Екінші бӨлім: тергеудегі сҰраҚ-жауаптар

Хранить вечно

 

УГОЛОВНОЕ ДЕЛО

Дело №

по обвинению: Адилова Д., Дулатова М., Беремжанова Г., Болганбаева Х., Битлеуова Д., Байдуллаева А., Испулова М., Джаленова К. и др.

І-том

Начато январь 1929 г.

 

Архив КГБ при СМ КазССР

Перерегистрировано 1955 г.

Архив № 124

*** *** ***

ДІНШЕ (ДІНМҰХАМЕД) ӘДІЛЕВ[31]

ПРОТОКОЛ 1928 ГОДА, ДЕКАБРЯ 17 ДНЯ

 

<Қарындашпен жазылған [32] >.

(1 стр.) Я, нижеподписавшийся уполномоченный ППОГПУ по Казахстану Шумилов сего числа, в присутствия агента ПкрУРО – Мустамбаева и Пороянова, на основании удостоверения за № составил настоящий акт в нижеследующем:

Сего число перед выездом, при моем командовании, был окружен аул Ирмин (Ермен –? – Т.Ж.) с целью задержания Адилова Мукуша (Дінше, Дінмұхамед – Т.Ж.), Байдельдаева Агабека, где при предупреждении о добровольной сдаче оружия Адилов и Байдельдаев не сдались, не смотря на то что были предупредительные выстрелы со всех сторон, после стрельбы Адилов сдался и сдал оружие «Карабин» за №18812 и к нему патронов 24 шт., и нагановских патронов 2 штуки, и сдались нам. При обыске у Адилова обнаружен и изъят бинокль, у Байдельдаева обнаружено ничего не было, а также изъято у Адилова 2 кобылы, личные удостоврения Адилова и Байдельдаева.

Составлены – (қолы)

Прочитал – (қолы)

 

Протокол нам прочитан: (Д.Әділев пен А.Бадоллаевтің қолы)

*** *** ***

ЕСКЕРТУ

 

<Сол қағаздың келесі бетіне Дінше Әділев былай деп жазған>:

(1 об.л.) «Человек, присланный т. Шумиловым и другими представителями власти не предупредил меня о данном мне для сдачи сроке. Пока я приводил свои мысли в порядок, то слышались со всех сторон выстрелы. Я счел сопротивление бесполезным и сдался. После чего выяснилось, что присланный человек предупреждал Байдуллаева Агабека о 10 минутном сроке, но Байдуллаев забыл сказать мне об этом. Стреляли оказывается по истечении 10 минутного срока.

17/ХІІ – 28г.

«Байдольдаев – Байдуллаев». 17-ХІІ-28 ______ қолы анық. Қарындаш.

*** *** ***

 

ПРОТОКОЛ ЗАДЕРЖАНИЯ

(3 стр.) 1928 года, декабря 17 дня ур. Ирман (Ермен –? – Т.Ж.), я уполномоченный ПП ОГПУ по КССР Шумилов сего числа при задержании гражданина Адилова Мукуша (Дінше, Дінмұхамед – Т.Ж.) мною задержан бывший агент Сыр-Дарьинского Губрозыска, по заявлению сотрудника Сыр-Дарьинского ОкрУРО скрывающийся от следствия и суда – Байдолдаев Агабек, который находясь на свободе мог повлиять на ход следствия и раскрытия истины, а также уклониться от суда, а посему руководствуясь ст.100 ч. ІІ УПК постановил: гражданина Чоянского района аула №21 Байдолдаева Агабека задержать до предъявления обвинения. По указанию самого Байдолдаева изъяты два револьвера: 1) «Наган» за №84454, с 12 патронами, 2) «Браунинг» за №4250 с 2-мя патронами и одной гильзой».

 

Уполномоченный ПП ОГПУ по КССР – Шумилов (бұл да қарындашпен жазылған).

*** *** ***

 

СТЕНОГРАММА

 

Протокол допроса 24/ХІІ-28 г[33].

1. Имя, отчество и фамилия – Диньмухамед Адилович Адилов

2. Возраст – 28 лет

3. Местожительство – Сарысуского района, Сыр-Дарьинского округа.

4. Место прописки или рождения – река Чу в пределах Сарысуского района

5. Партийность – в настоящем – беспартийный, в прошлом – коммунист

6. Қазақ

8. Чем занимался – а) до февралльской революции – учился; б) до Октябрьской революции работал в рев.учреждениях и учился; в) в настоящее время – скрылся в степи

9. Степень образования – окончил 5 классов гимназии и некоторое время слушал лекции в университете.

10. Семейное положение – женат, имею жену и ребенка.

11. Средство к существованию – не имею.

12. Имущественное положение родителей – бедны.

13. Имел ли недвижимое имущество – нет.

15. Подвергался ли репрессиям за политические убеждения, когда с кем и где – Осенью 1918 года при белых сидел в тюрьме в г.Благовещенске, до второй половины 1919 года при Колчаке скрывался от белых.

17. Служил ли в Красной армии (когда и где, сколько) с апреля до сентября 1918 года, воевал на Дальнем Востоке против белых.

20. Расскажите коротко основные этапы вашей политической эволюции? Каким образом Вы из коммунистов превратились в контр-революционера и от крупной советской работы докатились до скрывания в степи?

 

Собственно говоря, перемена убеждений у меня начинается <…> когда я впервые попал в Ташкент в 1919 году, на меня повлияли казахские работники, в частности Ходжанов и Болгамбаев (7 стр.).

Я раньше в Туркестане не был, когда был в Сибири Колчак, я бежал в Туркестан. Вскоре попал в Ташкент, где видел Ходжанова и Болгамбаева, последнего я знал по Омску. Таким образом, я не был знаком с туркестанским положением и не знал, какие взаимоотношения у казахского населения с русским. Они же явились моими информаторами. Я сначала обратился к Болгамбаеву. Они на меня стали влиять в том отношении, что говорили таким образом: «Все это ерунда, никакого национального освобождения власть не несет». Вообще, было много разговоров.

Все дальнейшее, есть логическое следствие всего предыдущего.

Ходжанов в то время был беспартийным, он был представителем Казпедучилища. До этого же он издавая газету «Бірлік Туы», в 1918 году на съезд Кокандских автономистов он и Болгамбаев ездили в качестве корреспондентов.

Когда я был в Ташкенте, я ходил в так называемые Мусбюро во главе которого стоял Рыскулов. Мусбюро командировало меня и Борамбаева (Болганбаев –?) а впоследствии Наркомпросом Кирреспублики для партийной работы в тогдашнюю Семиреченскую область. Я считал себя партийным, хотя партийного билета не было. Когда я попал в Ташкент, то жил вместе с Ходжановым и Болганбаевым, и когда меня Мусбюро командировало в Семиреченскую область, то они на меня повлияли в том отношении, что я туда не поехал. Я был молод, во мне кипела кровь. На человека влияют различные условия. Я остался работать вместе с ними в Казпедучилище – преподавателем. Заведующий был Тохтабаев Иса, Ходжанов был преподавателем и секретарем педагогического Совета (стр.8).

После моего поступлении в эту школу в качестве преподавателя Ходжанов отказался от должности секретаря, и я поступил на его место.

Весной меня Наркомпрос командировал заведующим Облоно (Нарком в то время был Тюрякулов) в Верный. Со мной поехали сотрудники: Кулджанов Ибадулла, он же был заведующий курсами. Со мной был Муратбаев. Когда мы приехали в Семиречье, я заведовал ОблОно, в то же время был лектором на курсах, где обучались казахи и киргизы. Председателем Ревкома был Позднышев, из казахов, член Президиума Облревкома, был Жандосов. Когда я заведовал ОблОно, то какие –то учительницы, кажется русские, судились за какие-то поступки. Я обратился тогда, не помню, в Особый Отдел или куда-то в другое место. Их вообще, кажется, посадили и после этого Особый Отдел арестовал на 3 дня. В то время особым отделом заведовал Соколовский. Я слышал, что в последнее время он был заместителем начальника ЦСУ. Все это я говорю поверхностно. Я вынужден был уехать из Верного с семьей Арыковой (сейчас она член бюро Крайкома). Ехала она, сестра, отец. Поехали в Семипалатинск, как раз тогда существовал Киротдел при Губисполкоме, заведовал им Аймаутов. Здесь я впервые познакомился с ним. В бытность мою в Семипалатинске была получена телеграмма из Оренбурга о том, что я выбран членом КирЦИКа первого созыва. Телеграмма была за подписью Букейханова Абдуллы. Я должен был выехать в Оренбург. Когда я ехал в Оренбург, остановился в Омске.

В Омске встретился с Садвакасовым Джанайдаром. Он провожал нас до вокзала. Приехав в Оренбург, я остановился у Садвакасова Смагула, с которым мы в одно время учились в Омске. Насколько я помню, мы в Оренбург приехали ночью, ночевали мы у него или в ту же ночь перешли в №10 общежитие КирЦИКА – не помню. В этом номере, говорят, жил раньше Дутов. Меня кроме того выбрали членом коллегии Наркомвнудела. Наркомвнудел был Мурзагалиев. Я стал работать, и здесь пришлось вести националистическую линию. Нас проводило эту линию трое: Садвакасов Смагул, я и Ашим Омаров, мы составляли как бы своего рода группу. Мы линию правительства считали колонизаторской.... (9 стр.).

 

<…> В то время председателем Совнаркома был Кулаков, с которым мы не виделись до этого на тех собраниях. Они объединились. Нам пришлось бороться. В результате Кулаков был снят с поста председателя, кажется его направили в Уральский обком, потом мы определились с алашординцами: Байтурсынов, Ахметов, Омаров, Балганбаев, Хайретдинов.

Я хочу искренне ввести небольшое отступление, но не для того чтобы спасти свою шкуру, меня не это интересует. Когда меня задержал товарищ Шумилов, я некоторое время боролся с самим собой. Я не думал о жизни, я думал о самоубийстве. Я полагал так, что покончив жизнь самоубийством, я унесу с собой все, что знал. Так подумают. Поэтому я решил выложить всю правду, не смотря ни на какие последствия, ведь есть такая пословица: двум смертям не бывать, а одной не миновать. После этого судьи поймут кто я, может быть мне угрожает смерть, но это мне все равно.

Однажды я познакомился с Болганбаевым и Ахметом Байтурсыновым и вместе с ними вошел в Алашординскую среду, в марте 1921 года группу возглавлял Валиди. Он послал нелегально с кем-то письмо, оно было адресовано Байтурсынову. Насколько я помню содержание было такое: существовала тайная антисоветская организация, центр этой организации был в Бухаре. Некоторые работники должны были быть в Москве, это были Байтурсынов и Ермеков. Ермеков был членом Ревкома. Байтурсынов и Ермеков сговорились о необходимости создания тайной организации с Валиди. Об этом письме Садвакасов и Омаров не знали. Из группы об этом письме знал только я. В частных беседах Смагул Садвакасов говорил, что Мустафа Кемал ведет борьбу за освобождение турецкого народа. Он приводил в пример: Вот здесь нужно было нам быть, вот так нам нужно драться <…>. Из членов КирЦК Садвакасов, Омаров и я составляли группу. Мы считали своими Аймаутова и Галымжанова, у меня были хорошие отношения с Сейфуллиным.

Верхушка Алашординского правительства прислали двух представителей с письмом. Поскольку я вошел в Алаш-Ординскую организацию, то присутствовал при обсуждении письма. В эту организацию входили Байтурсынов, Букейханов, Сарсенов, Омаров, Болганбаев и я. Болганбаев получил мандат за подписью Букейханова и Сарсенова. Там подняли вопрос об Алаш-Ординской печати. Болганбаев мандатом был уполномочен вести переговоры с заграницей. Ему было поручено поехать за границу. Предполагалась, что в Ташкенте существует большая группа. Мне было предложено выехать в Ташкент и сделать доклад на собрании о получении письма из Оренбурга и информировать о положении. Я поехал раньше Болганбаева, заранее договорившись о встрече в Ташкенте. В Оренбург я поехал в прицепленном вагоне, в то же время в Оренбурге был Сармолдаев. С ним я был знаком ранее в Аулие-Ата, и он знал отчасти о цели моей поездки. Мы были в хороших отношениях, когда он приехал, он обратился ко мне с просьбой и послал со мной свою жену в Ташкент. Знал он, что в Бухаре существует Среднеазиатская организация, и что я еду туда. Помню, что он одобрил Ходжанова, который ехал из Москвы. Мы приезжали его встречать, с ним были Сафаров и Туракулов. Это была первая поездка Ходжанова. Помню, что расцеловался с ним, и он сказал, что занимается земельной реформой. С Ходжановым был Кошербаев – финансовый работник. Торекулов и Ходжанов взяли его с собой в Москву как специалиста. Когда мы узнали, что возвращается Ходжанов, я с ним встретился.

Затем в Ташкенте состоялось собрание, на котором присутствовали Дулатов, Кашкинбаев, Халел Досмагамбетов (Досұхамедов – Т.Ж.), Беримжанов Газымбек, Ермеков. Последний при содействии комиссии Ходжанова поехал учиться в Германию. Беримжанова в Узбекистане не было. Он, оказывается, уехал в Бухару. До нашего приезда он находился в Ташкенте. Но уехал раньше, чем мы приехали. Мы не знали, что в Ташкенте существовал Среднеазиатский центр, здесь сидели Досмухамбетов (Досұхамедов – Т.Ж.), Дулатов, Кашкинбаев и другие. Тут пошли организационные вопросы: решили в каждом городе открыть филиалы организации Алаш-Орды. Главными по решению этих вопросов назначили Габбасова и Ермекова. Нас с Ходжановым отправили в Бухару, нам было поручено сначала зайти к Гарифу Назирову, который был коммунистом. Мы приехали в конце мая, попали на квартиру Гарифа, она находилась на юге Бухары, там нас тепло принимали.

Я постараюсь восстановить все в памяти.

Собрание состоялось в Бухаре, чья квартира не помню. Из узбеков я видел Турсунходжаева, Файзулходжаева, Абдыкадырова, Нахеддинова, Расулова. В Бухаре было много турецких офицеров. Они были преподавателями военной школы в Бухаре и тоже входили в эту организацию. С Турцией была связь, первоначально эта идея возникла как будто бы в Москве. Затем состоялся съезд участников в мусульманском центре в Баку, куда был приглашен Али-Паша. В Баку на этот съезд тайком приехал Валиди, говорили об участии Рыскулова, в это время он был Председателем Турцика, после этого, кажется, он был председателем Кирреспублики в Москве. Но тогда он постов не занимал. Вообще во главе Среднеазиатских организаций был Али-Паша. Физиономии этого человека не знаю, называлось только имя Али-Паша. Через некоторое время после съезда Болганбаев уехал обратно. Предполагалось, что Болганбаев должен осуществить связь с Англией, Парижем, а затем что скажет Афганистан и Турция. Болганбаев был человеком развитым, знал арабский, турецкий языки, потому и собирались послать его в эти страны <…>.

Я оставался с Валиди в Бухаре, так как там был центр Среднеазиатской организации, мы жили вместе. Нам пришлось жить нелегально. Связь осуществляли бухарские работники. В это время состоялись одно или два исторических собрания. Прежде всего, я укажу на один эпизод. Приехал член Национального собрания из Анкары, командированный Турецким правительством для какой-то научной цели, на самом деле он должен был связаться с этой организацией. Он как будто бы приезжал для организации работы против советской власти мусульманских республик и вел тайные переговоры на квартире Мухитдинова. Все члены азиатского центра присутствовали на этом собрании, я тоже.

Мне сказали, что нужно пригласить Валиди, без него собрание не могло состояться. Поручили мне взять милиционеров и съездить верхом в Бухару. Приехали к Валиди, там был какой-то старик узбек. Валидова в городе знали как научного работника, научного исследователя. Старик сказал, что тот уехал в город. Стали обсуждать как быть дальше, самое главное какую помощь может оказать этот старик. Он пообещал около пятидесяти или шестидесяти <…>, не помню. После этого турецкий представитель уехал в Ташкент через Красноводск, с ним я послал письмо Беримжанову, который был редактором газеты «Ак жол», официальным редактором был Ходжанов, но все дела вел Беримжанов. Здесь на этом собрании было решено связаться с басмачеством, осуществление идейного руководства над басмачеством должна была взять в свои руки среднеазиатская организация. После этого собрания турецкий представитель уехал, мы остались. В это время у нас связи с басмачеством не было, но говорили, что приезжают башкирские офицеры. Я помню некоего Баншева, друга Валиди. После собрания мы решили поддерживать связь с Оренбургским центром, с Ташкентским филиалом у меня связи не было, из-за того что побывал в Бухаре. Туда (в Ташкент) уехали Болганбаев, Изтлеуов. Тогда решено было готовить шайхану для установления контактов с каракиргизами. Раньше Жанузаков и Валиди были знакомы. Валидов дал мне записку Жанузакову, чтобы я взял от него народную поэму, которую Жанузаков обещал ему на этом центре. Поэтому запомнился этот момент и эта записка. В это время в Бухару приехал из Коканда один турецкий офицер, он тоже был членом этой организации, заведовал узбекской школой. Привез своих учеников для ознакомления с достопримечательностями города, с ним я должен был поехать в Коканд. Я остановился у него в школе, жена его была немка. Говорила на русском, немецком, французском языках, преподавала в этой же школе. Пробыл я у него несколько дней, затем остановился в Андижане. Он мне достал удостоверение какого-то своего ученика и с этим удостоверением я поехал. По дороге в Коканд я видел Торекулова, если не ошибаюсь, в то время он был представителем ТурЦика. Мы друг друга заметили, но ничего не сказали. Мне дали проводника и лошадь. Я ехал всю ночь и только на утро попал к басмачам. Я ехал к Курбаши, застал его, но его охрана стала меня расспрашивать, кто я такой и зачем приехал. Я сказал, что приехал к знакомому Жанузакову. Одному поручили меня отвести к Жанузакову. Мы зашли во двор, Жанузаков узнал меня, я передал ему письмо Валидова. В то время Жанузаков попал в подозрение, поэтому ему мало было доверия. С ним был каракиргиз, фамилию не знаю. Через некоторое время он меня свел с Курбаши Израилом. Затем нас разбудила стрельба, это было нападение на Курбаши. Знакомых у меня не было, из одежды был халат узбекский, босой, а это было осенью. Я нашел каких- то узбеков, пробыл у них несколько дней, заехал к своим знакомым из организации. Я хотел добраться до Ташкента и попросил об этом своих друзей. Они меня привезли в Наманган, мест не было на поезд, и они буквально бросили меня в окно, так я добрался до Ташкента. Когда поезд подошел к станции, я упал в обморок. Потом поехал к Досмухамед(ов)у. На другой день нас пригласил Ходжанов. Он в то время занимал ответственный пост, кажется заместителем председателя КирЦика. Когда я зашел к Ходжанову, он сказал мне, что оставаться в Ташкенте мне нельзя и отправляет меня в Туркестан. Там был преподавателем киргизского училища, был болен. Ходжанов посоветовал лечиться, повели меня в лазарет, там послушал меня Досмухамедов и какой-то русский врач. По выздоровлению я вышел из лазарета. К концу зимы из Акмолинского уезда приехал брат Байсеит Адилов, который был начальником районной милиции, ему было поручено пойти в Акмолинский исполком и переговорить, посодействовать моему возвращению. Я с братом уехал, побыв в Туркестане несколько дней, ехал через Чу на родину.

Сначала приехал в Ташкент, 9 октября 1922 года был у Ходжанова. Как раз в это время из Москвы приехал Рыскулов в качестве председателя Совнаркома Республики. Это было осенью 1922 года. Я поздоровался с Рыскуловым. Он о чем-то поговорил с Ходжановым. В то время восстановили переговорную связь на строительстве. Я узнал, что в Ташкент приехал после моего отъезда в Бухару Амир бачи, но не знаю через Ташкет или через Москву. Он стал активным работником, как будто и не был в басмачестве. С ним был Умбетов, близкий старый друг Тынышбаева, мы вместе с ним когда-то скрывались на станции Кауфман у Ходжамкулова.

До моего приезда в Ташкент уехали за границу Кажыбеков, Талгатов. Сделали заграничный паспорт и уехали. В 1923-24 годах я не был в Ташкенте. Членами организации были также ученики старших классов. Осенью 1922 года, когда я приехал, вел работу с ребятами этой школы и устраивал их в разные учебные заведения. Я получил содействие Рыскулова, председателя Сырдарьинского исполкома.

Дело было так. Когда я вернулся на Родину, мой брат был начальником в Акмолинске. Его назначили начальником уездной милиции в Атбасаре. Он был недоволен своим назначением, и я еще подлил масла в огонь, сказав, что не стоит и ехать в Атбасар, нужно проситься в другое место. Я повлиял на своего брата, и он не поехал. О своей организации я ему не говорил ничего. Он подробно ничего не знает.

После моего приезда Омаров уехал учиться в Ташкент. Через нашу степь в Ташкент проезжал Сейфуллин. У него был инцидент с казахами. Он отобрал у одного казаха деньги, попал в тюрьму. Сейфуллин был бывший председатель Совнаркома Кирреспублики. Он после освобождения доказывал свою невиновность и вот на этом съезде попал в председателя Совнаркома. Когда он был среди казахов в Сарысуйском районе, орудовал старыми мандатами, членскими билетами, говорил, что он должностной человек. Когда я вернулся из Ферганы, из поездки с моим братом, я видел Омарова. Он учился. Настроение у него было плохое, говорил, что кое-что организовывал в Ташкенте <…> …

Я и мой брат из Акмолинска уехали в степь, население находилось под нашим влиянием. По необходимости просили изменений, а когда я поехал в Ташкент, то мне было поручено обратиться в Туркестанский Цик. Я занялся этими делами в Ташкенте, рассказал о них Ходжанову, Рыскулову. При содействии Рыскулова я получил мандат о том, что я уполномочен Сырдарьинским облисполкомом на сбор подписей населения и вот с этим поручением я приехал в степь. Подписывали договора, брали проекты. Как раз начальник девятого района Бектанов с нами совместно работал, мы подружились.

Я вам расскажу поверхностно. Председателем комиссии по разрешению споров между казахами Акмолинского и Каркаралинского уездов был Аубакиров, по справедливости сказать, он был человеком отрицательным, его все боялись, его сподвижники жестоко обращались с населением, отбирали девушек для развлечений. Мы с ним составили какое-то состязание. Население просило его изолировать, спасти от его произвола. Его удалось загнать в ловушку. Население само обезоружило этот отряд. Он состоял примерно из 25 человек. Как раз Аулиеатинская власть послала милиционера для обнаружения и ареста Аубакирова. Мы сошлись в песках. Арестовали и забрали участников отряда с собой. На руках у меня был революционный приговор. Мне надо было улаживать это дело, в тоже время содействовать присоединению населения к Туркестанской республике. Я поехал в Аулие-Ата налаживать этот вопрос, потом вернулся в Ташкент.

После моего приезда в Аулие-Ата было собрание комиссии, куда вошел Ермеков. Мы поехали в Талас, часть населения перекочевала к реке Аулие-Ата. Таким образом положение немного улучшилось. Как раз в этом году в Аулие-Ата приехал Ходжанов с семьей. Он остановился у Ходжакова. Там был некий Сатбай. В Аулие-Ата я остановился у знакомого Ишекеева, в юрте которого отдыхал милиционер, кажется его фамилия Кейнакенов, казах. Он дал мне бумагу для секретаря Каратлеуова <…>…

Жандосов, если не ошибаюсь, предложил мне принять участие в развитии казахского быта, я согласился. Жандосов был назначен руководителем экспедиции, также поехал Субботин, который был заместителем начальника Акмолинского ГПУ. Меня взяли его помощником, чтобы я тоже помогал всех мобилизовать. Мы поехали в Мерке. Затем в Шымкент. В Шымкенте стали проявлять недовольство работой этой комиссии, я сказал об этом Жандосову, Соколовскому. У них на съезде дела щли неважно. Когда поехал на собрание, где участвовали ответственные работники Губкома, это понял. В то время проходило размежевание земель. Две области были объединены в одну Туркестанскую. Хочу заметить, что в Оренбурге многие не были против Соколовского. Был инцидент. Жандосов предложил мне остаться Управделами Губкома. Работал некоторое время. В начале1925 года столицу перевели в Кызылорду. 5 казахский съезд стал собирать делегатов. Я тоже поехал. Я поехал в Ташкент, первоначально сев на скорый поезд. Со мной был Рыскулов. Мы остановились у одного человека, близкого друга Ходжанова. Мне дали гостевой билет. Помню я попал на первое заседание. Там был Мендешев. Мы знали, что он будет. Из состава правительства были Нурмаков, Сейфуллин, Садвакасов. Смагула куда-то повели в столовую.

Здесь был поднят вопрос о переименовании столицы. Ак Мечеть переименовали в Кызыл Орду. После этого Ходжанов и я отправились в Пишпек. Ходжанов стал членом Президиума. Первое предложение о переименовании Киргизской республики в Казахскую, второе – город Ак Мечеть в Кызылорду. Оба предложения съездом были приняты, после этого все разъехались в разные стороны. Я ехал в Жамбыл, а также Ермеков, Асфендияров. Через несколько дней поехал в Шимкент, поступил на службу. В Сырдарьинский Губком в качестве старшего секретаря меня рекомендовал Кулепов. Он работал в Губкоме и был ответственным работником.

После съезда, переехав в Шымкент, я взял отпуск и решил жениться на одной девушке. Женился и переехал в Аулиеатинский уезд, решил перебраться в Кызылорду. В эту осень 1925 года я приехал в Кызылорду. Приехал ночью и прямо на квартиру Ходжанова. Со мной был Аскар и Абдуллаев Агабек. Во дворе у Ходжаева была свободная комнатушка, и туда нас поместили.

Садвакасов был тогда Наркомом просвещения. Его в тот момент не было. Меня приняли в качестве инспектора Наркомпроса, таким образом, я стал работать в Наркомпросе. В то время была ударная компания по повышению у молодежи образования. Меня назначили председателем экзаменационной комиссии. В эту комиссию вошли я, Румов, сотрудник Наркомпроса, и один сотрудник из Уральской губернии. Рассматривая документы, я понял, что к нам были отправлены ученики Оренбургских, Ташкентских и других различных учебных заведений. По окончанию этой компании я продолжал работать и стал ходатайствовать о необходимости организации национального казахского театра. Об этом больше всего говорили Садвакасов, Жандосов и другие. Многие работники по организации этого театра стали посылаться в разные города Казахстана с приглашениями работать в национальном театре. Наконец стали прибывать работники. Национальный театр был создан, стали регулярно ставиться спектакли. Один спектакль был поставлен к открытию 5 краевой партийной конференции. На первых порах я жил у Ходжанова, потом перешел на новую квартиру возле железнодорожного вокзала, со мной жил Урумов. Эту квартиру мы получили у Акбаева, в то время он распоряжался квартирами. Я продолжал посещать семью Ходжанова, помню момент, когда его отозвали в Москву. Ходжанов был удручен.

В Москву приехал Голощекин. Он посетил Ходжанова, подъехал к нему на коляске. После этого Ходжанов еще некоторое время оставался на своем посту. В это же время Садвакасов был членом бюро Наркомпроса.

Осенью 1925 года приехал Букейханов. Остановился у Ермекова. Когда Ходжанов уехал в Москву, Мендешев работал директором национального театра и находился с нами в частной переписке. В одном письме сообщил, что Ходжанов часто приезжает в Кызылорду, мешает им работать и просил принять какие-нибудь меры. Вскоре я начинаю работать чиновником театра. Я считал, что справлюсь с обязанностями директора этого театра, работал не жалея сил и энергии, потом решил подать в отставку. Директором театра был назначен Байсеитов Али, я подал в отставку и поехал в Ташкент, туда приехала жена Ходжанова, мы поехали в Шымкент, она осталась в Ташкенте. Затем через несколько дней отправился в горы Каратау. Это было в 1926 году. Отдохнув некоторое время в степи, я вернулся в Кызылорду. Мне хотелось побывать в Москве, Помню, Лекеров дал 50 рублей, он работал вместе со мной в Наркомпросе, затем его перевели ЦСНК. Аймаутов и я уехали. Со мной случайно оказался Кызылходжаев, он ехал в Москву для поступления в академию. Между прочим Кызылходжаев был моим учеником в Инпросе. Приехали мы в Москву и остановились у Ходжанова. Он жил на втором этаже Дома Советов на Свердловской площади. Самого его не оказалось, так как в это время он находился в Ленинграде. На другой день он вернулся, мы вместе дней десять побыли в Москве, тем более еще приехал Газиз Азизов и остановился там же. Помню с женой и сыном Ходжанова и еще одним туркестанским казахом пошли в Большой театр. Это было открытие. Там шла опера «Руслан и Людмила». На другой день мы направились на вокзал. Меня провожал Ходжанов. В Москве я также встретил Садвакасова Смагула, он был членом бюро Крайкома. Я с ним разговаривал, мы вышли на улицу и он мне признался, что недавно состоялось заседание бюро Крайкома, где он разругался с Голощекиным и с другими членами бюро казахами. Это я рассказал Ходжанову. Ходжанов сразу по телефону передал Асфендиярову о том, что приехад Адилов и передал такую новость, затем я кажется, звонил Досову, который был полномочным представителем Республики. Я попросил его приехать ко мне, где с Ходжановым и Асфендияровым – все вместе мы побеседовали в гостинице и разошлись. Серьезного ничего не было. У Асфендиярова был наган, патроны, насколько я помню, он дал несколько штук Ходжанову.

Я вернулся в Кызылорду на поезде, поехал в Шымкент на верблюде, оттуда с женой в Аулие-Ату, дальше в аул. Зимой 1926 года поехал в Кызылорду, взяв с собой больную жену. Приехав в Кызылорду, остановился у Ходжанова, который жил вместе с Досмухамедовым Халелом. Ходил к Садвакасову, который в то время терпел поражение за поражением. Однажды застал у него Мынбаева и Жандосова, которые в то время были единомышленниками. Между прочим, когда я впервые приехал в Кызылорду, в том доме, где жил Мынбаев, мы часто играли в преферанс. Он говорил, что если бы мне удалось продвинуть председателем Казправительства Букейханова, то стали бы главой правительства над мусульманскими странами, которым подчинялся бы и Казахстан и Узбекистан. В другой раз я видел Мустанбаева, Косленко и директора национального театра Жумата Шанина. Мустанбаев в то время был снят с работы, и у него было неважное настроение. Как только я вошел в комнату, так и Садвакасов говорит: «Черт возьми, о тебе очень плохо отзывается Нурмаков, который сказал, что ты, «бывший коммунист, превратился в бабу, приезжаешь в Москву и сообщаешь некоторым товарищам разногласия между членами Крайкома». Оказывается, вся эта история с Садвакасовым раздулась, и Садвакасов очень остро на нее реагировал. После этого я уехал домой. Мой брат Байсеит решил съездить в Шымкент и в Кызылорду для уяснения положения в дальнейшем. Наше положение было скверное, здесь не было никого, кто бы мог нас защитить. А прийти и сознаться чистосердечно не допускали. Мой брат чистосердечно разговаривал снова с Садвакасовым и с Сейфуллиным. В ожидании брата я оставался в степи. Затем забрал семью и отправился в Шымкент; приехав в город Каратау, мы узнаем, что брат Байсеит арестован и отправлен в Шымкент. Туда ехать мне было рискованно, и я остался у казаха Оразбека Наубаева. Он раньше служил у моего брата и поехал разузнать. С ним поехал Болысбек. Как раз к нам заехал Байдуллаев Агабек. Дней через пятнадцать вернулись наши посланцы, сообщили, что моего брата увезли в Кызылорду. Вернулся только Оразбек Наубаев, Болысбек направился в Кызылорду. Мы вернулись в аул. Я решил съездить навестить брата. Родственники дали мне лошадей, и я снова поехал, со мной были Байдуллаев Агабек, Жарылгановы Ордабай и Бейсенбай. Приехали в Кызылорду, я опасался, поэтому поехали Байдуллаев и Бейсенбай, а я послал с ними маленькую записку. Вернувшись, посланцы рассказали, что были у знакомого, который занимал какой-то пост в правлении, вручили ему записку, он прочитал ее, потом разорвал и велел идти в ГПУ. Сказал вечером привезти меня. Мы приехали в город, прямо в ГПУ, который посетил Дулатов. Мы стали спрашивать, нужно ли раскрыться, я ни одного слова не услышал от своих единомышленников о том, чтобы нам открыться. Они дали указания, чтобы я держался в стороне. Обсуждали вопрос о том, можно ли освободить Байсеита. Насколько я помню, мы пришли к выводу, что Байсеиту нужно устроить побег.

Затем я несколько дней пробыл у Махмута, у своего свояка, он был женат на младшей сестре моей жены и служил в Наркомпросе. Побег совершить не удалось.

Между прочим, в этой первой поездке я видел Жарменова Елемеса. Он в то время был директором Казинститута, еще был учитель кино Алмагамбетов, тоже друг Дулатова и Жарменова. Квартира была расположена напротив квартиры Алмагамбетова.

Летом 1927 года я снова стал собираться в Кызылорду. На этот раз взял с собой Бейсенбаева Мукатая, своего близкого родственника, Карибаева Нуржана. В Кызылорде остановились у Алпысбая, он жил на краю города недалеко от станции. Ко мне на квартиру Алпысбая приходил Дулатов. В это время произошел разрыв дипломатических отношений между Англией и СССР. Дулатов и все эти люди, с которыми я встречался, возлагали большие надежды на этот разрыв. Если вспыхнет война, можно рассчитывать на свержение существующей власти.

Побег не удался. Я уехал домой, здесь уже мне надоело находиться. Я послал Рамазана Каринбаева с тем, чтобы он пытался что-то сделать для освобождения Байсеита. Через некоторое время вернулся Нурлан и один казах из рода Жагалбайлы. Оказывается, из этого рода были казахи в пустыне с деньгами, нужными чтобы освободить Байсеита, и вот мы встречаемся с этими казахами. В это время дело было уже у Наркома. Они стали хлопотать об освобождении Байсеита. В этом деле принимал большое участие член коллегии Кадырбаев. Можно было освободить Байсеита, взяв его на поруки. Кадырбаев сказал, что если мы найдем поручителя, то Байсеита отпустят на поруки. Поручителем согласился стать брат Коныратова Карибай, еще один гражданин Кызылординского уезда, которого я в лицо не видел. Байсеита освободили, и я уехал в аул. Семья отправилась через некоторое время. Когда я приехал к себе домой, Байсеиту сообщили, что его семья поехала в Кызылорду, потом он узнал, что его дело передается в Акмолинский Губком. И ему предстоит поездка в Петропавловск. После этого он встретился с Дулатовым и остался у него жить. В один прекрасный вечер пришла вооруженная милиция и стала искать Байсеита. Им его показали, и милиционеры ушли. Брату не хотелось быть в Акмолинском суде, потому что там у него могли быть недруги. Когда пришли вооруженные люди, он думал, что его арестуют. Байсеит пошел к Дулатову, тот посоветовал скрыться с деньгами. Брат ходил к Досмухамедову, тот тоже дал ему денег, и Байсеит поехал в сторону Туркестана. С ним вместе поехал один из поручителей Конырат Карысбаев, остановились у Мейермана, фамилию не помню. Мейерман доставил его на лошадях в местность, северную сторону Каратау. У Байсеита там были знакомые люди, которые снабдили его средствами, а его спутники приехали к нам в аул. Никаких решительных шагов мы не делали, так как нас никто не беспокоил. Это было осенью 1927 года. Наш аул был на летних пастбищах около реки Сарысу. Потом на реке Шу. В 1927 году приехал из Туркестана один узбек, фамилию не знаю, который сказал, что едет работник Самбаева Сембека, последний сообщил, что он был в Кызылорде, куда приехал Ходжанов из Москвы. Ходжанов как будто бы сказал Жамбаеву, что в Кызылорде нацелились на братьев, если их поймают, то арестуют, поэтому им лучше держаться подальше. Он предполагал, что эту весть передадут.

Настал 1928 год. Весна. Кочевники стали пробираться к северу на летние пастбища. Я решил съездить в Ташкент, тем более услышал, что Ходжанов находится в Ташкенте, что он получил назначение по Среднеазиатскому бюро ЦК ВКПБ. Я хотел с ним повидаться и поговорить о моем положении. Может быть он сумеет помочь мне устроиться на работу в Узбекистане. Может отправит за границу. Взял я с собой Карабаева Нурлана, и мы вместе поехали. Приехали мы в аул Байдуллаева Агабека. Между прочим Байдуллаев обо всем нас информировал. Он разделял во всем нашу точку зрения, хотя глубоким политиком его посчитать было нельзя. По дороге к нему нам встретился Жакыпов Ордабай и сообщил, что Байдуллаев арестован, что к нему нельзя. Оказывается, Жакыпов поступил на службу в Угрозыск и взял обязательство арестовать его. Он принес с собой письма арестованного и показал нам. Пишет, что арестован, хочет совершить побег и приехать к нам. Просит совета, как быть дальше. Жакыпов поехал дальше, а мы приехали в аул Байдуллаева. Я хотел разузнать положение, и если он совершит побег, как ему содействовать. Первоначально я имел намерение до Арыса приехать на лошадях, а в Арысе сесть на поезд, поехать в Ташкент. Мне хотелось повидаться с Ходжановым. В Шымкенте есть брат Агабека Султанбек, и мы условились встретиться вечером. А Султанбек решил вперед проехать в город и о результатах сообщить. В условленное время мы приехали и увидели с Султанбеком еще двух казахов. Султанбек сообщил, что встретился с Агабеком. Агабек посоветовал остановиться у своего знакомого безработного. Лошадей мы оставили на базаре, а сами пошли в город, на квартиру, указанную Агабеком. Подошли к окну и увидели Агабека. Он сидел и работал в канцелярии. Мы с ним раскланялись, и он нас увидел. Мне хотелось повидаться с друзьями. Там же был и Аймаутов, он преподаватель Казпедтехникума. Я спросил, где его квартира, оказалось, что он жил в Киртехникуме. Вечером я подошел и увидел его. Позвал его, он бросил работу и вышел. Когда мы отошли в темный угол, он спросил: Откуда и каким образом я попал сюда? Я ему рассказал о своем положении, о том, что я намереваюсь поехать в Ташкент посоветоваться с Ходжановым, но заехал сюда, потому что здесь сидит один из друзей, который нам оказывал услуги и помощь. Аймаутов сказал, что мне оставаться здесь рискованно и что меня могут арестовать. Если же мы устроим побег Байдуллаеву, то он против этого не возражает. Но относительно поездки в Ташкент возражает. Сам он в скором времени собирался ехать в Ташкент, а затем в Кызылорду. Если мне есть что передать Ходжанову или Дулатову, то он обещал передать. Да ехать мне туда незачем, а лучше через некоторое время прислать от себя человека. На этом мы разошлись. Брат Агабека Отарбаева, узнав о положении Агабека, взял с собой браунинг, который хранился у Танирбергена, но принадлежал Агабеку. Танирберген, между прочим, коммунист, преподаватель в школе им. Байтурсынова.

Я пришел навестить Османа Даулетбекова, который был нашим знакомым. И вот уже я с Карибаевым Султанбеком поселились в этом месте. Побег решили совершить таким образом: Агабека должны были повести в амбулаторию, а мы должны были держать коня наготове – из амбулатории он садится на коня и убегает. Утром мы сели на лошадей. Лошадей было три, а поехать должны были вчетвером. Мы должны были ждать за чертой города, а его брат сел на лошадь и поехал. Через некоторое время подъехал Агабек, и мы все тронулись в путь. Мы ехали быстро, доехали до Арыса и остановились у знакомого Агабека, это было недалеко от поселка Темирлановка. Мужчины оказались знакомыми Агабека и уступили ему коня. Поехали в его аул. Затем через несколько дней я со своими спутниками отправился домой, а Агабек остался.

После этого произошло следующее: в своем ауле Агабек делает большое угощение, во время этого угощения человек по имени Калмуратов Тажибай встретился с Ходжановым и рассказывает ему о братьях Адиловых, их положении, которое по-прежнему плохое, вследствие чего они еще скрываются. По этому поводу много думали, кроме того началась конфискация имущества у зажиточных казахов.

Наступает период конфискации. В Акмолинске мы не знали об этом. Население сильно переживает. Правильной информации не было. Ходили разные слухи, что у всех баев будет все конфисковано. Мы подумали, что таким образом начинается новая ударная компания, и возможно вместе с ней возьмутся и за нас. И поэтому мы решили послать кого-нибудь в Кызылорду. Дулатов в то время устроился жить на зимовке возле Мойынкум недалеко от Сарысу. Таким образом, мы решили послать в Кызылорду Карибаева Нурлана. Это было осенью. Послали его, через 15 дней он приезжает обратно и сообщает, что видел Дулатова и привез нам такую директиву: Аймаутов сообщил Дулатову, что из Шымкента выезжают власти в Сарысуйский район и что за Адиловых возьмутся сегодня и возможно они будут арестованы. Он предупреждал Дулатова, чтобы мы держались в стороне. Наш человек видел Дулатова и Аймаутова, втроем они зашли к Байтурсунову и спрашивали: какой ответ надо дать Адиловым? Дулатов посоветовал даже податься в сторону Китая. Он говорил, что в этих местах неспокойно, положение у нас предгрозовое, что со дня на день может начаться война, и если он что-нибудь узнает, то сразу пошлет в нашу сторону весть о присоединении к военным действиям. Кроме того Дулатов сказал, что по имеющимся у него сведениям в Каркаралинском районе есть крупные вооруженные отряды людей, примерно 80 человек. Среди них имеются его знакомые и не мешало бы с ними связаться. Также он сообщил такую весть, что недавно из Москвы приехал Садвакасов, у Дулатова спрашивал как мы живем и т. д. Дулатов сообщил, что живем благополучно. Садвакасов посоветовал держаться крепко, не попадаться в руки властей, и что недалеко то время, когда он к ним тоже присоединится. Приехал наш человек, мы стали обдумывать наше дальнейшее положение. Тем более, впереди зима. Наши семьи мы не могли оставить на произвол судьбы. Хотели перезимовать в таких местах, где казахи не зимуют. Стали приходить вести, что приезжали районные власти в самую гущу населения для проведения консультаций. Мы из сообщения Аймаутова знали, что за нами должна быть погоня. Как раз в это время из Шымкента прибыл представитель власти Шуленбаев Сулейман, предстваитель РИКа. Спрашивали и про нас, интересовались нашими планами, что мы предполагаем делать. Как будто бы Макин предлагал Шуленбаеву устроить с нами свидание. Шуленбаев отказывался от знакомства с нами, а мы думали, что может быть устраивают ловушку под видом свидания. На самом же деле хотят арестовать нас и расстрелять. Через Токсанбаева передали, чтобы мы остерегались. Токсанбаев приехал прямо в 3 аул. Там встретился с моим братом и передал это ему.

Посоветовал убраться подальше. Мы раздумывали, как быть. Нам казалось, что для задержания они пошлют ордер. Но в то же время ходил слух, что мы как будто вне закона и нас можно уничтожить без суда <…> …

Теперь этот человек бросился в бега. Вокруг шла полным ходом конфискация. Его родственники, его имущество в виде лошадей тоже подверглись конфискации. Спасаясь бегством, из Сарусыйского уезда добирается до Шу. А потом обратно. В один из дней приехал в дом Шуленбаева. За ними увязалась погоня. Была даже перестрелка. Сменяя лошадей, они бегут дальше. Примыкают к повстречавшемуся кочевью. Здесь меняют лошадей и убегают дальше, оставив жен и детей. Наконец, приезжают в дом Байдуллаева Агабека, которого не было дома в тот момент. Ночуют там. Утром сюда приходит сельский начальник Шалкарбаев Ахмет, как представитель власти и требует сдаться властям.

О сопротивлении я не думал. У меня были такие мысли – покончить жизнь самоубийством, потому что владею многими тайнами, со многими работал; если покончу с собой, то унесу многие секреты. В последнюю минуту остановился – винить меня никто не будет. Я решил рассказать всю правду. Я совершенно не думал о спасении своей шкуры, потому что своей жизни мне не жалко, вообще в моей жизни было очень много критических моментов. Я даже рассуждал философски: один умирает рано, другой умирает от старости, люди среднего возраста от случайной пули. Я даже полагаю, что по мнению власти – я бандит. Поэтому я хочу рассказать всю правду.

После того как все обстоятельства в деле будут изложены, то мои судьи или посадят меня за все мои поступки, или если меня приговорят к расстрелу, то буду смотреть в глаза смерти, опасности. Если партия, правительство, ответственные работники дадут мне надежду, что я останусь, то со временем из меня выйдет человек, который внесет свою лепту в строительство новой жизни. Я уже благодарен. Если к расстрелу, то я приму мужественно, но духовно хотел очиститься. Я знаю, как тяжело было мое преступление, но власть меня может пощадить.

Логически получается так: в одно время я был коммунистом, дрался на фронте, об этом я вам не говорил, затем я себя посвятил контрреволюционной деятельности, знаю, что все те люди, которые со мной были связаны, будут привлечены к ответственности. Я не знаю, куда дальше идти, скрывать я ничего не намерен. Если меня пощадят, то всю остальную жизнь я посвящу борьбе за социалистическую революцию. Какой смысл быть оплеванным той и другой стороной. Меня презирают и те и другие. Мне некуда деваться от смерти. Я не боюсь. Человек, который боится смерти, не давал бы таких показаний. Я сдался с оружием в руках (10-27 стр.).

*** *** ***

(№) 2 СТЕНОГРАММА ДОПРОС АДИЛОВА ПРОДОЛЖЕНИЕ 27 ДЕКАБРЯ 1928 ГОДА (вечером):

 

 

Как я вам уже говорил в прошлый раз. Я знал Омарова, Садвакасова.

(Повтор предыдущих показаний)[34].

<...> Мендешев, Байтурсунов, Бокейханов, Сарсенов Ахмет – люди, которые занимались подбором национальных кадров.

Мы считали политику правительства колонизаторской, что она ущемляет национальные интересы, притесняет, этим объясняется наше соответственное выступление на том собрании. Мы пошли на это собрание, на котором выступил Кулаков с речью. Мне помнится, он обвинял казахских работников в национализме. Он хотел на этом собрании добиться ухода некоторых работников, вообще у него была такая цель, морально выяснить идею. После него выступил Садвакасов Смагул, который горячо опроверг Кулакова. И между прочим сказал, думаю смысл был такой, что бывший переселенец-чиновник теперь сидит и командует нами. Затем выступил я против Кулакова и Радзенковича, говорил, что они хотят создать коммуны и т. д. Выступали другие работники: Омаров, Элимов, всех не помню. Садвакасов собрал абсолютное количество голосов. Перетянул на свою сторону большинство казахских работников. Я помню Кенжин сидел между двух стульев: и там и здесь.

Кулаков на этом собрании потерпел полное поражение, решено было его снять с должности. Через несколько дней ко мне зашел Кулаков, я в то время исполнял временные обязанности Наркома внутренних дел, он просил открыть вьезд до города Уральска. Я распорядился и ему открыли. С тех пор больше я Кулакова не видел. Таким образом, мы установили объединение националистов. Главным образом Болганбаев вводил меня в круг, который имел на деле большое влияние, вместе обедали, ужинали, часто собирались вместе. Были Омаров, Букейханов, Сарсенов, Болганбаев, Акаев, которые занимали хорошие номера, не нуждались. В то время ощущался большой недостаток продуктов. Акаев жил хорошо, поэтому мы у него частенько собирались. О существовании тайной организации я не знал, когда мы вошли в круг националистов, стали опасаться даже друг друга. В один прекрасный вечер в марте 1921 года вечером нас собрали вместе, тех, кто составлял центр. На собрании выступал Букейханов, Сарсенов, Ахметов, Омаров Елдес, Болганбаев, Хайордин, Байтурсынов и я. Вот этих шесть человек я помню и знаю, как свои пять пальцев. Байтурсынов читал письмо от Валидова, написанное на тонкой бумаге мелким почерком химическим карандашом. Бывали моменты, когда Валидов писал шифром, который состоял из цифр. Я раньше шифрованных писем не видел. Он писал арабским шрифтом и в середине строк писал эти цифры. У Байтурсынова был отдельный ключ, который расшифровывал цифры. Он говорил так: Приехал один Москвич из Бухары и вручил мне это письмо. В близких отношениях с нами был также Нахимжанов, член КирЦИКа, он был председателем Кирреспублик в Башкирии. Позднее был отозван в Оренбург, не помню точно, был ли он в правлении. Я его знаю, как сторонника Садвакасова. Среди молодежи с нами был в хороших отношениях Тулепов. Он в последнее время находился в Кызылорде. Ездил в Берлин. Валидов писал, что он находится в Бухаре, за ним большая сила, много сторонников, и в заключение писал, что он состоит от имени казахских представителей националистов, которые должны быть в Среднеазиатской организации.

Присутствующие обрадовались этому и стали обсуждать, кого послать. В результате было решено послать Болганбаева, Хайретдина и меня. На этом заседании было решено снабдить Болганбаева мандатом. У них оказалась печать Алашординского правительства не то Тургайского отделения, не то Центрального. Сарсенов Ныгымет выступал как секретарь центрального правительства Алаш Орды. Между прочим, он умер после нашего отъезда. Выступал Букейханов как высшая глава Алашординского правительства. Мандат был подписан Букейхановым как председателем, Байтурсыновым как членом, Сарсеновым как секретарем. Вообще присутствующие подняли такой вопрос – если определенное лицо снабжается мандатом – значит мандат должен быть выдан официальным учреждением. Других документов мы не получили, так как поездка эта была тайная. И мы не должны были разглашать, что мы делегированы в Среднеазиатский центр. Болганбаев раньше был знаком с Валидовым. Это был 1921год. Мы считали, что в Ташкенте есть сильная группа. Основу этой группы положили в Москве.

По-видимому Валидова знали Букейханов, Ермеков, Байтурсынов, я же не знал. В то время о программе речи не было. Вообще та организация должна была идти по пути Алашординского правительства и партии Алаш. Устав, платформа и т.д. Изменений не было. Просто так ставились вопросы. Раньше Алашординское правительство было в союзе с белогвардейцами-меньшевиками. Эта организация имела свою программу. Я не знаю, почему на этом собрании не поднимали вопрос о программе. Наверное, чтобы она не попала в руки коммунистов.

Таким образом, мы стали собираться. Меня перевели в Наркомпрос. Смешно, но Байтурсынов снабдил меня документом-мандатом от Наркомпроса в командировку в Ташкент для приобретения каких-то печатных листов, а также приглашения учеников и т. д. Деньги были выданы Наркомпросом. Я поехал с Болганбаевым. На этом же собрании было решено заняться организацией ячейки в Сибири, Акмолинске, Семипалатинске. Кому было поручено, не помню. Ермекова среди нас не было. Его также считали членом организации. Также считали членами Габбасова Халела, Козыбагарова, Турлыбаева. Предполагалось, что эти люди должны были организовывать ячейки. Мастеков в то время был не то в Китае, не то в Семипалатинске, не знаю, о нем тоже говорили. Мы считали своими людьми в Семипалатинске Сатбаевых, их несколько братьев.

Нам было поручено остановиться в Ташкенте, и в первую очередь информировать вопрос о создании здесь центра. Главным лицом считался Дулатов. Центральное правительство Алашорды находилось где-то возле Семипалатинска. Туркестанское отделение переправлялось в Семипалатинск. Из приехавших в Семипалатинск были Дулатов, Беремжанов Газымбек, Рыскулов и Токтыбаев Карим и еще несколько человек. В то время Букейханов был в степи, к нему они поехали. Затем каким-то образом Дулатов поехал в Омск, там его хотели расстрелять; к его счастью в то время председателем Акмолинского и Омского Губисполкома оказался Полюдов, русский казах из Павлодарского уезда. Он раньше был знаком с Байтурсыновым, Дулатовым. Дулатов обнял Полюдова и при его содействии стал работать в Омске по линии Наркомпроса. Положение его было скверное, его преследовали, его домашние обратились к Полюдову за помощью, который достал ему пропуск, и он на международном вагоне вернулся в Ташкент. Приехал он к Ходжанову, с которым был знаком. После второго Всекиргизского съезда по поручению Центрального правительства Дулатов и Курманов ездили в Туркестан. Это было в 1927 году, после организации Алашординского правительства. Они ездили с целью привлечь на свою сторону туркестанских казахов. В то время казахи Семиреченской и Кызылординской областей хотели присоединиться к Кокандской автономии. Состоялся съезд в Туркестане, были делегации из этих областей. На этом съезде Дулатов и Курманов встретились с Ходжановым. С тех пор Дулатов и Ходжанов знакомы. Приехав в Ташкент, Дулатов попадает к Ходжанову, последний очень обрадовался, ему нужны были грамотные работники и Дулатову было поручено организовать казахскую газету. Через несколько дней он организовал газету «Ак жол», ответственным редактором был Ходжанов, но фактически дело вел Дулатов. В то время проводилась земельная реформа в Семиречье. Там был Сафаров, Ходжанов и другие. В Оренбурге считали Дулатова близким сотрудником Ходжанова, что они установили тесный контакт. Дулатов знаком с местными условиями. В Оренбурге образовалось ядро, которое поручило поехать в Ташкент Дулатову для организации ячейки в Ташкенте. Оренбургскому съезду должны были подчиняться все остальные филиалы. Я приехал. Встретил Сармолдаева, тот провожал свою жену. Он при моем содействии попал в Нарком внутренних дел и стал работать в Оренбургском Губисполкоме. И вот на станции я мельком сообщил ему, что еду в Бухару. Я приехал прямо на квартиру Болганбаева, и через два дня из Туркестана приехал Ходжанов. Я разыскал Дулатова, который жил в гостинице. Я его встретил в газете «Ак жол», которая по улице Карла Маркса недалеко от Киринпроса. Мы с ним шли по улице, и я рассказал ему все положение. Он сказал, что «да», он предчувствовал, что кто-нибудь должен приехать из Оренбурга. Это скорее всего объясняется тем, что кто-то привозил письмо от Байтурсынова. Затем в номере, занимаемым Дулатовым, собрались члены организации. До собрания Дулатов сказал, что уже сделал свое дело, создал организацию, и что они командировали в Бухару своим представителем Беремжанова. После приезда Болганбаева состоялось заседание. На нем были Иса Кашкинбаев, Халел Досмухаметов, Дулатов, Жалелов Карим, Изтлеуов Акмолда, Досмухамедов Жагайша и Омаров Уалихан тоже там были. Из всех я лично был знаком с Дулатовым и Омаровым, остальных не знал. На этом собрании была одобрена работа Оренбургской организации… Мы ждали приезда Беремжанова, приехав, он сообщил о положении в Бухаре. Было специальное заседание, он сделал доклад о деятельности Валидова. Вообще он отозвался очень хорошо о Валидове и говорил, что из этой организации может выйти толк. Валидов сообщил, что о средствах для казахской организации разговора вести не нужно. Насколько я помню, он говорил, что мы должны опираться на самого Валидова и Бухару. Он говорил о возможности посылки средств нам из Оренбурга и Ташкента, если у них будут свободные деньги. На мою поездку деньги выделил Наркомпрос, откуда Болганбаев получил средства, не знаю. В Ташкенте связь с Ходжановым, Торекуловым держал главным образом Болганбаев. В близких отношениях он был с Ходжановым, который был с ним откровеннее, чем со мной. Активное участие в организациях они не принимали, поскольку занимали ответственные посты. Дулатов тем временем стал собираться в Семипалатинск, а мы в Бухару. Дорогой он хотел заехать в Бухару, затем в Оренбург, в Семипалатинск за семьей, которая после бегства оставалась в Семипалатинске. Ходжанов выхлопотал ему свободный вагон 3-го класса в полное распоряжение. У него было две цели. Одна – поехать за семьей, вторая – связаться с Оренбургом, Семипалатинском, Акмолинском. Это было в конце мая 1921 года. Раньше нас был командирован в Бухару Изтлеуов для подыскивания квартиры. Днем Дулатов уехал в Оренбург, а мы в Бухару с Болганбаевым. В Ташкенте организовывали восточные вечера, распространителем казахской части был я. В тот день, когда мы выехали, шел такой спектакль.

Приехав в Бухару, переночевал на станции. Потом мы подъехали в Бухарский центральный комитет. Были мы с Изтлеуовым. Встретились с Валидовым. Он в то время жил за чертой города. По своему виду он не был похож на вождя. Мне запомнились только выразительные глаза. Болганбаев объяснил цель нашего приезда. Он очень обрадовался. Потом поехали обратно к Гарифу. Стали ожидать заседание Среднеазиатского центра. Болганбаев не смотря на то, что был образованным, способным, знал турецкий язык, как политик был пассивный. Он решил уехать за границу, с этой целью вошел в Среднеазиатскую организацию. Насколько я помню, в Среднеазиатском центре Болганбаев не присутствовал. Где состоялось заседание, не помню.

Помню я, Касым Шанха Решили они включить меня в члены организации. Ввели они меня в особую комнату, дали в руки какую-то книгу, кажется коран и стали мне говорить, а я должен был повторять. Это была своего рода клятва «Я никогда не разоблачу тайну» этой организации. Серьезная секретная обстановка. Повторял за ним клятву. По окончании они меня поздравили, привели в больщую комнату, где было много народу. Среди них я увидел и узнал Турсынходжаева и Кулимдиева. Оба они занимали ответственные посты и были видными деятелями этого центра. Они со мной поздоровались как старые знакомые. Затем мне дали слово, я докладывал о казахской организации. Я им говорил о Ташкентском филиале, об Оренбургском центре, они спрашивали, с какой целью я приехал. Я объяснил, они обрадовались. Как выяснилось впоследствии, здесь были ответственные работники Бухарской республики. Среди них председатель ГубЧКа, Мухиддинов Абулкадыр – председатель Бухарского ревкома, Файзуллходжанова, кажется, на этом заседании не было.

Затем я приехал к Валидову, у которого я жил несколько месяцев. В Бухаре я жил 3 с половиной месяца постоянно у Валидова, Ходжанов в Башкирии, он говорил, что этот народ боевой, на него положиться можно. Я с ним был на квартире Баншева, впоследствии он жил в Аулие-Ате, заведовал какой-то школой. Сейчас он должен быть в Аулие-Ате, или в Шымкенте, постоянно бывал у Валидова. Касымшанхов получил образование в Турции и был человеком образованным. Валидов постоянно ругал всех за пассивность. Я подчеркну один момент, Файзуллходжаев держал ураза, мне передовали, что он бывший Бухарский милиционер. Он очень состоятельный человек, который хотел господствовать над Бухарой. На этом заседании решили перенести центр на квартиру Азимходжаева. Эта квартира была узбекской постройки с двором и насаждениями. Азимходжаева помню хорошо, человек среднего возраста, на нем была европейская одежда, потом стали собираться другие члены этого центра. По окончании все разъехались, а я остался ночевать. У него была жена, похожая на армянку или грузинку. Женщина была красивая, хорошо одетая. Принесли очень много фруктов. За столом сидели Азимходжаев, его жена и я. На этом собрании Валидова не оказалось. Был представитель Ангорского национального собрания. Одет он был по-европейски. Заседание продолжалось долго и приняло официальный характер. Я помню выступление Алимходжанова и Мухиддинова, их считали крупными лидерами, так как один был председателем ИК, другой был председателем Бухарского ревкома. Я помню одно из выступлений Алимходжанова, он приглашал всех к активности. Это было в 1921 году. После этого заседания работа оживилась.

Я послал через представителя письмо Беремжанову, который принимал участие в восточном вечере в Ташкенте. На нашем участке выступали жены Хожданова, Ходжаева, Тынышбаева и другие. Все были сняты в национальных костюмах. Я попросил его по приезду в Ташкент, зайти в редакцию «Ак жол» и передать письмо Беремжанову, потому что Дулатова в то время в Ташкенте не было. Беремжанов был авторитетным членом организации. Таким образом, работа оживилась, меня командировали в Бухару. Это слово сказал Валидов. Кто-то должен был из казахов стать заместителем в Среднеазиатском центре, назначили меня. В это время из ТурЦИКа в Бухару приехали два казаха. Помню, один должен был войти в эту организацию, его фамилию не помню, другой был Акжалов, уроженец Актюбинского уезда. Он учился в Константинополе. После мировой войны была организована 60-тысячная армия. Эта армия должна была занять Оренбург. Эти ученики остались в Бухаре работать. Я помню Акшалова, его ввели в курс дела и решили оставить его вместо меня. Хотя не было распоряжения из Оренбурга или Ташкента. Акшалов рассказывал, что после моего отъезда из Бухары, он видел Амирпашу. Я его познакомил с Валидовым. Главным вдохновителем в Ташкенте был Ануарбек «кара узбек». О нем можно сказать несколько слов. Человек образованный, прогрессивный, дружил с Валидовым. Я его видел в Ташкенте в чалме, в узбекском халате, а работал он по линии Наркомпроса.

Итак, было решено командировать меня в Фергану для восстановления связи с Жанузаковым. Я хочу рассказать о том, как Валидов попал за границу. Он уехал в Афганистан, из Афганистана в Персию, из Персии в Анкару, из Анкары в Константинополь, из Константинополя в Мадрид, оттуда в Париж. Приехал в малахае и в больших казахских сапогах. Там он встретился с Мустафой Шокаевым, который посоветовапл ему поехать в Берлин. А в Берлине оказались наши ребята, которые устроили его на квартиру. Он стал заниматься в Берлинской библиотеке по своей специальности. Он был историком. В Берлинских библиотеках он изучал исторические документы. Потом я узнал, что он приглашен в Константинополь профессором Константинопольского Университета. Что относительно Мустафы Шокаева, позднее говорили, что он работает в посольстве (28-46 стр.).

*** *** ***