Глава шестая Из рассказов капитана Пикара

Не помню, говорил я это или нет, но у буканьеров было принято носить прозвища. У моего нового хозяина Жан-Клода оно тоже было – Особый. Он действительно был не такой, как все, поскольку всегда ходил один, без напарника. Я уже, наверное, рассказывал, что тогда на Сан-Доминго, да и много лет спустя тоже, было в правилах иметь товарища. Этот союз назывался матлотажем. В столь дикой стране таким образом было легче выжить. Но Жан-Клод ходил один. На все вопросы по этому поводу он отвечал, что напарник у него есть. Только вот в чем была заковырка – никто этого напарника никогда не видел, кроме самого Особого. Он даже иногда разговаривал с ним, называя Жюлем. Прямо мурашки по коже у всех ползли, когда Особый начинал это делать. Создавалось впечатление, что Жюль находится рядом с нами, только мы его не видим, словно он дух, а не человек. За это буканьеры и дали ему его прозвище. Рассказывали, что они подобрали его полумертвого где-то на берегах Антибонита. Он лежал у воды весь в крови, в голове была здоровенная рана от пики лансерос. Но здоровье у Жан-Клода было лошадиное. Выжил, хотя и потерял глаз. О своем прошлом буканьерам рассказывал неохотно, только то, что жил в Гонаиве с семьей, а потом перебрался в Мирбалете, где построил ферму и разводил коров. Однажды туда нагрянули лансерос, всех перебили, а ферму сожгли.

Особое уважение Жан-Клод снискал у буканьеров за свою необычайную меткость. Вообще буканьеры любили соревноваться в стрельбе, и наверняка его бы прозвали Метким Стрелком, если бы не его особенность. При одном глазе он видел лучше, чем остальные. Попадая в цели, находящиеся на очень далеком расстоянии, которые и разглядеть-то было трудно, он говорил, что это всего лишь дело привычки. Он действительно никогда не промахивался, и это была его самая странная особенность. Кроме этого Жан-Клод умел с огромной скоростью перезаряжать свое длинное ружье, чему постоянно учил и меня. Вскоре благодаря постоянным тренировкам я стал не уступать ему в этом. Словом, прозвище Особый ему подходило больше, чем просто Меткий Стрелок.

– Вставай, пошли, пора, – сказал он мне однажды утром. И мы молча двинулись с ним на восток. На все мои расспросы о цели нашей экспедиции он отвечал лишь то, что они с Жюлем решили расквитаться по старым долгам. К этому времени я уже немного привык к незримому присутствию этого загадочного Жюля, но все равно было как-то не по себе.

– В последнее время он ведет себя слишком странно, – однажды сказал обычно молчаливый Особый. – Пропадает неизвестно куда, потом внезапно появляется. Он вообще всегда был беспокойным, но не настолько же.

– Вообще-то, тут никого нет, – попробовал я намекнуть.

– Прекрати болтать, – получил в ответ. – Я поэтому и купил тебя, что Жюль плохо мне помогает. Не разводит костры, не готовит еду, не чистит оружие. Он говорит, что нужно идти мстить, а до остального ему нет дела. И все время торопит меня и торопит. Я уже перестал место себе находить. Иногда он будит меня во сне и говорит: отец, ты что, забыл, ты обещал страшно отомстить убийцам твоей семьи.

– Мстить за семью?

– Да. Ведь Жюль – это мой старший сын. Он один у меня и остался.

– Так мы идем к испанцам?

– Да. Жюль говорит, что разузнал, кто убил его мать, братьев и сестер. Что даже уже разведал, где лагерь этих каналий лансерос. И мы сейчас идем туда.

– Не слишком ли нас мало, чтобы сражаться с целым отрядом? Что мы сможем сделать вдвоем?

– Втроем. Ты что, себя не считаешь?

– Нет, я не считаю Жюля. Ведь его нет.

– Он есть. Посмотри туда. Видишь, он идет впереди? Он всегда был хорошим охотником. Он выведет нас на лагерь лансерос. Остальное не твоя забота.

Ни хрена я не видел. Впереди Особого никого не было. Мне стало еще более жутко, когда Особый сказал мне, что главное не то, что ты смотришь, а то, что видишь. Из этого я понял, что, скорее всего, пропаду бесследно в этих диких лесах вместе с этим безумным буканьером, и стал подумывать о том, что же мне делать. Тем временем наш путь из Свободной Гавани, как я уже рассказывал, лежал на восток. Мы вышли на просторную равнину, которая была долиной реки Сантьяго. Еще ее называют рекой Морте-Кристи из-за того, что она впадает в море около этой вершины. На равнине паслись большие стада диких коров и быков. Однако они не интересовали моего хозяина. Он добывал лишь нам на пропитание.

– Жюль говорит, что лагерь уже близко, вон там, – сказал Жан-Клод, показав пальцем куда-то вдаль. – До него пару часов ходу.

Я ухмыльнулся, но промолчал. Ну что ж, посмотрим, что ты скажешь, когда мы ничего не найдем. Может быть, тогда поверишь в призрачность существования своего Жюля. Однако к вечеру мы действительно увидели несколько дымков от костров. Представляете? Тогда я в первый раз поверил в существование духов. Ведь не мог же Особый знать с такой точностью, где находится искомый лагерь именно тех лансерос, которым он хотел отомстить за смерть семьи. Однако у меня еще оставалась призрачная надежда, что это лагерь не тех, кто убил его родных. Но она быстро рассеялась после того, как мы подобрались поближе. Это действительно были они. Жан-Клод достал свою подзорную трубу, хотя и без нее видел не хуже.

– Они, – сказал Жан-Клод. – Их человек двадцать или двадцать пять. Ну наконец-то встретились. Теперь им не уйти. Нужно только найти удобную позицию. Жалко – место ровное. Не подобраться, но ничего, мы ночью их возьмем.

– Постой, не собираешься же ты их атаковать?

– Пора отдать долги. Вон, вижу того усатого. Это он ткнул меня пикой, а вон тот убил Мишеля. Жалко, нет их полковника. Ну что ж, спасибо, Жюль, что вывел нас на них. Ишь, расположились, как дома. Так руки и чешутся. Может быть, начать уже сейчас? Что скажешь, Жюль? Я тоже так думаю. Они возвращаются к себе, так что уже расслабились. Смеркается, поэтому, если мы подстрелим сейчас парочку, они не снимут свой лагерь. Решено. Ты обойдешь их с другой стороны. Да, хорошо, я это сделаю, только и ты не забудь.

Я впервые видел Особого таким возбужденным. Его единственный глаз горел, на губах играла кривая, зловещая улыбка. Он отослал меня с мулами в укромное место, а сам исчез в высокой траве. Через некоторое время грянул выстрел, затем еще, еще и еще. До меня донеслись крики, ржание коней, потом все стихло. Я стоял, всматриваясь и вслушиваясь в сгущавшиеся тропические сумерки. Все было тихо. Если Жан-Клода убили, то что мне делать? Наверное, нужно будет вернуться обратно в Свободную Гавань. Интересно, найду ли я туда дорогу один, без подсказок. Ведь у меня нет всезнающего Жюля. Отправиться прямо сейчас, пока совсем не стемнело? Но куда я пойду ночью, когда ничего не видно. А если я буду дожидаться утра, то лансерос наверняка обследуют местность, обнаружат мою стоянку, пойдут по следам и в конце концов нагонят. Что же делать, вот положеньице. Я как дурак стоял и вслушивался, но кроме цикад ничего не было слышно.

– Что стоишь как истукан, разведи костер, приготовь нам с Жюлем чего-нибудь, – вдруг раздался знакомый голос. – Мы перекусим, а потом снова пойдем. Ночь длинная.

– Жан-Клод! Ты жив!

– Что мне сделается. Разве ты не знаешь, что у лансерос нет мушкетов. Их полковник приказал отобрать их и выдать пики. Так что к утру мы с Жюлем думаем управиться со всей этой ватагой. Они сейчас, поди, забились в свои палатки и трясутся от страха. Мы подождем, а потом опять нагрянем.

Я достал из переметных сум, снятых с наших мулов, вяленое мясо, разогрел его на костре. С удивлением и даже подобострастием смотрел я на человека, который в одиночку планировал перебить целый отряд испанцев. И он бы вполне выполнил свое обещание, если бы утром мы не увидели, что лагеря лансерос нет и в помине. Испанцы не стали дожидаться, когда их перебьют, и ретировались под покровом ночи, даже мертвых не забрали. Обшаривая карманы поверженных врагов, я заметил, что у каждого из них была дырка в голове.

– Канальи потушили костры, думая, что мы с Жюлем не можем видеть их в темноте, – сказал Особый, скривив губы в презрительной ухмылке. – Ты же знаешь, что нам это раз плюнуть.

И снова поход. Жюль уверенно провел нас долиной реки Сантьяго, приведя к испанскому одноименному городу. Там Жан-Клод развлекался тем, что трубил в рог и стрелял в часовых на местном форте прямо среди белого дня. Затем всматривался, не появится ли на стенах испанский полковник, которого он винил в смерти семьи. Однажды солдаты решили его схватить. Открыли ворота и так бодренько из них выбежали. Конечно, я был рядом в укрытии и видел, с какой неимоверной скоростью Особый умеет перезаряжать свой мушкет, бьющий на огромное расстояние. В начале испанских солдат было человек пятнадцать, а когда они поняли, что им до нас не добежать живыми, их осталось всего пятеро.

Затем мы двинулись дальше. Перевалили через какой-то перевал, миновав ночью испанский сторожевой пост с башней, и вышли в долину реки Изабеллы. Через несколько дней пути Жюль привел нас в Санто-Доминго, испанскую столицу острова. Там Особый сначала пострелял ночью в часовых на бастионах, а потом, когда они перестали показываться, появился днем и стал нагло трубить в рог, требуя появления того самого полковника лансерос, которого он так искал, чтобы отомстить. Все это время я был рядом в кустах. И вот однажды Особый дождался и наконец-то увидел на северном бастионе города фигуру своего обидчика.

– Вот он, душегубец. Точно он. Я узнал его. Теперь не уйдет. – И, сказав это, Особый как бы прицелился в обидчика из пальца, имитируя выстрел. Затем на его губах заиграла зловещая улыбка. Он поднял рог и еще раз протрубил.

Весь день он шептался с Жюлем, пока я занимался готовкой еды и чисткой оружия. Наблюдая за всем этим, я был просто в панике. Мы нагло пришли в самые густонаселенные владения испанцев, нас могли в любой момент обнаружить. Все мои мысли были лишь о том, как мне не повезло: попасть к безумному стрелку, бредившему местью. Как бы от него сбежать. Ведь он того гляди решится пробраться за стены в город, где нас неминуемо ждет смерть. Может, для него она и будет желанной, но я совсем не хотел умирать.

Тут я должен заметить, что никогда не отличался трусостью. В молодости вообще не думаешь, что умрешь, поэтому не чувствуешь опасности. Жизнь бьет ключом, а старость и связанная с ней смерть так далеко, что об этом и не стоит задумываться. Впоследствии я это не раз доказал и в славных делах с Олоне и Морганом. Однако я никогда и никому бы не пожелал являться заложником чьих-то бредовых мыслей или козлом отпущения, а еще хуже пешкой. Когда, например, твой генерал бросает на произвол какое-нибудь свое подразделение, будь то даже рота, чтобы в этот момент повыгоднее отчитаться перед главнокомандующим. Пустить пыль в глаза, отправив главкома в сопровождении большого конвоя дальше. Того самого конвоя, который должен был служить подкреплением для гибнущей в окружении роты. Я был наслышан о таких подлостях. Но, слава богу, за береговыми братьями подобного не водилось. Я имею в виду буканьеров, да и всех остальных поселенцев Сан-Доминго, которые стали называть себя «братьями побережья» не только из-за того, что жили у моря, но и из-за того, что были братьями по несчастью, а соответственно, и братьями по оружию. Особенно ярко это проявилось во время последней войны испанцев с буканьерами.

Помню, мы с Франсуа… Что вы говорите? Вам интересно, что стало с Особым? А сами вы как думаете? Случилось то, что и должно было случиться. Однажды он ушел вместе с Жюлем и не вернулся. Было это, кажется, под Сантьяго. Он выслеживал своего полковника лансерос, который, как сказал ему Жюль, отправился на охоту на беглых негров.

Здесь нужно заметить, что у испанцев на Сан-Доминго была масса негров. Их привозили из Африки в Пуэрто-Плату в основном англичане, естественно, контрабандно. Испанские плантаторы отчаянно нуждались в рабочей силе, так как местных жителей было мало, а индейцев испанцы повывели лет сто назад, как тараканов. Были еще так называемые мачо, которых испанцы привозили на Сан-Доминго из своих колоний на материке. Это были самые забитые и подлые людишки, которых мне было суждено видеть за всю свою жизнь. Они были не то потомками каких-то индейцев, не то еще какой невообразимой экзотической колониальной смесью. Но несмотря на то что они не отличались особым ростом и силой, зато были до крайности безропотны. Они словно мулы знали в жизни лишь одно – работу. Когда я однажды вместе с несколькими товарищами, спасаясь от преследовавших нас испанских солдат, попросил временного убежища в их убогой хижине, они тотчас нас предали преследователям. И это несмотря на кошелек золотых, который я отдал им за молчание и который мог обеспечить их безбедную жизнь до самой смерти. Что можно взять с рабов, кроме цепей. Урод умрет уродом, а герой героем.

Не мое дело приписывать себя ни к первым, ни ко вторым, но Особый был действительно героем. Хотя его им и делало безумие. Как говорится, ни младенец, ни сумасшедший не ведает, что творит, и не может отвечать за свои поступки. Словом, после того как мы с Особым по глупости напоролись в перелеске на некого кабальеро, очевидно отставшего от охоты, я твердо решил, что буду искать момента смыться от своего безумного буканьера. Я решил оставить ему одного мула, а второго забрать себе и уйти с ним подальше на запад. У меня не было никакого сомнения, что в своих рискованных играх со смертью Особый проиграет. И лучше, чтобы это было без меня. Тем более когда вышла осечка с Жюлем и тот не предупредил нас, как обычно это делал, о приближающихся испанцах, я имею в виду некого кабальеро, который неожиданно появился из кустов и высокой травы где-то под Сантьяго и спросил дорогу в город. Я понял его слова, поскольку он, к нашему изумлению, повторил свой вопрос по-французски. Мы были на волосок от смерти, поскольку рядом шныряла охота, а сзади этого кабальеро был его слуга с мушкетом. Учитывая то обстоятельство, что Особый вблизи почти ничего не видел и никогда бы не смог попасть из своего длинного ружья даже в слона, нам несказанно повезло, что кабальеро не зарубил его шпагой. Что касается меня, то мой мушкет был приторочен к мулу, и пока я его вынул бы и взвел, слуга испанца наверняка подстрелил бы меня первым. Хорошо, что Особый в этот раз не стал проявлять свое безрассудство и просто ответил на вопрос испанца, как выбраться на дорогу к Сантьяго. На том мы и разошлись.

Однако эта встреча повлияла и на дальнейший план наших действий. Особый сказал, что трудно оставаться невидимым с мулами, поэтому он дальше пойдет один.

– Мы с Жюлем убьем этого каналью полковника и догоним тебя. А тебе нужно сейчас же двигаться на запад. Не сомневаюсь, что Жюль найдет тебя по следам уже к вечеру. Ну, давай. Не попадайся испанцам. Уж постарайся, а мы тебя нагоним. Всё, пока.

С этими словами, не переставая разговаривать с Жюлем, Особый ушел в свою сторону, а я в свою. Вышло так, что ни к вечеру, ни на следующий день меня никто не нагнал. Я продолжал свое движение на запад к Свободной Гавани и через несколько дней встретился с отрядом буканьеров, промышлявших дикими коровами в степях дельты Монте-Кристи. Это был букан Дидье Лебланка. Буканьеры со слугами уже возвращались домой, везя на мулах шкуры и запасы букана. Признаюсь, что и мы с Особым не только выслеживали испанцев, но и добывали себе диких коров и свиней на пропитание. А во время стоянок выделывали шкуры, так что я тоже шел не с пустыми руками.

Естественно, мне пришлось ответить на множество вопросов относительно себя и Особого. Я сделал лучшее – не стал врать и рассказал все, как было на самом деле. Ведь я хорошо знал, как жестоко поступают буканьеры со слугами, бросившими своего хозяина в беде. Но мой рассказ о том, как нам удалось побывать у самих стен испанской столицы острова, поразил многих. А судьба Особого ни у кого не вызывала сомнения.

– Наверняка он уже мертв, – высказал общее мнение один из буканьеров, которого называли Франсуа. – Нельзя столько времени ходить по краю пропасти и не сорваться. Не может даже безумцу везти так долго.

Вскоре я с караваном буканьеров, к которому пристал, прибыл в поселок Свободная Гавань, где мы продали свой нехитрый товар и, прокутив, как положено, почти все деньги от продажи букана и шкур, стали собираться обратно в поход. К тому времени я надежно прибился к матлотажу Лебланка и моим новым хозяином стал Франсуа. Я уже говорил, что парень я крупный, так что мой новый напарник был мне чуть ли не по плечо. Однако, помня рассказы Мартена о порядках в матлотажах, я сразу же заявил Франсуа, что, если он согласился иметь меня как мальчика на побегушках, жестоко ошибся, я уже зашиб насмерть одного такого любителя и не поскуплюсь и впредь.

– Дурак ты, братец, – ответил он. – Ты сам на себя посмотри, какой ты мальчик, эдакая дубина. Если бы мне было нужно мальчика, то я купил бы помоложе и более хрупкого. Мне нужна твоя сила, и только. Так что успокойся, дылда, работы у тебя хватит.

Эти слова были сказаны с таким откровением и подкупающей простотой, без всякой злобы в голосе, что я действительно сразу же успокоился. К тому же мой новый напарник по виду был гораздо слабее меня, так что, скорее всего, действительно бояться было нечего. В этих раздумьях я шел в составе каравана от бухты Свободной гавани, где была наша стоянка, на северо-восток в глубь острова целый день. В составе каравана было шесть буканьеров, десять слуг и дюжина мулов. В дороге я выяснил, что мы направляемся вдоль северного побережья на восток, в долину реки Вака-дель-Норте, которую еще называли Монте-Кристи или Рио-Сантьяго, где у нас уже была оборудована стоянка. Слуги других буканьеров рассказали мне о главе матлотажа Дидье Лебланке.

– Это старый и опытный буканьер. Конечно, ему далеко по меткости до Особого, но он тоже кое-что может, – рассказывал мне на привале один из слуг по имени Жильбер. – Например, запросто попасть бегущему быку в глаз.

– Что там быку, он даже летящему пеликану в глаз попадал, – важно сказал Жак, слуга самого Лебланка.

– А зачем ему пеликан? Разве их едят? – спросил я.

– При желании все можно съесть, – философски ответил Жак. – Только стрелял Лебланк на пари и выиграл его. Буканьеры вообще любят состязаться в стрельбе. Это их основное занятие. Остальное делаем мы, слуги.

– А что именно?

– Да всю черную работу. Сам увидишь.

В пути мы были целый день. За это время я успел познакомиться со всеми – и с буканьерами, и с их слугами. Это были веселые молодые ребята, сразу принявшие меня в свою компанию. Таков был местный обычай всех матлотажей – жить дружно и весело, придерживаясь традиций, конечно. Мы пересекли несколько рек и под вечер остановились на берегу Сантьяго. Конечным пунктом нашего похода была большая поляна, где стояло несколько навесов, крытых пальмовыми листьями. Это и была стоянка. Каждый буканьер с напарником имел свое место. Франсуа и Лебланк вместе с нами направились под свою крышу. Мы распрягли мулов, сняли поклажу и взялись разводить костер, чтобы приготовить еду. Особо не мудрствуя, насадили куски мяса на палки и изжарили их на углях. Затем, помолившись, все сели вокруг костра и не спеша поели. Так закончился мой первый день среди настоящих буканьеров. Ибо походы с безумным Особым, которым двигала лишь жажда мести, никак нельзя назвать вольной или приятной жизнью охотника.

Наутро, лишь забрезжил рассвет и загавкали собаки, мы снова помолились, прося у бога удачной охоты, и отправились в лес на поиски дичи. Дойдя до определенного места, Лебланк сказал, что дальше пойдем попарно и что место сбора будет здесь. Наш отряд разделился. Дальше мы пошли уже вчетвером. Впереди Лебланк и Франсуа с ружьями, сзади я и Жак с мулами. Вскоре наши собаки обнаружили пасущихся диких коров и накинулись на них. Не успел я со своим мулом подбежать поближе, как грянуло два выстрела, затем еще два. Выйдя из лесочка, я увидел на поляне четырех убитых животных.

– Пьер, иди сюда, – позвал меня Франсуа. – Смотри, как нужно снимать шкуру и разделывать.

Франсуа стал ловко сдирать шкуру с дикой коровы, затем разделывать мясо на части. Он даже кости не выбрасывал, а разрубал и высасывал оттуда мозг, который был еще теплым. Это, как он говорил, самое большое лакомство, да и лекарство от всех болезней. Я брал шкуры и накладывал их на мула, затем Франсуа взял лучшее мясо для букана и немного для себя. Мы вернулись на стоянку, где слуги принялись варить из добытого мяса обед, сушить кожи и коптить букан. После молитвы и обеда все буканьеры немного отдохнули, затем направились посоревноваться в стрельбе. Они то стреляли по птицам, то по неживым мишеням. Например, выбрали апельсиновое дерево и палили по нему, стараясь сбить как можно больше плодов и не задеть ветки. Затем выбрали что-то вроде дикой сливы или груши, где плоды поменьше. Это все из-за того, что кто-то из буканьеров сказал, что только неумехи и мазилы выбирают себе дерево с большими плодами.

Бывает, что буканьеры стреляют и по диким лошадям, но уже не просто ради забавы, а для пользы. Из них мы вытапливали жир, меняли его у плантаторов на табак. Этот жир использовался для пропитки фитилей для ламп или фитилей для мушкетов и аркебуз. Сами же мы пользовались особыми буканьерскими ружьями из Дьепа и Нанта. Они были довольно короткими, с кремневым запалом. А лучшим порохом считался тот, что привезен из Шербура. Кроме этого мы покупали у плантаторов щенков и выращивали из них настоящих охотничьих собак, которых нередко выгодно продавали, поскольку те очень ценились. За такую собаку давали не меньше шести реалов.

Вот так я проводил время, позабыв о бесконечных опасностях, которые постоянно сопутствовали нам, когда я был с Жан-Клодом Особым. Оказавшись способным учеником, я быстро освоил науку слуги настоящего буканьера. Причем особого уважения добился своим умением быстро перезаряжать ружья. Поэтому когда буканьеры шли стрелять по сливам или апельсинам, то непременно брали меня с собой. Способу скоростной перезарядки, который я использовал, научил меня мой прошлый хозяин. Об этом я уже, кажется, рассказывал. Секрет его был прост. Бумажный патрон раскусывался зубами, покуда пуля была во рту, в ствол высыпался порох, затем выплевывалась пуля, а вместо утрамбовывания заряда шомполом использовался хороший удар прикладом о землю. Оставалось только насыпать пороху на полку. Пыж вообще не загонялся. Однако в связи с этим были и свои нюансы. Например, при такой зарядке нужно было использовать только один вид пороха, из Шербура. Остальной мог просто не воспламениться, так как в стволе был недостаточно утрамбован. А без пыжа нельзя было стрелять вниз, пуля могла попросту выкатиться из ствола раньше, чем ты нажмешь на курок. Поэтому лучше всего было стрелять с колена.

Однако именно когда ходил в слугах у Франсуа, я узнал все, что необходимо знать любому буканьеру: он должен ничего не бояться, вовремя приходить на выручку, метко стрелять, уметь готовить хороший букан, а главное, удачно его продавать. Когда я ходил с Особым, его вообще мало волновала пища. Только благодаря моим постоянным увещеваниям он добывал нам что-то на пропитание. Порой это была дикая свинья или корова. Особый вообще мало когда со мной разговаривал, поэтому я делал все так, как умел. А теперь научился различать разные куски мяса. Раньше я просто отрезал первый попавшийся шмоток, насаживал его на парку и вешал над костром. Когда верхний слой начинал подгорать, я его срезал, съедал и вешал кусок над пламенем снова. Я, конечно, слышал об особом копченом мясе буканьеров, но думал, что его также легко сделать, если подвесить над костром.

С ухмылкой я сейчас читаю всяческие псевдорецепты того самого букана, который якобы делали на Сан-Доминго буканьеры. Очевидно, авторы преследуют лишь одну цель – написать как можно больше и быстрее. Литературная халтура стала основной вехой нового века. Никого не интересует правда… Так вот, некоторые утверждают, что буканьеры подвешивали мясо над огнем, а некоторые утверждают, что мясо клали над костром на железную решетку. Удивительная вещь невежество. Ведь прежде чем утверждать, что брошенный в реку топор не утонет, нужно, если у тебя есть голова на плечах, попробовать это сделать. Но, клянусь честью, я сам читал, что «буканьеры коптили мясо на открытом огне». Чтобы такое написать, нужно быть именно тем дураком, который считает, что топор умеет плавать.

Плесните-ка мне скорее вина, а то мои нервы снова не выдерживают. С молодости терпеть не могу лгунов. Когда-то в одном из кабаков Порт-Ройяла я встретил некого шкипера, который рассказывал такие откровенные небылицы, что я просто расхохотался. Но когда я огляделся, то понял, что остальные не разделяют моих взглядов, более того, им обидно, что я высмеиваю такого опытного моряка. Когда же я заметил, что море в том городе, о котором шла речь, находится не с востока, а с запада, на меня просто зашикали. Мол, что ты, умнее всех – прервал интересный рассказ из-за такого пустяка. Естественно, никто не подумал, что, если опытный шкипер ошибается в таких вещах, может быть, и весь рассказ – сплошная ложь. Впрочем, так оно и было. Зачастую людям неважно, правда это или нет, главное, чтобы было красиво.

Что же касается настоящего букана, именно того, который в середине прошлого века делали буканьеры на Сан-Доминго, то на его изготовление шло только самое лучшее мясо – вырезка. Это были длинные узкие полоски, которые укладывали над тлеющими углями на зеленые палки, положенные в виде решетки. Они были сырыми, поэтому не горели и, выделяя сок, не давали мясу подгореть, хотя костер не горел, а лишь дымился. Туда все время подбрасывались кожа и кости, которые создавали клубы плотного дыма. Иногда мы устраивали что-то в виде небольшой коптильной коробки. Этот метод копчения был пригоден только для самой вкусной и нежной части коровьего мяса. Зато после такой обработки оно могло храниться в течение нескольких недель. Между тем секрет изготовления настоящего букана исчез вместе с буканьерами.

Чтобы сделать настоящий букан, в первую очередь нужно убить корову или быка, а еще лучше теленка. Наилучший букан холодного копчения получается из так называемого филея. Это тонкие полоски мяса, срезанные с туши коровы от огузка к голове. Можно также взять и так называемый тонкий край, он находится между тонким и толстым филеем. Вот, собственно, и все. Хотя англичане, эти рачительные хозяева, которые умеют жить впроголодь не только у себя на родине, но и у себя в Самане на Сан-Доминго, употребляют для букана еще и огузок и даже завиток, несмотря на то, что наши французские кулинары давно доказали – это делать не стоит. Но что им, этим еретикам, которые даже папу римского ставят ниже своего короля в вопросах веры. Этим недоумкам удавалось делать букан еще и из костреца, который, между нами, только и предназначен, что для солонины. Но что возьмешь с убогих…

Между тем я успел узнать и голландский рецепт букана от местных буканьеров, охотившихся около мыса Святого Николая. Так вот, они не брезговали брать у коровы и середину бедра, и грудину. Единственное, что всегда точно доставалось собакам, так это рулька, подбедерник, оковалок и бочок – самые плохие места, которые было не жалко выбросить даже таким рачительным хозяевам, как голландцы.

Словом, я все это рассказываю к тому, что хороший букан можно было сделать только из отдельных частей убитой дикой коровы, но не из любого места. Поэтому мы и охотились с собаками, чтобы забить как можно больше скотины. Конечно, мы не бросали остальное мясо на съедение диким собакам, а ели его сами, в то время как лучшие части коптили, а потом продавали. Это была своеобразная местная колбаса – длинные полоски лучших мест коровы, подкопченные, иногда даже подсоленные (когда у нас была соль). Но вы сами понимаете, настоящий букан готовился совершенно без соли, поэтому, чтобы придать мясу вкус, приходилось идти на всякие хитрости. Например, кидать в огонь специальные травы, корешки. У каждого буканьера был свой рецепт, которым он ни с кем не делился, кроме компаньона.

Не думаю, что во Франции было меньше коров, чем на Сан-Доминго. Просто, наверное, их там не забивали почем зря. Мы же могли себе позволить убить в день до пятидесяти диких животных, снять с них шкуры, разделать, нарезать мясо и подкоптить. У нас ничего не пропадало. К тому же шкуры мы особо не выделывали: они были очень дешевым товаром и их было много. Поэтому корабли, приходившие из Франции, могли полностью загрузиться шкурами, а вдобавок получить для команды отличного букана, который, уж несомненно, был лучше той солонины, которой давилась команда, пересекая Атлантику. Ну а привезя в Европу целый корабль дешевых и качественных шкур, их можно было быстро реализовать и наварить прилично на этом. Цехам кожевенного производства тоже было выгодно покупать недорогое сырье, из-за чего снижалась себестоимость товара, но возрастала прибыль. Словом, что выгодно, то выгодно, и ничего тут поделать нельзя.

Слуги буканьеров рассказали мне, что месторасположение лагеря выбрано очень удачно. Так как здесь не нужно опасаться испанцев. Обычно они любят высадиться с кораблей где-нибудь на севере. А тут до моря почти день пути и, кроме нас, никого нет. Испанцы боятся нападать в открытом поле. Они обычно либо стараются выследить нас поодиночке, либо захватить врасплох ночью. Но с нашими собаками нам нечего бояться. Но мы все равно молим бога, чтобы не встретить в лесу испанцев, и это не из трусости, а из миролюбия. Мы никому не мешаем, и хорошо бы нам никто не мешал, ну а если помешает, пусть пеняет на себя.

Через несколько дней мы решили поохотиться на диких свиней, их мясо также очень вкусное, особенно если это самка, у которой мясо значительно жирней и нежней. Его коптить и продавать плантаторам и поселенцам более выгодно, чем говядину. Букан Лебланка поддерживал тесную связь с одним плантатором, которому поставлял мясо круглый год. Его мы меняли на табак, порох, свинец или собак, которых потом учили охоте и также продавали. Добыча свиней менее интересна, но тоже бывает опасна, особенно когда встретишь кабана-одиночку. Бывают такие самцы, которые предпочитают жить отдельно от стада. И если наткнуться неожиданно на лежбище такого клыкастого борова в густой траве, это довольно большая опасность не только для собак, но и для людей.

Нужно сказать, что не все во время охоты покидали букан, обычно оставляли одного или пару слуг присматривать за хозяйством, но, как я уже говорил, меня всегда брали с собой. Я обычно нес ружья, другие же слуги гнали собак, вели под уздцы мулов. И вот наша свора наталкивается на такого кабана-одиночку. Слышен визг, поскольку первому же псу боров распорол живот своими клыками, затем страшный лай, выстрелы, и вдруг я вижу, что это огромное чудовище, раскидавшее наших собак, мчится на меня. Все, что я успел, это лишь со страху отпрыгнуть в сторону и что есть мочи ударить дикое животное прикладом ружья. Наверное, я попал ему по голове, поскольку несущийся кабан зацепил рылом землю и перевернулся. Он попытался встать, но удар совсем оглушил его, потому что он тут же завалился на бок, и наши собаки вцепились в него со всех сторон. Этот небольшой эпизод сделал меня в глазах бывалых буканьеров бесстрашным парнем, который не пасует в трудной ситуации и может постоять за себя. Таких любят и будут любить всегда.

Охота закончилась около полудня, и мы вернулись, настреляв несколько десятков свиней, прямо на месте вдоволь нарезав вырезки, а нескольких хрюшек взяли целиком. В лагере с них содрали шкуры, мясо поставили варить в большом котле. Что же касается вырезки, то ее посыпали мелкой солью, выдержали пару часов, а потом подвесили в специальной хижине-коптильне, где готовили до тех пор, пока мясо не приобрело отменный вкус. За фунт такого свиного букана в поселке можно выменять два фунта табака.