слоев газетной бумаги. Кое-как она дошла до того места, откуда несколько
часов назад начинался поход в театр, огляделась и увидела в глубине
занесенного снегом двора два ржавых гаража, стоявших под углом друг к
другу. Между гаражами под тонким слоем свежего снега виднелось круглое
углубление и недавние следы. Марина сунула руку в снег, сняла с лаза
крышку - это был борт картонного ящика от папирос "Север" - и спустилась
вниз.
Там было темно и тихо. Марина положила свертки в снег, который намело
внизу, и поползла спать. Уже вскарабкавшись на сено, она вспомнила, что
произошло в театре, когда Николая почти кончили разделывать: не в силах
глядеть на это, она отвернулась и увидела, как по затянутым ковром
ступеням под руку с большим рыжим полковником в сверкающих сапогах, не
спуская с ее лица торжествующего взгляда, спускается сраная уродина с
рынка, завернутая в лимонную портьеру с фиолетовыми виноградными
гроздьями.
ПАМЯТИ МАРКА АВРЕЛИЯ
Прогулочный катер успел отойти в море довольно далеко, а шел все
прямо, как будто действительно направлялся в Турцию. Слева выступила часть
побережья, раньше скрытая горой, и хоть сам берег не был виден в темноте,
появились огни. Казалось, они горят на поверхности моря, словно мимо
катера медленно движутся свечи в бумажных коробочках, стоящие на маленьких
плотах. Луна тоже казалась висящим среди облаков бумажным шаром с горящей
внутри свечой. Облака вокруг были высокие и редкие, с ярко-голубой от
лунного света кромкой, и небо из-за этого казалось в несколько раз выше,
чем обычно.
Митя стоял у борта, облокотившись на поручень, и молча смотрел на
берег.
- О чем ты столько времени думаешь? - спросил Дима.
- Все о том же, - сказал Митя. - О том, что со мной происходит.
- Ты сейчас едешь по морю на катере и смотришь на берег.
- Нет, - сказал Митя, - не прямо сейчас, а вообще в жизни. Никогда не
замечал такой странности? Кому-нибудь другому очень просто рассказать, как
надо жить и что делать. Я бы любому все объяснил. И даже показал бы, к
каким огням лететь и как. А если то же самое надо сделать самому, сидишь
на месте или летишь совсем в другую сторону.
- Не понимаю, - сказал Дима, - какие сложности. Вон, видишь, сколько
их горит. Выбрал любой и лети, пока сил хватит.
- В том-то и дело, - сказал Митя, - что лично во мне выбирают сразу
двое. И я даже не могу отделить их друг от друга. Не знаю, кто настоящий,
и не знаю, когда один сменит другого. Потому что оба вроде бы намерены
двигаться к свету, только по разным маршрутам. А делать они предлагают
совершенно противоположное.
- Кому предлагают?
- Мне.
- Ага, - сказал Дима, - значит, в тебе уже трое?
- Как трое?
- Первый, второй и тот, кому они предлагают.
- Ты цепляешься к словам. Я могу по-другому сказать. Когда я пытаюсь
принять решение, я все время натыкаюсь в себе на кого-то, кто принял прямо
противоположное, и именно этот кто-то потом все и делает.
- А ты?
- А что я? Когда он появляется, я им и становлюсь.
- Так значит, это ты и есть?
- Но я ведь хотел делать прямо противоположное.
Митя надолго замолчал.
- Эти двое как бы делят мое время, - заговорил он опять. - Один - это
настоящий я, окончательный, тот, кого я считаю самим собой. Тот, кто хочет
лететь к свету. А второй - это временный я, существующий только секунду.
Он тоже, в общем, собирается лететь к свету, но перед этим ему необходим
короткий и последний отрезок тьмы. Как бы проститься. Кинуть последний
взгляд. И что странно, у того меня, который хочет лететь к свету, есть вся
жизнь, потому что он и есть я, а у того, кто хочет лететь к тьме - только
одна секунда, и все равно...
- И все равно ты постоянно замечаешь, что летишь во тьму.
- Да.
- И тебя это удивляет?
- Очень.
Дима кинул за борт скомканную конфетную бумажку и следил за фантиком,
пока его не накрыла полоса пены от винта.
- Вся жизнь ночного мотылька, - сказал он, - и есть эта секунда,
которую он тратит, чтобы попрощаться с темнотой. Ничего, кроме этой
секунды, просто нет. Понимаешь? Вся огромная жизнь, в которой ты
собираешься со временем повернуть к свету, на самом деле и есть тот
единственный момент, когда ты выбираешь тьму.
- Почему?
- А что еще может быть, кроме этой секунды?
- Вчера. Завтра. Послезавтра.
- И вчера, и завтра, и послезавтра, и даже позавчера тоже существуют
только в этой секунде, - сказал Дима. - Только в тот момент, когда ты о
них думаешь. Так что если ты хочешь выбрать свет завтра, а сегодня
попрощаться с тьмой, то на самом деле ты просто выбираешь тьму.
- А если я хочу перестать выбирать тьму? - спросил Митя.
- Выбери свет, - сказал Дима.
- А как?
- Просто полети к нему. Прямо сейчас. Никакого другого времени для
этого не будет.
Митя поглядел на берег.
Что-то мелькнуло в воздухе, и раздался громкий удар о верхнюю палубу.
Потом послышалось звяканье ботинок о тонкую металлическую палубу и бодрые
голоса.
- Что это там? - задрав голову, спросил Митя.
- Комары, - сказал Дима. - Сразу трое.
- Ночью? - спросил Митя. - И от берега вроде далеко.
- Для них сейчас день, - ответил Дима. - Солнце вовсю светит.
- Что они там делают?
- Откуда я знаю, - сказал Дима. - Кажется, борются за
производственное помещение. Не хочу даже им в мозги смотреть.
Справа по борту катера медленно поплыла огромная скалистая гора. Она
была похожа на каменную птицу, расправившую крылья и наклонившую голову
вперед, а на ее вершине мигали два красных огня.
- Видишь, - сказал Дима, - сколько вокруг света и тьмы. Выбирай что
хочешь.
- Допустим, я хочу выбрать свет. Но как я узнаю, настоящий он или
нет? Ты же сам недавно про луну говорил, про лампочки Ильича, и так далее.
- Настоящий свет - любой, до которого ты долетишь. А если ты не
долетел хоть чуть-чуть, то к какому бы яркому огню ты до этого ни
направлялся, это был обман. Дело ведь не в том, к чему ты летишь, а в том,
кто летит. Хотя это одно и то же.
- Да, - сказал Митя, - наверное. Тогда я выбираю вон те два красных
огня.
Дима поглядел на вершину горы.
- Не так уж близко, - сказал он. - Но это не имеет значения.
- И что теперь делать? - спросил Митя.
- Лететь.
Митя с сомнением посмотрел ему в глаза.
- Ты так на меня смотришь, - сказал Дима, - словно хочешь понять, что
у меня на уме.
- Я действительно хочу. Может, ты сам скажешь, что?
- Абсолютно ничего, - сказал Дима и сделал такое движение руками,
словно снял с плеч голову и раскрыл ее, как сумку на защелке.
- Что, прямо сейчас?
- А когда же еще? - спросил Дима.
Митя потоптался на месте, потом перелез через ограждение борта,
схватился за привязанную к флагштоку короткую веревку и раскрыл крылья.
Ветер рывком поднял его тело, и он стал похож на поднятый на корме темный
флаг или взлетевшего над ней воздушного змея. Потом он разжал пальцы,
катер поплыл вперед и вниз, стали видны три фигурки на заваленной
надувными спасательными плотами верхней палубе.
Когда рядом появился Дима - взлетел он незаметно и быстро, без
всякого нарциссизма, - фигурки на верхней палубе пришли в движение. Одна
из них, с зачехленной гитарой, неожиданно приподнялась с четверенек, в два
шага разбежалась и, провалившись в воздухе почти до поверхности моря,
кое-как полетела к берегу, постепенно набирая скорость. Оставшиеся двое
начали спорить и некоторое время яростно жестикулировали, а потом, когда
Мите уже трудно было различать их контуры, тоже взлетели. Еще через минуту
катер стал просто светлым пятнышком внизу, и Митя перевел взгляд вперед.
Там был отвесный каменный склон. Когда он оказался достаточно близко,
лететь пришлось почти вертикально вверх. Через несколько минут этого
воздушного восхождения внезапно изменилась перспектива - Мите стало
казаться, что склон горы уходит не вверх, а вдаль, и он летит на небольшой
высоте над каменистой пустыней, где в лунном свете различимы каждый выступ
и каждая трещина; красные огни на вершине стали похожи на лампы далекого
железнодорожного семафора.
Ему в спину ударил ветер, и Митя чуть не врезался в каменный карниз,
далеко выступающий от поверхности горы. После этого он полетел медленнее.
Иногда в трещинах скалы появлялись кусты, которые казались согнутыми
сильным ветром; стоило напомнить себе, что на самом деле они, как и
положено, тянутся вверх, и пустынная равнина внизу превращалась в то, чем
она и была, - в каменную стену. Но лишь только Митя переставал напоминать
себе об этом, как внизу опять появлялась бесконечная пустыня, по которой
неслись, растягиваясь и искривляясь на трещинах, две длинные черные тени.
Митя поднял глаза - впереди уже не было никаких красных огней.
Луна ушла за край облака, и каменистая равнина, над которой они
летели, показалась ему крайне мрачной. Далеко за ее границей горели огни
нескольких прибрежных поселений, похожие на звезды с какого-то другого
неба. Митя еще раз посмотрел в темную пустоту впереди и почувствовал
внезапный страх и желание развернуться и полететь вниз.
- Слушай, - сказал он летящему рядом Диме, - а куда мы сейчас
направляемся? Огней ведь уже нет.
- Как это нет, - сказал Дима, - если мы к ним летим.
- Какой смысл к ним лететь, если их нет? Давай вернемся.
- Тогда нас тоже не будет. Тех нас, которые к ним полетели.
- Может, эти огни просто были не настоящие, - сказал Митя.
- Может быть, - сказал Дима, - а может, мы были не настоящие.
Опять вышла луна, и на каменной поверхности склона появились короткие
резкие тени выступов. Митя ощутил беспричинную тоску и беспокойство,
помотал головой и понял, что уже долгое время слышит странный
пронзительный лай. Этот лай был очень громким, но таким тонким, что
ощущался не ушами, а животом. Иногда лай стихал, и ему на смену приходил
не то вой, не то свист, от которого к горлу подступала легкая тошнота.
Свист был очень неприятного тембра, и Митя подумал, что если бы красные
кхмеры в Кампучии делали электронные будильники, то те, наверное, звенели
бы именно так.
- Слышишь? - спросил он Диму.
- Слышу, - спокойно ответил тот.
- А что это?
- Летучая мышь, - сказал Дима.
Митя даже не успел испугаться: на залитом луной каменном склоне,
перекрывая несущиеся вверх тени, мелькнула еще одна - огромная, размытая
по краям и бесформенная. Митя с Димой метнулись к скале и с разгона
плюхнулись на крохотную площадку, на которой росло несколько маленьких
кустов; Митя при этом чуть не вывихнул ногу. Свист сразу же стих.
- Не шевелись, - прошептал Дима.
- Она нас заметила?
- Конечно, - сказал Дима. - Если ты ее услышал, то она тебя и
подавно.
- Она слышит, как мы говорим?
- Нет, - сказал Дима. - У нее очень интересные взаимоотношения с
реальностью. Она сначала кричит, а потом вслушивается в отраженный звук и
делает соответствующие выводы. Так что если не шевелиться, она может
оставить нас в покое.
Несколько минут они стояли молча. Вокруг было тихо, только снизу
долетал слабый шум далекого моря.
- Помнишь вопрос, который я тебе задал? - спросил Дима. - Насчет
того, какой свет отражает солнце?
- Помню.
- На самом деле и солнце, и свет тут ни при чем. О том же самом можно
сказать по-другому. Взять хотя бы то, что происходит с нами прямо сейчас.
Как ты думаешь, что видит летучая мышь, когда до нее долетает отраженный
от тебя звук?
- Меня, надо полагать, - вглядываясь в небо, ответил Митя.
- Но ведь звук ее собственный.
- Значит, не меня, а свой звук, - ответил Митя.
Лай летучей мыши стих, и она была не видна, но Митя чувствовал, что
мышь рядом, и это беспокоило его куда сильнее, чем логические построения.
- Да, - сказал Дима, - но ведь звук отразился от тебя.
Митя еще раз оглядел небо. Размеренный неторопливый тон Димы начинал
действовать ему на нервы.
- И выходит, - говорил Дима, - что ты просто один из звуков,
издаваемых летучей мышью. Так сказать, куплет ее песни.
Вдруг перед площадкой, обдав их волной воздуха, бесшумно пронеслась
тяжелая черная масса и исчезла из виду. Минуту или две не было слышно
ничего, а потом издалека донесся прежний пронзительный лай. Он приближался
- видимо, летучая мышь легла на боевой курс.
- Ты - один из звуков, издаваемых летучей мышью. А что такое летучая
мышь?
- Это то, что нас сейчас будет есть, - ответил Митя, чувствуя, как от
несущегося со стороны моря свиста слабеют ноги и наезжают одна на другую
мысли в голове.
Далеко в небе мелькнуло темное пятнышко, и свист стал громче; Митя
животом различил в нем запредельную, на две октавы выше всего слышанного в
жизни, мелодию.
- Подумай, - сказал Дима, - чтобы исчез ты, летучей мыши достаточно
перестать свистеть. А что нужно сделать тебе, чтобы исчезла летучая мышь?
Он оттолкнулся от края площадки и головой вперед бросился вниз. Митя
прыгнул следом, и в то место, где он только что стоял, врезалась, с
треском ломая кусты, тяжелая черная масса.
Несколько метров он неуправляемо падал вниз, а потом затормозил и
быстро полетел вдоль склона, почти цепляя за него крыльями. Дима исчез.
Сзади опять долетел тошнотворный свист. Митя оглянулся и увидел
ныряющую вверх-вниз темную тень. Пролетев еще с десяток метров, он заметил
узкую расщелину в скале и метнулся к ней. Втиснувшись внутрь, он вжался в
неровности камня и замер. Несколько минут было тихо, и он слышал только
собственное громкое дыхание, а потом со стороны моря опять долетел свист,
почти сразу же темная масса мягко врезалась в скалу, закрыла просвет, и в
нескольких сантиметрах от лица Мити полоснула воздух черная когтистая
лапа. Митя мельком увидел серую широкоскулую и остроухую морду с
маленькими глазками и огромной зубастой пастью - отчего-то она напомнила
ему радиатор старой "Чайки". Мышь зашуршала крыльями по скале и исчезла.
От всего этого события у Мити осталось такое ощущение, что в расщелину,
где он прятался, попыталась въехать мягкая и мохнатая правительственная
машина, управляемая полуслепым шофером.
Митя перенес вес тела на левую ногу, а правую отвел назад. Опять
раздался свист, и когда черное тело мыши забилось у входа, Митя изо всех
сил пнул его ногой. Он попал во что-то податливое и услышал громкий визг.
Мышь исчезла. Затаив дыхание, Митя ждал, но мышь не подавала никаких
признаков жизни. Осторожно подобравшись к выходу из расщелины, он высунул
голову и сразу услышал пронзительный свист. У него перед глазами мелькнуло
перепончатое крыло, а над ухом лязгнули зубы. Митя отпрыгнул назад и чуть
не потерял равновесие.
Прошло несколько минут, Мите стало казаться, что он различает
издаваемые мышью звуки - тихий шорох крыльев и скрип царапающих камень
когтей. Может быть, эти звуки производил ветер, но Митя был уверен, что
мышь по-прежнему ждет его у входа. "Вот так, - подумал он. - Как только
понимаешь, что живешь в полной темноте, из нее немедленно появляются
летучие мыши..."
Вдруг у Мити мелькнула слабая надежда.
"А чего она может бояться?" - подумал он.
Первым, что пришло ему в голову, был летучий кот. Закрыв глаза, Митя
попытался представить себе, что это такое. Летучий кот оказался сидящим на
задних лапах существом с большими мохнатыми крыльями и хвостом с чем-то
вроде мухобойки на конце, как рисуют у древних крылатых ящеров; больше
всего он почему-то напоминал сфинкса с швейной машинки "Зингер".
Старательно представив все подробности, Митя тихо засвистел, и в расщелину
сразу свесилась перевернутая морда, глаза которой, как показалось Мите,
были недоверчиво выпучены. Митя засвистел громче и представил себе, как
летучий кот раскрывает пасть и прыгает вперед. Морда в расщелине исчезла,
и Митя услышал быстро удаляющееся хлопанье крыльев.
Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил свистнул вслед
удаляющемуся темному пятнышку, а потом шагнул из расщелины в пустоту,
после короткого падения затормозил в воздухе и повернул вверх.
Димы нигде не было видно. Митя полетел к тому месту, где они
расстались, - оно было в стороне и значительно выше. На площадке Димы не
оказалось, и Митя полетел к вершине. Он был уверен, что с Димой ничего не
произошло, но все-таки, несмотря на эйфорию от неожиданной победы,
испытывал нехорошее предчувствие. И только через несколько минут полета,
когда до вершины было уже недалеко и мимо него проплывала гладкая, словно
вылитая из металла каменная стена без единой неровности, он услышал свист
и понял, в чем дело. Мышь вовсе не оставила его в покое. Она просто
дожидалась, когда он вылетит из своего убежища и окажется в месте, где
спрятаться будет негде.
Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил засвистел в ответ, пытаясь
снова вызвать в своем воображении образ черного пушистого сфинкса, но
свист вышел жалкий и вся затея показалась крайне глупой. Мышь уже мелькала
вдалеке, как черный каучуковый мячик, скачущий к нему по невидимой
поверхности, и деться от нее было совершенно некуда. "Что я могу сделать,
чтобы она исчезла? - лихорадочно думал Митя. - Чтобы исчез я, ей
достаточно перестать свистеть... Я - это то, что она слышит... Чтобы
исчезла она... Может, тоже надо перестать что-то делать? А что я делаю,
чтобы она возникла?"
Это было совершенно непонятно. То есть было примерно понятно, что
имел в виду Дима в метафорическом смысле, но было совершенно неясно, какой
толк во всех этих метафорах, когда рядом летает совершенно не
интересующаяся ими летучая мышь.
Митя зажмурился и неожиданно увидел ясный голубой свет - словно он не
закрыл глаза, а, наоборот, закрыты они были раньше и вдруг, открывшись от
страха, впервые заметили что-то такое, что находилось перед ними всегда и
было настолько ближе всего остального, что делалось из-за этого невидимым.
И одновременно в его голове пронеслось мгновенное воспоминание о давно
прошедшем дне, когда он тащился по серому ноябрьскому парку, над которым
летели с севера низкие свинцовые облака. Он шел и думал, что еще несколько
дней такой погоды - и небо опустится настолько, что будет, как грузовик с
пьяным шофером, давить прохожих, а потом Митя поднял глаза и увидел в
облаках просвет, в котором мелькнули другие облака, высокие и белые, а еще
выше - небо, такое же, как летом, до того синее и чистое, что сразу стало
ясно - с ним, небом, никогда никаких превращений не происходит, и какие бы
отвратительные тучи ни слетались на праздники в Москву, высоко над ними
всегда сияет эта чистая неизменная синева.
И было большой неожиданностью увидеть в самом себе нечто похожее, так
же мало затрагиваемое происходящим вокруг, как одинаковое в любое время
года небо - ползущими над землей тучами.
"Весь вопрос в том, - подумал Митя, - откуда смотришь. Если,
например, крепко стоять двумя ногами на земле... Стоп. А кто, собственно,
смотрит?"
Издалека донесся знакомый свист.
"Господи, - подумал Митя, с усилием открывая глаза, - какие еще
мыши..."
Он висел в пятне ярко-синего света, словно на нем скрестились лучи
нескольких прожекторов. Но никаких прожекторов на самом деле не было -
источником света был он сам. Митя поднял перед лицом руки - они сияли
ясным и чистым синим светом, и вокруг них уже крутились крошечные
серебристые мушки, непонятно откуда взявшиеся на такой высоте над морем.
Митя полетел вверх, и за все время, пока он поднимался к вершине, в
голову ему не пришло ни одной мысли.
Вершина оказалась небольшой плоской площадкой, где росло несколько
мелких кустов боярышника и торчал стальной шест маяка. Две красные лампы,
до этого скрытые каменным выступом, опять стали видны. Они вспыхивали
попеременно, и черные тени кустов меняли направление, будто на землю
падала тень раскачивающегося в воздухе маятника. Под шестом с лампами
стояли две непонятно откуда взявшиеся складные табуретки, на одной из них
сидел Дима.
Митя помахал ему рукой, сел на свободную табуретку и развернул на
колене вынутый из кармана лист бумаги.
- Сейчас, - сказал он внимательно глядящему на него Диме, - сейчас.
Минуту или полторы он писал, потом быстро сложил из листа самолетик,
встал, подошел к обрыву и пустил его - тот сначала нырнул вниз, а потом
круто взмыл вверх и пошел вправо, туда, где остался поселок.
- Что это ты? - спросил Дима.
- Так, - сказал Митя. - Мистический долг перед Марком Аврелием.
- А, - сказал Дима, - это бывает. Ну а все-таки, свет чего отражает
солнце?
Митя сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, и над ее обрезом
возник ярко-синий язычок огня.
- Вот, - сказал Дима. - Как все просто, да?
- Да, - сказал Митя, - удивительно.
Он поднял глаза на мигающие вверху лампы. Возле их стекол воздух
трещал от крыльев сотен неведомых насекомых, безуспешно пытающихся
пробиться сквозь толстое ребристое стекло, к самому истоку света.
- Куда же все-таки она делась? - спросил Митя.
- Ты про мышь? Куда она могла деться. Вон летает.
Дима показал на крохотный черный комок, ныряющий вверх-вниз на
границе освещенного участка. Митя посмотрел туда и перевел взгляд на свои
руки - они по-прежнему были окружены ровным голубоватым сиянием.
- Я сейчас понял, - сказал он, - что мы на самом деле никакие не
мотыльки. И не...
- Вряд ли тебе стоит пытаться выразить это словами, - сказал Дима. -
И потом, ведь ничего вокруг тебя не изменилось от того, что ты что-то
понял. Мир остался прежним. Мотыльки летят к свету, мухи - к говну, и все
это в полной тьме. Но ты - ты теперь будешь другим. И никогда не забудешь,
кто ты на самом деле, верно?
- Конечно, - ответил Митя. - Вот только одного я не могу понять. Я
стал светлячком только что или на самом деле был им всегда?
УБИЙСТВО НАСЕКОМОГО
- И под конец, - с явным удовольствием рассказывал Артур, глядя на
Арнольда, подставившего голову под хлещущую из крана воду, - ты закричал
на все отделение: "Американские комары наших мух ебут, а мы смотреть
будем?"
Арнольд закрыл лицо руками, вода потекла по его предплечьям,
закручиваясь на локтях и двумя потоками падая на кафель.
- Но самое интересное, что в милиции к тебе отнеслись с явным
сочувствием, - сказал Артур, - и даже деньги отдали, что бывает очень
редко. Ты хоть что-нибудь помнишь?
Арнольд отрицательно потряс головой.
- Минуты три назад еще помнил, - сказал он, закрывая кран и кое-как
расправляя на голове волосы. - А сблевал последний раз - и сразу все как
отрезало.
- Хоть про масонов-то помнишь? - спросил Арнольд. - Я прямо
заслушался.
Арнольд задумался.
- Нет, - сказал он, - не помню.
- А про Магадан духа?
- Тоже не помню.
- Вот это самое интересное и было, - сказал Артур. - Это ты ментам
рассказывал, когда протокол составляли. Что есть где-то такой особый
город, куда никто просто так не попадает. И там существует особое
искусство и особая наука, и все - как в восьмидесятом году. Последний
оплот. И время по другому течет: тут один день проходит, а там - несколько
лет. Так сказать, советская Шамбала наоборот. Но вход в нее то ли под
землей, то ли в воздухе, этого я не понял. И ты еще дал понять, что у тебя
там связи.
- Не помню, - сказал Арнольд. - И вообще, хватит. Проехали.
- Ладно, - сказал Артур. - Проехали так проехали. Ты мне только
скажи, чего тебя на приключения потянуло? Ты же видел, что с Сэмом было.
- Даже не знаю, - сказал Арнольд. - Взял чемодан, смотрю - клиент как
бревно лежит. Интересно стало. Я подумал - неужели и на меня подействует?
Напился, вылетаю - вроде ничего. Ну, думаю, слабый парень этот Сэм.
Полетел, значит, с вами встречаться, а потом... Помню только, как Сэма за
столом увидел. А что это с ним была за девушка?
- Не знаю, - сказал Артур. - Я и сам не понял. Бац, а она уже за
столом. Они сейчас от голода очень проворные. Готов?
Арнольд остановился у зеркала, привел себя, насколько возможно, в
порядок и положил на тумбочку перед старушкой мятый рубль. Выйдя из
душевого павильона, приятели направились в сторону моря.
- Слушай, - сказал Артур, - до вечера все равно делать нечего. Давай
Арчибальда навестим?
- А он все там же?
- Вроде да, - сказал Артур. - Я иногда прохожу мимо его избушки,
только зайти все недосуг. Но дверь открыта.
Через несколько минут они подошли к стоящему прямо на газоне
бревенчатому домику, повернутому приоткрытой дверью к набережной. Домик
был очень маленький и казался перенесенным сюда с детской площадки; над
его дверью красовалась вывеска - красный крест, полумесяц и большая капля
крови, а сверху была красная надпись "Донорскiй пункт".
Артур толкнул дверь и вошел внутрь; Арнольд последний раз пригладил
волосы и шагнул следом.
Внутри было полутемно. Напротив двери помещался невысокий прилавок,
на котором стояло несколько банок медицинского вида и электрокипятильник
для шприцев, а сзади, у стены, располагалась пыльная конструкция из
стеклянных сосудов, соединенных оранжевыми резиновыми трубками. Арнольд
знал, что это нагромождение пробирок и колб совершенно бессмысленно и
является просто декорацией, но все равно ощутил специфический дух
больницы. За прилавком никого не было. На стене висело объявление, тоже
пыльное, выведенное через трафарет шариковой ручкой:
БРАТЬЯ И СЕСТРЫ!
Ваша кровь нужна другим. Научные исследования доказали, что
регулярная сдача крови положительно сказывается на половой функции и
увеличивает продолжительность жизни. Выполните свой нравственный,
гражданский и религиозный долг!
100 грамм - 25 руб.
150 грамм - 40 руб.
200 грамм - 55 руб.
После сдачи крови бесплатно выдается шоколад "Финиш". Регулярные
сдатчики получают значок "Заслуженный донор" и памятную грамоту.
В избушке никого не было. За прилавком была полуоткрытая дверь.
Арнольд обогнул прилавок и выглянул наружу. Там зеленел небольшой тихий
оазис - это был участок газона, со всех сторон закрытый густыми зарослями
кустов, так что попасть туда можно было только из домика. В центре
зеленого пятачка стоял маленький круглый мужчина в белом халате и шапочке.
У него в руках был пластмассовый вертолет, насаженный на штырь с леской, и
в тот самый момент, когда Арнольд выглянул из двери, мужчина изо всех сил
дернул леску.
Винт вертолета превратился в прозрачный круг, игрушка взмыла в
воздух. Мужчина задрал голову, издал тихий счастливый смех и несколько раз
невысоко подпрыгнул на месте от восторга. Вертолет повис в воздухе, стал
косо падать и исчез за кустами. Мужчина кинулся к двери и чуть не налетел
на Арнольда. Остановясь, он выпучил глаза.
- Арнольд! - сказал он и выронил штырь с леской на траву.
- Здорово, дружище, - сказал Артур, появляясь из двери домика.
- Привет, ребята, - сказал Арчибальд, растерянно бегая глазами по
гостям и пожимая им руки. - Вот хорошо, что зашли. Я уж думал, вы уехали
куда. Как дела? Чем занимаетесь?
- Дела отлично, - ответил Артур. - Совместное предприятие с
американцами делаем. А ты как?
- У меня все по старому, - сказал Арчибальд. - Сейчас, ребята. Вы
садитесь пока.
