Глава 11. Какая твоя иллюзия? 10 страница

Им понравились песни “Slither” и “Fall to Pieces”, и вскоре после этого мы определились с выбором. Мы согласились на предложение “RCA”.

После подготовительного этапа с Джошом в студии «Щедрость», мы отправились в студию “NRG”, чтобы записать партии основных инструментов. По случайности в соседней студии Дин и Роберт из “STP” работали над каким-то новым альбомом и, как и прежде, по соседству с нами. Теперь встречи с ними было не избежать – они работали буквально в соседней комнате, и мы вместе ходили в одну комнату отдыха. Это был вопрос времени, когда Скотт с ними повстречается. Уже не важно, чем мы тогда занимались, но всё прошло здорово. Они пережили это. Дин присел рядом со Скоттом, и я не знаю, о чём они разговаривали, но потом не было никаких обид. Скотт даже проиграл им наши демозаписи, мы все вместе тусовались, в общем, всё было хорошо. Тогда я впервые познакомился с Дином, с тех пор я постоянно встречаю их обоих и с тех пор ничего не омрачало наши отношения. Они оба действительно замечательные парни.

 

* * *

 

КОГДА ПРИШЛО ВРЕМЯ ЗАПИСЫВАТЬ ДЛЯ АЛЬБОМА ГИТАРНЫЕ ПАРТИИ, Я,
чтобы сэкономить для группы немного денег, посчитал нужным использовать для этого студию поменьше, поэтому Джош предложил записывать гитару в его собственной студии на южном углу бульваров Хайленд и Сансет. Это именно там Джимми Хендрикс записывал свой “Axis: Bold as Love”. Когда я зашёл в помещение, там царил беспорядок: дрянной нечёсаный ковёр, старая краска, тараканы и всё в том же духе. Мы зашли с Джошем в студию, и я увидел отличный микшерный пульт, а затем я взглянул наверх и увидел два маленьких студийных монитора “Yamaha AS-10”, которые отлично подходят для прослушивания записанного. В студии я записываю свою гитару, размещая усилители в главном зале, где установлены микрофоны, а сам играю в операторской, где находятся звукоинженер и микшерный пульт. Я поступаю так, в основном, потому что не выношу играть в наушниках. Такой набор аппаратуры мне совсем не подходил.

До того времени я, как правило, записывал свои основные партии как скрэтч-треки[24], исполняя их вживую, а затем, сидя в операторской комнате, переигрывал их на мегадецибельной громкости, так что это всё, будучи записанным, звучало как взаправдашний концерт. Студийные мониторы – это как исходная точка при прослушивании записанного материала, так что они должны быть большими и громкими. Пара студийных мониторов передо мной явно не справилась бы с записью.

- Значит, ты так записываешь гитары? – спросил я Джоша.

- Ну да, обычно этих студийных мониторов бывает достаточно.

- Так я никогда не играл и могу тебе заявить, что из них не выжать достаточной громкости.

В тот момент я подумал о том, что раз за разом повторяла мне моя жена Перла: я не ищу лёгких путей. Я понимал, что бросаю в штопор Джоша и всю его студию, но я захотел и дальше упорствовать в этой своей наклонности, и поэтому вместо того, чтобы закатить скандал и настоять на том, чтобы для нас заказали новую студию и, возможно, достали нам нового продюсера, я предпочёл оставить всё, как есть.

«Послушай, просто закажи нам мониторы побольше, а мы заставим их работать», – сказал я. У Джоша от души отлегло.

Не могу сказать, что это мне доставляло удовольствие. Студийные звукоинженеры постоянно брали напрокат всё новые и новые мониторы, но никакие из них не оказались мало-мальски пригодными. Хотя нет, это не правда, в самый последний день записи инженерам удалось собрать верный набор студийной аппаратуры. К концу я был доволен своим звучанием на нашем дебютном альбоме, но когда сегодня я вспоминаю те дни, то думаю, что эта сессия не дала мне раскрыться полностью. В итоге на записи моя игра получилась весьма сдержанной, вот почему на этом альбоме не столько много сольных партий, сколько их могло бы быть. Я чувствовал, что я чем-то ограничен, чтобы импровизировать как обычно.

Думаю, Дэйв, когда пришёл в студию, чтобы записывать свои партии, выжал больше из цифровой студийной аппаратуры, чем я. У него отлично получилось. Это он добавил той фактуры, благодаря которой звучание гитар стало законченным.

В то время Скотт по приказу суда должен был отбывать так называемый «дом на полпути»[25] – наказание, которое последовало за его арестом. Он, бывало, приходил в студию, записывал вокальные партии и снова возвращался назад. Ему дозволялось работать не более трёх часов в день.

 

* * *

 

МЫ С ДАФФОМ ОТПРАВИЛИСЬ В НЬЮ-ЙОРК, ЧТОБЫ ПРИСУТСТВОВАТЬ ПРИ
сведении альбома, которым занимался Джордж Марино (George Marino), а затем альбом “Contraband” был закончен. В тот вечер впервые за год я позволил себе выпить.

Я помалкивал о своих соображениях насчёт всей этой ситуации с “GN’R” и Экслом до тех пор, пока мы с Даффом не приняли участие в промо-туре в поддержку новой пластинки “Velvet Revolver”. В то время я ещё не говорил публично о том, что случилось между мной и Экслом, и я не собирался об этом распространяться. Но журналистам нужно было знать моё мнение обо всё этом, и я не смог удержаться. Ничего приятного сказать я им не мог. Как будто бы они задели оголённый нерв, и поэтому всё, что слетало с моего языка, тотчас становилось резким и язвительным. Я говорил совсем не то, что хотел. Когда “GN’R”и я разошлись дорогами, я искренне хотел не привлекать к себе внимания и уж тем более не пререкаться на страницах газет, в основном потому, что столько много музыкантов до меня отправились по этому пути, который я считал отвратительным. Но вот, полюбуйтесь-ка на меня – зажат в углу прессой со всех сторон, которая нетерпеливо хочет услышать о наших с Экслом разногласиях и продолжает задевать оголённый нерв. Свои ответы я не контролировал. Всё, что я сказал об Эксле, было плохим. Я говорил почти что на взводе. Это, без сомнения, разозлило Эксла и стало катализатором его высказываний в мой адрес в его пресс-релизе в 2005 году, не говоря уже о том, что это ещё более осложнило судебный процесс, связанный с “GN’R”.

Когда компакт-диски уже упаковывались, мы с Даффом на несколько недель отправились в пресс-тур по Европе и Японии в поддержку нового альбома. Группа начала гастроли до того, как вышел альбом. Наш первый концерт прошёл в штате Канзас, и с того момента мы играли чуть ли не в каждом городе каждого штата. Мы сумели привлечь к себе такой интерес, что когда в июне 2004 года вышел альбом, то на вторую неделю он занял первое место в хит-парадах. Мы были с концертом в Вегасе, когда позвонил Клайв, чтобы сообщить нам, что мы покорили вершину чартов. Должен сказать, что даже после всего того, что я видел или сделал, от звонка легендарного Клайва Дэвиса, сообщившего мне такие новости, у меня побежали мурашки по спине – это было признание.

Таковым было начало гастрольного тура, который, казалось, никогда не закончится и будет набирать силу по мере того, как будет продолжаться. В итоге, мы гастролировали девятнадцать месяцев, играя повсюду: от клубов до фестивалей и стадионов. Группа выступала перед многотысячными толпами зрителей, а наш альбом был распродан трёхмиллионным тиражом по всему миру. Мы упорно работали во время того тура: мы, бывало, выступали пять дней в неделю и каждый раз в новом городе. Мы провели тур в тесноте в автобусе. Мы выступали на “Live 8” и на фестивале в Доннингтоне (Donnington). На песни с альбома мы сняли три видеоклипа. Всё складывалось вполне удачно – мы вновь играли в популярной группе.

Последний концерт мы дали в городе Орландо (Orlando), а затем все отправились по домам и вернулись к своей обычной жизни. Но едва мы вернулись домой, мы вновь очутились по уши в дерьме. Ходили слухи, что группа распадается, ходили слухи, что мы все вновь сели на наркотики и оказались на грани самоуничтожения, ходило ещё много других слухов.

 

* * *

 

ЧТО ДО МЕНЯ, ТО Я – ЕЩЁ РАЗ ПОВТОРЮСЬ – ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО СПРАВЛЯЛСЯ С
возвращением к нормальной жизни. Когда мы сочиняли “Contraband” – задолго до того, как отправились в студию и записали все песни с этого альбома, – в августе 2002 года родился мой сын Лондон. Я отправился с Перлой на ультразвуковую диагностику и в то время всё ещё пытался осознать мысль, что у нас скоро будет ребенок. Было очевидно, что этот жизненный опыт будет мне в новинку. К слову сказать, едва я у знал о том, что у нас будет ребёнок, я подумал, что хочу маленькую девочку, размышляя так, что она была бы похожа на её маму и они были бы неразлучны. Эти размышления подпитывали моё отрицание неизбежности того, что скоро у меня появятся новые обязательства.

Таковым было моё маленькое идеалистическое видение отцовства, пока я не осознал то, чему всегда не придавал значения: у меня едва хватало времени на взрослых женщин, не говоря о детях. Дочь, возможно, меня и погубит. Я вздохнул с облегчением, когда Перла родила красивого здорового мальчика весом девять фунтов. Мы дали ему имя Лондон не только потому, что он был зачат в Соединённом королевстве, но и потому, что в начальной школе у меня был друг с таким именем и я не мог забыть, насколько его имя, как я считал, было крутым.

У меня не было ни малейшего опыта в воспитании детей и это очевидно, но я всё же получил кое-какие уроки. Когда Перла забеременела, её с головой накрыл прилив материнского инстинкта, и как-то она принесла домой из зоомагазина щенка шпица. Собака тотчас стала моей обязанностью, особенно когда Перле рекомендовали несколько месяцев постельного режима. Я был вынужден воспитывать щенка, и таковыми стали мои приготовления к отцовству. Это был мой единственный опыт по воспитанию кого бы то ни было, потому что про меня одно можно сказать с уверенностью – содержание кошек и змей не в счёт. Как бы то ни было, должно быть, я сделал всё правильно, потому что к тому времени, когда родился Лондон, наш пёс вел себя очень хорошо.

Рождение ребёнка потребовало моего постоянного присутствия и заставило меня соблюдать моё обязательство оставаться трезвым. Когда я не проводил время с “Velvet Revolver”, я был дома, воспитывая нашего сына. Я был папой, который собирал детскую комнату, отправлялся в магазин за игрушками и соединял друг с другом переносные электрические переговорные устройства.

А затем Перла забеременела вновь. Мы узнали, что у нас снова будет мальчик, и я вновь вздохнул с облегчением. Наш новый малыш также оказался ягодичным ребёнком, хотя осложнений пока не было, они возникли на более поздних сроках беременности. Перле вновь не повезло.

Я был в туре, когда родился мой второй сын. Я удавалось регулярно прилетать домой, чтобы навещать Перлу в больнице, но за день, когда должен был родиться мой второй сын, я отыграл концерт. До этого мне пришлось лететь прямо из больницы в Атлантик-Сити ночным рейсом[26], а затем ночным рейсом вылететь домой, чтобы утром следующего дня вовремя оказаться в больнице и не пропустить его рождение.

Я пропустил свой обратный рейс до Лос-Анджелеса, и мне просто повезло, что подвернулся другой. Им пришлось отложить кесарево сечение Перлы до тех пор, пока я не доехал до больницы. Я отправился прямиком в больницу и едва добрался туда перед тем, как появился ребёнок. Я провёл с Перлой и моим маленьким мальчиком весом восемь фунтов всю ночь и следующее утро, а затем вылетел обратно и встретился с группой на следующем выступлении. Такова жизнь, в которой появились оба моих мальчика.

Мы не знали, как назвать нашего второго сына, пока не вспомнили об имени, которым наш хороший друг Роберт Эванс (Robert Evans), воротила от киноиндустрии, посоветовал назвать нашего первого сына. Как всегда, у него было глубокое убеждение, которым пренебречь я не мог.

- Дайте ему самое крутое имя, которое только может носить мужчина, – сказал он нам своим знаменитым баритоном. – Назовите его Кэш (Cash).

- Роберт, – ответил я, – слишком поздно, мы уже назвали его Лондоном.

- Ну, хорошо. Но если вам представится второй шанс, – сказал он, – поступите правильно.

После непродолжительного периода сомнений, мы решили, что он был прав. Именно так наш второй сын получил имя Кэш.

 

* * *

 

ПОСЛЕ ДВУХ ЛЕТ, ПРОВЕДЁННЫХ КАК В ЛИХОРАДКЕ[27], В КОТОРУЮ
превратился безостановочный гастрольный тур, меня вновь выбросило в реальный мир, который, насколько я был знаком с положением вещей, нисколько не изменился в лучшую сторону и даже наоборот, к нему стало ещё тяжелее приноравливаться. Когда всё, что тебя заботит, – это тяжёлый путь от концерта к концерту, когда твой новый концерт – это единственное, чего ты раз за разом ждёшь с нетерпением, когда гостиничный номер и гостиничная обслуга становятся твоей наградой, значит, ты существуешь в чём-то, что очень приблизительно напоминает твою жизнь.

Дом, кем бы ни был, не имеет с этим ничего общего. Когда ты дома, тебе нужно поднять свою задницу и самому начать заниматься делами. Когда ты дома, ты становишься нормальным, таким, каким ты будешь всегда, потому что тебе придётся доверять исключительно собственным способностям. В прошлом я полагался на выпивку и наркотики, чтобы возместить себе этот уход от дома и сделать так, чтобы за короткий промежуток времени начать воспринимать его чуть легче. Но как только у тебя появились дети, и если ты намереваешься стать надёжным отцом, то выпивка и наркотики должны отправиться коту под хвост. Когда ты сходишь с пути и становишься отцом, ты возвращаешься домой и принимаешься за дела. Ты уходишь от положения, когда заботятся о тебе, и занимаешь положение, когда заботиться начинаешь ты.

Когда я вернулся домой, то ни Перле, ни мне не было легко. До этого, ещё во время тура, я начал пить вино, много вина, и Перла наблюдала за тем, как я вновь возвращаюсь к своим старым привычкам. Когда она приехала ко мне, чтобы навестить во время тура, то я по какой-то причине выбрал именно тот день, чтобы под предлогом ожидания Перлы посидеть в баре и выпить. Всё, чего я добился, так это то, что напился до такой степени, что к тому времени, когда она наконец приехала, я стал полностью бесполезным. Я сказал ей привет и отключился. Так что у нас возникли проблемы, которые надо было решать.

Когда “Velvet Revolver” подписали контракт, записали альбом и начали приготовления к туру, в группе сменился менеджер, с чем я совершенно не был согласен. Это в итоге привело к тому, что я отдельно от группы нашёл собственного менеджера. Это казалось мне логичным решением, но всё, чего я добился в действительности, было то, что остальные парни отвернулись от меня. Это приводило к серьёзным разногласиям между нами и между командами менеджеров всякий раз, когда поднимались деловые вопросы. Такая ситуация ещё больше усугубила стресс, который в течение двух лет, проведённых в туре, только накапливался. Напряжённость в группе никогда не сказывалась на нашем взаимопонимании на сцене и не влияла на наше творчество, но на уровне каждодневного межличностного общения мы были готовы взорваться. К концу тура мы чуть не перегрызли друг другу глотки. Я твёрдо убеждён в правильности своего решения, но сейчас я понимаю, что оно в глазах остальных парней сделало меня занозой в заднице группы. Я понимаю, почему я сводил их всех с ума.

Именно в то время Эксл решил опубликовать пресс-релиз, который не привёл ни к чему хорошему и только подлил масла в огонь. Об этом много писали, поэтому я не почту эти события своим вниманием и не буду углубляться в детали, но если в двух словах, то Эксл опубликовал утверждение, что я как-то рано утром приходил к его дому, чтобы абсолютно недвусмысленно просить его о том, чтобы уладить иск, который к тому времени тянулся долгие годы. В пресс-релизе также утверждалось, что мы с ним немного поговорили, а я не придумал ничего лучше как пренебрежительно отзываться о Скотте Уйлэнде и о ком бы то ни было из своей группы.

Правда заключается в том, что с тех пор, как я ушёл из группы в 1996 году, я даже не перекинулся с Экслом и словом. Печально, но факт. Однажды вечером я всё-таки проезжал мимо его дома, но я был пьян. Перла не пила и вела машину. Я подошёл к его двери и при себе имел записку, в которой было написано что-то вроде «Давай всё обсудим, перезвони мне. Слэш». Но я не вручил её Экслу, а передал записку его помощнику.

Как бы то ни было Эксл опубликовал своё заявление, и в прессе поднялась шумиха, потому что впервые Эксл придал огласке своё отношение ко мне, к судебному иску и ко всему такому. Как я и говорил, этот инцидент широко обсуждался в прессе и в Интернете, так что если кому интересно, пусть отправляется и читает обо всём этом, раз ему так нравится.

В действительности же этот инцидент и последовавшие за ним негативные для “Velvet Revolver” последствия совершенно выбили меня из колеи. Я до сих пор едва могу говорить об этом, не то что детально воссоздавать это в своей книге. Я подумал, что стану свидетелем того, как всё, чего я наконец добился, разлетится на куски.

Но обо всём по порядку. Иск Эксла оказался кошмаром, который продолжался целую вечность. Опасаясь, что эта судебная тяжба может продолжиться и дальше, просто скажу, что, начиная с 2001 года, мы все были вовлечены в судебный процесс за права и прибыль, обусловленные возможностью продажи альбомов. Это была типичная для всех распавшихся групп судебная тяжба, в которой одна сторона жалуется на то, что ей не доплачивает другая. Путь рок-н-ролла вымощен такого рода дерьмом.

Но что ранило больше, так это то, что мне пришлось оправдывать себя перед своей группой. Я пришёл в судебное заседание и твердил о том, что все предъявляемые ко мне претензии были неправдой, но то, как расписал это Эксл, придало его словам такую убедительность, что все, казалось, стали думать о том, что всё это истинная правда. Парни весьма скептически отнеслись к моей истории. В то же время я был очень искренним, рассказывая им всё, как было на самом деле. Поначалу я даже думал о том, чтобы выступить в прессе, и рассказал своей группе о том, что я так и поступлю, но пот о м решил, что это только бы усложнило всю ситуацию, и отложил эту затею.

Я не знал, что мне предпринять, но я всё ещё хотел двигаться вперёд – от этого зависел кредит доверия ко мне. Спустя несколько дней, мы созвали собрание группы, а Скотт на нём не появился. Для меня было очевидно, что поскольку я так и не сделал следующего шага, то я тем самым подвёл его. А затем Скотт выступил со своим собственным опровержением – он нападал на Эксла при каждой возможности. Инстинктивно я и не думал соглашаться с ним, инстинктивно я подумал: «Ты не смеешь трепаться в адрес Эксла». Я могу трепаться в адрес Эксла хоть весь день, стоит мне только захотеть, но это потому что на протяжении многих лет мне приходилось уживаться с ним. Но ни у Скотта, ни у кого бы то ни было нет такого права.

Как следствие, в группе нарастало напряжение, и мою аппаратуру выставили вон из домашней студии Мэтта, где мы обыкновенно сочиняли и репетировали. Вокруг говорили, что я ушёл из “Velvet Revolver”, чтобы вновь присоединиться к “Guns N’ Roses”. Я и не знаю, кто начал распространять эти слухи, но ноги у этой истории были настолько длинны, что из-за неё в группе начались изнуряющие внутренние распри. Средства массовой информации проявили особую любовь к этой истории: мол, Слэш бросил своих прежних музыкантов из “Guns N’ Roses”, чтобы воссоединится с Экслом в группе, воплотившей его новый взгляд на “Guns N’ Roses”, каким бы этот взгляд ни был. Я всё ещё думаю, что выход альбома “Chinese Democracy” в то время только обдумывался, а сам альбом мог выйти в любой год.

Всё выглядело так, будто то, что я делал, казалось действительностью, но в действительности я ничего и не делал. Если вы возьмёте любую газету о музыке того времени, или послушаете радио или почитаете блоги в Интернете, вам никак не избежать этого. Это было высечено на камне: я ушёл из “Velvet Revolver”, я возвращаюсь назад к «Ганзам». В действительности, ни того, ни другого не случилось: в течение тех месяцев я просто проводил время дома, записывая свои музыкальные идеи на свой цифровой шестнадцатидорожечник.

В буквальном смысле это была позиционная война: нам всем потребовалось какое-то время, чтобы переждать это дерьмо. Наконец, когда всё поутихло, мы вернулись к работе. Я просто однажды пришёл домой к Мэтту, будто ничего с нами и не случилось.

- Слушай, чувак, – сказал я, – всё, что было с нами, просто смешно, и то, что происходит с нами сейчас, тоже смешно. Давай я тебе расскажу, как всё было в действительности?

- Валяй, чувак.

И я всё рассказал Мэтту, вновь повествуя о том, как всё было в действительности. Безусловно, время доказало, что не было никакого возвращения к Экслу или воссоединения с “Guns N’ Roses”, потому что ничего такого в действительности и не происходило. Этот факт, казалось, убедил парней в том, что моё видение событий было правильным. Я никогда не считал, что мне нужно объясняться перед этими парням за свои поступки, но мне пришлось, что всегда выводило меня из себя. Но я перешагнул через это, также поступили и они. Когда я пообщался с глазу на глаз с Мэттом, я таким же образом побеседовал с Кёршнером, а затем с Даффом и Скоттом. В общем и целом, всё это было совершенно не нужной драмой, говорили ли об этом вслух или помалкивали. У меня просто не было времени на всё это. Но мы все справились с ней, и сегодня мы относимся к этому гораздо спокойнее.

 

* * *

 

ГРУППА ВНОВЬ СОБРАЛАСЬ ВМЕСТЕ И МЫ ПРИНЯЛИСЬ РЕПЕТИРОВАТЬ В ДОМЕ
у Мэтта, в звукозаписывающей студии, устроенной в его гараже. Все вновь подключились к делу, и мы приступили к работе над новым материалом для нашего следующего альбома. Именно в то время я порвал мышцу плечевого пояса, занимаясь в тренажёрном зале, и отправился на приём к врачу. Он прописал мне несколько терапевтических упражнений и дал пузырёк викодина. Я знал чёрт возьми очень хорошо, чт о такое викодин и какой эффект он произведёт на меня, но то, что он был прописан мне моим врачом, казалось мне нормальным и действительно необходимым. Я принимал викодин согласно инструкции по применению – одну таблетку каждые четыре часа, а вскоре стал принимать по две каждые два часа и затем по одной каждые пятнадцать минут – такое происходит со мной всегда.

Но не только моя группа оказалась в опаcной ситуации, мы с Перлой погрязли в ссорах как никогда. Я шёл своей дорогой с викодином, а она шла своей. После рождения нашего второго сына Перла захотела сбросить тот вес, который она набрала во время обеих беременностей, и в процессе подсела на таблетки для похудения. Таблетки для похудения, по сути, – изысканная форма спида, и она принимала их бесконтрольно долго настолько, что это повлияло на её личность. Она и без того была сверхзаботливым, сверхуверенным человеком, который всегда опережал меня на два шага. Введение спида в это уравнение подчеркнуло особенности её характера так сильно, что она стала слишком невыносимой, чтобы я мог с ней уживаться.

Наши отношения становились всё более и более эмоционально неустойчивыми, так что я отправился в Лас-Вегас, чтобы принять участие в шоу “Rock Honors” 2006 года, устроенном телеканалом “VH1”, и вместе со своим приятелем Томми Ли мы исполнили там несколько песен “Kiss”. Пока я был в Лас-Вегасе, я встретился со своим другом, имевшим связи с поставщиками оксикодона, и набрал таблеток больше, чем мог унести. До этого мой друг победил рак, но тем временем он, как утверждают, попал в автоаварию, едва не окончившуюся летальным исходом, поэтому у него вновь был пожизненный рецепт на оксикодон. Когда тебе кто-то говорит, что у него рецепт вроде этого, ты не задаёшь вопросов.

К тому времени я был достаточно хорошо знаком с этим наркотиком, но подумал, что произойдёт, если я размельчу его, смешаю с водой и растворю его, чтобы вводить внутривенно. Я был приятно удивлён, когда понял, что это сработало. Я отлично провёл время в Вегасе, это было идеальным местом, чтобы убедиться в том, что именно сюда я шёл всё это время. Я задержался там на несколько дней больше, чем мне требовалось. Я просто ловил кайф. Я просто «чиппинговал», и зависимости у меня не было. («Чиппинговать»[28] означает принимать героин то здесь, то там.)

Я вернулся домой, а поскольку моя наши отношения с Перлой летели под откос, я занялся самолечением и отложил заначку викодина и оксикодона. Мы расстались с Перлой без лишних разговоров. Мы не виделись целый день. Я отправился в гостиницу неподалёку от аэропорта. Я погрузил в наш «хаммер» свою одежду, забрал кошку и в душ е думал, что больше никогда не вернусь обратно. Я вовсе не был святым, но я не мог мириться с тем состоянием, в котором она пребывала. Я сказал ей, что ей нужно отправиться в центр реабилитации. Она согласилась. «Если я отправлюсь в реабилитационный центр, позаботься о детях», – это были её последние слова, которые она мне сказала.

 

* * *

 

ПОКА ПЕРЛА НАХОДИЛАСЬ В РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ, ВСЁ СТАЛО ПЛОХО
– няня следила за детьми, а я продолжал употреблять «окси» в «лечебных» целях. Я нашёл в Лос-Анджелесе поставщика и купил у него трёхмесячный запас. И пока я всё ещё не употреблял наркотики каждый день, я стал употреблять их каждую ночь. Я скрывал это от группы так же, как скрывал это своей семьи. Но в конце концов правда вылезла наружу: я стал принимать дозу перед репетициями. До этого я добился творческого единения с группой, имея незамутнённый рассудок, но в итоге полюбуйтесь на меня… Вот он я, как в тумане. Всё настолько вышло из-под контроля, что я ширялся прямо в туалете Мэтта, и всем было очевидно, что я находился под кайфом. И как и прежде, все хранили молчание, по крайней мере, какое-то время, а это многое говорит о терпимости внутри группы. Я даже не пытался скрыть свою зависимость от парней, которые уже хлебнули своих проблем, и вокалиста, у которого эти проблемы всё ещё оставались. В своей зависимости я вёл себя настолько отвратительно, что Мэтт даже обнаружил кровь на стене. Если меня всё ещё не выдавали мои отключки на репетициях, то эта кровь выдала меня с потрохами.

Мы продолжали работать, не то чтобы быстро продвигались вперёд, а так, просто сочиняли и в творческом плане просто топтались на месте. Я отправился вместе с Мэттом на концерт “Camp Freddy” в Вегас, но по большому счёту не затем, чтобы посмотреть их выступление, а чтобы связаться с поставщиком «окси» и закупиться у него. Я полагал, что я знал, что я делаю, но думаю, что тогда я не осознал, насколько быстро стал тёмной лошадкой. Я помню, как пробрался за кулисы во время того концерта, и все замолкли, когда я вошёл в комнату. И так начинало случаться каждый раз, в какое помещение я бы ни заходил.

Карл Стабнер (Carl Stubner), который был тогда и остаётся сейчас моим менеджером, позвонил мне, пока я был в Вегасе. Мы поболтали кое о чём, и хотя я не осознал этого в тот момент, он очень внимательно меня слушал, пытаясь оценить, в каком состоянии я находился. Я и не помню, о чём я тогда говорил, но внезапно он прервал меня

- Слушал, – сказал он, – будь со мной откровенным. Ты в порядке?

- Да, да, чувак, – сказал я, обманывая, – я в порядке. А что?

- Послушай меня… Я не буду учить тебя, как тебе распоряжаться собственной жизнью, и я не коп. Я просто хочу знать, в порядке ли ты? Потому что если нет, я готов помочь тебе. Но тебе придётся быть со мной откровенным.

- Я в порядке, правда… Да, в порядке.

Я отыграл концерт, я встретился со своим приятелем-поставщиком, я вернулся в Лос-Анджелес и я знал, что я слишком, мать твою, облажался, чтобы находиться рядом с Перлой, которая уже вернулась домой совершенно очистившаяся и здоровая, не говоря уже о том, чтобы находиться рядом с собственными детьми. И я совершил один поступок, который имел для меня смысл: я снял номер в гостинице в Западном Голливуде и выбрал день, когда я запишусь в реабилитационный центр. А до утра этого дня я намеревался прикончить все мои наркотики, которые я купил, прямо тут, в гостиничном номере, ну или в том месте, куда бы они меня ни завели. Перла и все остальные волновались за меня. Она была спокойна и терпелива, и именно поэтому мы любим друг друга именно так, как любим. Я не был в порядке. Но я был почти готов к тому, чтобы это признать. Я знал, что моему беспутному образу жизни нужно положить конец. Я решил подыскать себе какое-нибудь местечко подальше от своей жены и своей группы, чтобы после того, как я посвятил самому себе эти четыре запланированных месяца, оттянуться там на всю катушку. Я знал, что мне нужно было немного уединения и покоя. И я это получил.

На этот раз реабилитационный центр оказался для меня по-настоящему стóящим местом, потому что на этот раз я сдался. Вначале я выкинул наркотики, затем прояснил рассудок и немного поразмыслил над тем, почему мне нравилось возвращаться к одному и тому же раз за разом. Рано утром 3 июля 2006 года я записался в реабилитационный центр. Я провёл там все тридцать дней, и окончательно капитулировал … Я узнал о самом себе больше, чем только мог подумать. И начиная с этого дня, я не употребляю наркотики.

 

* * *

 

КАК ТОЛЬКО Я ВЕРНУЛСЯ К РАБОТЕ, К РАБОТЕ ВЕРНУЛАСЬ ВСЯ ГРУППА, И МЫ
принялись за сочинение песен и запись нашего второго альбома “Libertad”. Это было другое ощущение – мы были другими людьми, придумывали новые идеи и были объединены духом товарищества. Во всём чувствовалась свобода, и это подкрепляло силы. Казалось, будто мы по-настоящему выросли, или, может быть, смирились с тем, чтó мы собой представляем как группа.

До того, как я прошёл реабилитацию, мы стали работать с Риком Рубином. Думаю, это было перед моим запоем «окси» и после этого. Мы были очень рады работать с ним по вполне очевидным причинам – у Рика легендарные достижения. Но в действительности ничего не вышло. У Рика были свои методы работы, у него собственная команда звукорежиссёров и звукотехников, и каждые несколько дней он появлялся в студии, чтобы посмотреть, как всё идёт. Обычно у него в округе было несколько групп, которые записывались по такому же принципу.