Структуралистский марксизм

«Теория — есть специфическая практика,, которая воздействует на собственный ' объект и ведет к собственному продукту - знанию».

(Л.Альтюссер)

Марксизм и сегодня остается одной из самых глубоких и широкоразработанных общесоциологических теорий. Развитие его теоретических положений осуществлялось не только у нас в стране, но и во многих других странах, в том числе и не социалистической ориентации. Одной из попыток переосмысления наследия К. Маркса и Ф. Энгельса, проходившей под лозунгами «очищения», «возвращения к истокам», стало создание концепции, называемой нами, вслед за Е. Томпсоном, «структуралистским марксизмом».

В отличие от СССР, где дискуссии по макросоциологии носили ярко выраженный политический, догматический, идеологический и т.п. характер, в странах Западной Европы (особенно в таких, как Франция и Италия, обладавших мощными и влиятельными компартиями) они демонстрировали большую научную ценность и остроту. Это было связано с несколькими причинами: партии и партийные теоретики, европейских стран стремились отмежеваться от дискредитировавших себя политических режимов стран Восточной Европы, создать благоприятный «имидж» в глазах общественного мнения, а также привести теорию «классиков» в соответствие с ситуацией, 50—60-х годов, временем относительной стабильности и экономической экспансии развитых капиталистических стран, сохранения и упрочения буржуазной демократии. В этих условиях установка традиционного марксизма на революцию и диктатуру пролетариата выглядела не только не реальной, но и компрометирующей саму идею социализма, в глазах широких масс населения.

Появление концепции «еврокоммунизма» стало одним из результатов долгой и чрезвычайно болезненной дискуссии среди европейских коммунистов. Новые аргументы и положения, отточенные в этих политических дебатах о тактике и способах существования, должны были соответствовать теории. Остро проявилась необходимость в согласовании положений К.Маркса с современными представлениями о природе социального мира вообще и капитализма в частности.

Структуралистский марксизм, основные идеи которого изложены в работах французских ученых Луи Альтюссера и Нико Пулянтцаса (1936 г. р.), появился в 60-е годы во Франции. (Следует оговориться, что сам Л. Альтюссер не считал себя структуралистом. Давая это определение его научному подходу, мы придерживаемся точки зрения английского историка Е. Томпсона и некоторых других американских и английских социологов, считавших, что отрицание Л.Альтюссером структуралистского метода носило скорее идеологический, нежели научный характер. С другой стороны, такое определение резко отличает его от других течений современной марксистской мысли.) Их концепция была противопоставлена сразу двум направлениям теоретического марксизма — «волюнтаризму» и «экономизму». Авторы декларировали своей целью не столько создание собственных оригинальных положений, сколько «очищение» марксистской теории, и, как говорил Л.Альтюссер: «Моей основной задачей было показать, что же именно утверждал К. Маркс в действительности».³ Однако Л. Альтюссер по-своему развивает и интерпретирует многие классические идеи и в этом смысле является создателем относительно самостоятельной концепции, а не просто «комментатором священных текстов».

Углубленные интерпретации и развитие идей К. Маркса и Ф. Энгельса Л. Альтюссером и Н. Пулянтцасом возродили интерес к историческому материализму в научных кругах по обе стороны Атлантики. Авторы были подвергнуты критике как «слева» — со стороны ортодоксальных марксистов, так и «справа» — со стороны ортодоксальных социологов. Их построения способствовали появлению глубоких научных работ по многим социальным дисциплинам (например, в Великобритании — работ по философии науки Р. Баскара, " в США — эмпирических работ по классовой структуре Э. Райта).⁵

В лице структуралистского марксизма мы вновь имеем дело с попыткой максимально широкого осмысления реальности, со стремлением охватить большинство сторон социальной действительности. В этом построения Л. Альтюссера схожи с концепциями Т. Парсонса, но если последний проходит путь от действия (поведения личности, индивидуального выбора) к обществу (институтам, сети ролевых статусов, социальной системе), то первый движется в обратном направлении от общества (скрытых социальных структур) — к действию (поведению личности).

Одним из внутренних методологических противоречий Л. Альтюссера стало смешение марксистских и структуралистских «метафизических предположений». С одной стороны, он часто говорит в своих работах о том, что каждая теория создает собственный мир «теоретических объектов», отличный от мира наблюдаемого в повседневной жизни, но существующий в сознании ученого. Он утверждал, что наблюдаемый мир в некоторой степени «создается» структурой (проблематикой) используемой нами теории, фактически перефразируя структуралистский тезис о том, что наши представления о мире и есть сам мир. С другой стороны, как всякий марксист, он доказывает «научность» своих построений в том смысле, что они являются действительным отражением реальности и способны эту реальность объяснять, прогнозировать и изменять. Противоречие между невозможностью соотнесения восприятия и реальности и необходимостью доказательства их адекватности приводит к выделению критериев «научности» теории. Она должна быть «открытой по своей проблематике» (должна «задавать» вопросы, ответы на которые самим вопросом we предполагаются) и должна обладать определенным «порядком экспозиции» (быть логически стройной и рациональной). Однако даже введение этих критериев не способствует преодолению полярности методологических подходов.

Базовые понятия, используемые Л. Альтюссером, восходят в основном к марксистской терминологии. Он начинает с рассмотрения «практики» и «структуры», переходя к их соединению в модели социальной организации, называемой «социально-экономической формацией».

Термин «практика» выступает синонимом терминам «деятельность», «действие», играя важную роль в концептуализации исходных аспектов поведения — стремления и выбора. Практика есть достижение определенными средствами определенного результата, выступающего одновременно и целью действия. Моделью любой практики служит экономическая деятельность — акт производства чего-либо. По Л. Альтюссеру, она состоит из трех элементов: исходного материала (мотивы, опыт, сырье и т. д.), средств производства (способов достижения цели), включая рабочую силу и орудия труда, и конечного продукта (результата действия). Определяющим элементом практики рассматривается соединение рабочей силы и средств производства, и в этом смысле действие носит характер силы, движущей материальными вещами. Личностное бытие видится совокупностью различных конкретных практик, поддающихся аналитическому разделению, но моделируемых единообразно на основе экономической (производственной) деятельности.

Выделяя множество видов конкретных практик, Л. Альтюссер сосредотачивается на трех из них: экономической, политической и идеологической, считая их основными для любого общества и индивида. Термины «политический» и «идеологический» имеют у него гораздо более широкое значение, чем обычно и практически заключают в себе большинство аспектов социальной жизни.

Определив три основных элемента любой практики, он доказывает важность не этих элементов самих по себе, а значимость их взаимоотношений, совокупности их связей, организацию и логику этиу элементов. Эти связи, логика взаимоотношений определяются им как «структуры» практик. Структуры основных практик — экономической, политической, идеологической — составляют соответствующие «уровни общества», находящиеся в свою очередь в определенных взаимоотношениях, совокупность которых является «структурой структур» или «социальной формацией».

Личностное действие, таким образом, теряет черты индивидуального выбора («свободы воли»), становясь лишь простым выражением логики соотношения элементов основных практик и, в конечном итоге, социальной формации.

Рассматривая взаимоотношения трех основных уровней общественной организации, ^п. Альтюссер указывает на то, что каждый из них обладает собственной совокупностью элементов и собственной логикой взаимоотношений этих элементов, их внутренней структурой. Поэтому каждый из уровней имеет собственное реальное существование и связи между ними имеют комплексный характер. Это проявляется в «относительной автономности» уровней и «двусторонности причинных связей» между ними. Политика и идеология не являются простым следствием экономики, их отношения не носят жестко детерминированного характера. К тому же они способны оказывать обратное воздействие на экономические отношения.

В качестве движущей силы социального развития, придающей динамизм общественной жизни, видятся противоречия, имеющиеся на каждом уровне (так, например, основным структурным противоречием экономического уровня, проявляющимся различными способами, является противоречие между «производительными силами» и «производственными отношениями»). Изменения социальной системы в целом рассматриваются как результат взаимоотношения противоречий разных уровней общественной жизни (экономического, политического, идеологического) во внутренней «структуре структур» — социальной формации. Это взаимоотношение может быть двух видов: либо противоречия разных уровней усиливают друг друга, либо они взаимно погашаются. Называя соотношение противоречий в «структуре структур» «сверхдетерминацией», Л. Альтюссер приходит к выводу о том, что результатом первого вида взаимоотношений будет революция или бурные общественные изменения, а результатом второго — стагнация и упадок.

Примером реализации сверхдетерминации первого типа он рассматривает Октябрьскую революцию в России, основываясь на работах В. Ленина и Л. Троцкого. На экономическом уровне внутреннее (структурное) противоречие между производительными силами и производственными отношениями выразилось в противоречиях между капиталистами и рабочими, крестьянами и помещиками, помещиками и капиталистами, капиталистами прозападной ориентации и капиталистами, ориентированными на собственный рынок и капитал и т. д. На политическом уровне эти противоречия выразились в противоречии между сторонниками нового политического устройства и защитниками старых форм. Но, несмотря на детермийированость экономическим уровнем, отношения политического уровня обладали собственной внутренней структурой. Идеологический уровень тоже характеризовался своими противоречиями, также основанными на экономике, но имеющими собственную логику. Основным Л. Альтюссеру видится противоречие между людьми, испытавшими сильное влияние западных идей демократии и прогресса, и людьми, отстаивавшими традиционные ценности и формы жизни. Наложение противоречий всех этих трех уровней привело к революционному взрыву, роль катализатора в котором сыграла война 1914—1918гг.

Однако, несмотря на «относительную автономность» и «обратное воздействие» политического и идеологического уровней, экономический уровень сохраняет первоочередное значение для определения того, что произойдет и, соответственно, для понимания того, что произошло. Ф. Энгельс однажды пояснил это положение следующим образом: «Экономические отношения определяют события, но только в конечном счете...» Л. Альтюссер добавляет: «Конечный счет» никогда не наступит...», утверждая тем самым, что экономические противоречия наиболее важны, но они никогда не проявляются в чистом виде, оставаясь внутренней структурой, скрытой внешними («поверхностными») политическими и идеологическими противоречиями.

Следствием подобного понимания становится введение положения о «доминирующем уровне». Л. Альтюссер утверждает, что в обществах различного типа различные уровни будут играть наиболее важную роль и структуры этих уровней будут определять причинно-следственные отношения в большей степени, чем другие. В феодальном обществе такими уровнями «в доминировании» являются политический и идеологический, в капиталистическом — экономический. Но в каждом случае структура экономической сферы определяет, какой именно уровень будет наиболее «важным».

В своей совместной работе с Этьенном Балиба, ⁶ Л1 Альтюссер определяет способ производства как логику взаимоотношений • 'элементов экономической практики, под которыми понимаются средства производства: исходные материалы, орудия труда, рабочая сила, конечный продукт и «социальные позиции». «Социальные позиции» разделяются на два типа: «работающие» — люди, принимающие непосредственное участие в процессе производства, являющиеся рабочей силой, и «не работающие» — люди, непосредственно в самом процессе производства не участвующие. Эти элементы неизменны для всех обществ, различия между которыми определяются совокупностью связей между ними, их внутренней структурой или логикой.

Связи, в свою очередь, делятся на отношения собственности и отношения контроля. На основании комбинаций двух типов отношений между тремя элементами выделяются четыре типа способов производства:

1. Феодализм. «Не работающим» является феодал, «работающим» крестьянин, основное средство производства — земля. Феодал владеет землей (обладает собственностью), но крестьянин обладает свободой распоряжения собой и собственными орудиями труда, к тому же он обладает контролем над собственностью, т. е. сам определяет, что и в какое время выращивать (обладает контролем над средствами производства).

2. Промежуточный способ производства. Период перехода от феодализма к капитализму, основной чертой которого является наличие домашней мануфактуры. В этом случае «работающий» контролирует средства производства, а «не работающий» контролирует использование средств производства. Первый обладает собственностью на орудия труда, а второй — на сырье и конечный продукт.

3. Капитализм. «Не работающий» — собственник средств производства, промышленник, фабрикант, банкир и т. д., «работающий» — пролетарий. Первый является одновременно и полным собственником и лицом, осуществляющим контроль.

4. Социализм. «Работающий» владеет и контролирует средства производства через расширенную форму представительной демократии.

Данная схема получает развитие в работах Нико Пулянтцаса, ' в которых он вносит дополнительные разграничения в типы отношений, например, проводя различие между формальным и реальным владением собственностью. Стремясь преодолеть теоретическую статичность модели Л. Альтюссера, он также вводит положение о прибавочном продукте, считая механизм его присвоения (средства, которыми «не работающий» присваивает.продукт) причиной, которая может быть положена в основу модели, объясняющей социальные изменения.

Например, в феодальном способе производства «не работающий» является собственником земли, но «контролирует» ее «работающий», поэтому «не работающий» должен присваивать прибавочный продукт через политические и идеологические структуры. Отсюда, политический и идеологический уровни становятся «доминирующими», хотя их «господство» определено экономикой. В капиталистическом способе производства «не работающий» обладает собственностью и контролирует средства производства. Механизм присвоения может быть реализован на самом экономическом уровне, который и становится «доминирующим».

Такое рассмотрение способа производства позволяет провести классификацию и типологизацию обществ, а также выявить внутренние отношения общественной формации. Данный подход неизбежно приведет к более высокому уровню рассмотрения структур и их отношений. Естественно, данные концепции имеют свои недостатки, но они позволяют построить одну из самых глубоких и «работающих» концепций классовой структуры общества, что является самой большой заслугой структуралистского марксизма вообще.

Следуя логике Л. Альтюссера, рассмотрев внутреннюю структуру экономического уровня —способ производства — мы должны попытаться обнаружить собственные внутренние структуры политического и идеологического уровней, а затем перейти к рассмотрению их взаимоотношений — «структуре структур» (общественно-экономической формации). Однако и сам Л. Альтюссер, и его последователи, переходя от экономики к политике и идеологии, не исследуют их собственные внутренние структуры, отличные от экономической, а предпочитают рассматривать «поверхностные» институты. Все дело в том, что для того, чтобы выделить собственные, относительно независимые структуры двух этих уровней, необходимо признать некоторую «свободу воли» индивида, признать наличие автономной «подсистемы личности». Действительно, если в производственной практике материальный мир во многом определяет и контролирует поведение индивида, то в политической и тем более идеологической (духовной) практиках индивид пытается осуществлять контроль над объективной реальностью. Две методологических предпосылки — марксистская и структуралистская — снова входят в противоречие, заставляя Л.Альтюссера сделать вывод о том, что внутренние экономические структуры «порождают» поверхностные идеологические и политические институты.

Анализ классовой структуры, проведенный в работах Л.Альтюссера и Н. Пулянтцаса, является наиболее значительным достижением структуралистского марксизма.⁸ Он основан на введении положения о том, что социальные классы детерминируются не только экономической, но политической и идеологической структурами, не приводящему, однако, ни к «классовой хаотичности» Р. Дарендорфа, ни к «противоречию сущности» неовеберианцев, поскольку является следствием тезиса о возможности одновременного существования различных способов производства в рамках одного и того же общества. Это приводит к выводу о сосуществовании социальных классов, детерминированных различными способами производства в одной социальной формации.

Так, в работе Н. Пулянтцаса существование мелкой буржуазии рассматривается как следствие продолжения существования в рамках капитализма промежуточного способа производства. Кроме того.он вводит понятие «вторичных экономических критериев», которые тоже могут стать основой выделения классов. Среди собственников он выделяет владельцев земли, промышленного, финансового капитала, которые способны вступать между собой в идеологические или политические конфликты. Далее выделяется «правящий класс», занимающий господствующее положение в органах государственного управления, «класс-гегемон», в пользу которого принимаются политические решения. Среди «работающих» им выделяются классы квалифицированных и неквалифицированных работников, которые также способны вступать в конфликты между собой.

В своей работе «Кризис диктатур»⁹ Н.Пулянтцас вводит политические и идеологические факторы, детерминирующие классовую структуру. Рассматривая «новую мелкую буржуазию», он отмечает, что она занимает несколько иную позицию в экономической структуре, поскольку представлена не владельцами «фамильных» предприятий, а высококвалифицированными рабочими непроизводственной сферы, что не мешает ему говорить о сходстве идеологии и образа жизни «старых» и «новых» мелких буржуа. Таким образом, разные экономические позиции порождают одинаковые политические установки. Кроме того, он говорит о необходимости рассмотрения классовой структуры с точки зрения «социальных категорий» — позиций, занимаемых индивидами в политических институтах: государственные чиновники (бюрократы), «интеллектуалы», военные и т.д. В определенных ситуациях, например, в фашистских или тоталитарных режимах, они могут играть чрезвычайно важную роль, но во времена кризиса, согласно Н.Пулянтцасу, они будут раскалываться на группы, соответствующие классам, выходцами из которых они являются.

Как видим, даже в наиболее развитой теории классовой стратификации проступает экономический детерминизм. Естественно, определение слоев общества через экономические категории необязательно ошибочно, оно имеет глубокие основания и разделяется многими ведущими социологами.

Государство является одним из ключевых понятий структуралистского марксизма, который вкладывает в этот термин гораздо большее содержание, чем это обычно делается в иных социальных теориях. Доказывая, что капиталистический «механизм присвоения» основан на экономической структуре, Л. Альтюссер отмечает существование многих других факторов, необходимых для поддержания этих отношений. Так, «работающим» должны быть созданы условия, необходимые для воспроизводства собственной жизни и произведения потомства. Например, они должны иметь определенный уровень образования и осознавать «свое место» в общественно-политической структуре общества, чтобы не быть обескураженными или парализованными безнадежными амбициями. Все эти факторы являются «необходимыми условиями существования» капиталистического способа производства.

Для Л. Альтюссера (и для Н. Пулянтцаса) постоянное поддержание этих условий осуществляется государством, которое оказывается центром не только политической системы, но и всей социальной формации. Воспроизведение определенных экономических отношений производится государством «насильственным» и «идеологическим» способами. Первый применяется в крайних случаях, экстремальных ситуациях и заключается в использовании армии, полиции и прочих инструментов «репрессивного государственного аппарата». Во всех остальных ситуациях используется второй способ, «убеждающий» людей делать то, что им предписывают внутренние экономические структуры. «Идеологический государственный аппарат» включает в себя все государственные институты, а также институты, обычно рассматриваемые как «частные»: средства массовой информации, церковь, семья и даже профсоюзы. Все они выполняют одну функцию — поддерживают условия, необходимые для сохранения и воспроизводства экономических структур.

Уничтожение различия между публичными и частными институтами, поскольку все институты объявляются публичными (государственными) — вызывает серьезные возражения многих исследователей. С другой стороны, альтюссерианская интерпретация общественного порядка, в сущности, схожа со структурно-функциональными объяснениями, в особенности с концепцией функционально необходимых условий, — и поэтому не рассматривается многими социологами как интерпретация вообще. Можно отметить еще одно: декларируя отказ от жесткого экономического детерминизма, Л. Альтюссер приходит к нему в скрытой форме, говоря о государстве как об образовании, выполняющем функцию поддержания экономических отношений.

Наконец, «камнем преткновения» для Л. Альтюссера и его последователей становится проблема источника классовой борьбы, рассматриваемой как движущей силы исторического процесса. Конфликт между социальными классами разворачивается во всех институтах, но он не может порождаться на идеологическом и политическом уровнях, поскольку они существуют для поддержания равновесия системы, воспроизводя экономические отношения. Он не может зарождаться на экономическом уровне, так как признание подобного означало бы для Л. Альтюссера возврат к жесткому производственному детерминизму, будучи слишком большой уступкой ортодоксальным марксистам. В результате классовая борьба происходит из ниоткуда. Эта проблема приводит последователей Л. Альтюссера к движению в двух направлениях. Некоторые из них возвращаются к «экономическому предопределению», а другие обращаются к постструктуралистским идеям.

Английский историк Е. П. Томпсон¹⁰ предложил оригинальную метафору Для альтюссерианской социологической теории: мир в структуралистском марксизме представляет собой «театр марионеток», где люди являются винтиками бездушной, трехуровневой машины, обусловленной структурой способа производства, приводимой в движение «механизмом присвоения» и поддерживающейся «в рабочем порядке» государственным «идеологическим аппаратом». Личность у Л. Альтюссера — лишь кукла, управляемая невидимыми, но прочными структурными «нитями».

В этой метафоре есть большая доля истины. Переходя к обсуждению проблем действия, индивидуального поведения и личности, Л. Альтюссер и Н. Пулянтцас стремятся доказать не только наличие этих «нитей», но и ошибочность наших представлений о том, что мы являемся «свободными авторами» наших поступков.

Они утверждают, что наше осознание собственной «свободы воли» и независимости является глубоко неверным, опираясь в своей аргументации на построения французского структуралистского психоаналитика Жака Лакана. У него индивидуальное поведение полностью детерминировано структурой подсознания, но в ходе реализации наших действий мы представляем себя полностью свободными и ничем не связанными в нашем выборе, что обозначается Ж. Лаканом как создание «воображаемого опыта» — мнимого представления о непредопределенности поступков, основанного на невоспринимаемости подсознательных структур.

У Л. Альтюссера личностное поведение также детерминировано внутренними социальными структурами. Деятельность создает мнимое впечатление «свободы выбора», и основой создания такого впечатления служит существование «идеологического государственного аппарата». Этот аппарат уже существует до нашего рождения, и все роли, которые мы можем выбрать в нашей жизни, в нем уже содержатся. Мы рождаемся для испо/пения ролей, приготовленных заранее (в семье, школе, институте., на работе и т. д.). Наше ощущение собственной субъекгивности (свободы воли) возникает из деятельности (практики), уже подготовленной и ожидающей только, когда мы приступим у. ее выполнению. Осуществляя действия в предписываемой манере, исполняя роли, приготовленные до нас, мы приходим к уверенности в «авторстве» своих действий. Личностный опыт реален, но воображаем и является поверхностным выражением более глубокой социальной реальности — внутренней социальной структуры. Таким образом, хотя несоциализированный индивид и не crdi-io-вится у Л. Альтюссера и Ж. Лакана tabula rasa — чистым лис-ом, на котором общество пишет то, что ему заблагорассудится, вся его «субъективность» сводится к созданию чьих-либо «образоп» и идентификации себя с ними. Противоречивость этих построений состоит в том, что если индивид сохраняет некоторые черты, неопределяемые социальными структурами, то нет никаких причин для априорного предположения о том, что он не может быть «автором» своих поступков.

Структуралистский марксизм создает одну из наиболее глубоких и содержательных концепций общества — концепцию социальной структуры. Слабые стороны подхода проявляются при переходе на иной уровень социальной реальности — уровень де-- ятельности, личности и выбора. Мы видели, что блестящий анализ экономики становится слабым и неубедительным в отношении идеологии и политики, вскрывая одну из наиболее глубоких альтернатив социологической теории: чтобы объяснить неэкономические уровни общественной жизни, нам необходимо либо предоставить некоторую автономию личностной сфере, либо возвратиться к экономически детерминированной модели. Л. Альтюссер и Н. Пулянтцас идут по второму пути, смягчая наиболее критикуемые положения и приходя в результате к интерпретации, которую, в отличие от системного функционализма Т.Парсонса, можно обозначить как экономический функционализм. Если первый пытается объяснить социальные институты в свете «функциональных пререквизитов», удовлетворения ими потребностей всей системы то второй делает это, приписывая им функции удовлетворения экономических потребностей.,

70-е годы были временем активной критики структуралистского подхода, временем поисков путей его развития. Кульминацией стала всесторонняя ревизия марксизма с точки зрения стройности его логических построений, изложенная в двухтомной работе «Капитал» К. Маркса и капитализм сегодня», вышедшей под редакцией Антони Катлера в 1975 г. Следствием чего явилась попытка «очищения» структуралистского марксизма от присущих ему противоречий, предпринятая английскими социологами Полом Хирстом и Барри Хиндессом.¹¹ Анализируя раоовые, половые и национальные конфликты, они приходят к выводу о невозможности их интерпретации в традиционных для марксизма и альтюссери-анства экономических категориях, отрицая саму идею социально-экономической формации. В поисках иного методологического основания они вновь обращаются к ортодоксальному структурализму, видя в нем способ описания сущности «свободно текущих» идеологических и политических явлений, возвращаясь к теории «общепринятых значений».

«Дамоклов меч» непротиворечивости логических построений ставит последователей Л. Альтюссера перед несколькими альтернативами. Соединение принципов субъективности бытия (реальный мир есть создание нашего сознания) и объективности теории — она описывает и интерпретирует объекты реального мира, заставляет их сделать выбор того или другого направления. В первом случае это приводит к концепции, получившей название постструктурализма, движение к которой заметно уже в работах П. Хирста и Б. Хиндесса; во втором случае мы возвращаемся к позитивизму образца XIX века.

Альтернатива «относительной автономности» и экономической детерминированности предопределяет дальнейшее разделение подхода на экономизм и теорию «обыденных значений». Наконец, невозможность избежать телеологии в объяснениях причинно-следственных отношений социального мира, поскольку следствие (результат) в большинстве случаев в той или иной степени представлено в причине (мотиве) в виде желания получить определенное удовлетворение, становится для наиболее строгих последователей логической стройности основой отрицания самой идеи причинности и замены ее понятием «условий существования».

Развитие альтюссерианских построений служит хорошей иллюстрацией тому, что критерий логической связности не всегда приемлем в социологическом теоретизировании, его соблюдение оставляет нас без возможности аналитического разграничения сфер социальной реальности, без причинно-следственных отношений, без критериев оценивания различных теоретических подходов. Фактически у нас остается единственная доступная теоретизированию область — область «общепринятых значений», область создания мира и субъекта в процессе «означения» или «дискурса».

Постструктурализм

«Философские загадки несущественны для повседневной жизни. Это загадки языка. Инстинктивно мы употребляем язык правильно, но для интеллекта это употребление — загадка...»

(Л. Витгенштейн)

Теория Л. Альтюссера возникла как своеобразный ответ на политические запросы европейского коммунистического движения 50-х — 60-х годов и была связана с попытками приспособления западноевропейских компартий к условиям парламентаризма. Она пользовалась большой популярностью во французском обществе, обладавшем влиятельным левым движением и сталкивавшимся в этот период с острыми социальными конфликтами. В США и Великобритании она получила распространение только в середине 70-х годов, потеряв при этом большую часть своего политического содержания, слабо воздействуя на социологическое сообщество этих стран.

К середине 60-х годов коммунистические партии западноевропейских стран завершили теоретическое и тактическое приспособление к ситуации эволюционного развития представительной демократии и оказались неготовыми к перемене ситуации, выразившейся в росте «бунтарского» движения и социальных выступлений молодежи. В результате они потеряли контроль над развитием событий, утратили авторитет в молодежной и рабочей среде, играя несколько иную роль в жизни европейских стран конца 60-х годов. События 1968 г. показали, что они более стремятся к компромиссу и даже к альянсу с правоконсерватив-ными силами (как было, например, в Италии), чем можно предположить исходя из их идеологии. На уровне теории это привело к более широкой критике марксизма с различных методологических позиций.

Альтюссерианская попытка отвести критику от марксизма, декларируя возвращение к «истинному смыслу» работ К.Маркса, была поставлена под сомнение как «правыми», так и «левыми» теоретиками. Мишель Фуко, один из основателей постструктурализма выразил суть данной критики весьма образно и своеобразно. Он писал: «Тот, кто пытается противопоставить «реальную бороду» Маркса «фальшивому носу» Сталина, тот напрасно теряет время».

Андре Клакманн и группа «новых философов» создали ряд работ, целью которых являлось доказательство того, что любая попытка использования марксистских теоретических положений неизбежно ведет к диктатуре и концентрационным лагерям, а всякая попытка развития этих положений приводит к созданию очень «авторитарной» и «консервативной» модели, поскольку сама теория К. Маркса и Ф. Энгельса в своей сущности античеловечна.

Леворадикальная версия лучше всего представлена теоретиками постструктуралистского направления Жаком Деррида и Мишелем Фуко, первый из которых больше ориентируется на общефилософские проблемы, тогда как второй сосредотачивается на социальной теории.¹²

Постструктуралистская философия сама по себе имеет гораздо более глубокие корни, чем просто леворадикальная критика Л. Альтюссера. Многие ее положения испытали воздействие идей нигилизма, анархизма и экзистенциализма. Так, в работах и Ж. Деррида, и М. Фуко, решение тем взаимоотношения знания и власти, относительности знания, «гибели богов» во многом сходно с решениями немецкого философа Ф. Ницше.

Здесь мы вновь встречаемся с идеей того, что предмет (угол рассмотрения) создает свой объект (описываемую реальность), развиваемой в теорию «общепринятых значений». Из посылки о создаваемости объекта вытекает, что значения (понятия), используемые людьми, не могут быть каким-либо путем произведены из отношений с чем-либо, что находится вне языка. Во внешнем мире нет абсолютно ничего, что могло бы подсказать нам значение предмета и уж тем более выступить критерием проверки правильности данного значения. Такая постановка проблемы приводит Ж. Деррида к отрицанию «трансцендентального выражаемого» и созданию концепции «отсутствия значения».

Структурализм утверждает, что значение слова основано на его отношении к другим словам в соответствующей синтагме и парадигме, а не на «сущности» самого слова. Таким образом, значения как бы располагаются между слов, они более проистекают из отношений слов, чем из слов самих по себе. Значение лежит не в самом слове, а «где-то еще» — рно «отсутствует» в слове. Поскольку значения «отсутствуют» и не определяются чем-либо внешним, то воспринимаемый мир создается «в» и «из» ^ наших значений.

Термин «знак» предполагает наличие какой-либо выражаемой субстанции, чего-то, лежащего в основании знака и, следовательно, значения, которое он приобретает. В структурализме идея внутренней структуры все же оставляет знакам это впечатление «основательности». Да, те значения, которые они могут приобретать, зависят от внутренней структуры, но, несмотря на это, они остаются выражением реального внешнего мира. Постструктурализм уничтожает «основательность» знака, отказывая ему в какой бы то ни было связи с внешним миром, отбрасывая все «выражаемое» как несущественное и несуществующее. Он оставляет нас с одним единственным уровнем, лишенным «глубины» — уровнем значений, взаимодействующих хаотично. Мир представляет собой калейдоскоп значений, в который субъект должен внести некоторый порядок.

Процесс создания порядка — это процесс дифференциации хаоса значений, лежащих «между» словами, это процесс «означивания» мира, описания различий. Создавая высказывание (дискурс), мы вносим в мир мгновенный порядок, мы определяем взаимоотношения чего-либо с чем-то еще, создаем новые значения. В постструктурализме «высказывание» рассматривается как событие, и серия событий-высказываний создает личность, внося порядок в хаотический поток чувственного опыта. Высказывания не обладают фиксированным значением, их значение основано на отношении к другим высказываниям, поэтому порядок представляется в виде постоянного движения, скольжения от высказывания к высказыванию. Данное положение сходно с построениями эт-нометодологов, но оно гораздо более радикально, в том смысле, что оно отбрасывает любую возможность порядка, придавая анархическую окраску работам постструктуралистских исследователей.

Представление о хаотичности и текучести мира отрицает саму возможность социологического теоретизирования, поэтому постструктуралисты, занимающиеся социальными науками, вносят в него определенные коррективы. Они вынуждены определить для себя определенные источники порядка или, по меньшей мере, «точки», в которых значения приобретают фиксированный характер. Для создателя постструктуралистской социальной теории Мишеля Фуко такими «точками» выступает понятие «власти».

М. Фуко, в отличие от Ж. Деррида, говорит о внешнем, «внедискурсивном» мире, институциональной структуре, которая воплощает в себе «дискурсы», создающиеся и развивающиеся за ее рамками. Высказывания фиксируются властными отношениями, имманентно им присущими. Он, вслед за Ф. Ницше, переворачивает обыденное представление об отношениях власти и знания,. доказывая, что последние есть высшая власть, власть определять весь остальной мир. Таким образом, знания перестают выступать способом освобождения человека и становятся способом его порабощения. Рассматривая в своей «Истории сексуальности»'³ «викторианскую эпоху», М. Фуко утверждает, что развитие медицины и психиатрии поставило сексуальность «под контроль», выразившийся в неприличности рассуждений о сексе, пуританизме и сделавший эту эпоху символом асексуальности.

Итак, дискурсы включают в себя знание (точнее то, что М. Фуко определяет как знание), знание имманентно обладает властью. Следовательно, существуют определенные правила, содержащиеся в высказываниях, определяющие кто и в каком контексте может эти высказывания создавать. Имеющий власть (тот, кому правила, лежащие внутри высказываний, позволяют это сделать) может зафиксировать хаотически перемещающиеся значения и определить остальные субъекты и объекты в собственных понятиях. Мир, по М. Фуко, состоит из мириадов властных отношений, и каждое обладание властью порождает противодействие; поэтому мир — это мириады различных конфликтов по поводу власти.

Социологическая теория, описывающая реальный мир как создание человеческой речи, может показаться странной, но 'многие другие подходы, например этнометодология, делают» в той или иной степени тоже самое. По стратегии построения теории, постструктурализм более всего схож с теорией конфликта:

и здесь и там мы имеем дело с небольшим числом собственно теоретических предположений о высказываниях (дискурсах), значениях и власти. Они отражают на более высоком уровне абстракции все те же представления об изменчивой и калейдоскопической природе социального мира. Следующим шагом выступает описание этого мира, основанное на эмпирических обобщениях. Не случайно наиболее интересные работы М. Фуко посвящены исследованию отношений знания и власти в развитии различных наук — психиатрии, медицины, криминалистики.

Глава пятая