Российский Государственный архив древних актов 9 страница

Затем наступал перерыв — на середину поля выходил оркестр преображенцев и начиналось прохождение гвардии. В артиллерии, следовавшей за пехотой, кони в запряжках подбирались по мастям для каждой батареи, первые — на рыжих конях, вторые — на гнедых, третьи — на вороных. «Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии нa могучих вороных, серебристыми линиями кирасир на караковых конях и вновь золотистыми линиямикирасир на рыжих. Вслед за ними появлялись красные линии донских чубатых лейб-казаков и голубые мундиры атаманцев, пролетавших обыкновенно наметом»[196].

Одним из самых эффектных моментов парада было прохождение царскосельских гусар. По сигналу «галоп» летела по полю красная линия доломанов, превращаясь вскоре в белую — от накинутых на плечи белых ментиков. Во всю длину Марсова поля напротив Летнего сада кавалерийские полки выстраивались в резервные колонны. На середину поля выезжал генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич. Он высоко поднимал шашку в воздух. Все стихало. Но вдруг шашка опускалась, и по этому знаку пятитысячная конная масса мчалась к Летнему саду. В десяти шагах от царя лавина всадников останавливалась.

Военные парады и церемониальные марши являлись важной составляющей официального приема коронованных особ, высоких государственных и военных деятелей иностранных держав.

В период пребывания в Берлине в 1889 г. Александра III русского императора встречали все войска берлинского гарнизона, которые потом прошли церемониальным маршем мимо русского посольства. Русский и германский императоры наблюдали за шествием, стоя на улице. «В 1/2 3 принимаю кн. Бисмарка, который нарочно приехал сюда встретить меня и был даже на станции, чего он не делал ни для императора Австрийского, ни для короля Испанского»[197], — писал Марии Федоровне Александр III. В 1908 г. брат шведского короля Густава V принц Карл присутствовал при церемониальном марше лейб-гвардии гусарского его величества полка. В том же году прибыл в Россию муж сестры испанского короля, баварский принц, бывший на испанской службе, инфант дон Фердинанд. В честь него был устроен парад Царскосельскому гарнизону перед Большим дворцом в Царском Селе. Принц привез русскому императору мундир испанского уланского полка, шефом которого тот был назначен. Великий князь Борис Владимирович получил назначение состоять при испанском принце[198]. Летом 1914 г. в Красном Селе был парад в честь президента Французской республики Р. Пуанкаре[199].

Для будущих государственных и военных деятелей военные церемониалы имели важное воспитательное значение. 25 марта 1897 г. великий князь Гавриил Константинович находился в Конногвардейском манеже на военном параде в присутствии Николая II. Посредине манежа стоял аналой и около него — полковой причт с протопресвитером военного и морского духовенства во главе. Тут же стояли полковые певчие. Для императриц, великих княгинь и полковых дам была приготовлена специальная ложа, украшенная коврами и растениями. Полк в пешем строю, в белых мундирах и золотых касках с золотыми орлами, занимал три стены манежа. В глубине манежа, напротив входа, были выстроены в одну шеренгу вахмистры с полковыми штандартами. В манеже было много офицеров других полков, прежде служивших в конной гвардии. Публика сидела в ложах. Когда приезжали начальники, квартирмейстерский вахмистр выкрикивал, кто приезжает. Так, когда прибыл великий князь Владимир Александрович, он выкрикнул: «Его Императорское Высочество августейший главнокомандующий войск гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович изволят еха-ать!» Командир полка скомандовал: «Полк смирно, палаши вон!»[200] Трубачи заиграли полковой марш. Командир с палашом «под высь» пошел навстречу главнокомандующему, остановился перед ним и, опустив палаш, отрапортовал.

Владимир Александрович, в кавалергардском мундире, поздоровался с полком, поздравил с праздником и начал обходить полк. Чтобы не утомлять солдат, он приказал вложить палаши в ножны. Но вот открылись ворота манежа и показался император в конногвардейской форме в сопровождении великого князя Михаила Александровича. Командир полка отрапортовал государю, трубачи заиграли гвардейский поход. Отмахнув трубачам, государь поздоровался с ними и начал обходить полк, за ним шла большая свита. Обойдя полк, Николай II встал посередине манежа. Трубачи сыграли «На молитву», и полковой адъютант подвел штандарты к аналою. По команде командира полк снял каски, и начался молебен. По окончании молебна протопресвитер окропил штандарты святой водой, а затем обошел полк, тоже кропя его святой водой. Император с великими князьями и начальством шел за ним.

Во время церемониального марша полк дважды проходил мимо царя, по полуэскадронно и справа по шести, и оба раза удостоился «спасибо» от императора. По завершении марша государь выпил за здоровье полка чарку вина и принял рапорт вахмистра лейб-эскадрона. Полк вышел из манежа и разошелся по казармам. Николай II и все бывшие в манеже вышли во двор, чтобы присутствовать при церемонии передачи первым взводом лейб-эскадрона штандартов конному взводу, для отвоза их обратно в Благовещенский собор и Зимний дворец.

Полковой штандарт — символ полковой чести. В случае потери его в бою полк расформировывали. Штандарту присягали молодые солдаты и офицеры, штандарту отдавали честь даже генералы. Штатские были обязаны снимать головные уборы при встрече со знаменем, которое в полковом строю встречали музыкой, брали на караул, обнажая холодное оружие и салютуя им. Рядом со штандартом никто не смел произносить ругательства. Штандарт — полковая святыня.

При получении нового знамени в воинской части устраивалась особо торжественная церемония — прибивание знамени. Все офицеры части при орденах, оружии и шарфах, в обыкновенной форме, по очереди вбивали в древко молоточком серебряные гвозди. Затем знамя выносилось в солдатский строй. Во время торжеств старые знамена из полкового цейхгауза или музея выносились в строй.

Великий князь Константин Константинович, встав во главе военно-учебных заведений (с 1891 по 1900 г. он был командующим лейб-гвардии Преображенского полка), возродил церемониал выноса в строй знамени корпуса. В 1901 г. этот церемониал состоялся в Первом кадетском корпусе. Парадом командовал директор корпуса. В зале была устроена ложа для супруги великого князя и ее фрейлин. Великий князь принимал парад. Перед строем служили молебен, после которого Константин Константинович сказал речь по поводу возвращения знамени. Затем корпус два раза прошел церемониальным маршем под музыку. Среди участников марша были и сыновья великого князя — Иоанн и Гавриил Константиновичи. «За свое пятнадцатилетнее пребывание во главе военно-учебных заведений он [великий князь Константин Константинович] побывал во всех кадетских корпусах и училищах, разбросанных по разным углам России. Благодаря своей исключительной памяти, отец легко запоминал фамилии кадет и юнкеров»[201], — вспоминал великий князь Гавриил Константинович. По его словам, отец считал, что дети нуждаются не только в строгости, но прежде всего в моральной поддержке.

6 января 1908 г. великие князья Иоанн и Гавриил Константиновичи присягали в церкви Большого дворца, в Царском Селе. По этому случаю был составлен «Высочайше утвержденный порядок присяги князей крови императорской Иоанна Константиновича и Гавриила Константиновича, приносимой по совершеннолетии их высочеств»[202] (документ подписан министром императорского двора, генерал-адъютантом бароном Фредериксом).

К 11 часам утра полагалось прибыть в Большой Царскосельский дворец придворному духовенству, первым чинам императорского двора, генерал-адъютантам, особам двора великого князя Константина Константиновича, кавалерам великокняжеских дворов и т.д. Дамы должны были быть в русских платьях, кавалеры — в парадной форме.

Выход в церковь начался из верхних зал. В церковном зале великие князья прошли между взводами со знаменами и штандартами. По окончании литургии началась присяга. В завершение церемонии Константин Константинович приказал детям явиться к барону Фредериксу. «Мы вышли в соседний зал, подошли к нему и отрапортовали: «Ваше высокопревосходительство, честь имею явиться по случаю назначения флигель-адъютантом к его императорскому величеству»[203], — вспоминал Гавриил Константинович.

Для военного человека участие в церемониальном марше или параде могло стать поворотным этапом в его карьере. Александр III очень благосклонно относился к генералу Н.К. Шильдеру. Шильдер считался добросовестным служакой. Весь день с 9 часов утра он отдавал службе, а в 9 часов вечера, приняв рапорт от дежурного офицера, занимался историческими трудами до глубокой ночи. Однажды Александр III присутствовал в Михайловском манеже на параде, был там и Шильдер, который редко появлялся в обществе, не искал связей и покровителей. После парада император решил переговорить с Шильдером. На другой день к нему приехало немало важных лиц, раньше не удостаивавших его своим вниманием. Перефразируя известное выражение, можно сказать: «Sic gloria mundi advenit...»[204]

В начале XX в. учения лейб-гвардии кирасирского ея величества (гатчинские синие кирасиры) полка заканчивались смотром в присутствии августейшего шефа полка, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Накануне смотра производилась репетиция. Полк выстраивался на поле, после чего мимо него проезжала пустая коляска царицы, запряженная парой ее любимых вороных жеребцов, управляемых представительным старым кучером. Эту пустую коляску встречали полковым маршем. Это делалось для того, чтобы проверить, не испугаются ли царские лошади музыки и кирасирских приветствий.

В день смотра на поле устанавливался для царицы белый полотняный шатер. В нем ставили мягкие кресла. Царица в коляске выезжала к полку в сопровождении придворной дамы. Командир полка встречал се рапортом, после чего вороные жеребцы тихой рысью везли царицу вдоль фронта полка. «Маленькая, худенькая, с тонкой, перетянутой талией, вся в черном и в старомодной черной шляпке — старая царица сидела в коляске прямо, как девушка. С совсем особой приветливостью, улыбаясь глядела она на людей, недвижно застывших на своих огромных конях, и, проезжая мимо каждого командира эскадрона, грациозно кивала легким неподражаемым движением, видимо, выработанным долголетней привычкой представительствовать»[205], — вспоминал князь B.C. Трубецкой. По этому кивку эскадроны дружно выкрикивали: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!»

Объехав фронт, царица отъезжала к шатру, где гайдуки помогали ей выйти из коляски. Начинался смотр полкового учения. Его апофеозом была бешеная атака в сомкнутом строю, производимая прямо на шатер императрицы под громовое «Ура!». В десяти шагах от шатра центр атакующей линии останавливался, вызывая восторженные одобрения императрицы. Каждая похвала царицы передавалась полку трубным сигналом; полк отвечал: «Рады стараться, Ваше Императорское Величество!» Командир полка, его помощники и эскадронные командиры обычно сразу же после смотра приглашались во дворец на завтрак к императрице. Офицеры пировали в офицерском собрании, а солдаты — в своих казармах, куда им присылали пиво и водку. (Согласно традиции, командир полка жаловал каждому кирасиру по бутылке пива.)

Полковой смотр являлся итогом целого года учебы как каждого военного, так и всего полка в целом. Присутствие важного, а главное — уважаемого начальства стимулировало участников смотра проявить себя с лучшей стороны.

Во время красносельского лагерного сбора проходили учения всей гвардейской кавалерии. Примерно в пять часов утра Красное Село оглашалось звуками старинного марша. Затем на главной улице полки выстраивались для встречи штандартов и командиров. К шести часам утра полки со своими оркестрами длинными колоннами выходили на военное поле, по старой традиции приветствуя друг друга исполнением полковых маршей. На поле поднималась невероятная какофония из-за одновременного исполнения одиннадцати, а иногда тринадцати разных маршей.

Наконец все полки и конные батареи выстраивались в одну общую линию и, тщательно выровнявшись после встречи последнего начальника дивизии, ожидали великого князя Николая Николаевича. На все эти церемонии уходило больше часа. Великий князь приезжал на поле в открытом автомобиле и останавливался в заранее назначенном месте, где его ожидали вестовые, державшие под уздцы благородного скакуна, и казак с большим ярким флагом. Великий князь объезжал фронт, начиная с правого фланга, то есть с кавалергардов, поочередно здороваясь с каждым полком.

Гроза гвардии, Николай Николаевич выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на огромный рост, у него была идеальная посадка кавалериста старой школы, и он сливался с конем в единое целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была защитного цвета фуражка, на ногах рейтузы с ярко-красными лампасами. Лицо великого князя не было красивым, но надолго врезалось в память. «Это было совсем особенное лицо очень большого начальника — вождя — властное, строгое, открытое, решительное и вместе с тем гордое. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы все видящий и ничего не прощающий. Движения — уверенные и непринужденные, голос резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать<...>. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И все-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то что многие офицеры старались копировать его манеры — он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко»[206], — вспоминал князь B.C. Трубецкой.

Объехав фронт конницы, великий князь удалялся на небольшой холмик и приказывал трубачу трубить сбор начальников. Объяснив программу учения, Николай Николаевич отпускал генералов к своим частям, и учение начиналось. В это время на военном поле, не считая четырех конных батарей, находилось до 64 эскадронов и сотен, которые по мановению руки великого князя одновременно выполняли одинаковые движения. Николай Николаевич требовал от всех точности и четкости. Подобные учения обостряли внимание и общую дисциплину участников. Парад имел воспитательное значение, это было общение особ царского дома с войсками на высочайшем уровне.

В годы смуты 1905 — 1907 гг. П.Д. Ольховский[207] вместе с командирами полков активно занимался наведением внутреннего порядка в частях, уделяя много времени муштре и сомкнутому строю, «чем скоро вылечили приболевшие полки»[208]. По мнению Ольховского, военные парады имели большое воспитательное значение: «Парады представляют случай, когда войска могут щегольнуть собою, а население — полюбоваться ими. Это приятно и полезно, а также поднимает престиж старшего начальника»[209].

Военные церемониалы собирали большое число зрителей. Они превращались в грандиозное зрелище. Реакция присутствовавших на церемониальном марше или военном параде свидетельствовала об особом отношении народа к представителям армии. Описывая марш юнкеров по улицам Москвы, А. И. Куприн особо выделяет слова одной пожилой дамы, наблюдавшей шествие: «Вот так-то они, красавцы наши, и умирать за нас пойдут... Святые,чистые великие слова. Сколько народной глубокой мудрости в них!»[210]

Во время марша все военные, попадавшиеся на пути, становились во фронт и отдавали честь знамени. Участники шествия «как один человек, одновременно легко и мощно печатают свои шаги с математической точностью и безупречной правильностью. В этом почти высшем человеческом движении есть страшная сила, суровое самоотречение»[211].

Еще до выпуска из училища курсанты осознавали себя членами особого военного братства, представители которого пользуются уважением. «Знаете, господа, может быть, вам покажется странным, но я скажу прямо: я сторонник касты, конечно, не такой, как в древности, не отчужденной от общества, но все-таки настоящей касты, которая бы увлекала человека всецело и бесповоротно. Нам нужен офицер, обожающий свой мундир, свой быт, все особенности военной службы с ее лишениями и опасностями, — офицер, которого ни за какое жалованье нельзя было бы сманить ни в акциз, ни на железную дорогу, чтобы все это казалось ему скучным, неприветливым, совершенно чуждым его сердцу»[212], — писал Н.Д.Бутовский[213].

Нижние чины могли ездить по железной дороге только в III или IV классе, им запрещалось путешествовать в собственных экипажах. Они не имели права: находиться в вагоне трамвая (разрешалось стоять на площадке); сидеть в театре в ложе и партере; заходить в рестораны и даже привокзальные буфеты I и II классов. За соблюдением правил поведения строго следили специальные чины — плац-адъютанты.

Высокое социальное положение не спасало от наказания. Князь B.C. Трубецкой, поступив вольноопределяющимся в лейб-гвардии кирасирский ее величества полк, был обязан являться в полк одетым в форму, которая ничем не отличалась от казенного солдатского обмундирования.

Князь Трубецкой вспоминал: «С момента, как мы надели солдатскую форму, между нами и господами офицерами сразу же выросла огромная пропасть. Теперь с человеком, одетым в офицерскую форму, мы, одетые только по-солдатски, уже никогда не могли говорить просто и держать себя свободно, и это несмотря на то, что мы принадлежали к высшему дворянскому кругу»[214].

B.C. Трубецкой получил два наряда вне очереди за то, что, провожая свою тетушку в Москву, зашел на минуту в привокзальный буфет I класса. Князь Трубецкой был обязан вытягиваться в струнку перед армейским поручиком и терпеливо выслушивать любые его замечания. И это при том, что через несколько минут он мог сидеть за обеденным столом у своих родственников рядом с министром или генералом. Вековой дворянский уклад не делал скидок на происхождение.

После производства в офицеры следовало считаться с «дорогими стояниями». Служба обрекала на урезание себя во всем ради удовлетворения офицерски-обществепных (вычет в полковое собрание), офицерски-представительных (исправность обмундирования) и внешне-общественных (светская жизнь) обязанностей. Офицер должен быть осторожен в своей частной жизни. Искать сближения с людьми одного с ним круга и воспитания, избегать выскочек-богачей, которые добыли себе общественное положение или роскошь сомнительными махинациями.

Нехорошо для офицера принадлежать к свите богача только потому, что он содержит открытый стол или дает блестящие балы. Офицеры вели образ жизни, соответствовавший офицерскому достоинству: не ходили в рестораны II и III классов; не занимали в театрах места далее 5 ряда кресел (исключение — Императорские театры); не носили на улице пакетов с покупками (но оплачивали доставку их на дом). Офицер был обязан вращаться в «обществе», то есть в среде лиц соответственного общественного уровня: наносить визиты и принимать гостей, посещать балы, благотворительные базары и т.д.

Офицер не должен был скупиться в чаевых. Приезжать к знакомым следовало в пролетке, но не приходить пешком.

В малых городах тягота светских условностей была ощутима, в больших городах (Москва, Варшава, Киев, Одесса и др.) она значительно возрастала, а в Петербурге становилась почти непосильной для офицерского бюджета.

Офицер не был вполне свободен в выборе способов отдыха: он обязан был проводить время в офицерском собрании — центре жизни полковой семьи. Там проходили обеды и ужины с обязательным присутствием офицерских жен; были читальня, шахматы, бильярд, карточная комната (но не для азартных игр). В дни праздников проходили парады и другие торжества. Осенью в период маневров уходили на две, три недели в поле, бывали и зимние маневры.

В 1913 г. в Киеве по случаю открытия Первой Российской олимпиады состоялся церемониальный марш, в котором кроме военных принимали участие спортивные организации и гимназисты. После чего великий князь Дмитрий Павлович объявил об открытии Первой олимпиады[215]. Это был один из первых примеров прохождения в церемониальном марше военных и мирного населения.

В солдатских восстаниях в феврале 1917 г. причудливым образом переплеталось демонстративное нарушение воинских уставов и стремление употребить элементы военной дисциплины и организации. 27 февраля на штыках и саблях повстанцев появились красные флажки, а некоторые воинские отряды действовали под красными флагами. «Вместе с тем восставшие солдаты, лишенные первоначально руководства офицеров, немалое внимание уделяли военной ритуализации мятежа, они строились, выводили на улицу полковые оркестры»[216].

Войсковые части Петроградского гарнизона поочередно подходили к Таврическому дворцу и в последующие дни, революция стала напоминать «парад» войск под символами революции.

Все колонны несли красные флаги, полковые оркестры исполняли «Марсельезу». Возле Думы К.С. Чхеидзе встал на колени и стал целовать красный флаг как символ победы революции. Войска стекались к Таврическому дворцу стройными полковыми колоннами, с оркестром впереди, и возглавлялись офицерами. Таким образом, символы революции утверждались уже «сверху», по приказу командиров.

«Праздники свободы» в городах представляли подчас хорошо подготовленные манифестации с участием войск, оркестров, хоров. Особый отпечаток на военные парады накладывало участие в них военных властей. Во время «праздников свободы» появился новый ритуал, соединивший русскую военную традицию и традицию революционного подполья.

«Праздник революции» организовывался по образцу старых официальных праздников, хотя военные оркестры играли новые мелодии. Но атмосфера праздника скорее напоминала традиционный полковой праздник, присоединение к революции произошло как бы по приказу свыше.

Проведение «праздников революции» имело большое политическое значение: они либо утверждали революционную символику, либо провоцировали борьбу за ее утверждение. Попытки властей сдержать внедрение но­вых революционных традиций терпели крах.

В марте — апреле 1917 г. большое значение приобретает борьба за утверждение новых символов и ритуалов (красный флаг, красные банты, «Марсельеза» и др.) и за отрицание символов и ритуалов «старого режима» (национальный флаг, гимн, погоны, отдание чести и др.). Советы и войсковые комитеты не всегда сами были инициаторами данных политических сражений, чаще они шли за массовым стихийным движением. Политическая борьба, таким образом, была и борьбой политических ритуалов.

Парады — это идеальный порядок, совершенная регламентация, механическое подчинение огромных людских масс — все, к чему стремится император в управлении страной. Парад представлял собой детально разработанную, имевшую строгую последовательность развития художествеино-динамическую композицию, в которой не было ничего случайного. Это был высший эстетический уровень военного профессионализма.

Рыцарская карусель

 

В России не существовало феодального рыцарства, подобного тому, которое сложилось в Европе. Но имели место традиции рыцарственного служения. За многие века военно-дворянское сословие выработало рыцарский дух, создало предпосылки для возникновения особого типа офицерства, ставящего честь, долг и общее дело превыше всего.

У древних германцев оружие открывало дорогу к почестям и славе. Молодой человек становился полноправным членом общества после ритуала вручения ему копья и щита старейшиной или отцом. В 14 лет у алтаря молодой человек получал оружие и «титло» оруженосца. После трекратного ударения мечом (по плечам и шее) ему вручали щит, меч и другое оружие. Государи получали звание рыцаря в отрочестве, обряд включал в себя только касание мечом.

Рыцарство процветало с 1100 по 1400 г. В 1066 г. во Франции были введены рыцарские турниры, правила проведения которых составил Готфрид Преильи[217]. Сначала турниры устраивались по решению рыцарей, затем право назначать место и время поединка закрепляется за монархом. Рыцарь обязан защищать веру, ее служителей, храмы, слабых, бедных, никогда не лгать, стоять за правду, помогать сиротам и вдовам.

В Англии турниры продолжались при Елизавете, при Якове I и Карле I, то есть до середины XVII в. Традиции рыцарства были продолжены в каруселях, являвшихся одновременно конным состязанием с применением оружия и пышным праздником.

При Людовике XIV карусель это прежде всего политический церемониал. В карусели 1662 г. принимали участие пять кадрилей, то есть пять отрядов всадников, в сопровождении оруженосцев, пажей и музыкантов. Костюмы участников — стилизованные одеяния средневековых рыцарей или представителей какого-либо народа.

Механическая карусель появилась в России при Петре Великом, опередив конную рыцарскую. Первая карусель состоялась в Петербурге в 1766 г. и состояла из четырех кадрилей: Славянской, Индийской, Римской и Турецкой. Две последние управлялись Григорием и Алексеем Орловыми.

В турнире участвовали и неизвестные кавалеры; они должны были доказать свое дворянское происхождение обер-шталмейстеру, который, в свою очередь, ручался честью сохранить тайну рыцаря. Если кавалер не желал открыться и обер-шталмейстеру, он мог заручиться поддержкой присутствовавшей на карусели знатной особы, которая подтверждала его дворянство.

Для проведения карусели было решено построить на площади перед Зимним дворцом огромный деревянный амфитеатр на несколько тысяч зрителей. Состязание на колесницах напоминало конские бега древних. Амфитеатр карусели 1766 г. — образец раннего русского классицизма.

Славянская и Римская кадрили двигались от Летнего дворца по Миллионной улице к главным воротам амфитеатра (напротив Каменного Зимнего дворца). Кадрили Индийская и Турецкая проходили от Малой Морской. «Сколько великое стечение народа по улицам в то время было, того описать невозможно, ибо как в амфитеатре и по сторонам и на кровлях бесчисленное множество»[218].

Участники карусели решились превзойти друг друга в роскоши туалетов. Как утверждал обозреватель «Санкт-Петербургских Ведомостей», «зрители увидели переливающуюся гору богатства и изобилия в драгоценных каменьях и всякого рода кавалерских и конных золотых и серебряных уборах. Одеяние кавалеров богато блистало драгоценными каменьями, но на дамских уборах сокровища явились неисчетные, словом, публика увидела бриллиантов и других родов каменьев на цену многих миллионов»[219].

Конвой церемониймейстера состоял из одного унтер-офицера, восьми всадников и двух трубачей. Ему помогали восемь герольдов. При кавалерах специальные люди несли дротики, пики и значки. На отведенное для карусели место пускали по билетам. Для императрицы и великого князя были приготовлены ложи. Прибывшие судьи занимали места под звуки труб и литавр. Получив разрешение от императрицы, обер-церемониймейстер князь П.А. Голицын сообщил главному судье генерал-фельдмаршалу графу фон Миниху о приказе начать состязание. Миних махнул трубачам. Звонкая медь пропела сигнал, турнир начался.

Состязание — поочередные скачки верхом или на колеснице с выполнением воинских упражнений — происходило у четырех ворот арены. Сначала кавалер Славянской кадрили скакал от своих ворот к Турецким, где ломал пику (ланцу) о столб с мишенью в виде манекена. Славянский кавалер метал дротик (шавелот) в фигуру льва. Завершив упражнения, кавалер галопом направлялся к Индийским воротам.

Следующим от Славянских ворот появлялся кавалер Индийской кадрили, который рубил голову чучела гидры, поднимал концом шпаги шишак (шлем с шишкой на конце остроконечной тульи) и скакал к Индийским воротам. «Турецкий» кавалер в завершение своего курса на арене снимал ланцей кольцо. У каждых ворот находилось по трое судей. В табель каждого участника начислялись очки: 1/2; 1; 2; 3; 4.

По окончании турнира судьи и рыцари возвращались в Летний дворец. Участники в особом зале ожидали призов, присуждаемых судьями большинством голосов, при этом решительное слово оставалось за главным арбитром. По окончании заседания обер-церемониймейстер с герольдами под звуки музыки вводили кадрили в зал для получения призов.

Старейший фельдмаршал Европы граф Миних сказал речь, последние слова которой были следующие: «В старости и седине моей, чрез шестьдесят и пять лет, под бременем службы, без сомнения нахожу себя древним солдатом и старшим в Европе фельдмаршалом, после того как я имел честь не единожды приводить Российскую армию к победам, за особливое почитаю себе воздаяние и тем славлюсь, знаменитые дамы и кавалеры, что в сей день не только я свидетель, но еще и главный судья ваших благородных доспехов»[220].

После раздачи призов и ужина до пяти часов утра продолжался «бал в масках». Праздник имел столь большой успех, что был повторен 11 июля, и снова победительницей среди дам была признана Н.П. Чернышева — легендарная «Пиковая дама» мировой литературы. Победительница карусели Чернышева получила прекрасное образование в Англии, где ее отец был послом. В 1766 г. фрейлина Чернышева вышла замуж за бригадира князя В.Б. Голицына. Наталия Петровна взяла на себя управление имениями мужа и значительно поправила расстроенное им состояние. Княгине Голицыной оказывали особое почтение не только представители высшего света, но и члены императорского дома. Княгиня принимала всех сидя, не трогаясь с места, и встречала стоя только императора. Гвардейские офицеры, надев эполеты, являлись к ней как к начальству.

Среди кавалеров первенство оспаривали братья Орловы — Григорий и Алексей. Мнения судей разделились, окончательное решение отложили до следующего дня. В результате предпочтение было отдано Григорию Орлову, получившему первый приз и лавровую ветвь.

Подобно карусели 1662 г. во Франции, русская карусель 1766 г. — это не только конное состязание. Прежде всего — это государственный церемониал. Церемониал может быть политикой, но может ли политика стать церемониалом?