- Если бы все так!..
- Куда там!.. Размагниченный мелкобуржуазный интеллигент хныкает, плачется, теряется перед любым проявлением безобразия и зла, лишается самообладания, повторяет любую сплетню, пыжится говорить нечто несвязное о «системе».
- Если б только говорить!.. - заметил Глеб Максимилианович.
- Вот! Вот именно! - подхватил Ленин и, остановившись возле Кржижановского, положил руки на спинку кресла, где тот сидел. - Вы читали брошюру Короленко «Война, отечество и человечество»? Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистской войны, прикрытая слащавыми фразами!
- Ну, уж это слишком... Говорить так об авторе «Слепого музыканта», о писателе, которого вы называли прогрессивным в самый разгул столыпинской реакции?!
- Эх, как бы я хотел позволить себе быть таким же добрым, как вы, Глеб Максимилианович!..
- Что ж... Каждому - свое.
- Да, каждому - свое. Я говорю сейчас не о «Слепом музыканте», а о другой книге. Ее написал жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ десять миллионов убитых на империалистской войне - дело, заслуживающее поддержки... а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне... вызывает ахи, охи,вздохи, истерики.
Глеб Максимилианович задумался, невольно сопоставляя все это с тем, что недавно говорил бывший прогрессист Мартов о «созидательном интеллекте» и «соли земли», будто бы изничтожаемой большевиками. Можно ли прощать людей, отступающих от светлых надежд молодости, предающих эти надежды? Можно ли осуждать непримиримость Ленина?..
Повернувшись к нему, Кржижановский сказал:
- Но Короленко еще не вся правда о нашей интеллигенции.
- Бесспорно! У русской интеллигенции есть Климент Аркадьевич Тимирязев, только что избранный в Московский Совет рабочими вагонных мастерских Курской дороги. Есть много Тимирязевых. И это не перечеркнуть никому.
- Но ведь как Тимирязев - плоть от плоти, так и Короленко немыслим вне народа.
- Ну, уж извините, Глеб Максимилианович! Неправильно смешивать «интеллектуальные силы» народа с «силами» буржуазных интеллигентов, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а... Знаете что?
- Догадываюсь.
- Вот именно! «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу, мы платим жалованье - выше среднего. Это факт.
- Не хлебом единым, Владимир Ильич!
- Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров, больше тысячи бывших при царе генералами и помещиками служат на важнейших постах в Красной Армии. И она побеждает вопреки сотням изменников. Это факт.
Бережно придержав легкую вращающуюся этажерку с книгами, Ильич прошел к своему креслу, сел и продолжал:
- Если в этом свете говорить о вашей Комиссии, о вашей задаче, то уже не «в порядке первого приближения»... Нет, вполне определенно - вы находитесь на линии высочайшего напряжения: «Революция - интеллигенция».
Ленин улыбался, шутил, задорно пристукивал по столу небольшими, но крепкими ладонями.
- Признаться, Владимир Ильич, я сегодня весьма и весьма огорчен этим обстоятельством. Не знаешь, как вести себя, чтоб не оказаться пораженным сим током «высочайшего напряжения» или по крайней мере не помешать его течению.
- Да, - Ленин сочувственно наклонил голову. - Почти все ваши сотрудники настроены против Советской власти.
- Как же быть?
- Рецептов тут нет... Вон Горький говорит, что художники - невменяемые люди. А разве ученые проще? Да, привлечение интеллигенции на нашу сторону - дело | не дня, не месяца и даже не года.
- О-хо-хо-хо-хо! - закряхтел Кржижановский, шут-; ливо укоряя Ильича. - Ну и работу вы мне подсудобили...
- По дружбе, Глеб Максимилианович, исключительно ! по дружбе, - отшутился Ленин.
- Лучше бы на фронт!
- На фронт!.. Ишь какой прыткий! Конечно, там в определенном смысле проще: вперед, ура... А тут поди-ка разберись, где враг, где друг. Пуд соли надо съесть, прежде чем узнаешь, кто - кто.
- Больше всего меня удручает, Владимир Ильич, какая-то их отчужденность, настороженность, ироническое недоверие к нам. И самое удивительное, что ведь многие из них, если не все, в свое время «ходили в народ», примеряли костюмы Робеспьера и Герцена...
- Эк, куда хватили, батенька! Что ж тут удивительного? Русский интеллигент обычно бывал настроен революционно лет до тридцати, а затем прекрасно устраивался в уютном гнездышке казенного местечка, и большая часть горячих голов проделывала превращение в дюжинного чиновника. Но по-моему, мы слишком увлеклись философией. К делу. Что необходимо, чтобы наши «интеллектуальные силы» привести в действие?
- Прежде всего кормить их.
- Ага! «Не хлебом единым».. Дальше?
Глеб Максимилианович обстоятельно, подкрепляя свои доводы справками и выкладками, обосновал, сколько миллионов рублей надо для успеха работы, сколько пудов хлеба, солонины, полбенной крупы. Коснулся и щекотливой, затруднительной для всех проблемы: разрабатывать или нет план электрификации Прибалтики, польских губерний, Бессарабии и других областей, отторгнутых сейчас от республики.
Ленин сразу помрачнел:
- Это надо всесторонне обдумать... - Но тут же с обычной живостью заключил: - Итак, вы просите для работников ГОЭЛРО специальный паек?
- Вот список едоков.
- Хорошо... Членов Комиссии и еще десять - пятнадцать человек по вашему выбору определим на боевой красноармейский паек.
- На боево-ой?!
- Это лучше, чем специальный.
- Лучше того, что получаете вы...
- Я и так за Советскую власть, - усмехнулся Ленин и встал, прощаясь: - Действуйте, действуйте, дорогой Глеб Максимилианович. Я верю, что вы поладите с «интеллектуальными силами». Верю, что ваша «кучка» станет поистине могучей.
Архимеды идут к нам
Выйдя от Ленина, Глеб Максимилианович тут же позвонил в Комиссию: скорее, скорее обрадовать коллег!..
Рассказав об «успешном разрешении продовольственной проблемы», он положил трубку, задумался возле стола секретаря Совнаркома:
«Кто такой руководитель? Говорят, самый главный - тот, кто может делать что хочет. Какое заблуждение! Не что хочет, а что надо».
Что же надо?
Прежде всего подготовить программу ГОЭЛРО. Затем составить смету расходов. Потом нужно подыскать помещения, где ученые смогут разрабатывать планы развития важнейших районов страны. Надо привлечь еще десятки - нет! - сотни дельных специалистов, наладить оформление документов для оплаты их труда, и снова - тысячи других «надо», без которых шагу не ступишь, так же как без пайков.
Но это лишь одна, можно сказать, внешняя сторона. Куда важнее добиться, чтобы все в Комиссии работали вдохновенно, с ревнивой преданностью делу, с верой в будущее.
А как добиться, когда большинство сотрудников не то что не верят в Советскую власть, но противники ее?..
Конечно, сам Глеб Максимилианович делает все, «что надо» - и большое, кардинальное, и самую малую малость - с характерным для него подъемом, с напором, азартом, который друзья, улыбаясь, называют «революционно-поэтическим чувством». Но как вдохнуть это чувство в своих сотрудников?..
Каждые вторник и субботу собирается Комиссия. Большая часть марта уходит на организационно-подготовительные дела. Но одновременно, кроме программы, председателя ГОЭЛРО волнуют и другие важнейшие проблемы.
Волхов и Свирь - как скорее, как выгоднее использовать их энергию?
Два течения, два наметившихся подхода к будущему земледелия: одни рассчитывают опираться только на советские хозяйства, другие смотрят на них лишь как на показательные научные учреждения. Продумать, определить свою точку зрения, обосновать позицию.
Вместе с народным комиссаром торговли Леонидом Борисовичем Красиным за границу едет Василий Васильевич Старков. Считать его постоянным представителем ГОЭЛРО в Западной Европе. Поручить ему заказать оборудование электрических станций, не дожидаясь, пока план будет готов. Для этого срочно дать списки необходимого и выяснить, какие довоенные заказы оплачены русскими фирмами, чтобы постараться их заполучить.
Но вот готова программа.
Ленин читает ее, покачивает головой: сухо, надо доказать или хотя бы иллюстрировать громадную выгодность, необходимость электрификации...
Глеб Максимилианович поднимается с кресла и тут же садится: «Как же я так - сплоховал? Думал, само собой разумеется, все всем и так ясно... А выходит, ничего пока не ясно - надо объяснять, начинать с азов, танцевать от печки...»
Тем временем Ленин доходит до места, где говорится, что «в Сибири принимается во внимание только западная ее часть», тяжело вздыхает, думает, думает, понятно, о том, как неустойчиво, как неясно положение на востоке республики, стремительно опускает карандаш, исправляет: ««пока» принимается...»
Совет Ильича об искусстве руководителя «находить себе многих» вполне применим и к председателю ГОЭЛРО.
Очень помогала ему в этом нелегком и нескором поиске Зинаида Павловна, хорошо знавшая инженерную и профессорскую верхушку Москвы, знакомая с женами «титанов мысли». А уж кому, как не женам, быть в курсе всех дел и настроений «главы семьи»? Через кого лучше, проще подействовать, повлиять на упрямого «главу», живущего в мире обычных для всех «глав» иллюзий о собственной самостоятельности и независимости?
Кто, как не Зина, вовремя подскажет, какой из «китов» уже дозрел, кого надо еще подтолкнуть к работе?
В общем, недаром Надежда Константиновна давно признала:
- У Кржижановских особая способность группировать около себя публику...
Оттеснив гостя в угол, невысокий Глеб Максимилиан нович поглаживает клинышек бородки, постреливает лучистыми глазами, перемежает серьезные доводы шутками, остротами - знай гнет свое:
- Мне помнится анекдот, а скорее, быль о мужиках, которые подали в земство такую жалобу: «Всю жизнь мы ходили до станции пять верст. Приехали ваши землемеры, намерили семь и уехали. Им ничего, а нам - ходи лишних две версты...» Чтобы одолеть эту темноту, это вопиющее невежество, мы решили покрыть Россию сетью дорог. Такой выдающийся транспортник, как Генрих Осипович, уже собрал группу инженеров - штаб электрификации железных дорог! Не теряя ни минуты, он занялся разработкой плана. Он думает об электрифицированных сверхмагистралях, которые пересекут нашу самую большую страну мира с севера на юг, с востока на запад, покончат с вековечными неудобствами российского бытия, с идиотизмом деревенской жизни!..
Развертывая перед колеблющимся представителем «интеллектуальных сил» перспективу светлого будущего, Глеб Максимилианович не подлаживается к собеседнику, не подделывается под него. Нет. Он сам увлечен - он уверен в успехе. Для него самого прежде всего - захватывающая значительность дела. И это скорее, чем что бы то ни было, подкупает. Именно это располагает к нему своенравных, малообщительных жрецов точных наук, привыкших доверять лишь аргументам Пифагора и Ньютона.
Правда, они сопротивляются, твердят что-то вроде:
- Имение сожгли... Я ж его не унаследовал, я ж его горбом нажил... Спичек и тех нет...
- Да вы что? - Глеб Максимилианович качает головой, грустно усмехается: - Вы это все всерьез? Неужели из-за этого вы - вы, наш первейший, можно сказать, знаток океана и морского транспорта, наш бог и царь, наш Нептун! - не пойдете работать с нами?! На одной чаше весов спички, вернее, их отсутствие, на другой - свет над Россией. Смешно думать! Простите... Вы, вы!.. И вдруг без России...
- Конечно. - «Бог и царь» выкатывает грудь колесом. - Меня звали в Оксфорд. Копенгагенский университет предлагал мне кафедру, виллу на море, министерское жалованье!..
- Простите, - перебивает Глеб Максимилианович, - можно ли ставить себе в заслугу то, что ты не продался за чечевичную похлебку?
- Да я не к тому! - смущается адмирал-профессор. - Вы не так меня поняли. Я, конечно, отказался наотрез. А назавтра приходит провонявший махоркой и картофельной похлебкой домком - уплотняет мой кабинет, в котором я...
- Вот это плохо! - сочувствует Глеб Максимилианович. - Тут вы правы. И мы еще разберемся в этих деталях. Но сейчас надо решить главное, и я, признаться, не верю - что хотите со мной делайте! - не верю, что вы останетесь вне нашей Комиссии, вне нашей работы...
Убежденность его заражает. Незаслуженные обиды, ущемленное самолюбие, неудовлетворенное тщеславие отступают на второй план: «могучая кучка» растет, разрастается, как снежный ком в оттепель.
Все же Глеб Максимилианович не очень доволен: нет того одухотворяющего подъема в работе, о котором он мечтал. Никак ему не удается сообщить коллегам тот «положительный заряд», который бы по-настоящему объединил их, сдружил, сделал их заботу о будущем рачительной и волнующей.
Шестого марта он приглашает на заседание Комиссии новую знаменитость - надежду и светоча, прославленного в ученых кругах. Быть может, его появление станет толчком, сдвинет «интеллектуальные силы» с мертвой точки равнодушного исполнительства.
Леонид Константинович Рамзин... Блестящий, даже светский молодой человек. Совсем недавно - выпускник Высшего технического училища - и уже его профессор.
Это он станет одним из организаторов Всесоюзного теплотехнического института и первым его директором. Это он через десять лет будет приговорен к расстрелу - как один из главарей контрреволюционной Промпартии, признает свое преступление, раскается, будет помилован в виду исключительной ценности - как изобретатель прямоточного котла, нареченного в мировой практике его, Рамзина, именем. Но пока...
Он корректен, лоялен - гораздо лояльнее всех остальных: вот уж от кого не дождешься ни разносных обобщений о несостоятельности всей «Совдепии», ни ехидной констатации отсутствия спичек в соседней лавке. Он держится просто, вполне оправдывая ту истину, что воспитание дается человеку, чтоб надежно скрывать свои чувства.
Выступает с докладом о сланцах. Глеб Максимилианович благодарит его. Коллеги дружно признают: действительно, при проектировании районной станции на Волге нельзя упускать из виду сланцевые залежи. Все пригодится, все пойдет в дело - должно пойти!
Порадовались, пообсуждали, но желанного «положительного заряда» так и нет...
Вскоре привлечен к работе еще один «титан мысли» - «гордость интеллектуальных сил земли русской» Михаил Андреевич Шателен. В отличие от Рамзина, это маститый муж. Ему скоро стукнет пятьдесят четыре. Практиковался в Компании Эдисона и на всемирных выставках в Париже.
Михаил Андреевич - живая энциклопедия. Многие выдающиеся события техники или изобретения вызывают у него личные воспоминания, ассоциации. О многом он может порассказать и любит рассказывать. Слушать его интересно, а часто и не бесполезно. Знавал Яблочкова, Лодыгина, Попова. Работал о бок с Доливо-Добровольским, с Бенардосом и Славяновым, создавшими электрическую сварку. Обстоятельный, капитальной учености человек. Ни один электрик, вышедший из петербургских институтов за последние тридцать лет, не может сказать, что не учился у Шателена.
Если многие из московской да и питерской инженерной знати все еще недоверчиво косятся на председателя ГОЭЛРО и очень зло острят по поводу большевистской электроутопии, то Шателен, тоже далекий от Советской власти, выслушивает Глеба Максимилиановича сочувственно, признает:
- Вот то, над чем можно и интересно поработать.
Он тут же обещает увлечь виднейшие питерские головы, и ГОЭЛРО назначает Михаила Андреевича своим уполномоченным в Питере. Там он организует и возглавит группу для разработки плана электрификации Северного района.
Наскоро позавтракав, Глеб Максимилианович сел в машину, отправился по Москве - посмотреть, как живется его сотрудникам, как устроились отдельные группы ГОЭЛРО.
Первым делом навестил «штаб электрификации железных дорог».
Для того чтобы можно было работать от восхода до заката, Графтио поселился у своего заместителя по Комиссии Дмитрия Ивановича Комарова - Большой Афанасьевский переулок, дом двадцать семь, квартира два.
Дверь была не заперта, и, несмотря на ранний час, в нетопленной, насквозь прокуренной гостиной - полно народу. На полу - громадная карта России. Над ней - несколько взъерошенных возбужденных спорщиков, перебивающих друг друга:
- А я вам говорю, до тепловоза еще далеко: это дело не двух и даже не трех десятилетий. Скорее электровоз придет на смену паровозу! Простая конструкция. Уже проверен во многих странах.
- Погодите, погодите, господа! Конечно, прежде всего электрическая тяга! Особливо для дорог, соединяющих Донецкий бассейн с Кривым Рогом...
- Каких?! Уже существующих? А как же спрямляющий участок Александровск - Чаплино, который предлагает группа управления?..
Глеб Максимилианович узнал московского инженера Шульгина и питерца Егиазарова, поздоровался, хотел высказать свое мнение, но стоит ли вмешиваться в работу специалистов сейчас, когда и половины ее еще не видно?..
Кивнув Генриху Осиповичу, чтобы тот не отрывался от дела, Кржижановский потихоньку вышел.
«Храпучая раздряга» понесла его дальше - в Малый Николопесковский переулок. Здесь, в барском особняке поселилось Управление ирригационных работ... Ему-то Глеб Максимилианович и поручил план электрификации Туркестанского района.
Из восьми комнат отапливались только три, да и то так, что снимать шубы и пальто было рискованно. Не раздеваясь, сотрудники сидели по четверо за столом. Каждому наверняка было неудобно чертить, но Глебу Максимилиановичу показалось, что делали они это со старанием и охотно.
Он стал знакомиться, расспрашивать о житье-бытье. Яркая молодая женщина, особенно привлекшая его внимание, отшучивалась:
- Все прекрасно-расчудесно! Вместо часов у меня градусник. Прихожу с работы, растапливаю «буржуйку», нагоняю до плюс трех - валюсь спать... Утром приоткрою глаза: «Ага! Минус три - пора подниматься»...
За дверью послышался густой женский голос:
- Ликуйте, совбуры! Праздничный обед готовится: суп с кониной и пшеном. Ох!.. - женщина вошла, смутилась, узнав Глеба Максимилиановича.
- Здравствуйте, Вера Вячеславовна! Совсем запамятовал, что и вы здесь трудитесь... Что это за слово вы употребить изволили - «совбуры»?
- А!.. - Она еще больше покраснела. - Прилипло! Извините, пожалуйста! Очень модное теперь - «советские бюрократы» означает.
- Гм... Работаете?
- Работа очень интересная. Все здесь увлечены. Вот она, - Вера Вячеславовна указала на ту молодую женщину, которая рассказывала только что, как она живет по градуснику вместо часов. - Не слушайте вы ее! Всю ночь просидела над картой высоковольтных сетей. Срочно пришлось переделывать. Уснула под утро, за столом. И вообще... Валентина Михайловна Дыбовская известна тем, что блестяще окончила политехнический институт...
- Так же, как вы, Вера Вячеславовна!
- Я на три года раньше и по другой специальности. Да не обо мне речь. Валентина Михайловна - одна из первых десяти женщин, ставших у нас, в России, инженерами-электриками.
- Да-а? - Заинтересовался Кржижановский. - Кто же вас учил?
- Шателен, Миткевич, Вологдин, Банков...
- Ого!
-...Розинг... Знаете?
- Ну как же! Тот, что еще в седьмом году запатентовал прием изображения на расстояние с помощью электронно-лучевой трубки - электрическую телескопию, или дальновидение, как теперь называют?
- Да, он.
- Трудненько вам, должно быть, приходилось?
- Не говорите! Почти все вокруг - и знакомые и родные - считали меня авантюристкой, были шокированы, называли сумасшедшей. Еду как-то из Питера домой на каникулы, естественно, в вагоне разговоры с попутчиками, расспросы - кто да что? Как узнали - тут же ахи, охи... В следующий раз пришлось медичкой отрекомендоваться.
- Ну, а теперь-то как? Не жалеете?
- Что вы, Глеб Максимилианович?! Это счастье - такая работа! Каналы проектируем, гидростанции... Хлопок будет! Сады вместо пустыни!..
«Какие замечательные люди идут работать к нам! - радовался Глеб Максимилианович, возвращаясь в Садовники. - В сущности, каждый человек замечателен, только до поры не открыт тобой... Надо - надо! - открывать людей для себя и для других вот так же, как Вера Вячеславовна открыла мне эту женщину. А сама-то она, Вера Вячеславовна Александрова-Заорская!.. Великолепно закончила экономический факультет, работала в Туркестане с Александровым, Верхом на лошади объездила Тянь-Шань, истоки Нарына, Иссык-Куль, исследовала возможность создания водохранилища на Сырдарье, мечтает об орошении и развитии края. Ведь они же - и муж и жена Александровы - просто влюблены в те места, в горы, в озера. Вместе составили весьма и весьма солидный том «Промышленные заведения Туркестанского края», который теперь ох как пригодится нам... Вера Вячеславовна успешно работает в нашей Туркестанской группе, а еще она - хозяйка в доме... а еще - мать... Надо - надо! - подходить к каждому человеку, как к нераскрытому гению. Только так! И чем больше людей откроешь, тем значительнее, крупнее ты сам, тем удачнее твоя собственная жизнь. Позвольте! Позвольте! А-лек-сан-дров... Вот в ком вопрос. «Быть или не быть?» Не агитацией, не уговорами призывать к вдохновению ученых коллег... Делом их зажигать! Ускорить доклад Александрова! Во что бы то ни стало! Поторопить. Растрясти его. Растормошить. Сколько можно откладывать? Время не терпит. Гм... Время никогда не терпит, а теперь в особенности».
И вот наконец наступает поистине исторический день - третье апреля.
Вообще, день как день. Так же матерятся ломовики в Кривоколенном переулке. Так же неистово лупит в окна весеннее солнце, обнадеживая, ободряя людей, изнемогших в ожидании тепла. По-прежнему голодно, неспокойно и в столице и за ее пределами. Западный фронт - упорные бои под Речицей. Юго-Западный - бои с переменным успехом. Кавказский - ничего существенного под Новороссийском, противник обстреливает Петровск с моря. Туркестанский - отбито несколько селений. Восточный - все части белых эвакуированы из форта на полуострове Мангышлак...
В этот день приглашенный Глебом Максимилиановичем профессор Александров выступает на заседании Кен миссии с докладом «О программе экономического развития Юга России». Как будто бы ничего особенного, довольно скучное название. Почему же этот день, это событие войдут в жизнь Глеба Максимилиановича - да и не только в его жизнь - большим, настоящим праздником?
С Александровым Кржижановский познакомился по работе в Комитете государственных сооружений два года назад, когда Иван Гаврилович приехал из Петрограда и возглавил отдел проектов Водного управления.
Этот худощавый, но плотный сорокапятилетний атлет, казалось, был соткан из мышц и порывов. Громадные усы почти заслоняли «зеркало души». Сразу обращало на себя внимание благородство и интеллектуальное изящество этого человека. Одновременно в разговоре с ним открывалась разносторонняя его одаренность, а после двух-трех встреч уже привлекала размашистость замыслов, дерзкая энергичность и яркость мечтаний. Словом, ты убеждался, что перед тобой одна из тех цельных и широких русских натур, в которых так счастливо сочетаются, дополняют друг друга чувства и разум.
Вырос Иван Гаврилович в небогатой трудовой московской семье. Никаких особых происшествий или потрясений в детстве не припомнит, если, впрочем, не считать, что мать его - хористка Большого театра - вдруг распрощалась с искусством, оставила трехлетнего Ваню на попечение бабок и следом за отцом-фельдшером укатила «на турецкую кампанию» - сестрой милосердия.
Все остальное было обычно - обычный для «разночинца» путь. Реальное училище. Потом четыре года в Техническом - лучшем инженерном учебном заведении России. Три года в Московском инженерном училище Ведомства путей сообщения. Практика на строительстве дорог, мостов, на Глуховской мануфактуре - в слесарном и токарном мастерстве, наладке, приведении в действие паровых машин и котлов, насосов и вентиляторов. Лекции Жуковского, Патона, Каблукова, Рерберга, Чаплыгина...
Но пожалуй, не меньшую, а быть может, и большую роль в жизни Александрова, в раннем определении призвания сыграли не светила науки с громогласными - на весь мир - именами, а скромный, никому не ведомый учитель.
Об этом сам он, Иван Гаврилович, рассказывал Глебу Максимилиановичу:
- Из всех предметов в реальном училище меня привлекали» только два: математика и география, особенно география. Ее преподавал Янчин - личность своеобразная! Уроки его были живым ознакомлением с миром - он приносил растения, камни, картины, приборы, карты. А его речь буквально завораживала меня. Прибавьте еще глубокое понимание детей и справедливость, доходившую до щепетильности. Да-а... Он умер внезапно, когда я был в шестом классе. Я рыдал как ребенок на панихиде по нем, точно терял самое близкое, самое дорогое - терял непоправимо, обидно, невозвратно...
Что бы потом ни делал инженер высшего ранга, «инженер божьей милостью» - проектировал уникальные мосты через Волгу, Неву, Москву или строил их, как памятники искусства, возводил плотины в селах Тамбовщины или учил этому других в институтах Петербурга, вел изыскания для отечественной хлопковой базы на Сырдарье или доказывал бесценность рек Средней Азии не только для орошения, но и для энергетики, - что бы потом ни делал Иван Гаврилович, всегда, во всех его оригинальных и остроумных решениях сами за себя говорили математика и география: сочетание точного расчета с красотой и богатством земли, гармония науки и природы, увлеченность, техникой и любовь к родине.
Теперь, слушая доклад профессора Александрова на заседании ГОЭЛРО, Глеб Максимилианович жалел только об одном:
«Раньше! Раньше надо было все это поставить в порядок дня. Руки не дошли?.. Должны, обязаны доходить до всего сразу!»
Иван Гаврилович тем временем говорил:
- Для подъема народного хозяйства надо искать новые методы, которые позволят не только восстановить производство и товарообмен, но и сделать это более экономно, а затем сами станут основой прогресса - более интенсивного, чем до революции.
Упругие теплые лучи щекотали его громадный лоб и пронизывали серебристую мягкую гриву, а он не щурился, не уступал - требовал:
- Избрать наиболее мощный центр. Для Юга России таким центром может быть источник дешевой энергии на порогах Днепра... в виде гидроэлектрической станции. Она даст живой импульс к развитию электрометаллургической промышленности, которая в связи с марганцевыми месторождениями станет поставщиком высоких сортов стали для инструмента, сельскохозяйственных машин, автомобилей, аэропланов.
Юг России...
Глеб Максимилианович мысленно перенесся туда. Что с ним сделали, во что его превратили «интеллигентные созидатели» - сверстники, а быть может, и однокашники профессора Александрова? Перепахали английскими танками. Удобрили французской сталью. Усеяли американским свинцом. Напоили пламенем румынского керосина.
Где они все теперь? Что с ними? Одни, по слухам из Феодосии, дошедшим с этой последней остановки Деникина, сбежались все вместе, в кучу: офицеры, инженеры, графы и князья, видные профессора и заводчики, землевладельцы и землеустроители - набились втрое больше, чем может вместить захолустный городишко. Свирепствует брюшной тиф, голод, за пропуск на корабль - только золото! Другие уже отрясли прах любезного отечества, после изнурительного путешествия в трюме добрались наконец до земли обетованной - Афин. Решили, как подобает, отпраздновать благополучное бегство, затеяли на всю ночь оргию, изумившую греков олимпийским бесстыдством. В главном ресторане Афин девушка из древнего титулованного рода вела себя так непристойно, что ее пришлось выставить. Но она продолжала свой дикий танец на улице, кричала, что первый раз после революции весело проводит время, швыряла пригоршни монет в толпу обтрепанных детишек, рукоплескавших ей. Третьи... На пути из Константинополя в Белград цинковый гроб с телом боевого генерала поставили в багажный вагон. Но поезд был набит до отказа - и сметливая «соль земли русской» забралась в багажный вагон, воссела на гробе и, сидя на нем, всю дорогу пила-ела в свое удовольствие, без малейшего стеснения. Генерал похоронен в Белграде. Там осела часть беглецов, остальные направились в Париж, где они собираются ликвидировать свои драгоценности и представлять русскую культуру, спасшуюся от большевистских варваров.
Между тем Иван Гаврилович подводил итоги, заключал свои предложения:
- Постройка Александровской гидроэлектрической станции, Александровского порта и создание морского пути Александровск - Херсон - самая важная проблема Юга России. Ее решение определит дальнейшее развитие производства, транспорта и международного обмена не только Юга, но и всей республики...
Жаден, ох, жаден - на дела, на дешевизну, на выгоду - для отечества... Для себя - не знает жадности. Мыкается с семьей по квартирам. Костюм не мешало бы поновее, получше. И штиблеты - правый вон явно не выдерживает нагрузки. Да-а... Не то, совсем не то, что «сверстники, однокашники». Вон хоть инженеры и профессора, служившие министрами у Колчака. Перед разгромом запаслись золотом из казначейства. Третьяков хапнул сто тысяч золотых. Вологодский - двадцать пять. Министр земледелия Петров - десять, позавидовал: мало - добавил японские иены, бриллианты императорского двора. При царе служили - грабили, при Керенском - грабили, бегут вон - грабят, на бегу грабят любезное отечество! Запасаются, чтоб до могилы хватило, - только о себе пекутся, только для себя радеют: хрен с ним, с отечеством!..
