Глава восьмая Из рассказов капитана Пикара

Свой очередной рассказ я хочу начать с очередного опровержения. Не секрет, что в книгах про Америку горе-авторы, пользуясь тем, что проверить их весьма сложно, выдумывают всякие небылицы. Одна из них, что якобы буканьеры носили особые остроконечные шляпы без полей, так как широкие поля мешали бы им при охоте на диких коров в лесу. Но спросите свой разум, где вы видели коров, которые предпочитают темный лес солнечному лугу? Однако буканьеры действительно носили меховые шапки без полей, но по другой причине.

Вот вы – пехотный офицер. В вашем полку наверняка есть рота гренадеров. Какие у них шапки? То-то и оно. В то время когда остальные носят широкополые или треуголки, гренадеры – меховые остроконечные и без всяких полей. Вы, наверное, не раз смеялись над тем, как далекие от войны люди пытаются объяснить происхождение гренадерских шапок: что в них удобнее кидать гранаты. Но мы-то с вами люди военные и прекрасно знаем, что форма этой шапки такова из-за мушкета. Где его держат гренадеры, когда одной рукой поджигают фитиль гранаты, а другой кидают? Правильно, на ремне за плечами. Так и буканьеры, которым нужны свободные руки, закидывали мушкет за спину. При широкополой шляпе это сделать весьма проблематично, а тем более быстро снять и подготовить к стрельбе.

По этому поводу мне вспоминается одна английская книга, которую я как-то полистал. Там речь шла о человеке, попавшем на необитаемый остров в Вест-Индии и проведшем там более пятнадцати лет. Так вот, на гравюре этот бедолага изображался именно в остроконечной шапке буканьера, а его ружье было закинуто за спину. Ну вы не расслабляйтесь, наливайте, а то мой рассказ потеряет всякий смысл. Хорошее вино приводит мысли в порядок и дает им правильное направление. Как говорил капитан Франсуа Олоне, когда в животе вино, мысли появляются сами собой. Недаром он был одним из самых невоздержанных в питье капитанов флибустьеров, которых мне только приходилось знать. Он мог перепить любого… Хотя нет. Помню одного, которого мы назвали Турок. Он действительно был покруче. Но мы отвлеклись.

Итак, я оказался на Сан-Доминго в среде буканьеров. Было это время, когда страшная война, тридцать лет опустошавшая всю Европу, подходила к завершению. Во Франции Мазарини стремился заключить мир с Испанией. Именно в это время все буканьеры, охотившиеся на Сан-Доминго, жили в предвкушении возможного скорого мира с испанцами, а значит, и больших доходов. Даже этим воинственным людям мир нужен был больше войны. Ведь они приплыли в Вест-Индию не для того, чтобы воевать, а ради свободы и покоя, чего на Сан-Доминго было навалом, если бы не эти проклятые испанцы. Они всегда появляются словно москиты, чтобы отравить твою жизнь. К слову сказать, именно испанцы и раздразнили буканьеров, да так, что им пришлось объединиться с флибустьерами. А начиналось все вот с чего…

Кстати, скажите спасибо, что у вас есть очевидец тех далеких событий, который может поведать истину, а не врать, как книжки, написанные всякими голландцами, которых наш добрый король Людовик терпеть не может. И правильно делает. Стоит только этим торгашам дать волю, они окрутят весь свет. Благо им своих кораблей девать некуда. Я немного отвлекся. Кстати, вы привыкайте к тому, что мои чувства иногда берут первенство над сюжетом. Уж такой я человек.

Несмотря на то что все жили в ожидании долгожданного мира между Францией и Испанией, нам, буканьерам, от этого лучше не становилось. Самые старшие из нас помнили, что испанцы были нам только врагами и что они всегда пытались нас истребить, приравнивая к индейцам. Однако, в отличие от местных дикарей Сан-Доминго, которых испанские канальи быстро перебили, мы не были беззащитными. Все буканьеры имели отличные охотничьи ружья, собственные своры собак и, самое главное, не были такими трусами, как индейцы. Мы не для того приплыли на землю обетованную, чтобы какие-то жалкие испанишки, считавшие ее своей, могли нас так запросто оттуда выгнать. Мы десятилетиями врастали корнями в эту землю и готовы были держаться за нее зубами. Впрочем, сейчас я выдаю декларации Торе, одного из самых великих буканьеров всех времен. Но до него очередь еще дойдет, а пока я расскажу о нелегких временах испанского нашествия.

Очевидно, испанцы получили какие-то предписания из Мадрида выгнать нас с Сан-Доминго, поскольку слишком рьяно взялись за дело. Нас стали преследовать и ловить поодиночке. Так погиб Жан Паленый, который пошел со своим компаньоном и двумя слугами продавать букан на побережье, но напоролся на лансерос, которые их скрутили и отвели в Санто-Доминго, где, говорят, повесили. А может, Жану все же удалось избежать этой участи и попасть на галеры. Хотя вряд ли. В Вест-Индии галер не было, а везти одного пленника в Испанию, чтобы определить гребцом в средиземноморский флот, слишком хлопотно. К тому же там гребцов и так было навалом. Словом, сгинул Паленый, словно его и не было. Оставшееся его небогатое имущество, как у нас водится, мы поделили, выпили за его здоровье и стали думать, как бы отомстить. Ведь человек он был самый что ни на есть мирный, никогда не обижал слуг, не был жадным, хорошо их кормил да и любого мог угостить на совесть.

– По какому поводу собрание? – спросил я у Франсуа.

– Испанцы схватили Жана Паленого.

– Как это произошло?

– Сейчас узнаем.

Мы собрались на поляне, где посередине стоял Долговязый Клод, рассказывающий, что и как случилось.

– Мы с Паленым шли в Альтамиру, поскольку заранее договорились с Толстым Франциском о покупке у нас шкур и букана. Перед самым входом в поселок я немного отстал по нужде, а ребята пошли дальше. Вокруг было пустынно, как вдруг со всех сторон выскочили испанские солдаты. Их было около двадцати. Они схватили Паленого раньше, чем тот успел прицелиться. Хотя он и пытался отбиваться прикладом, а потом мачете, но их было слишком много. Как только я это увидел, сразу выстрелил, но они открыли такой шквальный огонь, что мне пришлось спрятаться в кустарнике. Потом на меня поскакали пятеро лансерос. Одного я уложил, но был вынужден покинуть поле боя и уйти в лес.

Тут он зарыдал, прикрывая руками свое окровавленное и запачканное лицо. Было удивительно видеть Долговязого Клода льющим слезы, поскольку я однажды лицезрел, как этот смелый парень не задумываясь прыгнул в реку, кишащую кайманами, за своим ножом, который случайно обронил.

– Я не смог его защитить. Их было слишком много, и все произошло так неожиданно.

– Не вини себя, Клод. Со всяким может случиться. Сегодня Жан, завтра кто-нибудь из нас, – крикнули из толпы.

– Нельзя с этим мириться. Нельзя ждать, пока эти канальи перебьют нас поодиночке, – сказал Оливье Громила. – Нужно дать им отпор.

– Правильно, что они себе вообразили. Хотят выжить нас с острова, – раздались крики. – Дудки. Мы им не дикари, чтобы с нами так просто расправляться. Это уже не первый случай. Нужно ответить им!

– Ребята, успокойтесь, – сказал Дидье Лебланк, самый старый из нас, которого прозвали так за его седину. – Испанцы всегда на нас охотятся, так же, как мы охотимся на быков или свиней. Но в то же время именно они являются основными покупателями нашего букана и шкур. Куда мы будем все это девать, если начнем с ними войну?

Вопрос сразу отрезвил многих из нас и заставил усердно поскрести ногтями давно нечесанные затылки. Однако это не охладило самые горячие головы, все еще продолжавшие взывать к справедливому отмщению.

– Хорошо, хорошо, – сказал Лебланк. – Отомстить, конечно, следует, но только жителям Альтамиры. Пусть эти канальи знают, что хотя мы и мирные охотники, но с нами нельзя поступать подло, заманивая в ловушку, словно свиней.

Мы решили, что завтра на рассвете всем матлотством отправимся к Альтамире и сожжем это проклятое поселение. Однако нам не суждено было дождаться утра, так как к нам неожиданно пришел еще один охотник, но уже из соседнего букана. Мы его не знали, но он назвался Грегуаром. Этот парень рассказал, что на их букан, который насчитывал шесть промысловиков и около пятнадцати слуг, ночью напали испанцы. Поскольку никаких постовых или охранения никто и не думал выставлять и все спали мирным сном, испанцы всех перебили почти без сопротивления. Грегуар рассказал, что шел два дня, пока не набрел на нашу стоянку.

– Дело принимает серьезный оборот, – Дидье Лебланк явно не ожидал подобного. – Испанцы слишком активизировались. Все это напоминает мне кампанию тридцатилетней давности, когда они вдруг получили личный приказ своего короля выгнать нас с острова или заставить платить налоги. Боюсь, что снова наступили тяжелые времена.

– Тяжелыми временами нас не испугаешь, когда это они были для нас легкими? – резонно возразил Франсуа. – Мы всегда находились с испанскими властями в плохом мире, который, как известно, хуже войны.

– Явно испанцы затевают что-то крупное, – отреагировал Лебланк. – Поэтому нам нужно не спешить и разузнать как следует, что они замышляют. Предлагаю отменить нападение на Альтамиру и попытаться выяснить, являются ли действия испанцев временными или это целенаправленная кампания против нас, как уже было когда-то.

Все согласились с Лебланком, и поход на Альтамиру отменили. Трое самых опытных буканьеров были высланы на разведку, остальные в их ожидании занялись обычным делом: кто выделывал шкуры, а кто отправился на охоту. Мы с Франсуа пошли охотиться. Встав рано утром, отвязали собак и двинули в лес. Франсуа все время бубнил, что нечего, мол, разбираться, что от этих испанцев совсем житья не стало, что давно пора с ними порвать, что только ленивые продают свой букан испанским плантаторам, в то время как лично он предпочитает пройти лишний десяток миль, чтобы продать подороже товар в Мирной гавани. Так мы шли лесом, пока вдруг не увидели следы подков. Сомнений не было – это испанский отряд, поскольку охотники используют лошадей только как тяговую силу, и то больше мулов, а французские поселенцы никогда не передвигаются такими большими отрядами. Мы решили свернуть на другую тропу, чтобы обойти возможную засаду, однако эти канальи, очевидно, услышали лай наших собак. Мы шли через небольшую саванну, которые довольно часто встречаются на Сан-Доминго, и всадникам было легко нас настичь. Стало ясно, что уйти нам не удастся.

– Ну, Пьер, влипли мы с тобой. Да стой ты, не беги. Иди сюда. Негоже нам, буканьерам, бегать от своей смерти. По мне, так лучше быть мертвым храбрецом, чем живым трусом. Снимай шляпу, держи порох и пули. Проверим на прочность этих лансерос-кабальерос. Встань ко мне спиной. Встретим этих чертовых наездников во всеоружии, посмотрим, чего они стоят против двух храбрецов с хорошими мушкетами.

Мы приготовились к отражению атаки в чистом поле. Что было совершенно безумное занятие, но менее безумное, чем постараться укрыться в лесу, поскольку до него было слишком далеко. Вокруг нас бегали не осознававшие опасности собаки, припекало солнце, а мы, став спина к спине, ждали испанцев. Нужно сказать, что я впервые столкнулся с возможной неминуемой гибелью, поэтому обратил к отцу небесному все свои молитвы о спасении. Через пару минут к нам подъехала дюжина испанцев, которые потребовали сложить оружие и сдаться. Нет на Сан-Доминго того, кто бы не понимал испанский язык. У меня голова шла кругом, но я молчал и ждал ответа Франсуа.

– Мы – честные охотники и ничего не сделали плохого, чтобы нам угрожать средь бела дня, – крикнул Франсуа по-испански. – Мы много лет торгуем своей добычей в Альтамире. Нас там многие знают.

– Если вы честные охотники, то бояться вам нечего, – сказал, очевидно, командир разъезда. – Но если вы собираетесь оказать сопротивление, мы вас повесим без суда и следствия.

– Нашел дураков, – прошипел Франсуа. – Стоит нам сложить оружие, ты первый, гнусная испанская рожа, откажешься от своих обещаний, данных французу.

Затем он громко крикнул по-испански, что сдаваться не намерен, поскольку ничего плохого не сделал, а если к нему собираются применить силу, он застрелит первого, кто попытается на него напасть.

– Ну кто из вас прямо сейчас хочет попасть на небеса?

Франсуа поднял мушкет и процедил сквозь зубы, чтобы я сделал то же самое. Я, у кого сердце готово было выскочить из груди от волнения, поднял оружие и навел дуло на ближнего испанца. Он в страхе дернул поводья и шарахнулся в сторону. Только тут я заметил, что основным вооружением этих ребят, сидящих на конях, были пики и что мушкеты были лишь у двоих. Но поскольку стрелять с коня было делом неудобным, то мы, стоящие на твердой земле, были в лучшем положении. К тому же испанцы знали, что их ржавые мушкеты никак не могли вступать в соревнование с нашими пристрелянными охотничьими.

– Хорошо, хорошо, – вдруг сменил тон командир испанцев, которому Франсуа все время целил в грудь. – Мы верим, что вы честные охотники. Убирайтесь восвояси. Мы вас отпускаем, но помните: скоро вашей вольной охоте придет конец. Вы находитесь на земле его католического величества.

Он дал команду своим всадникам, и те поскакали прочь.

– Они вернутся, – сказал Франсуа. – Уж больно быстро испугались. Очевидно, это была разведка, а основной отряд где-то рядом. Они поскакали за помощью. Нам нужно уносить ноги.

Проводив взглядом скачущий отряд, мы бросились наутек в противоположном направлении. Бежать под палящим солнцем с полной амуницией, оружием и боеприпасами было весьма утомительным делом. Обычно по жаре буканьеры лишь медленно передвигаются, чтобы не привлечь запахом пота тучи москитов, хозяйничающих здесь и пьющих кровь всех подряд – и испанцев, и французов, и англичан. Однако мы с Франсуа понимали, что испанцы выпустят из нас гораздо больше крови, чем москиты. Сумка, перекинутая через плечо, бычий рог с порохом, мешок с припасами и фляга с водой – все это сильно тряслось и било по бокам, в то время как на груди громыхали патроны, а из-под шляпы струился пот, застилавший глаза. Так быстро я не бегал еще никогда. Рядом со мной, размахивая мушкетом, бежал Франсуа. Нельзя сказать, что саванна, по которой мы неслись словно пара диких лошадей, была идеально ровной, однако мы умудрялись не замедляя бешеной скачки перепрыгивать через все бугорки, кочки и выбоинки, которыми изобиловало это поле, не считая высокой травы и цепкого кустарника. Когда мы добежали до опушки леса, то вымотались настолько, что сразу повалились на землю.

– Проклятые испанцы, – сказал Франсуа. – В жизни так не бегал.

– Надеюсь, они не смотрели, куда мы направились. А то сразу нас настигнут.

– Толстую дымящуюся сигару им под хвост, – выругался Франсуа. – Теперь если они нас не убьют, то москиты нас зажрут, это точно. Своим потом мы провоняем весь лес.

– Уж лучше быть покусанными москитами, чем изрезанными длинными пиками этих лансерос, – попробовал пошутить я, лежа навзничь и с трудом сдерживая дыхание.

– Ну, кажется, оторвались, – подвел итог Франсуа. – Пошли, что ли, от греха?

Мы двинулись в глубь леса, надеясь, что, несмотря на беспрестанное гавканье нашей своры, нам удастся уйти и испанские всадники не будут нас преследовать. Однако вскоре мы поняли, что наши ожидания оказались тщетными. Испанцев было так много, что они даже стали прочесывать лес, который и так был не настолько густой, чтобы в нем можно было спрятаться. Скорее всего, они сначала услышали наших собак, затем увидели и нас.

– Давай в разные стороны, – скомандовал Франсуа.

Мы снова побежали, но предательские собаки, носясь от одного к другому, так тявкали, что нас не нужно было даже выслеживать. Обливаясь седьмым потом в душном лесу, где не было ни ветерка, я бежал вперед, пока не услышал выстрел. Я сразу узнал звук мушкета Франсуа и остановился. Что бы это значило? Его настигли? Тишина. Снова выстрелы, крики, визг собак, ржание лошадей. Франсуа явно попался. Снова выстрел его мушкета. Что делать? Идти ему на помощь или самому уносить ноги? И тут у меня в голове созрел план. Я взвел курок и двинулся сквозь кустарник обратно. Вскоре гавканье собак, среди которых выделялся басовитый голос Бастера, крики и выстрелы слышались совсем близко. Я остановился и вдруг осознал, кем для меня был мой друг, выкупивший меня из неволи, и что он настолько мне дорог, что я не смогу спокойно жить дальше, зная, что не помог ему в смертельную минуту, что не попытался защитить пусть даже ценой собственной жизни.

Уже спустя много лет после этого я думаю, что тогда ощутил что-то вроде помешательства. Я, который никогда не отличался воинственным духом или безудержной храбростью, принял решение умереть, но выручить своего товарища. Я снова взвел курок мушкета и пошел вперед, громко крича: «Ей, Грегуар, заходи слева! Эй, Клод, веди своих ребят в обход! Сейчас мы накроем этих испанцев». Я стрелял в предполагаемую сторону сражения, а когда перезаряжал, то орал еще громче. Приближаясь, я все еще слышал хлопки мушкета Франсуа, которым вторили крики испанцев. Вскоре я вышел на довольно редкое место в лесу и увидел перед собой всадников. Не могу сейчас вспомнить, сколько их было, поскольку тогда мне было все равно. Я знал лишь одно – что шел на них в атаку с целью умереть, а также отомстить за смерть своего друга. Скорее всего, мой боевой настрой почувствовали испанцы, которые, приняв меня за целый отряд буканьеров, выходивший из леса, моментально ретировались.

Так я и победил… не знаю, сколько там было солдат, но наверняка немало. Вскоре я обнаружил раненого Франсуа. Он стоял на одном колене в самых густых зарослях кустарника весь в крови, но сознания не потерял и все еще был готов сражаться. Он тоже принял меня за отряд буканьеров, но, узнав подробности, долго смеялся.

– Знаешь, Пьер, – сказал он. – До сегодняшнего дня я был уверен в тебе. Я предполагал, что ты не бросишь меня в трудную минуту, но чтобы ты пошел на верную смерть ради меня – этого даже в мыслях не было. Должен сказать, что теперь ты для меня настоящий брат. Как придем в букан, я объявлю всему матлотажу об этом.

Я понял, что он спешит это сказать, чтобы я не бросал его, поскольку он не сможет в одиночку пройти и шагу, не то чтобы вернуться домой.

– Не беспокойся, я тебя не брошу. Ведь ты тоже спас мне жизнь, – сказал я.

– Ничего, доберемся домой, я отлежусь недельку, и все заживет. А теперь давай посмотрим, куда меня ранили. Нога болит сильнее всего.

Я осмотрел Франсуа и обнаружил две раны, обе не смертельные. Одна пуля царапнула по ребрам, вторая прошла навылет чуть выше колена. Много крови было оттого, что он разодрал себе лицо ветками, забираясь в чащобу, чтобы укрыться от длинных пик лансерос.

– Ну теперь давай, приготовь лекарства, – сказал Франсуа.

В лесу, впрочем, как и на борту корабля, единственным лекарством в то время, да, наверное, и сейчас, был ром с порохом. Это средство никогда не подводило, не вызывало побочных эффектов и употреблялось столь широко, что никто и не думал лечиться иначе. Нет, мои дорогие, порох не смешивали с ромом, чтобы выпить. Эти два компонента принимались отдельно. Сначала пили много рома, а потом на рану, особенно огнестрельную, сыпали порох и поджигали его. Боль была нестерпимая, поэтому сперва пили, а потом поджигали. Первое было нужно для того, чтобы уменьшить боль, а второе для того, чтобы не началось воспаление, а затем и гангрена. Тут хочу заметить, что хотя некоторые дотошные флибустьеры впоследствии и употребляли порох для проверки качества рома, это было совершенно бессмысленно, поскольку в Вест-Индии почти всегда его с чем-то смешивали – если не с водой, то с различным соком.

Не могу не удержаться, чтобы не рассказать вам по этому поводу одну историю. Про капитана по имени Рок Бразилец, одного из самых первых флибустьеров в те времена. Его страстью была выпивка настоящего крепкого рома. Так для того, чтобы проверить его чистоту, он кидал в стакан несколько крупинок пороха, а потом поджигал его. Если страшная смесь не вспыхивала, то кабатчик, слишком сильно разбавлявший ром, мог считать себя покойником, а если вспыхивала, Рок сразу же ее выпивал. Даже не туша пламени.

Но другое дело было сейчас. Я подал Франсуа флягу с ромом, а затем прижег его раны порохом.

– Пошарь в карманах у этих каналий, которых я уложил, – сказал захмелевший Франсуа. – Теперь им уже ничего не потребуется.

Я сделал несколько шагов к лежащему испанцу. Пуля попала ему в голову с пяти шагов. Он лежал широко раскинув руки. В его карманах ничего не было. Это был простой солдат, с которого взять-то нечего. Шпага ржавая, с обломанным кончиком, пистолет за поясом самый что ни на есть дрянной, из которого стрелять даже страшно, поскольку он может взорваться в руке. Чуть поодаль лежал другой солдат, все еще крепко сжимавший свою пику. Он также был убит наповал, дальше капрал. Пуля пробила ему грудь. У него нашли небольшой кошелек с парой-тройкой монет. «Ну и бедны же эти вояки, – подумал я. – У буканьера и то больше добра». Однако у этого мертвого капрала пистолет был более или менее сносный. Я засунул его за пояс, неожиданно поодаль в траве увидел еще одно тело. Это был уже альферас. Скорее всего, Франсуа застрелил всех офицеров напавшего на него отряда, поэтому испанцы и отступили так легко, испугавшись якобы выходящих из леса буканьеров. Этот офицер был ранен. Он стал умолять меня не убивать его и протягивал мне свой кошелек. Я без зазрения совести взял добычу и сказал по-испански, что, если он правдиво ответит на мои вопросы, я его не трону. Затем спросил, зачем они на нас напали. Раненый ответил, что губернатору Эспаньолы пришел приказ из Мадрида очистить остров от буканьеров, перебив их всех до единого. Для этого со всего Нового Света в порт Сан-Доминго приходят корабли с солдатами, ожидается также приезд какого-то знаменитого генерала, который должен возглавить всю кампанию.

– Зачем нас уничтожать, мы же столько лет жили бок о бок. Выгодно торговали, меняли букан и шкуры на продукты?

– Губернатор говорит, что наш король недоволен, что вы живете на его земле и не платите ему налоги. Да к тому же вы еретики и разбойники. Французский и английский короли сказали нашему королю, что у них нет подданных на Эспаньоле и что наш король волен поступать с вами, как ему захочется. Поэтому наш король запретил всем испанским поселенцам торговать с вами под угрозой каторги, а против вас велел послать армию.

Я оставил этого беднягу лежать там, где нашел, сказав, что, скорее всего, его солдаты вернутся за ним, когда опомнятся. Мы же с Франсуа начали нелегкий переход по лесу к своему букану. Я уже говорил, что в молодости был здоровым парнем, и тут-то мне и потребовалась вся моя сила. Тащить на себе Франсуа – дело не из легких. Голод и жажда нам не были страшны, у нас была вода, оружие и одна собака. Остальных постреляли испанцы. Бастер бежал рядом и вскоре поднял кабана, которого я застрелил, мы втроем сытно поужинали. Я давно заметил, что Франсуа любит плохо прожаренное мясо с кровью, а то и почти совсем сырое. Я спросил об этом его пристрастии, и вот что он мне рассказал:

– В молодости я был слугой у одного жадного буканьера, который заставлял работать без отдыха семь дней в неделю. Когда же я только заикнулся о том, что бог велел всем христианам трудиться шесть дней, а на седьмой отдыхать, мой хозяин ответил, что на седьмой день я отдыхаю, когда тащу его шкуры на берег на продажу. Есть еще на свете такие алчные канальи, потерявшие все человеческое. Лучше уж попасть на галеры, чем к такому хозяину. Я же прибыл в Вест-Индию так же, как и ты. Меня сразу продали в уплату за переход через океан. Так вот, этот мерзавец стал бить меня палкой и лупил до тех пор, пока не решил, что я помер. Поэтому он спокойно бросил меня в лесу и ушел. Когда я очнулся, то понял, что идти совсем не могу. Положение было ужасным. Я был в лесу без всякого оружия, без припасов и даже воды. Один только Бастер кружил возле меня. Тогда он был еще совсем молодым псом, не таким матерым, как сейчас. Так вот, пару дней я совсем ничего не ел, но затем мне неожиданно повезло. Бастер набрел на стоянку кабанов и поскольку был так же голоден, как я, то сам поймал поросенка. Поскольку у меня не было ножа, я подождал, пока Бастер разорвет тушку на части, а затем стал есть его сырым, поскольку у меня не было возможности развести огонь. Пару кусков я оставил на завтра, потому что не знал, будет ли бог так же благосклонен ко мне, как сегодня. Эти куски затем пригодились мне, чтобы приманить одну дикую суку с ее щенками. Через день мне удалось набрести на место, где у кабанов был большой выводок поросят. Добычи хватило, чтобы наесться всем. Я немного окреп и стал вести образ жизни одинокого охотника. Я сделал себе из палки острое копье, с которым охотился на поросят, к тому же щенки мои подросли и уже стали помогать мне. Наверное, больше года я провел в лесу один, но поскольку у меня так и не было того, чем развести огонь, то я привык есть мясо сырым. Я сторонился людей и не хотел возвращаться к буканьерам, поскольку справедливо полагал, что опять попаду к своему старому хозяину, который в этот раз уж точно забьет меня насмерть. Однажды я неожиданно столкнулся с буканьерами, которые обомлели от испуга, увидев меня. Несмотря на то что эти лесовики сами выглядели не лучшим образом, я был еще страшнее.

Тут Франсуа засмеялся, отрывая зубами непрожаренное мясо.

– Подумать только. Я, безоружный, полуголый, испугал пятерых буканьеров с их слугами. Ну прям как ты сегодня этих лансерос… Они приняли меня за лесного духа. Немудрено, поскольку я был грязен, космат и почти гол, прикрывая срам какими-то листьями. Я рассказал буканьерам, почему живу дикарем в лесу и не выхожу на побережье к людям уже больше года. Те посовещались и решили, что возьмут меня с собой в свой букан, поскольку посчитали великолепным охотником, если я смог прожить один, даже без ножа, в лесу столько месяцев. Они пообещали, если понадобится, выкупить меня у хозяина. Я согласился примкнуть к ним, однако никто о моем хозяине ничего не слыхал. Одни поговаривали, что он не вернулся с охоты, другие – что подался на материк в лесорубы, а третьи – что уехал в Старый Свет. С тех времен привычка есть сырое мясо у меня и осталась. Кстати, я знаю еще нескольких парней, которые также любят полусырое подкопченное мясо, да и ты, помнится, не отказывался от сырых мозгов только что убитого быка. Было, а? Словом, нет ничего плохого в сыром мясе да и в крови, которая весьма вкусна, когда еще парная.

Вот такую историю рассказал мне Франсуа, пока мы добирались к нашему букану. Может, вам она покажется страшной или, по крайней мере, странноватой, но Вест-Индия – не Франция, там своя жизнь, порой очень суровая. Это здесь цивилизация, здесь в любом кабачке вы найдете отличную кухню и вино с паштетами, а на Сан-Доминго в те далекие времена, о которых я веду рассказ, ничего подобного и в помине не было. Каждый готовил себе сам, когда хотел есть, и даже не мечтал о харчевне с хорошим поваром.