Глава пятая Из записок графа Пенальбы

Западные Индии поразили мое воображение самыми радостными, яркими красками. Необычайного цвета море, бездонная синева неба, палящее огненное солнце – все это настраивало на самые радужные мечты, когда «Feliz Navidad» бросил якорь в гавани Сан-Хуан-Пуэрто-Рико, поскольку наш капитан наотрез отказался заходить в порт Санто-Доминго.

– Поймите меня правильно, сеньор, это большой крюк. Если я его сделаю, отстану от флотилии, которую потом нужно будет догонять в одиночку.

– Ничего страшного, я готов заплатить за неудобства.

– Молодой сеньор шутит. В здешних водах довольно много протестантских корсаров, которые только и ждут, чтобы какой-нибудь торговый корабль отстал, чтобы напасть и разорвать его на куски, как акулы. Нет, не уговаривайте. Я не могу рисковать всем грузом ни за какие деньги. Максимум, что я могу для вас сделать, это высадить в Сан-Хуан-Пуэрто-Рико, когда флот будет пополнять там запасы воды. Вы без труда найдете какую-нибудь небольшую посудину, которая доставит вас в Санто-Доминго.

Так мы оказались на Пуэрто-Рико. Было приятно после долгого плавания вновь ощутить твердую почву под ногами. Флот, пополнив запасы воды, двинулся дальше, а мы, подыскав каботажное судно, которое возвращалось на Эспаньолу, отправились на нем в Санто-Доминго. По пути капитан много жаловался на разбой французских, английских и голландских корсаров, которые мешают развитию местной торговли между испанскими островами Западных Индий.

– Эти канальи, словно черти, появляются неизвестно откуда, а потом прячутся в своих глухих бухтах. Слава богу, на Эспаньоле теперь новый военный губернатор, который поприжал им хвост. Поговаривают, что после того, как он прогонит всех несанкционированных протестантских поселенцев с острова, в Санто-Доминго будет заходить флот из Испании. А то мне всякий раз приходится подкарауливать его в Сан-Хуан-Пуэрто-Рико, чтобы купить хоть немного европейских товаров. Поверьте мне, не один я жду этого дня.

Еще во время перехода через океан всем командам кораблей было известно, что к губернатору графу де Пенальбе плывет сын. А когда мы подошли к берегам Пуэрто-Рико, наверняка был отряжен специальный корабль, чтобы предупредить моего отца. Иначе чем объяснить, что он заранее знал о моем прибытии и уже встречал меня на пристани.

Вот она, долгожданная минута. Подплывая на первой шлюпке к причалу, я сразу увидел отца. Среднего роста крепкий мужчина лет сорока пяти махал мне черной широкополой шляпой с белым плюмажем. Отец почти совсем не изменился с нашей последней встречи – все такая же прямая гордая осанка, черные волосы, искрометные светлые глаза.

– Как ты повзрослел! – воскликнул отец, заключая меня в объятия. – Боже мой, мы не виделись три года, а ты так вырос, так возмужал. Я рад, очень рад, что ты оставил Европу и приплыл ко мне. Постараюсь сделать все, чтобы ты не пожалел об этом. Вот только твоя матушка…

– Я тоже очень рад видеть тебя, отец, – сказал я, оглядываясь по сторонам. По правде, мне, как любому 18-летнему парню, было не очень-то приятно, что меня у всех на виду тискает взрослый мужчина, пусть даже и мой отец. Я старался не показывать этого, поскольку в глубине души уже считал себя тертым калачом, бывалым солдатом, успевшим поучаствовать в одной кампании, и наконец, умелым бретером. И у этого настоящего головореза, оказывается, есть отец, который лезет при всех со своими нежностями… Позор для моей репутации…

– Мне так повезло, – улыбнулся отец. – Мой сын со мной. Об этом могут лишь мечтать все испанские губернаторы. Не представляешь, Педро, как я горд и счастлив, что у меня такой взрослый сын.

– Отец, называй меня, пожалуйста, Пьер. Мне так привычнее…

– Об этом можешь сразу забыть. Здесь, так же как в Европе, идет война с французами, поэтому если я буду звать тебя Пьер, это будет неправильно понято. Здесь мы все говорим по-испански, поэтому ты будешь для всех Педро, ну а наедине я буду называть тебя как захочешь… Пьер так Пьер. Но что это у тебя на щеке?

Отец провел ладонью по моему свежему шраму, оставленному шпагой одного из дюнкеркских корсаров.

– Я вижу, это след от клинка. Боже мой, мой сын стал совсем взрослым. Может быть, у тебя и девушка есть, а? Ну признайся.

– Отец, мы же не одни…

Граф сделал вид, что осекся, и посмотрел на собиравшуюся толпу из местных жителей. Тут только он заметил за моей спиной Николаса.

– Здравствуй, мой старый боевой товарищ. Спасибо, что довез Педро живым и здоровым, – отец хлопнул по плечу моего камердинера. – А вот относительно невредимости… Но об этом после… Ну а теперь, – обратился он к своим чернокожим слугам, которые широко улыбались, видя нашу встречу, – хватайте вещи и несите домой. А мы с тобой, Педро, немного прогуляемся. Надеюсь, ты не устал с дороги? А у меня как раз есть еще дела.

Морское побережье около Санто-Доминго было не обустроено, поэтому все суда из Европы сначала заходили в устье реки, минуя форт, а потом разгружались в специально оборудованном месте. Остальная же эскадра ждала их на морском рейде.

– Что я могу? Лишь писать об этому куда следует, – кричал мой отец капитану судна «Feliz Navidad», около которого мы остановились. – Не могу же я покупать все это на собственные деньги? Или вы думаете, что это моя приватная война? То, что им там, наверху, не нужны эти земли, уже все давно догадываются. Лишь фанатики думают, что мы тут работаем на благо какой-то родины, которая давно перестала о нас заботиться.

– Ну не нужно так кипятиться, – отвечал капитан. – Что было погружено, то я и доставил вам согласно вот этим бумагам. Не знаю, чего вы так сердитесь. Если бы о ваших нуждах забыли, то не прислали бы и этого, как остальным губернаторам. Поверьте мне, капитану, который пойдет еще в Каракас и Каратхену, Пуэрто-Белло и Веракрус, – вы счастливчик и должны радоваться тому, что находитесь на особом счету и вам хоть что-то присылают.

– Да, но это лишь малая доля того, что мне необходимо. Неужели там, в Севилье и Мадриде, думают, что можно обойтись мизером в столь крупном деле?

Радость отца после встречи сменилась яростью, когда он прямо на пристани вскрыл ящики и увидел, что прислали ему из Испании. По его словам, он заказывал кремневые голландские мушкеты последних образцов, а получил старинные фитильные аркебузы прошлого века, просил легкие итальянские пистолеты, а прислали тяжелые и старинные колесовые.

– У меня впечатление, что они просто избавляются от хлама, – сетовал он, когда мы шли по городу. – Не понимаю, куда смотрит герцог Медина-Сидония. Он же обещал мне присылать даже за свой счет все необходимое и лучшего качества…

Неожиданно отец посмотрел на меня и осекся. Его сомкнутые брови разошлись, светлые глаза подобрели, а на губах появилась улыбка.

– Но не будем омрачать твой приезд, дорогой мой сын. Для меня сейчас всего дороже именно это. Ведь ты даже не представляешь, какие политические интриги плетутся относительно этого колониального города. И какие вельможи замешаны в этой игре, включая дона Гаспара де Гусмана девятого герцога Медина-Сидония. Жалко, что ты не смог побывать в его дворце в Севилье, а то бы познакомился с его женой, благочестивой доньей Жуаной Фернандес де Кордоба и славным продолжателем рода доном Жуаном, которому сейчас лет двенадцать. Николас говорил мне о неприятностях, с которыми ты столкнулся. Очень жаль. Однако не будем больше об этом. Кстати, в честь твоего прибытия я намерен дать прием. Ты помнишь, что во Фландрии я содержал собственный пехотный полк с дюжиной рот по 250 солдат, и, наверное, знаешь, что я его выгодно продал, поэтому смог устроиться здесь весьма неплохо. Конечно, лишь по местным меркам, но, надеюсь, тебе понравится наш дом. Он один из лучших в городе, если, конечно, не считать особняк президента де Монтемайора.

Произнеся это имя, отец замолк и оглянулся по сторонам. Мы шли узкими городскими улочками, где кипела повседневная жизнь, но отец почему-то понизил голос.

– Видишь ли… Я не писал тебе этого, не хотел доверяться бумаге, но мой главный враг здесь именно этот самый дон Хуан Франсиско де Монтемайор-и-Куэнса. Раньше он был на Эспаньоле неограниченным хозяином, заправлял всем, но с моим приездом его права были сильно урезаны. Это длинная история, но я должен ее рассказать.

Мы шли от порта по небольшой улице, справа и слева стояли неказистые беленые дома, почти все одноэтажные, за забором огород или сад.

– После того как несколько лет в Испанию из Индий не приходил флот с серебром, на моей родине в Андалусии вспыхнуло восстание. Мало того что там жителей измучили эпидемии, были плохие урожаи, ко всему прочему почти полностью прекратилась заморская торговля, за счет которой живет эта провинция. Дело дошло до голодных бунтов, центром которых стала Гранада, потом последовали восстания в Кордове и Севилье. Герцоги Медина-Сидония, графы Барахас, герцоги Алькала, герцоги Аркос, словом, вся андалусская знать, потеряв заокеанские доходы, надавила на нового первого министра дона Луиса де Аро, а тот, в свою очередь, поставил этот вопрос перед нашим мудрым монархом Филиппом IV. Ты знаешь, что я родом из Андалусии, поэтому именно меня порекомендовали местные гранды отправить в Западные Индии, чтобы исправить положение. Их план был таков: изменить маршрут следования Серебряного флота в Испанию. Больше не ходить через Гавану и опасный своими рифами Флоридский пролив, а отправляться через Атлантику из Санто-Доминго. Для этого нужно было укрепить сам город, привести в порядок Эспаньолу, где возникли стихийные протестантские поселения французов, англичан и голландцев, поддерживающих тесную связь с контрабандистами и корсарами. Именно последних, которые обосновались на Эспаньоле, андалусские вельможи винили в перехвате их кораблей, груженных серебром из Перу.

Словом, я прибыл в чине капитан-генерала с особыми полномочиями от короля, который отдал под мое командование все военные силы, находящиеся на острове, а дону де Монтемайору оставил лишь гражданскую власть. За это он питает ко мне ненависть, конечно, достанется и тебе. Будь готов. Здесь его называют президентом, это что-то сродни испанскому аделантадо. Дело в том, что в Западных Индиях существуют так называемые аудиенсии. То есть трибуналы, действующие как административный совет на определенной территории. Трибунал состоит из президента и нескольких оидорес. Так вот, дон де Монтемайор и является президентом острова Эспаньола. Ему подчиняются все органы управления, кроме, конечно, юрисдикции местного епископа и моих солдат.

– Но меня-то за что этому президенту ненавидеть? Ведь я только что ступил на берег и еще в глаза его не видел…

Отец улыбнулся и посмотрел на меня. В его светлых глазах мелькнули искорки. Глядя на него, я почему-то вспомнил детство. Конечно, он был намного моложе, не было морщинок около глаз, седины в усах и бородке, живота, который, как правило, появляется у большинства мужчин, которым переваливает за сорок. Отец был всегда чем-то занят, и в те редкие минуты, когда он уделял внимание мне, я был неизменно счастлив. Счастлив так же, как сейчас. Ведь я снова иду рядом с тем, кого люблю всем сердцем, и, несмотря на его жесткий и нетерпеливый характер, готов быть рядом с ним и дальше.

– Это неважно, – отец посмотрел на меня. – Ты сын того, кто вольно или невольно отнял у него часть власти. Он всячески препятствует всем моим действиям, чтобы доказать Мадриду, что я ничего не умею и ничего не добьюсь. Думаю, будет препятствовать и твоему продвижению, ведь он всеми силами добивается моей отставки и отзыва. Недаром при всяком удобном случае ставит палки в колеса. Кругом шныряют его шпионы, и мне почти не на кого положиться, если не считать моего бывшего адъютанта еще по полку во Фландрии отважного андалусца Хосе де Кесада. Ты его должен помнить. И двух опальных дворян, которых я подобрал в Севилье после неудачной дуэли. Это граф дон Габриэль де Рохас-Валле-и-Фигуэра и дон Бальтасар де Кальдерон. Но теперь, с твоим приездом, я имею на одного сторонника больше. Это вселяет надежду.

Неожиданно к нам подбежал запыхавшийся солдат, который что-то выпалил скороговоркой, но что именно, нам разобрать не удалось из-за его слишком тяжелого и прерывистого дыхания. На нем был грязный желтый камзол, пропотевший и покрытый пятнами жира, помятая серая шляпа с широкой тульей и драным пером, красные штопаные-перештопаные чулки (вернее сказать, они когда-то имели этот цвет, но благодаря неумолимому тропическому солнцу уже давно изменили его не в лучшую сторону) и черные кожаные стоптанные башмаки с пряжками, покрытые толстым слоем городской пыли, на которую так щедры улицы Санто-Доминго. О том, что посланец был военным, красноречиво свидетельствовала шпага и патроны к мушкету, висевшие на перевязи. Однако тяжелое огнестрельное оружие отсутствовало. Скорее всего, солдат оставил его сослуживцам, когда был отправлен на поиски моего отца. Увидев, что мы ничего не понимаем, он повторил.

– Он снова… на прежнем месте… монсеньор. Вы приказали сразу же… если он появится… доложить…

– А, этот ваш лесной дух, – догадался отец. – Ну что ж, сын, пойдем посмотрим на местную достопримечательность – духа леса. Теперь он стал являться и днем.

Мы пошли за солдатом на северную окраину города на бастион Сен-Филипе. С него открывался хороший вид на пространство перед крепостными укреплениями.

– Вот он, вот, смотрите, стоит там, на бугорке, – закричали караульные солдаты, указывая куда-то вдаль.

Там действительно можно было различить человеческую фигуру, стоявшую на небольшом холмике, широко расставив ноги. Это было чуть дальше мушкетного выстрела.

– Это дух леса, я сразу его узнал, – с жаром выпалил один из солтат. – Это он убил Хосе и Мигеля.

– Ну какой это дух, это обычный человек. Вы что, действительно считаете, что дух может стрелять свинцовыми пулями? Сейчас глянем на него поближе.

Отец достал небольшую подзорную трубу.

– Это белый человек с длинными светлыми волосами, заплетенными спереди в косички, с такой же светлой бородой. На нем мешок из шкуры дикой коровы с дырками для рук и ног, длинные штаны из свиной кожи, высокая шапка… Оружия не видно. А что у него в руке?

Не успел отец произнести последнюю фразу, как стоящий неподвижно лесной дух ожил, поднял руку и протрубил во что-то, похожее на рог. Звук был несколько приглушенным, зато огласил все окрестности. После этого он замер, словно всматриваясь в нас, находящихся на бастионе.

– Точно! Именно этот каналья вчера и позавчера хладнокровно застрелил по одному часовому на нашем бастионе, – отрапортовал сержант. – Пока мы выходили на его поиски, он уже растворился в лесу. Говорят, что это сам дух леса, само проклятие местных индейцев, наложенное на всех испанских солдат.

– Какой дух, какое проклятие, опомнись, Фернандо. По виду это обыкновенный матадорес. Может, англичанин, но скорее всего француз. А уж индейцев тут нет лет сто. Местные племена были совершенно безобидными идиотами, поэтому и передохли, как мухи.

Тогда мой отец придвинулся ближе к брустверу и стал внимательнее вглядываться в таинственную фигуру. Скорее всего, лесной дух заметил это, так как поднял руки к небу, а потом одну из них опустил и направил на нас. Оттопырил палец и сделал вид, что выстрелил из него. Улыбнулся, протрубив в рог, и не спеша скрылся в зарослях.

– Мне показалось, что он узнал вас, – сказал сержант, обращаясь к моему отцу. – Словно только и ждал вашего появления…

– Какие глупости… – ответил мой отец.

Но тут все с таким страхом и сочувствием посмотрели на отца, что даже у меня пробежали мурашки по спине.

– Идем, сын, нам еще нужно подготовиться к приему, а этот каналья явно меня испугался и уже больше не появится.

По дороге к дому я спросил отца о лесном духе.

– На острове ходят много легенд, одна из них про некого Одинокого Стрелка, которого еще называют лесным духом. Якобы этот охотник является тогда, когда нужно отомстить за невинно убиенных. Эта сказка особенно в ходу у местных негров и мачо. Только все это глупости. На острове полно иностранных охотников, которые стали тут селиться еще лет тридцать назад. В основном выходцы из Франции. Однако раньше они никогда не заходили столь далеко на западную часть Эспаньолы и не приближались с такой наглостью к столице, тем более не убивали часовых и не трубили при этом в рог.

– Значит, есть что-то в этом Одиноком Стрелке, что не укладывается в обычные рамки?

– Конечно, есть, но об этом лучше не говорить, чтобы не пугать местных. Загадок много. Куда, например, девались пули, которыми он убил двух часовых. И почему, когда около десятка мушкетеров открыли ответный огонь, ни одна пуля в него не попала, хотя он стоял неподвижно на своем холмике и даже не думал прятаться. А если учесть, что этот Стрелок сначала появился в Сан-Фелипе-де-Пуэрто-Плате, потом в Сантьяго и лишь сейчас у нас, то можно предположить, что он кого-то ищет. Возможно, даже меня…

– Но разве не пробовали его поймать?

– Когда он появился во второй раз, после того как застрелил первого часового, мы послали за ним из городских ворот пятерых всадников-лансерос, но они не намного сумели к нему приблизиться, так как он хладнокровно убил под ними лошадей, так что о нападении можно было забыть. К тому же у этого Одинокого Стрелка какой-то слишком необычный мушкет. Он бьет на такое расстояние, которое нашим и не снилось, и невообразимо быстро умеет перезаряжать свое оружие. В Сантьяго он застрелил десятерых из пятнадцати солдат, которые вышли, чтобы его схватить. Причем это было на таком огромном расстоянии, что никто из них даже и не думал применять свое оружие.

Мы шли по улицам Санто-Доминго от северного бастиона в центр одного из самых красивых испанских городов Западных Индий, построенных братом его открывателя. Помните, есть еще такой испанский стишок:

A Castilla y a Leon,

Nuevo mundo dio Colon.

Но я имею в виду брата Кристобаля Колона Бартоломео, основавшего здесь новую столицу острова 4 августа 1496 года. Мы посетили кафедральную базилику Менор-де-Санта-Мария, где покоятся останки великого адмирала, прошли мимо небольшого, без всяких прикрас дворца Диего де Колона, или, как его еще называют, Алькасар-де-Колон, где даже в зной сохраняется прохлада, миновали старую башню Торре-де-Оменахе, осмотрели западные городские укрепления, три башни с воротами и рвами, потом церкви Сан-Николас и Сан-Франциско, затем первый университет в Новом Свете, основанный еще в 1538 году, попробовали местный напиток лемонсито и наконец подошли к дому отца. Это был особняк в колониальном стиле, где умело сочеталось испанское и марокканское зодчество. Здесь мне предстояло жить. На пороге нас встречала многочисленная челядь, в основном черной расы, а также мой старый Николас, довольный тем, что, несмотря на все приключения, выпавшие нам в пути, довез меня до места назначения живым.

На вечер был назначен прием в честь моего приезда, который должны были посетить все самые значимые лица столицы острова. В доме шла шумная подготовка, наверное, как и во всем городе. Не хочу описывать это, поскольку довольно глупо, когда тебя представляют нескольким десяткам чужих людей, пришедшим поглазеть, как выглядит сын губернатора и что можно полезного извлечь из этого визита для себя. По сути, никто не разделял радости отца, но все делали вид, что счастливы не менее. Особенно старались гости с дочерьми на выданье. Все эти Магдалины, Маргариты и Марии-Терезии показались мне ужасно глупыми жеманницами, а их наряды полной безвкусицей. Однако их родители были еще хуже, напомнили тех мелких мушек, о существовании которых я сразу же узнал, как только сошел на берег. Их тут называли москас или москитос. Стоило лишь остановиться, как они словно по команде слетались со всех сторон с надеждой закусать тебя до смерти. Вот именно в таком окружении я и находился сейчас, с той, пожалуй, разницей, что это были представители местного света, желавшие показать своих дочерей с самой выгодной стороны. Кто-то рассказывал об обширных сахарных плантациях, которыми владеет совсем неподалеку от Санто-Доминго, кто-то описывал свои обширные пастбища в какой-то провинции, где у него несметные стада, а также как бы мимоходом сообщал о своем годовом доходе, и т. д. Я вежливо улыбался, выслушивал очередные комплименты относительно моих брабантских кружев, и все начиналось сначала. Подходил новый папаша, а еще хуже мамаша, и начинали расспрашивать меня о Мадриде, где я никогда не был, о придворной жизни, о моде и подобной чепухе, которой они придавали слишком большое значение.

В душе я твердил себе, что, возможно, все эти колонисты на самом деле милые люди, просто им хочется побеседовать с новым человеком из Европы, расспросить его обо всем. Я рассказал, что Испания произвела на меня неприятное впечатление своей бедностью и грязью, они снисходительно улыбались, словно это я приехал к ним в Европу из колоний. Говорили, что мое мнение ошибочное и что лучше и богаче Испании нет страны во всем свете, поскольку именно туда стекается все золото Западных Индий. Мои возражения, что это золото испанцы отдают за те же брабантские кружева и другие подобные вещи, которые сами не делают, вызывали у них хохот. В этот момент они еще выше задирали нос, прямо-таки наливаясь гордостью до самых краев, снисходительно объясняя, что нация испанцев является гегемоном во всем мире, на нее работают все остальные страны. Я представлялся им неким нерадивым студентом, которому непременно нужно прочесть лекцию о величии их родины, о патриотизме, о какой-то национальной идее и об особом месте испанцев в мире.

Было смешно смотреть на этих глупцов, погрязших в собственной чванливой гордыне. Они считали Испанию гегемоном, несмотря ни на что, она уже давно таковой не являлась. Родившись во Фландрии, я прекрасно знал, почему испанский король столько лет воюет с голландцами, чтобы заставить их вернуться под его начало. Все дело в деньгах. Нидерланды приносили испанской короне гораздо больше дохода в виде налогов, чем она получала из Америки. Я знал и то, что золото и серебро Западных Индий уходит у испанцев сквозь пальцы и идет на развитие промышленности других стран. Что в Испании уже давно почти ничего не производится.

Я казался окружающим лишь плохо обученным молодым человеком, не понимающим смысла жизни, а они мне – настоящими безумцами, сознание которых затуманено великой национальной идеей, о значении которой все готовы говорить часами. Боже мой, как они с этой своей идеей далеки от обычной настоящей жизни, думал я в это время. Они считают себя какой-то особенной нацией. Но зачем? Чтобы истратить на поддержание этой фикции все золото и серебро Перу?

…Выслушивать женские глупости было еще хуже. Фальшивый смех, беззаботное щебетание, уверенность в собственной непогрешимости, знание ответов на все вопросы, самонадеянность – все это было ужасно. Но, вдруг повернувшись, я увидел ее. Эта девушка входила в дом под руку с пожилым кабальеро. Словно пуля пробила мою грудь навылет, когда она взглянула на меня. Я тут же отвел взгляд. О боже! Это была она. Та единственная. Я отвернулся, делая вид, что увлечен очередным разговором о политике, который рядом вели иезуит и доминиканец. Мне надо было перевести дух. Какая красотка! Какое изящество походки, какие тонкие черты лица, какие волосы, какая грация в движениях. Я незаметно наблюдал за незнакомкой. Да, это была девушка моей мечты. Но вот отец подводит ее ко мне. Боже, как она хороша!

– Разрешите вам представить, дон Антонио, это мой сын Педро, а это адмирал дон Антонио де ла Плаза, гроза всех иностранных кораблей в наших морях, командир знаменитой Armada Barlovento. Его дочь донья Мария.

Боже, какие у нее красивые карие глаза, какая улыбка… Но не успел я как следует раскланяться, как с улицы послышались крики, оповещавшие, что прибыл сам президент дон Хуан Франсиско де Монтемайор-и-Куэнса с женой и двумя дочерьми. Конечно, он был горд, что единственный на острове имел карету, но, только взглянув на нее, я еле удержался от смеха. Бросив взгляд на донью Марию, я понял, что она заметила мои невольные чувства и слегка понимающе улыбнулась.

Встретив президента, отец подвел его ко мне и представил с довольным видом.

– Говорят, молодой человек, вы любите фехтование? – спросил дон Хуан.

– Как любой дворянин, я с детства обучаюсь умению владеть шпагой, – поклонившись ответил я.

– До меня дошли сведения, что вы чрезвычайно преуспели в этой области и что от этого даже имели некоторые неприятности в Европе.

– Вы, очевидно, путаете меня с кем-то. Мои достижения ничтожны, чтобы на них обращать внимание.

– Разве? А вот ваш слуга заявляет обратное. Говорят, вам прямо-таки нет равных.

– Мой сын весь в меня, – вступил в разговор мой отец. – Я первым учил его фехтованию, и, надеюсь, от меня он унаследовал не тольку мою шпагу, но и крепкую руку.

– Хотелось бы, дорогой граф, чтобы, в отличие от вас, он не вызывал на поединки моих самых преданных людей.

В ответ на это отец лишь сделал вид, что поклонился, и, любезно подхватив под руку президента, увлек его в сторону, о чем-то оживленно расспрашивая. Я снова взглянул на донью Марию, которая, похоже, также смотрела в мою сторону, закрываясь мантильей. Какая же красота! Какие изящные руки, тонкие пальцы…

– У нас тут не любят, когда приезжие пялятся на чужих невест, – вдруг услышал я голос сзади.

Это был некий кабальеро лет сорока, мне еще не представленный. Он окинул меня презрительным взглядом и съязвил, что в Санто-Доминго нет ни одного тренировочного фехтовального зала, так что мне будет негде поразить воображение дам.

– У нас не делят рапиры на белые и черные, а всегда фехтуют по-настоящему. Так что противники заглядывают в лицо смерти. Боюсь, вам это незнакомо и вы не сумеете здесь продемонстрировать свое мастерство.

– Не бойтесь, вам это не грозит, – ответил я. – Я никогда не фехтую с теми, кому не представлен.

– Я главный альгвасил Санто-Доминго дон Хуан де Мальпика. Это славное имя наш род носит уже много веков, поэтому у меня нет нужды в представлениях. Если вы не знаете Мальпику, это говорит лишь о вашем узком кругозоре.

– Почему же, мне знакомо ваше гордое имя. Кажется, ваш родственник недавно позорно бежал от французов во Фландрии?

– Вы ошибаетесь. У нас в роду не было трусов.

– Тогда как назвать поступок доблестного генерала, который, после того как получил от французов легкую взбучку под Люксембургом, уже больше не помышлял о сопротивлении и уехал, оставив свою армию? Мне также вспоминается, что после этого маркиз закрепил изрядно подмоченную репутацию и в Италии, когда снова попал в окружение и, бросив свое соединение, втайне скрылся. Так вы настаиваете, что гордитесь именем, которое носите?

Черные брови моего собеседника сошлись на переносице, он стиснул зубы и сжал кулаки, его лицо побагровело.

– Вы – негодяй и выскочка, – прошипел дон Хуан. – Вы ответите мне за свои слова.

– Когда и где?

– Сегодня же вечером. Приходите в полночь на бастион Сен-Филипе. Можете без секундантов. У нас тут не принято втягивать своих друзей в приватные распри. Я также буду один. Слово чести.

– Очень любезно с вашей стороны, уважаемый дон Хуан.

Мы раскланялись и на этом пока расстались. Интересно, что сказал бы Николас, если бы узнал, что в первый же вечер пребывания в Новом Свете у меня сразу же наметился поединок. Гостей пригласили за стол, где я сидел рядом с отцом и президентом, поэтому был вынужден ухаживать за его упитанными дочерьми, беспрестанно несущими всякий вздор и строящими мне глазки. Донья Мария сидела рядом со своим отцом адмиралом и доном Мальпикой, который с ухмылкой бросал на меня презрительные взгляды. Вскоре в мощенном булыжником внутреннем дворе дома, где зажгли иллюминацию, заиграли музыканты, а гости вышли танцевать.

Однако я горел желанием расспросить кого-либо о донье Марии, поэтому направился к отцу.

– Она что, тебе понравилась? Не сходи с ума. Она же длинная, как жердь, худая, как палка, к тому же у нее зубы лошадиные. Обратил внимание – когда она улыбается, видны все десны. Ни дать ни взять кобыла Дон Кихота. Да и помолвлена она с доном де Мальпикой. Ну и поделом ему. Ты лучше посмотри на дочерей президента. Вот где кровь с молоком, есть на что положить глаз, а эта…

Отца отвлекли, и я отошел. Его слова нисколько не повлияли на тот ангельский образ, который сложился уже у меня. Лошадиная улыбка? В моих глазах этот недостаток нисколько не портил девушку, которую я с первого взгляда выделил из толпы. Даже то, что она была помолвлена, не повлияло на мою любовь с первого взгляда. А то, что моим соперником был этот хлыщ, меня даже радовало.

Но мне предстояло еще одно дело. Нужно было найти кого-то, кто объяснил бы мне, где находится этот пресловутый бастион. Единственным человеком, которого я давно знал, был бывший адъютант моего отца по полку во Фландрии Хосе де Кесада. На его поиски я и направился. Но вскоре узнал, что два дня назад он был отправлен со специальным поручением на север острова в Сан-Фелипе-де-Пуэрто-Плату. Об этом мне рассказал дон Бальтасар де Кальдерон, которому я был представлен четверть часа назад.

– Достославный дон Бальтасар, я понимаю, что мы не так уж давно знакомы, но у меня есть к вам дело весьма приватного характера, с которым я не могу обратиться к кому-нибудь другому, – начал я довольно неуклюже. – Дело в том, что у меня сегодня должен состояться поединок, но я не знаю, где находится некий бастион Сен-Филипе, на бруствере которого должна состояться наша встреча сегодня в полночь.

Кабальеро, к которому я обращался, был тучного вида мужчина лет тридцати, с приветливым выражением лица, с лихо подкрученными усами и с живыми, смеющимися глазами.

– О мой дорогой дон Педро! Вам повезло, вы обратились как раз по адресу. Я тот самый человек, который вам с радостью поможет во всем, так же, как ваш отец помог мне избежать гнева короля. Мы с доном Габриэлем де Рохас-Валле-и-Фигуэрой с большим удовольствием придем вам на помощь и станем вашими секундантами. Но не перепутали ли вы место и время поединка?

– Нет, я точно помню, что дон де Мальпика назвал именно этот бастион.

– Ах вот с кем вы деретесь! Тогда все ясно. Вы никогда не слышали про Одинокого Стрелка?

– Не только слышал, но и видел его сегодня днем собственными глазами.

– Тогда вы должны знать, что он уже дважды ночью приходил к крайнему северному бастиону Санто-Доминго и убивал часовых, пока они вообще не перестали показываться на бруствере. На этом-то бастионе вам и назначена встреча. В связи с чем я могу предположить, что если бы вы явились туда до того, как я вас предостерег, то наверняка были бы убиты этим Одиноким Стрелком, а ваш противник был бы избавлен от заботы протыкать вас своей шпагой. Понимаете, о чем я?

Я отлично понял коварный план де Мальпики заманить меня в ловушку и обстряпать все дело чужими руками.

– Этот де Мальпика совершенно гнусный и бесчестный тип. Дон Габриэль еще месяц назад вызвал его на поединок, однако каналья до сих пор находит предлоги для отсрочки. Затягивать дело – вот основная черта этого прохвоста. При этом он думает, что, обхитрив противника, сохранит честь. Пойдите скажите ему, что между кабальеро такое не принято. У него другие понятия. Он считает, что честно проиграть способен только дурак. И, похоже, президент де Монтемайор его в этом поддерживает. Словом, они стоят друг друга…

Но я уже не слушал своего собеседника, горя одним желанием – высказать все это своему противнику. Я застал де Мальпику в обществе своего отца.

– Дон Хуан, вы – бесчестный человек, который не достоин звания кабальеро. Вы поступаете как простолюдин, а не дворянин. Вы хотели заманить меня в ловушку, чтобы избежать поединка со мной? Так вот вам!

И я ударил начальника полиции по щеке. Это произвело настоящий шок в зале. Все лица были обращены к нам.