О том, как я себя обслуживаю

 

Каждый новый человек, только что познакомившись со мной, задает мне множество всевозможных вопросов, преимущественно бытового порядка. Иногда буквально устаешь повторять одно и то же да еще такое обыденное, привычное для меня. Обычно спрашивают, узнав, что я самостоятельно обслуживаю себя:

— Как же вы узнаете, какую вещь вы берете в руки?

— Как же вы шьете, если не видите?

— Как вы узнали, что надо закрыть дверь?

— Вы сами готовите обед? Но как же вы узнаете, когда сварится картошка или мясо? (На последний вопрос я предлагаю угостить спрашивающего вареной картошкой.)

— Как вы узнаете, когда у вас пригорает лук?.. и т.д.

Все эти и многие другие вопросы требуют, чтобы я на них отвечала. Не все люди могут лично со мной поговорить (нередко задают мне вопросы в письмах ко мне), поэтому я считаю нелишним в данной книге рассказать читателям о том, как могут жить и самостоятельно обслуживать себя те люди, которые лишены слуха и зрения.

В своей комнате живу я одна. У меня совершенно отсутствуют светоощущения (как я уже где-то об этом упоминала), несмотря на то что глаза открыты. Я не отличаю света от темноты. Но я имею часы, на циферблате которых обозначены не плоские цифры, а рельефные точки, поэтому всегда без всякой посторонней помощи я узнаю о наступлении утра или вечера. Хорошо изучив расположение своей комнаты, обстановки и прочих вещей, я не только легко нахожу нужную вещь и узнаю ее при помощи осязания, но могу даже легко убрать комнату: подмести пол веником, помыть пол, вставить вещи в надлежащем порядке и пр. Приготовление обеда незрячей женщиной также не представляет собой ничего необыкновенного. Ведь и зрячие женщины, которые не знают, как приготовляется то или иное блюдо, не смогут приготовить, будь у них хоть двадцать пар глаз. Значит, все дело лишь в том, что зрячие дети, живя в семье, с детства привыкают наблюдать за матерью или старшими сестрами, как они готовят пищу. Слепые же дети могут только ощущать запахи, слышать кипение, постукивание ножом, ложкой и т.д. Но они при этом всегда обращаются к зрячим с вопросами: «Что кипит? Что это пахнет? Что пригорело? Что вы положили сейчас в кастрюлю? Что нужно класть раньше?» и т.п. На все эти вопросы хорошие зрячие люди отвечают слепой девочке или девушке, и она постепенно учится приготовлять пищу.

Я могу ощущать только одни запахи и дрожание посуды, когда в ней что-нибудь кипит. Но спрашивать у зрячих я могла обо всем, а также следить своей рукой за тем, как они чистят картофель, режут лук, как мочат овощи, фрукты, крупу. Я училась по сильным струям пара и дрожанию кастрюльки узнавать, когда кипит вода или молоко; когда же кипит суп или каша, это нетрудно узнать хотя бы по одному запаху. Узнав таким образом, что уже началось кипение, я пробую ложкой или вилкой картофель, капусту, мясо. Конечно, дело тут не обходится без ожогов рук, однако это не мешает мне приготовить себе обед. Когда же мне приходится поджаривать лук, картофель, котлеты, то в таких случаях мне очень помогает обоняние, а если что-нибудь начинает пригорать, я моментально это улавливаю, снимаю сковородку и выключаю электрическую плитку, которой я обычно пользуюсь как наиболее удобной для меня.

Таким образом, житейский опыт, осязание, обоняние да еще вкусовые ощущения дают мне полную возможность приготовить себе пищу в любое время. Конечно, назвать себя первоклассной стряпухой я отнюдь не могу, я и не стремлюсь к этому (кулинарный талант у меня отсутствует!), ибо дорожу каждой минутой для того, чтобы почитать книгу, попечатать на машинке, однако и голодной не бываю.

Шить что-либо, мыть посуду, вытереть пыль, поливать цветы и т.д. — все это так легко делать при помощи осязания, что я даже не замечаю своих собственных движений: делаю все, как говорится, автоматически. Все эти мелочи происходят изо дня вдень всю жизнь у многих из нас с той лишь разницей, что зрячая хозяйка пользуется зрением и слухом, слепая — слухом, осязанием, обонянием, а я — осязанием и обонянием. Всякий физический труд, доступный осязанию, доступен мне. От умственного труда я могу переключиться на физический, но мне необходимо беречь как осязание, так и обоняние, частично заменяющие зрение и слух.

 

Семь дней

 

I

 

Летом 1932 г. я месяц гостила у своего отца в Херсоне. Анна Андреевна — жена моего отца — была в то время на курорте недалеко от Херсона. Дома были дети и сестра Анны Андреевны, которая приехала к нам из Ленинграда.

Отец мой с утра уходил на службу, приходил к обеду и снова уходил на различные заседания. По выходным дням с курорта Уезжала Анна Андреевна, а иногда мы к ней ездили.

Несмотря на то что народу в семье было много, я все же скучала: никто не мог мне читать, а брайлевские книги, которые я с собой привезла, были перечитаны мною по несколько раз. Я много писала писем; приходя со службы к обеду, отец заставал меня за машинкой. Он говорил мне:

— Что ты так много работаешь? Ты ведь приехала отдыхать.

Я отвечала:

— В Харькове я привыкла много заниматься, и здесь мне скучно без дела.

В один из выходных дней, когда я отдыхала после обеда, ко мне подошла Анна Андреевна и сказала:

— К тебе приехала Надя.

— Какая Надя?

— Твоя двоюродная сестра.

Я встала и сразу же попала в объятия Нади. Надю я знала очень мало. Мы с нею расстались еще в раннем детстве, и у меня о ней сохранилось только смутное воспоминание.

— Олiчка, сестричка моя! Як я рада, що ти приехала… Я про тебе кожний день згадую…

Я немного растерялась, не зная, что отвечать Наде, потом сказала:

— Да ты не плачь. Вот я же не плачу.

Надя опять заплакала и прижала меня к себе… — Олiчка, дивно менi, що ти не бачиш, а очi у тебя вiдкритi…

Я начала расспрашивать у Нади, где она работает. Отец мой когда то говорил мне о ней, что она очень способная и понятливая девушка.

— Я работаю в колгоспi — доглядаю курчат вместе с Надей приехала ее подруга Нюра, которая окончила в Херсоне рабфак. Нюра и Надя предложили мне пойти погулять на бульвар. Я согласилась. На бульваре Надя сказала мне, что хочет пригласить меня к себе в село.

— Я получила вiдпуск на один тиждень i буду весь час з тобою гуляти. Моя мама буде дуже рада, що ты приедеш. Вона про тебе згаду кожний день…

Нюра и Надя необычайно удивлялись всему, что я говорила или спрашивала у них. Их лица поочередно склонялись к моему лицу, словно в моих незрячих глазах они хотели прочитать какую-то тайну. Они меня не только осматривали со всех сторон, а даже ощупывали меня руками, как будто хотели убедиться, не обманывает ли их зрение.

Надя просила меня показать ей дактилологию. Я согласилась, но не очень верила, что она поймет меня. Однако Надя превзошла мои ожидания и через час уже говорила дактилологией. Нюра тоже изъявила желание выучить дактилологию, но овладела ею она не так легко, как Надя. Надя предложила:

— Олiчка, давай пiдемо знiмемось, бо я дуже хочу, щоб твоя карточка була у мене.

Я не люблю фотографироваться, но Наде я не хотела отказать в удовольствии. Я только попросила зайти домой, чтобы переодеться. Мое платье очень понравилось девушкам, особенно Наде.

Поправляя волосы, перед тем как сфотографироваться, я почувствовала, что от Нади сильно запахло пудрой; в то же время рука Нади прикоснулась к моему лицу. Я отказалась пудриться. Это удивило Надю.

— Чого ти не хочеш пудриться?

— Я никогда не пудрюсь.

Мы сели фотографироваться. Надя обняла меня за плечи и склонилась к моему лицу. Не знаю, как я вышла на этой фотографии: я уехала из Херсона раньше, чем Надя получила эту фотографию…

Надя и Нюра ушли ночевать к какой-то их знакомой, но предварительно мы условились, что на следующий день они зайдут за мной часа в 4, так как пароход отходил в 5 часов вечера.

 

II

 

На следующий день, когда я проснулась, Анны Андреевны уже не было. Она уехала на курорт. Я спросила Галину:

— Почему Аня не попрощалась со мной?

— Она пожалела тебя будить и только осторожно тебя поцеловала.

— Удивительно, что я не почувствовала ее поцелуя.

— Ты крепко спала…

Девушки пришли за мною раньше условленного времени, а у нас обед еще не был готов. Галина на скорую руку приготовила мне завтрак, но Надю и Нюру к столу не пригласила. Сама же я их пригласить не могла, так как не знала, чем их угостить. Я кушала и чувствовала, что краснею. Я не доела завтрака и пошла переодеваться в дорогу…

Все прощались со мной очень хорошо.

На крыльце стояла огромная корзина, наполненная какими-то узлами. К ручке корзины было привязано нечто вроде полотенца. Надя легко взвалила себе на плечо эту корзину, а Нюра кроме своих вещей взяла еще мой чемоданчик. Я взяла Надю под руку, и мы вышли на улицу.

Было душно, не хватало воздуха для дыхания, и ноги вяло передвигались по мостовой.

До пристани было далеко. С девушками я почти не говорила, так как помнила, что руки у них заняты вещами. Прошли мы приблизительно пол дороги. Я начала чувствовать, что солнце зашло, а в воздухе появился запах влаги. Сначала я подумала, что мы подходим к реке, и спросила у Нади:

— Река уже видна?

— Нi, ще далеко.

— А що ти хочеш?

— Мне кажется, что солнце зашло.

— Да, солнца нема. На небi велика хмара, i зараз буде дощ. Действительно, словно подтверждая слова Нади, на мои руки и лицо упали крупные холодные дождевые капли, а через несколько минут пошел проливной дождь. Возвращаться домой не было никакого смысла, поэтому нам пришлось спрятаться под навес дома. Надя поставила свою корзину и усадила меня на свои узлы.

Я поинтересовалась:

— У тебя еще не болит спина от этой корзины?

Надя как будто удивилась.

— Чого? Я ще не такi мioшки ношу!

— А я эту корзину и с места не могла бы поднять.

— Ти нiчого не робиш, а я дома все роблю сама…

Я попросила Надю:

— Когда мы приедем к тебе, ты пойдешь со мной в поле?

— Ми кругом пiдемо: i на степ, i на рiчку, i на леваду, — пообещала она.

Разговор у нас как-то не вязался. Мы только изредка обменивались незначительными фразами. Я погрузилась в воспоминания о моей жизни с матерью… Мои мысли прервала Надя:

— Дощ вже чуть крапае. Пiдемо, щоб поспiти на пароплав.

Под ногами я чувствовала большие лужи воды. Нюра и Надя были босые, а на мне были парусиновые туфли, которые быстро промокли.

На пароход мы сели без особого труда, хотя народу было много это знала по непрерывным толчкам в мои бока, несмотря на то, что Надя и Нюра ревностно оберегали меня.

На палубе Надя выбрала свободное место, поставила свою неизменную корзину и радушно усадила меня.

— Будем ще ждать, бо кажуть, що пароплав пiде тiльки через годину.

 

III

 

Надя и Нюра уселись возле меня прямо на палубе.

— Зараз пароплав пiде, — сказала Надя.

Мне несколько раз приходилось ездить пароходом на курорт к Анне Андреевне, и мне было уже знакомо движение парохода.

Когда пароход начинал двигаться, мне казалось, что я чувствую биение большого сердца — более подходящего сравнения я не могу найти, — и, кроме того, я чувствовала, что палуба слегка сотрясается. По этим двум признакам я и могла определить движение парохода.

Через несколько минут я действительно почувствовала, что «большое сердце» забилось и пароход начал отходить от пристани. Девочки вместе сказали:

— Вже поiхали…

 

IV

 

Нюра попросила меня:

— Давайте поговоримо, щоб я не забула вашi лiтери.

С Нюрой мы постепенно разговорились. Она рассказала мне о том, что она уже окончила рабфак, а теперь не знает, куда ей поступить учиться дальше. Я спросила:

— Какую специальность вы хотели бы изучить?

— Хочу бути агрономом.

— Почему вам хочется быть агрономом?

— Не знаю, нiчого бiльш не придумаю. А що ви менш посоветуете?

— Я вас еще мало знаю, но высказать свое мнение могу: на вашем месте я бы поступила учиться в педагогический техникум, а потом работала бы сельской учительницей. Ведь у вас в селе учитель из города?

— Так, у нас е один учитель з мiста, дуже молодий хлопець, йому тiльки 20 рокiв.

— Так почему бы вам в самом деле не поступить учиться в педтехникум?

— Я помiркую и скажу тодi вам.

Настала ночь. Пароход плыл медленно. Подувал прохладный, сырой ветер. Мне стало холодно, и я надела чулки. Надя и Нюра, кажется, дремали, склонясь на корзину. Я положила руки на их плечи и чувствовала, что они дышали глубоко и ровно.

«Спят», — подумала я и сняла руки с их плеч. Мне совершенно не хотелось спать. Лицо мое ощущало холодную темноту ночи. «Большое сердце» беспрерывно билось. Меня раздражал противный запах махорки и запах человеческого пота, даже ветер не мог освежить воздух на палубе.

Близость людей я чувствовала, но не могла их ни видеть, ни слышать, и это создавало между мною и ими непреодолимую преграду. Мысленно я представляла себе, как велика эта преграда. Почему-то стало грустно. Вспомнила Харьков, учреждение, в котором я воспитываюсь. Там мне все было близкое, родное, знакомое до мельчайших подробностей.

Но в этот момент чья-то незнакомая рука взяла мою руку и написала в ней, делая грамматические ошибки:

Меня зовут Оля. Я бачила, как з вами гаварила Надя и Нюра. Я тоже хачу погаварить з вами…

Я спросила:

— А вы куда едете?

— Туда, куда и вы. Я живу недалеко от Нади.

— Вы что — учитесь или работаете?

— Нет, я бальная. Я ездила в Хирсон принимать ванны. У меня рематизм.

— У кого же вы живете?

— Я живу з мамой и з братом. Брат работае. А вы откуда ехали?

— Я приехала из Харькова, к моему отцу в Херсон, а теперь в гости к тете.

— Што же вы у Харькове делаете?

— Я учусь в учреждении для слепоглухонемых.

Моя новая знакомая была поражена тем, что я учусь. Она доложила:

— Ви мабудь очень умная, бо ви же слепа и глуха, а учитесь.

Я коротко и понятно рассказала Оле о нашем учреждении. Но не знаю, поняла ли она меня, во всяком случае она спросила:

— А ви на еруплане уже летали?

— Нет, еще не летала.

Это снова удивило Олю.

— Невже вас нiкто не возьмет на еруплан?

— Обещали взять, но до сих пор не берут.

— Я вас очень прошу, як ви полетаете на еруплане, то напишите мне, как ето летают ерупланы.

— Я вам могу и сейчас рассказать, почему аэропланы летают.

— Пожалуйста, очень прошу.

Я начала рассказывать Оле устройство аэроплана, а она беспрерывно удивлялась, откуда я все знаю.

— Вже скоро мы приедем, — сказала мне Оля. Я разбудила Надю и Нюру. Они сонно засуетились, видимо, не понимая, где они находятся. Через некоторое время пароход остановился, и мы пошли к трапу. Надя мне ничего не сказала, каким образом мы доберемся к берегу. Нюра первая куда-то прыгнула и забрала корзину. Надя тоже спрыгнула, да так низко, что я могла держать только ее руку. Потом она потянула меня вниз и взяла на руки. Под ногами я чувствовала деревянный помост, но он раскачивался. Я сообразила, что нахожусь в большой лодке. Действительно, я почувствовала, что лодка движется — мы поплыли к берегу. Лодка до отказа была переполнена людьми и узлами, На мгновение у меня мелькнула мысль: «А что, если лодка опрокинется?»

К берегу мы плыли приблизительно полчаса, но эти полчаса показались мне бесконечными. Наконец, лодка толкнулась днищем о дно реки и остановилась. Нюра забрала корзину и узлы, а Надя взяла меня на руки и вынесла на берег.

Нюра простилась с нами и пошла в другую сторону, а я с Надей — к ней.

Мы шли по невысокой траве. Августовская ночь дышала прохладой. Я жадно вдыхала свежий воздух. Мы шли молча. Ни о чем не хотелось говорить. Наконец, Надя остановилась и толкнула калитку.

— Ось ми вже и прийшли до нас. Зараз пiдем в хату.

Надя постучала в дверь, и кто-то вышел открыть дверь. Войдя в хату, я сразу почувствовала запах пахучих трав. Это понравилось мне. С удовольствием подумала: «Если в хате воздух хороший, значит, и чисто».

Я ощутила запах зажженной спички и поняла, что зажигают лампу: Надя подвела меня к женщине.

— Ось моя мама…

Невысокая, полная женщина — тетя Феня — обняла меня, и я почувствовала, что она вздрагивает. Мокрым от слез лицом она прижалась к моему лицу… Я тоже немного расстроилась и не знала, что говорить тете. Плакать же мне не хотелось. Надя пояснила:

— Мама плаче, бо дуже жалiе тебе. Вона каже, як же це ти не бачиш i не чуеш. Обращаясь к тете, я сказала:

— Тетя, не плачьте и не жалейте меня, я живу хорошо, учусь, а больше мне ничего не нужно…

Ко мне подошли отец Нади — дядя Антон — и брат Коля. Колю я не знала, так как это был мальчик лет 12. Но до утра еще было Далеко, поэтому тетя Феня начала собирать мне и Наде «ужин» — сварила целый десяток яиц. После еды все легли спать. Меня, как гостью, поместили на такой высокой кровати, что я едва могла на нее лечь. Кровать была покрыта новым рядном (это я узнала на осязание). По-видимому, на этой кровати никто не спал и стояла она в хате как украшение. Взобравшись на эту кровать, я нашла на ней нечто вроде скатерти, второй Надя предложила мне укрыться.

Я сделала вид, что засыпаю, на самом же деле я спать не хотела. Между прочим, к свежему запаху пахучих трав примешивался нежный запах цветущего олеандра. Много лет я этого растения не видела и, несмотря на это, помнила запах его цветов.

 

* * *

 

На следующий день я проснулась уже поздно. Я окликнула Надю. Она подошла ко мне.

— Ты давно встала?

— Нi, не дуже… Мама i тато поехали на степ, а ми ще спали.

— Я тоже буду вставать.

После умывания (я умывалась во дворе), когда я одевалась возле сундука, случайно зацепила ветку какого-то растения. Я осмотрела листья и по их форме узнала, что это олеандр. Он был большой, с раскинутыми ветвями и стоял на стуле возле окна. Я очень люблю это растение и теперь с наслаждением нюхала нежно пахнущие цветы.

Пока я одевалась, Надя готовила завтрак. По запаху огурцов и помидоров я уже определила, какой будет завтрак. Надя подвела меня к столу, и я села на шаткий стул. На столе передо мною лежала миска, доверху наполненная огурцами и помидорами. Рядом с миской в глубокой тарелке лежал большой ломоть теплого пшеничного хлеба. Тут же лежала такая же замечательная вилка, которую трудно было держать в руке, ибо она обладала способностью вращаться во все стороны. Однако, несмотря на чрезмерную «подвижность» вилки, я с аппетитом принялась за свой завтрак Мое внимание привлек запах разрезанной дыни, которую Надя принесла мне на закуску. Я спросила Надю:

— Почему ты не завтракаешь?

— Я iм, тiльки не тут.

— А где же?

Надя, по-видимому, забыла о том, что я не вижу, и показала в сторону. Я спросила:

— Разве вы за столом не кушаете?

— Рiдко, бо нiколи сiдати за стiл…

 

* * *

 

Скоро к нам пришла Нюра. Я сразу ее узнала.

— Як тобi спалось у Надi? — спросила она.

— Хорошо, только кровать очень высокая, я боялась, что если упаду, то разобьюсь совсем.

Нюра засмеялась, взобралась на кровать и начала качаться на ней.

— Пiдем до Елi (Елена), — сказала мне Надя. — К какой Еле?

— А хiба ти её не знаеi? Це ж моя двоюрiдна сестра. I тобi вона сестра.

— Нет, я ее не знаю…

Мы пошли к Еле. Она встретила меня очень ласково и написала на моей руке:

— Я тебе знаю.

— А я вас не знаю, — ответила я.

Еля пригласила нас всех в хату. Я почувствовала, что у Елены в хату.

Я почувствовала, что у Елены в хате не такой хороший воздух, как у Нади. Через несколько минут я почувствовала вдруг запах попирос.

— Кто здесь курит?

— Це прийшов до Елi её жених. Зараз вiн познайомиться з тобою. Його звать Микола. Вiн наш тракторист.

Микола подошел ко мне и огрубевшей от работы рукой крепко сжал мою руку. Я едва не вскрикнула от боли. Когда же я начала объяснять ему, что он может написать на моей руке, он был так растерян и, видимо, так волновался, что с трудом мог написать только: «Коля». Надя и Нюра передавали мне:

— Микола не може з тобою говорити. Иому тебе дуже жалко. Вiн трохи не плаче. Я сказала Миколе:

— Не нужно меня жалеть, хотя я и не вижу, но я такой же человек, как и вы…

Микола одобрительно пожал мне руку. Нюра передала мне его слова:

— Микола каже, що вш зараз iде на степ i всiм розкаже, що ти приiхала. Вечером прiдуть хлопцi i дiвчата. Будем довго гуляти.

— Добре, — сказала я.

Когда мы ехали еще к Наде, она говорила:

— Тепер всi дiвчата i хлопцi на степу, бо косовиця у нас. Може нiхто и не прийде.

Микола сдержал свое слово — к вечеру в село начала собираться молодежь. Я, Надя, Нюра и Еля вышли на улицу. Нас быстро окружили девушки и парни. Девушки без стеснения знакомились со мной, а парни сначала поглядывали на меня издалека. Потом я почувствовала, что совсем близко от меня зажигают спички. Кто-то из парней поднес к моему лицу горящую спичку. Я это Чувствовала и отступила назад. Надя сказала мне:

— Ти не лякайся! Це нашi хлопцi засвиутють сiрники, щоб аще подивитись на тебе. Кажуть, що ти iм дуже понравилась.

— Почему?

— Кажуть, що ти дуже бiленька, а нашi дiвчата всi чорнi…

Со мной заговорила Нюра:

— Зараз хлопцi заграють на гармони. Кажуть, що вони тебе iграють музикою.

— Дякую, хоч я и не чую, — засмеялась я.

 

* * *

 

Большой гурьбой мы собрались возле двора Нади. Молодежь кружком расселась вокруг меня. Разумеется, высказывались многократные сожаления по моему адресу, а Нюра и Надя немедленно передавали мне все это. Так, например, Надя передавала:

— Один хлопець каже: «Якби можно було б вiддати мои очi оцiй дiвчинi, я б зараз погодився на це. Нехай би вона бачила моими очима, бо вона разумна дiвчина, а я все рiвно дурний».

Я засмеялась и ответила:

— Товарищу, дякую вас за ваше добре бажання, але менi вашi очi не потрiбнi, я себе почуваю щасливою. Ви кажете, що ви все одне дурний, а що ж ви будете робити, як оддасте мени вашi очi?

Надя передала мои слова.

— Всiм понравились твоi слова. Вони дуже смiються…

Когда я ехала к Наде, я на всякий случай захватила с собой несколько книг, написанных шрифтом Брайля, и брайлевскую доску Надя и Нюра рассказали молодежи, что я читаю пальцами. Это крайне заинтересовало всех. Надя пошла в хату и вынесла книгу (это был антирелигиозный учебник на украинском языке). Я начала читать. Все ближе пододвинулись ко мне. Парни зажигали спички и склонялись над книгой. Я дочитала до точки и сказала.

— Вже крапка…

Я даже не подозревала, какое сильное впечатление произвело на окружающих слово «крапка». Я только чувствовала, что все низко склоняются над книгой, словно чего-то ищут. Парни чуть ли не к самым страницам подносили зажженные спички. Я спросила у Нюры:

— Что они ищут?

— Вони шукають крапку, бо iм дуже дивно, як ти и побачила. Вони же не бачать.

— Конечно, они ее и не увидят никогда, ведь они же не знают тех букв, какие здесь написаны. Надя удивленно спросила: — Хiба це буква «крапка»?

— Нет, это такая маленькая точка, которую ставят в книгах. Она называется знаком препинания. Есть еще и другие знаки препинания. Нюра сказала:

— Ой, як же всi смiються зараз…

— Чого ж вони смiються? — удивилась я.

— Вони тебе не зрозумiли. Коли ти сказала «вже крапка», усим здалося, що на книгу упала яка-небудь крапля. Усi здивувались, як ти её побачила, а один хлопець каже: «Давайте шукатi ту краплю, що побачила слепа дiвчина».

Теперь уж и я не могла удержаться от смеха. Насмеявшись, я сказала:

— Слушайте, товарищи, если бы даже на книгу упала какая-нибудь крапля, я все равно нашла бы ее пальцами, еще скорее, чем вы глазами…

Разошлись мы поздно. Все были очень довольны. Кто был посмелее, дружески пожимал мне руку на прощание.

На следующий день Надя сказала, что ей нужно пойти в сельсовет.

— Наша сiльрада у Федорiвцi.

— Разве у вас нет своего сельсовета?

— Нема, тому що Оленiвку и Федорiвку об’эднали.

А далеко до Федоровки?

— Близько.

Мы оделись и пошли в Федоровку, находившуюся в полукилометре от Еленовки. Мы пришли рано, в сельсовете еще никого не было. Мы сели во дворе на скамейке. Через несколько минут к нам подошла какая-то девушка, и Надя с ней разговаривала, а я молчала. Девушка сидела не рядом со мной, а с другой стороны, возле Нади. Но, несмотря на это, я чувствовала запах олеандра. Я спросила у Нади:

— Почему пахнет олеандром?

— У цiи е дiвчини в цвiток.

Надя сказала девушке, что я почувствовала запах олеандра; девушка отдала мне свой цветок. Наконец, сельсовет открылся, и мы зашли туда. Само собой разумеется, что у Нади начали спрашивать, кто я. Когда же Надя рассказала им, что я грамотная, они не поверили. Надя передала их слова мне. Я сказала:

— Дай мне карандаш и бумагу, я что-нибудь напишу.

Я написала и почувствовала по запаху, что близко возле меня стоят люди. Я написала несколько отдельных слов: «стол, комната, Надя, Нина, лето». Чья-то рука взяла у меня лист бумаги, а Надя сказала:

— Голова ciльради читае, що ти писала. Всi дуже здивованi.

— Теперь они верят, что я грамотная?

— Дуже вiрять.

Когда Надя поговорила по своему делу, мы сразу же ушли домой. Коля нам принес обед из колхоза. Надя накрыла стол, а я по запаху определила, что на обед борщ с мясом и пироги. Когда я кушала громадный кусок пирога, почувствовала запах дыни.

— Надя, ты режешь дыню?

— Да, зараз я тобi дам, щоб ти усю зiла.

 

VI

 

Еще в Херсоне Надя сообщила мне:

— У мене е жених. Вiн рiдний брат Нюри. Його звать Льова. Вiн тракторист.

В этот день вечером Лева приехал с поля и вместе с другими парнями пришел к Наде. Пришли девушки и парни, которые еще не видели меня, и поэтому мне снова пришлось читать им что-нибудь.

Нюра удивленно говорила мне:

— Як ти не приiжджала, то всi хлопщ i дiвчата ночували у iру, а зараз щлими юрбами йдуть. Цiкаво iм подивитись на тебе. Я ответила, смеясь: — Нехай дивляться.

Когда все разошлись, Надя познакомила меня с Левой. Он реал на моей руке несколько слов. Я держала его за руку, что руки Левы поразительно похожи на руки Нюры, только ее руки меньше, чем руки Левы…

А следующий день вечером Лева снова пришел к Наде, но вечер был холодный, и мы недолго гуляли. Я, Нюра, Надя и Лева ушли в хату, а остальные разошлись по своим домам. Нюра тоже ушла от нас. Я думала, что вместе с нею ушел и Лева, поэтому сказала Наде, что буду ложиться спать. Она приготовила постель, т.е. сняла с кровати лишние подушки и достала из сундука простыню.

Определила, что на обед борщ с мясом и пироги. Когда я кушала громадный кусок пирога, почувствовала запах дыни.

— Надя, ты режешь дыню?

— Да, зараз я тобi дам, щоб ти ii усю зiла.

Еще в Херсоне Надя сообщила мне:

— У мене е жених. Вiн рiдний брат Нюри. Його звать Льова. Вiн тракторист.

В этот день вечером Лева приехал с поля и вместе с другими парнями пришел к Наде. Пришли девушки и парни, которые еще не видели меня, и поэтому мне снова пришлось читать им что-нибудь.

Нюра удивленно говорила мне:

— Як ти не приIжджала, то всi хлопцi i дiвчата ночували у степу, а зараз цiлими юрбами йдуть. Цiкаво iм подивитись на тебе.

Я ответила, смеясь:

— Нехай дивляться.

Когда все разошлись, Надя познакомила меня с Левой. Он написал на моей руке несколько слов. Я держала его за руку и заметила, что руки Левы поразительно похожи на руки Нюры, только руки её меньше, чем руки Левы…

На следующий день вечером Лева снова пришел к Наде, но вечер был холодный, и мы недолго гуляли. Я, Нюра, Надя и Лева ушли в хату, а остальные разошлись по своим домам. Нюра тоже ушла от нас. Я думала, что вместе с нею ушел и Лева, поэтому сказала Наде, что буду ложиться спать. Она приготовила постель, т.е. сняла с кровати лишние подушки и достала из сундука простыню. Но когда я уже хотела снять платье, почувствовала запах папиросы.

— Надя, кто это курит?

— Льова, вiн ще тут сiдить.

— А как же я буду раздеваться при нём?

Этот вопрос очень удивил Надю.

— Хiба тобi соромно, щё Льова тут.

— Ну, а как же. Он ведь для меня чужой человек.

— Чёму чужий? Вiн мiй жених.

Я улыбнулась наивности Нади.

— Пойми, Надя, что это не совсем удобно…

— Добре, Льова пiшов у сiни I зачинив двiри. Раздягайся…

 

* * *

 

Одним тёплым вечером мы с Надей пошли на леваду. На леваде была густая и высокая трава, мы сели там. Кроме запаха разных трав я чувствовала ещё запах реки.

— Надя разве наша левада недалеко от реки?

— Дуже близько, — отвечала Надя и через паузу добавляла, смеясь:

— Так близько, что и жаба доскаче…

Мы легли на траву и молчали. Надя заговорила первая:

— Сьогоднi Льова не прийде. Як би вiн був з нами…

— А я хочу, чтобы меня комары не кусали, я ими так искусана, что больше и нельзя.

— Iх тут дуже богато.

— Да, я это чувствую. Их здесь так много потому, что близко река.

— Зараз я тобi нарву цвiтiв i пiдемо до дому. Може, Нюра прийшла.

Через минуту Надя вернулась и бросила мне в руки росистый букет. Прежде чем я осмотрела цветы, я уже по запаху узнала, что это чернобривцы.

— Спасибо, Надя, я как раз люблю эти цветы.

 

VII

 

В нерабочий день почти с самого утра молодёжь начала гулять по улицам. После обеда к нам зашла Нюра. Она была одета празднично: в длинной шерстяной юбке и в пышной блузке. Так же оделась и Надя (они сшили себе одинаковые платья). Их наряды мне не нравились, но сами они говорили, что так «дуже гарно».

— Одягайся i пiдемо на комсомольскi збори, — сказала Надя.

Нюра и Надя были комсомолки.

Я надела свое розовое платье, в котором пояс завязывался бантом. Надя в свою очередь вмешалась в мой «туалет». Она взяла пояс и завязала его таким пышным бантом, что платье раздувалось, а бант походил на большую уродливую бабочку. Это мне не нравилось, а Надя была очень довольна.

На собрание мы пошли в школу. Когда мы прибыли, там уже было сильно накурено и пахло семечками.

Нюра и Надя передавали мне то, что обсуждали на собрании. На комсомольском собрании я была впервые, поэтому слушала девочек с интересом, несмотря на то что от духоты и табачного дыма у меня начинала болеть голова. Когда собрание окончилось, мы вышли на улицу…

В разговоре с Нюрой я ей, между прочим, сказала, что ее руки похожи на руки Левы. Это очень удивило обеих девушек.

— Як же ти це побачила? — спросила Нюра.

— Глазами я этого не видела, а руками чувствую.

Девушки были чрезвычайно заинтересованы. Они остановились на улице и предложили мне осмотреть их лица.

— Ти скажи, чи похожа я на Надю? — сказала Нюра.

Я поочередно осмотрела их лица и ответила:

— Нет, совершенно не похожи друг на друга. У тебя, Нюра, лицо круглое, как арбуз, а нос как картофель. У Нади лицо продолговатое и меньше, а нос прямой и тонкий.

— А хто тобi бiльше подобаветься? — спросила Нюра.

— Мне больше нравится лицо Нади.

— Це тому, що вона твоя сестра.

— Нет, не поэтому, а потому, что я люблю лица с тонкими чертами. У тебя же как раз крупные черты лица.

— А теперь подивись на наша фiгури.

Я осмотрела их фигуры.

— У кого краще? — снова спросила Нюра.

— У Нади изящнее фигура, только это платье ее портит.

 

VIII

 

В этот день вечером я должна была уезжать в Херсон. Когда зашло солнце, мы пошли домой собираться в дорогу. Ночью должен был подойти пароход, который шел в Херсон, но к реке мы пошли часов в 11 вечера.

Прощаясь со мной, тетя Феня начала опять плакать. Вообще семья Нади прощалась со мной тепло и сердечно, приглашали ещё приезжать. Надя взяла с собой свою неизменную корзину, которая снова с нами отправлялась в Херсон. На улице нас встретила целая гурьба девушек и парней. Все прощались со мной. Часть молодежи отделилась от общей группы и пошла провожать нас на берег. Нюра, которая шла рядом со мной, рассказывала мне:

— Попереду iдуть хлопцi с гармонiе ю и спiвають песнi. Зараз якась жiнка питае: «Що це таке?», а хлопцi кажуть: «Це свайба». Жiнка знову питае: «А де ж наша невiста?» Один хлопець показав на тебе i каже: «Ось невiста». Усi смiються…

На берегу мы сели на траву. Некоторые стали просить меня прочитать им что-нибудь на прощание. Я прочитала отрывок из «Катерины» Шевченко. Кое-кто ушел в село, а несколько парней и девушек (в том числе и Нюра) сидели с нами до тех пор, пока не подъехала за нами лодка.

 

* * *

 

Ночь была холодная, и мы не остались на палубе. Всю дорогу я то засыпала, то вновь просыпалась от различных толчков. Утром, когда взошло солнце, мы были уже в Херсоне.

Во дворе нам сказала соседка, что у меня дома никого нет: Галя, Лиля и дети уехали к Анне Андреевне на курорт, папа на службе, а Клава куда-то ушла.

— Я пiду на базар купити що-небудь, а ти посидь тут; може, Клава скоро прийде, — сказала Надя.

Я села на крыльцо, где Надя поставила свою корзину. Через некоторое время я почувствовала по шагам, что кто-то поднимается на крыльцо. Чья-то рука взяла меня порывисто за руку. Я не узнала, кто это. Тогда подошедшая ко мне женщина написала на моей руке: «Это я, Паня». Я удивленно переспросила:

— Паня? — и тут только вспомнила, что Паня — сестра Анны Андреевны. Я ее знала, но тогда почему-то забыла о ней.

Меня ужасно томила жажда, а наша квартира была заперта. Я сказала Пане, что хочу воды. Паня попросила воды у нашей соседки. Соседка позвала меня в комнату, но, когда я входила в дверь, чьи-то руки сзади взяли меня за плечи. Я повернулась и узнала Клаву.

Куда ты идешь? Спросила она. Я хочу воды.

— Идем домой.

— Когда Клава писала на моей руке, у нее были такие движения, словно она чему-то радовалась. Я это заметила сразу, но не думала, чтобы она была рада моему возвращению, ибо у меня было такое впечатление, что Клава вообще не считает меня за сестру и даже смотрит недоброжелательно на мое присутствие в семье. Через несколько дней я уехала в Харьков.