Одним тихим, душным вечером вдруг разразилась гроза. Шаман лежал в постели, чувствуя сильную вибрацию от ужасающих раскатов грома и открывая глаза каждый раз, когда комнату освещали вспышки молнии. В конце концов усталость пересилила ненастье, и он уснул так крепко, что, когда мать потрясла его за плечо, несколько мгновений он не мог понять, что происходит.
Сара поднесла лампу к лицу так близко, что он смог прочитать по губам:
– Вставай.
– Кто-то еще с корью? – спросил он, быстро одеваясь.
– Нет. Тебя ожидает Лайонелл Гайгер.
Он быстро оделся и вышел на улицу.
– Что случилось, Лайонелл?
– Малыш моей сестры… задыхается. Пытается вдохнуть, сипит, как насос, который не может выпустить воду.
Шаман понимал, что на дорогу уйдет много времени – Длинная тропа пролегала через лес, не было ни минуты на то, чтобы оседлать собственную лошадь или запрячь двуколку.
– Я возьму твою лошадь, – сказал он Лайонеллу и, вскочив в седло, галопом поскакал через поле, затем – по дороге, к самому дому Гайгеров, придерживая рукой санитарную сумку, чтобы в спешке не выронить ее.
Лилиан Гайгер ждала у передней двери:
– Сюда!
Шаман вбежал в комнату и увидел…. Рэйчел. Она сидела на кровати в своей прежней комнате с ребенком на коленях. Малыш уже весь посинел, но все еще пытался дышать.
– Сделай что-нибудь, он умирает!
Шаман и сам видел, что малыш близок к смерти. Он открыл рот ребенка и, пальцами удерживая ему язык, осмотрел маленькое горлышко. Его задняя стенка и верхняя часть гортани были покрыты толстой серой пленкой из слизи, которая препятствовала дыханию. Шаман быстро удалил слизь из горла.
В тот же миг ребенок судорожно и жадно задышал, сотрясаясь всем телом.
Рэйчел обняла его и зарыдала.
– Господи, Джошуа, ты живой?
Она задыхалась, ее волосы совсем растрепались.
Да, трудно поверить, но это и правда была Рэйчел. Она повзрослела, стала более женственной.
И не сводила глаз со своего малыша, который выглядел уже лучше. По мере того как кровь, насыщаясь кислородом, разносила его по всему телу, лицо ребенка постепенно приобретало естественный цвет. Шаман приложил руку к его груди, чтобы проверить сердцебиение; затем взял малыша за запястье, чтобы измерить пульс. Ребенок снова закашлялся.
В комнате была и Лилиан – и Шаман решил обратиться к ней.
– Как именно он кашлял?
– Кашель был глухой, напоминал… собачий лай.
– С присвистом?
– Да, он сипел каждый раз, когда откашливался.
Шаман кивнул.
– У него ложный круп. Вскипятите воды и всю ночь делайте ему теплые ванны, чтобы расслабить его дыхательные мышцы. И пускай дышит паром.
Он достал из сумки одно из лекарств Маквы – чай из подлесника и лепестков ноготков.
– Заварите этот чай, немного подсластите и давайте ему горячим. Это нужно для того, чтобы предотвратить отек гортани и облегчить кашель.
– Спасибо тебе, Шаман, – сказала Лилиан, сжимая ему руку. Рэйчел, казалось, совсем не обращала на него внимания. Ее налитые кровью глаза казались безумными. Ночная рубашка была запятнана выделениями из горла и носа ребенка.
Выйдя из дома, он увидел, что по Длинной тропе спускаются Лайонелл и его мать; в руке Лайонелл держал яркий фонарь, свет которого привлекал целый рой комаров и ночных мотыльков. Когда они подъехали, губы Лайонелла зашевелились, и Шаман легко догадался, что тот хотел спросить, но никак не решался.
– Думаю, он будет в порядке, – сказал он. – Потуши фонарь и убедись, что с тобой в дом не попадут все эти насекомые.
Сам он отправился в путь по Длинной тропе, которую знал настолько хорошо, что даже кромешная тьма не была ему помехой. Вот последние огни остались позади, и темные деревья окружили его со всех сторон.
Вернувшись в свою комнату и двигаясь, будто во сне, он разделся. Но, оказавшись в постели, понял, что не может сомкнуть глаз. Неподвижный и растерянный, он смотрел то в потолок, то на темные стены, но на чем бы ни останавливался его взгляд, он видел перед собой лишь одно лицо.
Откровенный разговор
Когда он вернулся к Гайгерам на следующее утро, она вышла навстречу ему в новом голубом платье. Ее волосы были аккуратно причесаны.
– Здравствуй, Рэйчел.
– Спасибо тебе, Шаман, – поблагодарила она, взяв его за руку, и он почувствовал исходящий от нее тонкий аромат.
Он заметил, что она выглядит уставшей. А вот глаза совсем не изменились – их взгляд был все таким же глубоким и манящим.
– Как мой пациент?
– Кажется, ему лучше. Кашель уже не такой ужасный, как вчера.
Рэйчел проводила его наверх. Лилиан сидела у кровати внука с карандашом и парой листов коричневой бумаги и развлекала его, рисуя угловатые фигурки и рассказывая всякие истории. Сегодня пациент, в котором Шаман увидел вчера лишь несчастное умирающее создание, превратился в обычного маленького черноглазого мальчика с русыми волосами и россыпью веснушек на лице, которые особенно выделялись на фоне бледной кожи. На вид ему было не больше двух лет. В изножье кровати сидела девочка, которая была немного старше мальчика, но очень похожа на него.
– Это мои дети, – сказала Рэйчел, – Джошуа и Хетти Регенсберг. А это – доктор Коул.
– Здравствуйте, – поздоровался Шаман.
– Привет, – несмело поприветствовал его мальчик.
– Здравствуйте, – сказала Хетти Регенсберг. – Мама сказала, вы не можете слышать нас, и поэтому, обращаясь к вам, нужно смотреть вам в глаза и «отчетливо» выговаривать слова.
– Да, так и есть.
– А почему вы не слышите?
– Я оглох, потому что сильно заболел, когда был совсем маленьким, – спокойно ответил Шаман.
– А Джошуа тоже оглохнет?
– Нет, с Джошуа этого уж точно не произойдет.
Спустя пару минут Шаман смог с абсолютной уверенностью сообщить семье, что дела у мальчика обстоят гораздо лучше. Ванны и пар помогли умерить жар, пульс был четким и умеренным. Шаман приложил к его груди мембрану стетоскопа и объяснил Рэйчел, каким должно быть сердцебиение; хрипов она не услышала. Затем доктор вставил изогнутые трубочки стетоскопа в уши самому Джошуа, чтобы тот прослушал собственное сердцебиение, а мембрану вручил Хетти, которая объявила, что слышит одно только «бульканье».
– Это потому, что он голоден, – пояснил Шаман и посоветовал Рэйчел подержать малыша на легкой, но питательной диете пару дней.
Он рассказал Джошуа и Хетти, что их мама знает несколько отличных мест, где можно порыбачить, а еще пригласил их в гости, на ферму Коулов, чтобы они могли поиграть с овечками. Затем он попрощался с детьми и их бабушкой. Рэйчел проводила его до дверей.
– У тебя чудесные дети.
– Я и сама на них не нарадуюсь.
– Сожалею о твоем муже, Рэйчел.
– Спасибо.
– А еще я желаю тебе, чтобы твой новый брак принес тебе счастье.
Рэйчел удивилась.
– Какой новый брак? – спросила она как раз в тот момент, когда ее мать появилась на лестнице.
Лилиан тихонько прошла мимо них в холл, но румянец на щеках выдал ее.
– Тебя ввели в заблуждение, я не собираюсь замуж, – сказала Рэйчел громко, чтобы мать услышала ее. Прощаясь с Шаманом, она отчего-то побледнела.
Вечером того же дня, когда Шаман возвращался домой верхом на Боссе, он увидел вдалеке одинокую фигуру и, подъехав ближе, узнал Рэйчел. На ней было то самое голубое платье, грубые башмаки и старая шляпа, которая защищала ее лицо от солнечных лучей. Он окликнул ее, обернувшись, она тихо поприветствовала его.
– Мы можем прогуляться вместе? – предложил он.
– С удовольствием.
Он спешился и повел лошадь под уздцы.
– Я не знаю, какая муха укусила мою мать, когда она сказала тебе, что я собираюсь замуж. Кузен Джо, конечно, проявлял определенный интерес, но я не выйду за него. Думаю, мама хочет, чтобы я приняла его предложение, потому что она очень обеспокоена тем, что дети растут без отца.
– Наши матери будто вступили в тайный сговор. Моя, например, не соизволила сказать мне, что ты вернулась – и теперь я уверен, что она сделала это нарочно.
– Очень грубо с их стороны, – сказала она, и он увидел слезы в ее глазах. – Отчего же они считают нас круглыми дураками? Я отлично знаю, что моим сыну и дочери нужен отец. Да и тебя вряд ли заинтересует не так давно овдовевшая еврейка с двумя детьми.
Он улыбнулся:
– Твои дети такие же милые, как и их мать. Но ты права, я больше не обезумевший от любви подросток.
– Я часто вспоминала о тебе после того, как вышла замуж. Я очень сожалею о том, что причинила тебе боль.
– Я довольно быстро справился с этим.
– Мы были детьми, нам довелось пережить вместе нелегкие времена. Я боялась замужества, а ты оказался таким хорошим другом… – улыбнулась она ему. – Когда ты был ребенком, ты сказал как-то, что готов пойти на убийство ради меня. И вот мы выросли, и ты спас моего сына. – Она взяла его за руку. – Надеюсь, мы сможем остаться верными друзьями. До конца наших дней, Шаман.
Он откашлялся.
– Да, уверен, у нас получится, – смущенно согласился он. Они молча прошли еще немного, а потом он спросил, не хотела бы она поехать верхом.
– Нет, я, пожалуй, пройдусь.
– Что ж, тогда я поеду, мне нужно сделать еще кучу дел перед ужином. Хорошего тебе дня, Рэйчел.
– И тебе хорошего дня, Шаман, – ответила она.
А он оседлал коня и ускакал прочь, оставив ее позади.
Ночью он не мог заснуть. Думая о Рэйчел, он сказал себе, что она – сильная и практичная женщина, которая смело принимала вещи такими, какие они есть. Что ж, ему есть чему поучиться у нее.
На следующий день доктор Коул посетил Роберту Вильямс, которая мучилась «женскими проблемами». К моменту его приезда она уже перебрала спиртного, чтобы как-то заглушить боль. Шаман старательно отводил взгляд от округлых форм манекена портнихи и, чтобы отвлечься, спросил женщину, как поживает ее дочь. Та ответила, что три года назад Люсиль вышла замуж за почтальона и теперь живет в Давенпорте.
– Каждый год по ребенку рожает. Приезжает ко мне только тогда, когда ей деньги нужны, такая вот у меня дочь, – пожаловалась Роберта.
Шаман оставил женщине бутылочку тонизирующего средства.
На Мэйн-стрит он столкнулся с Тобиасом Барром, который ехал в двуколке в компании двух женщин. Одна из них, миниатюрная блондинка, оказалась его женой Фрэнсис, а вторая – ее племянницей, которая приехала к ним в гости из Сент-Луиса. Леди Эвелин Флагг недавно исполнилось восемнадцать, она была выше, чем Фрэнсис, но внешне очень на нее похожа. Шаман никогда не видел никого красивее ее.
– Мы показываем Эви город, думаю, ей будет интересно увидеть и Холден-Кроссинг, – сказал доктор Барр. – Ты читал «Ромео и Джульетту», Шаман?
– Конечно же, – ответил тот.
– Помнится, ты как-то говорил, что, зная текст пьесы, спектакль смотреть гораздо интереснее. На этой неделе мы собираемся посетить театр в Рок-Айленде. Не хочешь присоединиться к нам?
– С удовольствием, – ответил Шаман и улыбнулся Эвелин. Девушка ответила ему ослепительной улыбкой.
– Тогда мы ждем вас к пяти часам у нас дома – устроим легкий ужин перед походом в театр, – предложила Фрэнсис Барр.
Он купил новую белую рубашку и черный узкий галстук, заново перечитал пьесу. Барры также пригласили Джулиуса Бартона с женой Розой. Эвелин была в голубом платье, которое идеально подходило к ее красивым светлым волосам. На минуту Шаман задумался, где он видел недавно другое голубое платье, и вспомнил, что это Рэйчел была в платье такого же цвета.
Легкий ужин, который обещала Фрэнсис Барр, оказался роскошной трапезой из шести блюд. Шаману было довольно сложно поддерживать разговор с Эвелин. Когда он спрашивал у нее что-то, она отвечала ему лишь нервной улыбкой, коротким кивком или покачиванием головы. Сама она заговаривала лишь дважды – сначала похвалила тетушкино жаркое, а после призналась Шаману во время десерта, что обожает и персики, и груши, а потому очень рада, что они поспевают в разное время года, так что ей обычно не приходится выбирать между ними.
Театр был полон. Жара летнего вечера давала о себе знать. Они приехали как раз к началу представления, потому что на поглощение всех шести блюд потребовалось немало времени. Тобиас Барр купил билеты, в том числе и для Шамана. Их места были в самой середине третьего ряда.
Вскоре действие, происходящее на сцене, полностью завладело их вниманием. Шаман смотрел пьесу через театральный бинокль – благодаря этому он легко мог читать по губам актеров. Спектакль ему очень нравился. В первом антракте он вышел на улицу вместе с доктором Барром и доктором Бартоном, чтобы посетить уборную. Ожидая в очереди, все трое признали, что представление крайне удачное, а также обменялись ценными наблюдениями: доктор Бартон высказал предположение, что актриса, исполняющая роль Джульетты, беременна, а доктор Барр заметил бандаж под трико у Ромео.
В первом акте Шаман был сосредоточен на движении губ актеров, но во время второго стал внимательно рассматривать Джульетту и не заметил никакого подтверждения предположению доктора Бартона. Однако правоту доктора Барра он был вынужден признать.
По окончании второго акта зажгли лампы и открыли двери. С улицы повеяло приятным прохладным ветерком. Шаман и Эвелин задержались на своих местах и попытались обсудить спектакль. Она сказала, что часто ходит в театр в Сент-Луисе.
– Эти спектакли так вдохновляют, как вы считаете?
– Согласен. Но мне редко удается выкроить время для театра, – рассеянно ответил он. Странно, но во время представления Шаман чувствовал, будто за ним кто-то наблюдает. Он стал разглядывать в бинокль людей, сидящих на балконе. На втором балконе справа он заметил Лилиан Гайгер с Рэйчел. Лилиан была одета в коричневое льняное платье с расклешенными кружевными рукавами. Рэйчел сидела под самой люстрой, поэтому ей то и дело приходилось отмахиваться от мотыльков, которые слетелись на свет. Благодаря близости люстры Шаман смог рассмотреть ее лучше. Волосы Рэйчел были гладко зачесаны назад и уложены в аккуратный узел. Черное шелковое платье заставило Шамана задуматься, как долго она станет носить траур по мужу. На платье не было воротничка, который был бы явно лишним в такую жару, рукава были короткими, в форме фонарика. Он смотрел на изгибы ее рук, пышную грудь и лицо. Он не успел отвести взгляд, когда она вдруг отвернулась от матери и посмотрела вниз, туда, где сидел он. Она на миг задержала взгляд на нем, в то время как он рассматривал ее через бинокль, и затем отвернулась; билетеры как раз начали гасить свет.
Третий акт показался ему бесконечным. В тот момент, когда Ромео сказал Меркуцио: «Друг, ободрись. Ведь рана не опасна»[25], он почувствовал, как Эвелин Флагг пытается сказать ему что-то. Он ощутил ее легкое теплое дыхание у своего уха – она шептала ему что-то на ухо, в то время как Меркуцио отвечал другу: «Да, она не так глубока, как колодезь, и не так широка, как церковные ворота. Но и этого хватит: она свое дело сделает».
Он убрал от лица бинокль и повернулся к девушке, сидящей с ним рядом в темноте, недоумевая, почему она не в состоянии запомнить то, что он читает по губам; ведь даже маленькие дети, к примеру Джошуа и Хетти Регенсберг, смогли запомнить это простое правило.
– Я не слышу вас.
Он не привык разговаривать шепотом. Несомненно, его голос прозвучал слишком громко, потому как мужчина, сидящий перед ним во втором ряду, тут же повернулся и уставился на него.
– Прошу прощения, – прошептал Шаман. Он искренне понадеялся, что его слова прозвучали тише, чем в прошлый раз, и, выждав немного, вновь поднес к глазам бинокль.
Рыбалка
Чтение отцовского дневника породило вопросы, на которые пытливый ум Шамана пытался найти ответ: каким образом некоторые, например его отец или Джордж Клайберн, остаются сами собой, когда повсюду царит жестокость? Трудно было поверить словам о том, что Клайберн – хладнокровный и отважный человек. Он приводил к отцу сбежавших рабов, и затем они вместе прятали их до тех пор, пока не появлялась возможность отправить их в безопасное место. Одутловатый лысеющий торговец продовольственными товарами мало походил на героя или хотя бы на человека, который готов рискнуть всем ради своих убеждений. Шаман преисполнился восхищения непреклонным духом, который обитал в рыхлом теле лавочника. Через несколько дней после похода в театр он снова отправился в Рок-Айленд – на этот раз чтобы поговорить с Клайберном о пацифизме.
Услышав просьбу Шамана, Клайберн кивнул.
– Что ж, можешь спросить о пацифизме все, что хочешь, но я бы хотел, чтобы ты сначала почитал кое-что о нем, – ответил он и попросил клерка присмотреть за лавкой. Шаман последовал за торговцем к его дому, и довольно скоро Клайберн вынес ему из библиотеки несколько собственноручно выбранных книг и какую-то брошюру.
– Общество Друзей часто устраивает званые вечера, можешь иногда присоединяться к нам.
Шаман сильно сомневался, что у него получится выкраивать время на такие вещи, но все же сердечно поблагодарил Клайберна и поехал домой. Книги несколько разочаровали его, поскольку были посвящены квакерству. Оказалось, что Общество Друзей основал в Англии в начале семнадцатого века человек по имени Джордж Фокс, который верил в то, что «Внутренний свет Господа» живет в сердцах даже самых простых людей. Если верить книгам Клайберна, квакеры поддерживали друг друга, хоть и вели обычный образ жизни, посвящая себя поиску друзей и возлюбленных. У них не было определенного вероисповедания, им претили догмы, они считали жизнь таинством и не служили месс. У них не было и духовенства, но они верили в то, что на членов общества может снизойти Святой Дух. Основой их религии являлось то, что они отрицали войну и служили становлению мира.
В Англии Друзей начали преследовать; там им дали оскорбительное прозвище «квакеры», которое появилось после того, как, представ перед судом, Фокс призвал судью «трепетать перед именем Бога», за что тот назвал его «трепетуном»[26]. Вильям Пенн основал в Пенсильвании колонию, которая и стала приютом для Друзей, изгнанных из Англии. И вот уже три четверти столетия в Пенсильвании не было милиционной армии – лишь пара полицейских.
Шаман все ломал голову над тем, как им удалось победить пьянство. Отложив в сторону книги, которые дал ему Клайберн, он понял, что не узнал ничего нового о пацифизме; да и Внутренний Свет на него не снизошел.
Сентябрь был теплым, ясным и свежим. Шаману всегда нравилось наблюдать за рекой. Проезжая мимо, он любовался отблесками солнца на бегущей воде, красотой цапель, которых стало меньше, потому что многие птицы уже улетели на юг.
В один прекрасный день он медленно ехал в сторону дома и вдруг увидел под деревом на берегу реки три знакомых силуэта. Рэйчел как раз снимала с крючка добычу, в то время как ее сын держал удочку; когда женщина бросила трепещущую рыбу обратно в воду, Шаман увидел и Хетти, которая явно была чем-то раздосадована. Он свернул с дороги и подъехал к ним.
– Привет!
– Здравствуйте! – поприветствовала его Хетти.
– Она не дает нам взять ни одной рыбы, – пожаловался Джошуа.
– Готов поспорить, там водятся одни сомы, – с усмешкой заметил Шаман.
Рэйчел никогда не позволяли приносить с рыбалки сомов, потому что в их семье они считались некошерной пищей из-за отсутствия чешуи. А он отлично помнил, что самой приятной частью рыбалки для ребенка был семейный ужин, приготовленный из его улова.
– Я только что от Джека Деймона – каждый день к нему езжу, ему нездоровится. А вы знаете то место недалеко от его дома, где река резко сворачивает в другую сторону?
Рэйчел улыбнулась:
– Это там, где на берегу полно камней?
– Да, так вот там отличное место для рыбалки. Я на днях видел, как несколько мальчишек выловили там отличного маленького окуня.
– Спасибо за совет. Завтра мы сходим туда.
Он заметил, как сильно девочка похожа на мать, когда улыбается.
– Что ж, рад был увидеться с вами.
– Мы тоже! – ответила Хетти.
Он слегка поклонился, приподнял шляпу и развернул коня.
– Шаман, – подойдя ближе, Рэйчел заглянула ему в глаза, – если будешь у Джека Деймона завтра где-то около полудня, присоединяйся к нам у того рыбного места – мы собираемся устроить небольшой пикник.
– Постараюсь, надеюсь, получится заехать, – ответил он.
На следующий день, съездив в очередной раз послушать хрипы в груди Джека Деймона, Шаман направился к реке и увидел там двуколку Гайгеров и серую кобылу, пасущуюся неподалеку.
Рэйчел вместе с детьми рыбачила на камнях. Джошуа подбежал к Шаману, схватил его за руку и подвел к мелкой заводи, где, шевеля жабрами, плескались шесть окуньков, как раз подходящего размера для того, чтобы чуть позже превратиться в обед.
Как только Шаман появился у реки, Рэйчел взяла кусочек мыла и теперь отмывала руки, пытаясь отбить запах рыбы.
– Кажется, на обед будет рыбка, – похвасталась она.
– От такого обеда я бы не отказался, – сказал он. Рэйчел привезла с собой яиц, разрезанных пополам и намазанных соусом, соленых огурцов и лимонада с печеньем из патоки на десерт. После обеда Хетти с серьезным видом объявила тихий час, после чего дети устроились на расстеленном неподалеку одеяле и задремали.
Рэйчел собирала остатки обеда и складывала их прямо в полотняную сумку.
– Ты бы мог тоже взять удочку и порыбачить, если есть такое желание.
– Нет, – отказался он, решив, что приятнее будет пообщаться с ней, чем ловить рыбу.
Она кивнула и устремила взгляд к реке. Стайка ласточек, которые летели с севера в теплые края, щебеча, скользила прямо над водой, двигаясь настолько синхронно, что казалось, будто они – одно целое; будто это одна лишь птица целовала воду и затем улетала прочь.
– Разве здесь не чудесно, Шаман? Хорошо ведь оказаться дома.
– Конечно, хорошо, Рэйчел.
Некоторое время они обсуждали, каково это – жить в городе. Он рассказал ей о Цинциннати, попутно отвечая на ее вопросы о медицинской школе и больнице.
– А ты, тебе понравилось в Чикаго? – спросил он.
– Мне нравилось, что там можно было запросто сходить в театр или на концерт. Каждый четверг я играла на скрипке в квартете. Джо не был поклонником музыки, но мне отказать не мог. Он был очень добрым человеком, – ответила она. – Так заботился обо мне, когда я потеряла ребенка в первый год после нашей женитьбы.
Шаман кивнул.
– Потом родилась Хетти, и началась война. Война забирала у нас все силы и время. Чикагская община евреев насчитывала не больше тысячи человек. Восемьдесят четыре наших парня ушли воевать, на свои сбережения мы полностью одели и обули их. Они влились в роту «С» восемьдесят второго иллинойсского пехотного полка. Солдаты-евреи получили награды за бои под Геттисбергом и многие другие. И я горда тем, что тоже была причастна к этому.
– Но ты ведь сестра Иуды Бенджамина, а твой отец – ярый приверженец южан!
– Знаю. Но Джо поддерживал Север, и я приняла его сторону. В тот день, когда я получила письмо от матери, в котором она писала, что отец ушел служить к конфедератам, на моей кухне как раз проходило заседание общества помощи солдатам, и в его работе принимали участие все женщины нашей общины, – пожала плечами она.
– А потом родился Джошуа. И умер Джо. Вот и вся моя история.
– И вот ты здесь, – сказал Шаман, и она взглянула ему прямо в глаза. А он уже и забыл ее гладкую кожу и тонкие черты лица, забыл ее пухлые губы и глубину ее сверкающих карих глаз. Он не собирался задавать больше вопросов, но один невольно сам сорвался с его губ:
– Ты была счастлива в браке?
Она все так же внимательно смотрела на воду. Ему даже на миг показалось, что он просто не увидел ее ответа, но тут она снова посмотрела на него.
– Скорее, меня все устраивало в этом браке. По правде говоря, я просто смирилась.
– А я вот так и не смог смириться или подчиниться! – воскликнул он.
– Ты не смог сдаться, ты продолжаешь бороться, поэтому тебя назвали Шаманом. Пообещай мне, что никогда не сдашься.
Хетти проснулась и перебралась поближе к матери, стараясь не разбудить все еще спящего братика.
– Пообещай, – настаивала Рэйчел.
– Обещаю, – улыбнулся Шаман.
– Почему ты так странно разговариваешь? – поинтересовалась Хетти.
– А я как-то странно разговариваю? – спросил он, смотря скорее на Рэйчел, чем на ее дочку.
– Да! – заявила девочка.
– Твой голос стал еще более гортанным, чем был до моего отъезда в Чикаго, – осторожно попыталась объяснить Рэйчел. – И, кажется, тебе стало сложно контролировать его.
Он кивнул, вспомнив, как сложно ему было говорить шепотом в театре во время представления.
– Ты продолжаешь делать те свои упражнения? – спросила Рэйчел.
Она удивилась, когда он ответил, что совсем забросил заниматься речью с тех пор, как уехал из Холден-Кроссинга, чтобы получить образование в медицинской школе.
– У меня не оставалось времени на эти упражнения. Слишком много занимала учеба, – пояснил он.
– Но теперь-то ты стал посвободнее! Обязательно начни снова заниматься своей речью. Если не станешь уделять этому внимания, то забудешь, как правильно говорить. Если ты не против, я бы помогла тебе, как делала это в детстве.
Ее глаза загорелись, легкий ветерок с реки шевелил ее распущенные волосы, и маленькая девочка с ее глазами и улыбкой прижималась к ее груди. Высоко поднятая голова женщины и ее тонкая, красивая шея напомнили Шаману о львице, которую он видел на картинках.
– Уверен, я смогу, мисс Барнем.
Он вспомнил ту юную девушку, которая вызвалась помочь глухому парню научиться говорить, и вместе с этим нахлынули воспоминания о том, как сильно он любил ее.
– Я был бы очень благодарен тебе за помощь, Рэйчел, – уверенно ответил Шаман, тщательно расставляя ударения в словах и следя за интонацией.
Они условились встретиться на Длинной тропе, так чтобы обоим было идти недалеко. Он был уверен: она не стала предупреждать Лилиан, что снова будет заниматься с ним, потому не стал рассказывать об этом и своей матери. В первый раз Рэйчел появилась в назначенный час вместе с детишками, которых отправила собирать лесные орехи вдоль дороги.
Рэйчел села на маленькое покрывало, которое принесла с собой, и прислонилась спиной к большому дубу; он устроился перед ней, с готовностью глядя ей в лицо. В качестве упражнения она говорила Шаману какую-нибудь фразу, а тот должен был прочесть по ее губам и повторить за ней с соответствующей интонацией и правильными ударениями в словах. Чтобы немного помочь ему, она брала его за руку и сжимала его пальцы каждый раз, когда нужно было сделать ударение или выделить слово интонацией. Ее руки были теплыми и сухими, ее пальцы касались его так, будто она держала утюг или белье во время стирки – женщина относилась к этому жесту, как к части работы. Собственные руки казались ему горячими и потными, но он окончательно утратил уверенность в себе лишь тогда, когда они приступили к упражнениям. Его речь стала даже хуже, чем он сам предполагал, и исправить ее было довольно сложно. Он почувствовал облегчение, когда из лесу вышли дети с полным орехов ведерком в руках. Рэйчел сказала, что они расколют их молотком, когда вернутся домой, и достанут ядрышки, а потом испекут с ними хлеб и угостят им Шамана. Они договорились встретиться на следующий день, чтобы позаниматься подольше.
Наутро, закончив работу в амбулатории, он отправился по вызовам. Состояние Джека Деймона резко ухудшилось, его организм полностью истощился из-за болезни. Шаман остался у постели умирающего, чтобы как-то облегчить его боль. Когда Деймон почил, было уже слишком поздно ехать к Рэйчел, поэтому он с мрачным видом отправился домой.
Настала суббота. В доме Гайгеров царил Шаббат, и Рэйчел не могла встретиться с ним. Закончив дела в амбулатории, Шаман самостоятельно взялся за упражнения. Он чувствовал себя как-то тоскливо, потому никак не мог настроиться на рабочий лад; он будто разочаровался в жизни.
Тогда он вновь сел за книги Клайберна почитать еще о движении квакеров, сторонников пацифизма, после чего на следующий день, в воскресенье, отправился в Рок-Айленд. Лавочник еще завтракал, когда Шаман приехал к нему домой. Джордж забрал обратно свои книги и предложил доктору выпить чашечку кофе, однако вовсе не удивился, когда Шаман спросил разрешения посетить квакерское собрание.
Джордж Клайберн был вдовцом. У него служила экономка, но по воскресеньям у нее был выходной, поэтому Шаману пришлось подождать, пока чистоплотный лавочник вымоет посуду; доктору Клайберн предложил насухо вытереть ее. Они отвели Босса в сарай и отправились в Клайберновой двуколке на собрание. По пути Джордж рассказал ему о кое-каких особенностях этих собраний.
– Мы должны молча войти в здание и сесть на лавку – мужчины с одной стороны, а женщины – с другой. Думаю, это для того, чтобы меньше отвлекаться. Люди сохраняют молчание до тех пор, пока Господь не возложит на кого-то ношу тягот мирских, после чего этот человек встает и начинает говорить.
Клайберн тактично посоветовал Шаману занять место в среднем или заднем ряду. Они сидели не вместе.
– Согласно обычаю, старшие члены общины, которые уже долгие годы занимаются общественной работой, должны сидеть в первых рядах, – пояснил лавочник.
