Первые республиканские учреждения. Магистратура

 

§ 42. Консулы. Rex sacrorum. Уничтожение царской власти вызвало наибольшие изменения, конечно, в той области, на которую простиралась эта власть. Вместо царя учреждена была должность двух чиновников, которые первоначально назывались praetores, a впоследствии consules. За исключением некоторых религиозных отправлений, власть консулов была так же велика, как и царская. Но она ограничивалась двумя обстоятельствами: во-первых, консулы выбирались только на один год; во-вторых, каждый из них имел совершенно такую же власть, как и его коллега, а потому мероприятия одного могли быть парализованы протестом (intercessio) другого. Консулы избирались в народном собрании, причем само собой разумелось, что занимать эту должность могут только патриции*(114).

Вместе с учреждением консулов установлена была особая религиозная должность - Rex sacrificulus, или R. sacrorum. Эта должность предназначалась только для некоторых чисто религиозных действий, которые прежде совершал царь (необходимые при государственном управлении ауспиции не были ему предоставлены; их совершали консулы). Занимавший эту должность не мог в то же время занимать никакой военной или политической магистратуры. С той же целью - отнять у этой должности всякое политическое значение - Rex sacrificulus был подчинен Верховному Понтифу (Pontifici Maximo), которому принадлежало право его избрания. Должность эта пожизненная*(115).

В этих первых республиканских учреждениях для нас неясно, какой потребностью тогдашней жизни вызваны двойственность консульской магистратуры и должность сакрального царя. Что касается первой, то наиболее вероятным представляется следующее объяснение ее. Согласно основной черте своего характера (см. § 4 и 5 о римской энергии) древние римляне всякую должность облекали возможной полнотой власти. Их характеру была противна та боязливость, которая, из опасения злоупотреблений властью, урезывает ее и тем самым нередко лишает должностное лицо возможности исполнить свое назначение. Предупреждать злоупотребления властью римляне стремились другими средствами. В рассматриваемом случае таким средством избрана была двойственность (или, точнее, коллегиальность) магистратуры: широкой власти консула они противопоставили такую же власть его коллеги, надеясь, что обе власти не будут мешать, а только поправлять друг друга. Такая оригинальная и смелая конструкция высшей магистратуры могла прийти в голову римлянам и оправдалась на практике (в первой половине республики), только благодаря другой вышеуказанной черте римского народа - строгой чистоте нравов, которая подчиняла личные страсти благу отечества.

Весьма возможно, что на мысль о коллегиальности, как о средстве против злоупотреблений властью, навели римлян их собственные древние учреждения, из которых многие носили двойственный характер (см. введение, § 4).

Учреждение должности сакрального царя с большой вероятностью объясняют религиозными воззрениями, которые не дозволяли поручать известные богослужебные действия магистратам, назначаемым на срок.

§ 43. Leges Valeriae Poplicolae. Только что описанная власть консулов вскоре подверглась ограничениям. Виновником их предание называет Публия Валерия, который, будто бы за старания на пользу народа, был назван Poplicola, или Publicola. Изданные по его инициативе законы были названы по его имени Leges Valeriae Poplicolae. Время издания точно неизвестно; но, во всяком случае, в первые годы республики.

Самый важный из Валериевых законов был Lex de provocatione. Он постановлял, что консул, приговоривший римского гражданина к смертной казни или телесному наказанию, не мог привести приговор в исполнение, если осужденный апеллировал к народному собранию*(116). Впрочем, провокация имела силу только в пределах города Рима и на расстоянии одной мили от него, и в последнем случае только тогда, когда консул не командовал войском. Вне города полководец, которым в то время мог быть только консул, имел прежнюю неограниченную власть*(117). Следует заметить, что закон о провокации не имел т.н. санкции, т.е. не было указано, какому наказанию подвергался магистрат, если он нарушил его. По словам Ливия (10, 9), в законе было только сказано, что нарушение его будет считаться improbe factum.

Цель этого закона очевидна: он ограничивал судебную власть консула. Но кроме этой прямой цели, он привел еще к другому результату. Усматривая в провокации унижение своего авторитета, консулы перестали сами судить дела, подлежавшие провокации. Они поручали суд квесторам, которые только для формы произносили приговор, а затем, так как на него всегда была провокация, являлись перед народным собранием для защиты его*(118). Таким образом возникло право квесторов творить уголовный суд и выступать обвинителями по уголовным делам в народном собрании.

Другой закон того же Валерия постановил, чтобы непосредственное заведование государственной казной из рук консулов было передано двум квесторам, quaestores aerarii*(119), у которых с тех пор были ключи от казначейской кладовой. Были ли эти quaestores aerarii те же самые чиновники, которые при царях заведовали уголовным следствием (т.е. quaestores parricidii, см. § 16), или это были две разные должности, для данного времени мы этого решить не можем.

Этот закон был новым ограничением консульской власти, ибо консул не мог уже так свободно распоряжаться казной.

§ 44. Диктатор. Вскоре после введения первых республиканских учреждений (по словам Цицерона, около десяти лет спустя) установлена была еще новая магистратура - dictator*(120). Отличительные черты ее следующие: власть диктатора так же полна, как и царская; она не ограничена провокацией*(121). Консулы действуют при нем только по его предписаниям, а не на основании собственной власти, которая при диктатуре теряет силу. Как царь мог назначить начальника всадников (tribunus celeram), так и диктатор имел то же право; при нем этот военачальник назывался magister equitum*(122). Но диктаторская власть, в отличие от царской, была срочной: диктатор должен был сложить с себя звание по окончании дела, на которое был назначен, и, во всяком случае, по истечении 6 месяцев*(123), хотя нужно заметить, что в римском государственном праве не было установлено законных средств, чтобы принудить его к этому. Назначался диктатор одним из консулов, который руководился при этом указаниями сената; но выбору в народном собрании диктатор не подвергался*(124).

Сведения о появлении диктатуры настолько скудны, что нам очень трудно сказать что-либо достоверное о том, какой потребностью вызвано это учреждение. Судя по тому, что диктаторы обыкновенно назначались или во время серьезной опасности от внешнего врага, или во время внутренних смут, например, когда патриции хотели силой сломить упорство плебеев, можно предполагать, что недостаток внутренней сплоченности в римском обществе побуждал патрициев стремиться к достижению последней путем временного сосредоточения всей власти в руках одного. Расчет при этом был тот, что диктатор, пользуясь неограниченной властью, успеет на время механически сплотить все общественные силы для устранения грозящей опасности.

 

Сенат

 

§ 45. Менее важным внешним изменениям подвергся другой орган государственного устройства - сенат. Из всех относящихся сюда сведений наших источников с большой вероятностью можно заключить, что при введении республики некоторые из знатных плебеев были приняты в число сенаторов*(125). Однако, как мы увидим далее, они не были вполне уравнены с патрицианскими сенаторами: они не были сделаны патрициями (как это было при Тарквинии Древнем) и потому не назывались patres; они были причислены или приписаны к сенату и потому назывались conscripti. С этого времени официальное обращение к сенату содержало в себе выражение patres et conscripti или просто patres conscripti.

Этой перемене в составе Сената нельзя придавать особенно важного значения. Допущение плебеев в сенат заключало в себе, правда, молчаливое признание за ними способности участвовать в деятельности такого государственного учреждения, которое с отменой царской власти становилось во главе римской политической жизни. При этом плебеи, конечно, могли до некоторой степени влиять на решения сената. Но не нужно забывать, что число плебейских сенаторов не могло быть велико и выбор их зависел от консула.

Гораздо важнее этой внешней перемены для значения сената была замена пожизненного царя годовой магистратурой. Царь в течение долгого управления мог приобрести столько опытности и авторитета, что во многих случаях мог обойтись без руководства и поддержки сената. Совершенно обратное должно сказать о консулах. Потому эти последние, хотя они юридически стояли над сенатом, в действительности во всех серьезных государственных вопросах должны были подчиняться его руководству. Сенат, как учреждение постоянное и притом медленно изменявшееся в своем составе, был средоточием политического опыта. Поэтому от него только магистраты могли узнать о целях римской политики и о средствах, которыми располагает правительство. Как учреждение, составленное из наиболее выдающихся членов народа, сенат мог оказывать огромное влияние на общественное мнение. Поэтому, только опираясь на авторитет сената, римские магистраты могли с успехом отправлять свою должность. Вследствие этих обстоятельств из всех органов государственного устройства сенат, с начала республики, приобрел первенствующее, руководящее значение.

В связи с причислением плебеев к сенату стоит вопрос о происхождении или изменении в т.н. auctoritas patrum. По поводу выбора царя было замечено, что вследствие противоречивости источников мы не можем сказать, подлежал ли выбор царя в народном собрании особому утверждению, называвшемуся auctoritas patrum. Но не подлежит сомнению, что во время республики всякое постановление народного собрания, будет ли то выбор магистрата или издание закона, должно было еще получить auctoritas patram, без которой постановление не имело законной силы*(126). По вопросу о том, кого должно разуметь под patres, новейшие писатели, по-видимому, все более склоняются ко взгляду Моммзена, что в древнем государственном праве Рима этим термином называли патрицианских сенаторов*(127). Таким образом, в республике auctoritas patram означает право патрицианской части сената утверждать или не утверждать решение народного собрания.

Спрашивается, когда возникло это право и какой потребностью оно было вызвано? Ответ может быть только предположительный и притом двоякий. Если признать, что auctoritas patrum существовала уже в царское время, как это утверждают римские писатели, то появление ее можно объяснить тем, что влиятельная часть патрицианских родов, представляемая сенатом, не находила в народной массе достаточной зрелости и выдержки, а потому и считала нужным подчинить своему контролю ее решения. Естественно, что, допуская в сенат плебеев, патриции, ввиду резкого различия сословных интересов, не решились допустить их к участию в auctoritas, и, таким образом, в начале республики право целого сената обратилось в право только патрицианской его части. Если же признать, что auctoritas patram в царское время не существовала, то возникновение ее скорее всего можно отнести к началу республики. Выше было указано, что с уничтожением царской власти сенат сделался первенствующим государственным органом: он руководил магистратами, а через них и народным собранием. Вынужденные допустить плебеев в сенат, патриции могли опасаться, что под влиянием плебейских членов политика сената примет направление, несогласное с сословными патрицианскими интересами. Вследствие этого они и выговорили себе право контролировать, через посредство наиболее опытных и авторитетных членов своего сословия, выборы всякого магистрата и издание всякого закона.

 

Народное собрание

 

§ 46. У римлян сохранилось предание, будто Сервий Туллий не успел провести в жизнь созданные им учреждения, а Тарквиний Гордый не считал нужным вводить их, так что их практическое осуществление началось только с введением республики*(128). Цицерон прямо говорит, что законы Валерия Попликолы были первыми законами, проведенными в центуриатном собрании*(129). На этих намеках источников можно, пожалуй, строить предположение, что т.н. политическая реформа Сервия Туллия была произведена именно при введении республики. За поддержку при изгнании царей плебеи получили доступ в сенат и народное собрание. Почему они были допущены именно в центуриатное, а не куриатное собрание, об этом было уже говорено раньше (§ 28).

Но если даже центуриатное собрание было создано и раньше республики, во всяком случае, с введением последней его значение увеличилось: оно каждый год избирало высших республиканских магистратов (консулов), чаще, чем в царское время, утверждало законы и получило право суда по всем уголовным делам, по которым закон Валерия Попликолы допустил провокацию. Едва ли можно сомневаться, что и объявление наступательной войны входило в число предметов его ведомства в то время. Несмотря, однако, на высокую важность этих предметов ведомства центуриатного собрания, политическая роль этого последнего была второстепенная: народ мог собираться и решать дела только по инициативе консулов, которые, в свою очередь, зависели от сената, и сверх того, сила постановлений собрания зависела от auctoritas patram.

Более подробных сведений о центуриатном собрании в начале республики у нас не имеется. Куриатное собрание осталось без перемены, кроме только того, конечно, важного обстоятельства, что из его ведомства были изъяты все только что названные предметы ведомства центуриатного собрания.

§ 47. Оценивая, с историко-юридической точки зрения, результат вышеописанных событий, мы должны повторить то, что было сказано в заключение очерка государственного права царского периода, т.е. что монархию сменила аристократическая республика. Действительно, в руках патрициев сосредоточились все существенные части политической власти: обе магистратуры (консульство и квестура), все религиозные должности и коллегии и преобладание в сенате. Если бы этих нормальных средств для господства оказалось недостаточно, патриции имели в запасе диктатуру.

Плебеи также извлекли некоторую выгоду из политических перемен. В силу права провокации они были защищены от крайних проявлений судебного произвола; участие в сенате и центуриатном собрании заключало в себе признание за ними некоторой степени политической правоспособности. Но право провокации исчезало с назначением диктатора, да и вообще консулы могли без особого затруднения нарушать закон о провокации, так как они за это не подвергались никакому наказанию (см. § 43). Допущение же в сенат и собрание большого практического значения не имело, потому что плебеи не имели там большинства голосов. Таким образом, для плебеев влияние первых событий в республике заключалось главным образом в том, что они должны были усилить в них желание и надежду улучшить свое положение.

Если мы сопоставим этот результат, во-первых, со стремлением патрициев пользоваться своим политическим господством для улучшения своего экономического благосостояния в ущерб плебеям и, во-вторых, с известной из последующей истории энергией плебеев, то мы получим ключ к уразумению событий, которые будут изложены в следующих параграфах.