Часть шестая Деревенский врач 2 мая 1864 г 9 страница

 

Утром следующего дня, после приема в монастыре, на ферму Коулов приехала бричка шерифа, который вместе со своим заместителем привез тело полной женщины средних лет с длинными русыми волосами. Шериф не знал, кто она. Ее нашли мертвой в крытой грузовой повозке, в которой в лавку Гаскинса привезли мешки с сахаром и мукой.

– Мы думаем, что она забралась в повозку в Рок-Айленде, но там ее тоже никто не видел, о ней совершенно ничего не известно, – посетовал шериф.

Они отнесли ее в сарай и положили на стол, после чего кивнули и уехали.

– Урок анатомии, – сказал Шаман Алексу.

Они раздели ее. Она была вся в грязи, поэтому вначале Шаман вычесал у нее из волос гнид и всякий мусор. Затем он взял скальпель, изготовленный для него Олденом, и сделал на ее груди первый надрез. Он вынул грудину и извлек ребра, поясняя брату, как правильно называются кости и внутренние органы и зачем он это делает, но когда Шаман посмотрел на брата, то увидел, что Алекс едва держится.

– Не важно, насколько пострадало человеческое тело; каждый живой организм – это чудо, которым нужно восхищаться и с которым нужно обращаться достойно. Когда человек умирает, душа – древние греки называли ее anemos – его покидает. До сих пор еще не утихают споры о том, умирает ли душа или уходит в какой-то другой мир… – Он улыбнулся, вспомнив, как то же самое ему рассказывали отец и Барни, и мысленно порадовался тому, что продолжает заложенную ими традицию. – Когда папа изучал медицину, у него был один преподаватель, который считал, что душа покидает тело так же, как человек уезжает из дома, где раньше жил. Папа всегда говорил, что нужно обращаться с телом достойно, выказывая тем самым уважение человеку, который когда-то жил в этом доме.

Алекс кивнул. Шаман увидел, что теперь брат склонился над столом с искренним интересом и что его бледность начала отступать, когда он с увлечением начал наблюдать за тем, что делает его младший брат.

 

Джей вызвался учить Алекса химии и фармакологии. В тот день они устроились на крыльце дома Коулов и начали изучать химические элементы. Шаман сидел с ними рядом и, читая медицинский журнал, случайно задремал. Однако вскоре им пришлось отложить учебники, а Шаману – забыть о сне из-за приезда Ника Холдена. Алекс вежливо поздоровался с Ником, но в голосе его не звучала теплота.

Ник приехал попрощаться. Его снова утвердили на должность комиссара по делам индейцев, поэтому он должен был вернуться в Вашингтон.

– Президент Джонсон попросил вас остаться на прежнем посту? – спросил Шаман.

– Это лишь на время. Он обязательно назначит потом своего человека, даю руку на отсечение, – пояснил Ник с недовольной гримасой.

Он рассказал им, что Вашингтон весь полнился слухами о причастности бывшего вице-президента к убийству Линкольна.

– Говорят, нашли какую-то записку от Джона Уилкса Бута, адресованную Джонсону. И что в тот день, когда в Линкольна стреляли, Бут звонил Джонсону в отель и спрашивал о нем у портье, чтобы убедиться, что его нет на месте.

Шаман подумал, что репутацию в Вашингтоне уничтожить так же легко, как убить президента.

– А что говорит по этому поводу сам Джонсон?

– Он решил не обращать внимания на эти слухи. Он просто исполняет свои обязанности и ведет переговоры о финансовой поддержке для устранения дефицита, возникшего после войны.

– Никакие деньги не спасут страну от дефицита, – подал голос Джей. – Жертвами войны уже стали более миллиона раненых и погибших, и будут еще, потому что некоторые отряды конфедератов по-прежнему не сдались.

Они все умолкли, размышляя над ужасами войны.

– Что бы стало с нашей страной, если бы не было этой войны? – вдруг спросил Алекс. – Если бы Линкольн позволил Югу отделиться?

– Конфедерация долго не просуществовала бы, – ответил Джей. – Южане основали бы свое государство, в котором не было бы центрального правительства. Сразу началась бы смута. Конфедерацию разделили бы на небольшие регионы, которые превратились бы позднее в отдельные государства. Думаю, все эти государства, одно за другим, наверняка бы ослабли и пришли в упадок, после чего присоединились бы к Союзу.

– В Союзе также произошли изменения, – сказал Шаман. – Американская партия получила меньше всех голосов на последних выборах. Урожденные американцы видели, как в бою гибли ирландцы, немцы и скандинавы, которые были их дорогими друзьями, поэтому больше не хотят поддерживать нетерпимых политиков. Чикагская газета «Трибюн» пишет, что с «ничего не знающими» покончено!

– Счастливое избавление, – улыбнулся Алекс.

– Это была всего лишь одна из политических партий, – мягко сказал Ник.

– Политическая партия, которая породила другие, более зловещие группировки, – сказал Джей. – Но бояться теперь нечего. Три с половиной миллиона бывших рабов сейчас блуждают по стране в поисках работы. Появятся новые ужасные общества, которые станут охотиться за ними и в рядах которых наверняка окажутся те же люди из Американской партии.

Ник Холден поднялся, ему было пора уезжать.

– Кстати, Гайгер, ваша милая жена не получала новостей от своего знаменитого брата?

– Если бы мы и знали, где сейчас Иуда Бенджамин, неужели вы думаете, я бы сказал это вам? – тихо проговорил Джей.

Политик одарил его своей фирменной улыбкой.

Ник Холден в самом деле спас Алексу жизнь, и Шаман был ему за это благодарен. Но благодарность никогда не перерастет в любовь к Нику или хотя бы в приязнь. Где-то в глубине души он страстно желал, чтобы настоящим отцом его брага оказался молодой разбойник по имени Вилл Мосби.

И ему даже в голову не пришло пригласить Холдена на свою свадьбу. Шаман и Рэйчел поженились двадцать второго мая 1865 года в гостиной дома Гайгеров. Церемония прошла в узком кругу, пришли только члены двух семей. Конечно же, эта свадьба мало соответствовала представлениям их родителей. Сара настаивала на том, что раз уж ее муж – священник, то ради их семейного единения венчать молодых должен Люциан. Джей считал, что единственно правильную церемонию для еврейки сможет провести только раввин. Ни Рэйчел, ни Шаман не стали спорить, и их поженил судья Стивен Хьюм. Без кафедры Хьюму было сложно переворачивать страницы книги одной рукой, поэтому Шаман договорился принести для него аналой из монастыря, что не составило ему труда, поскольку нового священника по-прежнему не назначили. Они стояли перед судьей, держа за руки детей. Маленькие вспотевшие пальчики Джошуа крепко держались за указательный палец Шамана. Рэйчел в свадебном платье из голубой парчи с кремового цвета пелериной держала за руку Хетти. Хьюм радостно пожелал им счастливой совместной жизни и приступил к церемонии. Когда он объявил их мужем и женой и пожелал им «выйти с веселием и миром», Шаман воспринял его наставление буквально. Мир будто остановился, и он испытал душевный подъем, какой прежде случался у него лишь однажды, когда он закончил медицинскую школу в Цинциннати и впервые пришел в больницу Огайо, чтобы работать там врачом.

Шаман ожидал, что в свадебное путешествие Рэйчел захочет отправиться в Чикаго или еще куда-нибудь, но она как-то слышала, как он рассказывал о том, что сауки и фоксы обосновались в Айове, и предложила съездить к ним.

Им понадобилось сильное вьючное животное, чтобы увезти все их запасы и постельное белье. У Пола Вильямсона как раз нашелся спокойный серый мерин, и Шаман взял его на одиннадцать дней. Индейский город Тама находился в ста милях отсюда. Он подсчитал, что на дорогу уйдет около четырех дней в одну сторону, а значит, погостить там они смогут всего пару дней.

Уже спустя несколько часов после свадьбы они отправились в путь – Рэйчел ехала на Труди, а Шаман – на Боссе; за ними следовал вьючный мерин, которого, как сказал Вильямс, звали Одиссеем, «при всем уважении к генералу Гранту».

Шаман решил сделать привал в Рок-Айленде, но они готовились к ночевкам под открытым воздухом, а не в гостинице, поэтому Рэйчел предложила заночевать в прерии. Они переправились через реку на пароме и проскакали еще десять миль в сторону Давенпорта.

Они ехали по узкой пыльной тропе между двумя вспаханными плодородными полями, но за этой возделанной землей простиралась прерия. Когда они наконец выехали в степь и добрались до небольшого ручья, Рэйчел подъехала ближе и помахала рукой, чтобы привлечь внимание Шамана.

– Мы можем остановиться здесь?

– Давай лучше найдем какую-нибудь ферму.

Им пришлось проехать еще милю. Трава вновь сменилась возделанным полем, явно подготовленным для посадки кукурузы. Вскоре показался и дом фермера. Во дворе фермы к лошадям, захлебываясь лаем, подскочил рыжий пес. Фермер как раз менял винт в сошнике. Услышав просьбу Шамана заночевать у ручья на его земле, он с подозрением нахмурился. Но когда Шаман предложил денег, он махнул рукой.

– Костер разводить будете?

– Вообще-то собирались. Здесь же вокруг все зелено, не страшно.

– Конечно, огонь не пойдет дальше. Воду из ручья можно пить. Пройдите вдоль ручья, там есть несколько сухих деревьев, сможете пустить их на хворост.

Они поблагодарили его и вернулись к ручью. Расседлали своих лошадей и распрягли Одиссея. Затем Шаману пришлось четырежды сходить за хворостом, пока Рэйчел разбивала лагерь. Она достала старый плед из шкуры буйвола, который ей привез отец много лет назад из Стоун-Дог. Кое-где на шкуре через шерсть просвечивала бурая кожа, но они все равно собирались постелить плед на землю. Поверх него она настелила два шерстяных покрывала, потому что лето закончилось уже месяц назад.

Шаман выложил камнями кострище, аккуратно сложил хворост и зажег огонь. Он набрал в котелок воды, добавил в нее кофе и поставил на огонь. Усевшись на седла, они поужинали холодными остатками своего свадебного пира – тонко нарезанным мясом молодого барашка, запеченной картошкой, сахарной морковью. На десерт они отведали свадебного торта с сахарной глазурью, после чего подсели к костру и налили себе кофе. Как только стемнело, засияли звезды и над степью поднялась щербатая луна.

Когда с ужином было покончено, Рэйчел поставила кружку на землю, достала мыло и полотенце и скрылась в сгущающейся темноте.

Хоть тогда они и не впервые занимались любовью, Шаман почему-то чувствовал себя немного неловко. Он разделся и ушел на другую сторону ручья ополоснуться, после чего устроился под простынями на бизоньей шкуре и стал ждать жену. Их тела еще хранили прохладу свежего воздуха, но быстро согрелись. Он знал, что она настелила шкуру так, что костер оказался прямо перед их постелью, и огонь освещал их, но его это мало заботило. Здесь были лишь она и он, их руки, губы и тела. Впервые они любили друг друга как муж и жена.

Рэйчел и Шаман лежали на спине, держась за руки.

– Я люблю тебя, Рэйчел Коул, – сказал он. Перед ними было огромное небо, похожее на чашу, которой накрыли плоскую землю. Сияющие звезды казались такими близкими…

Потом они снова предались любви. После этого Рэйчел поднялась и подбежала к огню. Она достала из костра тлеющую ветку и подула на нее так, чтобы ее охватило пламя. После этого она вернулась с веткой и села на шкуру так близко к нему, что он увидел, как ложбинка между ее грудей покрылась мурашками. Пламя от ветки осветило ее лицо, сияющие глаза и губы.

– Я тоже люблю тебя, Шаман, – сказала она.

 

Чем дальше они въезжали в Айову, тем реже им стали встречаться фермы. Почти полмили дорога вилась вдоль огромной свинофермы, и запах был настолько сильным, что буквально казался осязаемым, но после они вновь выехали на пастбища и с удовольствием вдохнули свежий воздух.

Вдруг Рэйчел настороженно выпрямилась в седле и коснулась плеча Шамана.

– Что? – спросил он.

– Вой. А вдруг это волк?

Он подумал, что, должно быть, это просто собака.

– Фермеры наверняка перебили всех волков в округе, иначе как они разводили бы тут скот? Волки могли разве что уйти к бизонам и индейцам.

– Может, нам удастся увидеть хоть одно из чудес прерий, – вздохнула она. – Например, бизона или дикую кошку, а может, даже последнего волка Айовы.

Путешественники миновали множество крошечных городков. В обед они заехали в городскую лавку и пообедали пресными крекерами, твердым сыром и консервированными персиками.

– Вчера до нас дошел слух, что солдаты задержали Дэвиса Джефферсона. Его держат закованным в цепи в форте Монро, это в Виргинии, – сообщил им лавочник. Он сплюнул на усыпанный опилками пол. – Надеюсь, повесят этого сукиного сына. Прошу прощения, мэм.

Рэйчел кивнула. Сложно было выглядеть как леди, допивая остатки персикового сиропа прямо из консервной банки.

– А его секретаря штата тоже схватили? Иуду Бенджамина?

– Того еврея? Нет, его так и не нашли, как я слышал.

– Слава Богу, – отчетливо произнесла Рэйчел.

Они с Шаманом забрали пустые банки с собой, потому что они могли пригодиться им в пути, и вернулись к лошадям. Лавочник вышел на крыльцо и посмотрел им вслед, когда они отправились в путь, оставив за собой клубы пыли на старой дороге.

 

Чуть позже они осторожно переправились через реку Седар, даже не замочив сапог, хоть их и застал в пути внезапный весенний дождь. Уже почти стемнело, когда они наконец добрались до фермы и попросили приюта в сарае. Шаман ощутил странную радость, вспомнив описание первой брачной ночи в дневнике отца. Из-за дождя они не могли заночевать в поле, поэтому Шаман вынужден был просить разрешения остановиться в сарае у фермера по имени Вильямс, который совершенно не был похож на своего тезку из конюшен в Холден-Кроссинге. Не успел он вернуться в сарай, как щедрая миссис Вильямс принесла гостям угощение – полгоршочка вкусного молочного супа с морковкой, картошкой и ячменем и свежий хлеб. Женщина сразу ушла, будто почувствовав, что не стоит мешать новобрачным.

Следующим утром небо прояснилось и стало теплее, чем прежде. Ближе к полудню они добрались до реки Айова. Билли Эдвардс рассказывал, что им нужно ехать вдоль реки на северо-запад – там они и найдут индейцев. Берег реки был довольно пустынным, и спустя некоторое время они выехали к небольшой бухточке с чистой водой и мелким песчаным дном. Они остановились и привязали лошадей, после чего Шаман быстро сбросил с себя всю одежду и прыгнул в воду.

– Иди ко мне! – позвал он.

Она никак не могла решиться. Но солнце припекало все сильнее, да и эта тихая заводь выглядела так, будто здесь никогда не ступала нога человека. Через несколько минут Рэйчел скрылась в зарослях и сняла с себя все, кроме хлопковой рубашки. Коснувшись холодной воды, она завизжала, но вскоре они уже резвились в реке, как дети. Ее сорочка быстро промокла насквозь, но когда он подобрался к ней поближе, женщина заволновалась.

– Вдруг кто-то увидит! – сказала она и выбежала из воды.

Рэйчел надела платье, а рубашку повесила сушиться на ветку ближайшего дерева. У Шамана были с собой рыболовные крючки и леска, поэтому, одевшись, он нашел пару червей у воды и выломал длинный сук, чтобы сделать из него удило. Он прошелся вверх по реке, нашел подходящую заводь и совсем скоро вернулся с уловом – парой пятнистых окуней, каждый весом в полфунта.

Они съели пару вареных яиц из неиссякаемых запасов Рэйчел, но коронным блюдом дня, безусловно, должна была стать рыба. Он быстро почистил ее и сказал:

– Нам лучше приготовить ее прямо сейчас, пока не испортилась. Завернем потом готовую рыбу в полотно и возьмем с собой в дорогу, – пояснил он и развел костер.

Пока жарились окуни, он снова обнял ее. На этот раз она забыла об осмотрительности. Она не обращала внимания на то, что его пальцы все еще пахли рыбой, хоть он и вымыл их тщательно речной водой и песком, равно как и на то, что солнце стояло в зените. Он задрал ее платье, одетое на голое тело, и они занялись любовью в одежде прямо на горячей прибрежной траве под аккомпанемент шелеста бегущей воды.

Несколько минут спустя, когда она переворачивала рыбу, чтобы та не пригорела, мимо них по реке проплыла плоскодонка. В ней сидели трое бородатых босых мужчин, на которых из одежды были лишь штаны, изодранные в лохмотья. Один из них поднял руку и лениво помахал им в знак приветствия, и Шаман помахал ему в ответ.

Когда лодка скрылась из виду, она поспешила снять рубашку, висевшую на суку, как огромный белый сигнальный флаг; она отчего-то решила, что по ней мужчины сразу догадались, чем они только что занимались. Когда он пошел за ней, она вдруг обернулась.

– Что с нами происходит? – спросила она. – Что со мной происходит? Я уже не знаю, кто я.

– Ты – моя любимая жена, – ответил он ей, заключая в свои объятия.

Его ответ настолько понравился ей, что, когда он поцеловал ее, она улыбнулась.

 

Тама

 

Рано утром пятого дня путешественники догнали какого-то всадника. Когда они подъехали поближе, чтобы спросить у него дорогу, Шаман заметил, что тот был одет просто, но вот лошадь его явно стоила немало, да и седло было из числа дорогих. У него были длинные черные волосы, а кожа напоминала своим цветом обожженную глину.

– Не подскажете, как нам проехать в Таму? – спросил Шаман.

– Конечно, подскажу. Более того, я и сам туда как раз еду. Если хотите, можете просто ко мне присоединиться.

– Огромное вам спасибо.

Незнакомец подался вперед и сказал что-то еще, но Шаман лишь покачал головой.

– Мне трудно поддерживать разговор на ходу. Мне нужно видеть ваши губы. Я лишен слуха.

– Простите.

– Но моя жена отлично слышит, – продолжил Шаман.

Он усмехнулся, мужчина улыбнулся ему в ответ, повернулся к Рэйчел и учтиво приподнял шляпу. Они перекинулись парой слов, но большую часть времени ехали молча, наслаждаясь теплым утром.

Добравшись до небольшого пруда, они устроили привал и пустили лошадей на водопой и пощипать травки; сами же устроились прямо на земле, вытянув усталые ноги, и наконец познакомились. Мужчина пожал Шаману руку и сказал, что его зовут Чарльз Кейсер.

– Вы живете в Таме?

– Нет, моя ферма в восьми милях отсюда. Я родился в Потаватоми, но, когда все мои родные умерли от лихорадки, меня ребенком взяли к себе в семью белые. Я даже не знаю индейского наречия, за исключением пары слов на кикапу. Моя жена – наполовину индианка кикапу, а наполовину – француженка.

Он рассказал, что ездит в Таму каждые несколько лет на пару дней.

– Я и сам не знаю зачем, – пожал он плечами и улыбнулся. – Зов краснокожих, наверное.

Шаман кивнул.

– Как думаешь, наши лошади уже передохнули?

– Думаю, можем ехать. У них вполне хватит сил добраться до города, – сказал Кейсер, и они оседлали лошадей и продолжили путь.

 

Ближе к обеду Кейсер привел их прямо в Таму. Задолго до того, как они подъехали к хижинам, которые были хаотично выстроены за невысоким ограждением, к ним выбежали дети и стая лающих псов.

Вскоре Кейсер подал им знак остановиться, и они спешились.

– Я сообщу вождю, что вы прибыли, – сказал он, скрываясь в ближайшей хижине.

К тому времени, как он вернулся вместе с широкоплечим индейцем средних лет, вокруг них уже собралась большая часть поселения.

Этот коренастый мужчина сказал что-то, но Шаман не смог ничего прочесть по его губам, хоть тот и говорил по-английски. Когда Шаман протянул ему руку, индеец пожал ее в знак приветствия.

– Я – доктор Роберт Джей Коул из Холден-Кроссинга, штат Иллинойс. А это – моя жена, Рэйчел Коул.

– Доктор Коул? – Из толпы выступил вперед молодой парень, с любопытством разглядывая гостя. – Нет, не может быть. Ты слишком молод.

– Возможно, ты знал моего отца?

В глазах парня мелькнула тень узнавания.

– Ты – тот глухой мальчик?.. Это ты, Шаман?

– Да.

– Я – Маленький Волк. Сын Луны и Идет Поет.

Шаман радостно пожал ему руку, вспомнив, как они играли вместе в детстве.

Коренастый мужчина сказал еще что-то.

– Это Меди-ке, Стремительная Черепаха, вождь поселения Тама, – пояснил Маленький Волк. – Он приглашает вас троих к себе в хижину.

Стремительная Черепаха дал знак Маленькому Волку, что тот тоже может войти, в то время как все остальные жители стали расходиться по домам. Хижина вождя оказалась крошечной, в ней пахло жареным мясом. Смятые простыни лежали на земле, а в углу висел брезентовый гамак. Они расположились прямо на грязном жестком полу, после чего жена Стремительной Черепахи – Вапанси, Маленький Свет – подала им кофе, слишком сладкий из-за кленового сахара и множества других ингредиентов. По вкусу этот кофе напоминал тот, что варила им Маква-иква. Когда Вапанси угостила всех гостей, Стремительная Черепаха сказал ей что-то, и она вышла.

– У тебя была сестра по имени Женщина-Птица, – обратился Шаман к Маленькому Волку. – Она здесь?

– Она умерла много лет назад. У меня осталась еще младшая сестра, Зеленая Ива. Она вместе с мужем живет в нашей резервации в Канзасе.

По его словам, в Таме не осталось больше никого из бывших поселенцев Холден-Кроссинга.

В разговор вступил Стремительная Черепаха, слова которого для гостей переводил Маленький Волк. Оказалось, что вождь принадлежит к племени фоксов. Всего в Таме проживало около двухсот фоксов и сауков. Рассказав об этом, Стремительная Черепаха помолчал немного и произнес целую речь, после чего кивнул Маленькому Волку.

– Он говорит, что резервация – это очень плохое место, похожее на огромную клетку. Мы устали тосковать по былым временам, по нашим старым традициям. Мы отлавливали диких лошадей, приручали их и продавали по той цене, о которой удавалось договориться. Откладывали каждый пенни. В конце концов почти сотня наших собрались здесь. Нам пришлось забыть о том, что Рок-Айленд звался когда-то Саук-и-нуком и был крупнейшим городом нашего племени, как и о том, что Давенпорт когда-то принадлежал мескуокам. Наш мир сильно изменился. Мы заплатили бледнолицым за восемьдесят акров земли, и эту сделку засвидетельствовал сам белый губернатор штата Айова.

Шаман кивнул.

– Рад за вас, – сказал он.

Стремительная Черепаха улыбнулся. Должно быть, он немного понимал по-английски, но все равно продолжил говорить на своем родном языке, его лицо стало решительным и величественным.

– Он говорит, что правительство обманным путем выкупило земли у индейцев. Белый Отец захватил наши земли, предложив за них горсть мелких монет вместо больших бумажных денег. И даже после этого они продолжали обманывать нас, предлагая дешевые товары и украшения, которые на самом деле отравляли мескуоков и сауков. Многие наши люди оставили кучу этих товаров гнить в земле. Мы заставили белых признать перед всеми, что они примут у нас только деньги, прибыли сюда и выкупили землю.

– Надеюсь, у вас нет никаких проблем с вашими белыми соседями? – спросил Шаман.

– Нет, никаких, – ответил Маленький Волк и вновь прислушался к словам Стремительной Черепахи. – Они считают, что мы не представляем для них угрозы. Когда наши люди приезжают в город торговать, белые прикрепляют на кору деревьев монеты, обещая отдать их индейцам, если те попадут в них стрелой. Конечно же, для наших людей это оскорбление, но Стремительная Черепаха не запрещает этого, – тут вождь снова взял слово, и Маленький Волк улыбнулся. – Он говорит, что благодаря этому мы не забудем, как управляться с луком.

В хижину вошла Вапанси, ведя за собой мужчину в потрепанной хлопковой рубахе, грязных шерстяных брюках и красном платке, завязанном на лбу. Он сказал, что его зовут Непепаква, Сноходец из племени сауков, и что он здешний знахарь. Сноходец не стал медлить и сразу перешел к делу.

– Она сказала, что вы доктор.

– Это так.

– Хорошо. Пожалуйста, идемте со мной.

Шаман кивнул. Они с Рэйчел оставили Чарльза Кейсера пить кофе вместе со Стремительной Черепахой и последовали за мужчиной, по пути захватив санитарную сумку Шамана.

 

Пока они шли по селению, Шаман все пытался найти в нем что-то знакомое, уже виденное им в детстве. Здесь не было знакомых ему типи, но где-то за хижинами ему удалось разглядеть несколько гедоносо-те. Жители города в большинстве своем носили обветшавшую одежду своих белых собратьев; у некоторых на ногах он заметил мокасины, хотя большинство здешних все же носили чуни и армейские сапоги.

Сноходец привел их в хижину на другом конце городка. Внутри они обнаружили худощавую девушку, которая лежала на земле и корчилась от боли, обхватив руками свой огромный живот.

Ее глаза остекленели, она смотрела перед собой невидящим взглядом. Она не ответила, когда Шаман попытался ее расспросить. Ее пульс был учащенным и неровным. Он сначала испугался, но, взяв ее руки в свои, ощутил в ней больше жизни, чем ему показалось на первый взгляд.

Сноходец сказал, что ее зовут Ватвааейска, Карабкающаяся Белка. Она жена его брата. Вчера утром у нее начались первые схватки. Она уже давно выбрала себе сухое удобное место в лесу и сразу отправилась туда. Боль становилась все ужасней, и она присела на корточки, как ее учила мать. Когда она почувствовала, как что-то потекло по ее ногам и платью, то поняла, что воды отошли, но дальше ничего так и не произошло. Боль не утихала, но и ребенок не хотел выходить. Когда стемнело, остальные женщины вышли в лес, чтобы найти ее, и привели ее обратно, в поселение.

Сноходец тоже не смог ей помочь.

Шаман снял с женщины пропитанное потом платье и осмотрел ее. Она была еще очень молода. Грудь хоть и набухла от молока, но была очень маленькой, а таз оказался очень узким. Вульва уже раскрылась, но ребенка совсем не было видно. Он аккуратно нажал пальцами на ее живот, вынул стетоскоп и поручил Рэйчел послушать женщину. После того как он приставил мембрану к животу Карабкающейся Белки, оказалось, что звуки, которые услышала Рэйчел, лишь подтвердили его собственные наблюдения.

– Ребенок неправильно лежит в утробе!

Он вышел из хижины и сказал, что ему нужна чистая вода, и Сноходец проводил его в лес, к ручью. Знахарь с любопытством наблюдал, как Шаман намыливает коричневым мылом руки по самый локоть.

– Это – неотъемлемая часть лечения, – сказал Шаман и передал мыло Сноходцу; тот взял его и полностью повторил всю процедуру.

Когда они вернулись в хижину, Шаман достал из сумки баночку с очищенным жиром и смазал им ладони. Он ввел палец в родовой канал, затем – еще один. Он медленно продвигался вглубь. Вначале он ничего не мог нащупать, но потом девушка выгнулась в судороге, и он почувствовал, будто что-то легонько толкнуло его пальцы. Его руки коснулась ножка ребенка, вокруг которой обмоталась пуповина. Прочная жилистая трубка была сильно натянута, потому он не решился тянуть за стопу прямо во время схваток. Затем он осторожно двумя пальцами размотал пуповину и легонько потянул за ножку.

Чуть выше он нащупал вторую ножку, которая оказалась прижатой к стенке канала; он сумел дотянуться до нее во время следующей схватки и потянул ее вниз так, что вскоре обе крошечные красные ножки показались из утробы молодой матери. Вначале были видны лишь пальчики, но потом появились колени, и, в конце концов, они увидели, что это мальчик. Затем показался животик, за которым тянулась пуповина. Но на этом всякое движение прекратилось – плечи и голова младенца застряли в канале, как пробка в горлышке бутылки.

Шаман не мог просто вытянуть ребенка и не мог достать рукой глубже, чтобы материнская плоть не перекрыла дыхание малышу. Он сидел на коленях рядом с роженицей, его рука была внутри ее утробы, но он никак не мог ничего придумать, хотя и понимал, что ребенок вот-вот задохнется.

Сноходец схватил свою сумку, которая лежала в углу хижины, и вынул из нее лозу длиной около четырех футов. На одном ее конце было нечто, невероятно похожее на толстую, уродливую голову ямкоголовой змеи с черными бусинками глаз и ядовитыми зубами. Сноходец умело управлял этой «змеей» так, что она будто бы подползла к телу Карабкающейся Белки, и ее голова оказалась у самого лица роженицы. Знахарь начал напевать что-то на своем языке. Шаман и не пытался прочесть что-то по его губам. Он наблюдал за Карабкающейся Белкой.

Он увидел, что глаза девушки сосредоточились на «змее», и ее зрачки расширились. Знахарь развернул «змею» и та «поползла» вниз, к животу роженицы. Когда голова «змеи» оказалась как раз над тем местом, где находился ребенок, Шаман почувствовал в родовом канале какое-то движение.

Он видел, как Рэйчел открыла было рот, чтобы возмутиться, и покачал головой в знак того, что ей лучше помолчать.

Зубы коснулись живота Карабкающейся Белки. Вдруг Шаман почувствовал, что родовой канал расширяется. Девушка начала тужиться, и ребенок вышел так легко, как будто это не его пришлось только что вытягивать руками. Губы и щеки малыша немного посинели, но, как только он полностью вышел, они начали розоветь. Дрожащими пальцами Шаман очистил ротик ребенка от слизи. Он почувствовал, как под его пальцами поднялся живот новорожденного, и тот тонко и пронзительно закричал – Шаман точно знал, что именно такой звук и должны были услышать те, кто был сейчас в хижине. Звук был похож по звучанию на ре-бемоль, пальцами он ощущал ту же вибрацию, которая возникала всякий раз, когда Рэйчел нажимала на фортепиано пятую черную клавишу с конца.

Они со знахарем ушли к ручью, чтобы помыть руки. Сноходец выглядел довольным. Шаман же крепко задумался. Прежде чем покинуть хижину, он внимательно осмотрел еще раз ту лозу, убедившись, что это всего лишь обычное растение.

– Девушка думала, что змея сожрет ее ребенка, и поэтому сделала все, чтобы спасти его?