Третья неделя января
Я никогда не забуду тот торжественный день. Была пятница. Мы работали изо всех сил, стараясь переделать все повседневные дела до полудня. Мата Джи с женой пристава сидели за ткацким станком в третьей камере, заканчивая новые коврики на продажу. Амирта и Бузуку вели свои занятия с ребятишками. Пристав, принявший на себя обязанности директора школы, наотрез отказался отменить уроки даже ради такого случая. Караульный провёл всё утро, балансируя на шаткой лестнице, которую придерживал комендант. Закончив, они радостно вбежали в участок и вывели нас всех на улицу, демонстрируя свою работу. Королевский лев, прежде грубо нацарапанный на глине под крышей, теперь красовался на аккуратном деревянном щите. Лев стоял на задних лапах и держал подушку, на которой в позе лотоса сидел ребёнок с книгой. Скрещенные мечи исчезли.
— Настали новые времена! — гордо провозгласил караульный.
— С помощью знаний мы сделаем больше, чем дубинками и сталью! — подхватил комендант.
Мы долго ахали и аплодировали, радуясь предстоящим переменам, которые обещал новый светлый символ. К обеду мальчиков отмыли и переодели в новую одежду из белого полотна. Караульный в третий раз надраил пол в участке, не забыв и о логове коменданта. Мата Джи с подругами внесли блюда с угощением, а Бузуку собственными руками соорудил какой-то необычайный фруктовый салат. «Мужчины тоже кое-что понимают в кулинарии», — важно заявил он.
Рабочих с семьями тоже пригласили на торжественное открытие нового крыла. Некоторые захватили с собой флейты и маленькие барабаны. Рыночный торговец, который ссудил нам деньги, пришёл с огромным мешком разных сладостей и, увидев, какие удивительные вещи у нас творятся, на радостях скостил долг на целых шесть ковриков.
Двери камер были распахнуты настежь, чтобы в участке стало просторней. Хозяева и гости весело пировали, строя грандиозные планы на будущее. Наевшись всласть, рабочие с жёнами пустились в пляс. Это был простой сельский танец. Глядя на них, я печально вздохнула, вспомнив о посиделках вокруг костра в моей родной деревушке в Тибете.
Потом Бузуку встал с места и торжественно произнёс:
— Пора показать госпоже Пятнице классическое искусство танца нашей страны! — Со всех сторон посыпались одобрительные восклицания.
Величественным жестом Бузуку установил тишину. — Хотя я сам являюсь признанным экспертом в области танцев, очередная пытка… то есть, я хотел сказать, урок йоги, данный мне госпожой Пятницей, пока ещё слишком отдаётся в моём теле. К счастью, мне известно, что среди нас есть человек, который хорошо знаком с этими замечательными традициями, и я призываю его встать и продемонстрировать нам своё искусство во славу нашего великого народа!
По комнате прокатился возбуждённый шёпот. Гости переглядывались, пытаясь догадаться, о ком идёт речь. Бузуку продолжал стоять, подбоченившись и гордо выпятив сытый живот, похожий на бочку.
— Ну же, не стесняйтесь! Неужели, потратив столько времени на изучение бессмертного труда Мастера Патанджали, вы не хотите отдать ему дань уважения? — Сделав паузу, он выкрикнул: — Команда «красных»!
— Да, господин! — ответил радостный хор.
— История!
— Да!
— Мастер Патанджали считается основателем четырёх великих искусств. Назовите их!
— Философия — особенно йога! — поднял руку один из мальчиков.
— Медицина! — добавил другой.
— Наука о языке предков! — послышался ещё голос.
— И наконец, — воскликнул Юный Воин, вскакивая и делая волнообразные движения всем телом, — классическое искусство танца!
Толпа гостей разразилась весёлым смехом. Комендант, сидевший рядом, наклонился и шепнул мне на ухо:
— Это правда? — Что?
— Что Мастер… ну… что он создал все эти искусства?
— Да, а как же! — улыбнулась я. — Успехов в йоге можно достичь, только помогая людям, — отсюда и медицина. Язык предков, от которого произошли чуть ли не все новые языки, звучит в наших каналах, когда йога открывает их. И когда они открываются, мы чувствуем себя так легко и так радостно, что просто не можем не пуститься в пляс!
Глаза коменданта загорелись.
— Именно так я и чувствую себя сейчас!
Он поднялся с места и обратился к Бузуку.
— Я не знаю, откуда тебе известно, что я учился танцам в столице у
настоящих мастеров. Правда, это продолжалось совсем недолго… — Он на мгновение опустил глаза, потом снова улыбнулся и вдруг запел-. — Во имя Мастера, великого, благословен ного, давшего нам знания…
Отбросив форменный алый кушак и белую рубашку, он снял сапоги и ступил в центр круга. Зазвучали флейты, к ним присоединились барабаны… Сначала он двигался как кобра, извиваясь и раскачиваясь, потом, когда музыка сменилась и в ней зазвучали игривые ноты, превратился в оленя, изящными скачками несущегося по зелёному лугу…
Внезапно всё вокруг словно потемнело, звуки стали низкими и тревожными. Он весь вытянулся, выбросив руки кверху и запрокинув голову, и стал похож на горного орла, гордо парящего среди грозовых молний… Музыка медленно стихала. Пот катился градом по его лицу и шее, танцор кружился на месте, постепенно замирая…
Внезапно наступила полная тишина. В дверях, заслоняя свет, высилась громадная тёмная фигура. Широченные плечи упирались в дверные косяки. Человек шагнул вперёд. Последние красноватые лучи заходящего солнца освещали его массивное лицо, полное силы и уверенности.
Крупный нос благородной формы, стальной блеск в глазах, коротко остриженные завитки волос, посеребрённых сединой.
Комендант обернулся, тяжело переводя дух, и оказался лицом к лицу с новым гостем.
— Господин… — пролепетал он.
— Комендант Кишан! — прозвучал в сумеречной тишине властный голос министра. — Попрошу в кабинет. Вам предстоит кое-что объяснить.
В следующие три дня мы редко видели коменданта. Министр появлялся в участке во второй половине дня, окружённый несколькими охранниками, и шёл прямо в кабинет. Они с комендантом разговаривали за запертой дверью, так тихо, что мы не могли разобрать ни слова, хотя могли слышать напряжение в их голосах.
Все сидели как на иголках. Пристав сократил уроки до минимума и не давал мальчикам выходить из пристройки. Ткачихи оставались дома и делали там, что могли. Бузуку так разнервничался, что заболел, и лежал целыми днями у себя в камере, укрывшись с головой одеялом.
Караульный проводил всё время на заднем дворе, ухаживая за своим зверинцем и сдерживая, насколько можно было, их мычание, блеяние и прочий шум.
На четвёртый день утром комендант вызвал меня к себе.
— Пятница… — озабоченно начал он. — Я думаю… наверное, мы могли бы пока продолжить наши уроки, несмотря на изменившиеся обстоятельства. Я хотел бы, чтобы мальчики тоже занимались. Даже при нормальном, так сказать, течении жизни никогда не знаешь, что случится в следующий момент, а у нас теперь вообще всё стало непонятно… Так что, я думаю, надо использовать хотя бы те спокойные моменты, что у нас есть.
— Конечно, — кивнула я. И помолчав, спросила: — Неужели всё так плохо?
Комендант посмотрел на меня пристально, потом опустил глаза.
— По правде говоря, я и сам толком ничего не знаю. Министр не любит делиться своими планами. В тот первый вечер… Я честно рассказал всё как есть, и изо всех сил старался думать о семенах, которые закладываю, потому что мне кажется, что как раз в такие моменты, в критической ситуации, владение собой особенно важно. Поэтому я не стал ничего от него скрывать и постарался вспомнить всё, что тут у нас случилось. Он слушал очень внимательно, задавал много вопросов… Мне показалось, что он и сам много знает о последних событиях, но по его лицу никогда ничего нельзя понять — он старый и опытный царедворец. Скорее всего, он всё-таки уже принял какое-то решение, и нам остаётся только ждать.
Я сочувственно кивнула. Помолчав, он добавил:
— Да, ещё одно.
— Что?
Он выпрямился, лицо его стало очень серьёзным.
— Твоё дело — министр согласился выслушать его. Сегодня после обеда.
Он снова пристально посмотрел на меня, глаза его увлажнились. Я почувствовала, что сейчас заплачу. Школа — или тюрьма — давно стала для меня родным домом. Во всяком случае, тюрьмой она не была уже несколько месяцев. Однако говорить тут было не о чем — оставалось лишь ждать, что принесут нам давно заложенные зёрна.
— Ясно, — кивнула я, постаравшись выразить голосом все свои чувства.
Потом прокашлялась и начала занятие. Начала так, как следует начинать любое из них — как будто оно последнее.
— Итак, в последний раз мы говорили о рубежах, о вехах, которые вы проходите, выращивая прекрасный сад своего разума. Поговорим теперь поподробнее о том, как ваш разум будет меняться. Не нужно забывать, что он тоже не сам по себе — не более, чем перо. Вы прислушиваетесь к своим мыслям, улавливаете некие признаки, а потом определённые зёрна, которые вы заложили, прорастают и определяют, какими, собственно, вы увидите эти мысли. То же самое, что с пером и любым другим предметом. Если вы успешно практикуете владение собой в течение долгого времени, то и мысли ваши станут совсем другими. Они будут чище, светлее и радостнее с каждым днём, и постепенно общение со своим собственным разумом превратится для вас в истинное удовольствие. Наконец, в один прекрасный день вы услышите последнее смолкающее эхо вредных мыслей, и они исчезнут навсегда. Только представьте: не на час, не на день и не на год… Гнева, ревности, гордости не будет больше никогда! Последним уйдёт самое главное — неправильное понимание мира. В вашем мире не останется ничего, что казалось бы существующим само по себе.
— Звучит просто, — покачал головой комендант, — но представить себе это трудновато.
— Да, я понимаю, — Мы помолчали, и я продолжала: — На следующем этапе начнутся очень важные изменения в каналах с их ветрами и мыслями и в самом разуме. Всё это будет готовить вас к тому дню, когда ваше тело превратится из обычной плоти в живой вечный свет, и вы обретёте власть, для которой рождены — появляться во всех мирах перед всеми живыми существами в том виде, в котором пожелаете и который больше всего для них подходит. Перед тем, как это произойдёт, ваш разум внезапно обретёт способность видеть все вещи, которые когда-либо были, есть и будут во всех мирах, и способность эта останется у вас навсегда. Сегодня у нас с вами, может быть, последнее занятие, и потому я должна вам об этом рассказать. Такова традиция. Мастера передавали знания от учителя к ученику в течение многих столетий. Вы должны не только знать, что ваш разум получит такую способность, но и понимать почему.
Начинается всё с того же пера. Мастер говорит так:
Это приходит,
Когда понимающий осознаёт,
Что прошлое и будущее не сами по себе.
IV. 12
Итак, перо есть перо…
— Потому что мой разум делает его таким, когда прорастают нужные зёрна, — продолжил комендант.
— Так вот, время — оно точно такое же! — Я пристально смотрела ему в глаза, словно пыталась передать знания через взгляд. — Прошлое само по себе не прошлое, а будущее — не будущее. Мы смотрим на время, на события, которые происходят во времени, и наш разум — только он — расщепляет время на три части: прошлое, настоящее и будущее. И всё благодаря семенам, которые в нём заложены. Будь они другими, время представлялось бы нам совсем иначе. Оно собралось бы всё в одну-единственную точку, и мы, глядя на эту точку, одновременно видели бы всё. Стоя в центре огромного города, видели бы его строящимся, процветающим и превратившимся в развалины. Видели бы все бесчисленные города и поселения, стоявшие на этом месте когда-то, и те, которые когда-нибудь будут стоять. Видели бы, как земной шар образуется из облака звёздной пыли и как снова превращается в ту же пыль. Как звёзды рождаются, светят и умирают. Каждый разум, существующий на этой планете и бесчисленном множестве других, в каком бы теле он ни находился — человека, животного или насекомого, — когда-нибудь сможет увидеть время собравшимся в одну точку. Таково наше предназначение. Когда закончится пора детства, в которой мы пока пребываем, такими станем все мы. Но это ещё не всё. То же самое можно сказать и о пространстве. То, что, например, стол находится далеко от нас или близко, тоже не само по себе. Это также одна из картинок, создаваемых нашим разумом благодаря созревающим в нём зёрнам. Другие зёрна — другой мир. Всё далёкое может стать близким, бесконечное пространство соберётся в одну точку.
Это произойдёт, когда зёрна в нашем разуме обретут совершенство, когда сад вырастет и принесёт плоды. Тогда ничто во вселенной не укроется от вашего взора — вы увидите все вещи в одном и том же месте и в одно и то же время. Мастер говорит:
Когда разум ничем не связан,
Всё на свете умещается в одной луже.
IV.31B
— М-м… — поднял руку комендант, — но если всё так, то откуда взялись семена, которые разбивают время на части и отдаляют от нас большую часть мира?
— Это очень просто… и очень грустно, — ответила я. — Вещи удаляются от нас, потому что мы удаляемся друг от друга. Такие семена мы сеем, когда рассматриваем окружающих как что-то, отличающееся от нас самих. Я не хочу сказать, что мы можем воплотиться в другого человека.
Так никогда не будет. Я не могу заложить зерно в ваш разум, а вы не можете заложить его в мой. Мы не можем на самом деле забирать боль другого человека, иначе великие мудрецы прошлого давно уничтожили бы всю боль, существующую в мире. Я не могу стать вами, потому что ваша жизнь — это всегда результат работы зёрен, которые заложили вы сами, делая добро или зло другим. Мы должны отказаться от мысли о разнице между людьми совсем в другом смысле. Великая ошибка человечества, существующая с незапамятных времён, состоит в том, что мы отделяем наше счастье от счастья других. Мы живём и трудимся только для себя, считая, что счастье других не имеет к нам отношения, оно просто не важно. И вот эта мысль как раз и вызывает расщепление времени и отдаляет друг от друга вещи и события. Каждый из нас заперт в крохотную тюрьму посреди чужого опасного мира и не может вырваться из потока времени, обрекающего его на бессильную старость и смерть. Чтобы освободиться от всего этого, надо твёрдо решиться и сделать правильный шаг: начать хотя бы в малом творить добро для других, воспринимая их счастье как своё собственное, и не стараться оттеснить их в погоне за желаемым. Усвоить правила владения собой и твёрдо их выполнять, служа людям, помогая им и приближаясь к тому дню, когда мы обратимся в существа, взгляд которых больше не ограничен ни временем, ни пространством.
После обеда пристав с важным видом подошёл к моей камере и сделал вид, что открывает засов. Охранники министра, застывшие навытяжку у двери на улицу, внимательно наблюдали за ним. Сын пристава Аджит уже пришёл, и я сказала ему, постаравшись, чтобы все слышали, что комендант распорядился начать занятия как обычно. Потом вошла в кабинет коменданта. Пристав и караульный шагали позади. Нервы у всех были напряжены, никто не знал, чего ожидать: всё менялось слишком быстро.
Министр сидел за столом на обычном месте коменданта, но на двух подушках вместо одной. Комендант устроился сбоку. Видно было, что ему тоже не по себе. Пристав закрыл дверь, усадил меня напротив министра и сел позади рядом с караульным.
Массивная фигура министра внушала страх. Выдержав паузу, он поднял на меня суровый взгляд.
— Ну, что ж, теперь можно объявить судебное заседание открытым, — проговорил он густым басом. — Комендант Кишан, если будет необходимо, представит дополнительные сведения по делу. Его подчинённые выступят свидетелями. Согласно материалам обвинения… — он взглянул на бумаги, лежавшие на столе, — девушка по имени Пятница, иностранка, нарушила границы королевства, имея при себе контрабандные ценности. В дальнейшем ею совершена попытка к бегству из места заключения. — Он откашлялся и снова посмотрел на меня, прищурившись. — Должен сказать, что предъявленные обвинения крайне серьёзны, и несмотря на те сведения, которые комендант сообщил мне в личной беседе, вам грозит весьма продолжительный срок заключения в государственном исправительном учреждении строгого режима, по сравнению с которым эта тюрьма покажется райским уголком. Поэтому советую вам сделать добровольное признание и положиться на милость суда. В этом случае я постараюсь, насколько смогу, облегчить вашу участь.
Я выпрямилась и гордо подняла голову, как это делала бабушка.
— Благодарю вас за великодушное предложение, господин судья, однако я не считаю себя ни в чём виноватой. Более того, меня держали здесь почти год, не давая возможности обратиться к представителю властей, наделённому правом рассмотреть моё дело и освободить меня. Поэтому прошу вас продолжать заседание согласно законам и установлениям королевства. Спасибо.
Министр удивлённо поднял брови.
— Сколько вам лет? — спросил он.
— Восемнадцать, господин судья.
Он задумчиво покачал головой, потом протянул руку и взял со стола свёрток, в котором была драгоценная «Краткая книга» Мастера.
— И вы, по возрасту почти девочка, утверждаете, что эта древняя книга принадлежит вам, и, более того, вы настолько владеете языком предков, что можете её читать?
— Это моя книга, — твёрдо заявила я, — и я, хотя по возрасту и почти девочка, — мои глаза сердито сверкнули, — могу читать её так же, или даже лучше, чем любой мужчина!
Гневно нахмурившись, он развернул книгу своими огромными руками, потом, как когда-то комендант, открыл её наугад.
— Вот! — Он ткнул пальцем в первую попавшуюся строчку. —
Что здесь написано и что это значит?
Я взглянула, потом прикрыла глаза и услышала голос Катрин:
— Четвёртая обязанность —
Регулярно заниматься.
II.32E
Это означает, что любой, кто надеется добиться успехов в йоге, должен серьёзно, изо дня в день изучать, как она работает. Ему обязательно нужен учитель, который разбирается в идеях, лежащих в основе поз и дыхательных упражнений. Необходимо постоянно поддерживать общение с Мастерами прошлого, встречаясь с ними в их великих книгах, долго думать над их советами и о том, как следовать этим советам в своей собственной жизни. Учитель должен помогать ученику понять идеи йоги, которые представляют собой человеческий опыт, передающийся из поколения в поколение.
Глаза министра расширились от удивления. Он передвинул палец выше.
— А здесь?
Я снова взглянула в книгу.
— Вторая обязанность —
Довольствоваться тем, что имеешь.
II.32В
Здесь имеется в виду, что мы должны довольствоваться внешними обстоятельствами, но никогда тем, что знаем и умеем. На самом деле никто не располагает идеальными условиями для занятий йогой. В нашем мире нет совершенства — здесь или слишком холодно, или слишком жарко, у нас всегда что-нибудь болит, мы то и дело устаём и печалимся, рядом всегда есть кто-то нам неприятный. Времени тоже всегда не хватает. Однако приходится как-то справляться. Идеальных условий не было ни у кого из великих Мастеров прошлого, но они упорно работали, несмотря ни на что, и достигли своей цели. Тот, кто идёт по их пути, должен быть всегда доволен — пищей, жильём, погодой, здоровьем, компанией. Нельзя тратить ни одного из кратких мгновений драгоценной жизни на пустые жалобы, даже мысленные.
Бросив удивлённый взгляд на коменданта, министр раскрыл книгу на другой странице и показал строчку.
— Всё достаётся усилиями.
I.20B
Здесь Мастер говорит о людях, которые ищут не преходящих удовольствий, а чего-то более высокого. Они достигают своих целей, прикладывая усилия, но не в обычном смысле слова. Эти усилия доставляют радость, даже если работа очень трудна. Большинство людей готовы на всё, лишь бы заполучить деньги. С их помощью они получают приятные вещи: удобный дом, вкусную еду, развлечения и всё прочее. Но те, кто задумывается о жизни всерьёз, осознает всю боль, которая окружает нас и ждёт нас впереди, видят удовольствие совсем в другом.
Они лучше проведут ночь, размышляя о том, как помочь соседу, чем отправятся на пустую вечеринку. Отправиться навестить больного — вот что для них радость. Им доставляет удовольствие пища, делающая их сильными, здоровыми и способными помочь другим, а не дорогие изысканные яства. Тяжкий труд на благо ближнего — вот их главная радость.
Министр закрыл книгу и задумался. Потам поднял взгляд на меня.
— Вынужден признать, что речь ваша звучит куда более складно, чем можно было ожидать от девушки вашего возраста. Об этом мне говорил и комендант. — Он сделал долгую паузу. — Однако всё это… м-м… скорее, косвенные аргументы. Говорите вы хорошо, но и у воров иногда бывает хорошо подвешен язык. Вы знаете, что мы с комендантом сами не можем читать эту книгу, а значит, не можем и проверить ваши слова… — Он снова надолго замолчал. — По словам коменданта, вы получили эту книгу от учителя?
— Да, мне её дала Катрин. — От воспоминаний, смешанных со страхом, мои глаза наполнились слезами.
— И от этой… м-м… Катрин… вы всему и научились? — спросил он уже мягче.
— Да. — Я опустила голову, стыдясь своих слёз. — От Катрин и ещё от моего дяди Джампы.
— А они где учились?
— Здесь, — тихо сказала я. — В Индии. Они учились… там, куда я шла, когда… когда меня задержали — в священном городе Варанаси на берегах Ганга.
— М-м… Значит, они тоже прошли здесь, то есть через наше королевство. — Он пристально взглянул мне в глаза. — Ваш дядя… как там его зовут?
— Джампа, господин, — всхлипнула я. Слёзы текли по щекам, я не знала, куда деться от стыда.
— Ах, да… Джампа… а на нашем языке, или на языке предков — как его имя? — быстро спросил он.
— Я не помню… сейчас… на языке предков… кажется, Майтри.
Услышав это имя, министр раскрыл рот от удивления.
— Майтри? — воскликнул он. — Майтри Пандита!
— Майтри Пандита! — громким эхом донеслось из-за стены.
Министр тревожно обернулся, потом посмотрел на коменданта.
— Что это такое?
— Э-э… ничего, господин, — смущённо пробормотал тот. — Извините, это тут один заключённый… он странный человек, всё время болтает.
— Странно… — нахмурился министр, снова обернувшись к стене и прислушиваясь. Потом снова обратился ко мне:
— Боже мой, девочка… Значит, ты… племянница самого Майтри Пандита, величайшего мудреца королевства?
— Я не знаю… Он мой дядя Джампа… а я его племянница. Страх и надежда боролись в моей душе, в горле стоял ком, я с трудом соображала, что говорю. Министр оживился, глаза его горели.
— Во времена старого короля ко двору прибыл великий мастер йоги.
Он давал уроки королю и наследному принцу… Что это были за уроки! Я там бывал, и ваш дядя тоже… — обернулся он к коменданту, — тогда он и начал учиться. Майтри Пандита был из Тибета, а сам учился в Варанаси.
Тогда он как раз возвращался домой и искал кого-то… просил короля помочь… — Он нахмурился, глядя на меня. — Кого он искал? Отвечай, девочка!
Отвечай правду, потому что от этого зависит твоя жизнь!
Я испустила вздох облегчения.
— Он искал мою тётю, свою сестру.
— Как её имя?
Воспоминания захлестнули меня с такой силой, что я окончательно разревелась.
— Здесь… здесь, у вас… её должны были звать… Дакини.
Глаза министра наполнились слезами, лицо исказилось от нахлынувших чувств. Он, шатаясь, поднялся на ноги. Комендант бросился ему помогать, рядом бестолково толкались пристав с караульным.
Караульный споткнулся и с размаху сел на пол. Не обращая ни на кого внимания, министр подошёл ко мне и крепко обнял.
— Майтри Пандита! — повторял он, светясь от счастья. — Май три Пандита! Племянница самого… Боже мой! Как я виноват…
Его грудь тяжело вздымалась, слёзы капали мне на голову, мы плакали и смеялись одновременно.
— Стража! — заорал он вдруг. Дверь немедленно распахнулась.
— Господин? — воскликнули хором вбежавшие охранники.
— Бегите в посёлок! Принесите чаю, сладостей, фруктов… всего! Живо! Одна нога здесь, другая там. Кто прибежит первым, получит золотую монету.
Охранники, толкаясь локтями, вывалились наружу, забыв даже закрыть дверь. Министр снова сел и, сжимая мои руки в своих — как же это было больно! — продолжал плакать и просить прощения. Я старалась успокоить его. Он стал настаивать, чтобы я поселилась в отдельном доме с прислугой, но я решительно заявила, что предпочитаю тюрьму, вызвав молчаливый восторг коменданта. В это время за дверью послышались голоса — это мальчики Бузуку закончили сидение в тишине, и Аджит выстраивал их, чтобы выполнять позы. Министр снова расплакался, ударившись в воспоминания об уроках при дворе и великом учителе, которого ему так не хватало все эти годы…
— Разан! Сколько можно тебе повторять! — раздался вдруг пронзительный вопль.
Министр вздрогнул и застыл на месте. Потом потряс головой.
— Быть того не может… — пробормотал он.
Вскочив на ноги, он сделал коменданту знак оставаться на месте и стремительно вышел из комнаты. Мы с приставом переглянулись и пожали плечами, потом робко двинулись следом. Пройдя через толпу ребятишек, министр подошёл к камерам и остановился у решётки Бузуку.
Тот по-прежнему лежал в постели, укрывшись с головой.
— Эй, ты! — окликнул его министр.
— Я болен, — простонал Бузуку странным изменившимся голосом и съёжился под одеялом ещё сильнее.
— Покажись!
— Не могу…
Министр раздражённо обернулся.
— Пристав!
— Господин?
— Заставьте заключённого снять одеяло или снимите его сами!
— Бузуку! — позвал пристав. Он не торопился отпирать дверь, и я поняла почему: засов был распилен — видимо, в честь праздника. Я незаметно придвинулась к двери, загородив её от министра. Пристав бросил на меня благодарный взгляд.
— Бузуку! — позвал он снова, уже громче. Тут ему в голову пришла идея. — Караульный! Принесите свою дубинку, надо ткнуть его в бок.
Молодой человек покраснел: он явно давно уже забыл, где его дубинка. Они переглянулись с приставом, и я поняла, что свою тот снова выбросил.
— Мы сейчас! — хором выпалили они и бросились в кабинет к коменданту, где с незапамятных времён пылилась третья дубинка.
Когда они скрылись за дверью, Бузуку осторожно выглянул из-под одеяла, потом отбросил его и оказался лицом к лицу с министром. Тот ахнул и вытянулся по стойке смирно.
— Ваше Высочество! — чуть слышно выдохнул он, тараща глаза.
В наступившей тишине послышались шаги пристава и караульного, которые возвращались с вновь обретённым оружием.
— Ваше Ловкачество! — оглушительно расхохотался Бузуку. — Отлично, приятель! Так меня ещё никто не называл. Здесь я просто Бузуку. Бууу-зууу-кууу. Господин Ничтожество, и я решительно предпочитаю это имя, понятно? — Он многозначительно посмотрел на министра.
— Как вам будет угодно, — смущённо проговорил министр.
Развернувшись, он удалился в кабинет, о чём-то напряжённо размышляя.
Когда принесли сладости, он их едва попробовал.
Глава 46. Идти по воде
Четвёртая неделя января
Несколько дней спустя пристав подошёл к двери моей камеры, теперь всегда отпертой, и шепнул:
— Странные дела. Похоже что-то случилось. Ты знаешь, министр… он собирается проверить условия содержания в тюрьме. Привёл ещё каких-то людей и будет опрашивать заключённых и всех, кто здесь бывал… — Он тревожно покачал головой. — Не было бы у коменданта неприятностей. Пойдём со мной. Будешь говорить одна, нам приказано оставаться в кабинете.
Мы вышли на крыльцо. Министр уже ждал. Он ласково взял меня за руку и кивнул приставу, отпуская его. Тот удалился в кабинет. Часть крыльца была плотно отгорожена завесой из ярко раскрашенной ткани.
Во дворе в уютном садике, разбитом караульным, прохаживались охранники министра с обнажёнными мечами в руках. Делая вид, что увлечены беседой, они то и дело посматривали на дорогу. Что-то явно произошло.
Инспектор отодвинул завесу и пропустил меня вперёд. Я проскользнула внутрь. Там сидел Бузуку, а рядом с ним Амирта, подруга Мата Джи. Внезапно министр упал на колени, низко поклонился и коснулся лбом ноги Бузуку.
— Ваше Высочество, принц Даби! Как много лет мы ничего не слышали о вас, даже не знали, живы вы или нет! Возможность вновь лицезреть вашу королевскую особу — это настоящее чудо, ниспосланное свыше.
Бузуку положил руку на могучее плечо сановника и произнёс с благородным достоинством:
— Джайя, мой дорогой друг! Ты был верен нам прежде, остался верен и теперь. Честно служил моему покойному отцу и так же честно служишь новому королю, моему любимому младшему брату. Служи и дальше так же верно и честно.
Он милостиво поднял министра с колен, но тот снова столь же почтительно склонился перед Амиртой.
— Королева-мать… — прошептал он с глубоким чувством и всхлипнул.
Амирта также коснулась его плеча.
— Славный наш Джайя, — ласково сказала она и кивнула, приглашая сесть.
Я стояла и смотрела, не в силах пошевелиться от изумления.
— Что ж ты не садишься, Пятница? — ухмыльнулся Бузуку… то есть, принц.
— Это… это ваша мать? — пролепетала я.
Амирта бросила на сына лукавый взгляд.
— Очевидно Пятница имеет в виду, что я молодо выгляжу. А может быть, ты — старовато? — Она взяла меня за руку и усадила рядом с собой.
— Принц Даби, — обратилась она к Бузуку. — Думаю, мы должны кое-что объяснить нашим друзьям, а то они совсем запутались.
— Разумеется, — усмехнулся он. — С чего же начать? — Некоторое время он соображал, наморщив лоб. — Когда-то очень давно, пожалуй, лет тридцать назад, твой дядя, прославленный Майтри Пандита, побывал в нашей стране. Через несколько лет король, мой отец, умер, и началась борьба за трон. Для нас это оказалось неожиданностью. Королева-мать и я попали в руки одной из противоборствующих групп. Нас ночью забрали из дворца и увезли на Запад, где передали вождю одного из кашмирских племён. Мы должны были умереть или стать рабами…
— Однако хорошо подвешенный язык моего сына спас нас от позора, — вставила королева.
Бузуку залился румянцем.
— Ну… вроде того. Во всяком случае, я убедил вождя, что он сильно выгадает, если даст мне возможность связаться с друзьями, которые дадут выкуп.
— Поэтому он не только оставил нас в живых, но и довольно хорошо принял, — добавила королева.
— Да, но едва мы успевали собрать деньги, этот жулик тут же поднимал цену, — усмехнулся Бузуку. — Он три года жил за наш счёт! В конце концов нам удалось бежать…
— И скрыться здесь, в пограничном селении.
— Мы, конечно, знали, что мой младший брат вернул нашей семье трон и сумел навести в стране относительный порядок, — продолжал Бузуку. — Однако мы не торопились возвращаться в столицу, потому что у нас появились другие планы. Мы часто обсуждали это, пока были в плену. А саму идею подсказал твой дядя. Покуда власть была в надёжных руках, мы решили воспользоваться свободой, чтобы попробовать что-то изменить в самом государстве — изменить, так сказать, снизу, начиная с самых основ.
— Мы хотели остаться с народом, пока мой младший сын управляет сверху, — пояснила королева.
— Вот именно! — воскликнул Бузуку. — Понимаешь, Пятница, одно дело навязывать свои решения, даже справедливые, и совсем другое — жить среди людей, выслушивать их, делить с ними радости и горе, а потом стараться помочь.
— Однако нужен был практический план действий, — продолжила королева. — Мало накормить всех, мало дать каждому землю, корову и лошадь. Даже если человек сыт, всё равно его удел — постепенное угасание, немощная старость и смерть. Мы любим свой народ, как любил его покойный король, слишком сильно любим, чтобы отказаться от попытки дать ему истинное счастье, которое выше сытого желудка и изысканной одежды — счастье, которое длится долго.
— Вот мы и начали потихоньку действовать, пока только здесь, опираясь на знания, полученные от твоего дяди…
— Но, во-первых, для этого нужно много времени, целые годы. Нужно составлять планы, работать днём и ночью, готовить людей, учить их и воспитывать. Во-вторых, и это мы поняли далеко не сразу, для такого дела надо гораздо больше знать о йоге, о том, как она работает.
— И тогда… — Бузуку повернулся к министру.
— Тогда, — улыбнулся тот, — я начал получать письма, очень странные письма, в которых излагались чрезвычайно заманчивые идеи. Писал явно кто-то, получивший образование при дворе и при этом весьма сочувствовавший новому королю. Речь шла о реформах, о строительстве нового государства, но начинать предлагалось не сверху и не извне, а действовать через умы и сердца простых людей. План был так ясен и прост и так впечатлял своим размахом, что я сразу принял его всей душой. Начал я с того, что нашёл молодого человека, который уже был немного знаком с йогой, и решил под каким-нибудь предлогом послать его сюда и назначить на официальный пост. Он должен был учиться, расти духовно и стать лидером, Учителем, не зная до поры до времени о своей миссии…
— Комендант! — воскликнула я.
— Пятница! — одёрнул меня Бузуку. — Стены имеют уши, а некоторые части нашего плана должны пока оставаться в тайне.
— К сожалению, потом произошла некоторая… задержка, — заметила королева. Бузуку слегка нахмурился.
— Ну… не совсем задержка, мама. Скорее… скажем так, обучение слегка затянулось.
— Со временем, — продолжала она, — принц узнал о беспризорных детях и решил им помочь, но у нас самих почти ничего не было… Мы считали, что не должны жить лучше наших подданных, если хотим на самом деле что-то изменить…
— Я начал брать к себе детей, — объяснил Бузуку, — но денег не хватало, и тогда мне пришла мысль ввести налог…
— Не думаю, что стоит называть это налогом, — перебила королева.
— Да, дьявол, мама, дай мне рассказать! — взвился Бузуку. — Это был именно налог, я прекрасно знаю, что это такое. Меня ведь учили… Когда тебе в голову приходит хорошая идея, и ты хочешь собрать деньги, чтобы претворить её в жизнь, нужно просто взять и придумать новый налог. Так работают все правительства на свете… — Он перевёл дух и продолжал: — Вот я и придумал налог, я же принц, в конце концов.
«Самособираемый налог в пользу бездомных» — так я его назвал. Мои ребятишки его и собирали, я их научил.
— Они воровали, — с улыбкой объяснила королева.
— Теперь, конечно, я понимаю, — принц бросил опасливый взгляд в мою сторону, — что такой подход даёт прямо противоположный результат… Так или иначе, в результате я стал проводить всё больше и больше времени в качестве… гостя этого учреждения. — Он вспыхнул от смущения и вытер толстые щёки платком. — Однако выполнение нашего плана уже шло полным ходом. Я послал несколько писем с караванами в Тибет в надежде, что твой дядя Майтри Пандита ещё жив. Он мог помочь нам узнать больше о том, как работает йога, и тогда оставалось бы только передать знания дальше. Наконец, около года назад, когда я в очередной раз сидел в тюрьме, мальчики принесли мне письмо. Это был ответ от самого Майтри Пандита. Однако письмо было очень странное… — он покачал головой.
— Письмо? — ахнула я. — Что там было? Как он? Что с моей семьёй? Бузуку… то есть, принц… снова покачал головой.
— Он писал только, что хорошо понимает наши планы и одобряет их, но сам приехать не в состоянии. А потом… очень странно… он сказал, что предвидел нашу просьбу, и посланник уже находится в пути — это молодая тибетская девушка такой-то и такой-то внешности, и с ней маленькая собачка. И — самое странное! — она не знает, что несёт послание, поэтому мы должны сами найти её среди тех, кто проходит через посёлок, и задержать, чтобы это послание получить. Оно и станет ключом к тому, чтобы сделать народ нашего королевства здоровым и счастливым. И вот, представьте, сижу я здесь, в этой жалкой дыре с глиняными стенами, и думаю, как перехватить гонца, который не знает, что несёт, и придёт неизвестно по какой дороге. Не мог же я послать свою мать, в её положении и в её возрасте! Поэтому я разослал ребятишек во все стороны, а на главной дороге поставил пристава, наврав ему про какую-то контрабанду.
— А откуда вы знали, что я несу книгу? — не утерпела я.
— Да ничего я не знал! — воскликнул он. — Я мог лишь предположить, что у тебя есть что-нибудь необычное, и этого будет достаточно, чтобы тебя притащили сюда для допроса. Знаешь, Пятница, я ведь не имел понятия, что всё так выйдет… и так затянется. И я до вчерашнего дня не знал, что ты племянница самого Пандита. Так что, извини нас за то, что причинили тебе столько неприятностей.
— Ничего страшного, — махнула я рукой. — Бу… Ваше Высочество, вы же понимаете, что я осталась не зря, это было очень важно. — Я обвела взглядом всех троих. — Что же касается послания… Я и сама не знаю, что дядя имел в виду. У меня нет никакого послания.
Бузуку рассмеялся.
— Я ждал его почти год, и всё впустую, а потом догадался…
Его прервал топот и многоголосый шум — из дома выбежала толпа ребятишек, возвращавшихся с урока с Аджитом. Мы видели лишь их силуэты за освещенной солнцем тканью. Они завернули за угол, где помещался зверинец и недавно разбитые овощные грядки.
— Его Высочество наследный принц, — снова вступил в беседу министр, — написал мне — письмо было снова без подписи, — что в моих собственных интересах и в интересах короля мне следует как можно скорее посетить этот участок и выяснить, что так сильно изменило жизнь здешних людей. И вот я здесь. Его Высочество снабдил меня подробными инструкциями…
— Которые настало время выполнять, — тихо прервал его Бузуку, кивнув в сторону двери.
— Слушаюсь, — поклонился министр. Он снова опустился на колени. —
Королева мать… Наследный принц Даби…
— Нет, зови меня Бузуку. Отныне и навсегда!
— Ваше Высочество, господин… Бузуку, — смутившись, пробормотал министр и выскользнул наружу.
Я тоже было встала, чтобы уходить, но королева торопливо взяла меня за руку.
— Погоди минутку, Пятница, — тепло улыбнулась она. — Нам нужно тебе ещё кое-что сказать, без свидетелей.
Я кивнула, хотя, по правде говоря, моя голова готова была лопнуть от новостей.
— Да, конечно, как вам будет угодно, королева-мать.
Она со смехом погладила меня по щеке.
— Хватит, хватит! Для тебя я просто Амирта, старушка Амирта, и пусть так будет всегда. Хорошо?
— Хорошо, Амирта, — улыбнулась я в ответ.
— Тогда вот что, — продолжала она уже более серьёзно. — Моя… подруга… Мата Джи.
— Мать караульного?
— Да, и моя сестра.
Я рассмеялась и бросилась ей на шею.
— Почему же вы не сказали раньше? Разве это секрет?
— Это касается её сына. Видишь ли, поскольку он двоюродный брат молодого короля, то по достижении тридцатилетнего возраста, всего через несколько лет, ему предстоит стать первым министром, то есть вторым человеком в стране после короля…
Увидев моё растерянное лицо, Бузуку захихикал от удовольствия.
— Совершенно верно, — кивнул он. — Караульный не знает, кто он такой, и пока не должен знать. Это ещё одна, и очень важная часть нашего плана. Первый министр должен вырасти среди простых людей, знать их нужды как свои собственные и сочувствовать им, как., как любым другим живым существам, рождённым страдать и умереть. Этому он никогда не научится при королевском дворе — там его ждали бы лишь роскошь и развлечения, а затем, когда учиться уже поздно, — та же самая старость и смерть.
— Мы хотели, чтобы он сблизился с комендантом, — продолжила Амирта, — и тот помог ему пораньше усвоить идеи, которые сам получил от дяди.
— В то же время, — пояснил Бузуку, — за ним нужно было приглядывать.
Враги короля всё ещё сильны, и их шпионы рыщут повсюду. Если кто-нибудь узнает, ках> мы такие, особенно о «караульном», наши жизни снова окажутся под угрозой, и здесь, в сельской местности, защитить нас будет практически некому. Даже министр вынужден брать в поездки надёжную охрану, а теперь он её ещё и удвоил.
— Так что на самом деле, — улыбнулась королева…
— Спасибо, мама, — кивнул Бузуку.
— …наследный принц нарочно устроил так, чтобы попасть в тюрьму.
Здесь он мог присматривать за юношей, не вызывая никаких подозрений.
— Но вы же только что рассказывали о… о налоге, мальчиках и…
— Всё это было предназначено для ушей министра, — махнул рукой Бузуку. — Вообще-то, налог — он есть… был… на самом деле, но вряд ли бы меня кто-нибудь поймал без моей собственной помощи. Уж во всяком случае, не какой-то пристав, — надулся он, взглянув на мать.
— Так что запомни, — продолжала она, — никто не должен знать, что Мата Джи моя сестра, а караульный — будущий первый министр. Он должен жить в реальном мире, среди людей и сам развить в себе те качества, которые позволят ему управлять ими. Это испытание не только для него, но и для всех нас. Именно в этом смысл послания, которое ты принесла, сама того не зная. Наши самые заветные мечты осуществятся, лишь если нам удастся объяснить молодым людям, что в основе всех вещей лежит забота о других.
Мы с комендантом чувствовали, что заниматься нам осталось недолго, однако на следующем занятии постарались сосредоточиться и выбросить лишние мысли из головы. Мне было грустно, но я не слишком расстраивалась: сосуд, вначале почти пустой, теперь был практически полон. Оставалось сказать лишь немногое.
— Мы говорили о стадиях развития вашего разума, — начала я.
Комендант молча кивнул. Ему явно хотелось многое сказать, также как и мне, но он понимал, что сконцентрироваться надо на главном.
— Такие стадии, или этапы, есть и у тела, — продолжала я, — и вам следует знать о них… — Он снова кивнул. — Когда новые семена, полученные за счёт заботы о других, наберут силу, многое начнёт меняться, и тем быстрее, чем больше вы будете стараться уничтожить старые дурные зёрна…
— Я как раз об этом подумал, — улыбнулся он. — Когда стоишь в очереди за водой к колодцу, она движется быстрее, если люди, стоящие впереди, уходят не дождавшись.
— Совершенно верно. Вот почему так важно не забывать о старых семенах… Итак, поговорим о теле. Мы видим его бодрым и здоровым благодаря хорошим семенам, заложенным прежде. Однако, как и любые семена, хорошие или плохие, со временем по мере прорастания они теряют силу…
— И поэтому мы стареем… — подхватил он.
— Именно так. Болшинство этого не понимает, потому что неправильно воспринимает мир. Они не знают, что делает перо пером, и почему в нём иссякают чернила, и поэтому просто стареют и неуклонно приближаются к смерти, не в силах себе помочь. Некоторым, впрочем, везёт больше.
Находится кто-то, кто показывает им позы йоги, и они занимаются ими более или менее регулярно. Тогда узлы в каналах ослабляются, хотя бы немного, старение замедляется, человек чувствует прилив энергии. Но если они не знают, что делать, кроме поз, не имеют понятия о самоконтроле, владении собой, увеличивающем срок действия семян, то старение всё равно происходит, и рано или поздно даже позы перестают помогать. И только тот, кто изучил книгу Мастера, усвоил его идеи и начал сознательно работать над своими зёрнами, вступает на иной путь.
Он делает позы, дыхательные упражнения, сидит в тишине, забирает и отдаёт. И постепенно он начинает чувствовать, как его тело начинает меняться. Это непросто заметить, потому что изменения происходят очень медленно и постоянно. А вот, скажем, другу, который не видел вас долгое время, вы покажетесь совсем другим человеком. Сначала тело становится легче, гибче, энергичнее. Потом, когда изменения затрагивают сами каналы, начинают обостряться ощущения: обоняние, вкус… Слушая песню, вы воспринимаете все оттенки звука и прелесть мелодии, как в раннем детстве. Вы чувствуете, как добрые ветры движутся в вашем теле, ваша душа наполняется радостью, словно во время танца. Тело и разум приходят в равновесие, возмущения в боковых каналах постепенно затихают. Один из признаков происходящих изменений — это глубокое ощущение счастья, удовольствия от самой жизни, мира в душе. Ваши мысли начинают перетекать в срединный канал. В конце концов, когда разум открывается и начинает видеть все вещи — об этом мы говорили в прошлый раз — ваше тело окончательно меняется. Другой становится сама форма каналов, вокруг которых оно формировалось когда-то, ещё в материнской утробе. Боковые каналы разрушаются, они больше не нужны, потому что исчезли неправильные мысли и их ветры. Вся энергия тела и души сосредотачивается в срединном канале, и тело приобретает новую, более чистую форму. Мастер говорит об этом так:
Тело обретает совершенство,
Становясь формой света,
Сверкая алмазными гранями.
III.47
Тело приобретает несокрушимую прочность алмаза, но при этом остаётся живым — живым светом, идеальным живым кристаллом. В нём нет больше ни костей, ни крови, ни мяса — один только свет. Вы можете представить это даже сейчас, в вас уже есть новые вечные семена…
Комендант смотрел перед собой как зачарованный, словно и в самом деле увидел краешек будущего. Потом в глазах его появился вопрос, и я знала, какой. Моими устами вновь заговорила Катрин:
— Мы уже говорили об этом прежде. Во все времена люди сталкивались с чудесами. На великой Ганге был случай с одной женщиной, когда она плыла с какими-то своими друзьями на лодке, а потом вдруг встала, переступила через борт и просто пошла по воде.
Понимаете, это ведь тоже стало возможно благодаря особым семенам. В каком-то смысле оно даже и не было чудом, а просто результатом терпеливого и настойчивого возделывания сада её разума. Эта женщина просто достигла совершенства в искусстве владения собой. Вода — она ведь тоже не вода сама по себе. Только особые зёрна внутри нашего разума заставляют видеть её такой. Зёрна этой женщины были другими, совершенными — вот и всё. Она шла по воде, и вода для неё была твёрдой, как гранит. А друзья на лодке? Они ведь тоже имели какие-то свои семена, раз смогли увидеть, как эта женщина идёт по воде! Раз есть особые зёрна, позволяющие видеть воду твёрдой и ступать по ней, то есть и такие, которые позволяют видеть такое чудо — они похожие, только чуть менее совершенные…
Комендант смотрел в окно в каком-то оцепенении.
— Ты хочешь сказать… — прошептал он, — что мы… Я как раз об этом хотел спросить… Допустим, кто-то, ну хоть караульный, уже почти вырастил свой сад, и сам себе в зеркале он уже кажется существом из чистого света. И если нам он кажется обычным человеком из мяса и костей, так это только потому, что… Значит, чтобы увидеть, какой он на самом деле, нужно…
— Самим стать такими же или почти такими, как он, — кивнула я.
— Значит, то, что мы не видим ангелов, в которых превратились те, кто изучал книгу Мастера раньше…
— Ещё не доказывает, что их не существует. В конце концов, спросите любую корову…
— Существует ли…
— Перо! — воскликнули мы хором. Потом рассмеялись, обнялись и долго сидели так, словно видели друг друга в последний раз.
Глава 47. Благодарность
Первая неделя февраля
Несколько дней спустя, поздним вечером, когда все уже разошлись по своим комнатам, Бузуку тихонько окликнул меня:
— Пятница, ты спишь?
— Нет, — ответила я. Мы с Вечным, как всегда перед сном, сидели у окна и смотрели на звёзды.
— А-а… — Он немного помолчал. — Ты знаешь, я ещё не всё тебе рассказал.
— О чём? — встрепенулась я. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Понимаешь, в том письме… от твоего дяди… ну… которое я получил год назад…
— Что там было? — воскликнула я с отчаянно колотящимся сердцем.
Неужели что-то с мамой?
— Там в конце было кое-что ещё… он писал, что это послание к посланнику, и передать его нужно после того, как тот передаст то, что должен. Мне кажется… наверное, можно считать, что всё передано.
— Да, думаю, почти всё, — вздохнула я.
— Ну вот… — грустно продолжал Бузуку. — Он… — Голос его дрогнул. — Он написал, что самые лучшие учителя снова становятся учениками, а потом что-то ещё… про какую-то воду или реку… Вот и всё.
Я снова посмотрела на звёзды и подумала обо всех, кто смотрит на нас оттуда. Потом вздохнула.
— Я поняла, мой принц.
За гигантскими шагами министра поспеть было непросто. Комендант, и тот выбился из сил.
— Сюрприз! — весело повернулся к нам великан. — Люблю сюрпризы!
Хорошо бы вся семья была в сборе! — Он прошёл ещё десяток шагов и, остановившись, глубоко вдохнул всей грудью. — Какой здесь воздух! Вы не представляете, какое это удовольствие после столицы. — Подождав, пока мы поравняемся с ним, он обратился к коменданту: — Скажите мне ещё раз, Кишан, вы уверены… Пристав точно не имел отношения к фальшивым рапортам?
— Ни малейшего, — мрачно ответил комендант. — Это была моя идея, господин.
— А как у него… Нет у него каких-нибудь проблем, которые могли бы помешать службе?
Я взглянула на коменданта. Он был весь в напряжении. Что происходит, я не знала, но чувствовала, что одним-единственным словом он может погубить карьеру пристава навеки. Покосившись на меня, комендант покачал головой.
— Нет, господин, никаких. Он примерный офицер и хороший семьянин.
— Вот и отлично! — воскликнул министр. — Полный порядок.
Мы пересекли пастбище и подошли к дому пристава. Оставив нас у калитки, министр подошёл к двери и постучал. Пристав показался на пороге, бодрый, подтянутый и аккуратно одетый. На его свежее улыбающееся лицо было приятно смотреть. Сбоку выглядывали жена и сын. Судя по всему, они только что закончили утренние позы и сидение в тишине.
— Приветствую вас в этот чудесный день! — нарушил тишину гулкий бас министра.
Письмо перешло из рук в руки. Пристав вскрыл конверт, прочёл… и едва устоял на ногах от радости и удивления. Это был официальный указ о назначении его новым комендантом тюрьмы.
Прежний комендант стоял рядом со мной, и я чувствовала, как колотится его сердце. Он улыбнулся и помахал рукой, поздравляя счастливую семью. Лицо пристава на мгновение омрачилось, он вопросительно взглянул на бывшего начальника. Тот с улыбкой подмигнул ему, и пристав опять повеселел. Министр распрощался, и мы отправились назад через луг, на этот раз в похоронной тишине. Войдя в заросли возле реки, за которой начиналась территория тюрьмы, министр вдруг остановился как вкопанный.
— Смотрите! — показал он. — Вон там…
Мы обернулись. В косых лучах утреннего солнца можно было разглядеть фигуру человека, ведущего в поводу лошадь.
— Странно, — заметил министр. — Совсем хромая… — Животное и в самом деле сильно припадала на одну ногу. — Кому понадобилось держать такую лошадь? Она же только корм переводит!
Мы с комендантом переглянулись.
— М-м… это караульный, господин, — смущённо объяснил он.
— Караульный? Наш караульный?
— Да, господин.
— Но… зачем ему лошадь, тем более такая?
— Он… — Комендант запнулся. Я подбодрила его бабушкиным взглядом. Не стоит закладывать дурные семена, тем более в такие моменты. Лучше сказать правду.
— Он подбирает брошенных животных, господин. Держит их в загоне за тюрьмой и ухаживает за ними.
Министр удивлённо посмотрел на коменданта, потом снова стал наблюдать за странной парочкой. Человек и лошадь перешли луг и остановились на высоком берегу реки. Хромая кобыла испуганно косилась на крутой глинистый склон и упиралась, натягивая повод.
— Ну же, давай! — ласково подбадривал её караульный. — Не бойся, моя хорошая. Мы уже почти дома. Он посмотрел вниз и стал медленно спускаться. Кобыла тряхнула головой, капрал выпустил повод и, не удержавшись на ногах, шлёпнулся в грязь. Мы затаили дыхание. Он не торопясь встал и со вздохом оглядел испорченные брюки и рубашку.
— Ну вот, как я теперь покажусь министру? — вздохнул он. Потом шагнул к лошади и… звонко рассмеявшись, прижал её голову к своей груди. Потом положил руку ей на холку, и они стали спускаться вместе, бок о бок.
Министр наблюдал эту душещипательную сцену, раскрыв рот от удивления.
— Сколько в нём скромности! Сколько сострадания! — восхищался он. — За все годы работы в министерстве я понял одну вещь, — обернулся он к нам. — Человека можно научить делать любую работу. Думаю, даже мою.
По крайней мере, рутинную часть. Любого дурака можно научить. А вот человек с чуткой душой, скромный и способный сострадать — это настоящее сокровище. Научить этому практически невозможно. — Он снова оглянулся на караульного, который переводил лошадь вброд через реку. — Между тем, я не становлюсь моложе, — покачал он головой и вдруг решительно вышел из кустов и стал спускаться по склону. — Подождите меня здесь! — бросил он нам, обернувшись. — Мне надо с ним поговорить.
— Да, господин, — уныло ответил бывший комендант.
— Не вешайте носа! — весело воскликнул министр, снова обернувшись.
Комендант тяжело вздохнул.
— А что мне делать? Я всё потерял… Даже своего учителя. Министр остановился и повернулся к нам.
— Глупости! Это она вас теряет!
— Но… вы же сами говорили, что учитель поедет с вами в столицу давать уроки самому королю, а потом будет объезжать все участки, чтобы сделать там всё, как у нас!
— Это вы едете в столицу! — расхохотался министр, озабоченно поглядывая в сторону караульного, который уже был на другом берегу.
Комендант оторопел.
— Значит, вы везёте меня в тюрьму? — срывающимся голосом проговорил он.
Раздражённо фыркнув, великан шагнул вперёд.
— Чёрт побери! Вы слишком тупы даже для бывшего коменданта!
Жизнь при дворе не всегда приятна, но с тюрьмой её всё-таки трудно сравнить. Вы едете в столицу, чтобы стать учителем! Вы будете учить там всех нас!
Комендант судорожно сглотнул, потом с тревогой взглянул на меня.
— И о ней не беспокойтесь! — усмехнулся министр. — Госпожа Пятница отправится в Варанаси, на берега великой Ганги! Там её ждут не дождутся старые друзья дяди, и там исполнятся её самые заветные мечты. — Он развернулся и побежал трусцой вслед за караульным, договаривая на ходу: — Вы ещё встретитесь с ней и поработаете вместе, чтобы помочь… всем нам!
На следующем занятии сидеть было немного непривычно. Кабинет совершенно преобразился. Комендант настоял, чтобы пристав перебрался туда немедленно, и воспользовался случаем, чтобы торжественно сжечь все груды старых рапортов на заднем дворе. Пол теперь сиял чистотой, стены были аккуратно выбелены, над головой коменданта висела новая картина, которую написал художник, специально вызванный из города.
На групповом портрете можно было узнать всех: мальчиков, Бузуку с Амиртой и Мата Джи и меня с Вечным на руках. В центре возвышалась фигура министра. Одной рукой он обнимал за плечи коменданта, другой — пристава с караульным. Вся наша большая семья.
— Новый комендант разрешил нам заниматься здесь до последнего дня, — сказал комендант.
— Очень любезно с его стороны, — вздохнула я, вспоминая прежние уроки. — Ну что ж, начнём. Итак, мы поговорили о том, как должны измениться ваш разум и ваше тело… — Я посмотрела на его красивые вьющиеся волосы и снова вздохнула. Когда не думаешь о расставании, такие вещи не замечаешь. — Однако будут и другие перемены. О них тоже нужно знать, потому что они послужат своего рода сигналом, что всё в порядке и ваш сад возделывается должным образом. Изменитесь не только вы — другим станет и мир вокруг: люди, события, даже предметы.
Мастер говорит об этом так:
Если жить, не обижая других,
То одно твоё появление
Погасит все ссоры.
II.35
Помните, как мы говорили о вещах, которые формируются, подобно слоям инея, нарастающего на ветке дерева? Мы смотрим на мир определённым образом и, как правило, понимаем его неправильно. Наша схема мышления складывается в самые первые дни жизни, ещё в утробе матери. Сеть каналов в нашем теле обретает форму, отражая ту самую неправильную схему, и затем неправильные мысли бегут по этим неправильным каналам в течение всей жизни. Мысли искривлены — и каналы искривляются, образуя места заторов. Поверх каналов образуется наше тело, кости, нервы и сосуды которого повторяют рисунок каналов, а энергетические центры — чакры — соответствуют местам их разветвления.
Тут для вас ничего нового нет. Однако слои на этом не кончаются. Дело в том, что не только тело, но и весь окружающий мир формируется на основе неправильной структуры каналов — все вещи, всё, что мы видим в своей жизни, все места, где бываем, все люди, которых встречаем, все события, происходящие рядом, на другом конце земли или среди далёких звёзд. Всё на свете есть отражение нашего сердца или, иначе говоря, нашего сада и семян, которые мы в него закладываем своими делами. Таким образом, глядя на мир вокруг нас, мы как бы смотримся в некое особое зеркало, которое работает с запаздыванием на недели, месяцы или даже больше.
— Невероятно! — воскликнул комендант. — И в то же время вполне очевидно. Если всё, что мы говорили о семенах раньше, верно, то иначе просто и быть не может. Если я встречаю плохого человека, то это лишь моя вина — всё дело в моих зёрнах, так же как в примере с пером и коровой. Но представить, что всё на свете — от грубого слова, сказанного мне кем-то до войны между государствами — отражает лишь строение моих собственных каналов и мои собственные мысли, движущиеся по ним… А что касается войны… — Он растерянно замолчал, озадаченно глядя на меня.
— Вопрос правильный: остальные видят всё это вместе с вами. Однако представьте, что в комнате сидят три человека, а потом в неё входит ещё один. Двое воспринимают эту комбинацию форм и цветов как очень неприятную личность. Но третий…
Комендант решительно тряхнул головой.
— Погоди! Война… Ты хочешь сказать, что миллион человек могут участвовать во всеобщей драке, в то время как в той же самой стране есть другие, которые воспринимают ситуацию совершенно иначе? Насколько иначе? Может быть, как райское блаженство?
— Вот именно. — Я уже в который раз взяла со стола перо. — Именно это
и имеет в виду Мастер. Почему он говорит «твоё появление»? Это значит «твой мир» — тот, который существует одновременно с миллионом миров других людей, сотворенных их собственными семенами! Зелёная палочка — это перо. Та же зелёная палочка — это пища. Однажды вы спросили, почему боковые каналы называются «солнце» и «луна». Вы думали, что небесные светила оказывают на них какое-то особое влияние? А как на самом деле? — улыбнулась я.
— Неужели… Так это они создают солнце и луну? Ну, это уж слишком… — Он замолчал с открытым ртом, потом, немного придя в себя, усмехнулся и покачал головой. — Но ведь потом боковые каналы исчезнут — что же будет освещать нам путь?
— В высшем мире свет исходит от тел тех, кто его населяет. Но… не всё происходит сразу. Потому я и хочу, чтобы вы знали, чего ожидать в будущем. Итак, вы знаете, как работает йога и понимаете основной принцип: если никогда не причинять вреда другим, то постепенно из вашего мира исчезнут все конфликты. Тот же самый принцип действует в отношении всех остальных ваших добрых поступков и способов владения собой. Все вместе они создают ваш новый мир. И создание его происходит в четыре этапа. Слушайте внимательно, чтобы потом, когда придёт время, не пропустить их — ведь вы тоже будете меняться. Первый этап — это Заметное. Ваша жизнь будет идти как обычно, но по мере того, как вы будете стараться претворять в жизнь то, о чём мы говорили, начнут одно за другим происходить небольшие, но заметные и приятные события. Хорошее настроение на работе, больше приятных встреч в пути и так далее. Потом настанет время Удивительного. Например, вы придёте на работу, и ваш начальник, очень жадный человек, вдруг похвалит вас и прибавит жалование. Всё это результат улучшения ваших зёрен. Третий этап — Невероятное. Представьте, что вы решили поискать место, где можно построить школу для бездомных детей, а через несколько дней стоите в очереди в лавку и слышите, как одна из женщин рассказывает, что её тётка завещала всё своё поместье с огромным участком земли и прекрасным домом как раз для такой школы! Ну, и, наконец, Невозможное — это последний этап. К примеру, вы попали в незнакомый город, где вас никто не знает, и зашли поесть в трактир. Заказываете обед, довольно дорогой, и потом просите выписать счёт, а вам и говорят:
«Как мы можем взять деньги с человека, который приехал разъяснять книгу Мастера в нашем городе?» В нашем обычном мире такое просто немыслимо. И ещё одну вещь я обязательно должна вам сказать — она, наверное, самая главная. Когда такое начнёт случаться, а так будет обязательно, очень важно, как вы будуте реагировать. В тот критический момент в вашем разуме начнут прорастать самые главные зёрна, которые должны будут превратить вас в живой свет, открыть ваш разум для всех вещей и дать вам возможность помогать бесчисленным существам во всех существующих мирах и вести их к счастью. И когда перед вами окажется… неважно кто: незнакомая пожилая женщина, какой-нибудь иностранец, просто друг, мать, отец или ребёнок и случится нечто совершенно невозможное, вы должны сохранять веру. Не ищите логического объяснения, потому что оно убьёт волшебство. Если кто-то на ваших глазах сделает или скажет что-нибудь особенное, и вы заподозрите, что на самом деле перед вами существо из света, которым вы хотите стать, принимайте это безоговорочно, не сомневайтесь. Ваша вера поможет вам быстрее попасть в мир света. До вас по этому пути прошло бесчисленное множество людей. Они постоянно присутствуют рядом с нами, наблюдая все печали и радости этого мира, давая нам надежду, уча нас, помогая стать такими же, как они. Когда вы будете выращивать свой сад, смотрите вокруг и ищите их. И не отворачивайтесь, когда они на мгновение покажут вам своё лицо. Примите благодать, которую они ниспошлют вам, с радостью и благодарностью.
Глава 48. Твоя рука
Вторая неделя февраля
Год Водяной Лошади (1102 г. н. э.)
Праздник, устроенный Бузуку и его ребятишками, стал сюрпризом для всех. На этот раз даже министр снял рубашку и пустился в пляс. Похоже, его занятия йогой уже дали первые результаты, по утрам он тайком пробирался в класс к мальчикам.
Час отъезда приближался, и горечь расставания уже никак нельзя было скрыть. Охранники министра уже толпились во дворе, нагружая повозку пожитками коменданта. Бывший караульный, новый помощник министра, сидел со своим начальником в боковой комнате. Вместе с одним из охранников он должен был сопровождать меня в Варанаси и теперь получал последние инструкции и рекомендательные письма к важным персонам, которые когда-то помогали моему дяде. Мы намеревались путешествовать пешком: я отказалась от повозки и даже от лошади. К Учителю надо приближаться со смирением.
Я взяла свою старую дорожную сумку, подняла на руки Вечного и в последний раз окинула взглядом стены камеры. Поистине, весь мир вошёл сюда в поисках истинной свободы… Я вздохнула и шагнула за порог.
— Попытка к бегству! Держите её! — выкрикнул знакомый голос.
Это был новый директор Государственной школы при тюрьме, Мастер Бузуку. Он подскочил ко мне и крепко обнял. Потом к нему присоединились все: бывший пристав, министр и все ребятишки, включая с
