. Жалеть никого не надо, поскольку тебя самого никто не пожалеет...

Послышалось железное клекотанье, и из-за деревьев показался вертолет. Приземлился метрах в десяти, хлестнул упругий ветер, смахнувший с полковника фуражку, – и тот едва успел ее подхватить. Вскоре лопасти замерли, к ожидающим направились знакомые рожи – капитан и два солдата, зацапавшие Мазура с Ольгой в плен. Увидев Мазура, капитан насмешливо поднес к козырьку два пальца:

– Какая встреча... – и предусмотрительно встал поодаль.

Один из его солдат держал охапку уже знакомых черных колпаков. Из ворот в сопровождении одного-единственного охранника показались остальные четверо, руки у всех скованы впереди, кроме угрюмо зыркавшего шалым взглядом разжалованного штабс-капитана. То ли он тоже умел водить вертолет, то ли был крайне зол на бывших сподвижников – ничего удивительного, впрочем.

Полковник повесил каждому на шею рюкзак, прошелся вокруг, сверкая погонами и начищенными до блеска хромовыми прохорями – неторопливо, словно бы даже задумчиво, обошел кругом сбившихся в кучку пленников, повернулся к вертолету, к заимке.

– Не тяни, сука! – крикнул штабс и затейливо выругался.

Полковник пожал плечами:

– Вот от тебя никак не ожидал этих комиссарских штучек... Может, еще «Интернационал» споешь? – на сей раз в его голосе звучала неприкрытая издевка, крепко не ладили, должно быть, в прежние времена господа поддельные каппелевцы...

– Полетели, в самом деле, – сказал капитан. – Что тянуть...

– Ладно, – кивнул полковник. – Ну-с, господа, желаю удачи...

По его кивку подошел солдат и дернул стволом автомата:

– Марш к вертолету, дичина...

Когда они оказались перед распахнутой дверью, второй принялся накидывать всем на головы глухие капюшоны. Мазур и на этот раз ухитрился не треснуться лбом о стальную притолоку. Рядом с ним кто-то плюхнулся на сиденье, сказал голосом Ольги:

– Пристегните ремни, гражданин...

Она храбрилась, но голосок чуть подрагивал. Мазур крепко прижал ногу к ее бедру. У входа возникла заминка и суматоха, там возились, истерически закричала Виктория:

– Не хочу, сволочи, что за бред!

И тут же вскрикнула, как от боли. Судя по звукам, ее без всяких церемоний швырнули внутрь, кто-то рявкнул:

– А тебе, сука, особое приглашение?

Кто-то налетел на Мазура плечом, определенно сослепу – значит, свой... Кое-как устроился на полу, навалившись спиной на колени сидящим. Заклекотал винт. Пол под ногами слегка перекосился – вертолет набирал высоту.

Летели в совершеннейшем молчании, охранники, в противоположность тому, первому полету даже и не пытались вести похабные разговорчики. Довольно быстро Мазур нащупал пальцами ключ не обманули, и в самом деле висит при наручниках на тонкой веревочке. Пожалуй, он мог бы незаметно освободиться... или нет? И даже если освободится, что потом? Бывают ситуации, когда любая выучка не поможет. Придется еще сдергивать капюшон, пробиваться к кабине сквозь сгрудившиеся тела... Не стоит рисковать.

Для пробы он все же попытался вставить ключик в скважину – но тут же раздался рык:

– Не балуй!

 

* * *

 

...Летели они примерно полчаса. В один прекрасный миг шум мотора вдруг резко изменился... ощущение падения... толчок... Кто-то крепко взял Мазура за локоть, потащил, толкнул в поясницу. Он прыгнул ногами вперед, тут же ощутил подошвами землю, удержал равновесие и выпрямился. Его вновь потащили за локоть. Потом содрали капюшон.

Все шестеро стояли по колено в густом папоротнике, а солдат, держа их под прицелом автомата, пятился к вертолету. Издевательски сделал ручкой, прыгнул в проем, и вертолет пошел вверх. Мазур не видел из-за окружающих деревьев, в какую сторону он улетел, а по звуку определить не удалось, похоже, вертушка специально описала несколько кругов, сбивая с толку. Вполне возможно, все эти предосторожности были предприняты именно из-за Мазура, но даже если и так, нет времени, чтобы холить гордыню... Хватало более важных дел.

Стояла тишина, пронизанная свежими запахами тайги. Тайга смыкалась вокруг, они стояли на крохотной поляне, куда вертолет опустился, как ведро в колодец – свободные, вольные, самые разные...

Мазуру показалось, что над ухом работает секундомер – и каждый рывок стрелки сопровождается звучным металлическим клацаньем. Он освободился моментально, когда под руками ключ, это совсем нетрудно, даже если не видишь наручников. Еще раз огляделся быстрым волчьим взглядом. Со всех сторон тайга плавно поднималась вверх – крохотный распадок меж высоких сопок. Если предполагать подвох – а его непременно следует предполагать, и вряд ли один-единственный – девяносто девять шансов из ста за то, что их отвезли к с е в е р у от заимки, к норду. Это азбука и аксиома. Чтобы с первых шагов на свободе осложнить жизнь. Как можно дальше от обитаемых мест, на север... В места, надо предполагать, охотниками – точнее, распорядителями охоты – хорошо изученные.

– Отомкни их, – бросил он Ольге. – Штабса – последним...

Сорвал с груди свой рюкзачок, распутал сложный узел, взял за углы и вывернул содержимое под ноги. Почти не обращая внимания на тяжело бухнувшиеся в траву банки консервов и что-то там еще, схватил вороненый наган. Откинул дверцу, выщелкнул патроны. Всего три – милейший Прохор Петрович хотя и играет азартно, голову не теряет и не страдает излишней щедростью... Пощелкал курком – все действует исправно, старенький револьвер (дата производства – 1958) к боевой работе готов. Длинные патроны – Мазур их тщательнейшим образом осмотрел, даже взвесил на ладони – выглядят самыми настоящими, видны тупые головки пуль. Это не арсенал, но кое-что. Придется рискнуть и не устраивать огневых испытаний, чересчур убог боезапас...