Глава 1. Истоки риторики в традиционной культуре

Речевые аспекты архаики

Риторика как теория и практика общественно значимой речи, как научная и учебная дисциплина оформилась в европейской культуре в V-IV вв. до н.э. в Древней Греции. Однако и до греков у всех народов существовала специально обработанная речь, с помощью которой общались с богами, с тайными могущественными силами природы, чтобы получить от них помощь и защиту. До нас дошло не так много текстов того времени и уже, конечно, в более поздней записи. Например, «Ригведа» - веда гимнов, которые арии (древние народы северной Индии) во П тысячелетии до н.э. посвящали своим богам. Отношение к священной речи как к точно воспроизводимой позволяет с большой долей вероятности говорить о том, что примерно такими эти гимны и были в древности.

Подобного рода традиционными текстами могут служить отчасти произведения устного народного творчества – загадки, пословицы, поговорки, гимны, сказки (без литературной обработки). Они хотя и записаны в более поздние века и нередко несут на себе отпечаток современности, все же сохраняют древнюю основу.

Такие традиционные тексты показывают, что истоки риторики следует искать в архаике, в мифопоэтическом мышлении, свойственном человеку того времени. Там обнаруживаются и основные риторические изобразительно-выразительные средства, и первые речевые (риторические) идеалы-образцы.

Специфику архаики, или культуры первобытного типа, определяет прежде всего синкретизм (нерасчлененность, слитность) всех ее форм, тесная связь всех компонентов, причастных к ее формированию: природы и человека, человека и зверя, предмета и слова, действия и речи и т.п. Синкретично само мифологическое, образное мышление архаического человека, для которого нет границы между миром материальным и идеальным, природным и социокультурным. В архаике слово вплетено в магический ритуал (охотничий, хозяйственный, любовный, лечебный, охранительный, вредоносный), поддержано танцевальным ритмом, пением, телодвижением, да еще эмоционально окрашено.

Архаическое магическое отношение к слову чрезвычайно жизненно. В русской христианизированной культуре и до сегодняшнего дня есть немало заговоров – на путь-дороженьку, от тоски матери в разлуке с детьми, от «укушения» змеи, на «утихание» крови и другие. Можно предположить, опираясь на общие свойства фольклорных текстов, что эти современные варианты несут в своей основе качества текстов древних. Риторический характер заговора, его ритмические особенности, различные виды повторов (одних и тех же слов, однокоренных слов, синонимов), синтаксический параллелизм хорошо видны, например, в лечебном заговоре «от зубной скорби»: «Иду я не улицею, не дорогою, а по пустым переулкам, по оврагам, по каналам. Навстречу мне заяц. Заяц ты, заяц, где твои зубы? Отдай мне свои, возьми мои. Иду я не путем, не дорогою, а темным лесом, сырым бором. Навстречу мне серый волк. Волк ты, серый волк, где твои зубы? Вот тебе мои зубы, отдай мне свои. Иду я не землею, не водою, а чистым полем, цветным лугом. Навстречу мне старая баба. Старая ты баба, где твои зубы? Возьми ты волчьи зубы, отдай мне свои выпалые. Заговариваю я зубы крепко-накрепко у раба такого-то, по сей день, по сей час, на век веком!»[6].

Вера в магическую силу слова, в его способность приводить в движение невидимые могущественные силы, страх перед ним, пиетет по отношению к нему вошли в плоть и кровь человека ранних форм культуры и предопределили возможность формирования в более поздние времена риторических умений. Уже в ранних культурах мы находим то, что составляет специфику риторического обращения с текстом.

Во-первых, использование переносных значений слов для создания выразительной и образной речи (метафора, метонимия, гипербола).

Во-вторых, упорядоченность и организованность текстов через игру со звуком и ритмом, через различные виды повторов и т.п.

В-третьих, применение специально обработанного текста для воздействия на мир – природный и социальный, для регулирования общественных отношений через алгоритм речевого поведения и систему запретов (табу).

В-четвертых, возникновение представления о риторическом идеале, о том, каким должно быть слово, чтобы оно могло исполнять суггестивную, прагматическую функции.

Метафоричность современной ораторской речи опирается на метафоричность языка вообще. Как пишет известный польский филолог Ян Парандовский, «разговорный обиходный язык – это огромный гербарий метафор, у которых была своя весна, а теперь их не отличишь от выражений самых обыкновенных: ножка стола, горлышко бутылки, подножие горы»[7]. Оратор, рисуя словесные образы, создает метафоры и вновь выступает как маг, а его риторический текст воздействует на людей, вызывая у них определенные чувства, склоняя их к тому или иному мнению.

Те же задачи с помощью риторических приемов решал и архаический человек, обращаясь к богам. Ярким примером этого может служить текст «Ригведы», сборника гимнов древних ариев. Певцы должны были привлечь на свою сторону богов, восхваляя их, воспевая их подвиги и достоинства, приглашая на жертвоприношение. Зачем? Чтобы затем обратиться с к ним просьбой о даровании нужных для ариев жизненных благ. За годы и годы ежедневных обращений-гимнов выработались определенные штампы – набор формальных языковых средств и приемов, обладающих суггестивной (внушающей) силой. Авторы широко используют полисемию (многозначность) и синонимию, умышленно сближая два плана – мифологический и ритуальный. Играют звуком, ритмом, переносными, метафорическими значениями, используют обращения и различные виды повторов: «Даже обе половины Вселенной ты наполнил, Индра, своим величием, своими силами, о сильный», или «Постарайся, щедро дари и выручай! Вдохновляй! Наполни живот», или «Из одухотворенной тучи доится жир, молоко. Рождается пуп космического закона, бессмертие»[8].

Автор часто дает цепочку определений и приложений к имени бога: «Агни призываю я как поставленного во главе, как бога жертвы, жреца, как приносящего самые большие сокровища». Риторичность текста создается накоплением эпитетов, их красочностью и метафоричностью, использованием сравнений: «Сильные ветром Маруты, рядящиеся в дождь, совсем одинаковые, словно близнецы, дивно украшенные, с золотистыми камнями, беспорочные, выдающейся силы, величием широкие, словно небо»[9].

Для большей воздействующей силы прибегают к недосказанности, к многочисленным эллипсисам или к серии вопросов, на которые не дают ответа: «Что двигалось? Где? Под чьей защитой? Что за вода была – глубокая бездна?»[10].

Повтор как ритмический прием пронизывает все уровни текста – фонетический, морфемный, синтаксический, то есть повторяются фонетически тождественные или близкие звуки, падежные формы, синтаксические конструкции и т.п. Вот отрывок, в котором находим и анафору (единоначалие), и синтаксический параллелизм: «Где царь – сын Вивасвата, где замкнутое место неба, где же юные воды – там сделай бессмертие»[11]. А в этом тексте к анафоре и синтаксическому параллелизму добавляется хиазм (перекрестье): «Удивительного воспевайте, удивительного славьте в гимнах, творите для удивительного»[12]. Подобного рода приемы, изобразительные средства станут впоследствии источником и для поэтики, и для риторики.

Магическое слово у многих народов древности выполняло лечебные функции, оно сопровождало тщательно разработанные ритуалы, которые проводили жрецы-целители для предупреждения болезней и излечения страждущих. Так, Дж. Фрезер пишет, что «для излечения от желтухи древние индусы совершали церемонию, цель которой – перенесение желтизны на существа и вещи жёлтого цвета, (например, на солнце) и передача больному от живого, сильного существа (например, от рыжего быка) здорового, красного цвета. Для этого жрец произносил следующее заклинание: «Пусть твоя сердечная боль и желтуха уйдут к солнцу. Цветом красного быка оденем мы тебя! На долгую жизнь мы завернём тебя в красные тона. Да пребудет этот человек невредим и свободен от жёлтого цвета! Да преисполнится он силой бычьей, чьим божеством является Рохини, кроме того, быки и сами красные (rohinih). На попугаев и дроздов переводим мы твою желтуху, да ещё на жёлтую трясогузку переводим мы твою желтуху». Под это заклинание жрец проделывал целый ряд манипуляций с кровью быка, обмазывая ею больного, а также с попугаями, дроздами и трясогузками, которых жёлтой верёвкой привязывал к ложу больного, и т.п.[13] Можете сами проанализировать данный текст заклинания и найти различные риторические приёмы обработки текста.

В архаике существовало и речевое табу, регулирующее общественное поведение людей. Кстати, иногда так далеко заходили запреты на слово, что, например, в племени карибов говорить по-карибски могли только мужчины, а женщины должны были пользоваться другим языком.

Таким образом, в архаике мы не находим публичной ораторской речи, но там несомненно присутствуют священные ритуальные, жизненно важные для общества тексты, весь пафос которых обращен к миру тайному и природному, но служит миру социокультурному.