Глава 27. Семена, а не решения

 

 

Первая неделя сентября

— Если хорошенько поразмыслить, — начала я, перекатывая перо между пальцами, — нам станет ясно, что предназначение этой вещи — то, что она перо, — не исходит от неё самой. Если мы рассуждаем честно, не пытаясь обмануть самих себя, то это очевидно, потому что…

— Потому что, будь она пером сама по себе, все, кто с ней имеет дело, видели бы в ней только перо, и ничто другое, — с готовностью подхватил комендант. — На ней это было бы словно написано. Но ничего подобного не происходит — корова или, скажем, муха, которая сядет на это перо, увидят в нём нечто другое.

— Правильно, — улыбнулась я. — Однако мы, люди, видим в этой зелёной палочке именно перо, так ведь? Стало быть, раз её предназначение исходит не от неё самой, значит, оно исходит…

— От нас! — нетерпеливо подсказал он. — Откуда же ещё? Только наш собственный разум заставляет нас видеть в ней перо, так же точно, как разум коровы заставляет видеть в той же самой палочке просто что-то вкусное… — Он вдруг задумался. Я молчала, ожидая неизбежного вопроса.

— Тут какая-то неувязка! — радостно выпалил он. — Так просто не может быть! Это не может быть только наш разум.

— Почему? — холодно спросила я, уже в который раз вспомнив Катрин.

— Ну… это же очевидно! — распалился он. — Совершенно очевидно!

Если бы причиной был только разум, тогда я мог бы сам решать, чем я хочу видеть ту или иную вещь. Решил бы, скажем, видеть в этой палочке золотой слиток — и увидел бы! Я удовлетворённо кивнула. Именно так всегда и движутся мысли того, кто начинает постигать эту идею.

— Ответ на ваш вопрос есть в «Краткой книге». Мастер говорит:

 

Бесчисленные семена внутри нашего разума

Заставляют нас видеть

Бесчисленное множество вещей вокруг нас.

IV.24A

 

 

— Дело в том, — пояснила я, — что не мы сами решаем, какими наш разум заставляет нас видеть вещи. Как раз потому, что заставляет! Он наполнен бесчисленными милллионами крошечных семян, и когда мы смотрим на что-нибудь, эти семена, заложенные давным-давно, прорастают и создают картину того, что мы наблюдаем. Поэтому, хотя наш разум действительно заставляет нас видеть вещи именно такими, сами мы ничего не решаем. Давайте поговорим немного поподробней о том, как это всё происходит, потому что оно происходит очень быстро, почти незаметно. Мастер говорит об этом так:

 

Они работают,

Составляя отдельные части

Определённым образом.

IV.24B

 

 

О каких частях идёт речь? Возьмём то же перо: здесь эти части — цилиндрическая форма и зелёный цвет. Вот, кстати, ещё одно свидетельство того, что перо делает пером именно ваш разум.

Комендант прищурился, разглядывая перо. Я продолжала:

— Если вдуматься, наши глаза, то есть, наше чувство зрения, работает в очень небольшом ограниченном мирке, оперируя лишь формами и цветами. Глаз только их и может воспринимать. Выхватив из окружающего цвет и форму — в нашем случае зелёный цвет и цилиндрическую форму, — он всего-навсего передаёт их дальше, в мозг, а тот уже организует, перерабатывает все данные, создавая образ вещи.

Какой именно образ построить, от нашей воли уже не зависит, иначе все вещи и в самом деле были бы для нас такими, какими мы хотели бы их видеть, а суровая правда жизни учит нас, что это совсем не так. Тут работают совсем иные силы, нечто скрытое и нам не подвластное. Это и есть те самые зёрна, которым нет числа. Именно они решают, как разуму перерабатывать то, что передаёт глаз, и создавать из частей сам предмет.

В разуме коровы свои зёрна, благодаря которым зелёный цилиндр становится кусочком чего-то вкусного. У нас прорастают совсем другие семена, и в результате перед глазами появляется перо. Почему же Мастер говорит «бесчисленные»? Посмотрите, какое невероятное разнообразие предметов нас окружает, сколько у каждого из них мельчайших деталей, и каждая из них — это отдельный образ, создаваемый по мере того, как в нашем разуме прорастают всё новые и новые зёрна.

— И ведь это только те вещи, которые мы видим глазами, — подчеркнула я. — Есть и многое другое: мысли, воспоминания, надежды, идеи, мечты — все они тоже образы, своего рода вещи, созданные из отдельных частей под действием особых семян. Причём все они реальны! — Надо было помочь ему избежать распространённой ловушки. — Все работают, на самом деле работают, именно в том качестве, в котором мы их видим.

Перо, собранное нашим разумом из частей, пишет на самом деле, потому и пишет! И то же самое в случае…

— В случае еды! — подхватил с улыбкой комендант. — Может быть, и верно — то есть, я нисколько не сомневаюсь, — что только благодаря особым семенам в разуме коровы она видит в том же самом зелёном цилиндре закуску, но это не делает закуску менее реальной и вкусной и не мешает наполнять ею желудок Фактически, если я тебя правильно понял, именно поэтому зелёный цилиндр и может наполнить коровий желудок.

— Отлично! — тихо сказала я. — Просто замечательно. Вы поняли.

Просияв от радости, и вполне заслуженной, он наклонился через стол и с улыбкой шепнул в ответ:

— Нет, не понял! Я нахмурилась.

— Что не поняли?

— А вот что: откуда берутся сами зёрна?

— Ах, вот что…

«Об этом позже!» — продекламировали мы хором.

— А теперь пора простучать трубы, — добавила я.

— Я уж надеялся, что ты забыла, — вздохнул он с несчастным

видом, вытирая потное лицо — было очень жарко. — Может, сегодня обойдёмся чисткой изнутри — это ведь более действенный метод, правда?

— Правда, — кивнула я, — но зато работа снаружи, позы йоги и дыхание — это нечто столь конкретное, что кто угодно, в любом возрасте, в любом настроении может засучить рукава и приняться за дело, медленно, но верно продвигаясь вперёд. Это тоже очень действенно, невероятно действенно. В йоге должно быть единство, нераздельное сочетание внешнего и внутреннего.

— Ну, хорошо, — снова вздохнул комендант и вытер пот со лба.

 

Глава 28. Семена посеяны

 

 

Вторая неделя сентября

На следующем занятии мы сразу начали с самого главного. Важные вещи не стоит откладывать, потому что, чем они важнее, тем больше, как правило, возникает помех.

— Итак, давайте подведём итог, — начала я. — Мы видим перо не потому, что оно таково само по себе, иначе госпожа Корова обязательно попыталась бы им что-нибудь написать. Значит, в нашем разуме есть что-то, заставляющее нас видеть перо именно таким. В прошлый раз мы также поняли, что сами сознательно не управляем созданием одних вещей из других, поскольку в противном случае могли бы решать все свои проблемы одним мановением руки. Стало быть, здесь работают какие-то другие, тайные силы, которые нам не подвластны. Мастер говорит о семенах, заключённых в нашем разуме, которые, прорастая, и заставляют его соединять кусочки информации в образы — образы самих вещей.

— Кое-что мне непонятно, — перебил комендант, поднимая руку — совсем как школьник. Я знала, что он спросит, но решила не мешать.

Замечательный ученик! Он схватывал всё с лёту и немедленно начинал обкатывать в уме, пока сам не натыкался на очередной вопрос.

— Что именно? — спросила я.

— Я понимаю, что во мне есть зёрна, которые начинают прорастать, когда я смотрю на цилиндрическую форму зелёного цвета, и передо мной возникает образ пера. Но как же сам…

— Зелёный цвет? Это вы сами скажите. Вы же знаете, что некоторые вообще не могут различать цвета. Здесь абсолютно то же самое: всё дело в особых семенах. Нет их — нет и цвета, потому что именно они организуют отдельные части — какие-то другие части — в пятно нужного цвета. Сами цвета и формы — тоже образы, созданные нашим разумом…

— Под действием семян, которые есть в разуме каждого человека, — нетерпеливо закончил он. — Но тогда почему…

— Почему мы все видим одно и то же? Ответьте сами. Перо не само по себе, однако каждый из нас видит именно перо. Почему?

Он погрузился в размышления.

— Те же самые зёрна? То есть, одинаковые?

— Вот именно, — кивнула я. — Или почти одинаковые. Разумеется, образы, которые мы с вами видим, немножечко разные, но всё равно, раз мы оба видим именно перо, зёрна должны быть те же самые.

— А теперь скажи то, что обещала, — серьёзно спросил комендант. — Откуда берутся сами зёрна?

— А зачем это нужно знать? — парировала я.

— Потому что… — проговорил он, устремив в окно отрешённый взгляд, будто смотрел на что-то по ту сторону неба. — Потому что, если всё это так, и нас заставляют видеть особые зёрна, мы могли бы постараться изменить их, как-то воздействовать на них, например, выращивать одни их виды и уничтожать другие, которые нам вредны. Может быть, тогда нам удалось бы в конце концов… удалось бы…

— Скажите это! — воскликнула я.

— Нам удалось бы увидеть, как наши собственные тела из плоти и крови превращаются в чистый свет — это было бы что-то вроде самой совершенной позы йоги. А может быть, мы продвинулись бы ещё дальше и тогда… а почему бы и нет — оказались бы там, в царстве вечного света, со своими… среди тех, с кем вместе жили и страдали…

— Великолепно! — выдохнула я. — Значит, нам нужно понять, как работают семена. Эти знания — часть высшей йоги, основы которой подробно изложены Мастером. Он говорит:

 

Хранилище пополняется

За счёт того, что мы делаем.

II. 12В

 

Здесь имеется в виду хранилище нашего разума — место, где находятся те самые зёрна. Вот и ответ на вопрос, откуда они берутся. Если хорошенько подумать, легко понять, что иначе и быть не может. Ведь что-то же должно было заложить их к нам в хранилище, и это не значит просто взять горсть зерна и высыпать в ухо. Раз зёрна прорастают как нечто, связанное с мыслями, кажется вполне логичным, что и закладываются они первоначально с помощью мыслей. Согласно книге Мастера, новые зёрна появляются всякий раз, когда мы делаем что-нибудь — что угодно — и ощущаем свои действия.

Комендант снова нахмурился, потом сказал:

— Но мы всегда что-нибудь делаем и ощущаем это — на том или ином уровне.

— Вот именно! И все наши действия, каждое наше слово, каждая мысль, промелькнувшая в нашем мозгу — все они откладываются в сознании подобно отпечатку руки, оставленному на сырой глине, просто потому, что мы их осознаём. Потом мы начинаем делать что-то другое, но эти отпечатки остаются и становятся зёрнами, чтобы потом помогать нам ощущать мир вокруг. Возьмём такой пример: вы встречаете на дороге человека, который вчера вас как-то обидел, находите подходящий предлог и бьёте его дубинкой по спине. В тот момент, когда вы решаете его ударить, в вашем сознании мелькает образ, пока ещё туманный: человек держится за спину и стонет от боли. Потом вы его бьёте на самом деле, и перед вашими глазами возникает уже реальный, уже чёткий образ. Возвращаясь в участок, вы с удовольствием вспоминаете, как удачно отомстили, и картинка снова появляется. Так она отпечатывается раз за разом, постепенно закрепляясь, и остаётся навсегда — превращается в то самое зерно. А потом однажды ваши мысли обращаются на что-нибудь совсем другое, например… — Я выжидательно замолчала.

Поколебавшись, он продолжил:

— Например, мою собственную спину…

— Вот-вот, и тогда зерно прорастает. Образ боли, отпечатанный в сознании, проявляется, и…

— И я, согнувшись над очередным рапортом, вдруг чувствую… то есть, мой разум заставляет меня чувствовать… — Он вздохнул. — Старый образ боли, которую я причинил тому человеку; возвращается и заставляет чувствовать боль меня самого. — Его рука инстинктивно дотронулась до поясницы.

Он надолго задумался. Потом взглянул на меня. Глаза его восторженно блестели.

— А ты знаешь, ведь так оно и есть! Я много слышал таких раз говоров: мол, всё, что ты делаешь, возвращается к тебе, только никогда не принимал их всерьёз, потому что… ну… просто не понимал, как оно на самом деле происходит. А теперь мне понятно — это что-то вроде всеобщей справедливости — все наши поступки по отношению к другим обращаются на нас самих, и наоборот, все, что с нами случается, происходит только потому, что мы сделали то же самое другим. Нет, конечно, мне и раньше казалось, что так должно быть, но только должно, не на самом деле, а теперь, после твоих объяснений с пером и коровой, я понял: это не просто есть — оно управляет нами, отвечает за каждую мелочь в нашей жизни и в окружающем мире! — Он смотрел на меня почти с благоговением. — Теперь это так ясно, так…

Просто потрясающе! М-м… Только у меня много вопросов…

— Чем больше, тем лучше, — ответила я. — Только так и можно чему-нибудь научиться.

Однако от положенных упражнений ему увильнуть не удалось.

Ночью меня разбудил какой-то звук со стороны двери. Сначала я думала, что это ужасный сон, вызванный воспоминаниями о недавних событиях, потом осознала реальность происходящего.

Пристав стоял, ухватившись за прутья решётки, заплывшие красные глаза пьяно блестели. Камеру наполнил удушливый запах перегара.

— Ты пойдёшь со мной, — прохрипел он, и по его тону я поняла, что на этот раз так и будет. Он где-то достал новую дубинку — она со стуком ударилась о бамбуковые прутья, когда он отодвигал засов.

— Рави, Рави, что ты делаешь? — послышался заспанный голос Бузуку.

— Заткнись! — заорал пристав, колотя дубинкой по прутьям соседней камеры. Бузуку взвыл от боли — очевидно, удар пришёлся по костяшкам пальцев.

— Рави! — снова предостерегающе крикнул он.

— Сегодня можешь не волноваться. Я правду говорю, — бросил пристав, повернувшись к перегородке. Он уже стоял, покачиваясь, посреди камеры. — Я… я забираю её, потому что… чтобы она посмотрела на мальчика. — В его голосе прозвучала такая боль, что у меня кольнуло сердце.

Бузуку замолчал. Я почувствовала, что должна идти, и двинулась вслед за тёмной фигурой под шуршание дубинки, волочившейся по земле, всё время ощущая резкий запах браги.

Мы шли довольно долго, миновали дом старухи, потом свернули в узкий проулок и оказались в тесном запущенном дворике. В доме было темно. О том, кто здесь жил, можно было догадаться по запаху, который за долгие годы пропитал всё вокруг. В очаге горел слабый огонь. В его отблесках едва можно было разглядеть очертания маленькой фигурки — ребёнок сидел перед очагом к нам спиной, скорчившись и завернувшись в одеяло. У двери стоял стол, на нём горела свеча. За столом на коврике сидела какая-то старуха. Её лицо, изборождённое глубокими морщинами, обрамляла густая копна седых волос. Я присмотрелась и вдруг поняла, что это жена пристава, содрогнувшись при мысли обо всех побоях, которые ей пришлось перенести. Однако в глазах её светилась всепобеждающая доброта — так бывает с людьми, терпящими боль ежедневно и ежечасно. Она едва заметно улыбнулась, как бы извиняясь за своего мужа — молча, потому что иначе при нём было нельзя. Я понимающе кивнула, она кивнула в ответ. Мы сели к столу. Женщина пододвинула мне чашку с дешёвым чаем, а пристав вытащил из-под стола глиняный кувшин и как следует приложился к нему. Обтерев рот, он обратил ко мне свои горящие воспалённые глаза.

— Я тогда пришёл пьяный, — сказал он и выпил ещё. — Мы с комендантом напились как всегда. — Помолчав и снова отпив из кувшина, он продолжал: — Пришёл домой, а они уже спали… Она и сын. — Он махнул рукой, сжимавшей кувшин, в сторону детской фигурки перед очагом, потом поднял кувшин к губам, но, передумав, поставил на стол. — Я… я… — Лицо его исказилось, на глазах выступили слёзы. — Я опрокинул свечу… она горела — так же, как эта. — Слёзы побежали по щекам, оставляя блестящие изломанные дорожки. Женщина отвернулась.

— Солома, вон там… Они… мы спали на соломе… Она сразу вспыхнула, а я… Я сразу не заметил — был очень пьяный… Потом они закричали — она и ребёнок… Пламя ударило мне в лицо, я не знал, что делать, не знал, что делаю… но я сказал себе: «Рави, ты солдат, ты учился в Королевской академии, выполняй свой долг, как тебя учили!» Немного очухался и бросился туда, а там, из огня, тянутся руки… я схватил и потащил, выбрался из дома… они кричат и вырываются, а я не понимаю — почему? Потом посмотрел, что держу, а это… это… — Он запнулся, не в силах выговорить. Женщина затряслась в рыданиях. — Это были её две руки, я держал только её… И тогда я услышал, что она кричит: «Сынок! Сынок!»

Он опустил голову, потом резко поднял её и крикнул:

— Сынок! Поди сюда!

Одеяло у очага вздрогнуло, мальчик медленно встал и неловко приблизился. Свет от свечи упал на его лицо.

Первое, что я заметила, была доброта и мягкость в его глазах. Они были полны любви, будто он никогда не жил в этом доме, с этим человеком, превратившимся в демона… и никогда не видел в зеркале своего лица. Багрово-красное и блестящее, оно было словно покрыто расплавленным воском, который растёкся, заливая подбородок и шею. Я не смогла сдержать слёзы — не столько при виде обезображенного лица, сколько от мысли об ужасной боли, которое испытывал этот маленький человек, хотя храбро пытался скрыть её.

Заливаясь слезами, отец дотронулся до того, что когда-то было щекой.

— Мальчик мой, — всхлипнул он. Потом повернулся ко мне. — Ты можешь его вылечить? Что-нибудь исправить… как… как ты вылечила спину коменданту?

Женщина безнадёжно застонала. Он даже не услышал.

— И ещё ногу… — взволнованно проговорил он. — Посмотри, у него нога… Сынок, пройди к огню и назад! Покажи ей, покажи свою ногу.

Мальчик посмотрел мне в глаза всё с той же непостижимой жизнерадостностью, потом повернулся и заковылял в сторону очага, неловко подволакивая ногу. Вернувшись, он снова взглянул на меня, без всякой надежды, но с неизменной теплотой и любовью. Я почувствовала, что Катрин снова во мне, и я опять сижу с комендантом, держа перо в руке, словно орудие истины…

— Может быть, — повернулась я к несчастным родителям. — Нет ничего невозможного.

Мы вышли из тёмного дома. Луна уже взошла. Встретив вопросительный взгляд пристава, я нахмурилась.

— Есть одно условие.

— Всё, что захочешь, — быстро ответил он.

— Вы должны брать уроки. Вам тоже нужно вылечиться.

Пристав грустно покачал головой.

— Мою болезнь уже не вылечить. Бросаю, а потом начинаю снова. Так что и не проси — никто меня не исправит, даже ты.

— Нет, вы должны учиться, обязательно! — настойчиво повторила я. — И не у меня. — Он посмотрел на меня с удивлением. Я уверенно кивнула. — Вы будете учиться у коменданта.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я опередила его: — He ради вас! — прошептала я. — Ради него самого — ради коменданта.

Вам придётся это делать, или мальчик навсегда останется таким.

Так и застыв с открытым ртом в бледном свете луны, он молча смотрел мне в лицо. Потом медленно кивнул, и мы пошли обратно в тюрьму.

 

Глава 29. Первый вопрос

 

 

Третья неделя сентября

— Вопросы! — бушевал комендант. — Целая куча вопросов! Только ты уходишь обратно в камеру, как они тут же возникают, и мне приходится мучаться с ними одному — целую неделю!

Я улыбнулась. Великие учителя, подобные Катрин, очень любят, когда ученики приходят с вопросами — это говорит, во-первых, о том, что они внимательно слушают, а во-вторых, что активно обдумывают услышанное.

— Задавайте, — сказала я. — Давайте начнём с ваших вопросов — только по одному и формулируйте пояснее.

Комендант сосредоточенно нахмурился и заговорил, запинаясь от волнения. На него было приятно смотреть.

— На самом деле, я очень многого не понимаю… вот, например… — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Да, пожалуй, это первое, что нужно спросить. Моя спина… она болела у меня долгие годы, прежде, чем её вылечила твоя йога… — Он снова застыл, соображая. — Кстати, а почему йога? То есть, я хочу сказать… может быть, я просто начал видеть всё по-другому — ощущать свою спину здоровой, а не больной, как раньше?

Может, просто какие-то старые семена перестали работать, иссякли, и вместо них проросли новые?

— Хороший вопрос, — кивнула я, — один из самых важных. Тогда соберитесь и слушайте внимательно, а то не поймёте.

Он сосредоточенно сдвинул брови. Я поднесла руку к лицу, слегка дотронувшись средним пальцем точки между бровями, а двумя другими — уголков губ. Он понял и улыбнулся, расслабив лицо. — Как вы вылечили спину? Конечно же, с помощью йоги. Но почему в вашем случае йога сработала — вот вопрос! А сработала она именно потому, что старые зёрна в вашем сознании сменились новыми…

— То есть, ты хочешь сказать, — перебил он, — что давно в прошлом я сделал что-то… скажем, ударил кого-то по спине, и… — Он поднял глаза к потолку, будто подсчитывая, потом смущённо взглянул на меня. — Наверное, можно сказать, что это было не один раз…

— Наверное. — улыбнулась я.

— И потом те семена, которые я тогда заложил, проросли в моём разуме, и боль в спине я стал воспринимать как свою собственную — мой разум заставил меня, так же как заставляет видеть в простой зелёной палочке перо для письма, в то время как корова видит…

— И использует, — добавила я.

— Ну да, видит и использует ту же палочку в качестве еды.

— Пока всё правильно, — кивнула я.

— А потом те старые семена — плохие семена — как бы износились…

— Что бывает со всеми вещами, которые не лежат без дела, — заметила я.

— Их энергия тратится на то, чтобы работать.

— И тогда какие-то другие зёрна, прежде спавшие, проснулись и начали создавать новые образы…

— Образы реальных вещей, — напомнила я.

— Да, я понимаю. Короче, новые зёрна заставляют меня видеть… ощущать, что моя спина выздоровела.

— И она на самом деле выздоровела.

Комендант кивнул.

— Значит, эти новые зёрна — если в мире всё устроено так справедливо, как ты говоришь, а я надеюсь, что так и есть, — они должны были быть заложены в моём разуме когда-то раньше-Должно быть, я сделал что-то…

— И осознавали, что делаете…

— Ну да, конечно! — воскликнул он. — И в моём сознании возник отпечаток. Допустим, я помог больному или… в общем, облегчил чью-то боль…

— Именно так, — кивнула я, восхищаясь его чутьём.

— Но тогда возникает ещё один вопрос! — поспешил продолжить он. — Если это всё сделали зёрна, которые уже были — то есть, заставили меня ощущать мою спину здоровой…

— Сделали её здоровой — поправила я.

— … тогда зачем вообще нужна какая-то йога? — прищурился он, бросив взгляд на середину комнаты. Я его понимала: день выдался особенно жаркий и душный.

— Выслушайте меня, — строго сказала я. — Именно йога помогла вашей спине, хотя и не смогла бы помочь, не будь в вашем разуме нужных семян. Они и заставили вас ощущать, как она помогает.

И начать заниматься йогой вас заставили тоже они, и ничто другое.

Именно благодаря им вы заинтересовались, решили попробовать, заставили меня прийти в первый раз к вам в кабинет с книгой в сумке.

Именно они сделали так, что позы и сидение в тишине расслабили узлы в ваших каналах. Понимаете?

Мой ученик задумчиво поднял глаза к потолку. Ничего, чтобы понять это, нужно время.

— Но… если бы я так и не занялся йогой, — возразил он, — то новые зёрна всё равно бы проросли, разве не так? И моя спина всё равно бы прошла.

— Ничего подобного, — мягко сказала я. — Подумайте как следует. Ведь они проросли как раз в тот момент, когда йога пришла к вам и вылечила вас. Они создали для вас и саму йогу, и её результат. Вы просто не могли ею не заняться!

Он застыл в напряжённом молчании, губы его шевелились.

— Всё придёт, не волнуйтесь, — сказала я. — Вот вам мой совет. Почаще просите помощи у учителей: не только у меня, вашего учителя, но и у учителя вашего учителя и так далее, до самого Мастера Патанджали и тех, кто был ещё до него. Просите их прийти к вам своими невидимыми путями и помочь вам достигнуть истинного понимания. И они придут. — Я помолчала, чтобы дать ему время продумать мои слова. Потом улыбнулась: — Вы ведь так и не задали свой первый вопрос…

— О, да, конечно, — спохватился он, выпрямляясь и расправляя плечи. — Мне непонятно то, что ты сказала… то есть, в прошлый раз…

Я снова улыбнулась. Интересно, сколько вопросов вызовет наш сегодняшний разговор?

— Я имею в виду… — продолжал он сбивчиво, — ну, хорошо — пускай высшая справедливость на самом деле существует. — Он развёл руками, будто пытаясь охватить не только старые глиняные стены тюрьмы, но всю вселенную. — Но тогда, поскольку спина у меня болела лет пять, не меньше, а причиной этому зёрна, которые заставляют меня так чувствовать…

— Так же, как вы видите перо, — показала я на зелёную палочку.

— Нуда, так же как перо… Короче, получается, что я должен был бить людей по спине тоже лет пять подряд, а я… — Он посмотрел на потолок, прикидывая. — А я ничего подобного не делал, по крайней мере, так долго. — Он снова задумался, должно быть, вспоминая годы, когда они с приставом очищали посёлок от бандитов. — Нет, точно, пять лет никак не набирается! Значит, с идеей семян что-то не так.

— Понятно, — сказала я. — Итак, семена. Надо о них поговорить.

Разберёмся, как они работают. Есть ряд законов, которые этим управляют — подобно законам природы, управляющим прорастанием простых семян. Вот ими сегодня давайте и займёмся. Мастер начинает с самого первого и главного закона. Он гласит:

 

Есть причина и следствие:

Семена прорастают

В приятные ощущения

Или в мучительные

В зависимости от того,

Сделали ли вы людям

Добро или зло.

II.14

 

Таким образом, первый закон говорит как раз о том, о чём вы уже догадались — о том, что существует всеобщая справедливость. Так оно и есть: когда вы причиняете другому человеку вред, в вашем разуме откладывается зерно, которое позже прорастает и доставляет вам неприятности. И наоборот, если вы помогаете кому-то, то рано или поздно будете вознаграждены. И запомните: зёрна откладываются всегда, когда вы что-то делаете и осознаёте это, даже если просто думаете о чём-нибудь, плохом или хорошем.

— Тут всё понятно, — сказал он нетерпеливо. — Очень привлекательный взгляд на мир: добро оборачивается добром, а зло — злом. Всеобщий закон, такой же чёткий, как законы механики. И эта идея насчёт отпечатывания в сознании того, что мы делаем и видим — просто замечательно! Уже она одна может заставить в это поверить. Но всё таки — за что мне достались пять долгих лет боли?

— Давайте по порядку! — сказала я. — Итак, первый закон. Он никогда не нарушается: вы не можете ожидать, что плохой поступок приведёт к приятным последствиям, и наоборот. — Я помолчала, ожидая очевидного вопроса.

Комендант снова нахмурился и, помолчав, выпалил:

— Не понимаю! Сплошь и рядом бывает, что люди своими поступками как раз нарушают этот самый первый закон.

— Например?

Он поднял глаза к потолку.

— Ну… Это же очевидно. Примеров сколько угодно. Ну, скажем…

Допустим, ты выткала какой-нибудь свой знаменитый коврик в тибетском стиле. Сидела три дня и выткала. Пристав понёс его на рынок, чтобы продать, и заломил вдвое против того, что ему предложили — само собой, так он всегда делает. Наплёл с три короба: мол, его сестра сидела три недели, чтобы сделать такой великолепный коврик, и он стоит на самом деле куда больше, а у сестры ребёнок — у тебя же есть собака, — короче, нужны деньги, иначе он умрёт с голоду… ну, и так далее.

— И что же дальше? — улыбнулась я.

— Ну, и, значит, его ложь срабатывает, и покупатель отсчитывает всю сумму. Что же мы имеем? Первое правило нарушено! Ложь приносит прямую выгоду. Или ты скажешь, что лишние деньги — это плохо?

Думаю, пристав нашёл бы им весьма приятное применение. — Он серьёзно взглянул на меня, ожидая ответа.

— Опять мы отвлеклись от вашего первого вопроса, — рассмеялась я. — Ну, ладно… Итак, вот вам ответ. Ответ на вопрос, который волнует человечество с незапамятных времён: как может дурной поступок иметь результатом добро? Почему бесстыдная ложь часто приносит выгоду?

Ответ таков: первый закон не нарушается никогда. В нашем случае лишние деньги имеют причиной доброе зерно, заложенное гораздо раньше — когда пристав, к примеру, проявил щедрость. На рынке это зерно проросло и заставило его разум увидеть в неких увесистых кругляшах серебряные монеты, полученные от покупателя за коврик. В то же самое время в сознании пристава возникли новые зёрна — отпечатки его лжи. Когда-нибудь они тоже прорастут, и тогда он, услышав некую совокупность звуков, воспримет её как ложь, адресованную ему самому.

И вот что я скажу вам, уважаемый комендант, — я встала и выпрямилась во весь рост — также точно, как делала Катрин, когда хотела сообщить что-нибудь особо важное. — Ложь с целью получить лишние деньги — вовсе не причина их появления!

Комендант ошарашенно моргал несколько минут, прежде чем нашёлся, что сказать.

— Но это же невозможно… — пролепетал он. — Никак невозможно. Если ты права, то почти всё, что делают миллионы людей на протяжении своей жизни, приносит совсем не те результаты, на которые они рассчитывают! Так просто не может быть, это уж слишком. Не могут же все люди так ошибаться, ведь на этом основана вся наша жизнь, все наши поступки!

— Наверное… — тихо сказала я, глядя в окно. — Наверное, где-то здесь и лежит разгадка — почему все мы в конце концов остаёмся ни с чем.

В тот день мы так и не добрались до первого вопроса коменданта, но, по крайней мере, выполнили все положенные позы и как следует посидели в тишине, забирая и отдавая. Закладывая настоящие зёрна. Настоящие причины.

 

Глава 30. Садовники

 

 

Четвёртая неделя сентября

— Забудь про старые вопросы! — воскликнул комендант. — У нас есть новые — сотни, тысячи новых!

Однако по его лицу было видно, что речь идёт лишь об уточнениях, основное он понял. Теперь он довольно сносно представлял себе, как на самом деле устроен наш мир, как справедливо и чётко, и, что ещё важнее, знал основную идею, которая даёт нам и всем, кого мы любим, способ избавиться от ежедневной и ежечасной боли. Его лицо, и без того здоровое и бодрое от занятий йогой, прямо-таки светилось этим знанием.

— Вот первый! — продолжал он. — Если пристав не будет врать насчёт коврика — получит он лишние деньги?

— Ну, конечно. Его ложь и получение денег вообще никак не связаны как события, как причина и следствие, они лишь происходят друг за другом, и поэтому наш разум делает поспешный вывод о том, что лишние деньги заработаны ложью. То, что это совсем не так, настолько просто понять, объяснение настолько очевидно, что абсолютному большинство людей оно не приходит в голову.

— Как, неужели очевидно? И почему не приходит в голову? — удивился он.

— Всё семена виноваты, — развела я руками. — Так или иначе, подумайте сами: если бы ложь приносила прибыль, то каждая такая попытка заработать была бы успешной. Но ложь срабатывает далеко не всегда.

Вот и всё. Значит, она не может быть причиной.

Мой ученик задумался, и древний могущественный ветер в его правом канале двинулся по своему обычному пути, затмив истину. Он должен был постепенно терять свою силу по мере того, как мы закачивали новую энергию в средний канал — снаружи и изнутри. Но пока…

— Может быть сколько угодно причин, по которым ложь не сработает, — усмехнулся комендант. — Например, кто-нибудь скажет покупателю правду или он просто знает, что пристав часто врёт, или ему вообще всё равно, умрёт ли с голоду ребёнок ткачихи, или…

— Нет, — остановила его я. — Подумайте хорошенько, старайтесь мыслить шире. От этого зависит ваша жизнь и жизнь подчинённых, не говоря уже о двух любимых существах, которых вы надеетесь вновь отыскать. Истинная причина лишних денег должна определять всё, что при этом происходит: мысли покупателя, мысли пристава, количество денег, даже то, какой это день — рыночный или нет. Она собирает всё вместе, организует всё, потому что она — истинная причина. Ложь — не причина, она выгоды не даст. Скорее пшеничное зерно превратится в арбуз. Вы можете солгать и затем получить деньги — или не получить, как повезёт. Проснитесь же наконец, подумайте хорошенько!

Комендант испустил глубокий вздох, потом повесил голову и обхватил её руками.

— Мне кажется, — сказал он, — что всё это похоже на правду, но только…

Как-то оно… как-то… — Он взглянул за окошко. — Уж больно странно.

Слишком отличается от того, к чему я привык.

— И подумайте ещё вот о чём, — добавила я. — Что случится — что будет с миром, если каждый поймёт, как всё устроено? Например, как заработать лишние деньги?

Комендант снова выглянул в окно и скривил губы в усмешке.

— Наверное… уж во всяком случае, все начнут говорить одну только правду.

Я кивнула.

— А теперь вернёмся к вашему вопросу. К последнему. Да, вы правы: если пристав скажет правду, он всё равно получит свои деньги, потому что нужные зёрна в его сознании уже есть. Например, ему возвратят старый забытый долг, или оставят наследство — что-нибудь обязательно случится. Кстати, вот вам ещё один закон, касающийся зёрен: они отвечают за всё и никогда не исчезают, пока не прорастут.

— Отвечают за всё? — переспросил он.

— Да, именно так. Нет ничего вокруг нас или внутри нас, чтобы не возникало благодаря зёрнам. Ни одно приятное событие не произойдёт без вашего доброго поступка, и наоборот. Даже те события, которые кажутся нам как бы промежуточными, нейтральными, происходят благодаря неким зёрнам, заложенным благодаря нашему непониманию окружающего мира. Кроме того, ни одно зерно не пропадает зря. Что бы мы ни делали, ни говорили, ни думали, зёрна всегда закладываются, и каждое из них терпеливо ждёт своего часа, ждёт, если нужно, долгие годы, чтобы потом прорасти. «Забывать» они просто не умеют. И вот ещё что: помните, вы спрашивали, почему ваша спина болела целых пять лет, хотя вы никого так долго не избивали дубинкой?

Я протянула руку и положила ему на ладонь манговую косточку. В тот день я первый раз за всё время, что сидела в тюрьме, получила фрукты.

Дело в том, что в это время года в Индии нет ничего дешевле манго — его плоды опадают почти одновременно и валяются где попало.

— Сколько она весит? — спросила я. Комендант подбросил косточку в руке.

— Две-три унции, не больше. А что?

Я кивнула на окно, за которым виднелось полузасохшее манговое деревце.

— А это дерево — сколько оно будет весить, если его как следует поливать?

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Наверное, всю тонну.

— Вот именно, — торжествующе воскликнула я. — И вот это вам обязательно нужно понять. Зёрна… те зёрна, которые нами управляют, ведут себя почти так же. Они разбухают, увеличиваются в размерах, но никогда не стареют в ожидании прорастания, как семена растений. Они просто ждут. И поэтому достаточно ударить кого-нибудь по спине один раз, один-единственный — и вы получаете пять долгих лет боли!

Комендант задохнулся от возмущения.

— Это чудовищно! Пять лет за минутное раздражение, за обычную вспышку гнева! Где же тут справедливость? Наказание не может быть в тысячу раз больше, чем проступок, я не… — Он осёкся и опустил глаза на манговую косточку. — Нет, не может быть, это уж слишком! Я не могу поверить, что зерно в сознании способно так вырасти.

Я обвела рукой комнату.

— Кому всё это принадлежит?

— Как, кому? Королю, конечно, — удивился он. — Тут всё принадлежит королю.

— А как давно существует само королевство? — Об этом я не имела ни малейшего понятия, но какая разница? Все государства возникают примерно одинаково.

— Ну… сейчас у нас правит Четырнадцатая династия… — задумчиво проговорил комендант, важно сдвинув брови. — Наверное, лет шестьсот, начиная с Великого Совета.

— Великого Совета? — переспросила я.

— Нуда… — ответил он, явно возмущённый тем, что мне неизвестна история их крошечной империи. — Того самого, на котором приняли Великий Закон.

— Великий Закон?

Комендант был просто ошеломлён моим крайним невежеством.

— Разумеется! Тот самый, на котором основано наше государство — совершенно новая идея управления.

— Идея? Какая идея?

— Ну, уж это знает каждый! По крайней мере, должен знать. Идея Основателя — о том, как построить новое счастливое общество.

— Стало быть, она возникла в сознании одного человека? — улыбнулась я. Комендант подозрительно прищурился. — Сколько всего таких полицейских участков в вашем королевстве — сто? Двести? Уж наверное, не меньше нескольких сотен. А если к ним прибавить ещё другие государственные конторы, где работают тысячи чиновников, сколько получится? Одна-единственная идея выросла в целое государство, покорила тысячи и тысячи умов! Вот вам и зерно! А разве вся жизненная карьера человека на протяжении десятков лет не происходит из одной-единственной идеи, усвоенной им в самом начале, в молодости? Так что, бросьте упрямиться, зёрна разума разрастаются иногда ещё сильнее, чем манговые деревья!

Комендант восхищённо вытаращил глаза, и его можно было понять.

Похоже, он перебирал в памяти всю свою жизнь. Потом заговорил, и опять я прекрасно знала, что он скажет.

— Но тогда… неужели мы ничего не можем сделать? То есть, я хочу сказать… Всё множество событий, все наши ошибки… Неужели нельзя как-то изменить все эти зёрна, пока они ещё не проросли? Наверное, есть какое-то средство против них или какие-нибудь более мощные, но хорошие зёрна!

— Отличный вопрос, комендант! — кивнула я. — Разумеется, есть. Вот почему у нас полно работы, у всех нас: мы должны избавиться от зёрен зла, заложенных в прошлом в результате наших ошибок. В то же время наши добрые зёрна нуждаются в поддержке и заботе. Впредь мы должны стараться закладывать лишь добрые зёрна.

Нужно обязательно понять, как они действуют и как создать новые мощные зёрна, которые смогут всё — даже изменить наш взгляд на природу бренных человеческих тел. Иными словами, мы должны стать специалистами по выращиванию зёрен разума. В своей «Краткой книге» Мастер говорит об этом так:

 

Мы должны стать

Как бы садовниками.

IV.3B

 

Комендант решительно кивнул, хотя было очевидно, что он ещё не совсем оправился от потрясения. Мы занялись позами, размышляя о благе наших ближних. Сидя в тишине, он вдруг открыл глаза.

— Сегодня у меня был очень странный разговор…

— С кем?

— Рави… то есть, пристав… он попросил меня давать ему уроки йоги.

Я постаралась, как могла, изобразить удивление. К счастью, комендант смотрел не на меня, а прямо перед собой. Его глаза были широко раскрыты, в них была лёгкая паника.

— Что же мне делать? — спросил он.

— Как, что? Учить его, конечно. Помогать в меру ваших сил.

— Но я… ты же знаешь, я никогда не занимался такими вещами. Я даже не знаю, с чего начать.

— Это как раз проще всего, — успокоила его я. — Скажите ему, что он должен заниматься ради кого-то ещё — чтобы помочь другому человеку.

Так закладываются самые лучшие зёрна.

Комендант благодарно вздохнул.

— Пожалуй, ты права. — На его лице отразилась целая гамма чувств. — И ещё…

— Да?

— Ещё он попросил разрешения приводить сына — сюда, в тюрьму, чтобы заниматься с тобой.

— Я люблю работать с детьми, — сказала я. — Из них получаются чудесные ученики. Их разум всегда открыт для новых идей, Даже очень больших.

— Но только… э-э… — запинаясь, добавил комендант, — у него… это… очень большие проблемы… ожоги, очень серьёзные. Понимаешь, у них был пожар, и… — Он развёл руками. — Честно говоря, я не уверен, что ты сможешь ему помочь.

Я пристально посмотрела ему в лицо, и моя чудесная Катрин, как всегда в трудный момент, пришла ко мне на выручку.

— Комендант, — сказала я очень серьёзно, — одно вы должны усвоить крепко-накрепко…

— Что?

— Вещи возникают именно такими, какими мы их делаем, какими нас заставляет их видеть наш разум. Перо существует только потому, что у нас есть соответствующее зерно. Мы должны научиться изменять эти зёрна, стать теми самыми садовниками, о которых говорит Мастер, и неважно, большие или маленькие вещи мы хотим изменить. Одни и те же законы управляют и пером для письма, и больной спиной, и бренностью или бессмертием человеческого тела, и нашей возможностью воссоединиться с любимыми, и… — Я широко обвела руками вокруг себя. — И целыми мирами!

 

Глава 31. Порочный круг

 

 

Первая неделя октября

Когда мальчика привели в тюрьму, он наотрез отказался входить в камеру. Пристав испробовал все отцовские средства — и шутил, и угрожал наказать, — но так ничего и не добился. Наконец я сказала:

— Господин пристав, пускай он пока просто посидит на скамейке и во что-нибудь поиграет, а дверь оставьте открытой и… пожалуйста, если можно, — приведите мою собачку.

Пристав слегка помрачнел, но деваться было некуда, и он, что-то ворча сквозь зубы, привёл Вечного. Мы с моим любимцем тут же затеяли игру. Он впервые оказался в моей камере и бегал вслед за мной из утла в угол как угорелый, отводя душу. Совсем запыхавшись, я присела отдохнуть, и обнаружила, что мальчик робко стоит у двери и смотрит на нас. Его взгляд, устремлённый на моего маленького льва, ясно говорил:

«Можно, я тоже тебя поглажу?» Разумеется, можно! Не прошло и минуты, как наш гость оказался по эту сторону решётки, сам того не заметив.

— Ты знаешь, — сказала я, поднимая Вечного на руки, — мой пёсик так долго сидел привязанный во дворе, что его лапки стали совсем коротенькие.

Мальчик сочувственно кивнул.

— Ему очень помогло бы, — продолжала я, — если бы ты приходил пораньше перед уроком и побольше его гладил — особенно лапки.

Мальчик снова серьёзно кивнул, и мы принялись засевать маленький сад его разума новыми семенами. Я узнала его имя — Аджит, что значит «непобедимый». Такова и была его душа.

Самое главное понятие для садовника разума — это Круг, — сказала я.

— Круг? — переспросил комендант.

— Да, порочный круг. Вредные зёрна очень коварны, и самое плохое в них то, что они заставляют нас закладывать в свой разум всё новые и новые подобные зёрна. Подумайте сами: ведь всё зерно, которое есть в мире, существует только потому, что мы сохраняем для посева часть прошлогоднего урожая… Мастер говорит, что

 

Эти дурные мысли —

Их корень.

II.12A

 

— Какие дурные мысли? — не понял комендант. — Корень чего?

— Мы уже об этом говорили, — сказала я, — но теперь должны увязать всё вместе, иначе никогда не научимся как следует ухаживать за нашим садом. Сейчас я объясню вам, как работает порочный круг. Возьмём какой-нибудь близкий пример. Представьте, что над вами здесь в участке есть начальник, который, как все начальники, иногда орёт на вас и обычно ни за что, просто так — Это я легко могу представить, — усмехнулся комендант, вероятно, вспомнив годы, проведённые в столице.

— Самый первый шаг в Круге — это та самая наша привычка, о которой говорит Мастер: «Вещи кажутся нам собой, когда они нечто совсем другое». Мы верим от рождения, что перо есть перо, само по себе. Но это не так, потому что…

— Про корову я помню, — раздражённо буркнул он.

— Второй шаг — это то, что Мастер называет «самостью», имея в виду нашу веру в вещи, существующие сами по себе, отдельно от нас. Эта вера также заложена в нас от рождения, она возникает ещё в материнской утробе при первом столкновении с окружающими предметами.

— И это я помню — очень хорошо, — снова заметил комендант, однако по его глазам я видела, что слушает он внимательно.

— Шаг третий: перед вами появляется некий объект, в нашем случае — ваш придирчивый начальник, поведение которого вызывает у вас сильные чувства. В результате ваша убеждённость, что он плох сам по себе, отдельно от вашего восприятия, получает мощную подпитку — происходит то, что Мастер называет порочный круг «закреплением».

Может быть, в этот момент вы даже понимаете, благодаря примеру с пером, что начальник так ведёт себя только потому, что в вашем собственном разуме проросли особые семена, которые и заставляют его преобразовывать определённый набор форм, цветов и звуков в орущего человека. Разумеется, этот человек не плох и не зол сам по себе, потому что…

— Потому что… — он задумался всего на мгновение, — потому что у другого чиновника, сидящего рядом — допустим, он просто метит на моё место, — тот же самый орущий на меня начальник вызывает совсем другие ощущения, очень даже приятные.

— Правильно! Если бы он был плох сам по себе, отдельно от других, ваш коллега воспринимал бы его также плохо, как и вы. То же самое, что с пером и коровой.

— Пока всё понятно, — улыбнулся комендант.

— Отлично. Таким образом, на третьем шаге вы закрепили свой взгляд на начальника, как на что-то неприятное само по себе, независимо от вашего разума и содержащихся в нём семян. Кстати, какие ваши поступки в прошлом могли заложить такие семена?

— Ну… наверное, я сам накричал на кого-то — это понятно.

— Вот именно. Теперь четвёртый шаг в Круге: забыв о семенах, которые сами когда-то заложили, и всём прочем, вы начинаете ненавидеть вашего начальника. Вы рассержены на него — так же точно, как сердитесь на собственную ногу, которую ушибли. Возникает целая цепочка плохих мыслей, связанных с неправильным пониманием окружающего мира — именно их Мастер называет корнем всего остального.

— Чего остального?

— Подумайте сами. Что происходит, когда ваша ненависть к орущему начальнику становится слишком сильной?

— Это ясно, — улыбнулся комендант, снова погружаясь в воспоминания о столичных буднях. — Я сам начинаю орать на него.

— Вот оно! — торжествующе воскликнула я. — Плохие мысли вызывают такие же поступки! Вот вам и пятый шаг в Круге, а за ним следует и шестой. «Хранилище пополняется за счёт того, что мы делаем», — говорит Мастер. Мы сами закладываем вредные зёрна в хранилище — своими делами!

— И тогда… в будущем… эти зёрна снова заставят нас видеть орущего на нас человека, — проговорил он медленно, осознавая всю логическую цепь. — Боже мой… Боже мой, ты хочешь сказать, что самые естественные наши действия в ответ на неприятности — это как раз то, что приводит к таким же неприятностям в будущем? Просто потрясающе… даже трудно поверить.

Порочный круг! — с улыбкой подтвердила я. Теперь он знал, кто его главный враг, а значит, имел шансы победить. — И ещё вы должны представлять себе, какое отношение это всё имеет к каналам и внутренним ветрам, которые мы так долго обсуждали на первых занятиях. — При моих словах комендант машинально дотронулся до поясницы. — Мы говорили о двух плохих каналах, которые идут вдоль среднего и сдавливают его в определённых точках…

— Каналы солнца и луны, справа и слева от позвоночника, — вспомнил он.

— И мы ещё говорили, что по ним движутся вредные внутренние ветры двух типов, связанные с такими же мыслями.

— Да, я помню. — Он задумчиво пожевал губу. — Ошибочные мысли о вещах движутся справа, по солнечному каналу, а мысли о мыслях и самом нашем разуме — по левому, лунному.

— Правильно. Вот теперь вы можете понять, почему, собственно, они так плохи…

— Потому что эти дурные мысли, оседлавшие внутренние ветры, лежат в основе всех наших неприятностей, нашего врождённого непонимания окружающего мира.

— Так и есть. — Я посмотрела в окно. — Ну хорошо, что же вам, в таком случае, делать, если вам надоел начальственный крик? Чего вы должны во что бы то ни стало избегать?

— Я не должен кричать на других, — вздохнул он.

— А если ваш начальник так орёт, что вы вот-вот сорвётесь?

— Наверное, нужно как-нибудь сдержаться, даже если это трудно.

Сказать себе что-нибудь вроде: «Погоди минутку, успокойся, это всего-навсего зёрна, которые ты сам заложил в прошлом, когда на кого-то орал.

Не нужно снова начинать замкнутый круг». Тогда этот самый круг прервётся.

— Вот именно! А теперь подумайте: по какому каналу потекут ваши мысли, когда вы будете себе всё это говорить?

Он задумался, на это раз надолго. Потом неуверенно ответил:

— Это ведь хорошие мысли, правильные… Наверное, они должны проникать в срединный канал, хотя бы немного.

— Правильно, а чем больше там ветров, тем меньше их в боковых каналах, а значит…

— Значит, меньше и точек закупорки, — подхватил комендант. — Вредные ветры ослабнут, моё настроение улучшится, а тело станет здоровее и крепче! — Он внезапно остановился. — Пятница, а что будет, если я смогу переместить все ветры в срединный канал?

Я улыбнулась. Внутри меня всё пело. Горячо, очень горячо!

— Об этом мы ещё поговорим, — сказала я строгим голосом Катрин, — а пока вам надо потренироваться. В нужный момент, когда на вас в самом деле кто-то закричит, вам будет очень трудно вспомнить то, о чём мы говорили. Поэтому постарайтесь почаще думать об этом в течение дня.

Делайте иногда перерывы в работе и думайте — хотя бы пару минут.

Такие мысли сами по себе направят часть внутренних ветров в срединный канал, ослабив боковые, подобно забиранию и отдаванию, о которых вы уже знаете. Есть ещё один способ, практичный и легко выполнимый: он действует не на мысли, а непосредственно на ветры, — на лошадей, а не на всадников — силой направляя их в срединный канал…

— Ну конечно — это же позы! — догадался комендант. — Если мы выполняем их правильно, они механически расслабляют места закупорки — простукивают трубы изнутри. При этом часть ветров и попадает в срединный канал, увлекая за собой и мысли. Но тогда… и эти мысли, попадая туда, должны меняться, правда? — Я молча кивнула. Он продолжал: — Значит, упражнения… Выходит, они как бы готовят нас к главным идеям, помогают нам их правильно понять. Наверное, и я поэтому…

— Именно так. Поэтому вы так хорошо всё и поняли, — улыбнулась я. — В том числе, поняли, зачем нужны позы. Чувствуете? Опять Круг, только не порочный.

— Позы помогают ветрам, которые помогают мыслям, которые помогают позам! — радостно рассмеялся он. — Подумать только!

И я задала ему по-настоящему изматывающую серию упражнений, чтобы закрепить урок.