Глава 11. Какая твоя иллюзия? 6 страница

«Это было здорово! - сказал я ему после небольшого джема. – Даже необычно!»

«Послушай, чувак! - сказал он. – Это было классно. Мы могли бы сделать это вместе, твою мать, ведь это круто! Но вы с Экслом должны заставить вашу чертову группу работать! Соберитесь вместе и на хрен сделайте это снова!»

____________________

 

ЭКСЛ НАСТОЛЬКО ХОТЕЛ ВСЕ КОНТРОЛИРОВАТЬ БЕЗ ОСТАТКА, ЧТО ОСТАЛЬНЫЕ ЧЛЕНЫ ГРУППЫ ЗАДЫХАЛИСЬ.

 

К ТОМУ ВРЕМЕНИ ВСЕ РЕШЕНИЯ «ГРУППЫ» ПРИНИМАЛИСЬ Экслом и Дагом Голдштейном. Даффа, меня и остальных членов группы информировали о том, что они решили, по телефону или по факсу - Guns N' Roses официально превратились в диктатуру. Реальность того, что происходило, была подавляющей; это было похоже на сыпучий песок. Я не мог нащупать никакой зацепки, чтобы выбраться из этого. То, что мы предполагали сделать, было очень просто: всего лишь нанять нового гитариста и записать новый альбом. Но весь процесс контролировался Экслом, и, хотя я знаю, что он хотел, чтоб я вернулся, я задыхался от давления и не мог мыслить здраво. Думаю, по большому счету, это была борьба между нами – им, желающим все контролировать, и мной, желающим приложить больше усилий для сохранения группы. Зачастую общественное внимание сосредотачивалось на нас с Экслом как на стержне Guns N' Roses, думаю, Эксл был с этим согласен, но успех GN'R, дошедший до такого уровня, был результатом совместной работы пяти парей, среди которых не было более важных, чем кто-либо другой, так же, как и я имеющих к этому отношение. Однако, эта мысль стала древней историей, и, казалось, я ничего не мог с этим поделать.

Даже когда я видел, что все это слишком затянулось, когда реальность смотрела мне в лицо, я все еще отказывался верить в то, что это было правдой. Один из поводов, что свел нас пятерых в одном месте, заключался в том, что мы не пытались выскакивать вперед; основываясь только на этом, мы всегда держались спина к спине. Эксл всегда был частью этой команды, даже когда его не было рядом. В глубине души, даже когда он вел себя странно, каждый из нас знал, что он был членом коллектива. И вдруг он перестал им быть. Пока мы пропускали мимо ушей все его выходки, он здорово придумал все так, что мы были «его» группой, и что он мог дергать и истязать нас, пока находился в истерике, держать нас в своем распоряжении и звать, когда надо. Казалось, он верил, что мы были рады быть в его распоряжении.

А пока что мы тупо слонялись и во время простоя кричали матом друг на друга. Это было просто ужасно. Через некоторое время я едва ли мог приходить, потому что злоба стала разрушающей. Мы могли бы проводить каждую ночь в студии, либо записывая музыку, либо просто джемуя, но большинство ночей мы просто бесполезно сидели, ожидая, захочет ли Эксл почтить нас своим присутствием; иногда он даже приходил, обычно намного позже после того, как большинство из нас собиралось для ночной работы - и все время под видом желания записывать музыку для нового альбома Ганзов. Более того, истечение срока контракта подрывало и без того шаткое положение.

В то время все контролировалось Даффом и мной - всего лишь двумя оставшимися членами оригинального состава Guns N' Roses. А вот как это выглядело со стратегической точки зрения: согласно контракту за Экслом сохранялось право на название группы, по этому контракту он в любой момент мог собрать новую группу и назвать ее Guns N' Roses. Конечно, нас с Даффом могли туда пригласить… но только на условиях Эксла, по которым, как нам казалось, мы были бы всего лишь наемными рабочими. Эксл нанял адвоката, чтобы начать этот процесс, мы с Даффом сделали то же самое, и трое из нас начали спорить, имея адвокатов, которые ничего не делали, а только выкачивали из своих клиентов деньги. Даг Голдштейн также нам помогал, «облегчая» нашу участь.

Вся эта ситуация раскололась о камень, которым стал я; мое терпение, моя самоотверженность, моя решимость - все это в конце концов начало улетучиваться. Возникло множество вопросов и предположений: Кем на самом деле были Guns N' Roses? В чем наши профессиональные различия? В чем заключается самолюбие Слэша? Какова позиция Эксла? Эксл настолько хотел все контролировать без остатка, что остальные члены группы задыхались.

Я на самом деле не знал, что делать, когда Эксл 31 августа 1995 г. прислал письмо, в котором говорилось, что он покидает группу и забирает ее название согласно условиям контракта. После этого мы попытались оспорить эти условия и вернуть название. А он стал выводить нас из контракта под таким давлением, что нам с Даффом пришлось согласиться. Мы подписали какой-то документ о согласии предоставить определенную сумму до того времени, пока не сможем ее отработать. Но если мы не соглашались выполнять все условия до конца, то контракт становился недействительным и аннулировался, а мы теряли деньги; я подписал это и послал все к чертям. Я всего лишь хотел двигаться вперед, если б нам было всем куда двигаться.

Необходимо заметить, что мое доверие к Экслу испарилось. Вся эта ситуация с контрактом, по моему мнению, была абсолютно не свойственна Guns N' Roses. Меня спихивали на второй план, пока Эксл был законно у руля, если я официально соглашался подписывать вышеупомянутый документ. Однажды Эксл позвонил мне, чтобы договориться о личной встрече в его любимом итальянском ресторане в Брентвуде (Brentwood). Я пришел, а его там не оказалось, и я пошел в бар, чтобы его подождать. Когда он пришел, мы сели в темном углу зала, словно были мафией. Насколько я помню, эта встреча была в основном попыткой заставить меня принять условия, которые навязывал он со своими адвокатами, но, по большей части, менее жестко. Эксл трактовал ситуацию так, словно только от нас двоих все и зависело. Он пытался убедить меня, что все было здорово, что это то, в чем мы с ним выступаем просто как партнеры.

В то же время он попытался втянуть меня в свой мир, чтобы показать мне свою версию событий, которая была исключительно правильной, но я на это не пошел. Я сидел там и просто слушал, почти никак не реагируя. Напряжение было высоко, и было слишком много вопросов в никуда. Мне становилось все более ясно, что нет ничего, что я мог сказать, чтобы переубедить его. И он уже знал, что я чувствовал. Мы продолжали это до тех пор, пока все не взорвалось несколько позже.

Это уже было несмешно. Это стало угнетающе. Для меня было почти удивительным то, что стало с группой; мы, группа, позволили Экслу вольность в течение всех этих лет превратить то, что мы имели, в некую болезненную реальность, что жила лишь в его голове.

Было несколько подобных встреч и в офисе Дага Голдштейна. Потом, конечно, были бесконечные встречи с адвокатами по этому поводу. Это было утомительно. Я никогда не мог понять, какого хрена я там делал. Неважно, к чему мы могли в итоге прийти, в то время как важна была именно запись, ничто не было более значимым.

____________________

 

В ЭТО ВРЕМЯ THE STONES БЫЛИ В ГОРОДЕ; они остановились в отеле Sunset Marquis и записывались в доме Don Was, работая над альбомом Bridges to Babylon. Я приходил туда и просматривал несколько сессий, наблюдая за их работой, наблюдая за тем, как они создают свои песни, и это еще больше вводило меня в печаль по поводу моей ситуации. Царило полное взаимопонимание вокруг их оригинальных личностей, и всегда присутствовало уважение. Кит (Keith) мог безжалостно прикалываться над Ронни (Ronnie), но Ронни был таким классным милым парнем, что все было нормально. Должно было быть, потому что Кит - симпатичный, вредный и совершенно самовлюбленный человек, так что ему надо было на ком-то срываться. Он не мог это сделать с Миком (Mick) и Чарли (Charlie) … хотя пытался. Они такие твердолобые, что у Кита ничего не получалось, и все доставалось Ронни. Как говорит Ронни, «У Кита склонность к деспотизму». Но, каким бы грубым это не казалось, все было в рамках взаимоуважения.

В один особый вечер, после того, как они закончили работу, я пошел в номер Ронни и протусовался там некоторое время. Он спросил меня, знаю ли я Кита. Я сказал, что не знаю и никогда с ним не встречался, на что Ронни отвел меня в его комнату, познакомил нас и оставил меня там. Было темно, и в стерео играли старые блюзовые композиции. Единственная лампа тускло освещала Кита, который сидел на диване с лицом, на котором был румянец, вызывающий страх и ужас. Я сел в кресло возле кофейного столика, пока он меня оценивал. Он проговорил несколько минут, затем внезапно схватил нож-бабочку и стал его складывать и раскладывать, показывая, кто в доме хозяин. Потом он швырнул нож на стол между нами.

«М… Неплохо», - сказал я.

Позже этой ночью мы пошли пообедать в Chasen's. Кит и я сели в баре, разговаривая о наркотиках и тюрьме, и, могу сказать, все это время он меня терпел. Я был в студии на их репетиции весь день, так что, когда разговор зашел про мою группу, я дал волю своим чувствам.

Кит все выслушал и затем пристально на меня посмотрел. «Послушай, - сказал он. - Есть только одна вещь, которую ты не должен делать - ты не должен уходить».

Я знал, о чем он говорит; если ты никогда не уйдешь, неважно, что скажут, остальные, но ты будешь там. Даже если ты всегда единственный, кто пришел на репетицию и был там до конца, даже когда настали тяжелые времена и не все между собой ладят, единственная вещь, которую не смогут тебе простить твои коллеги по группе - это то, что ты ушел. И это правда: если ты рано пришел на репетицию и оказался там единственным, ты тот чувак, с которым не станут возиться. Прекрасным примером была великая песня Rolling Stones «Happy», с их альбома Exile on Main St. Как гласит легенда, пока Кит ждал, когда соберутся все участники группы, он сам написал песню. Когда они пришли, он показал им ее, как будто спрашивая: «Что вас так задержало?». Я определенно хотел быть тем парнем, кто мог преодолеть все эти преграды и писать музыку. Если ты делаешь так всегда, то ты единственный, у кого на руках все карты.

Кит вдохновил меня; я чувствовал, что должен стараться еще больше. На следующий день я постарался изменить свою точку зрения на сложившуюся ситуацию и пришел в «Комплекс», готовый заставить это работать любой ценой. И тут я снова получил пощечину: Эксл так и не приходил на репетиции, а переговоры адвокатов по поводу «работы по контракту» приняли оскорбительный поворот. Да благословит Бог Кита за совет, но мне ничего не оставалось делать - я должен был уходить.

Наши «репетиции» всегда проходили слишком поздно, даже позже, чем приходил Эксл. Когда бы он ни приходил, это было около часа или двух ночи; мы могли играть с час или чуть больше, а потом нам становилось скучно, и мы расходились по домам, оставляя его в студии. Я не слышал, как он поет на протяжении всего времени, что мы были в «Комплексе»; я не уверен, что слышал, как он поет с момента нашего последнего шоу в 1993 г., в то время как уже шел 1996 год.

Так что я даже и не знал, над чем мы работали. Нам предлагалось джемовать до тех пор, пока он не скажет «Мне нравится это» или «Мне нравится то». Никто не считал это хорошим проведением времени, ни у кого не было вдохновения. Обычно я приходил домой около трех часов ночи. И эта была одна из тех ночей, что заставила меня свалить оттуда.

Я лег в постель и уснул. Спустя два часа, около пяти утра, я проснулся в холодном поту и с самыми мрачными мыслями, чувствуя себя на грани самоубийства. Я хотел со всем этим покончить; я был таким несчастным, что хотел от всего убежать. Я никогда так себя не чувствовал, я никогда не хотел убить себя - я бывал в подобных ситуациях несколько раз, но неумышленно. Полчаса я просто смотрел по сторонам в своей спальне; я ничего не мог с этим поделать; я хотел быстро убить себя; я больше не хотел жить. Если бы рядом лежал какой-нибудь наркотик, я бы вколол его весь и сразу, и все было бы сделано.

В течение следующего часа я всматривался в потолок и думал о своей жизни от начала до конца. Я обдумывал, стоило ли мне жить, и разбирался, как я до этого дошел и что мне с этим делать. К шести утра я бы опустошен и снова уснул. Два часа спустя я проснулся с одной-единственной мыслью в голове: Вот и все. Кроме этого мой мозг ничего не придумал.

До этого момента одна часть меня хотела двигаться вперед, а другая не видела будущего. В утреннем свете я снова увидел всех ангелов, и каждый из них был согласен с моим решением. Группа уже не была тем, чем являлась раньше, и я больше не хотел там быть. И тут я сказал себе, что больше не стоит об этом думать.

Я встал с постели, позвонил в офис нашего менеджмента (BFD) и сказал Дагу, что больше не вернусь.

«Всё, - сказал я Дагу. - С меня хватит. Я ухожу».

И положил трубку до того, как он смог что-то ответить.

____________________

 

ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД, МОГУ СКАЗАТЬ, ЧТО Я БЫЛ НАИВНЫМ в одном отношении: я не защищал себя юридически, потому что думал, что мне это не надо. Я считал: что может значить название группы без ее участников? Я и не предполагал, что отдал Экслу всё, ведь, как я думал, что́ он мог сделать всего лишь с названием группы и больше ничем?

У меня не было таких хороших адвокатов, которые должны были быть; я был настолько выше этого и так утомлен, что мне было не до этого. Я не хотел делать официальное сообщение и поднимать шумиху. Я хотел уйти тихо. Я не желал, чтобы это была одна из тех ситуаций, когда два человека ссорятся друг с другом через прессу. Я не видел причин, почему что-то такое простое должно превратиться в большую битву. Я думал, что просто заберу свою долю и уйду.

В это время никто из объединения Ганзов на самом деле не верил, что я ушел. Эксл был так близко знаком со мной, что говорил всем, что я передумаю. Он позвонил моему отцу, моему охраннику, моей жене Рене и сообщил им, что я совершаю величайшую ошибку в своей жизни. Он сказал, что благодаря своему решению я просрал кучу денег. Но ничто из этого не имело для меня значения. Я ушел. Мое терпение лопнуло, и назад пути не было.

По правде говоря, никто из сторонников Эксла не верил, что я на самом деле уйду через пару лет. По их мнению, я был человеком, который может забрать свои слова обратно. Я никогда не вел себя так, что обо мне можно было такое подумать, но для них это было неважно. Они не верили, что я скорее уйду из Guns N' Roses, чем буду иметь дело с нынешним состоянием Guns N' Roses.

____________________

 

Я СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО В МОИХ СИЛАХ, со дня, когда мы объединились, чтобы Guns N' Roses стали лучшей группой в мире. Я вложил свое сердце и душу во все, что мы делали и меньше всего сожалею об этом. Мы совершили то, о чем другие группы лишь мечтают; всего лишь через несколько лет мы превзошли те цели, которые ставят перед собой группы типа the Stones и достигают их спустя десятилетия. Не люблю хвастаться, но если вы все внимательно проанализируете, то увидите, что то, что мы сделали за этот промежуток времени, - нечто непревзойденное за всю историю рок-н-ролла.

После работы над тем, чтобы эта группа стала лучшей частью моей жизни, говорить «прощай» всему, что я построил, было равносильно полету в космос. Но однажды я сделал это, груз упал с моих плеч и с ног слетели кандалы. Было такое ощущение, когда после глубоководного ныряния ты всплываешь, и давление воды уменьшается. В день, когда я принял решение, я проснулся рано, позвонил вышестоящим людям, чтобы сообщить им новости, и снова лег спать. Больше о том дне я ничего не помню, кроме того, что, когда я снова проснулся, то чувствовал себя посвежевшим. Было такое ощущение, словно я проспал неделю. Позже ночью я позвонил Даффу, Мэтту и Адаму Дэю, чтобы все рассказать. Дафф принял мое решение без вопросов, Мэтт тоже не был удивлен. Я был доволен, но это была горькая радость; я никогда до этого не сдавался.

Некоторое время я наслаждался спокойствием. Я начал приходить и просто наслаждаться джемом каждый раз, как только появлялась такая возможность. Мои адвокаты спросили меня, хочу ли я подать в суд за причинение ущерба и претендовать на такое возмещение, какое только возможно, но я добросовестно отказался. Я не мог пойти на это; кроме того, говоря о том, что они пытались защитить мои права, и я, вероятно, должен был их слушаться, правда заключалась в том, что я отказывался понимать, какими непостоянными и ненадежными становились отношения между мной и объединением Ганзов. Я фактически ничего не замечал, но, когда ты покидаешь компанию, то обязан защищать свои интересы. Тогда я все еще глупо верил в то, что значили для меня Ганзы, так что не задумывался над этим. И по сей день все еще остались проблемы, которые нуждаются в твердом решении, и которые являются причиной моего горя.

Принимая все это во внимание, я был верен своему решению и тому пути, который избрал. Даже мой отец раньше, когда я находился под давлением, говорил мне: «Не сбегай с корабля». Я полагаю, мой уход из GN'R был одним из самых разумных решений, которые я когда-либо принимал. Нет сомнений, что, если б я остался в группе после всех событий, к этому времени я бы по-любому умер из-за многих ненужных нервотрепок. Я бы по-любому снова нашел героин, или бы он нашел меня. Если б я знал тогда то, что знаю сейчас, если бы был более опытным, имел бо́льшую самозащиту и был более подозрительным к вовлеченным игрокам - я даже не говорю об Эксле и, тем более, о людях, которых он нанял, чтоб оградить себя от этого - все могло быть по-другому. Он нанял людей, у которых ничего не было, и которые зарабатывали на нем деньги. Если б я был другим или если бы мы с ним были готовы обсудить все лицом к лицу, то мы могли бы достичь более высокого уровня уважения к нашим взаимным интересам как группы. Но я не верю в «если».

Такого не могло быть. Дорога, которую выбрал Эксл для путешествия, просто вынесла меня на обочину. И однажды я сошел с этой дороги, Дафф был следующим - он не выдержал после этого и года. Немного позже уволился и Мэтт. По-видимому, он защищал меня, когда я был оклеветан на репетиции, и это стало для него началом конца.

К 1998 году Эксл был единственным из пяти оригинальным участником «группы», которую он официально собрал и был готов назвать Guns N' Roses. К тому времени Иззи выпустил небольшой тираж своего сольного альбома и отправился в мировое турне, Гилби сделал то же самое. Дафф собрал новую группу и выпустил две записи, и я тоже: моя вторая инкарнация Snakepit была жива и хорошо себя чувствовала. Мэтт, в свою очередь, снова присоединился к the Cult, участвовал в записи и ездил в турне. Стивен был искалечен наркоманией, но у Эксла такой отмазки не было. Мне казалось несколько ироничным, что у единственного человека из нас, который всех запугивал, старался подчинить и забрал себе имя группы, к этому моменту так ничего и не получилось создать.

____________________

 

В 1996 ГОДУ, ПРОВОДЯ НЕПОСРЕДСТВЕННО СВОИ последние дни в GN'R, я делал все, чтобы остаться вдохновленным музыкой. Это был лучший способ, чтобы излечиться от разочарования от того, что стало с моей группой. Я поехал в мировое турне с такими опытными и разноплановыми музыкантами, какие только могут быть, и учился у каждого из них так много, сколько мог. Я поехал в Японию на две недели с Нилом Роджерсом (Nile Rodgers - основатель Chic - известной диско группы 70-х годов, один из лучших ритм гитаристов мира - прим. Галкиной А.Н.) и необычным представлением Chic - и это была му́ка музыкального обучения.

Для Нила я был самым уважаемым в мире; мы вместе работали над саундтреком к фильму «Полицейский из Беверли Хиллз 3», так что, когда он позвал меня в тур с Chic, я просто не мог ему отказать. Он собрал всех оригинальных участников группы: Омара Акима (Omar Akeem), Берни Уоррелла (Bernie Worrell), Бернарда Эдвардса (Bernard Edwards) и, в конце концов, одну из оригинальных участниц бэк-вокала. С ними были Стиви Винвуд (Stevie Winwood), Саймон ЛеБон (Simon Le Bon), Сестра Следж (Sister Sledge) и я довольно продолжительное время, играя яркие эпизодические партии во время их выступлений.

На прослушивании в Нью-Йорке во время одного из джемов я сделал что-то похожее на бомбу из своего Лес Пола (вот как случился вышеупомянутый взрыв), который происходит, когда надавливаешь на заднюю поверхность корпуса гитары и в то же время давишь на себя нижнюю часть грифа, вместо того, чтобы использовать тремоло (тремоло - подвижная система крепления и натягивания струн - прим. Галкиной А.Н.). Я разломал гриф гитары, которая взлетала и ударила мне в лицо. Было такое ощущение, что меня ударили бейсбольной битой: когда она хлопнула, то издала звук как M-80 и сделала огромную дырку в моей верхней губе. Кто-то в тот день снимал на видео ту сессию, и я был бы очень рад посмотреть сейчас эту запись. Рана, которую оставил гитара, была размером с пятицентовую монету.

Раздавшийся звук заставил всех прекратить играть и обернуться в мою сторону. Я стоял с половиной гитары в одной руке и с другой половиной в другой руке, с льющейся кровью на подбородок, шею и грудь. Я был в шоке; они все кивали на меня, а я не понимал, о чем они говорят. Так как я был в Нью-Йорке, надо было или ждать три часа доктора, или нет. Я предпочел вернуться в отель Парамаунт (the Paramount Hotel), где сидел в баре с пакетом льда на лице и с бутылкой Джека перед собой до тех пор, пока не готов был продолжать на следующий день.

Тем временем Адам отнес мою гитару специалисту по ремонту, чтоб тот посмотрел, можно ли ее починить, и, когда я увидел его на пути к входу, он сказал, что его приятель ухитрился ее склеить.

«Я сделал все возможное, - сказал он. - Выглядит, как Франкенштейн, но играть можно».

Я бы хотел сейчас сказать Адаму Дэю, моему технику в течение последних девятнадцати лет, как сильно я его люблю. И до этого случая, и после у меня были поводы сказать то же самое, но я хотел бы выразить ему уважение, которое он заслуживает за то, что сделал на этот раз. До последнего я думал, что гитара разбилась, и ее не вернуть, но он просидел всю ночь, склеивая ее, и, к его чести, с того момента гитара зазвучала еще лучше, чем прежде.

____________________

 

ЭТОТ ТУР ПО ЯПОНИИ БЫЛ ПРОСТО ВЕЛИКОЛЕПНЫМ; каждое шоу было событием. Группа была просто удивительной, так что это был реальный обучающий опыт и много веселья. У меня даже был романчик с одной из сексуальных бэк-вокалисток. Каждую ночь этого тура я сидел с ней и еще с несколькими девочками на балконе клуба и праздновал. Однажды к нам присоединился Бернард Эдвардс, но он сильно устал и рано ушел; охрана проводила его до номера.

На следующее утро он был найден мертвым на своем диване в результате заболевания тяжелой пневмонией. Момент, когда мне позвонили, был самым сюрреалистическим в моей жизни. «Я же был с ним всего несколько часов назад!» - сказал я. Я на самом деле уважал Бернарда как музыканта и как личность. Он был самым прикольным, самым спокойным и самым добрым парнем. Он был хорошим другом, взяв меня под крыло во время этого тура, и считал меня чужим среди чужих, джемующим со всеми этими опытными профессионалами, Бернард даже и не знал многого обо мне и моей музыке. Во время этого тура он не выглядел имеющим проблемы со здоровьем или будто что-то было не так, он просто мирно умер во сне. Это стало настоящим шоком для Нила, потому что они с Бернардом вместе писали песни и были самыми близкими друзьями, они восстановили дружбу после длительного разрыва. Они только восстановили группу; у них было столько планов, чтобы записываться и перейти на новый уровень. Нил был в шоке. Все были в шоке: мы покинули друг друга в Японии и увиделись снова на похоронах Бернарда в Коннектикуте.

____________________

 

Я ПРОДОЛЖИЛ ИСКАТЬ ВДОХНОВЕНИЕ, окунаясь в проекты вне своего ожидаемого стиля, и одним из таких проектов стала музыка для саундтрека к фильму, спродюссированному Квентином Тарантино, - «Запекшаяся кровь». Когда компания Мирамакс (Miramax) попросила меня это сделать, я немедленно согласился, потому что я большой фанат Тарантино. Фильм получился просто великолепным; он о девушке, которая приходит, чтобы смыть все кровавые следы после того, как копы соберут все улики. Они обнаруживаются после серийного убийцы, цель которого - богатенькие женщины, и мыслями одной из них - этой совершенно прекрасной девушки - завладел этот убийца, и она начала собирать вырезки из газет о его преступлениях. Фильм держит в постоянном напряжении.

Мы встретились с Квентином, он рассказал мне, о чем фильм, и я начал писать музыку, вдохновленный главной героиней фильма Габриэлой и актрисой, которая ее сыграла - Анжелой Джонс. Анжела похожа на латиноамериканку, но на самом деле она белокожая девушка из Питтсбурга, и у меня просто крышу снесло от нее с тех самых пор, как я увидел ее в фильме «Криминальное чтиво»: она играла водителя такси, которая довезла Брюса Уиллиса до отеля после боя. У меня ушло много времени для работы над музыкой, которая была инструментальной, полностью акустической, эклектической и написанной под влиянием фламенко. Инструментальный материал я записывал с Джедом Либером (Jed Leiber - композитор, автор многих саундтреков к известным фильмам - прим. Галкиной А.Н.), великим специалистом, которого я знаю из Лос-Анджелеса.

Я вылетел в Нью-Йорк, где Нил Роджерс записывал электро-версию нескольких песен. Потом мы с ним вылетели в Испанию, чтобы попросить испанскую звезду Марту Санчес записать вокал. Она, по правде говоря, является Испанской Мадонной, и для меня было абсолютно ясно, почему Нил потратил все свои деньги, чтобы заполучить ее и чтобы быть с ней. Для меня все было замечательно: я весело проводил время в Мадриде. Марта сводила нас во все запрещенные бары в этих пустотах, а также во все древние винные подвалы глубоко под землей. В каждом из них был лучший игрок фламенко на гитаре - я много учился, джемуя с ними.

Я приехал на тайную вечеринку в Майами и быстро подружился с Квентином, Анжелой и несколькими другими людьми. Мы с ней начали видеться в Лос-Анжелесе, и это продолжалось несколько месяцев. По правде говоря, все делалось в ее машине. Мы могли встретиться в ресторане, но все равно делали это в ее машине. Мы разговаривали по телефону, встречались и делали это в ее машине.

____________________

 

Я ПРОДОЛЖАЛ ДЖЕМОВАТЬ ВСЯКИЙ РАЗ, как представлялся удобный случай, просто пытаясь придумать, что делать дальше. Я старался заняться чем угодно, потому что пока я кутил, мой брак начал трещать по швам. Едва ли можно назвать это неожиданным: во время пребывания в Лос-Анджелесе я почти не жил дома. И сейчас, после прошедшего увлечения Guns N' Roses, я был в поисках нового увлечения.

Когда я путешествовал, я никогда не предъявлял Рене претензий и никогда не был ей верен. Однажды мы вместе поехали в Ирландию в гости к Рону Вуду и его семье. В тот момент происходили те вещи, которые я особенно ценил в нашей семейной жизни. Она была хорошей актрисой, и я уважал это качество даже тогда, когда она не могла остановиться, а ее игра шла не так, как она этого хотела. Думаю, она была расстроена, потому что я был неисправим. Я оставил свой отпечаток. Однако, ничто из этого не волновало Рене, или так казалось, потому что я не был участником той музыкальной группы, в которой играла она. Думая об этом сейчас, я не уверен, что она осознавала всю важность того, что мы делали. Вероятно, она думала, что все это было несерьезно.

Когда наши отношения начали разваливаться, Рене стала гулять с голливудскими актеришками низшего уровня и ходить с ними на все вечеринки. В то время я занимался своими делами, совершенно не обращая внимания на супружеские обязанности.

После того, как мне выплатили страховку за дом после случившегося землетрясения, мы купили новый в Беверли Хиллз на Роксбери Драйв (Roxbury Drive). Это было большое дорогое здание в испанском стиле, построенное в 1920-х годах и теперь отчужденное за долги. В здании было подвальное помещение, что является редкостью для Лос-Анджелеса. Дом определенно имел ауру; он был в плохом состоянии, а в подвале к потолку был прикручен большой зеркальный шар. Все это мне очень понравилось. На третьем этаже, сразу за ванной хозяев, была особая комната, совершенно белая и похожая на фотолабораторию: в комнате были длинные, полупустые выдвижные ящики, на каждом из которых были черно-белые наклейки с именами девушек типа Кэнди, Моника и Мишель.

Мы сразу купили этот дом. Меня очень интересовало то, что в доме, возможно, было несколько запрещенных фотосессий, и я могу только догадываться, какие вечеринки проходили в подвале. Все, что это значило для меня, - это то, что подвал - идеальное место для записывающей студии. Я немедленно принялся за работу, и в первый раз мне было не жаль денег на достижение чего-то. Я этого хотел, первый раз в жизни я на самом деле тешился своими деньгами. Я позволил Рене делать с домом все, что она захочет, и мы раскидывали деньги налево и направо. Дом на Роксбери должен был стать великолепным - в нем была звукозаписывающая студия, множество комнат, ликер «Jager» и пиво «Guinness» в баре, машины для игры в пинбол и другие аркадные игры, стол для игры в пул и т.д. Это был замечательный участок Беверли Хиллз, но ничто из этого не имело для меня значения, и я на самом деле не был счастлив. The Snakepit II снова собирались вместе, даже когда я снова бухал до смерти и кололся героином, экстази и кокаином. Я чувствовал себя опустошенным и потерянным. Рене любила этот дом, а я редко спал дома, вместо этого проводя ночи в других местах.

Большую часть времени я проводил в отеле Sunset Marquis, пытаясь убежать от проблем. После Guns N' Roses я стал словно невесомым; я вступил в стадию простой траты времени и денег на пул в отеле, ухлестывая за девочками, напиваясь в баре целый день и отдаляясь насколько это возможно от всего в моей жизни, что я считал неприятностями. Если Джон Леннон потратил на это выходные, то я потратил целый год.