Тема 9. Основания для обращения в Европейский сед по правам человека и Комитет по правам человека ООН. 2 страница

против него. В результате по одному из дел в отсутствие предъявления конкретных улик задержанный под воздействием следователя сообщил улики

против себя. То, что это обычная практика работы российских следователей,

не уменьшает серьезности такого нарушения. Только присутствие квалифицированного и независимого адвоката могло помочь задержанному понимать, что без предъявления конкретных улик в совершении конкретных деяний он вправе хранить молчание об обстоятельствах, которые могут быть истолкованы против него. Но участие такого квалифицированного и независимого адвоката, как и по многим другим делам, обеспечено не было.

По другому делу допрашивающие лица, по существу, вводили задержан­ною н заблуждение, настаивая на том, что адвокат ему не нужен, что с ним проводится служебный разговор, «как с коллегой», его якобы ни в чем не подозревают, а лишь пытаются установить «истину по делу». Все это производится, вместо исполнения следователем своих обязанностей по сообщению задержанному его реального процессуального положения в качестве подозреваемого и разъяснения ему ст. 51 Конституции РФ, то есть его права не свидетельствовать против себя, и других прав подозреваемых, согласно УПК РСФСР.

Необходимо отметить, что даже разъяснение вышеуказанных прав не

обеспечивает всю полноту гарантий прав задержанного и арестованного. Задержанный должен быть прямо, без экивоков осведомлен о том, что он вправе хранить молчание и что его поведение и отказ отвечать на вопросы

может быть использовано против него, а тем более использоваться как доказательство его вины. Таким образом, в указанной конституционной Норме содержится важное право, однако ни ст. 51 Конституции, ни ст. 46 н. УПК РСФСР, посвященные правам обвиняемых и подозреваемых, содержат указаний на то, что эти лица имеют право хранить молчание или полностью отказываться отдачи показаний. Более того, ст. 122 УПК вменяет гарантии хранить молчание при задержании предусматривает необходимость включения в протокол «объяснений задержанного».

Согласно российскому законодательству обвинение должно быть предъявлено лицу «не позднее двух суток с момента вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого» (ст. 148 УПК РСФСР), после ЦГ0 допускается применение меры пресечения. Это вполне соответствует положению ст. 5 (2) Европейской Конвенции об обязанности властей незамедлительно сообщить задержанному все предъявленные ему обвинения. однако в определенных случаях применение меры пресечения на срок до.Ц я I и суток возможно без предъявления обвинения (ст. 90 УПК РСФСР).

Эта норма российского законодательства находится в прямом противоречии с указанными требованиями Конвенции. При этом Российская Федерация не сделала никаких оговорок к ст. 5 (2) Конвенции даже по части применения ст. 90 УПК РСФСР. В отношении этой статьи Россия сделала оговорки к ст. 5 (3) и 5 (4) ЕКПЧ, которые регламентируют иные права,

связанные с задержаниями и арестами. Учитывая этот факт, применение правил ст. 90 УПК недопустимо. Речь, прежде всего, идет о том, что содержание лица под стражей до десяти суток без предъявления обвинения прямо нарушает эту норму Европейской Конвенции. Дополнительное вре­мя, которое лицо находится в полной власти следственных органов, в ус­ловиях отсутствия осведомленности о причинах задержания и всех предъяв­ляемых ему обвинениях, лишь увеличивает риск произвола, незаконных методов ведения следствия, а также применения пыток.

Лицо, задержанное компетентными органами, должно быть доставле­но к судье или лицу, уполномоченному осуществлять судебные функции, для дачи санкции на арест.

В России эту функцию безосновательно осуществляют прокуроры. Правда, многие полагают, что такой порядок отчасти компенсируется тем, что арест может быть обжалован в суде, и в трехдневный срок эта жалоба дол­жна быть рассмотрена. Но, во-первых, на практике в эти сроки жалобы не рассматриваются, а во-вторых, это уже другое, самостоятельное право — право на судебную проверку законности ареста (п. 4 ст. 5).

Основной порок российской системы дачи санкции на арест, кроме того, проявляется в том, что задержанное лицо лично к прокурору (даже не к судье, а к прокурору!) «не доставляется». По общему правилу, санкция выно­сится заочно, без опроса арестованного лица, кроме случая ареста несовершеннолетнего, который обязательно должен быть опрошен прокурором. Правда, не обязательно тем прокурором, который дает санкцию на арест.

Итак, согласно действующему российскому законодательству (то есть как бы законно), санкция на арест дается заочно и без соблюдения пра­вил, предусмотренных ст. 5 (3) Конвенции и ст. 9 (3) Пакта. Если относи­тельно ст. 5 (3) и 5 (4) Конвенции Россия сделала ряд оговорок, которые допускают в течение переходного периода применение действующего рос­сийского законодательства, то относительно ст. 9 (3) и 9 (4) Международ­ного Пакта о гражданских и политических правах Российская Федерация при ратификации никаких оговорок не сделала. Следовательно, оговорки России по ст. 5 (3) и 5 (4) Конвенции являлись недействительными с того самого момента, когда они были сделаны, а нормы ст. 9 (3) и 9 (4) Пакта (и, соответственно, нормы ст. 5 (3) и 5 (4) Конвенции) являются действу­ющими и обязательными к исполнению Российской Федерацией.

Следует заметить, что даже в соответствии с российским законодательством ст. 90 УПК РСФСР должна применяться в порядке исключения, но все еще нередки случаи, когда по уголовным делам, как правило, наибо­лее одиозным, лица задерживаются в качестве подозреваемых на срок до 10 суток без предъявления обвинения.

В связи с применением этой нормы возникает и другая, не менее важ­ная практическая проблема. По сложившейся в Российской Федерации прак­тике, после истечения 10 суток, предусмотренных ст. 90 УПК РСФСР, след­ствие не заботится о получении санкции в порядке ст. 89 УПК РСФСР. Меж­ду тем, основания применения меры пресечения в отношении обвиняемого

регулируются не ст. 90 УПК РСФСР, а ст. 89 УПК РСФСР, и применение
меры пресечения в виде содержания под стражей к обвиняемому должно
производиться с соблюдением всех требований именно этой нормы.

11рсдметом и задачей санкции прокурора на применение меры пресече­нии п виде содержания под стражей в порядке ст. 90 УПК РСФСР является m монтирование обоснованности ареста, что является предметом общей нормы ст. 89 УПК РСФСР, а мотивирование возможности содержания подозреваемого лица под стражей некоторое времядо предъявления обвинения.

11редположим, что в том или ином деле были или есть основания для
содержания подозреваемого под стражей до предъявления ему обвинения.
Иногда следует признать, что только это решение следствия (постановление
о содержании под стражей без предъявления обвинения санкционировано прокурором, а дальнейшее содержание под стражей без получения

санкции в порядке ст. 89 УПК РСФСР прокурором не санкционировано с соблюдением общих требований о сроках содержания под стражей, предусмотренных ст. 97 УПК РСФСР, и само содержание лица под стражей является незаконным. При этом частота повторения этой ошибки не смягчает серьезность этого нарушения.

11одводя итог анализу норм Конвенции в применении к процедуре ареста в России, можно сделать вывод о том, что коль скоро ст. 22 (2) Конституции

РФ и ст. 5 (3) ЕКПЧ, которая, повторимся, является действующей,

устанавливают судебную санкцию на арест, то порядок ареста, существующий в России в настоящее время, следует считать тотально незаконным.

В российском законодательстве этой норме соответствует ст. 220-1 УПК
РСФСР, обеспечивающая право обвиняемого на судебный контроль законности и обоснованности содержания под стражей (habeas corpus act).

Реальность осуществления этого права на практике вызывает серьезные сомнения. Ст. 220. 2 УПК РСФСР построена таким образом, что законодатель, установив трехдневный срок, в течение которого должна быть рассмотрена жалоба на незаконность и необоснованность содержания под стражей, начало этого трехдневного срока связал не с моментом подачи жалобы, а с моментом поступления материалов от следователя к судье. Очевидно, что этот момент не является определенным и может вообще не наступить, что и происходит по многим конкретным делам. Более того, следователь, который должен представить в суд материалы, подтверждающие законность и обоснованность ареста, в спорных случаях не стремится по незамедлительному представлению этих материалов в суд, успевая исправить имеющиеся нарушения.

Таким образом, формально закрепленное в законодательстве право на полную проверку законности содержания под стражей на практике реальнойi гарантией не является. От конкретного следователя зависит, когда он предоставит документы, подтверждающие законность и обоснованность в суд. Следственный орган, особенно по наиболее одиозным делам, задерживает представление необходимых документов, а иногда использует время для устранения имеющихся пробелов и нарушений, например, составляет необходимые документы «задним числом». В этой связи, обращаясь с жалобой на нарушение права на неприкосновенность личности, зако­номерно ставить вопрос о совокупности двух составов нарушений — ст.ст. 5 и 13 ЕКПЧ (право на эффективную защиту).

Коль скоро ст. 22-2 Конституции РФ, ст. 5 ЕКПЧ и ст. 9 Пакта предусматривают обязательность судебной санкции на арест, то существующий в России порядок взятия под стражу, как уже говорилось, следует считать абсолютно незаконным. Более того, как видно из практики, этот незакон­ный порядок не компенсируется даже последующей судебной проверкой законности ареста в силу необеспеченности, в том числе законодательной, этой гарантии.

Выполнение условий ст. 5 не ограничивается соблюдением законного порядка дачи санкции на арест и однократной проверкой законности содержания под стражей. Помимо изложенного, практика Европейского Суда предусматривает необходимость периодической проверки обоснованнос­ти и законности продления сроков содержания под стражей. Так, по делу Винтерверп против Нидерландов (Winterwerp v Netherlands) Европейский Суд указал, что для целей данного пункта необходим непрерывный контроль законности содержания под стражей, и подобный контроль должен проводиться через разумные промежутки времени.

В практике содержания под стражей в Российской Федерации имеет место одно общее нарушение: администрация следственных изоляторов не требует своевременного предоставления решений о продлении срока со­держания под стражей. Между тем отсутствие у администрации следствен­ной тюрьмы подобного документа должно влечь за собой незамедлитель­ное освобождение арестованного лица по основаниям незаконности со­держания под стражей сверх сроков, предусмотренных законом и санкционированных согласно постановлению, поступившему в СИЗО первоначально.

На практике следователи ограничиваются представлением собственных справок о том, что такой срок был продлен, тогда как единственным надлежащим документом, подтверждающим законность ареста, является соответствующее подлинное постановление с уже имеющейся на нем санкцией. Бывают случаи, когда следователи, своевременно представив справку о продлении срока, в действительности получают санкцию на продление «задним числом». Во многих обследованных Центром следственных изоля­торах (от ближайшего Подмосковья до Владивостока) следователи по ис­течении срока санкции не представляют соответствующих постановлений по месту содержания обвиняемых под стражей, не знакомят их с текстом, чем лишают арестованное лицо реальной возможности обжаловать такое постановление о продлении срока содержания под стражей. Наконец, сле­дователи не разъясняют обвиняемому право на обжалование продления меры пресечения. Более того, в российском законе даже не предусмотрена обязанность следователя делать это. Представляется, что для полноценной реализации прав, гарантированных ст. 5 (4) Конвенции, текст постанов­ления о продлении срока содержания под стражей должен представляться лицу, в отношении которого оно выносится, и в нем должно содержаться разъяснение права на обжалование и порядка принесения жалоб. Это требование должно быть прямо предусмотрено в законе.

Данная норма устанавливает право на получение компенсаций в случае предоставления гарантий, предусмотренных ст. 5 Конвенции.

В отечественном законе имеется норма (ст. 1070 ГК РФ), предусматривающая ответственность за вред, причиненный гражданину в результате незаконного заключения под стражу. Этот вред должен в полном объеме возмещаться за счет финансовых средств Российской Федерации независимо от вины должностных лиц органов предварительного расследования.

Известны лишь единичные случаи, когда жертвы незаконного содержания под стражей в результате длительного разбирательства все-таки добивались

компенсации, которую трудно назвать возмещением вреда в полном объеме. Однако это не охватывает значительный круг случаев. В этой связи и представляется, что подобную компенсацию будет назначать Европейский Суд в случае вынесения решения, признающего факт нарушения прав, гарантированных ст. 5 ЕКПЧ, разумеется, в случае принятия заявителем всех внутригосударственных средств правовой защиты, При этом уклонение суда от рассмотрения этих вопросов по существу под разными предлогами следует квалифицировать как нарушение Конвенции.

9.3. Право на справедливое судебное разбирательство. Право на помощь защитника. Право на помощь переводчика. Достоверность протокола судебного заседания как необходимое условие справедливого суда. Статья 4 Международного Пакта о гражданских и политических правах и статья 6 Европейской Конвенции о защите прав человека в ЕКПЧ является самой распространенной нормой в практике рассмотрения дел Европейским Судом по правам человека.

К настоящему моменту сложилась большая судебная практика по применению этой нормы, но многие положения по-прежнему вызывают трудности в ее понимании и толковании. В связи с этим существуют различные мнения в применении некоторых положений этой статьи.

В большинстве случаев не вызывает особых затруднений толкование и применение положений ч. 2 ст. 6 — презумпция невиновности, и ч. 3 ст. 6

установленные гарантии прав обвиняемого в условиях справедливого суда.

Сложной и неоднозначной является ч. 1 ст. 6 ЕКПЧ. В связи с чем необходимо и приступить к определению основных требований и установлений ЕКПЧ в свете подходов Европейского Суда и в контексте российской правоприменительной практики.

Инквизиционное и состязательное судопроизводство с целью определить существо и значение ст. 6 ЕКПЧ в целом необходимо рассмотреть вопрос о специфических чертах различных систем судопроизводства.

Существуют две основные модели систем судопроизводства: инквизиционная и состязательная. Этим системам присущи разные цели: установление «истины по делу» (инквизиционная) или проверка обоснованности обвинения, ревизия доказательств, представленных обвинением (состязательная).

Эти модели имеют также и разные характеристики внешних и внутренних проявлений. Внешне состязательной системе свойственна тенденция к устности, непосредственности и полной гласности процесса. Документальное оформление сводится к самому необходимому. Стадия досудебное производства по делу является краткой по времени и вспомогательной по своему значению. Она сведена к минимуму предварительных действий. По сбору доказательств, а основной упор делается на судебную стадию. Эта стадия собственно судебного разбирательства является основной и определяющей. В ней должно быть проверено абсолютно все. Все выводы и доводы обвинения проходят тщательную проверку, все мало-мальски сомнительное отвергается как неприемлемое. Это как бы возведенная в абсолют презумпция невиновности. Напротив, инквизиционная или так называемая неоинквизиционная модель характеризуется гипертрофированной до судебной стадией, где происходит сбор и формирование всей доказательственной базы. Этот комплекс данных имеет приоритетную и даже отчасти предопределяющую силу.

Неотъемлемыми внешними признаками неоинквизиционной модели являются тенденции к закрытости и даже максимальной засекреченности; документальности, когда разбирательство дела производится в основном по документам; исключению дискуссии как формы исследования обстоятельств дела.

Другим важным отличительным свойством инквизиционного процесса является активная роль судьи в судебном разбирательстве, кода судья ведет допрос, целенаправленно выясняя все обстоятельства, в том числе изобличающие подсудимого и те, которые не акцентируются или даже остаются незамеченными обвинением. То есть судья как бы доделывает за обвинителя его работу, восполняет промахи обвинения. Обвинение и суд здесь как бы играют в поддавки. Этим обуславливается так называемый обвинительный уклон «правосудия» (если правосудие вообще допускает обвинительный уклон). И такой стиль процесса — это вовсе не нарушение закона, не отклонение от требований процессуальных норм. Напротив, это необходимое и неизбежное следствие и органическая составляющая noдобной модели судопроизводства. При состязательной форме процесса суд неактивен, совершенно нейтрален, одинаково взыскателен к обеим сторонам в процессе, подвергает доказательства, представляемые обвинением, столь же строгому тесту на допустимость, законность, достоверность, как и доказательства защиты. Все недопустимое безжалостно отметается. Некоторые существенные нарушения формы, например, процедуры ареста могут повлечь освобождение арестованного, даже если есть основания считать, что лицо, возможно, и виновно. Теория доказательств в странах с такой системой весьма развита, часто выделяется в отдельную отрасль права и даже кодифицируется.

Практически ни одна страна мира не придерживается в чистом виде ни одной из этих систем. В сегодняшнем мире существует тенденция к их конвергенции с постепенным взаимозаимствованием признаков. Так, состязательный процесс стремится ныне к большей письменной фиксированности, инквизиционные системы все больше продвигаются по линии невмешательства, воспринимая требования презумпции невиновности.

Положения этой статьи многократно находили свое развитие в практике Европейского Суда при рассмотрении конкретных дел. Но одним из самых главных шагов в развитии творческого подхода к пониманию этой нормы стало решение по делу Голдера против Великобритании (Golder v) Коренным вопросом по делу Голдера было лишение его возможности возбудить дело о клевете против сотрудника тюремной администрации,

Он был ограничен в своем праве сноситься с адвокатом, что в итоге лишило его возможности иметь доступ к суду. Это дело поставило перед Европейским Судом вопрос о том, может ли доступ к правосудию пониматься как нарушение права на справедливый суд в мысле ст. 6 ЕКПЧ. В результате Суд принял свое решение, исходя из того, что право на справедливый суд — это прежде всего «право на суд». Лишение на доступ к суду имеет отношение прежде всего к делам об оспаривании гражданских прав и обязанностей.

В то же время право на доступ к правосудию не означает на частное уголовное преследование, так как ст. 6 ЕКПЧ в сфере уголовного судопроизводства применима только в отношении уголовных деяний, выдвинутых против индивидуумов.

Итак, каждый... имеет право.... «в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения...»

Положение ст. 6 ЕКПЧ означает, что предметом рассмотрения Европейского Суда может быть нарушение прав человека как по любому уголовному делу, так и по гражданскому делу, в основе которого лежит

Нарушение гражданских прав и обязанностей (после исчерпания всех средств правовой защиты).

Тот факт, что ч. 3 ст. 6 перечисляет минимальные гарантии в области справедливого судопроизводства, может навести на мысль, что право на справедливый суд гарантируется ст. 6 ЕКПЧ преимущественно при рассмотрении уголовных дел. Хотя в ч. 3 ст. 6 не нашлось места для описания основных требований, предъявляемых к гражданскому процессу, однако в силу применимости аналогии в международном праве можно смело утверждать, указанные относимые требования следует предъявлять и к гражданскому судопроизводству. Это, например, касается и права на вызов и допрос свидетелей, и необходимости достаточного времени на подготовку участия в деле, а также, при определенных обстоятельствах, гарантии

эффективности защиты прав сторон, равно как и права на обеспечение перевода в случаях, когда это необходимо (подробнее о минимальных гарантиях будет рассказано в разделе, посвященном ч. 3 ст. 6). Точно так ич. 2 ст. 6 о презумпции невиновности может применяться в некоторых гражданских делах, где ответственность за причиненный ущерб зависит от доказанности вины.

Таким образом, эта норма обеспечивает право на справедливый суд в области как уголовного, так и гражданского судопроизводства.

Не всегда бывает легко определить, какие права и обязанности можно отнести к гражданским в понимании Европейского Суда. Как правило) Европейский Суд исходит из гражданско-правового, «частного» характера правоотношений в противовес правоотношениям, которые носят публичный характер и подразумевают «административные» отношения между властью и индивидуумом. К таким «не гражданским» делам можно отнести например, дела по налогообложению, дела об определенных социальных льготах и привилегиях, предоставляемых государством в одностороннем и добровольном порядке, трудовые правоотношения, существующие между государством и лицами, находящимися на государственной службе, и другие.

Что касается уголовного характера обвинения, то к этой категории дел следует отнести как собственно уголовные дела, так и некоторые иные. Исходя из судебной практики, можно выделить три основных критерия относимости дел к уголовному обвинению: характер правонарушения, тяжесть обвинения и суровость наказания (дело Engel & others v. Netherlands). В России таковыми могут признаваться, например, административные дела, здесь имеет место определенная тяжесть предъявленного обвинения либо тяжесть наказания, которое существенно меняет положение конкретного лица. Представляется, что, во всяком случае, это будут все административные дела с мерой наказания в виде лишения свободы на любой срок.

Очевидно, что в каждом отдельном случае Суд будет принимать решение в зависимости от конкретных обстоятельств.

2. «... на справедливое и публичное разбирательство дела...»

Под публичным слушанием следует понимать то, что не допускается закрытое слушание дела без серьезных на то оснований. Эти основания описаны в той же норме (ст. 6 (1) Конвенции) и расширительному толкованию не подлежат: «Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные заседания в течение всего про­цесса или его части по соображениям морали, общественного порядка или государственной безопасности в демократическом обществе, а также ког­да того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, или — в той мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо — при особых обстоятельствах, когда гласность нарушала бы интересы правосудия».

В практике Центра есть примеры того, как судом принималось необоснованное решение о закрытом слушании дела, вызванное стремлением суда сокрыть от публики общественно значимые вопросы, в частности, нарушения, допущенные в ходе предварительного расследования.

Основную трудность составляет толкование термина «справедливое слушание», и интерпретация этого понятия из самого текста статьи не столь очевидна. Большинство дел из тех, которые направлены Центром в международные правовые органы, в той или иной степени затрагивают проблему справедливого суда».

Где седует искать критерии «справедливого суда»? Прежде всего их можно найти в перечне минимальных гарантий, содержащемся в ч. 3, а также, разумеется, в ч. 2 ст. 6 Конвенции — «презумпции невиновности». Это такие гарантии, как, например, право на защиту право пользоваться бесплатной помощью переводчика, если таковая необходима (подробно об этих и других гарантиях будет рассказано в разделе, посвященном ч. 3 ст. 6). Если не соблюдены эти минимальные требования, при всех обстоятельствах можно говорить о несправедливости судебного разбирательства. При этом следует иметь в виду, что упомянутый перечень не является исчерпывающим. Кроме того, суд может формально соблюсти эти требования и, тем не менее, не быть справедливым. Так бывает, к примеру, если суд не дал оценки заслуживающих внимания обстоятельствам.

Примером такого игнорирования судом существенных обстоятельств может служить судебное разбирательство, в ходе которого подсудимый ссылался на имеющееся у него алиби, подтвержденное определенными доказательствами, однако суд не только не принял этого во внимание, но даже не обсудил этот вопрос в своем приговоре, словно подобный аргумент вообще не звучал в судебном заседании. Так же часты случаи, когда суд отвергает показа­ния свидетелей защиты, даже не подвергая их критике, будто эти свидетели не были допрошены в судебном заседании. В подобных случаях, по на­шему мнению, есть все основания ставить вопрос об очевидной несправедливости судебного разбирательства.

По одному из дел Центра (В-ва против России) секретариат Суда дал некоторые разъяснения, представляющие, с нашей точки зрения, интерес. В письме подчеркивается, что Европейский Суд не дает оценки доказательствам и не «пересматривает» решения.

Суд некомпетентен рассматривать жалобы на фактические юридические ошибки, предположительно совершенные национальными судебными инстанциями при вынесении решений по делу, кроме случаев, когда результатом этих ошибок было ущемление прав предусмотренных Конвенцией. В частности, Суд не производит пересмотра доказательств, кроме случаев,когда выводы суда произвольны или не соответствуют фактам {дело 7987/77 Австрия 13 декабря 1979 года)».
Hа этом основании мы делаем следующие выводы. Оценка доказательств
не входит в предмет рассмотрения ЕСПЧ. Однако в ряде случаев может столкнуться с примерами очевидной несправедливости при оценке доказательств национальными судами. Это случаи, когда одни доказательства (например, обвиняющие) безосновательно принимаются за верные, а другие - противоположные (оправдывающие) игнорируются, замалчиваются или бездоказательно отвергаются со ссылкой на то, что такие доказательства приведены «с целью уйти ответственности».

Мы не можем утверждать это в каждом отдельном случае, ибо Европейскому Суду предстоит принимать решение, допустимо ли в конкретном деле подвергать критике оценку доказательств, если она очевидно несправедлива. Мы придерживаемся мнения, что в таких случаях Европейский Суд может пойти столь далеко, чтобы сделать вывод о двойных стандартах при оценке доказательств судом. «Двойной стандарт» — всегда атрибут несправедливости

Поэтому в этих случаях можно обоснованно ставить вопрос о несправедливом судебном разбирательстве.

Кроме того, понятие справедливого суда нельзя рассматривать в от­рыве от требований соблюдения равенства сторон в процессе, о чем также будет подробнее рассказано ниже. К требованию справедливости относите; и возможность обвиняемого непосредственно участвовать в разбиратель­стве и иметь возможность оспорить показания свидетелей обвинения. От­сутствие мотивированности в решении суда также может быть расценено как нарушение требования о справедливости судебного разбирательства; Например, на практике в России часты случаи, когда определения суда кассационной инстанции носят поверхностный характер, не все кассационные доводы подвергаются анализу и оценке, а выводы судебной колле­гии подчас лишь перечисляются, но не мотивируются. При этом следует помнить, что требования ст. 6 ЕКПЧ распространяются на все стадии су­дебного разбирательства, включая стадию кассации.

3. «...вразумный срок...»

Что следует понимать под разумным сроком, в пределах которого дол­жно быть завершено рассмотрение дела? Могут ли здесь существовать какие-нибудь конкретные рамки и точные сроки? Практика Европейского Суда показывает, что точные сроки (2, 3 или 5 лет) не могут быть назва­ны, они должны быть именно разумными и обоснованными.

Но даже по очень сложным делам есть предел продолжительности разбирательства.

По некоторым делам (дело Pretto & others v. Italy) Суд признает разум­ным срок продолжительностью 5 лет, принимая во внимание характер и сложность дела. По другим же делам гораздо более краткие сроки признавались нарушением этого требования. Из подобной практики можно сде­лать вывод, что даже срок продолжительностью один-два года может быть признан необоснованно длительным («unreasonable»), если дело просто про­лежало этот срок без движения в сейфе судьи. И это следует иметь в виду судьям, в том числе и российским.

Исходя из сложившейся практики Европейского Суда, основными кри­териями разумности сроков судебного разбирательства являются: сложность дела — объемность и многоэпизодность; число инстанций, задействован­ных при рассмотрении дела; поведение сторон и государственных органов; степень организованности работы суда. Заявитель должен помнить, что если затягивание судебного разбирательства происходило полностью или в значительной мере по его вине, то государство не будет нести ответственность за нарушение принципа разумного срока. Однако в некоторых случа­ях Европейский Суд будет проверять, принял ли суд надлежащие меры по обеспечению своевременного рассмотрения дела.

Большое практическое значение имеет также вопрос о начале и конце срока судебного разбирательства. По уголовному делу началом срока будет считаться момент возбуждения уголовного дела в случаях, когда оно возбуждается не по факту совершения преступления, а против конкретного лица ибо момент предъявления официального обвинения или арест обвиняемого. А временем окончания этого срока можно считать вступление