Патриотизм и национализм в России. 1825-1921 1 страница

кардиналом режима). На первый вопрос — как убедить Европу в не-
обходимости слушать команду из Петербурга —отвечали они, вопре-
ки реальности, вполне по-тютчевски: запугав ее жупелом революции
и выступив в глазах ее монархов единственной опорой легитимизма.
В смысле никто, кроме нас, не спасет вас от "красных". А ответом на
второй вопрос — о силовом давлении в случае неудачи идеологиче-
ского наступления - был, естественно, захват Константинополя и
"возобновление Византии". Само собою, это предполагало уничто-
жение Оттоманской империи и присвоение её ближневосточных
владений. Ведь только в этом случае границы "царства русского" по
Нилу и Евфрату, пригрезившиеся Тютчеву, получили бы шанс стать
реальностью.

Разумеется, не найдем мы никаких явных следов этого плана в
официальных бумагах и меморандумах, разысканных в архивах исто-
риками русской дипломатии. Там лишь обыкновенные хитросплете-
ния сиюминутных дипломатических манёвров. Идейную тональ-
ность, которая за всем этим стояла, искать надо не в архивах, а в
письмах людей, имевших возможность влиять на формирование мен-
тальности Земного бога. По сравнению с этим всё, что могли думать
министры или послы, не имело ровно никакого значения. Одним из
корреспондентов Николая как раз и был Тютчев. Известно во всяком
случае, что первая же его большая статья "Россия и Германия" была
в 1844 г. "читана государем, который по прочтении её сказал, что тут
выражены все его мысли". (50)

Между тем смысл николаевского плана игры изложен был в
тютчевской статье, можно сказать, открытым текстом: "Восточная
Европа... эта действительная империя Востока, для которой первая
империя Византийских кесарей... служила лишь слабым, неполным
очертанием... эта Восточная Европа получит своё самое существен-
ное дополнение, и вопрос лишь в том, получит ли она его путём
естественного хода событий или будет вынуждена достигнуть его
силою оружия, подвергая мир величайшим бедствиям". (51) Даже
Никитенко, человек, бесконечно далёкий от дипломатических игр,
безошибочно угадал смысл этого плана, когда записал в дневнике
"будет борьба, борьба кровавая за первое место в ряду царств вселен-
ной — борьба между новым Римом и новым Карфагеном". (52)

Так или иначе задумано всё было лихо — с той же коварной изо-
бретательностью, которая вообще отличала идеологов "государст-
венного патриотизма". Но дьявол, как говорят англичане, в деталях.
И едва попытаемся мы рассмотреть каждый из ответов николаевских

 

у истоков русской идеи

идеологов сколько-нибудь подробно, у нас не останется сомнений,
_что ответы эти отчаянно друг другу противоречили, что совместить их
было немыслимо и что именно в этой их несовместимости и заложе-
но было семя Крымской катастрофы.

Мы, однако, не должны подходить к их проектам слишком стро-
го. В конце концов не было в их распоряжении мощной "красной"
идеи мировой революции во имя уничтожения эксплуатации челове-
ка человеком. И следовательно, не могли они закамуфлировать свой
план игры так надежно, чтоб понадобились десятилетия, прежде чем
поборники социальной справедливости догадались, что их надувают.
Напротив, "красная" революция казалась николаевским политтех-
нологам чумой, сатанинским западным наваждением. И с этим ниче-
го они поделать не могли, у каждого времени свои ограничения.

Но при всем том, если их Россия и по сей день фигурирует в учеб-
никах в мифической роли "жандарма Европы", то обмануть поздней-
ших историков они все же сумели. И поставить перед страною на сто-
летие вперед как верховную задачу свой проект "универсальной им-
перии" сумели они тоже.

ЧЕГО НЕ ПОНЯЛ ТЮТЧЕВ

В отличие от Тютчева, Наполеон не догадался, как мы знаем, поста-
вить "всю политическую и религиозную будущность человечества" в
зависимость от успеха своих завоеваний. Политтехнологи, однако,
намёк поняли. Задолго до коммунистов и того, что мы привычно на-
зываем "идеологической борьбой", предложила казенная Русская
идея, как мы слышали от Тютчева, чисто идеологическое обоснова-
ние претензий России на мировое господство. И это было вполне, с
ее точки зрения, логично: если идеология так успешно сработала на
внутренней политической арене, то грех не попробовать её на миро-
вой. Тем более, что именно страх перед революцией действительно
привел в 1815 г., после поражения Наполеона, к образованию Свя-
щенного Союза европейских монархий, где Россия и впрямь играла
первую скрипку.

Вряд ли кто-нибудь усомнится, что именно эта готовность евро-
пейских правительств признать сверхдержавное верховенство России
и породила в умах николаевских политтехнологов иллюзию, что в
один прекрасный день им и вовсе удастся поставить их на колени.
Все, что для этого требовалось, полагали они, было обратить страх
легитимистской Европы перед "красной революцией" в мощный ин-
струмент политического шантажа. Просто у Тютчева, который как

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

у истоков русской идеи

 

 

дипломат мог наблюдать этот европейский страх воочию и как поэт
мыслил больше в символах, нежели в терминах прозаической реаль-
ности, эта сверхдержавная иллюзия достигла высшей точки. Однако
так же, как Герцен не понял в свое время реальную мощь — и функ-
цию — "государственного патриотизма", не постиг и Тютчев истин-
ного смысла Священного Союза. И просмотрел в результате, что со-
здан он был не столько против революции, сколько против России.

Я понимаю, насколько странно выглядит поначалу такое утвер-
ждение. Каким в самом деле образом международная организация,
где Россия играла первую скрипку, могла быть направлена против
нее? Попробуем, однако, поставить себя на минуту на место европей-
ских правительств. Они только что с неимоверным напряжением сил
сокрушили, наконец, французский проект "универсальной импе-
рии", на протяжении полутора десятилетий сотрясавший континент,
и сполна испили чашу унижения, связанного с военной диктатурой
всеевропейского деспота. Могли ли они не опасаться повторения
этого катастрофического опыта? Могли ли, короче говоря, доверять
победительнице Наполеона, единственной оставшейся после 1815 г.
на континенте сверхдержаве, которая вдобавок совсем еще недавно
была союзницей диктатора? Тем более, что Россия ни на минуту не
скрывала тогда, в эпоху Тильзита, своих экспансионистских устрем-
лений, охотно соглашаясь на раздел Европы между двумя империя-
ми, на своего рода "биполярный" мир — при условии, если Наполеон
уступит ей Константинополь. Не забудем также, что и после разгро-
ма диктатора Россия не только выторговала себе Польшу, (не говоря
уже о Финляндии), но и заявила устами императора Александра, что
"Польское царство послужит нам авангардом во всех [будущих]
войнах... в Европе". (53)

Как же, спрашивается, могли европейские политики нейтрализо-
вать экспансионистские вожделения России в условиях, когда кон-
фронтация с нею была для них непосильна? Только одним способом:
кооптировав её. Напугав её той самой "красной" революцией, кото-
рой она пыталась напугать их. Втянув ее в контрреволюционный со-
юз и тем самым связав ей руки. В этом, собственно, и вижу я настоя-
щий секрет Священного Союза.

Страх перед революцией, в котором идеологи Официальной На-
родности видели инструмент подчинения Европы, стал для главного
архитектора Священного Союза австрийского канцлера Меттерниха
инструментом нейтрализации России. Или, как сказали бы сейчас,
политики "сдерживания". Вот чего не понял Тютчев. И вот почему

все расчеты николаевских политтехнологов на то, что запуганная ре-
волюцией Европа склонится перед русским орлом-спасителем, ока-
зались построены на песке.

ДВА ПОДХОДА К ПРОБЛЕМЕ

Разумеется, покуда это лишь гипотеза. Проверить ее, впрочем, боль-
шого труда не представляет. Проблема лишь в том, что сделать это
можно двумя совершенно разными способами. Можно, например,
подробно рассмотреть практическую политику Священного Союза.
В этом случае сами исторические факты сделают ошибку Тютчева
очевидной и продемонстрируют, что геополитика казенной Русской
идеи, которую она символизирует, прямиком вела страну к стыду и
позору Крымской катастрофы. Это проверенный, конвенциональ-
ный способ верификации любой исторической гипотезы. И мы мог-
ли бы начать прямо с него — если б в нашем распоряжении не было
другого, более интересного и соблазнительного подхода к делу.

Можно ведь сначала попробовать разобраться в самой идее Свя-
щенного Союза, в его историческом смысле и назначении, которое
далеко выходит за рамки непосредственных расчетов его участников.
Соблазнительность этого подхода в том, что он может помочь нам
увидеть живую и актуальную связь событий полуторастолетней дав-
ности с сегодняшними реалиями мировой политики. Иначе говоря,
таким образом можно убить сразу двух зайцев. То есть и показать, по-
чему заранее обречен был план игры геополитиков Официальной
Народности, и в то же время заложить, так сказать, плацдарм для аль-
тернативы геополитике сегодняшних "патриотов-государственни-
ков". Начнем поэтому со второго подхода.

МЕЖДУНАРОДНАЯ АНАРХИЯ

Несмотря на свою одиозную репутацию (он вошел в учебники как
воплощение феодальной реакции и "союз государей против наро-
дов") Священный Союз представлял собою организацию в своем ро-
Де замечательную. Прежде всего потому, что был первой, сколько я
знаю, коллективной попыткой положить предел международной
анархии, пронизывающей мировую политику на протяжении тыся-
челетий, от самого ее начала. Одно уже это обстоятельство должно, я
Думаю, обеспечить ему серьезное внимание потомков.

Ведь на самом деле эта неистребимая анархия — скандал. Перма-
нентный многовековой скандал, к которому эксперты, живущие во
вполне благоустроенных странах, где подавление анархии считается

у истоков русской идеи

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

 

 

первым условием цивилизации, настолько уже притерпелись, что
давно перестали его замечать и спорят между собою исключительно
по поводу того, как поточнее эту анархию определить.

Ну вот пример. Крупнейший специалист в этой области Кеннет
Волтз называет ее "беззаконной анархией". (54) А другой уважаемый
эксперт Роджер Мастере, работа которого, между прочим, так и на-
зывается "Мировая политика как первобытная политическая систе-
ма", Волтза поправляет: "Если уж мы говорим о международной
анархии, хорошо бы не забывать, что имеем мы дело все-таки с анар-
хией упорядоченной". (55)

На этой почве выросла на протяжении столетий — от Фукидида до
Макиавелли и Киссинджера — школа так называемой "реальной по-
литики" (realpolitik), самый влиятельный современный гуру которой
Ганс Моргентау так формулировал в книге "Политика наций" смысл
международных отношений: "Государственные деятели мыслят и
действуют в терминах интереса, определяемого как сила. [И постоль-
ку] мировая политика есть политика силы". (56)

Но как бы мы ни назвали существующую ситуацию — "беззакон-
ной" ли анархией, как Волтз, "относительной" ли, как Мирослав
Нинчич, (57) или "упорядоченной", как Мастере, никуда нам не
деться от факта, замечательно точно подчеркнутого в названии рабо-
ты самого Мастерса: никакого существенного прогресса в обустрой-
стве мировой политики с первобытных времен не произошло. По-
прежнему мало чем отличается она от политики дикарей. И суть ее
попрежнему вполне исчерпывается популярной поговоркой: у кого
больше железа, тот и прав.

И вот удивительным образом оказывается, что сегодняшнее чело-
вечество живет как бы в двух временных измерениях — цивилизован-
ном и первобытном. В одном из них, внутригосударственном, царст-
вуют закон и порядок (и игра без правил считается преступлением), в
другом, межгосударственном, - сила и анархия (и общие для всех
правила игры даже теоретически считаются невозможными). В од-
ном современная цивилизация, в другом - средневековье. И самое
главное, неестественная эта раздвоенность постулируется в realpolitik
как нечто нормальное, непреодолимое, подобное закону природы,
которому нет и не может быть альтернативы. Но ведь в действитель-
ности-то она есть. Коллегия великих держав Европы, известная под
именем Священного Союза как раз и была первой в истории попыт-
кой преодолеть международную анархию.

ГОЛОВОЛОМКА

Если мы на минуту забудем специфические проблемы, связанные с
этой попыткой (в конце концов вполне можно представить себе си-
туацию, при которой стремление положить конец международной
анархии связано вовсе не с насильственным подавлением либераль-
ных стремлений общества, а напротив, с их защитой), мы тотчас
увидим, с чем столкнулись в 1815 г. европейские державы. С одной
стороны, на собственном горьком опыте убедились они, что "много-
полярная" анархия, при которой каждое государство преследует ис-
ключительно собственные национальные интересы, раньше или поз-
же, но неизбежно порождает чудовищ (вроде того же Наполеона). Но
с другой, "однополярный" мир, доминируемый единственной сверх-
державой, оказался ведь еще более страшным.

И тут становится совершенно ясно, в чем актуальность дилеммы,
перед которой оказались создатели Священного Союза. Ведь стоит
она перед нами и сегодня. И так же, как во времена Меттерниха,
представляется нашим теоретикам неразрешимой. Вспомним, одна-
ко, что на исходе средневековья точно с такой же головоломкой
столкнулись во внутригосударственном строительстве практически все
европейские страны. И каким-то образом им все-таки удалось найти
решение. Если б они его не нашли, теоретикам realpolitik пришлось
бы, наверное, писать сейчас трактаты под названием "внутригосудар-
ственная политика как первобытная политическая система".

Конечно, ошибок, чреватых будущими катастрофами, наделано
было тогда предостаточно. В России и во Франции, например, победи-
ла "однополярная" диктатура (Самодержавие, "Государство это я").
В Германии, напротив, восторжествовала "многополярная" анархия.
В результате страну растащили на лоскутья "жалкие, провинциаль-
ные, карликовые, — по выражению Освальда Шпенглера, — государ-
ства без намека на величие, без идей, без целей". А в Польше и вовсе
воцарился анекдот: в ее средневековом Сейме каждый шляхтич по-
средством знаменитого "Не позволям!" (в наши дни это называется
правом вето) мог парализовать любую общегосударственную акцию.

Разумеется, впоследствии все эти односторонние решения нашей
головоломки за себя отомстили. И расплачиваться за них пришлось
не только тем странам, которые ошиблись в выборе пути, но и Европе,
и миру. Во Франции вылилась "однополярная" традиция в грандиоз-
ную — и кровавую — наполеоновскую попытку создать "универсаль-
ную империю". В Германии "многополярность" кончилась Гитлером и
^еЩе более кровавой попыткой подчинить Европу. За российскую

у истоков русской идеи

 

 

ошибку мир расплатился Сталиным, по сути разрубившим его надвое —
в "биполярной" структуре перманентной войны (пусть и холодной,
но затянувшейся на полвека). А Польша и вовсе на полтора столетия
утратила национальную государственность.

И тем не менее, как свидетельствует история, решение у нашей го-
ловоломки было. В Англии нашли его еще в 1215 г. и состояло оно,
как оказалось, в преодолении всей этой "однополярно-многополяр-
ной" антитезы посредством компромисса, "снявшего", говоря язы-
ком Гегеля, неразрешимое, как думают теоретики, противоречие ме-
жду анархией и диктатурой.

ПРЕОДОЛЕНИЕ АНАРХИИ

Надо полагать, что средневековые английские бароны ничуть не
меньше своих континентальных коллег ценили анархическую "мно-
гополярность". И "однополярная" диктатура короля им вовсе не
улыбалась. И все-таки, в отличие от баронов, допустим, германских,
сумели они договориться с королем, который, тоже в отличие от сво-
их континентальных коллег, согласился на компромисс. Сошлись на
создании своего рода аристократического протопарламента, т.е. Кол-
легии, членами которой были бароны, а председателем, первым сре-
ди равных, король.

Хитрость была в том, что никто из членов Коллегии, включая
председателя, не имел права предпринять какую бы то ни было поли-
тическую акцию без ее разрешения. Любая попытка короля нарушить
установленные Хартией Вольностей правила игры наказывалась его
изоляцией и восстанием всех против одного.

Преследовал этот средневековый компромисс, посрамивший сов-
ременных теоретиков, двоякую, как мы сейчас понимаем, цель: пре-
кратить феодальную анархию (в чем заинтересован был председа-
тель) и связать руки королю (в чем заинтересованы были бароны). Так
или иначе первая историческая модель выхода из тысячелетней ло-
вушки, по крайней мере во внутригосударственной политике, была
создана. То, что требовалось доказать, было доказано: "многополяр-
ная" анархия, пусть хоть теоретически, не является единственной
альтернативой "однополярной" диктатуре.

Конечно, эта новая модель, которую уместно было бы, наверное,
назвать коллегиальной, не предотвратила в Англии ни кровавую вой-
ну Роз, ни тиранию Генриха VIII, ни диктатуру Кромвеля. Важно, од-
нако, что в конечном счете восторжествовала именно коллегиальная
модель. И ее решающее превосходство над конкурентами история

продемонстрировала вполне недвусмысленно. Англия, как правило,
не поддавалась свехдержавному соблазну. Во всяком случае в кон-
тинентальной Европе. И потому не было там ни Наполеона, ни Ста-
лина, ни Гитлера. Не было и террора — ни якобинского, ни больше-
вистского, ни нацистского. И судьба Польши тоже никогда ей не
угрожала.

СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ

Важно и то, что, когда 600 лет спустя после Хартии Вольностей вели-
кие державы Европы оказались перед необходимостью строить но-
вый мировой порядок, в основу его положили они именно британ-
скую коллегиальную модель. Роль английских баронов исполняли в
этом случае европейские государства, а на месте короля, первого сре-
ди равных оказалась, естественно, тогдашняя континентальная
сверхдержава — Россия. И преследовал этот европейский протопар-
ламент ту же двоякую цель, что и его средневековый предшествен-
ник: преодолеть международную анархию и связать руки королю
(сверхдержаве).

Так создана была первая историческая модель преодоления анар-
хии — на этот раз международной. И суть ее, как и в Англии 1215г.,
заключалась в том, что никто в Европе и пальцем не смел шевельнуть
в международной политике без разрешения Коллегии.

Да, они готовы были признать императора России хотя бы и "Ага-
мемноном Европы". Но лишь при условии, что руки у него будут свя-
заны. При условии, другими словами, что он забудет об "универсаль-
ной империи". Любая его попытка нарушить правила игры, выйдя за
пределы председательских полномочий, должна была наказываться
точно так же, как наказывалась она за шесть столетий до того: изоля-
цией и восстанием против него всех членов Коллегии.

Надо ли напоминать читателю, что ни о чем таком "вменяемый"
Николай и его политтехнологи даже не подозревали? Что едва собы-
тия 1830-го — и в еще большей степени 1848 года — продемонстриро-
вали полный провал "тютчевского" плана игры, они тотчас и подда-
лись "королевскому" соблазну эти самые правила игры нарушить?
Конечно, нарушили они их потому, что оказались в плену идеологии
"национального самообожания". Но мир эти подробности не инте-
ресовали и наказание не заставило себя ждать. Оно было жестоким и
унизительным. В 1856 году после кровопролитной Крымской войны
"король" был низложен и поставлен на колени.

у истоков русской идеи

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

 

УРОК

Я подчеркиваю это обстоятельство потому, что здесь содержится урок
необычайной исторической важности. И вовсе не только для сегод-
няшних "бешеных" геополитиков Русской идеи в Москве, мечтаю-
щих, подобно Дугину или Зюганову, о реставрации российской
сверхдержавное™. Урок для каждого, размышляющего о преодоле-
нии анархии в современном мире. И для сегодняшних "баронов" (по
крайней мере, тех из них, что снова, как ни в чем не бывало, провоз-
глашают "многополярную" анархию единственной альтернативой
"однополярной" диктатуре). И для сегодняшнего "короля" (на слу-
чай, если ему тоже придёт в голову нарушить, подобно николаевской
России, правила игры).

Ведь если когда-нибудь и было время вспомнить об опыте Свя-
щенного Союза, то именно в начале третьего христианского тысяче-
летия, когда опять, как после наполеоновских войн, встала перед со-
временными державами задача формирования нового мирового по-
рядка. Тем более, что сейчас, после окончания полувековой холодной
войны, в Европе, например, и впрямь существует нечто вроде той са-
мой Коллегии, к которой с великими муками пришли в 1215-м анг-
лийские бароны и в 1815-м европейские страны. И, по крайней мере
в теории, наделена эта Коллегия функциями, как две капли воды на-
поминающими функции Священного Союза. Более того, она-то как
раз и ответственна — опять-таки в теории — за безопасность конти-
нента. Так она, собственно, и называется — Организация по Безо-
пасности и Сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Казалось бы, вот он
— инструмент, с помощью которого Европа могла бы окончательно
преодолеть и дряхлую "однополярно-многополярную" антитезу и
международную анархию, приведшую к первой и второй мировым
войнам.

Беда, однако, в том, что ОБСЕ почему-то организована вовсе не
по принципам современной демократии, даже не по модели Священ-
ного Союза, но по образцу средневекового польского сейма. 54 "не
позволям!" превратили ОБСЕ в такую-же бесплодную говорильню,
какая стоила Польше ее государственности. Другими словами, ис-
полнять свою коллегиальную функцию она, в отличие от Священно-
го Союза, попросту неспособна.

Стоит ли удивляться после этого, что в апреле 1997 г. президент
Ельцин подписал в Москве с китайским председателем Цзян Цземи-
нем торжественную совместную декларацию о многополярном мире?
Другими словами, о восстановлении международной анархии. Уци-

вительно ли далее, что военная организация НАТО, нарушая свой
собственный устав, категорически требующий от всех государств-
членов подчинения военных органов гражданским, гуляет по Евро-
пе, как кошка, сама по себе - отказываясь подчиняться средневеко-
_ВОЙ гражданской говорильне ОБСЕ? Удивительно ли, наконец, что
сегодняшний "король" не видит ничего предосудительного в том,
чтоб не спросясь "баронов", по собственной воле определять, какие
страны относятся к "Оси зла", а какие нет? Ведь все это может про-
исходить лишь по той причине, что никому не приходит в голову
вспомнить историю. Право, кажется, что имеем мы здесь дело с не-
ким экстраординарным выпадением памяти у современных полити-
ков (и теоретиков).

Ничто ведь на самом деле не мешает превратить, например, уже
существующий в Европе гражданский форум в нормальную демокра-
тическую организацию, способную не хуже Священного Союза ис-
полнять свою естественную коллегиальную функцию. Почему, спра-
шивается, должна ОБСЕ непременно быть построена по образцу
польского анекдота? И тем не менее никто такую реформу не предла-
гает.

А ведь все, что для этого требуется — капелька политического во-
ображения и хотя бы школьное знание истории...

ОТКРЫТЫЙ МИР ЕВРОПЫ

В реальности все, конечно, сложнее. На самом деле Европа вышла из
холодной войны не с одной, а с двумя Коллегиями, устроенными со-
вершенно по-разному. Наряду с ОБСЕ есть ведь еще Европейский
Союз (ЕС), сумевший, в отличие от неё, вырваться далеко за пределы
не только средневекового протопарламента, взятого за образец Свя-
щенным Союзом, но и всей феодальной геополитической вселенной
с её "королями" и "баронами" и с её международной анархией.

Я знаю, по крайней мере, одного блестящего европейского интел-
лектуала, англичанина Роберта Купера, который согласен, что даже
самый термин "Запад", так отчаянно будоражащий московских "па-
триотов" со времен Уварова и Погодина, канул в Лету вместе с холод-
ной войной. И — что не менее важно — вместе с порожденным этой
войной привычным делением геополитической вселенной на Пер-
вый (Атлантический), Второй (Советский) и Третий миры. В дейст-
вительности скрываются теперь за термином "Запад" два совсем не-
похожих друг на друга мира, живущих по сути в разных исторических
временах.

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

у истоков русской идеи

 

 

Сегодняшний Второй мир — я предпочел бы именовать его тради-
ционным — попрежнему живет в эпоху международной анархии.
"Национальные интересы" попрежнему представляют в нем верхов-
ную ценность и главной гарантией этих интересов попрежнему оста-
ется, как с начала времен, военная сила. Это старый мир realpolitik
мир Макиавелли и Киссинджера. Другими словами, та самая "перво-
бытная политическая система", которая дважды в прошлом столетии
едва не погубила Европу в братоубийственных войнах и в которую
московские "патриоты" во главе с Дугиным (он уже и не говорит о
себе иначе, как "я возглавляю геополитическую школу в России" 58)
желают непременно втянуть и свою страну. Принадлежат к этому
Второму миру одинаково и "восточный" Китай, и "западная" Америка.

Проблема лишь в том, что как раз старушка Европа, которую, как
мы помним, еще в 1830-е пращуры Дугина объявили "пахнущей тру-
пом", она-то к этому старому миру больше не принадлежит. Она
вдруг первой шагнула в будущее, открыв в мировой политике прин-
ципиально новую эру и оказавшись поэтому сегодняшним Первым
миром.

Все три кита, на которых столетиями держалась международная
анархия, неожиданно утратили свое традиционное господство в этом
новом, нетрадиционном, открытом мире. Взглянем же на то, от чего
она отказалась.

Главным из этих китов всегда считалось абсолютное верховенство
"национальных интересов". Поколения политиков и дипломатов по-
вторяли — и повторяют — это выражение словно священную форму-
лу. И так уже въелась она в наше сознание, что мало кому приходит в
голову увидеть в ней нечто в общем-то не очень приличное. Именно
то, что Владимир Соловьев называл "обыкновенным национальным
эгоизмом".

Ну как в самом деле отнеслись бы вы к человеку, который провоз-
глашает на каждом шагу, что его личные интересы превыше всего? Не
разглядели бы за этим опасную двусмысленность, готовность прене-
бречь интересами других? Не случайно же никому в здравом уме не
приходит в голову так говорить (в приличном по крайней мере обще-
стве). А вот в отношениях между народами произносят это с гордо-
стью даже в самом приличном обществе, хотя и неясно, чем, собст-
венно, отличается национальный эгоизм отличного. Та же ведь в нем
опасная двусмысленность. И та же готовность пренебречь интереса-
ми других. И тот же сверхдержавный соблазн. Вот почему, не отказав-
шись от этой вездесущей формулы, нечего и думать о преодолении