В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 32 страница

В письме от 20 февраля из Петербурга Чертков писал Толстому: "Пишу вам, дорогой Лев Николаевич, под впечатлением того вашего письма к Сулержицкому, в котором вы его утешаете в том, что он уступил. Не стану говорить вам о том, как я ценю в вас ту сердечную доброту, с которой вы умеете становиться в положение каждого и в самую трудную минуту оказать человеку столь нужную ему душевную поддержку. Письмо это проникнуто этим чувством и потому наверное оказало свое благотворное влияние. Но вместе с тем мне кажется, что чувство личной жалости к страдающему заставило вас "хватить через край", и при том в такой области, где очень опасно отклоняться от самой осторожной точности. И что хуже всего, вы тут же как бы возводите в принцип такое неправильное превознесение личного чувства.

Еще тогда, когда я только что узнал об уступке Сулержицкого, я предвидел вероятие того, что вы и ваши дочери, желая утешить и приласкать его, станете слишком оправдывать его поступок; и когда, действительно, я получил от вас письмо, в котором вы упоминали, что сказали Сулержицкому: "ну что же делать, видно такова воля божия", мне хотелось вам возразить, что этого говорить не следует, т. к. поступление на военную службу ни при каких условиях не может быть согласно с волей божьей, хотя бы и под влиянием любовнейшего чувства к самому близкому родственнику. В письме к Сулержицкому вы уже ясно и решительно формулируете Это ваше мнение или чувство, с которым я не могу согласиться. Вы пишете: "... В этой борьбе вы избрали то, что должно было избрать. Не нарочно, а искренно говорю, что на вашем месте я наверное поступил бы так же, как вы. Потому что мне кажется, что так и должно было поступить. Ведь всё, что вы делали, отказываясь от военной службы, вы делали для того, чтобы не нарушать закона любви; а какое нарушение любви больше, -- стать в ряды солдат, или остаться холодным к страданиям старика? -- Бывают страшные дилеммы, и только совесть наша и бог знают: что для себя, своей личности, мы сделали и делаем то, что делаем, или для бога. Такие положения, если они набраны наверно для бога, бывают даже выгодны: мы падаем во мнении людей (не близких людей, христиан, а толпы), и от этого тверже опираемся на бога..... Самое трудное то состояние, когда весы колеблются, и не знаешь, которая чаша перетянет, уже пережита вами..." Со всем подчеркнутым я не могу согласиться, и бог велит мне это сказать. Можно извинять подобные поступки, но оправдывать их нельзя, так как они совершаются по слабости человеческой, но никак не потому, что "так должно поступать.".. Спрашивая, "какое нарушение любви больше"? вы смешиваете две любви: любовь к богу и любовь к ближнему. Бога справедливо велено любить всем сердцем, всею душою, всем разумением, а ближнего только, как самого себя. И если ради первой любви, -- любви к высшей истине, -- следует пренебрегать собою, своими личными страданиями, то очевидно, что следует также пренебрегать и страданьями тех ближних, которые страдают из-за страданий нашей личности или вообще лично страдают из-за нашей любви к богу истины, так как ближнего следует любить не больше, чем самого себя, ибо всё равно, кто станет между богом и много, моя ли личность, или личность моего старика отца, -- "в обоих случаях я жертвую высшей любовью ради низшей"....."Я не мог удержаться от того, чтобы не высказать вам этого, дорогой друг и брат, Лев Николаевич: замолчав в себе это, я не был бы спокоен. И мне кажется, что вы не только согласитесь, но согласны со мной и что отступили вы от этого только по доброте вашего сердца под впечатлением ужасных страданий, пережитых нашим другом"....

 

(1) Во время пребывания Толстого в Никольском из семьи Олсуфьевых находились Адам Васильевич и Анна Михайловна Олсуфьевы, их дочь Елизавета Адамовна и -- одно время -- сын Михаил Адамович.

 

 

* 416.

 

1896 г. Марта 18. Москва.

 

Посылаю вам, как я поправил. Я старался удержать все мысли, кажется, нехорошо. Но все таки лучше, чем было. А впрочем, вы решите. Целую вас.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черными чернилами рукой Черткова: "М. 18 Мр. 96 N 411", иа основании которой датируется письмо.

Около 10 марта 1896 г. Чертков приевжал в Москву повидаться с Толстым, а затем, вернувшись в Петербург, написал ему письмо относительно своей рукописи об отношении правительства к отказам от военной службы, которую он, по-видимому, показывал Толстому, будучи в Москве. В этом письме от 16 марта Чертков писал: ".... у меня явилась потребность придать оговорке о моем собственном отношении к этому делу побольше силы и яркости. Теперь я сделал вставку, которая меня удовлетворяет. Но так как вы всё читали и поправили, то мне не хотелось бы, чтобы эта последняя редакция заключения вас обошла, тем более, что, когда приходится в нескольких словах говорить о таком серьезном вопросе, то каждое слово важно. Поэтому посылаю вам при сем заключение с просьбой еще раз его прочесть и поправить, если найдете желательным. Ваши прежние поправки я все занес и отдаю переписывать статью. Пожалуйста верните мне прилагаемое как можно, скорее, чтобы не вышла задержка".

Статья Черткова издана под заглавием: "Напрасная жестокость. О том, нужно ли и выгодно ли для правительства делать мучеников из людей, по своим религиозным убеждениям не могущих участвовать в военной службе", изд. В. Черткова, Лондон 1896. До издания за границей была переписана на пишущей машинке и в таком виде распространялась в России. Рукопись Черткова с поправками Толстого хранится в АЧ.

В ответ на это письмо Чертков писал Толстому из Петербурга 20 марта: "Благодарю вас, дорогой друг, за вашу внимательную переделку. Вышло гораздо лучше, чем я сумел бы сказать, и я приложил к статье ваше изложение заключения в почти дословном виде".

 

 

* 416.

 

1896 г. Мая 10. Я. П.

 

Получил ваше письмо и с усилием пишу хоть какой нибудь ответ. Чувствую себя очень вялым. Поработаю утром и потом на целый [день] чувствую себя ни на что не годным. Работаю все с тем же упрямством и надеждой. Таня вчера уехала в Швецию. (1) С[офья] А[ндреевна] с Мишей и Сашей уехали третьего дня на коронацию. (2) Нынче ночью хотели вернуться. Мне рассказывали из верных источников, что с неделю или дней 10 тому назад в Москве найдены приготовления к взрыву и арестовано 15 человек. (3) Как жалко обе стороны и как очевидно, что на этом пути, т. е. при существующем складе мысли, нехристианском, не может быть никакого улучшения, примирения, что всякое затишье только временное, внешнее, а что внутри кипит и разростается злоба. Опять казни, страданье, раскаянье, заглушение раскаяния и все остальное. Слыша про это, только сильнее убеждаешься в необходимости непрестанной бдительности над собой, чтобы не содействовать как нибудь своим раздражением этому злу, а чтобы противодействовать ему во всем и, главное, в себе. Вчера напакостила ночью собака Мишина, и я наступил, и должен был чистить, и потом с злостью гнал хлыстом и бил собаку. Я служил революции, взрывам, казням. И потом опомнился и постарался помириться с собакой. И служил делу единения, блага мира.

На письма свои не получал ответа. (4) -- Прощайте пока: Галя, Димочка, к[оторого] видел во сне, Евг[ений] Ив[анович], Иван Михайлович.

 

10 Мая.

 

Л. Т.

 

 

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в Б, III, стр. 272. На подлиннике черными чернилами рукой Черткова надпись: "Я. П. 10 Мая 96 N 412".

Ответ на письмо от 1 мая, в котором Чертков писал: "...я в каком-то рассеянном душевном состоянии и не могу сосредоточиться ни на какой определенной работе, хотя предстоящей и неотложной работы у меня полны руки. Двух условий мне очень хотелось бы: 1) возвращения того блаженного состояния близкого общения с богом, которое у меня иногда бывало в прошлом, но давно не было; и 2) увлечения "хлебным" трудом. Сейчас выходил молиться, и, хотя, как всегда неизменно, получил некоторую помощь в смысле очищения побуждений и уяснения мыслей, но не удалось вступить с ним в то живое общение, которое составляет для меня высочайшую радость жизни. Видно не довольно этого желать и мысленно обращаться к нему; необходимы еще усилия, применяемые к делам жизни, результатом и как бы вознаграждением за которые быть может только и является это счастливое духовное состояние".

 

(1) Т. Л. Толстая 9 мая уехала в Швецию на свадьбу своего брата Льва Львовича Толстого, женившегося на дочери лечившего его доктора Э. Т. Вестерлунд (1840--1924), Доре Федоровне Вестерлунд. Свадьба Л. Л. Толстого была назначена на 15 мая.

(2) С. А. Толстая с сыном Михаилом Львовичем и дочерью Александрой Львовной уехала на коронацию Николая II, которая состоялась в Москве 9 мая 1896 г., и вернулась в ночь с 10 на 11 мая.

(3) Дошедшие до Толстого слухи и том, что в это время подготовлялось покушение на жизнь Николая II, раскрытое Охранным отделением, оказались неверными.

(4) Письма к министру внутренних дел И. Л. Горемыкину и министру юстиции Н. В. Муравьеву, написанные около 20 апреля, Толстой писал о деле женщины врача М. М. Холевинской, которой была назначена в административном порядке высылка из Тулы в Астрахань за то, что она дала, по просьбе Т. Л. Толстой, рабочему И. П. Новикову книгу Толстого "В чем моя вера", запрещенную в России. Сообщая об обстоятельствах дела, Толстой указывал на невинность Холевинской, и просил, если это необходимо, подвергнуть преследованиям его самого, как "главное лицо, с точки зрения правительства, заслуживающего их". Письма эти остались без ответа. (См. т. 69.)

 

 

* 417.

 

1896 г. Мая 31. Я. П.

 

Все здоровы ждем вас.

 

Толстые.

 

 

Публикуется впервые. Телеграмма. На бланке пометка: "Из Козловой засеки. Подана 31 мая в 4 часа 3 мин. дня", на основании которой датируется письмо.

Ответ на неразысканную в архивах Толстого и Черткова телеграмму Черткова от 30 мая. Из письма Черткова к Толстому от 30 мая 1896 г. видно, что Чертков узнал из письма Л. Ф. Анненковой о недомогании Толстого и послал ему телеграмму с запросом о здоровье.

 

 

* 418.

 

1896 г. Июль. Я. П.

 

Боюсь, что вы из за меня нагрешили, а у меня все было прекрасно; я не заметил недостающего и порядочно работал дальше. Постараюсь приехать вечером.

 

Л. Т.

 

Очень благодарен за переписку.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись рукой Черткова черными чернилами: "N 413 1юль 96", на основании которой датируется письмо.

Записка эта была послана Черткову, который жил с 6 июня в деревне Деменке близ Ясной Поляны, где у него часто бывал Толстой. Живя близ Толстого, Чертков, чтобы облегчить труд Толстого, брал к себе для переписки черновики рукописей, над которыми работал Толстой, и, по-видимому, по чьей-либо оплошности Толстому были отосланы, после очередной переписки, не все переписанные для него листы, что, по предположению Толстого, могло вызвать раздражение Черткова.

В июле 1896 г. Толстой был занят главным образом работой над статьей "Христианское учение" и статьей "Как читать евангелие и в чем его сущность", которая была окончена и подписана им 22 июля. Появилась в издании В. Черткова, Лондон, 1897.

 

 

* 419.

 

1896 г. Сентября 3. Я. П.

 

Дорогой Владимир Григорьевич,

 

Пишу только, чтобы просить не распространять письмо Калмыковой. (1) Я его перечелъ и оно мне очень не нравится. Неверно там и то, что будто нужно во всемъ бороться с правительством, и вообще оно необдуманно.

Оно годится, как письмо частное. И пускай оно поехало к Калмыковой, но, как статья, оно необдуманно и потому лучше не распространять.

Здоровье мое получше.

 

Ваш Л. Толстой.

 

Хорошо ли доехали?

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике черными чернилами рукой Черткова: "Я. П. 3 сент. 96 N 414". Письмо было получено Чертковым в Воронежской губ. 6 сентября и можно думать, что оно было отправлено 4 сентября утром, а написано накануне.

Письмо это было первым со времени отъезда Чертковых, уехавших из Деменки 31 августа, и пришло к Черткову, когда он писал также свое первое письмо к Толстому, в котором как раз просил указаний, как поступить с письмом Толстого к А. М. Калмыковой ("Письмо к либералам"). В этом письме Чертков писал: "Теперь относительно вашего "Письма к либералам". Иван Михайлович сообщил мне, что вы как будто не совсем уверены, что желаете его распространения, так как имеете в виду написать другую, более обстоятельную статью на эту же тему. Очень прошу вас определенно решить вопрос о том, пустить ли или нет это письмо в обращение, и сообщить мне ваше решение: мне это необходимо знать, так как, если решите не пускать, то мне необходимо принять соответствующие меры, и наоборот. Шкарван взял это письмо с собою для перевода, я собирался просить Моода перевести его на английский язык, собирался также послать Элпидину. Всё это нужно остановить, если вы не хотите его распространения; да нужно еще попросить Калмыкову не давать списывать. С своей стороны я думаю, что останавливать распространение его не следовало бы, во-З-х, потому что содержание его очень важно и нужно для многих не только в России, но и в других странах; и, во-2-х, потому что всё равно, не смотря на все наши предосторожности, оно непременно будет списано и распространено, только, если без нашего участия, -- то весьма возможно -- в неточном или даже пристрастно искаженном виде. -- Зато, высказываясь за распространение этого письма, я думаю, что распространять и издавать его следовало бы не одно, само по себе, а непременно вместе с весьма еще мало известным вашим письмом к редактору "Daily Chronicle", тоже разбирающим вопрос об отношении к правительству, -- но с более специально христианской точки зрения, и потому представляющим, по моему мнению, необходимое дополнение к письму к Калмыковой, трактующему предмет с доступной либералам, но ва то менее глубокой точки зрения человеческого достоинства, а потому само по себе не исчерпывающему основных мотивов для того поведения, которое вы рекомендуете. Я распространял и издавал бы оба письма вместе под заглавием "Об отношении к государственной власти", два письма Л. Н. Толстого: I. Письмо к либералам и 2. Письмо к редактору "Daily Chronicle"; Я опять внимательно перечитал последнее и убедился в том, что оно как раз досказывает то, чего недостает в первом и вместе с тем умеряет несколько как бы воинственный тон первого, могущий произвести ошибочное впечатление на тех, кто еще не вполне знают вашего духа. Прошу вас ответить мне определенно, сочувствуете ли вы этим моим соображениям, и, в случае, если резрешите распространение письма к Калмыковой, то согласны ли вы сами, что лучше приложить и то второе письмо. Ваше мнение мне нужно для оправдания такого приложения, которое может не понравиться некоторым, наиболее воинственным нашим друзьям. (Назвав же эти две статьи "письмами", каковыми они и суть на самом деле, мы как бы предупреждаем читателей, что содержание их вызвано частными случаями или недоразумениями и может не исчерпывать всех сторон вопроса.)"

Получив комментируемое письмо, Чертков сделал к своему письму приписку: "Сейчас получил ваше письмо о том, чтобы не давать распространения письму к Калмыковой, и в точности исполню ваше желание. С нашей стороны это будет не трудно; боюсь только, что со стороны Калмыковой, которой сообщу ваше желание, оно всё-таки проскочит и пойдет по рукам в списках".

 

(1) Александра Михайловна Калмыкова (1849--1926),--общественная деятельница, много работавшая в области внешкольного образовании и издания общедоступных книг, в первый год существования "Посредника" принимавшая близкое участие в его работе, с, 1889 по 1902 г. имевшая свой склад народной литературы, пользовавшийся большой известностью. В девяностых годах сблизилась с марксистами и оказывала поддержку их изданиям. Деятельно продолжала участвовать в общественной и педагогической работе и после октябрьской революции. О ней см. т. 85, стр. 178--179 и т. 63. стр. 215, 216.

Письмо Толстого к А. М. Калмыковой от 31 августа 1896 г. впервые напечатано Чертковым под заглавием "К либералам" вместе с письмами Толстого к редактору "Daily Chronicle" от 10 сентября 1895 г. по поводу преследования духоборцев русским правительством и к К. Шмиту от 12 октября об отношении к государству в книге: "Л. Н. Толстой. Об отношении к государству. Три письма: I. К редактору немецкого журнала, 2. К либералам. 3. К редактору английской газеты", изд. Вл. Черткова, Лондон 1897 г. Это письмо см. в томе 31.

 

 

* 420.

 

1896 г. Сентября 13. Я. П.

 

Мне точно также, как вам меня, недостает вас и милой Гали.

Я живу все также, здоров, плохо работаю и, если есть что хорошего, то только то, что знаю, как плохо живу, и стараюсь.

С[офья] А[ндреевна] еще в Москве, она завтра возвращается. (1) У нас девочки, (2) Лева с женой (они оба очень милы. Она ребенок 17 лет) (3) -- милы тем, что добры и любят друг друга), и Соня, Ильющ[ина] жена, (4) и Маня, (5) -- Сережина.

Вчера я был у Зисермана, (6) и помните, я хвалилъ их. Но вчера я застал двух сыновей. Один -- офицер. Я такого ужаса никогда не видал и никогда не забуду. Он говорил, что офицеры засекли человека за то, что тот сорвал погоны, -- очень хорошо сделали, что жиды не люди. Если он окрестится, то --человек, и т. п. Это что-то ужасное. А ведь большая половина людей также. Мы живем в своей атмосфере и не видимт этого. Это страшно, но тем больше надо работать -- жатва велика.

(7) Я немножко переделал письмо Калмыковой, и ваш план соединить его с теми письмами прекрасен. (8) Таня перепишет и пришлет вам; равно и заметку по случаю письма Вандерв[ера], (9) к[оторую] я написал.

(10) Большая работа подвигается и теперь даже находится в приблизительно чистом виде. (11)

(12) Благодарите Л[изавету] И[вановну] за память и передайте наш с женой привет. (13) Видела ли Л[изавета] И[вановна] Алекс[андру] Андр[еевну] (14) и что она?

Нынче у меня день писем. Я написалъ писем 10, и остается после вашего только два. Одно к Шмиту. (15) Да вот прилагаю письмо Шмита к Шкарвану. (16)

(17) Милого Альфреда (18) целую. Ив[ану] Мих[айловичу] возвращаю с благодарностью речь Бардиной. (19) Александру Петр[овичу] (20) поклон, если он у вас.

Ну, пока прощайте.

Да, лошадь вашу продалъ Рису, (21) директору большого завода. Я ему сказал -- сколько я заплатил -- 62. Он взял лошадь, но денег до сих пор не присылал.

Ну, простите за нескладное письмо.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черными чернилами рукой Черткова: "Я. П. 15 сент. 96 N 414". Цыфра "414" зачеркнута, и написано: "415". Письмо датируется 13 сентября на основании упоминания о поездке "вчера" к Зиссерману. Толстой был у А. Л. Зиссермана 12 сентября 1896 г., как это видно на подписи Зиссермана на экземпляре книги "25 лет на Кавказе", подаренном им Толстому и хранящемся в Яснополянской библиотеке.

Ответ на письмо Черткова от 6 сентября, в котором Чертков писал: "Какое неудовлетворимое чувство испытываешь, приступая к переписке с вами после продолжительного личного общения, дорогой Лев Николаевич. Кажется, что так, помимо бумаги, духовно, гораздо полнее и теснее общаешься, чем суживая это общение в пределы того, что можно наложить на бумаге. Так оно и есть на самом деле: те, которые соединились в боге, неразрывно в нем связаны, или, вернее, -- всегда связаны между собою настолько, насколько они живут в боге. Тем не менее это исключительно духовное общение не вполне удовлетворяет, пора мы находимся еще в условиях пространства и времени; чувствуешь еще потребность общения с личностью любимого человека, сведений о нем, обмена мыслей с ним; а когда своя духовная жизнь понижается, и связь с богом ослабевает, то ищешь духовной поддержки у тех, с кем соединен через бога".

 

(1) С. А. Толстая провела почти весь сентябрь 1896 г. с коротким перерывом в Москве, куда она ездила в связи с переводом М. Л. Толстого в лицей на гимназии Поливанова.

(2) Т. Л. и М. Л. Толстые.

(3) Жена Л. Л. Толстого--Дора Федоровна, рожд. Вестерлунд (1879--1933). О ней см. письма 1903 г., т. 74.

(4) Софья Николаевна Толстая, жена Ильи Львовича, о ней см. прим. к письму N 361.

(5) Мария Константиновна Толстая, жена Сергея Львовича, о ней см. прим. к письму N 382.

(6) Арнольд Львович Зиссерман (1824--1897)--владелец имения Лутовиново недалеко от Ясной Поляны, военный писатель и истории Кавказе, автор книги "Двадцать пять лет на Кавказе", в трех частях, Сиб. 1879--1884. О нем см. письма 1897 г., т. 70.

(7) Абзац редактора.

(8) О плане Черткова соединить письмо Толстого Калмыковой с письмом в редакцию "Daily Chronicle" см. примечания к письму Толстого к Черткову N 419.

(9) Толстой имеет в виду свою статью, впоследствии изданную под заглавием "Приближение конца", изд. В. Черткова, Лондон 1896. Статья эта написана по поводу письма голландца Ван-дер-Вера (Van-der Veer), который, будучи призван на военную службу в 1896 г., отказался от нее, и мотивировал свой отказ в письме к Г. Слейдерсу, командиру национальной гвардии Мидельбургского округа, в котором писал: "лучше, чем большинство христиан, я, будучи, если угодно, не христианином, понимаю заповедь, стоящую во главе этого письма ["не убий"], присущую человеческой природе и разуму. Будучи еще ребенком, я позволял обучать себя солдатскому ремеслу и искусству убивать -- но теперь я отказываюсь". О Ван-дер-Вере см. письма 1896 г., т. 69.

(10) Абзац редактора.

(11) Статья "Христианское учение".

(12) Абзац редактора.

(13) Чертков в письме от 6 сентября писал, что его мать Е. И. Черткова просила передать ее "дружеский привет" Л. Н. и С. А. Толстым.

(14) Александра Андреевна Толстая.

(15) Письмо Толстого к Шмиту от 13 сентября 1896 г., см. т. 69.

(16) Толстой имеет в виду, по-видимому, выдержки из письма Шмита к Шкарвану, которые Шкарван сообщил Толстому (см. письма Шкарвана к Толстому за 1896 г., АТБ). Шмит писал Шкарвану о том, что статью Толстого "Приближение конца", направленную против государственной власти и военной службы, невозможно будет опубликовать ни в одном австрийском журнале, и, вероятно, трудно будет напечатать и в каком-либо журнале в Германии, но можно выпустить отдельным изданием.

(17) Абзац редактора.

(18) Толстой по ошибке называл Альфредом -- Альберта Шкарвана. На конверте письма Толстого к Шкарвану от 2 мая 1896 г. Толстой написал адрес-- Alfred Skarvan (см. т. 69). Шкарван приехал в Россию в июле 1896 г. и жил у Чертковых сперва в Дёменке близ Ясной поляны, затем в Ржевске, работая над составлением воспоминаний о своем отказе от военной службы и тюремном заключении.

(19) Софья Илларионовна Бардина (1853--1883)--с 1871 по 1873 г. студентка медицинского факультета Цюрихского университета. С 1874 г., приехав в Россию, вела пропаганду революционных идей, поступив на фабрику и ведя нелегальную работу среди рабочих. Будучи арестована, Бардина судилась по "процессу 50" в 1877 г, и на суде произнесла большую речь, излагавшую причины и цели революционного движения. Речь эта получила широкую популярность, была широко распространена в рукописях и напечатана впервые в журнале "Вперед" 1877 г. т. V и позднее неоднократно перепечатывалась. Бардина была присуждена к 9 годам каторги с заменой ссылкой на поселение; в 1880 г. бежала из Сибири, в 1883 г., будучи за границей, под влиянием болезни, покончила с собой.

(20) Александр Петрович Иванов, переписчик рукописей Толстого. О нем см. примечания к письму N 388.

(21) Рис, директор одного из тульских заводов.

 

 

* 421.

 

1896 г. Сентября 15. Я. П.

 

Это очень, очень хорошо -- то, что вы делаете с моим изложением веры. (1) Я очень рад, но только боюсь, что мое то дело все не кончается. Я нынче, например, работал и страшно недоволен. Но что же делать. Все таки буду делать, что могу.

Статейку о Вандервере (2) я кончил, и это непременно надо распространять. Я пришлю вам, как будет переписана. Я нынче еще изменил.

То, что вы пишете о Государе, -- правда вообще, но только именно относительно Государя простительнее всех грех резкости, нелюбовности. Он столько слышит лжи и лести, так все склонны видеть в нем хорошее, что простительно перегнуть в другую сторону, -- более простительно, чем резко сказать правду моему Кирилову, унтер-офиц[еру| жандармск[ому], (3) или Злинченко. (4) Но надо стараться, и я буду. Слишком любовным нельзя быть. Но опасно, обманывать себя.

У нас теперь Ив[ан] Ин[анович]. Очень много интересного. Он видел много важного.(5) Еще у нас полон дом: все три сына (6) с женами, нынче едут. Еще Оболенск[ая] с дочерью, (7) Дунаев. Иногда тяжело. Тяжел этот праздник вечный -- и не веселый, а всегда преступный по своей роскоши праздник.

Прощайте все, дорогие друзья.

"Ioga Philosophy" (8) вы не взяли?

 

Л. Толстой.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черными чернилами: "Я. П. 15 сент. 96 415". Число "415" зачеркнуто и написано "416". Датируется на основании пометки Черткова.

Ответ на письма Черткова от 9 и 10 сентября. В первом из этих писем Чертков писал: (Тому, что вы не хотите распространять вашего письма к Калмыновой, я и рад, и не рад. Не рад потому, что я думаю, что за неимением другой более обстоятельной статьи на эту тему, имеется большая нужда в этой, которая многим, в особенности из молодежи, помогла бы разобраться в истинном значении той "либеральной" деятельности, которая для многих так заманчива. Рад же--потому, что мне жаль того впечатления, какое статья эта должна была бы произвести на государя, до которого она непременно дошла бы. В этом письме вскользь осуждается то, что его учили считать хорошим и святым, и обнаруживается несостоятельность, чего желательно было бы возможно убедительнее для него, -- как можно добрее по отношению к нему. Вообще он мне очень жалок, вследствие того исключительного обмана и гипноза, которым он с самого детства систематически подвергается, и в неведении которых на него все мы или участвуем, или участвовали. От матери моей я узнал много трогательного о его добронамеренности, добросовестности, серьезности и одиночестве. Мне кажется, что если вам коснуться деятельности его и его отца, что было бы очень желательно в виду вашего положения. возраста и пр., то следовало бы это сделать, как можно сердечнее, обращаясь непосредственно к нему со всею силою любви и потому убедительности, которая вам доступна. Я уверен, что такое ваше письмо к нему не прошло бы бесследно". В письме от 10 сентября Чертков писал о начатом им тогда общедоступном переложении статьи Толстого "Христианское учение": "Посылаю вам при сем, дорогой Л[ев] Николаевич, как образец, кусочек моего упрощенного переложения начала вашего теперешнего писания. Вызвана была во мне эта попытка тем, что я постоянно чувствую потребность читать это писание моим друзьям из народа, а когда читаю его им, то живо сам чувствую, да и вижу по ним, что многое для них теряется от слишком несвойственного их пониманию наложения. между тем как самый смысл был бы им вполне доступен. В особенности затруднительны для их понимания отглагольные существительные, причастия, и деепричастия, и еще некоторые обороты, которые каждый из нас инстинктивно избегает, беседуя с слушателем из народа. Переделка эта мне кажется необходимою; но сделать ее следовало бы лицу, лучше, чем я, владеющему простою русскою речью. Но лица этого пока нет и не предвидится, а дело настолько серьезное и нужное, что не терпит отлагательства. Вот я и решился попытаться, тем более, что спокоен по крайней мере относительно того, что не пожертвую без крайней необходимости никакими оттенками вашей мысли. Если же, за неимением лучшей, вы найдете мою переделку возможной, и сами с своей стороны исправите в ней то, что сочтете нужным, то выйдет то самое, что так необходимо. Вы увидите, что, где можно было, я ни слова не изменял, и что измененное мною изменено насколько возможно было меньше. Лицам, понимавшим первоначальное ваше изложение и ценящим вою своеобразность ваших оборотов речи, не может понравиться моя переделка, искажающая индивидуальную физиономию вашего изложения; но вы сами, я это знаю, сумеете войти в положение тех читателей, которых я имею в виду, понять мою цель и помочь мне в ее достижении, если найдете это возможным"...