Председатель тов. Клейман. 2 страница

Привожу несколько характерных фактов из практики работы во­енных прокуроров т. т. ХАГИ и БРАЦЛАВСКОГО.

1. 15 декабря с. г. прокурор т. ХАГИ при допросе арестованного ГЛАСС, обвиняемого по ст. 54-1 п. «б» УК УССР, задал вопрос — «что вас побудило дать показания о шпионской деятельности». Чем по су­ществу спровоцировал арестованного отказаться от показаний [...].

7. Военный Прокурор КОВО т. НОСОВ заявляет, что работники НКВД, избивавшие арестованных, будут привлекаться к уголовной ответственности, как он заявил: «скоро роли изменятся, арестован­ные будут свидетелями, а свидетели обвиняемыми».

В отношении существовавшей ранее «практики» применения фи­зических мер воздействия при допросах арестованных я полагаю, что следователей, считавших побои основным «методом» следствия и калечивших арестованных, на которых не имелось достаточных дан­ных, изобличающих их в антисоветской деятельности, нужно сурово наказывать.

Но это не значит, что надо судить абсолютно всех работников НКВД, допускавших физические методы воздействия при допросах, учитывая, что эти «методы» следствия культивировались и поощря­лись существовавшим на Украине вражеским руководством НКВД.

Больше того, в избиениях арестованных принимали участие и сами работники прокурорского надзора и, так сказать, «задавали тон» в этом деле работникам НКВД.

Тот же прокурор т. БРАЦЛАВСКИЙ, по заявлению нач. 6 Отдела УНКВД по Каменец-Подольской области т. СЕВЕРИНА, в 1937 г. на протяжении 2-х дней избивал арестованных СЫТНИКА и КАЧУ-РОВСКОГО, в результате чего они лежали в больнице.

Сообщая об этом, прошу Ваших указаний.

Зам. народного комиссара внутренних дел Украины

ст. лейтенант гос. безопасности Кобулов

ГА РФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 139. Л. 83-87. Оригинал. Машинописный документ.

№ 204

Рапорт заместителя начальника 3-го отдела УГБ УНКВД

по Ворошиловградской области Гнутова заместителю наркома внутренних дел УССР Горлинскому о проведении массовой операции

14 января 1939 г.

ЗАМНАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ УССР КАПИТАНУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

тов. ГОРЛИНСКОМУ

ЗАМ. НАЧ. III ОТДЕЛА УГБ УНКВД ПО ВОРОШИЛОВ­ГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ СЕРЖАНТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

ГНУТОВА

РАПОРТ

В связи с тем, что УСПЕНСКИЙ оказался врагом, считаю необ­ходимым сообщить Вам о его связи с Нач. УНКВД по В/О — КОР-КУНОВЫМ, являющимся его ставленником, и факты деятельности последнего.

О том, что КОРКУНОВ был выдвинут УСПЕНСКИМ и всячески его поддерживал, было ясно по его неоднократным и срочным выез­дам в Киев, разговорам по телефону, после которых он рассказывал об УСПЕНСКОМ, как большом и хорошем человеке, и, главное, по беспрекословному и рьяному выполнению всех вражеских директив и установок.

Наиболее наглядным фактом является следующее заявление УСПЕНСКОГО, сделанное им на опер, совещании в г. Вороши­ловграде:

«...Я прислал Вам своих выдвиженцев, которых лично проверил, это люди надежные и с ними можно работать».

Здесь же перечислил своих «выдвиженцев», называя такие фами­лии: КОРКУНОВ, СОКОЛОВ - Нач. IV Отдела и КАЛГАНОВ -б. Нач. III Отдела (теперь в Киеве).

До указанного совещания, а особенно после такового, КОРКУ­НОВ развернул «деятельность» по директиве УСПЕНСКОГО.

Во время массовой операции им был создан исключительный про­извол в смысле необоснованности арестов и ведения следствия.

Так, например, вне зависимости от наличия оперативных учетов в районах, были спущены так называемые «лимиты», по которым

каждый район области должен был арестовать 150, 200, 300 и т. д. человек.

Нормы устанавливались не только по району, но даже по отдель­ным шахтам, опять-таки без учета наличия засоренности.

Такая постановка вопроса и категорические требования выполне­ния вызвали произвольные аресты и, конечно, в некоторых случаях совершенно необоснованные.

Сам КОРКУНОВ разъезжал по районам, чтобы личным участием ускорить выполнение «лимитов».

В частности, он приехал в Ворошиловский район, где, просматри­вая учеты, писал резолюции о немедленных арестах по отдельным [антисоветским] реагированиям [и] социальному прошлому.

Считая такое положение крайне ненормальным, я тогда же гово­рил приехавшему с ним Зам. Нач. III Отдела УГБ тов. ГИНЗБУРГУ об этом, последний поддерживал меня, однако, повлиять ни я, ни он, как и Нач. ГО НКВД т. ЗАЧЕПА мы не могли. Я тогда же написал обо всем этом УСПЕНСКОМУ и совершенно очевидно, что во вред себе.

Для реализации «лимитов» КОРКУНОВ предложил мобилизо­вать для документации работников милиции.

Документация проводилась так: в деле имелась справка сельсове­та или показания свидетеля о том, что такой-то кулак или сын кулака, на него получали два свидетельских показания о плохой работе или антисоветских разговорах и его приказывали арестовывать.

Районам были предъявлены категорические требования пред­ставлять в дело по 30-40 и больше справок на аресты, а тех, кто не выполнял требования, наказывали.

Так, был снят с работы и арестован Начальник Краснодонского райотделения НКВД т. КОСЬМИН.

Гонка в документации породила подлоги и фальсификацию в де­лах, особенно среди работников РКМ по Серговскому, Каганович-скому, Ворошиловскому и др. районам.

Такие подложные документы являлись основаниями для ареста.

Лучшей характеристикой этого положения является свыше сотни освобожденных по этим районам людей, просидевших по два-три-четыре и больше месяцев, а также арестованные работники РКМ.

Сигналы о подлогах КОРКУНОВ имел. Нач. след. группы в Сер-го т. БАРАНОВ говорил ему об этом в Кагановичском и Серговском районе.

В следственных группах, созданных в Серговском ГО, Старо-бельском РО и Ворошиловграде, от следователя требовали в день не меньше трех-четырех и больше сознаний арестованных и их давали.

По этому одному можно судить о качестве оформления следдел и методах допросов. Все грехи покрывала Тройка [...].

14.01-1939 г. (подпись)*

ош/2

ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. (1951 г.). Д. 56. Л. 48-55. Оригинал. Маши­нописный документ.

* Подпись отсутствует.

№205

Рапорт бывшего начальника УНКВД по Винницкой области И. М. Кораблева наркому внутренних дел СССР

Л. П. Берии

18 января 1939 г.

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР

тов. БЕРИЯ

РАПОРТ

бывш. начальника Упр. НКВД по Винницкой области майора госбезопасности — Кораблева

Тов. Берия, я прошу Вас прочесть мой этот очень краткий рапорт. Согласно Вашего распоряжения, я снят с работы. Для меня вполне понятна общая ситуация, однако я не ожидал, что подпаду под общую мерку. Я всего только десять месяцев тому назад выдвинут на долж­ность Начальника Управления. До этого, начиная с 1920 года, работал рядовым работником и с 1929 года — начальником отделения, выше Пом. Начальника Отдела Управления я не поднимался. Назначая на должность Начальника Управления, меня никто не спросил, хочу ли я на эту работу идти, просто был издан приказ, которому я подчи­нился. По этой должности, как и всю свою жизнь, я работал честно, по-партийному, отдавал работе все, что мог, и вместе с коллективом провел значительную, полезную работу, направленную на обеспече­ние успешного строительства социалистического общества. Были ли в работе ошибки? — Конечно, были. У кого их не было? Но были ошибки, а не извращения, с последним я решительно боролся, ког­да они вскрывались, а ошибки исправлял. Одним словом, я работал

честно, как подобает большевику. В этом я Вас могу заверить. Вот все, что я хотел довести до Вашего сведения.

Кораблев

г. Винница — УССР, 18 января 1939 г.

Лошицький О. Лабораторгя. Hoei документы й свгдчення про масовг penpecii 1937-1938 рокхв на Втниччит // 3 apxieie ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 1998. № 1/2 (7/8). С. 186.

№206

Выписка из протокола № 3 общего закрытого партийного собрания парторганизации УГБ УНКВД по Сталинской области

28-31 января 1939 г.

Протокол № 3

закрытого партийного собрания парторганизации УГБ УНКВД в Сталинской области

Присутствовало членов партии 50, кандидатов — 25 ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Доклад о решениях ЦК ВКП(б) и СНК СССР об искривлениях в органах НКВД и Прокуратуры (докл. Калганов). В прениях выступили:

т. ВОРОНИН: Мы обсуждаем те нарушения, которые имели ме­сто за последние годы. Несомненно, эти нарушения не только со сто­роны следователей, но и со стороны руководителей. Нужно сказать, что сельсоветы и шахткомы приспособились к нашим органам и дают штампованные характеристики на арестованных нами.

Со стороны руководства имели место грубейшие ошибки. Роль Прокурора нельзя недооценивать. У нас Прокурор подписывал, не разбираясь, любые документы.

т. РУДНИЦКИЙ: По Тройке я докладывал много дел, причем иногда нам давались неправильные установки, как, например, увязы­вать арестованных друг с другом и т. д. Успенский¹ ближе был связан с руководителями, им он давал установки, почему не разглядели это­го врага, критически не подходили к его показаниям, он хотел выбить

Бывший нарком внутренних дел УССР.

наши кадры в Киеве, а наши стал бить на местах. Был случай: я до­кладывал на Тройке дело Винцкевич, ей дали на Тройке 5 лет, а потом кто-то пересмотрел повестку, дело рассмотрели вторично и дали ей ВМН. Документы есть, можно проверить.

Виноваты многие следователи, никому Чистов не давал установок брать липовые показания, фальсифицировать протоколы допросов обвиняемых и свидетелей. Таких следователей надо судить. При­мер — Курганов по Орджоникидзе и другие.

т. ПОЛЯКОВ: Троечные дела мы должны пересмотреть через приз­му партийности, невиновных реабилитировать, виновных судить.

т. ДОБКИН: Массовые операции зачастую шли не по качеству, а по количеству. Когда-то набрали без разбору арестованных, а теперь мы харкаем кровью. Набирали когда-то всех чистильщиков [обуви — ассирийцев], неграмотных, и теперь мы с ними сидим и не можем рас-хлебаться лишь потому, что аресты проводились компанейски. О не­годном стиле руководства отдельных начальников. Был почему-то принят принцип писать протоколы по 100 страниц, протоколы пере­писывались по несколько раз. Все это было показное. Это приводило к тому, что писали в протоколах ненужное. Спешку надо ликвиди­ровать. Александрович дает указание сдать дело через час, а по делу нужно еще допросить свидетелей в Краматорске. Куда это годится.

С Прокуратурой неладно — это факт. Милицией был арестован на Смолянке¹ в 1937 г. один инвалид за хулиганство. Прокурор усмо­трел в чем-то контрреволюцию и направил дело к нам. Совершенно неправильно. Дело где-то утеряли, в результате человек сидит 19 ме­сяцев. Я пишу об освобождении этого человека, причем в постанов­лении описываю роль Прокурора, но Прокурор постановление не утвердил лишь потому, что там правильно изложена эта грубая ошиб­ка Прокурора.

т. ВЕИЛЕР: Во время первых дней моего пребывания в органах НКВД мне странным показалось, что протоколы обвиняемых мы да­вали читать на 50-60 страницах, и это считалось успехом работы того или иного следователя. Неужели арестованные так много говорили, что получались такие протоколы. Еще один факт, который я заметил по вопросу писания протоколов, — это определенный шаблон, по ко­торому писали протоколы по линии 8, 4 и других отделов, и по этому шаблону и составляли эти длинные протоколы. В отделе, где я рабо­таю, такого шаблона не было, и мне приходилось писать протоколы и переделывать по несколько раз. Появилось такое представление, что если он имеет много веса, то такой протокол хорош и следователь так­же на высоте своего положения.

Район г. Сталино.

В части составления повесток на Тройку было много также огуль­ного подхода со стороны отдельных следователей. Писались прото­колы прямо под диктовку машинистке без тщательного просмотра и проверки содержимого в протоколе или деле обвиняемого. Особенно ярко мне бросилась в глаза кампанейщина в нашей работе, которая и приводила к ряду недочетов и извращениям в работе.

т. ЗАВГОРОДНИЙ: Еще в 1937-1938 гг. были сигналы отдель­ных членов партии о негодности практики массовых операций, что они приводят к большим недочетам и извращениям при большой спешке, но на партсобрании такого вопроса никто не ставил, и извра­щения продолжались.

т. МАШКОВ: Нами допускались ряд неправильных группирова­ний следственных дел. Следдела в отдельных случаях группирова­лись не по организационной связи соучастников, очные ставки «на­тягивались», сводили одного соучастника с другим и в большинстве случаев не брали у арестованного из-за этого полноценных показаний, вычеркивали из протоколов отдельных участников организаций.

Во время работы нач. УНКВД Соколинского при развороте мас­совых операций местам были даны указания: мобилизовать через райпарткомы, коммунистов, чекистов запаса, следователей и т. д., ко­торые бы могли правильно записывать показания. Эти товарищи в основном проводили допросы свидетелей по массовке. Оперативные работники, как правило, показаний свидетелей не сверяли, а скрепля­ли своей подписью. Все это привело к тому, что отдельные свидетели заявляют, что показаний, записанных в его протоколе, он не давал. Необходимо при расследованиях строго действительных «липачей» наказать.

т. КИРИЕНКО: Повестки на Тройку готовили не совсем пра­вильно, корректировались подчас не в соответствии с содержимым материалов следдела, а выдумывались. Такого рода вещи допускал т. Горбань. В момент работы Тройки имело место соревнование меж­ду отделами — погоня за тем, чтобы больше получили обвиняемые по первой категории. Зам. нач. VIII отдела тов. Турьянский в одной из бесед с Александровичем прямо сказал, что у меня инженера хорошо выдумывают, пишут хорошие повестки, «идущие по первой катего­рии», а у тебя этого не могут делать.

т. ЗНАЧКО: Во время работы Тройки, где был секретарь обкома КП(б)У т. Щербаков, прокурор т. Руденко и т. Чистов, не было доста­точно внимательного подхода к разбору дел и перепроверке отдель­ных фактов практической деятельности, указанных в протоколах и повестках. В отдельных случаях дело доходило до анекдотов, но все же факты не проверялись и обвиняемые были осуждены.

т. САПОЖНИКОВ: Считаю также неправильным подход т. Чи­стова к троечным делам, особенно там, где была антисоветская агита­ция. Я сам докладывал дела на Тройку и знаю, что если было сознание в участии, скажем, в диверсионной организации и признание о про­ведении только антисоветской пропаганды, то т. Чистов швырял мне эти дела обратно, давая указания обязательно брать практическую диверсию. Понятно, что такой огульный подход и ориентировка, что­бы в каждом деле была диверсия, привели к тому, что все «старались» приходить на заседание Тройки с делами, где, уж можете не сомне­ваться, была «диверсия».

т. ХРАПКО: Ошибки в работе нами были допущены потому, что враги народа сидели в руководстве Наркомата Украины, допускали лихорадочность, поспешность в работе.

В погоне за количеством качество следствия было низкое. 12-18 дел в сутки нельзя было как следует обработать одному следователю. Члены Тройки не занимались перепроверкой отдельных показаний, в результате чего наряду с явными врагами народа, о чем подтвержда­ют нам ежедневно гласные суды, могла попасть на Тройку и осуждена часть невинных людей, хотя эти случаи были единичными.

т. ХАЕТ: Нужно учесть, что система массовых операций приводи­ла к тому, что мы не вскрываем всей деятельности врага, и сейчас мы это наблюдаем, что отдельные дела, которые слушались на Тройке, при тщательной доработке их, приобретают совсем иное значение и вместо 5-8 лет, к которым их приговаривала Тройка, суд осуждает их к ВМН.

Мой перевод из Горловки в Сталино вызвал у меня явное недо­умение. Однако я истинных причин не знал. На партийном комитете я узнал, что я не переведен из Горловки в Сталино, а снят по распоря­жению врага народа Успенского, и Чистову было предложено меня отправить в лагеря. Тов. Чистов, видя явную необоснованность тако­го распоряжения, никаких выводов из этого не сделал. У тов. Чисто­ва имели место небольшевистские методы воспитания — грубость и окрики, которым должен быть положен предел.

т. ГОЛЬБЕРГ: Из Москвы были направлены на доследование ряд следственных дел по массовым операциям, но т. Чистов на официаль­ном совещании дал такую установку, чтобы в каждом деле в обяза­тельном порядке была диверсия, и это привело к тому, что следгруп-пы поняли так, что не в зависимости от преступления нужно писать диверсию. Эта установка была неправильная.

Повестки по следделам на Тройку писали не те лица, которые до­прашивали обвиняемых, а докладывали дела совершенно другие, что и привело к большим извращениям в работе Тройки. Были и такие случаи, когда т. Чистов, без участия остальных членов Тройки, сам

рассматривал дела и выносил приговор, а осужденные вносились в общий список решений заседаний Тройки.

т. ЛЫФАРЬ: В области производства арестов были допущены ряд случаев, когда арестовывались по спискам, без санкции Прокурора, по маловажным причинам. В деле производства массовых арестов были даны указания из Центра, которые требовали все больше и больше арестов по тем или иным операциям, что в свою очередь при­водило к ряду извращений. По вопросу следствия мы также имели ряд извращений, подходили подчас огульно к показаниям обвиняе­мых, идущих на Тройку, доверяли следователям и не перепроверяли указанных фактов в показаниях. В этом наша грубейшая ошибка. За все эти ошибки и извращения в работе я, как один из руководителей УНКВД, должен понести соответствующее наказание.

т. МЕТКИЙ: Во время приезда в УНКВД зам. наркома НКВД СССР Вельского, он сказал, что там, где лес рубят, там щепки летят. Это неважно, если расстреляют 100 человек невиновных, так как при такой операции, возможно, какая-то часть людей могут быть ошибоч­но арестованы.

Я не согласен с тем, что мы арестовывали всех подряд. Это невер­но. Мы брали, прежде всего, во время массовых операций бывших офицеров, кулаков, людей с темным прошлым, но во время следствия мы объективно не подходили к каждому, не разоблачали до конца вражеское лицо этих арестованных.

т. ЧИСТОВ: Каковы ошибки у нас были, в которых я, как руково­дитель Управления НКВД, считаю себя персонально виновным:

[...]

2) Шел на поводу требований Наркомата Украины относительно невероятно быстрых темпов расследования дел, требовал этих бы­стрых темпов от аппарата, что при массовых операциях порождало упрощенность и извращения, лишало меня и других начальников возможности контролировать следователей и пресекать вовремя от­дельные факты извращений и искривлений.

[...]

4) Будучи захлестнут массовыми операциями, не принял необхо­димых мер к тому, чтобы поднять и без того запущенную годами аген­турную работу. Это обстоятельство затрудняет нащупывание новых процессов, происходящих в контрреволюционной среде, и вскрытие новых контрреволюционных формирований.

5) Оказался близоруким коммунистом, не сумел разглядеть врага в Успенском, верил ему и верил тому ореолу, который был создан во­круг него. Однако я никогда не был близок к Успенскому. До марта 1938 г. никогда не видел в лицо Успенского и не знал, какой он из себя. Оценивал его только по тому мнению, которое вокруг него было

создано как кристальной чистоты большевика, единственного спо­собного поднять работу на Украине.

О массовых избиениях. Такой был порядок, когда нужно было дать санкцию в отношении отдельных арестованных на особый ре­жим, нач. отдела писал рапорт, и я санкционировал. Последний раз в сентябре 1938 г. я разрешил нач. следственных групп при ведении следствия взять из 100-200 человек 7-8 наиболее злобных врагов, ведших провокационную работу в камерах и применить к ним более суровый режим. Если были факты, что в какой-нибудь следственной группе самовольно били, то почему же об этом не говорят, кто это делал?

Об установках брать показания о диверсионной работе. УНКВД провело ряд дел по диверсионно-повстанческим организациям. Справки по этим делам, раскрытым в 1937-1938 гг., были направлены в Москву, и в сентябре месяце были возвращены для рассмотрения на Тройке. При ознакомлении с этими делами мною было установлено: по большинству дел на участников к/р организаций следствие было проведено поверхностно. Обвиняемые признались, что они являются членами диверсионно-повстанческих организаций и должны были совершить диверсионные акты в довоенное время и в момент войны.

По Тройке были ошибки, в течение 2-х месяцев мы должны были пересмотреть 3000 дел. Такая бешеная загрузка, естественно влияла на качество пересмотра дел, но все же дела я просматривал тщательно.

По угольной промышленности мы имели лимит на Тройку, а ра­ботников я ориентировал на подготовку дел в суды. Я делал это с це­лью, чтобы тщательно обрабатывали дела.

В заключение я хочу сказать: если партия доверит мне руководить таким ответственным участком, как Управление НКВД, то заверяю, что все свои промахи по-большевистски исправлю и с еще большей силой буду организовывать борьбу с врагами народа.

Президиум: Любавин

Чистов Хает Калганов

ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЕРНОГО:

Ввиду того, что я не имел возможности выступить на общем парт, собрании из-за прекращения прений, прошу приобщить нижеприве­денный текст предполагаемого моего выступления [...].

Я, работая в Славянске, узнал, что Краматорский горотдел НКВД допускает много искривлений, арестовывает невинных людей, застав­ляет их давать показания провокационными методами. Я немедлен­но об этом донес в УНКВД. Знаю, что товарищ Григоров ездил даже

это расследовать. Не знаю результатов расследования, но такой факт был. Меня пытались обвинить во всех грехах за то, что я выступаю против тех огульных арестов и против огульного применения особого режима. И вот, попав в область, я убедился, что это все прививалось отсюда, отсюда давалось такое направление, отсюда устанавливалась такая система, которая способствовала грубым искривлениям. На ходу не исправлялись искривления, а замазывались, поощрялись.

Приезжает в Сталино бывший нарком, оказавшийся бандитом, — Успенский, проводится собрание опер, состава, где произносится речь, насыщенная угрозами и обещаниями расправиться с теми, кому не нравится то, что он говорит, им предлагают подать заявление. В за­ключение, так сказать, с ответной речью выступает Чистов и обещает этому бандиту, что он сам расправится с теми, кому не нравится тот стиль работы, который проповедует Успенский. И он на практике рас­правляется. Не случайно мне не находят работы в УНКВД, и поэтому меня оставляют на несуществующей по штату должности начальника 3 отдела.

[...]

Уже теперь Чистов научает Воронца, чтобы он взял показания у Соломоновича [начальник 1-го спецотдела, секретарь Тройки. — Примеч. автора], что он перед зам. наркома оговорил Чистова, дав по­казания, что Чистов сам с потолка правил листы стат. отчетов, умень­шая рабочих и колхозников за счет кулаков и других социально-чуждых прослоек, то есть вводил в заблуждение центральные органы, давая липовые цифры о социальном составе арестованных.

г. Сталино Черный

ГАДО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 84. Л. 24-62, 63, 65-66, 70. Оригинал. Ма­шинописный документ.

№207

Выписка из протокола № 23 закрытого собрания парторганизации ОДТО НКВД станции Волноваха Южно-Донецкой железной дороги

17 апреля 1939 г.

ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Доклад о реализации постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 28. 11. 1938 г.¹ Докладчик тов. Буянов.

¹ Так в тексте. Речь идет о постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г.

Выступили:

т. Недобежкин:...[надо] сказать о невыполнении постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 28.11.1938 г., где указано, что органы НКВД достаточную работу провели по разгрому всех окрасок контр­революционных банд, но наряду с этим имели место существенные недостатки в части ведения следствия.

[...]

Администрацией ДТО НКВД Ясиноватая бывшим начальником Вронским и его заместителем Лопаевым давались неправильные установки в ведении следствия, то есть без документации, только на основе показаний обвиняемых; к тому же указанные лица спекулиро­вали именем т. Ежова в отношении зверского допроса и наряду с этим совершенно отсутствовал контроль по следственным делам и отдель­ным протоколам со стороны начальствующего состава ДТО НКВД ст. Ясиноватая.

Это доказывается тем, что в первых числах января месяца 1938 г. в момент проводимых операций по националистической контррево­люции и кулацкой в ДТО НКВД ст. Ясиноватая бывший начальник ДТО Вронский и начальник УНКВД Соколинский на совещании оперативного состава давали явно разлагающую установку по след­ственным делам, вводя полную обезличку, лишая прав следователя по следственным делам, [требуя] допрашивать не менее 4-5 человек в день на каждого оперативного сотрудника, и весь материал, то есть протокол допроса обвиняемых направлять в ДТО НКВД ст. Ясино­ватая, где производили окончательное оформление, что лишало пра­ва следователя убедиться в виновности обвиняемого и документации преступления.

По кулацкой операции там же на совещании прямо было сказано о преподнесенных лимитах, не имея в наличии материалов.

Там же на совещании ДТО обвинили ОДТО НКВД Волноваха, что проявляют мягкотелость к арестованным, либеральничают, не принимают жесткие меры к арестованным.

[...]

т. Малышко: В практике работы по разгрому контрреволюцион­ных банд отмечен ряд случаев, когда аресты по кулацкой операции производились по спискам, это вражеское действие врага Вронского.

Вронский и Лопаев задавали тон допрашивать по-зверски и запи­сывать в протокол то, что нужно, а не то, что говорит обвиняемый.

Выше было сказано, поскольку отсутствовало руководство со стороны ДТО, работники ОДТО Волноваха совершенно не успева­ли перерабатывать арестованных, так как их было свыше 200 чел., а оперработников 5-6 человек, которые работали над арестованными.

Следственные дела после того, как были направлены в ДТО, про­леживали без всякого движения по году и больше.

В результате несвоевременного оформления следственных дел масса арестованных была освобождена, которые не были разоблаче­ны до конца.

т. Тищенко: По кулацкой операции ОДТО Волноваха представля­ло списки, на основании которых бывший начальник ДТО Вронский дал неправильные указания, то есть по арестам давал лимит, что при­вело к тому, что пришлось дорабатывать следственные дела, которые около года пролежали без всякого движения в ДТО Ясиноватая и в Москве.

т. Кабачный: Я вполне солидарен с выступлением Тищенко и счи­таю, что по аресту кулаков, участников правотроцкистской и грече­ской к-р организаций операция проделана правильно, был только один случай, когда т. Чиж и Головченко не провели арест кулака уго­ловного бандита Махинько, который скрылся от ареста.

В момент массовой операции была неподготовленность, а именно: не было помещений для содержания арестованных, а на совещании в ДТО НКВД Ясиноватая установка была дана прямая: «Сажайте в са­рай, пусть они не ходят на свободе». Конечно, мы распоряжение вы­полнили и на всех, на кого были ордера, арестовывали.

Председатель собрания Кабачный*

Секретарь Недобежкин"

ГАДО. Ф. 1862. Оп. 1. Д. 5. Л. 14-15, 17, 19-20, 26. Оригинал. Ма­шинописный документ.

* Подпись Кабачного. ** Подпись Недобежкина.

№•208

Выписка из протокола очной ставки между бывшим начальником УНКВД по Винницкой области И. М. Кораблевым и свидетелем Л. Н. Шириным

20 сентября 1940 г.

Вопрос сеид. Ширину: Расскажите все, что Вам известно о наруше­ниях революционной законности в период Вашей работы в УНКВД по Винницкой области, когда начальником был Кораблев.

Ответ: Я приехал в Винницу в апреле 1938 г., когда там в разгаре была массовая операция, дела по которой шли по судебной тройке. Какие там были нарушения. Нарушалась законность в смысле допро­

сов. Система допросов была такая: людей допрашивали по несколько человек в одной комнате, могли сидеть 2-3 следователя, допраши­вавшие своих арестованных, и могли дожидаться еще 2-3 человека других арестованных. Всех их водили гуськом на допрос в вечерние занятия. Систему применения мер физического воздействия я тоже застал. Такая система продолжалась и после. Этим делом занимались все работники в УНКВД. [...]

Как производились аресты. Порядок я застал такой: в районах были организованы опергруппы, возглавлявшиеся оперативными ра­ботниками из УНКВД, по линии IV отдела был Грановский, по линии 3 отдела — Калганов и Тимофеев. Эти оперативные группы на местах составляли оперативные листы на основании данных, которые име­лись, а если не было этих данных, то производилась соответствующая документация. Оперативные листы высылались в областное Управ­ление, причем они в большинстве случаев шли непосредственно к начальнику отделов, минуя начальника Управления. Такой порядок я уже застал у них, когда санкции оформлялись на аресты по опер-листам, давались отделами после того, как эти листы утверждались в области, в прокуратуре оформлялись постановления на аресты. В определенный период заседала тройка — Кораблев и областной прокурор, а также секретарь обкома КП(б)У.

[...]

Для того чтобы уточнить на месте, чтобы послать людей в район, этого в Виннице, конечно, не было. Мне помнится, что в апреле вы­езжал в одну или две группы бывший начальник IV отдела Надеж-дин. Вся эта работа шла быстрым темпом. Обычно к концу вечера на­чальнику УНКВД Кораблеву докладывались сведения о количестве сознавшихся. Между отделами существовало как бы своеобразное соревнование, в каждом отделе из районов звонили и сообщали циф­ры — сегодня 15, 20, 25, т. е. сознавшихся. Бывало так, что за неболь­шое количество сознавшихся начальникам влетало. Вот, например, бывшему начальнику IV отдела Надеждину влетало от Кораблева. Помню, что Надеждин после подобного нажима собирал к утру опер-состав и в свою очередь требовал быстрых темпов в следствии, уско­рения арестов и т. д.