Глава 11. Какая твоя иллюзия? 4 страница

Перед свадьбой мы с Рене устроили объединённый мальчишник и девичник в клубе “The Troubadour”, поскольку она не захотела отпускать меня одного с парнями. И на той вечеринке я столкнулся с моей старой знакомой Перлой (Perla).

Мы познакомились с Перлой в Лас-Вегасе, когда группа во время первой части нашего турне давала концерт на стадионе “Thomas & Mack Center”. Тогда я спал со многими девушками, поскольку в тот момент мы с Рене встречались нечасто. Перла не знала о “Guns N’ Roses” совсем ни черта, да и не хотела знать, она приехала из Лос-Анджелеса, просто потому что видела меня на фотографии и захотела со мной познакомиться. Рон Джереми (Ron Jeremy) представил нас друг другу перед началом концерта, а после шоу мы встретились в моём отеле и провели вместе всю ночь. Скажу просто: она произвела на меня огромное впечатление, которое привело к бурному роману.

Мы обменялись телефонами и поддерживали друг с другом связь, когда я вскоре после этого уехал в турне. Со временем она переехала в мой Ореховый дом, который я ей сдавал почти год, и была лучшим съёмщиком, который когда-либо у меня был. Это говорит о силе характера Перлы: она прожила в доме и не потеряла голову, поскольку этот дом оказывал пагубное влияние на всякого, кто в нём жил; и я, полагаю, не исключение.

Моими первыми постояльцами были две бисексуальные девчонки, с которыми я познакомился во время одного из наших четырёх концертов на стадионе “L. A. Forum”. Они стояли перед сценой в первых рядах и во время всего концерта изнывали от желания и дразнили меня. Позже их пропустили ко мне в гримёрную для продолжения того, что они демонстрировали там, перед сценой, и я познакомился с ними поближе. Я позвонил им и пригласил их к себе, вначале я смотрел на них одних, а потом мы чудесно провели время все вместе. Я оставил им дом, когда уезжал в турне, что показалось мне хорошей идеей, но они совершенно его запустили. Они обе торчали на мете (meth, метамфетамин), и одна из девчонок убила кошку, принадлежавшую другой, а затем набросилась на неё саму. «Потерпевшая» съехала, а на освободившееся место другая пригласила торговца метамфетамином. Мне пришлось идти туда и лично разбираться с этой проблемой, а когда в доме я увидел ту девчонку, я едва её узнал. Вторым моим жильцом был парень по имени Джим (Jim), который работал в зоопарке в серпентарии. Я нанял его, чтобы он присматривал за моими змеями, и, в конце концов, оставил его в качестве жильца. Вероятно, парень страдал от какого-то душевного расстройства, и совершенно «расстроился», когда жил в моём доме. Перла оказалась единственной, на которую мой дом не оказал никакого воздействия, так же как и единственной, кто вовремя платил и жил в нём без забот.

Тем не менее, когда я вернулся к Рене, и у нас была помолвка, и всё в том же духе, я прилагал все усилия, чтобы держаться от Перлы подальше, потому что я знал, что отношения между нами гораздо серьёзнее, и отрицать этого я не мог. После моей той ссоры с Рене, разгоревшейся из-за добрачного контракта, и моей передозировкой в Сан-Франциско, я срать хотел на всё, а потому устроил себе свидание с Перлой на концерте в Сан-Диего, всего за два концерта до окончания нашего тура и за несколько недель до моей свадьбы. Мы провели вместе ночь, а в следующий раз, когда я с ней увиделся, была тот мальчишник, на который она явилась без приглашения. Она была опасна, влечение между нами было таким сильным, что никто из нас не рискнул бы этого отрицать. И в то же время она была слишком амбициозной и энергичной, чтобы связать себя с кем-то отношениями. Ей было 17, мне 25, она была сумасшедшей, но не настолько, чтобы я решился отменить нашу свадьбу и остаться с ней. Энергии в ней было как в фейерверке, а связь между нами была настолько сильной, что я провёл с ней ночь ещё один раз… ночь накануне моей свадьбы, между прочим.

* * *

 

В КОНЦЕ НОЯБРЯ МЫ ОТПРАВИЛИСЬ С ГАСТРОЛЯМИ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ И КАК раз тогда, когда играли концерт в Каракасе, в Венесуэле, мы очутились в самом пекле непредвиденных политических беспорядков. Полиция, погрязшая в коррупции, наркотики в изобилии и самые преданные и неистовые в мире поклонники – таков был статус-кво по всему континенту, и я не могу сказать, что я был удивлён. У нас был запланирован самый грандиозный концерт за всю историю страны, и поскольку в городе не оказалось места достаточного, чтобы вместить 45 тысяч обладателей билетов, организаторы концерта приспособили для этого огромную парковку. Концерт вышел изумительным, и до начала следующего концерта всё шло прекрасно: как только мы вылетели в Колумбию, в стране произошёл военный переворот. Этот переворот нас почти не коснулся, чего нельзя сказать об отдельных членах команды, обеспечивающей наше турне, и доброй половины нашего оборудования, которое кануло в хаосе в аэропорту.

Предполагалось, что мы отыграем два концерта в Боготе, в Колумбии, но после того, что произошло, без того контейнера с оборудованием, у нас не осталось другого выбора. Организаторы приняли решение объединить оба выступления в один концерт, который мы должны были отыграть на следующий день, так что у нас оставался целый день свободного времени, чтобы отдохнуть в отеле. Отель был весьма просторен и являлся частью какого-то комплекса. На первом этаже был большой кинозал, и я помню, что уже поднялся на эскалаторе на самый верх, как вдруг заметил на горизонте игровой автомат – это был пинбол “Jurassic Park”. Я не так давно посмотрел этот фильм и просто должен был сыграть на этом автомате, ведь он объединил два моих самых больших увлечения: динозавров и пинбол. Когда я поднялся к себе в номер, я попросил, чтобы этот автомат доставили ко мне, и провёл целый день, гоняя шарик.

Пока мы жили в отеле, кто-то сообщил местным властям, что мы храним наркотики, поэтому следующее, что сделали местные власти – что весьма характерно для Южной Америки, – выдали «ордеры» на обыск наших номеров в надежде найти, как я представляю себе, что-нибудь, что заставило бы нас откупиться. В день концерта в наши номера ввалились копы. У меня в номере не было ничего; они зашли ко мне с пистолетами наготове и наткнулись на меня, только после душа, играющего в пинбол.

«О, привет! – сказал я. Они предъявили мне ордер и принялись обыскивать мой номер. Пока они переворачивали мои вещи, я пребывал в приподнятом настроении. – Сеньор, вы не возражаете, если я ещё поиграю? – спросил я».

Тот концерт вечером 22 ноября 1992 года получился поистине волшебным: это было одним из тех событий, которое вызывает в тебе ощущение нереальности происходящего, даже если всё это разворачивается на твоих глазах, даже если ты сам являешься частью этого. Накануне концерта, пока наша команда устанавливала оборудование, весь день напролёт шёл проливной дождь; от веса воды над сценой прогнулась крыша (которая не была нашей), от чего осветительная аппаратура обрывалась и с грохотом разбивалась об сцену. К счастью, никто не пострадал, но сцену необходимо было переоборудовать. Наконец, в день концерта внезапно полил дождь и испортил кое-что из нашего оборудования. Несмотря на дождь, люди заполняли стадион и выстраивались в очереди, кое-где разгорались потасовки, несколько машин были подожжены, а полиции пришлось использовать слезоточивый газ, чтобы успокоить толпу.

Когда мы около 11 часов вечера поднялись на сцену, стадион охватило безумие. Мы играли поистине здорово, и дождя не было в течение всего первого часа концерта, пока мы не начали “November Rain”. Но когда мы принялись за эту песню, в тот же самый момент небеса разверзлись, и хлынул дождь. Это был один из тех тропических ливней, когда одной капли хватит, чтобы наполнить кофейную чашку. Дождь лился из чёрного тумана, который образовался из пара, поднимавшегося из толпы зрителей. Я с трудом мог что-либо разглядеть сквозь завесу над стадионом, люди походили на море силуэтов. Всё это было весьма драматично и очень красиво, казалось, группа и зрители слились в единое целое. Зрители, как и мы, прониклись этим настроением. Дождь полил настолько сильно, что мы отыграли песню и взяли перерыв, пока непогода не кончилась, а затем мы вновь вышли на сцену и отыграли то, что у нас было запланировано.

Во время концертов в Венесуэле и Колумбии с нами случались неприятности, какие только можно вообразить, и, принимая во внимание наше недавнее прошлое, вы могли себе вообразить, что группа должна была развалиться под влиянием таких обстоятельств. Но в этом-то и заключалась вся штука: мы занимались саморазрушением только тогда, когда всё было просто замечательно, но в те моменты, когда, казалось, всё было против нас, каждый из нас, даже Эксл, сплачивались, затем чтобы всё это миновало нас. Падения в самую бездну, может быть, и оставляли у меня ощущение, что завтра никогда не наступит, но когда, несмотря на все неприятности, мы героически ставили очередное шоу, я чувствовал, что мы непобедимы, что мы самая сплочённая группа из всех. Это вдохнуло новую силу в нашу общую веру и подняло боевой дух группы, как ничто другое. Чувство того, что зрители сопереживают нам и тем самым заставляют нас выкладываться на все сто, было гораздо важнее чем те разочарования от всех неприятностей, которые обрушилось на нас в Южной Америке. Наша игра была поднята на новый уровень, теперь она зависела от наших слушателей: нас охватывали те же чувства, что и наших фанатов. Мы достигли той точки, о которой говорят музыканты: когда ты погружаешься с головой в выступление настолько, что забываешь кто ты такой. Ты становишься частью концерта и перестаёшь думать. Такие моменты просто волшебны, и именно такими были всё турне и каждая ночь. Это было вершиной успеха группы, тем, за что любой отдал бы свою левую руку, чтобы только стать частью этого, если бы это происходило всякий раз. Но для нас это не стало данностью: как только мы переставали быть богами, мы погружались в саморазрушение.

 

* * *

 

В ЯНВАРЕ 1993 ГОДУ МЫ ОТПРАВИЛИСЬ В ТУРНЕ ПО ЯПОНИИ, АВСТРАЛИИ И Новой Зеландии с восемью членами обслуживающей команды и несколькими сопровождающими лицами в придачу. В Японии мы столкнулись с Ронни Вудом (Ronnie Wood), и это было что-то. Ронни и я были давними друзьями, и поэтому он поднялся с нами на сцену в «Токийском куполе» и исполнил “Knocking on Heaven’s Door”, а после концерта мы вместе с ним, а также Даффом и Мэттом здорово провели время. Та ночь удалась на славу. Оставшаяся часть турне не многим отличалось от того выступления – замечательные концерты, немного драматизма и к тому же дорогие развлечения вроде катания на картах, яхтах и обедов в ресторанах. Может, мы и отказались от тематических вечеринок, но от расточительных выходных – вот уж нет.

Мы вернулись в Штаты в начале февраля, и у нас оставался месяц перед тем, как приступили к следующей, американской, части тура, которую мы назвали “Skin and Bones”. Эта часть турне имела коммерческую направленность, поскольку финансирование нашей постановки было урезано до самого необходимого: с нами остался Диззи Рид, но Тедди и духовая секция нас покинули. Во время того тура мы в середине сета мы стали использовать акустические гитары, на которых исполняли лучшие песни с альбома “Lies”, а также каверы вроде “Dead Flowers”. Я не мог представить себя счастливее: наконец-то мы гастролировали «налегке» (bare-bones), как и полагается рок-н-ролльной группе.

Та часть турне, по моему мнению, была нашим шансом донести до всего мира “Use Your Illusion” такими, какими слышал их я. В тот день, когда я закончил запись последней гитарной партии для этих альбомов, и вышел из студии, для меня эти записи так и оставались такими же простыми и без прикрас, пока поверх не были наложены партии синтезатора, духовых инструментов и бэквокала. Я никогда не забуду, как здорово звучали эти песни в той неприкрытом простом мощном исполнении. Жаль, что у меня не осталось копии тех записей и что они не болтаются где-нибудь в интернете. Уж поверьте, они звучали поистине здорово; в отличие от изданных песен эти – совершенно другие «звери». Я не собираюсь оглядываться назад и рассуждать о том, что мы могли сделать, но, в общем, это были два абсолютно разных направления в нашей работе. В любом случае нам представилась возможность исполнять песни с меньшим размахом, но зато честнее, группой, вернувшейся к своему привычному размеру. Я ликовал!

Тур начался в Остине, штате Техас (Austin, Texas), в конце февраля, и наш первый концерт прошёл просто великолепно, хотя с самого начала тура мы столкнулись с неприятностями. За первые несколько недель мы отменили четыре выступления по причине плохой погоды. Во время концерта в Сакраменто, штате Калифорния, проходившего в начале апреля, кто-то из зрителей бросил в нас бутылкой “Jack Daniels” и угодил Даффу прямо в голову, отчего тот потерял сознание. Это было настолько глупо, не говоря о том, что это было опасно. Когда кто-нибудь бросает на сцену какое-нибудь дерьмо, чтобы вызвать у музыкантов реакцию (предполагаю, это оттого что рок-группы для поклонников – существа высшего порядка), это просто безумие. Никогда не был уверен, чего добиваются эти люди, когда бросают на сцену что-то, что может причинить вполне реальный физический вред. На тот момент концерт длился полтора часа, но то, что произошло, означало конец нашего выступления, потому что Дафф сильно пострадал.

Я вызвался сообщить зрителям, что они, мать их, перегнули палку. Когда я вернулся на сцену, они встретили меня радостными криками, но от того, что я им сказал, они вряд ли стали счастливее. «Из-за этой бутылки со сранью, которая попала ему в голову, Дафф потерял сознание и сейчас на пути в больницу, – сказал я. – На сцену мы не вернёмся. Концерт окончен. Пожалуйста, расходитесь спокойно и, мать вашу, не балуйтесь. И смотрите, не вздумайте валять дурака в здании».

Мы отменили концерт в Атланте, чтобы дать Даффу время встать на ноги, к тому же во время тура “Appetite” Эксл был арестован за то, что ударил ногой в голову охранника, который, как ему показалось, бил зрителей из толпы. Даг не верил ни словам Экслу, ни охранникам, и, возможно, был прав в обоих случаях.

Затем в конце апреля, когда мы возвратились в Лос-Анджелес, Гилби попал в аварию на своём мотоцикле и сломал себе запястье. Мы не знали до конца, насколько тяжёлой была травма, пока он не появился на общей встрече группы с серьезного вида гипсом.

- Ух ты, – сказал я. – Выглядит не хорошо.

- Сколько времени займет лечение перелома? – спросил Эксл.

- Две или три недели. – Гилби выглядел подавленным.

- Твою ж мать!

- Да я знаю, чувак, – сказал Гилби, – это полный отстой.

У нас был запланирован европейский тур, который через две недели открывался двумя концертами в России, к слову сказать, нашими первыми выступлениями в этой стране.

- На хрен! – сказал Эксл. – Звоним Иззи.

Я был удивлён и мне было приятно слышать, что Иззи вернулся, хотя при этом меня озадачило его нежелание репетировать. Впрочем, много времени на репетиции не оставалось. Так случилось, что политическая обстановка в России в мае 1993 года была далека от стабильной, поэтому вместо Москвы мы вылетели в Тель-Авив, в Израиль, чтобы успеть провести репетиции с Иззи перед тем, как открыть наш тур концертом на стадионе “Hayarkon Park Arena”. В Тель-Авиве мы забронировали репетиционную студию, и это оказалось что-то! Эта студия использовалась также и для записи, и звукоинженеры из той студии до конца не верили в то, что её забронировали именно мы, пока наша группа не ввалилась к ним в дверь. Мы собрались все вместе в той каморке, дешёвой и старой, но при этом такой по-домашнему уютной, какой может быть иностранная студия, и нами командовали старики, которые, как оказалось, были весьма прикольными. Это место представляло собой посредственную репетиционную студию со звукозаписывающей аппаратурой среднего уровня. Было очевидно, что в ней никогда не ступала нога музыкантов вроде нас, и это привело тех парней из студии в полный восторг. Только по одной этой причине та студия в Тель-Авиве стоила того, чтобы в ней поиграть. Иззи появился на репетиции с дредами на голове, не разучив предварительно ни одной песни, поэтому мы сделали всё, что смогли.

Спустя два дня впервые в собственной истории мы дали концерт для 50 тысяч израильских фанатов, самый масштабный концерт, который когда-либо проходил в Израиле. К сожалению, это было весьма сырое выступление, потому что Иззи не только растерял форму, но и относился к репетициям несознательно.

В Израиле Иззи, Дафф и я посетили место, где родился Иисус, затем отправились пообедать на площадь напротив Стены плача (the Wailing Wall), и когда мы сидели в уличном кафе, расположенном недалеко от зоопарка, я наблюдал, как израильские школьники выходили из автобуса, чтобы отправиться на экскурсию в зоопарк (field trip). В автобусе на задних местах сидели родители, а, может, это были учителя или какие-то сопровождающие из взрослых, которые были вооружены ружьями. Они построили детей один за другим, и один из взрослых встал впереди, другой замкнул колонну, а третий встал посередине, и у всех них через плечо висело оружие. Я никогда в своей жизни не видел ничего подобного. У меня был друг из Израиля, который вернулся на родину и отслужил два года обязательной военной службы, и я думал о нём примерно так: он вернулся совершенно другим человеком. Он уходил на службу занудой (nerd), но вернулся занудой, который участвовал в боевых действиях.

* * *

 

ИЗЗИ ОСТАВАЛСЯ С НАМИ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, ПОКА МЫ ДАВАЛИ КОНЦЕРТЫ В Греции и Турции, в странах, где мы никогда ещё не играли. В то время я относился ко всему происходившему вполне спокойно, но Иззи старался изо всех сил; он присматривался к ситуации, оценивал её, отслеживал, чем всё может закончиться, принимая участие во всём до тех пор, пока, в конце концов, он не порвал с группой окончательно. Его интересовало, что изменилось с тех пор, а что нет. От его внимания не укрылось, что мы очень много пили, а также то, что являл собой Эксл. Иззи будто щупал воду, перед тем как в неё войти. На тот момент я всё ещё думал, что Иззи покинул группу из-за тех беспорядков в Сент-Луисе, а также из-за того, что чуть не случилось в Германии. Я даже не осознавал, что эти события волновали его меньше всего.

На протяжении всего тура “Use Your Illusion”, всех этих двух с лишним лет, нас сопровождали два оператора, которые записывали каждый наш шаг. Эти парни были нам близкими друзьями, поэтому мы им вполне доверяли, а они оправдали наше доверие отличной работой. Они сняли историю группы, которую никто из посторонних никогда не увидит. Они сопровождали нас и на той тура, так же как и Дел Джеймс (Del James), который время от времени становился нашим комментатором и перед камерой вёл интервью и рассказывал, что и как обстояло. Как-то вечером Дел и эти парни с камерами сняли, как мы с Иззи джемовали на акустических гитарах, мы просто импровизировали так, так у нас обычно получалось, когда никого не было рядом. Мы были с ним на одной волне, и это было так естественно, так непринуждённо и настолько здорово, что я обожаю пересматривать эту запись. Отснятый материал продолжительностью в два года в действительности хранится под замком и останется там до тех пор, пока Эксл и оставшиеся члены группы не уладят все наши разногласия. Эти записи – Святой Грааль группы: посмотреть двухчасовой фильм, в который вошли бы, полагаю, лучшие наши моменты, означало бы узнать о нас абсолютно всё: откуда мы пришли и куда направляемся.

Иззи сошёл с борта в конце мая, отыграв два концерта на стадионе “National Bowl” в городе Мильтон-Кинз (Milton Keynes), в Англии. В Англию прилетел Гилби, мы вместе оттянулись, и эти двое отлично поладили друг с другом. Эстафетная палочка была передана, и, слава Богу, всё обошлось без сцен.

Покинув Англию, мы продолжили наше турне по Северной Европе. В Норвегии мы показали костюмированное шоу (makeup show), второе из запланированных, но первое из реализованных: в первый раз мы были вынуждены отменить шоу в Париже, потому что тогда Эксла обокрали (got “held up”). Норвегия для Мэтта имела особое значение, поскольку его семья родом из этой страны; мысль посетить землю своих скандинавских предков весьма увлекла его.

В Кёльне (Cologne), в Германии, мы отыграли особо запоминающийся концерт – один из тех, который, может, и не запомнился до мелочей, но навсегда остался в памяти. У нас выдался свободный день, который мы с Гилби проводили, отправившись в тур по городу. Спустя какое-то время в итальянском ресторане мы встретили остальных участников группы и наших друзей и разместились вместе с ними за огромным столом в углу. Мы съели тонны еды, напились вина, и в завершении обеда мы с Гилби решили пропустить по стаканчику граппы. Первые несколько рюмок мы выпили легко, и всё было просто замечательно, как вдруг что-то пошло не так: меня стошнило, и я забрызгал всё вокруг. Меня рвало как в фильме «Изгоняющий дьявола» (“Exorcist”). Я сидел за дальним углом стола, поэтому всё это попало на весь стол и, простите, на всех тех, кто находился со мной рядом. Рвота текла между тарелок и посуды и начала капать на пол. Я не знаю, что такого очаровательного нашли владельцы ресторана в этом инциденте, но они были польщены тем, что мы обедали в их ресторане, поэтому даже то, что я наблевал за столом, было «Окей». События того вечера я увековечил, расписавшись в их книге гостей: «Из всех ресторанов мира ваш – определённо один из них!» Эта строчка, к слову сказать, была определённо позаимствована у Майка «Макбоба» Мейхема (Mike “McBob” Mayhem).

Тур продолжился по Европе, а затем вновь по Южной Америке. Мы отыграли последний концерт 17 июля 1993 года в Аргентине. Я помню, мы играли до двух часов ночи, а затем оккупировали бар в отеле до шести часов утра. А затем, когда мы вернулись в Лос-Анджелес, мы удостоились чести оказаться первыми в истории рока музыкантами, кто провёл самый долгий гастрольный тур. За два с половиной года мы дали 192 концерта, охватив 27 стран. Свыше семи с половиной миллионов людей посетили наши концерты. Я вовсе не веду учёт всем своим достижениям, но если бы я вёл, то это было бы первым и самым главным.

 

* * *

 

Я ВОЗВРАТИЛСЯ В ЛОС-АНДЖЕЛЕС СОВЕРШЕННО ВЫМОТАВШИМСЯ И
направился прямиком в дом, принадлежавший приёмной матери Рене, на какую-то семейную встречу. Приёмную мать Рене звали Ди (Dee), но все обращались к ней Ма, потому что она была милой пожилой дамой в возрасте семидесяти или около того. У неё в доме было уютно, на стенах повсюду висели семейные портреты; и куда бы ты ни посмотрел, всё было просто славно. И прямо посреди этого старомодного семейного вечера, из моего кармана выпал пакетик с кокаином.

До того, как мы отправились в последнее турне по Южной Америке, я, Мэтт и Дафф провели немало времени, слоняясь по клубам и покуривая кокаин. В ночь накануне турне мы выкурили весь кокаин, который у нас был, и я припоминаю, что я тогда задумался, потому что считал, что мы купили кокаина больше, чем намеревались выкурить. Я положил лишний пакетик к себе в карман и забыл о нём. Действительно, в тот вечер я пытался найти его и не смог, я обыскал всю куртку и джинсы и, в конце концов, убедил себя в том, что я выронил его где-то, и отправился в постель к Рене.

Когда я заметил, что выронил на пол пакетик, его уже увидела Рене, и, чтобы Ма или кто-нибудь ещё не заметил его, я тут же наступил на пакетик ногой. Затем я мимоходом «нагнулся» к своим ботинкам и подобрал пакетик с пола. Когда мы с Рене вернулись домой и занялись любовью, до меня дошло, что этот кокаин лежал у меня в куртке в течение всего Южно-американского тура, и что я, как это не удивительно, приехал вместе с ним в Южную Америку и вывез затем его обратно, что само по себе нелепо, потому что Южная Америка не то место, куда нужно ехать со своим кокаином.

Это было не в первый раз, когда я едва избежал международного скандала. Во время нашего первого тура в Южной Америке меня почти депортировали в Англию, поскольку у меня не было американского или британского паспорта, а срок действия моей трудовой визы (work visa) истёк. Вся группа прошла таможню, в то время как я был задержан в международном аэропорту Лос-Анджелеса (LAX, Los Angeles International Airport). Единственный, кто остался со мной, был мой личный телохранитель Ронни. Всё обстояло просто отвратительно: я сидел в зале ожидания, окружённый вооружёнными охранниками, и на мне были лишь шорты, кожаная куртка, футболка и цилиндр. И там был ещё таможенник, азиато-американец, который настойчиво мне что-то объяснял, в то время как его молодой напарник узнал меня, что только подлило масла в огонь гнева начальника. В итоге нам пришлось заплатить «отказ от претензий», который обошёлся нам в сто долларов, чтобы меня отпустили, но, поскольку ни у меня, ни у Ронни не было с собой денег, то мой телохранитель отправился по аэропорту в зал прилётов с протянутой рукой, чтобы раздобыть денег.

 

* * *

 

НЕСМОТРЯ НА ВСЕ НАШИ ВЗЛЁТЫ И ПАДЕНИЯ, У НАС БЫЛИ ИЗУМИТЕЛЬНЫЕ выступления, если вспомнить, ни в чём не уступавшие тем группам, на которые я равнялся, когда был мальчишкой. У нашей группы было отличное взаимопонимание и движение вперёд, что было бесценно. Мы сотворили историю, но когда история закончилась, я был спёкшимся, и, как бы тяжело мне не было признать это, впервые в своей жизни я был рад вернуться домой. Разногласия и напряжение, сопровождавшие нас, пока мы тянули этот тур, как ничто другое достали меня: перепады настроения, как на американских горках, и всё это непостоянство просто вымотали меня. Когда я добрался до дома, мне нужно было снова привыкать к ставшему для меня новым укладу.

Я продал Ореховый дом, и мы с Рене купили другой, поодаль на Малхолланд-Драйв (Mulholland Drive), где бы мы могли передохнуть некоторое время, что, опять повторюсь, было для меня весьма сложно. В доме я устроил неимоверно большой серпентарий с хр е новой тучей (gazillion) змей и прочих тварей. Над гаражом я построил небольшую студию, и когда в моей голове вновь появилось ноющее желание взяться за работу, я принялся записывать песни, которые сочинил во время гастролей.

Я принялся за работу вместе с Мэттом, и мы записывали эти песни просто так. К нам стали наведываться Майк Инез (Mike Inez) из “Alice in Chains” и Гилби. И мы втроём вошли в привычную колею, джемуя каждый вечер и записывая песни. Мы даже не знали, что получится из этого материала. В каком-то смысле я писал это для Эксла, который проявил к этому явное безразличие.

Я ни чуть не расстроился из-за этого. Я писал песни просто так, сочиняя музыку, которая выражала моё состояние на тот момент времени. Я не преследовал цели записать материал для «Ганзов» или что-то, что можно было использовать впоследствии. Я просто занимал своё время, и никто со стороны на меня не давил.

Мы записали около 12 песен, и в ночь Нортриджеского землетрясения 1994 года (Northridge earthquake) я закончил последнюю песню. Я закончил сведение около 4 часов утра и поднялся наверх в нашу спальню. Рене спала. Работал телевизор. Я положил плёнку цифровую плёнку (DAT) с записями, из которых впоследствии получились песни “Slash’s Snakepit”, на ночной столик и лёг в постель. Я погасил свет, и, мгновение спустя, произошёл толчок. Подставка, на которой у нас перед кроватью стоял телевизор, приподнялась и сбросила телевизор на кровать к нам в ноги. В тот момент он стоял ещё вертикально и был включён в сеть, и как только он взорвался прямо на кровати между мной и Рене, во всём доме отключилось электричество. В течение следующих пяти минут казалось, что дом раскачивает Годзилла. Мне потребовалось какое-то время, чтобы просто осознать, что происходило.

В то время у нас гостил Грег (Greg), кузен Рене. В Лос-Анджелесе он был впервые, и когда в тот день мы обедали на Мелроуз, он спросил у меня, на что похожи землетрясения. В неразберихе той ночи я вспомнил его слова. Он спал в холле перед рабочим кабинетом рядом с серпентарием полным ядовитых змей. Я поднял Рене из постели и потащил её к выходу из спальни. Она всё ещё не понимала, что происходит, и поэтому, открывая дверь, раза три ударилась об неё лбом, пока не догадалась отойти в сторону. После того, как я сориентировался, я помчался вниз, в холл, и забарабанил в дверь в кабинет. В кабинете стоял огромный шкаф (armoire), и кузен Рене спал на полу прямо под этим шкафом. Я был в панике и крикнул ему, но не получил ответа. Я подумал, что его могло завалить шкафом, пока, наконец, он не ответил. Как и Рене, Грег несколько раз ударился головой об дверь, прежде чем сумел выйти.

Дом всё ещё сотрясался, когда мы втроём сжались в дверном проёме нашей спальни. Рене стояла между нами; на ней не было майки, а у неё была весьма не плохая фигура. Несмотря на всё то, что разворачивалось вокруг нас, я находил эту сцену довольно забавной. Сейсмическая волна следовала за волной, что казалось, что-то атакует дом снаружи. Стоял оглушительный грохот: билось стекло, опрокидывалась мебель. Все наши восемь кошек выли, а котёнок пумы, которого мы держали в туалете, визжал как сумасшедший.

Мы простояли в дверном проёме, казалось, несколько часов, пока не прошёл последний толчок. Урон от землетрясения трудно было представить. Телевизоры были свалены на пинбольные игровые автоматы, холодильник проплыл через всю кухню, огромные французские окна (floor-to-ceiling windows) были разбиты.

Но больше всего меня волновало, где находились мои три кобры, ящерица-ядозуб (Gila monster) и прочие ядовитые и потенциально опасные рептилии. Я подождал, пока в доме не стало достаточно светло, для того чтобы войти в комнату, где я их держал, поскольку искать ядовитых змей в темноте плохая идея. По необъяснимой причине ни один из террариумов не был повреждён, и змеи были в полном порядке.