Часть шестая Деревенский врач 2 мая 1864 г 5 страница

На вокзале он не стал брать экипаж, ограничившись коляской, чтобы сидеть рядом с кучером и видеть, что тот говорит. Коляска везла их по милому городку, застроенному маленькими домиками. Кучер гордо сообщил своему пассажиру, что численность населения достигла пятнадцати тысяч. Они выехали на улицу Уотер-стрит, вдоль которой, если верить словам кучера, протекала река Чемунг, затем добрались до окраины Эльмиры и остановились перед деревянным ограждением, которым была обнесена тюрьма.

Словоохотливый кучер гордился местными достопримечательностями, а потому не упустил случай блеснуть знанием фактов из истории родного города. Он сказал Шаману, что этот забор двенадцати футов в высоту был сооружен из «местного дерева» и огораживал лагерь площадью двадцать восемь акров, на котором содержится более десяти тысяч пленных конфедератов.

– Иногда количество повстанцев достигало даже двенадцати тысяч, – заметил он, обратив внимание гостя и на то, что на высоте четырех футов по узкому мостику ходили вооруженные патрульные.

Они спустились по Уэстуотер-стрит, где увидели, что любители наживы превратили лагерь в самый настоящий зоопарк, где вместо зверей показывали людей. Они проехали трехэтажную деревянную башню, на которой была установлена платформа, откуда, поднявшись по деревянным ступеням, можно было всего за пятнадцать центов поглазеть на заключенных, ходящих по кругу внутри тесного двора.

– Когда-то здесь было две башни. Здесь даже торговали всякими лакомствами. Продавали посетителям пироги, сухари, орешки, лимонад, пиво… Но чертовы военные прикрыли эту лавочку.

– Жаль, – отозвался Шаман.

– Ага. Хотите, остановимся и вы тоже туда подниметесь?

Шаман покачал головой:

– Просто высади меня перед главными воротами лагеря.

 

На воротах стоял вооруженный до зубов цветной дозор – большинство караульных были неграми. Один из них проводил Шамана в канцелярию штаб-квартиры, где тот представился сержанту и попросил разрешения встретиться с заключенным по имени Александр Бледшо.

Сержант посовещался с лейтенантом, сидевшим за столом в этой же крохотной комнатушке, а затем пробормотал, что недавно в канцелярию пришло письмо из Вашингтона касательно доктора Коула; это заставило Шамана изменить свое мнение о Николасе Холдене в лучшую сторону.

– Посещение – не дольше девяноста минут.

Ему сказали, что все тот же караульный проводит его к брату в палатку 8-С. Негр повел Шамана по замерзшей земле вглубь лагеря. Повсюду он видел заключенных – вялых, жалких, одетых в лохмотья. Он сразу понял, что их морят голодом. Он увидел двух мужчин, которые стояли у перевернутой бочки и свежевали крысу.

Они прошли мимо ряда низких деревянных казарм. За ними располагался ряд палаток, а еще дальше находился небольшой продолговатый пруд, который, очевидно, использовали как открытую канализацию, потому что чем ближе они подходили к нему, тем сильнее чувствовалось зловоние.

В конце концов негр остановился перед одной из палаток.

– Это и есть палатка 8-С, сэр, – сказал он, и Шаман поблагодарил его в ответ.

Внутри он обнаружил четверых мужчин, чьи лица почти побелели от холода. Он не узнал ни одного из них, поэтому первой его мыслью было то, что заключенный с именем Алекс Бледшо – просто тезка его брата, следовательно, он проделал весь этот путь зря, из-за банального совпадения.

– Я ищу капрала Александра Бледшо.

Один из заключенных – совсем молодой парень, изможденное лицо которого украшали несоразмерно пышные темные усы – пнул то, что Шаману сначала показалось просто кучей лохмотьев. Шаман подошел поближе так осторожно, будто из этой груды тряпок на него могло выпрыгнуть дикое животное, и сумел рассмотреть пару грубых мешков, обрывок ковра и тряпье, которое, вероятно, некогда было мундиром.

– Мы прикрыли ему и лицо тоже – из-за холода, – пояснил усач, подошел и поднял один из мешков.

Это был его брат, хотя Шаман помнил его совсем другим. А сейчас прошел бы мимо на улице, даже не обратив на него внимания. Алекс изменился до неузнаваемости. Он сильно похудел, годы и испытания, которых он себе и представить не мог, оставили на лице брата глубокий отпечаток. Шаман взял его за руку. С трудом Алекс открыл глаза и недоуменно взглянул на него, очевидно, не узнавая.

– Старший, – начал Шаман, но так и не смог продолжить.

Алекс удивленно заморгал. И тут узнавание закралось в его разум, как волна, нахлынувшая на покрытый галькой берег, и он заплакал.

 

– Как мама и папа?

Именно это первым делом спросил Алекс, и Шаман тотчас инстинктивно солгал:

– У них все хорошо.

Братья сели прямо на землю и взялись за руки. Им нужно было излить душу друг другу, так много нужно было спросить и сказать, что в первые мгновения они просто замерли, утратив дар речи. Вскоре Шаман сумел взять себя в руки. Несмотря на волнение, Алекс снова начал проваливаться в сон. Шаман лишь теперь понял, насколько тот был слаб.

Он представился остальным четверым, а те назвали в ответ свои имена. Берри Вомак из Спартанберга, Южная Каролина – невысокий коренастый мужчина с длинными и грязными светлыми волосами. Фокс Джей Берд из Шарлоттсвилля, штат Виргиния; его лицо было заспанным, а кожа обвисла так, будто когда-то он был полным. Джеймс Джозеф Уолдрон из Ван-Бьюрена, штат Арканзас, был приземистым смуглым парнем – самым молодым из них; как показалось Шаману, ему было не больше семнадцати. И Бартон Уэстморленд из Ричмонда, Виргиния – тот самый юный усач; он горячо пожал гостю руку и предложил звать его просто Парнишей.

Пока Алекс спал, Шаман быстро осмотрел его.

Ему ампутировали левую ногу ниже колена.

– Его… ранили?

– Нет, сэр, – ответил Парниша. – Мы вместе служили. Нас целой толпой привезли сюда поездом из другого лагеря шестнадцатого июля прошлого года, раньше нас держали в Пойнт-Лукаут, штат Мэриленд. В Пенсильвании произошло ужасное крушение поезда. Да, это случилось в Шололе. Сорок восемь военнопленных и семнадцать конвоиров Союза погибли в тот день. Их похоронили прямо в поле, недалеко от рельсов, будто они пали в бою.

Он на миг умолк, погрузившись в воспоминания, и затем продолжил:

– Восемьдесят пять человек было ранено. Нога Алекса пострадала так сильно, что у врачей не оставалось другого выхода, кроме как ампутировать ее. Мне самому в тот день несказанно повезло – отделался вывихом плеча.

– Вначале он чувствовал себя не очень плохо, – сказал Берри Вомак. – Джимми-Джо сделал ему костыль, и он довольно проворно с ним управлялся поначалу. Хоть он был и болен, но все же оставался старшим по званию, а потому старался заботиться о нас. Сказал, что немного разбирается во врачевании, насмотревшись на твоего отца.

– Мы звали его Док, – сказал Джимми-Джо Уолдрон.

Когда Шаман приподнял ногу Алекса, то сразу понял, что именно она является источником всех его бед. Ампутацию сделали ужасно: половина культи с рваными краями так и не зажила, а из-под свисающих ошметков кожи сочился гной. В любой момент можно было ожидать развитие гангрены.

– Ты настоящий врач? – спросил Уолдрон, когда увидел, что Шаман достает из сумки стетоскоп. Шаман заверил его, что так и есть. Он попросил Джимми-Джо прослушать грудь Алекса, и с его слов пришел к выводу, что, к счастью, в легких все было чисто. Но Алекса лихорадило, и его пульс был слабым и нитевидным.

– По всему лагерю свирепствует чума, сэр, – сказал Парниша. – Болеют оспой. Всякими лихорадками. Малярией. Чем именно он болен?

– У него на ноге образуется гангрена, – вздохнул Шаман. Наверняка он заболел еще и из-за недоедания и переохлаждения, которыми страдали и остальные обитатели этой палатки. Они рассказали Шаману, что в некоторых палатках есть жестяные печи, а кое у кого – даже пара простыней. Но у большинства из них нет вообще ничего.

– Что же вы едите?

– По утрам каждому выдают по кусочку хлеба и старого, почти протухшего мяса. Вечером – по кусочку хлеба и чашке варева, называемого супом, но на самом деле представляющего собой воду, в которой сварено то же самое утреннее мясо, – ответил Уэстморленд.

– И никаких овощей?

Они покачали головами, но он и без того уже знал ответ на свой вопрос. Он успел заметить у многих заключенных симптомы цинги, сразу как вошел в лагерь.

– Когда нас бросили сюда, нас было десять тысяч, – сообщил Парниша. – Они все везли и везли новых заключенных, но от тех десяти тысяч сегодня осталось только пять. Мертвецкая у них без дела не простаивает, а вокруг лагеря разрастается огромное кладбище. Каждый день умирает по двадцать пять человек.

Шаман сел на холодную землю и снова взял брата за руки, рассматривая его лицо. Алекс не просыпался, его сон был слишком крепок.

Вскоре вернулся караульный и сказал Шаману, что ему пора уходить.

 

В штабной канцелярии Шаман сообщил апатичному сержанту, что он врач, и описал симптомы своего брата.

– Я бы хотел каким-то образом получить разрешение забрать его домой. Уверен, дальнейшее пребывание в лагере для него означает верную смерть.

Сержант начал искать что-то в своей папке, пока не дошел до нужной ему карточки. Внимательно перечитав ее, он сказал:

– Досрочное освобождение вашему брату не положено. Он – «инженер», так мы называем тех, кто пытался вырыть туннель, чтобы сбежать из тюрьмы.

– Туннель! – удивленно выдохнул Шаман. – Как же он рыл? У него ведь нет одной ноги.

– Зато у него есть пара рук. Из лагеря, в котором он был ранее, ваш брат сумел сбежать таким способом, правда, потом его снова схватили.

Шаман попытался воззвать к его разуму:

– Это все, что вы можете сказать? Может, кто-то из вашего начальства мне поможет?

Но сержант покачал головой:

– Мы жестко придерживаемся установленных правил.

– А можно мне хотя бы принести ему пару мелочей?

– Главное, никакого металла и ничего острого.

– Здесь есть неподалеку какой-нибудь пансион?

– Есть одно местечко в восьми милях к западу от главных ворот. Они сдают комнаты, – сказал сержант. Шаман поблагодарил его и взял свои сумки.

Как только Шаман оказался в снятом им номере и отделался от хозяина гостиницы, он вынул из кошелька сто пятьдесят долларов и переложил их в карман мундира. Неподалеку от входа вертелся подручный рабочий, который с удовольствием согласился показать новому постояльцу город за умеренную плату. Дойдя до телеграфа, Шаман отправил послание Нику Холдену в Вашингтон:

«Алекс смертельно болен. Помогите освободить его, иначе он умрет. Пожалуйста, помогите».

Местный показал ему большие конюшни, где он взял напрокат лошадь с простой повозкой.

– На день или на неделю? – спросил его конюх. Шаман заплатил вперед за неделю.

Их главная лавка оказалась побольше, чем привычный ему магазин Гаскинса; там он без труда смог купить вещи, необходимые для Алекса и его соседей: дрова для растопки, простыни, неощипанную курицу, добрый кус бекона, шесть буханок хлеба, две корзинки картошки, мешок лука и ящик капусты.

Глаза сержанта расширились от удивления, когда он увидел «пару мелочей», которые Шаман привез брату.

– Ваши девяносто минут на сегодня уже вышли. Разгрузите повозку и сразу убирайтесь.

Алекс все еще спал. Но для остальных этот день стал настоящим Рождеством, как в старые добрые времена. Они позвали соседей. Вокруг собрались мужчины из ближайшей дюжины палаток и взяли себе понемногу дров и овощей. Шаман рассчитывал лишь на жителей 8-С, но они решили поделиться почти всем, что он привез.

– У вас есть котелок? – спросил он Парнишу.

– Да, сэр! – отрапортовал тот и притащил довольно большую консервную банку.

– Сварите суп из курицы, лука, капусты и картошки, хлеб я вам тоже привез. Я бы хотел, чтобы вы накормили моего брата, попытались заставить его съесть хоть немного горячего супа.

– Есть, сэр!

Шаман на миг заколебался. Его начинало беспокоить то, что большую часть еды уже разобрали.

– Я привезу еще припасов завтра. А вы постарайтесь приберечь хоть что-то для себя.

Уэстморленд угрюмо кивнул. Оба понимали, что главным условием, хоть оно и не было высказано вслух, было то, что они должны кормить Алекса.

Хозяин гостиницы принес Шаману кувшин с водой и предложил ему выпить с такой любезностью в голосе, будто принес вина, причем абсолютно бесплатно. Вода оказалась приятной на вкус, но, как показалось Шаману, не представляла собой ничего особенного.

– Даже в колодцах на территории тюрьмы такая же превосходная вода. Это значит немало. Вашего брата, наверное, тоже перевели из Пойнт-Лукаут, как и большинство наших заключенных?

Шаман кивнул.

– Они подтвердят, что вода в том лагере – настоящая отрава.

Шаман не удержался и заметил, что хоть вода здесь и настолько хороша, но все же в Эльмире умирает огромное количество заключенных.

Хозяин согласился:

– От одной лишь воды здоровья не прибавится. Важнее всего для правительства – продолжать войну, а кормить заключенных для них вовсе не обязательно, – вздохнул он и признался, что всем известно, что тюремный хирург – один из худших представителей врачебной профессии, который к тому же постоянно ворует медикаменты, присылаемые правительством для его пациентов.

– Вам лучше как можно скорее вызволить своего брата.

 

Приехав в лагерь следующим утром, он увидел, что Алекс еще спит, а Джимми-Джо наблюдает за ним. Он заверил Шамана, что его брат хорошо поел.

Когда он настелил простыни и попытался перетащить на них брата, Алекс вздрогнул от неожиданности и проснулся. Шаман потрепал его по плечу.

– Все хорошо, Старший. Это всего лишь я, твой брат.

Алекс снова закрыл глаза, но потом вдруг спросил:

– А старик Олден еще жив?

– Да, жив.

– Это хорошо… – Алекс открыл глаза и увидел стетоскоп, который торчал из санитарной сумки. – А почему у тебя отцовская сумка?

– Я одолжил ее у него, – охрипшим голосом ответил Шаман. – Я стал врачом.

– Да ты что! – удивился Алекс, совсем как в детстве, когда они рассказывали друг другу всякие небылицы.

– Правда, – сказал он.

И они улыбнулись друг другу, прежде чем Алекс снова провалился в глубокий сон. Шаман хотел было измерить у брата пульс, но потом оставил свою затею – все равно он не мог ничем ему помочь прямо здесь и прямо сейчас. Немытое тело Алекса сильно воняло, но, когда Шаман снял мундир, который прикрывал культю брата, и склонился над ней, у него екнуло сердце. Он долго наблюдал за работой отца, а потом – за Лестером Бервином и Барни Мак-Гованом, поэтому отлично понимал, что ничего хорошего не выйдет из того, что неопытные хирурги называют «доброкачественным гноем». Шаман знал, что гной выделяется из разрезов или ран в тех случаях, когда произошло заражение крови, образовался нарыв или гангрена. Он знал, что нужно делать в таких случаях, но понимал, что в условиях лагеря для заключенных провести подобные процедуры невозможно.

Он укрыл брата двумя новыми простынями и сел рядом с ним, держа его за руку и изучая каждую морщинку на его лице.

Когда караульный вывел его за пределы лагеря спустя полтора часа, Шаман поехал на юго-восток по той самой дороге, вдоль которой протекала река Чемунг. Местность здесь была холмистой, и лесов даже больше, чем в Иллинойсе. Отъехав миль на пять от черты города, он оказался перед лавкой, которая называлась «У Барнарда». Там он купил немного сухарей и кусок сыра себе на завтрак, а затем взял еще пару кусочков вкусного яблочного пирога и пару чашек кофе. Когда он спросил владельца лавки, нет ли здесь, на окраине, гостиницы или чего-то вроде того, тот порекомендовал ему миссис Полин Клэй в миле отсюда, недалеко от деревни Веллсберг.

Этот дом, который стоял прямо в лесу, оказался маленьким, стены его давно не видели краски. Возле него росли четыре розовых куста, которые хозяйка подвязала и укрыла мешками, чтобы они не перемерзли. На деревянном заборе висела табличка, которая гласила: «Номера».

 

* * *

 

Лицо миссис Клэй было открытым и дружелюбным. Она посочувствовала Шаману, когда он рассказал ей о своем брате, и показала ему дом. Она могла принять лишь одного постояльца, потому что в доме было всего две спальни.

– Ваш брат может занять гостевую комнату, а вы ночуйте в моей. Я часто сплю на диване в гостиной, – предложила она.

Она пришла в замешательство, когда он сказал, что хотел бы арендовать целый дом.

– О, боюсь, что… – начала она, но ее глаза расширились от удивления, когда он назвал сумму, которую готов заплатить за аренду. Женщина честно призналась, что она вдова, уже долгие годы борется за выживание и не может отказаться от такого щедрого предложения. Она сказала, что может переехать к сестре, которая живет в деревне неподалеку, на то время, пока братья Коулы поживут в ее доме.

Шаман вернулся к Барнарду, накупил продуктов и прочих необходимых вещей, а когда вернулся в арендованный им дом, то обнаружил, что миссис Клэй уже уехала.

 

На следующее утро сержант встретил Шамана довольно холодно, в его голосе чувствовалось раздражение, потому что, должно быть, штаб получил телеграмму от Ника Холдена или кого-то из его влиятельных друзей.

Сержант дал Шаману напечатанный на машинке документ, который оказался бланком досрочного освобождения; эта бумага в обмен на свободу Алекса обязывала «нижеподписавшегося никогда впредь не восставать против Соединенных Штатов Америки».

– Пускай ваш брат подпишет это, и можете его забирать.

Шаман встревожился:

– Он очень плох, вдруг у него не хватит сил даже на подпись?

– Таковы правила, он должен поставить подпись или остаться здесь. Мне нет дела до того, что он болен. Если он не подпишет бумаги, то не получит досрочного освобождения.

Шаман взял чернила с ручкой и понес их в палатку 8-С, где тихонько обратился к Парнише:

– Алекс подпишет это, если у него хватит сил?

Уэстморленд почесал подбородок.

– Ну… Кто-то из наших на все бы пошел, чтобы подписать такую бумагу и убраться отсюда. А некоторые считают, что это предательство. Не знаю даже, что бы решил твой брат.

На земле возле палатки стоял ящик с капустой; Шаман перевернул его, поставил на него чернильницу и разгладил лист бумаги. Обмакнув ручку в чернила, он быстро вывел внизу страницы имя брата – Александр Бледшо.

Парниша одобрительно кивнул.

– Вы правильно поступаете, доктор Коул. Забирайте его из этого ада.

 

Шаман сказал соседям Алекса, чтобы они написали на клочке бумаги имена и адреса своих близких, а он отправит им весточки, что их сыновья и мужья живы.

– Ведь идет война, как ты сумеешь доставить эти письма? – спросил Парниша Уэстморленд.

– Думаю, у меня все получится, как только я вернусь домой, – пообещал Шаман.

Он делал все быстро. Оставил документ сержанту и поспешил в гостиницу, где квартировал прежде, чтобы забрать чемодан. Он заплатил рабочему, чтобы тот набросал в повозку соломы, а затем отправился обратно в лагерь. Чернокожий сержант и караульный пристально следили за тем, как заключенные помогают погрузить Алекса в повозку и укрывают его простынями.

Обитатели палатки 8-С сердечно пожали ему руку и попрощались с ним.

– До свидания, Док!

– Прощай, старик Бледшо!

– Покажи им!

– Выздоравливай!

Алекс, который по-прежнему не мог открыть глаз от слабости, ничего не сказал им в ответ.

Сержант помахал Шаману рукой на прощание, а караульный взял лошадь под уздцы и провел ее до самых главных ворот. Шаман не сводил глаз с его серьезного черного лица и улыбнулся, припомнив кое-что из отцовского дневника.

– Бинго, солдат, – сказал он. Тот сильно удивился, но потом улыбнулся, продемонстрировав ряд красивых белых зубов.

– Да, док, бинго, – ответил он и передал Шаману поводья.

 

Повозка едва двигалась, колеса были старыми, поэтому Алекса трясло на каждом ухабе. Он кричал и стонал от боли, пока Шаман не миновал ворота и не выехал на дорогу.

Они проехали мимо башни, на которой, как всегда, толпились зрители, и мимо стены, по которой прохаживался караул. Один из вооруженных дозорных проводил их пристальным взглядом, пока они не скрылись из виду.

Шаман ехал не слишком быстро. Каждый ухаб причинял Алексу боль, но также он не спешил потому, что не хотел привлекать к себе внимания. Подсознательно он почему-то боялся, что в любой момент их догонят служаки юнионистской армии и заберут брата обратно, а потому смог вздохнуть спокойно лишь после того, как стены тюрьмы остались далеко позади и они выехали за пределы города Эльмиры.

 

Домик в Уэллсберге

 

Дом миссис Клэй оказался весьма уютным. Он был таким маленьким, что осмотреться в нем не составило труда. Шаман быстро почувствовал себя в нем как дома, будто жил здесь уже много лет.

Он развел сильный огонь в печи, поэтому совсем скоро заслонка раскалилась и стала ярко-красной; затем нагрел воды в самом большом котле, который нашел на кухне миссис Клэй, и набрал ванну, поставив ее недалеко от источника тепла.

Когда он усадил Алекса в воду, придерживая его, будто ребенка, глаза брата раскрылись от удовольствия.

– Когда ты в последний раз принимал настоящую ванну?

Алекс медленно покачал головой. Шаман понял, что это было настолько давно, что он уже и не помнит. Он не решился позволить Алексу посидеть в ванной подольше, чтобы тот не простудился в остывающей воде, поэтому просто намылил тело брата, стараясь не замечать его выпирающие ребра, которые напоминали стиральную доску, и следить за тем, чтобы не причинить ему боль, касаясь больной левой ноги.

Вытащив брата из ванной, Шаман посадил его на покрывало, которое постелил у самой печи, насухо вытер, а затем надел на него фланелевую ночную рубашку. Несколько лет назад ему было бы довольно сложно помочь брату подняться по лестнице, но теперь Алекс похудел настолько, что это не составило труда.

Как только Шаман уложил брата в кровать в гостевой комнате, он взялся за работу. Он точно знал, что нужно делать. Нельзя было медлить, любая отсрочка могла лишь ухудшить дело.

Он вынес из кухни все, кроме стола и одного стула, составив остальные стулья и деревянный шкафчик с раковиной в гостиной. Затем он выдраил стены, пол, потолок, стол и стул антисептическим мылом, вымыл в горячей воде инструменты, разложил их на стуле так, чтобы можно было легко до них дотянуться. В заключение он коротко постриг ногти и вымыл руки.

Он снес Алекса вниз и положил его на стол. Брат показался ему таким уязвимым, что на миг Шаман засомневался. Он был уверен во всем, кроме того, что ему предстояло сделать в следующую минуту. Он принес хлороформ, но не был уверен в дозировке, потому что травма и недоедание сильно ослабили Алекса.

– Что? – вяло отозвался Алекс, не понимая, что происходит.

– Вдохни поглубже, Старший.

Он влил хлороформ в ингалятор и поднес его к лицу брата, молясь, чтобы он не вдохнул больше, чем нужно. «Помоги ему, Господи», – повторял он.

– Алекс! Ты меня слышишь? – Шаман дотронулся до руки брата, легонько шлепнул его по щеке, но тот уже крепко спал.

Шаману не нужно было ничего продумывать. Он уже давно все решил и тщательно спланировал операцию. Он попытался отбросить все эмоции и приступил к работе.

Он хотел сохранить как можно большую часть левой ноги Алекса, но в то же время ему было необходимо удалить всю зараженную часть кости и тканей.

Он сделал первый надрез в шести дюймах от места прикрепления подколенной мышцы к кости и оставил хороший кожный лоскут, осторожно обходя скальпелем большие и малые подкожные, задние и передние большеберцовые и малоберцовую вены. Движениями мясника он отпилил большую берцовую кость, затем – малую берцовую кость. Зараженная часть ноги была отделена – чистая, аккуратная работа.

Шаман туго забинтовал культю чистыми повязками, чтобы она правильно зарубцевалась. Закончив процедуру, он поцеловал Алекса, который все еще был без сознания, а затем отнес его обратно в спальню.

Некоторое время он сидел у кровати и наблюдал за братом, но не заметил никаких дурных признаков – ни тошноты и рвоты, ни криков от боли. Алекс спал, как уставший рабочий, который наконец получил заслуженный отдых.

Шаман вынес отделенную плоть из дома, завернув ее в полотенце и прихватив с собой лопату, которую выудил из недр кладовки. Он зашел подальше в лес, который начинался сразу за домом, и хотел было захоронить ампутированную часть кости и тканей, но земля замерзла, лопата безрезультатно билась о заледеневший грунт. В конце концов он собрал хворосту и соорудил костер, чтобы устроить ампутированной ноге похороны в лучших традициях викингов. Он водрузил ее на костер, присыпал сверху еще хворостом и сбрызнул все это маслом из лампы. Он чиркнул спичкой, и пламя тут же разгорелось. Шаман смотрел на огонь, прислонившись спиной к дереву. Его глаза были сухими, но чувствовал он себя ужасно, потому что не хотел верить в мир, в котором человеку пришлось отрезать ногу старшего брата, а потом сжечь ее.

 

Сержант из тюремной канцелярии был отлично знаком с негласной иерархией в этом регионе, а потому знал, что этот толстый сержант-майор с грудью колесом не квартировал в Эльмире. Обычно, когда появлялся незнакомый ему солдат, достаточно было спросить, к какой части он прикреплен, но манера поведения этого мужчины и особенно его глаза ясно давали понять, что он не собирался рассказывать ничего о себе, ему лишь нужна была информация.

Сержант знал, что сержанты-майоры, конечно, не были богами, но все же занимали руководящие должности. Разумеется, лишь те немногие, кто принадлежал к числу влиятельных унтер-офицеров, могли поспособствовать тому, чтобы кого-то повысили или же наоборот, отправили отбывать наказание в далекий форт. Они могли как уберечь кого-то от проблем по службе, так и навлечь их на чью-то голову; они строили карьеры и разрушали их. Однако в масштабах этого городка сержант-майор являлся более высокой инстанцией, чем какой-нибудь далекий унтер-офицер, а потому сержант поспешил оказать радушный прием.

– Есть, сэр сержант-майор, – быстро отрапортовал он, просмотрев свои записи. – Вы разминулись с ним всего чуть-чуть. Этот парень был очень плох. Видите ли, ему у нас ампутировали ногу. Его брат – врач, доктор Коул. Забрал его повозкой, вчера утром.

– Куда они направились?

Сержант недоуменно взглянул на него и покачал головой.

Толстяк откашлялся и сплюнул на чистый пол. Выйдя из канцелярии, он оседлал свою красивую пегую кобылу и выехал через главные ворота лагеря для заключенных. Один день не сыграет роли, этот доктор с братом-инвалидом не мог далеко уйти. Здесь проходила лишь одна дорога; они могли поехать либо налево, либо направо. Он решил отправиться на северо-запад. Время от времени он останавливался по пути то у лавки, то у фермы, чтобы расспросить каждого встречного. Так он добрался до деревень Хорсхедс и Биг Флэте. Никто в этих краях не видел человека, которого он искал.

Сержант-майор был опытным сыщиком. Он знал, что, когда след не обнаруживается, скорее всего, искомый человек отправился в другую сторону. Поэтому он вернулся к тюрьме и оттуда поехал в Эльмиру. Фермер, которого он встретил в двух милях вниз по дороге, вспомнил, что видел мужчину с повозкой. Еще через пару миль, ближе к городку Уэллсберг, он заехал в лавку.

Владелец лавки улыбнулся, увидев, как толстый солдат жмется поближе к печи.

– Замерзли, да? – спросил он.

Сержант-майор заказал черный кофе и спросил, не проезжал ли мимо недавно мужчина с раненым в повозке. Лавочник утвердительно кивнул:

– Конечно, помню такого. Они остановились у миссис Клэй, я расскажу, как туда добраться. Невероятно милый парень, этот доктор Коул. Он покупал здесь еду и всякое такое. Ваши друзья?

Сержант-майор ухмыльнулся.

– Очень хочу их увидеть, – ответил он.

 

Всю ночь после операции Шаман просидел в кресле у кровати брата, не гася свет до самого утра. Алекс спал беспокойно, часто просыпаясь от боли.

К рассвету Шаман ненадолго забылся сном. Когда он открыл глаза, то в свете разгорающейся зари увидел, что Алекс смотрит на него.

– Старший.

Алекс облизал сухие губы; Шаман принес воды и поддерживал голову брата, пока тот пил, так, чтобы он мог делать только маленькие глотки.

– Интересно, – произнес Алекс в конце концов.

– Что?

– Как же я… теперь… надеру тебе задницу… если не смогу… твердо… на ногах стоять.

Как же Шаман был рад в тот момент увидеть знакомую кривую ухмылку на его лице!

– Кажется, ты отрезал мне еще часть ноги? – Алекс выглядел оскорбленным, что несколько обидело измотанного Шамана.

– Да, но я спас кое-что другое, как мне кажется.

– И что же?

– Твою жизнь.

Алекс задумался, но потом кивнул. Уже в следующее мгновение он снова погрузился в сон.

 

В первый день после операции Шаман дважды менял повязки. Каждый раз он нюхал культю и внимательно рассматривал ее, боясь снова почувствовать запах гнили или увидеть гной, потому что он не раз уже видел, как пациенты умирают от заражения крови через пару дней после операции. Но запаха не было, а кожа на культе порозовела и выглядела вполне здоровой.

Алекса почти не лихорадило, но он был очень слаб, и Шаман не был уверен, что брату хватит сил на то, чтобы восстановиться. Он пошел на кухню миссис Клэй и приготовил Алексу жидкую овсяную кашу, а в обед накормил его вареными яйцами.