Толкотт. Парсонс создал одну из наиболее всеобъемлющих и разработанных теорий социального действия, что придает иным подходам вид фрагментов, ускользнувших от его внимания. Большая часть критики его теории как раз и сосредоточена вокруг этих «спорных» вопросов. Среди них можно выделить три основополагающих момента: использование доведенной до крайности аналогии с организмом, отождествление человеческой деятельности и поведения системы, а так же интерпретационную способность его построений.
Представители конфликтного направления часто подчеркивают, что парсоновская модель социальной жизни утопична, в своей основе — это мир равновесия, без движения, и, следовательно, без истории, без внутренних источников изменений, а главное, — в его построениях нет места конфликту, столь часто присутствующему в реальности.25 Утверждается, что его теория основана на консервативной идеологии, объявляющей неравенство доходов (социальную стратификацию) функциональным, наиболее эффективным путем поддержания существования системы.
Однако следует учесть, что теория Т. Парсонса имеет дело со сложной сетью взаимосвязанных систем, пчстоянно находящихся в процессе приспособления друг к другу, что неизбежно приводит их к изменениям, разрывам, конфликтам. Развитие построений Т. Парсонса в этом направлении было осуществлено Робертом Мертоном в 50-е годы. Он отмечал, что критики «единства и равновесия» не замечают того, что речь идет об уровне этого «единства и равновесия» и способах его достижения. По Р. Мер-тону, структурно-функциональное объяснение конфликта может быть достигнуто введением разграничения между явными и латентными функциями, между функцией и дисфункцией.26
Льюис Козер один из основоположников конфликтно-теоретического направления, придерживался сходной точки.зрения, доказывая интегративную роль социального конфликта логическими построениями, аналогичными с рассмотренными нами на примере анализа молодежной субкультуры Т. Парсонсом.2'
Алвин Гоулднер считал, 28 что системная интеграция может включать множество оттенков — от совершенной зависимости до сравнительной свободы частей относительно друг друга. Все эти авторы, в отличие от Т.' Парсонса, рассматривают в большей степени функционирование и развитие отдельных элементов системы, чем системы как таковой. Такой подход был связан с собственным видением построения теории, выразившемся в создании идеологии «теорий среднего ранга». Указывая на то, что грандиозная концепция Парсонса мало что дает для постижения эмпирии, Мертон считал преждевременным попытки создания подобных всеобъемлющих конструкций. Поэтому он утверждал, что функционализм должен стать методом построения концепций, основывающихся на приближении к конкретным фактам, создающихся путем обобщения эмпирических положений и содержащих понятия, которые могут описывать и интерпретировать реальность через операциональные определения. Лишь после создания таких теорий можно будет синтезировать их в систему, аналогичную парсонианской, используя функциональный метод как средство их сближения. Таким образом, если стратегия Т. Парсонса состояла в постепенном переходе от наиболее абстрактных понятий к фиксируемой реальности, то Р. Мертон предлагает прямо противоположный путь — от реальности к общим понятиям. Стратегия Т. Парсонса — это дедукция, познание «единичного» и «частного» на основе «всеобщего»; стратегия Р. Мертона — индукция, приведение к «всеобщему» от «единичного» и конкретного.
Рациональное зерно критики «статичности» состоит в использовании Т. Парсонсом доведенной до крайности аналогии с биологическим организмом, и работа, проделанная Р. Мертоном и А. Гоулднером, как раз и направлена на то, чтобы достаточно четко разграничить биологические и социальные системы, дать определение различиям, существующим между ними.
Другой «точкой приложения» критики стало неявно введенное Т. Парсонсом положение о сходстве процесса деятельности индивида и поведения социальной системы, приводящее, по мнению исследователей, к «логически несправедливой телеологии» — приписыванию функции целеполагания системам при описании протекания социальных процессов и их интерпретации.
Незаконность такого «приписывания» выражается в том, что объяснение существования чего-либо функцией, им выполняемой, делает бессмысленной идею причинности, поскольку функция не выполнима до тех пор, пока это нечто не станет существующим. Стало быть, оно появляется для выполнения функции. И если функция — это причина существования, тогда следствие — существование — должно предшествовать причине — функции; в итоге причинно-следственные отношения оказываются перевернутыми.
Отождествление понятий «функция» и «цель» приводит нас к выводу о том, что целью части системы является сохранение системной целостности, то есть выполнение функции. Конечно, человеческая деятельность имеет цель, но социетальные институты не обладают самостоятельным сознанием или волей. Например, одна из функций семьи состоит в том, чтобы производить потомство и индоктринйровать29 его в социальную жизнь, однако, это совсем не означает, что мы можем на основании этого говорить, что общество создает институт семьи для выполнения этих целей. Рождение ребенка, как человеческая цель и фунция воспроизводства в социальной системе — совершенно разные вещи.
А. Стинчкомб в своей работе «Создавая социальные теории», 30 детально анализирует аргументы этой критики и приходит к выводу, что парсонианская концепция использует телеологию лишь как форму построения суждений. Он доказывает, что большинство выводов Парсонса может быть облечено и в нетелеологическую форму, позволяющую выделить условия одновременного изменения двух или нескольких факторов. Они содержат описания механизмов и процессов, для которых выполняются требования «специфических целевых состояний» (функционально необходимых условий). К тому же социальная реальность — это область, изобилующая обратными причинными-связями, при которых существование целостных систем служит причиной их сохранения, поскольку целостная система наделяет их определенными преимуществами в решения тех проблем, с которыми она в данный момент сталкивается.
«Таким образом, функциональные объяснения — это сложная форма причинных теорий. Они затрагивают причинные связи между переменными... Вокруг таких объяснений существовала большая философская путаница, главным образом потому, что у теоретиков не хватало воображения, чтобы понять, что есть множество обратных причинных процессов, которые могут осуществлять отбор поведения или структур, согласно их последствиям...»
Следствием неоправданного отождествления личности и социальной системы является рассмотрение социальной жизни как нормативной и ценностно-контролируемой. Но, кроме норм и Ценностей, существуют еще и материальные потребности действующих лиц, имеющие в теории Т. Парсонса подчиненный характер. Их существование и влияние на общественную жизнь подтверждается хотя бы тем, что люди идут работать не потому, что ценности и нормы говорят: «Работа—это хорошо», а потому, что им это необходимо для удовлетворения элементарных нужд.
Функциональное решение проблемы материальных интересов могло бы состоять в случае введения разграничения понятий «социальной» и «системной» интеграции, 33 где первая является следствием отношений между «действующими лицами», а вторая — гораздо более сложных и многообразных отношений различных частей системы. (Экономический кризис, например, — это показатель системной дезинтеграции, дисбаланса системы, однако он может иметь место и в тех случаях, когда люди придерживаются единой системы норм и ценностей, то есть при наличии «социальной интеграции»). Но введение подобного разделения делает необходимым введение разграничений между личностью и обществом.
Проблемы функциональной интерпретации, пожалуй, наиболее ярко были раскрыты Ч. Р. Миллсом, 34 показавшим, что, выбирая отдельные пассажи парсоновских работ и переводя их на «обычный» язык, добавляя ясности, мы не теряем ни одной ценной идеи, а, наоборот, приобретаем новый взгляд на вещи. Он полагает, что «можно было бы превратить 555 страниц «Социальной системы» примерно в 150 страниц простого английского текста. Это не привело бы к существенным изменениям».35 Поводом суждения послужило то большое значение, которое Парсонс придавал уровню и чистоте абстрактного теоретизирования. Не-обходиом лишь перевести все понятия на единый терминологический язык, разделить их по уровням, а затем свести в логически согласованную систему.
Далее Ч. Миллс показывает, что если процесс интерпретации включает в себя опознавание (идентификацию) причин и причинно-следственного механизма (а у Т. Парсонса это именно так), то теория не способна объяснять, — она способна только описывать. Понятия «система», «подсистема» и т.д. — абстракции, реальная причинность. Приведенные нами примеры функциональных интерпретаций скорее являются чистым описанием, основанным на идеях кибернетической иерархии и эволюционного процесса.
Иногда Т. Парсонса называют «культурным детерминистом» — в противоположность «экономическому детерминизму» К. Маркса. При ближайшем рассмотрении это оказывается неверным. Сам Т. Парсонс считал, что его можно называть «культурным детерминистом» в одном и только одном смысле — в смысле «подчеркивания важности кибернетически более высоких элементов в образовании образцов систем действия».36 Более того, как показал Вольф Хейдебранд, 37 его теория не содержит и не может содержать идеи причинного приоритета вследствие своего синтетического характера. Идея «первопричины» заменена у него «образцовыми переменными», говоря о которых, можно лишь указывать на степень.отклонения в ту или другую сторону.
Толкотт Парсонс сосредоточил свое внимание на широкомасштабном исследовании системных аспектов социального существования, исследовании, подобного которому нет ни у одного из последующих авторов. Его работы до сих пор считаются одними из самых лучших не только в современной, но и в классической социологии. Да и сам он уже давно стал классиком. Концепция Т. Парсонса является блестящим примером активного теоретизирования и его опасностей, подстерегающих исследователя на этом пути.
Глава вторая
СОЦИАЛЬНОЕ ДЕЙСТВИЕ И ЕГО СТРУКТУРЫ:
ОБЪЕКТИВИСТСКИЙ ВЗГЛЯД
«Две опасности должны быть обойдены при анализе происхождения более сложных форм из более простых социальных процессов и в изучении социальной структуры вообще: Сцилла абстрактных концепций чересчур далеких от наблюдаемой эмпирической реальности и Харибда редукционизма, игнорирующая развивающиеся социальные и структурные свойства».
(П. М. Блау)
Если пытаться найти какую-то «точку отсчета», какой-то «исходный пункт» развития (при всей условности этих понятий) социологической теории в XX веке, то наиболее пригодной для этой цели окажется теория Т. Парсонса. Его всеобъемлющий синтез подвел некоторую черту предшествующего социологического знания и достаточно ясно наметил пути движения вперед. Теоретические подходы, появившиеся после Т. Парсонса, даже если они опирались на другие философские школы и направления, не могли оставить его концепции без внимания Возникновение новых теоретических школ как правило было связано с критикой парсонианских построений, критикой, высвечивающей узловые проблемы парсонианского синтеза. Отталкиваясь от этой критики, новые поколения теоретиков пытались представить свои варианты решения этих проблемных вопросов и тем самым обосновать собственное теоретическое видение общества. Правда, в силу частной направленности критики и ее сосредоточенности лишь на какой-то одной из сторон теории Т. Парсонса, и само теоретическое видение становилось «частичным», несущим в себе «родовые черты» общей теории социальных систем. Вслед за попыткой создания единой общей теории началась эпоха «частных концепций», лишь иногда претендующих на всеобщность, а чаще переформулирующих предмет социологического знания в соответствии со своими частными потребностями, эпоха конкурирующих парадигм, в конце концов легитимировавшая собсгвенную беспомощность в понятии «мультипарадигматического подхода».
Рассматриваемые в этой и следующей главах теоретические подходы—структурный функционализм, теория конфликта, теория обмена, символический интеракционизм, феноменологическая социология и этнометодология — отражают развитие социологической теории на Западе в период перехода от общей теории социального действия и социальных систем Т.Парсонса к новым попыткам синтеза, усиление которых становится тенденцией сегодняшнего дня. В этом смысле, каждый из перечисленных подходов является «частичным», абсолютизирующим ту или иную сторону социальной реальности. Чертой, объединяющей эти подходы, выступает взгляд на социальную структуру. Все они рассматривают ее как институционализированное действие — застывшее, объективированное поведение людей. Структура возникает из взаимодействия индивидов, институционализируется в нем и начинает оказывать на деятельность индивидов обратное воздействие. Основной проблемой теории остается все та же проблема порядка Т. Гоббса, приведенная в соответствии с новым терминологическим аппаратом. Вопрос возникновения социальной структуры (упорядоченных социальных отношений) является ключевым для всех вышеперечисленных подходов,
Однако, общность понимания социальной структуры и общность постановки основных проблем приводит к двум достаточно полярным точкам зрения или двум сферам интереса в их разрешении: объективистскому и субъективистскому взгляду на социальную структуру. Данная глава посвящена рассмотрению первого взгляда, представленного в структурном функционализме, теории конфликта и теории обмена. Следующая (третья) глава — второго, выраженного в символическом интеракционизме, феноменологической социологии и этнометодологии.
Объективистский взгляд на социальную структуру предполагает представление об обществе как об объективной реальности, находящейся вне и над индивидами, состоящей из социальных фактов. Устойчивые связи между социальными фактами называются социальной структурой. Основное внимание при таком подходе сосредотачивается на том, как социальные структуры оказывают влияние на поведение людей, детерминируют социальное действие. Конечно, признается, что эти структуры в конечном итоге — продукт человеческой деятельности и изменяются совместными действиями людей, но основное внимание сосредоточено, на объяснении того, какие структуры и каким образом определяют социальное действие, носящее подчиненный характер.
Первой из теорий объективистской направленности, — и по времени возникновения, и по степени влияния на научное сообщество, — является «структурный функционализм», ставший после 1945 т., по меткому выражению К. Дэвиса, «синонимом социологической теории».1
Структурный функционализм
«Кто был первым функционалистом? Вполне вероятно им был первый человек, задумавшийся систематически и в некоторой степени объективно над природой социального».
(У. Гуд)
Хотя термин «структурный функционализм» появился только в XX веке, — а как теоретическая парадигма этот подход сложился окончательно во второй половине нашего столетия, — его корни восходят к основателям социологической теории — О. Конту, Г. Спенсеру и Э. Дюркгейму. Дело в том, что структурный функционализм исходит из таких представлений об обществе, которые неразрывно связаны с формированием социологии и определением ее как самостоятельной науки. Он рассматривает общество как объективную реальность, состоящую из взаимосвязанных и взаимозависимых частей, развитие и функционирование которой может быть объяснено только «изнутри». Методом, предпочитаемым структурным функционализмом, является старый метод классической социологии — историко-сравнительный метод.
По этой причине даже сторонники этого подхода иногда предпочитают говорить о нем не как о теории, а как о способе анализа, наиболее пригодном для решения социологических проблем, хотя и не способном разрешить все их. Характеризуя одного из наиболее значительных представителей данной парадигмы, Р. Мертона, Т. Парсонс писал: «Он особенно не любил приклеивать к своему подходу наименование «изм» и утверждал, что простое описательное определение «функциональный анализ» более пригодно».2
Однако, несмотря на это, структурный функционализм воспринимается его сторонниками и особенно противниками как достаточно единая теоретическая парадигма с устоявшимися традициями и направлениями анализа. Мы рассмотрим концепции двух представителей этой парадигмы: Р. К. Мертона и Л. А. Козера. Первый из них много сделал для становления структурно-функционального подхода, доказывая его научную и методологическую состоятельность, второй попытался показать в рамках этого подхода возможность решения проблемы конфликта.
Роберт Кинг Мертон (1910 г. р.) является одним из наиболее ярких представителей структурно-функционального направления в современной социологии. Его широкая эрудиция, глубокое знание работ классиков социологического знания и собственный незаурядный талант исследователя помогли ему отстаивать парадигму функционального анализа в условиях жесточайшей критики, обрушившейся на функционализм в 60—70-е годы. Он считал и продолжает считать, что функционализм является ключевой формой теоретических суждений об обществе, предполагающих его объективный характер. И в этом смысле функционализм является основным, если не единственным, способом мышления, пригодным для науки социологии как самостоятельной дисциплины.
На концепцию Р. Мертона оказали значительное влияние работы М. Вебера, У. Томаса, Э. Дюркгейма и Т. Парсонса, учеником которого он был. Анализируя их взгляды, он пришел к выводу, что представление об обществе как объективном, структурированном феномене и его влиянии на поведение индивидов ведет к значительному расширению социологического знания, не решая, конечно, всех проблем. Это представление генерирует проблематику, которую «я нахожу интересной и способ мышления о проблемах, который я нахожу более эффективным, чем все остальные, которые я знаю», — писал Р.Мертон.3
Из такого предпочтения вытекает тема, являющаяся лейтмотивом большинства его работ — тема социальной структуры и ее влияния на социальное действие. Уже в своей докторской диссертации4 (1936 г.), написанной под несомненным воздействием «Протестантской этики» М. Вебера, он сосредотачивает свое внимание на взаимосвязи роста протестантских общин и развития научного знания в Англии XVII века, подчеркивая те способы, которыми институционализированные структуры (религиозные организации) влияют на изменение деятельности и мировосприятия людей. Под тем же углом зрения рассматривается им и бюрократия, как «идеальный тип» (в веберовском понимании) социальной организации.5 Отмечая, вслед за М.Вебером, наиболее существенные черты бюрократической организации, утверждая, что она есть формальная, рационально организованная социальная структура, включающая в себя четко определенные образцы действия, идеально соответствующие целям организации, он переходит к анализу личности как продукта этой структурной организации. Он считает, что бюрократическая структура требует формирования у индивида определенных личностных черт или, по меньшей мере, беспрекословного следования структурным требованиям. Императивность этих требований приводит к подчинению регулятивам без осознания целей, ради которых эти регулятивы установлены. И хотя они могут способствовать эффективному функционированию организации, они также могут негативно влиять на это функционирование, порождая сверхконформизм, приводящий к конфликтам между бюрократом и клиентом, ради которого он и действует. Р.Мертон эмпирически исследует влияние социальной организации на личность, чтобы затем перейти к теоретическому постулированию.
Из эмпирической направленности работ Р. Мертона вытекает его своеобразный взгляд на социологическую теорию. Как видно из предыдущего изложения, его анализ бюрократической организации мало чем отличается от теоретических построений Т.Парсонса: и там и здесь социальная организация — интегрированная совокупность ролей (нормативных правил и ожиданий), подчиненная целям, которые могут и не осознаваться; формирование образцов действия рационально; структура воздействует на личность, определяя ее черты и т. д. Но Р. Мертон и не претендует на оригинальность. Он просто утверждает, что анализ Т. Парсонса слишком абстрактен, не слишком детализован, а потому не применим в исследовании социальных реальностей. Заложенные в нем колоссальные возможности не работают из-за чересчур большого отвлечения от эмпирических феноменов и чересчур громоздкой системы отношений между понятиями, лишенной гибкости, а, следовательно, вынужденной «подстраивать» под себя существующие факты. Поэтому своей задачей Р. Мертон видит создание «теории среднего уровня», которая являлась бы своеобразным «соединительным мостом» между эмпирическими обобщениями и абстрактными схемами вроде парсонианской.
Построение такой «теории среднего уровня», согласно Р. Мертону, может быть осуществлено на основе последовательной критики наиболее широких, неоправданных обобщений предшествующего функционализма и введением новых понятий, служащих целям организации и интерпретации эмпирического материала, но не являющихся «эмпирическими обобщениями», то есть не производимыми индуктивно из имеющихся фактов. В задачу критики также входит прояснение основных понятий, поскольку «слишком часто один термин используется для выражения различных явлений, также как и одинаковые явления выражаются разными терминами».6
Первым положением, подпадающим под критику Р. Мертона, является положение о функциональном единстве. Он считает, что главным условием существования предшествующего функционализма было предположение о том, что все части социальной системы взаимодействуют друг с другом достаточно гармонично. Функциональный анализ постулировал внутреннюю связность частей системы, при которой действие каждой части функционально для всех остальных и не ведет к противоречиям и конфликтам между частями. Однако, такое полное функциональное единство, возможное в теории, по мнению Р.Мертона, противоречит реальности. То, что функционально для одной части системы — дис-функционально для другой, и наоборот. Кроме того, принцип функционального единства предполагает полную интегрированность общества, основанную на потребности адаптации его к внешней среде, что, естественно, тоже недостижимо в реальности. Критикуя этот принцип, Р. Мертон предлагает ввести понятие «дисфункции», которое должно отражать негативные последствия воздействия одной части системы на другую, а также демонстрировать степень интегрированности той или иной социальной системы.
Второе неоправданное обобщение, выделяемое Р. Мертоном, прямо вытекает из первого. Он называет его положением об «универсальном функционализме». Поскольку взаимодействие частей социальной системы «непроблематично», то все стандартизированные социальные и культурные формы имеют позитивные функции, то есть все институционализированные образцы действия и поведения — в силу того, что они институционализированы — служат единству и интеграции общества, и, поэтому, следование этим образцам необходимо для поддержания общественного единства. Отсюда, всякая существующая норма правильна и разумна и надо подчиняться ей, а не менять ее. Уже первое введенное Р.Мертон понятие — понятие «дисфункции» — отрицает возможность такой универсальной функциональности. Рассматривая второе положение, он приходит к выводу о том, что, поскольку каждый образец может быть одновременно и функциональным и дисфункциональным, то лучше говорить о необходимости того или иного институционализированного социального отношения в терминах баланса функциональных и дисфункциональных следствий, чем настаивать на его исключительной функциональности. Таким образом, все действительные нормы у Р. Мертона функциональны не потому, что они существуют (институционализированны), а потому, что их функциональные следствия перевешивают дисфункциональные.
Третье неоправданное положение функционализма, выделяемое Р. Мертоном, состоит в подчеркивании «совершенной важности» определенных функций и, соответственно, материальных объектов, идей и верований, их выражающих. Абсолютная необходимость определенных функций ведет к тому, что отсутствие их выполнения ставит под сомнение само существование общества как целого или любой другой социальной системы. Из этого положения, согласно Р. Мертону, вытекает понятие «функциональных пререквизитов», становящееся самодостаточным и довлеющим, например, в социологическом анализе Т. Парсонса. Второй стороной этого предположения является подчеркивание важности и жизненной необходимости определенных культурных и социальных форм, выражающий эти функции. Р. Мертон не отрицает возможности существования подобных функций и выражающих их объектов. Он утверждает, что такие функции могут быть различными для разных обществ и социальных систем. Поэтому необходимо эмпирически проверять и обосновывать введение каждой из таких функций, а не экстраполировать некоторые из них на все социальные системы и все историческое развитие. Для обобщения такой постановки проблемы «функционально необходимых условий» он предлагает ввести понятие «функциональных альтернатив».
Р. Мертон анализирует еще одну проблему, часто поднимаемую противниками функционализма. Эта проблема состоит в неясности отношений между «сознательными мотивами», которые руководят социальным действием и «объективными следствиями» этого действия. Он еще раз подчеркивает, что структурно-функциональный анализ сосредотачивает свое внимание прежде всего на объективных последствиях действия. Чтобы избежать ошибки своих предшественников, объявлявших эти последствия результатом сознательных намерений участников, он вводит разграничение между «явными» и «скрытыми» функциями. Для него «явные функции — это такие объективные следствия действия, направленные на приспособление или адаптацию системы, которые интенциональ-ны и осознаваемы участниками; скрытые функции тогда будут такими следствиями, которые ни интенциональны, ни осознаваемы».
Таким образом, критикуя предшествующий функциональный анализ, Р. Мертон вносит в него поправки, изменяющие наиболее одиозные и неприемлемые положения функционализма, оставляя, в сущности, его модель без изменений. Он разделяет основные положения классиков социологии, в том числе и Т. Парсонса, о том, что общество — это особый вид объективной реальности, что действие индивидов рационально и сознательно мотивировано! Социальные явления рассматриваются им прежде всего как структуры, определяющие поведение людей, ограничивающие их рациональный выбор. Введенные им понятия: дисфункция, баланс функциональных и дисфункциональных последствий, функциональные альтернативы, явная и скрытая функции служат «снятию» напряжений, возникающих при анализе эмпирических фактов. Вместе с тем, сохраняя сущностные черты функционализма, Р. Мертон сохраняет и уязвимость своих построений для критики. Основные положения этой критики аналогичны тем, что мы выделяли и по отношению к общей теории социальных систем Т.Парсонса: консерватизм и утопизм взгляда на социальную жизнь; статичность теоретической модели, не объясняющей социальные изменения; сверхсоциализированная концепция личности; понимание свободы человека, как свободы выбора между социально структурированными возможностями и т. д.
Может показаться, что подход Р. Мертона возрождает старые рассуждения в духе Э. Дюркгейма. Однако его дополнения к функциональному анализу включают возможность понимания того, что социальные структуры, будучи дифференцированы, могут вызывать социальные конфликты и что они одновременно способствуют как изменениям элементов структуры, так и ее самой. Р. Мертон делает попытку возродить и оправдать самый старый и традиционный метод социологических рассуждений. И, возможно, он прав в том, что каждый социолог — отчасти структурный функционалист, если он — социолог.
Дополнения Р. Мертона послужили хорошим «источником жизнеспособности» структурно-функционального способа теоретизирования, Однако, критика функционализма из-за игнорирования им проблем социального конфликта оказалась настолько сильной и очевидной, что потребовала дополнительных усилий. Ученым, попытавшимся доказать возможность структурно-функционального объяснения конфликта, стал Льюис Альфред Козер (1913 г. р.);
Его наиболее известная работа «Функции социального конфликта»8 (1956 г.), положившая начало разработкам конфликтной теории (см. п. 2 данной главы), как это ни парадоксально, была направлена на то, чтобы продемонстрировать, что структурный функционализм пригоден для описания конфликта и социальных изменений.
Обращение Л. Козера к проблеме социального конфликта далеко не случайно. Оно связано с его общими воззрениями на роль и место социологии в жизни людей. Он разделяет исходную посылку многих классиков социологического знания о том, что социология как наука возникла из потребности дать реалистичный (научный) проект преобразования общества или показать пути и возможности такого преобразования. Отстаивая если не революционный, то, по крайней мере, реформистский характер социологического знания, Л. Козер рассматривает порядок и конфликт как два равнозначных социальных процесса. Он утверждает, что конфликт находился в центре внимания классиков социологии, опираясь при этом на разработки Г. Зиммеля. Он подчеркивает, что, как и все социальные явления, конфликт не может иметь односторонних последствий: только позитивных или только негативных. Конфликт одновременно продуцирует и те, и другие. Предшествующие социологи слишком часто подчеркивали негативные стороны конфликта и забывали о позитивных.
Исходя из этого, Л. Козер ставит своей задачей установление условий, при которых конфликт позитивен или негативен. Он не стремиться к созданию всеобъемлющей концепции общества и личности. Его цель гораздо скромнее — продемонстрировать, что конфликт как социальный процесс (одна из форм социального взаимодействия) может быть инструментом формирования, стандартизирования и поддержания социальной структуры; что он способствует установлению и сохранению границ между группами; что межгрупповой конфликт способен реанимировать групповую идентичность, предохраняя группу от ассимиляции. Все это он блестяще доказывает на историческом материале в своей работе «Функции социального конфликта».
С точки зрения социологической теории он не вносит в структурный функционализм ничего нового, кроме представлений о способности структур быть результатом социального конфликта и возможности их поддержания и утверждения путем конфликта внутри и между группами. Условия позитивности и негативности конфликта у него выступают на уровне эмпирических обобщений. Разделение им основных положений структурного функционализма приводит его, как и Р. Мертона, к тому же кругу проблем: телеология, отсутствие теоретической интерпретации и т. д. Оказывается, что возможность объяснения реального конфликта (имплицитно9 содержащаяся еще у Т. Парсонса) и теоретическое осмысление конфликта на абстрактном уровне, — это далеко не одно и то же. За создание такого теоретического осмысления взялись представители другого теоретического направления.
Теория конфликта
«Намерение социологической теории конфликта состоит в том, чтобы преодолеть господствующую произвольную природу необъясненных исторических событий, выводя эти события из структурных элементов, другими словами, объясняя определенный процесс его предвидимыми связями. Конечно, важно описать конфликт между рабочими и хозяевами как таковой, но гораздо важнее открыть, что такой конфликт основан на определенных социальных структурах, и, следовательно, будет существовать всегда, пока эти структуры существуют. Так, задачей социологии является выведение конфликта из особых социальных структур, а не объяснение конфликта психологическими переменными (агрессивность) или историческими описаниями (ввоз негров в США) или случаем».
(Р. Дарендорф)
Термин «теория конфликта» как систематическая альтернатива «теории порядка» Т. Парсонса появился впервые в 1956 г. в уже упоминавшейся работе Льюиса Козера «Функции социального конфликта». Чуть позже этот термин был вновь использован Ральфом Дарендорфом в его работе «Классы и классовый конфликт в индустриальном обществе».10 Однако подлинное рождение теории конфликта как концептуально независимой модели состоялось в 1961 г., когда в Лондоне вышла книга Джона Рекса «Ключевые проблемы в социологической теории»."
Парсонианский вклад в социологическую науку породил стремление опровергнуть его теоретические построения (хотя бы в отдельных частях), вызвал шквал критических статей, дискуссий и уже одним этим способствовал как зарождению новых теоретических концепций, так и прояснению многих устоявшихся суждений. Неизбежным следствием этого явилось, с одной стороны, стремление любого социолога, пытающегося генерализовать эмпирический материал, выяснить свое отношение к Т. Парсонсу и его идеям, а с другой — возрождение интереса к работам классиков социологии XIX в. Вопрос, поставленный автором «Структуры социального действия»: «Кто сейчас читает Зиммеля?», таким образом, не остался без ответа. Теория конфликта оказалась не только первым, но и наиболее значительным вызовом Парсонсу.
Инициаторы этого вызова испытывали во многом идеологический антогонизм к функциональной теории. Находясь за пределами относительно оптимистичного американского послевоенного социального опыта, они не видели, в отличие от Парсонса, внутренней возможности реализации рациональности и свободы в окружающем их мире.
Уже в 1956 г. Ч. Р. Миллс, чья «Властвующая элита», 12 не являясь со всей определенностью «теорией конфликта», все же разделяет некоторые ее общие положения, — заявил о необходимости пересмотра понимания социологии как науки, свободной от ценностных ориентации и идеологического давления, поставив задачей исследователя не объяснение реальности, а подготовку социальных изменений, участие в реальных событиях. Острая полемическая критика «власть предержащих» и видение конфликта как основы современного общества были следствием техасского радикального популизма и атмосферы Висконсинского университета, создаваемой германскими эмигрантами марксистской и критической ориентации. Высокое качество работы Миллса способствовало оформлению целого направления в американской социологии, получившего название «активистского», «радикального», «действенно-ориентированного».
Представители вышеназванного направления (такие, как С. Е. Дойч, Дж. Ховард, Р. Флэкс, И. Л. Хоровитц, Т. Ф. Хольт, М. Стейн, А. Видих) продолжали считать функционализм «консервативным способом анализа, поддерживающим существующее положение, не принимая во внимание изменений, утверждающим, что общество находится в состоянии динамического равновесия, тогда как на самом деле основным фактом социальной жизни является непрекращающееся соревнование и конфликт среди групп».13
Джон Рекс и Дэвид Локвуд, работавшие в основном в Англии, идентифицировали себя с британским рабочим двиижением и его борьбой против капитализма.14 Д.Рекс разделяет возродившийся после войны критический идеализм, утверждая, что социология имеет более общественно-политическую, нежели частно-академическую функцию, и она «может быть рассмотрена как радикальная критическая дисциплина».15
Немецкие социологи, испытавшие на себе влияние нацизма, близко столкнувшиеся с коммунистической моделью и, имея возможность непосредственного наблюдения развития событий в восточноевропейских странах, рассматривали период 30-х — 40-х гг. не как пример «отклонения от нормы» (вывод, к которому пришел Т. Парсонс), а как период парадигматический для западной социальной жизни, да и для социальной жизни вообще.
Одним из представителей этой традиции является Ральф Да-рендорф (1928 г р.). Обоснование конфликта, как основы общественной жизни, он начинает с интерпретации работ К. Маркса и М. Вебера, которая должна доказать, по его мнению, соответствие этих двух классиков теории конфликта. После этого он вводит положение о невозможности чисто марксистской интерпретации ^ в особых условиях послевоенного общества. Отсюда классовый конфликт рассматривается как частный случай группового, а тот, в свою очередь, конфликта вообще. Класс определяется не по отношению к производству и собственности, а по отношению к распределению и господству.
Р. Дарендорф с самого начала оговаривает, что его теория не является попыткой опровержения теории Т. Парсонса, указывая, что каждая теория имеет дело с различной совокупностью проблем. Разделяя парсонианское допущение относительно неадекватности непосредственного опыта и необходимости теории для его организации, он считает, что невозможно существование одной систематической теории, приложимой ко всей реальности. Различные теории организуют мир различными способами в соответствии с типом проблем, которые они предполагают разрешить. Одним из таких способов и является конфликтная модель, обращающая свое внимание, прежде всего, на проблемы дисфункции и насилия в противовес функции и согласию.
Картина социального мира, с точки зрения Р. Дарендорфа, представляет собой поле битвы: множество групп, борющихся друг с другом, возникающих, исчезающих, создающих и разрушающих альянсы. Аналогия биологической и социальной систем, да и идея системы как таковой, превращается в концепцию «императивно координированной системы», являясь развитием веберовских понятий «господствующей» (authority) или «властной» (power) систем, синонимичных для Р.Дарендорфа. Он определяет «императивно координированные ассоциации» как организации, в которых существует «господство» (что присуще для всех организаций вообще), создающее условия для конфликта.
Рассматривая власть и господство, он соглашается с Т. Пар-сонсом относительно их необходимости для общества, но не разделяет его концепции «функционально необходимых условий». Признавая, что функция власти состоит в поддержании целостности, сохранении согласованности ценностей и норм, Р. Дарендорф придает наибольшее значение ее неинтегративному аспекту, порождающему конфликтные интересы и соответствующие ролевые ожидания.
Обладающий властью или влиянием заинтересован в сохранении status quo; не обладающий ими заинтересован в их перераспределении, в изменении существующего положения. Этим интересам придается объективный характер, вытекающий из представления о включенности их во внутреннюю структуру ролей наряду с четырьмя «функциональными пререквизитами» Т. Парсонса, направленными на поддержание организации как таковой.
Присутствие «объективных интересов» структурирует мир на потенциальные конфликтные группы, называемые Дарендорфом квази-группами. В силу определенных условий они могут стать конфликтными, эти же условия придают различную форму группам и обуславливают результаты конфликта. Таким образом, в теоретических 'построениях Р. Дарендорфа можно выделить два взаимосвязанных уровня:
1. Ключевое теоретическое положение: ролевая структура порождает одновременно и солидарные, и конфликтные интересы.
2. Описание условий, продуцирующих конфликт, основанное на обобщении эмпирического материала.
Теоретическое положение определяет возможность конфликта также, 'как и возможность согласия, более того, и то и другое основано на ролевой структуре. Отсюда — описание реального конфликта как описание реальных условий, его порождающих. Ролевые ожидания являются одновременно и функциональными, и дисфункциональными. Ролевая структура дихотомична, поскольку есть роли, «содержащие власть» и «не содержащие» таковой. Первые включают в себя интересы поддержания порядка и сохранения власти, а вторые — поддержания порядка и перераспределения власти. В этом случае поведение «действующего лица», занимающего определенную роль, основывается на его личностных характеристиках, что возвращает нас к либеральной идее обоснования социального порядка индивидуальным выбором, ставя под сомнение саму возможность каких-либо теоретических построений, поскольку в этом случае каждое действие оказывается уникальным, и взаимодействие приобретает случайный характер.
Если Т. Парсонс рассматривает общество как институциона-лизированное действие, то Р. Дарендорф в своих попытках интерпретировать конфликт • переходит от ролевой структуры к ролевому поведению, не разделяя достаточно четко два этих понятия и не пытаясь представить их в каком-либо логическом отношении. В результате они оказываются абсолютно неразделимыми, взаимопроникающими, что лишает исследователя возможности их ясной причинной интерпретации. Объяснение общественных процессов, также как и в структурном функционализме, остается описательным, но, в отличие от последнего, на более низком уровне абстракции. Это дает основание рассматривать теоретические построения Р. Дарендорфа, несмотря на все критические декларации, как часть парсонианской системы, анализирующей отдельные стороны социальной практики в большем приближении к эмпирическому материалу.
Попытка создания «чистой» теоретической модели теории конфликта принадлежит английскому социологу южноафриканского происхождения Джону Рексу (1925 г. р.). Стремясь четче противопоставить свои суждения Т. Парсонсу, и в целях более успешного построения «чистой» теории конфликта, он создает абстрактную оппозицию, названную им «теорией порядка», поднимает значительные теоретические проблемы, обойденные или непривлеченные создателем «волюнтаристической теории действия».
Он утверждает, что Т. Парсонс часто понимает под системой просто институционализированные ценностные образцы, нормативные аспекты интеграции, уделяя мало внимания обсуждению вопросов власти и неинтегративных аспектов распределения ресурсов. По Т. Парсонсу, считает Дж. Рекс, индивиды могут достигать общественных «культурных образцов», производить «общественные идеи» даже тогда, когда их действия не взаимосвязаны. Отделяя культуру от норм и ролевых отношений и рассматривая лишь последние в качестве основы согласования деятельности индивидов, Т. Парсонс выделяет три аспекта культурной жизни — когнитивный, экспрессивный и моральный, реально предпочитая обсуждать только третий. Дж. Рекс утверждает, что все это приводит к тому, что социальная система оказывается у Т. Парсонса самоценной и самодавлеющей. По мнению Дж.Рекса, это проявляется во введении понятия «функционально необходимых условий», направленных на достижение динамического равновесия «система — среда».
Дж. Рекс стремится доказать односторонность теории Т. Парсонса и построить собственную модель, концептуализирующую иную, противоположную сторону общественной жизни, в которой действие — инструментально, порядок — насильственен, взаимоотношения — конфликтны. Для Дж. Рекса отсутствие полной интеграции — это не «беспорядок», а отражение того, что общество разделено на две или более группы с конфликтными стремлениями. Всякая социальная система сталкивается, по Дж. Рексу, с фактом ограниченности ресурсов и, стало быть, должна иметь механизмы их распределения: экономическое распределение, определяющее соответствующие возможности различных частей социальной системы; властные отношения, распределяющие влияние таким образом, чтобы предупредить любое нарушение системы экономического распределения; ценности, защищающие легитимность распределения власти; и, наконец, религиозные верования и ритуалы, выступающие продуктом строгого соблюдения ценностных предписаний. Интеграция, таким образом, становится результатом распределительных процессов. Ценностное единство перестает быть достаточным для предотвращения конфликта между личностями. Появляется необходимость в согласовании и других ролевых экспектаций. Но даже в этом случае возможность конфликта сохраняется, например, из-за неравенства средств и поощрений, предлагаемых данным обществом.
Подобная точка зрения совершенно естественно приводит Дж. Рекса к выводу о том, что социальный порядок есть сознательный результат защиты собственной власти отдельной группой, устанавливающей контроль над распределением. А поскольку интеграция — не более чем побочный продукт ценностно-нормативной сферы, то нормы необходимы лишь для поддержания внутренней интеграции групп, борющихся за контроль над распределением. В этом случае любое изменение детерминировано положением различных групп относительно власти.
Анализ социальных изменений Дж. Рекс начинает с описания «ситуации правящего класса» — такого состояния социальной системы, при котором доминирующая группа распространяет всеобщий контроль над основными общественными институтами. Это дает Дж. Рексу возможность объявить проявление недовольства угнетенных групп наиболее рациональным способом их поведения, ведущим эти группы к открытому сопротивлению «правящему классу». Следствием этого становится признание за социальной системой тенденции к постоянным прогрессивным изменениям.
Для Джона Рекса конфликт занимает центральное место в жизни "каждого общества, а порядок лишь носит черты «перемирия», являющегося следствием победы одной из сторон. Конструируя «чистую конфликтную модель», он отделяет процесс распределения возможностей от самих возможностей, придавая первому приоритетный характер. Дж. Рекс отрицает существование целостной культуры общества как основы неформального социального контроля, описывая социальные изменения как продукт серии властных конфликтов между отдельными группами, над которыми нет ни дифференцированных социальных институтов, ни духовно-ценностных систем, осуществляющих контроль.
Обосновывая односторонность парсоновского подхода, Дж. Рекс сам оказывается перед дилеммой: создать интегральную концепцию или абсолютизировать процесс распределения. Он выбирает второй путь. Согласно его предположению, любое социальное действие в контексте современного общества рационально в том смысле, что оно обладает осознанной целью и является.выбором наиболее эффективного средства. Три рассматриваемые им базовые социальные ситуации — конфликт, перемирие, революция — признаются процессами взаимодействия рационального типа. Общество, по Дж. Рексу, состоит из конкретных групп и конкретных действий «реальных индивидов, действующих независимым путем».16 Более трудным оказывается для него объяснить наличие социального порядка. Как уже говорилось, стабильность у Дж. Рекса есть следствие непрерывного конфликта и сопутствующего этому конфликту подавления недовольства низших слоев высшими.
Стремясь создать логически стройную теорию, концептуали-зирующую конфликт как сущность социального мира, Дж. Рекс сводит на нет значимость нормативно-ценностных аспектов жизни общества, представляя человеческую деятельность как рациональ-но-прагмаТический акт. Однако, описывая конкретные социальные процессы: революцию, перемирие и т. д., он вынужден указывать на «идеальные» факторы, что вносит несоответствие в общие теоретические построения, приводящее к противоречию, неразрешимому в рамках теории, абсолютизирующей распределение.
Исследователи, развивавшие данную модель, пытались избавиться от этого противоречия, вводя разделение макро- и микропроцессов, где первые рассматривались как инструментальные, а вторые, в силу близости к реальным людям, наделялись моральными и иррациональными элементами. Однако эти попытки не имели успеха." Данное противоречие могло быть преодолено только в случае создания интегральной теории, рассматривающей порядок и конфликт в качестве особых и различных условий, какими они и являются в реальности, а не как абстрактные теоретические положения.
Современных представителей конфликтно-теоретического направления часто называют «неовеберианцами», хотя такое название и не совсем верно, поскольку разрабатываемые ими построения отражают лишь небольшой аспект теории Макса Вебера.
«Неовеберианская» социальная теория сосредотачивает свое внимание не только на конфликте как таковом, но и на всех сторонах классовой структуры и процессах, ее определяющих. В общем смысле ее представители соглашаются с положением К. Маркса о роли классовой борьбы как источника общественного движения, развития, однако считают марксистский взгляд на социальную структуру чрезвычайно упрощенным и жестко детерминистским.
В работах М. Вебера есть несколько положений, важных для понимания этих проблем. М. Вебер определяет социальный класс как совокупность индивидов, выделяемую на основании как экономических, так и неэкономических критериев. Экономические описывают отношение индивида к собственности и его «жизненные возможности», проистекающие из этого отношения. Из чего следует, что в обществе можно выделить (по крайней мере потенциально) столько классов, сколько в нем существует видов (форм) собственности. (Маркс выделяет только- два основных класса, обладающих собственностью на средства производства и не обладающих таковой). Вторая группа критериев (неэкономические) позволяет еще более увеличить число классов в обществе, находя основание для их выделения в «групповом статусе» — общности образа жизни и соответствующем ему социальном престиже (вспомним «господствующие группы» Р. Дарендорфа). Вебер развивает положение о причинном воздействии неэкономических, идеальных факторов — ценностей, норг^ и т. д., которые рассматриваются им как коррекция экономического детерминизма К. Маркса (например, класс не будет классом до тех-пор, пока его члены не осознали себя его представителями).
Современные исследователи считают марксистское понимание класса и анализ экономической ситуации, ее детерминирующего воздействия более глубоким, но при создании концепций индивидуального поведения и взаимодействия предпочитают обращаться к М. Веберу. Попытки синтеза экономического детерминизма К. Маркса и культурного детерминизма М. Вебера нашли отражение в работах Д. Локвуда, Дж. Голдторпа, А. Ньюби и других британских социологов.18 В результате модель индустриального общества оказалась гораздо более сложной, чем у К. Маркса. Она включает больше классов, больше оснований для выделения групп, причинно-следственные отношения здесь более комплексны и многоаспектны.
Конфликтная теоретическая модель, синтезируя фрагменты различных подходов (марксизм, веберианство, структурный функционализм) отмечает сложность реального мира, направляя нас на постижение этой сложности в большей степени эмпирически, чем теоретически. В этой связи нельзя не отметить то колоссальное воздействие, которое оказала данная модель на прикладные социологические исследования. В ее рамках и понятиях были проведены интересные разработки проблем девиации19 как продукта давления правящих групп на угнетенные классы; профессионального статуса — в контексте монополии на экспертное знание, результата борьбы за власть между профессионалами и клиентами; расовой дискриминации как проявления внутреннего колониализма, результата властных конфликтов старожилов и переселенцев; различий социального статуса как властных различий, основанных на контроле над материальными благами и информацией.
З.Теория обмена
«Если социология является наукой, то она должна серьезно производить работу любой науки: создавать объяснения открываемым эмпирическим отношениям. Эти объяснения есть теории, принимающие форму дедуктивной системы. Несмотря на все свои разговоры о теории, функциональная школа не занимается теоретической работой достаточно серьезно. Она не спрашивает себя, чем является теория, и никогда не создает функциональную теорию, являющуюся на деле объяснением...Если делается серьезная попытка создания теорий, способных» объяснять социальные явления, то она в своих общих предположениях отталкивается не от положения о равновесии обществ, а от положения о поведении людей».
(Дж. Хоманс)
Теория социального обмена возникла как еще одна теоретическая оппозиция теории Т. Парсонса и структурному функционализму, конституировавшая себя вокруг неспособности этих подходов к объяснению социальных явлений. Сфокусированность функционализма на социальных системах, их организации (структуре), отношениях между системами привела к потере проблемы человека и его поведения. И Т. Парсонс, и структурный функционализм воспроизводят в сущностных чертах восходящее еще к Э. Дюркгейму представление о человеке как о «наполнителе» социальной роли, диктуемой социальной структурой. Такое представление о человеке определяется необходимостью постулирования социологии, как науки, несводимой к психологии. Структурный функционализм в этом смысле представляет собой пример «чистой» социологии, в отличие от смешанных социально-психологических теорий, игравших значительную роль в американской социологии начала XX века.
Теория социального обмена явилась попыткой движения от «чисто» социологического к «психологически окрашенному» представлению о человеке, выступая под девизом: «Верните человека в социологический анализ!»20 Базовым положением теоретиков этого направления выступает положение о том, что социальное поведение может и должно быть объяснено в рамках научных представлений. По их мнению, социальное поведение представляет' собой взаимодействие людей, которое не может быть ни чем иным как процессом обмена, подобным экономическому. И поскольку правила экономического обмена доступны научному описанию, то нет никаких причин утверждать, что в отношении социального обмена это невозможно.
Хотя рудименты теории обмена могут быть обнаружены и у структурно-функциональных антропологов, и у социологов, включая и Т. Парсонса, построения теоретиков обмена достаточно сильно отличаются от функционалистских. Однако, несмотря на все критические декларации, главная схожесть теории обмена и структурного функционализма состоит, как ни парадоксально, в представлении о человеке. Оба подхода рассматривают личностное поведение в чересчур детерминистском ключе, правда указывая на разные совокупности факторов, детерминирующих это поведение.
Теория обмена сегодня не представляет собой единой теоретической школы. Строго говоря, существует несколько теорий, разделяющих общее положение о том, что взаимодействие людей есть процесс обмена. При этом каждая из них имеет собственные взгляды на природу человека, общества и социальной науки.2' В этом разделе мы рассмотрим концепции одного из основателей данного теоретического направления Дж. Хоманса и одного из крупнейших на сегодня теоретиков социального обмена П. Блау.
Джордж Каспар Хоманс (1910 г. р.) начинал свою карьеру как структурный функционалист. Его работа «Человеческая группа»22 (1950 г.), заслужившая очень высокую оценку социологического сообщества, написана в лучших функционалистских традициях. Анализируя пять эмпирических исследований малых групп, Дж. Хоманс создает обобщения, пригодные для описания функционирования малых групп вообще. Как писал во введении к этой работе Р. Мертон: «Со времен пионерского анализа Зиммел.я, проделанного более полувека назад, ни одна единичная работа не делала так. много дополнений в социологическую теорию структуры, процессов и функций малых групп, как работа Дж. К. Хоманса».23 В середине 50-х годов Дж. Хоманс порывает с функционализмом, ссылаясь на то, что функциональный подход неспособен теоретически объяснить поведение людей. Позднее, в 1964 г., в своем президентском обращении24 к Американской Социологической Ассоциации, он объяснял этот разрыв, доказывая, что социальные явления могут быть объяснены только по othoj шению к мотивам действующих индивидов. Критикуя структурный функционализм и теорию Т. Парсонса, он утверждал, что они производят некоторую интеллектуальную организацию наших представлений о социальном мире, но настоящая теория должна выходить за пределы этих ограниченных попыток. Теория должна не только открывать и описывать определенные явления, она также должна объяснять их, ибо именно этим и определяется • эффективность любой теории. Считая, что функционализм слишком сосредотачивается на уровне описания и ничего не делает для объяснения социальных явлений, Дж. Хоманс ставил своей задачей создание теории, способной производить такие объяснения.
В отличие от сложившегося основного направления социологии, рассматривающего общественные явления как социальные факты, объяснимые только на основании других социальных фактов, Дж. Хоманс подчеркивает важность психологии при объяснении социального мира, тем самым порывая с «социологизмом» Э. Дюрк-гейма. Он видит социальное действие как процесс обмена, участники которого стремятся максимизировать выгоду (материальную или нематериальную) и минимизировать затраты. По мнению Дж. Хо-манса это положение распространимо на все поведение людей. Он не отрицает существования социальных структур, получивших у него наименование структур обмена. Он считает, что функционализм и экономическаЯ теория достаточно подробно и хорошо < описывают эти структуры, но объяснить их они неспособны, поскольку такое объяснение может быть основано только на принципах, руководящих психологией участников обмена. Дж. Хоманс находит эти принципы в психологическом бихевиоризме Б. Скиннера, утверждая, что теоретические предположения последнего «состоят из взаимосвязанных положений, а не только из категорий. Эти положения есть обычные причинные суждения, не обладающие телеологическим характером. Они высоко упорядоченны... они широкомасштабны...Конечно, психологический бихевиоризм не может объяснить всего, но я пришел к заключению, что его недостатки связаны с недостаточностью данных, * или с трудностями отслеживания длинных и сложных причинно-следственных цепей, а не с внутренней непригодностью его основных положений».25
Изменение взгляда на социальное действие предполагает и изменение взгляда на социальную систему. В отличие от Т. Парсонса, социальные системы у Дж. Хоманса состоят из людей, находящихся в непрерывных процессах материального и нематериального обмена друг с другом, которые могут быть объяснены пятью взаимосвязанными положениями, основанными на психологическом бихевиоризме.
Первое положение — положение успеха — состоит в том, что все действия человека подчинены основному правилу: чем чаще отдельное действие личности вознаграждается, тем чаще он стремится производить это действие.
Второе положение — положение стимула — описывает отношения между стимулом успешного действия и его повторением. Если какой-либо стимул (или совокупность стимулов) привели к действию, которое оказалось успешным, то в случае повторения этого стимула, или подобного ему) личность будет стремиться повторить действие.
Третье положение — положение ценности — заключается в том, что чем более ценно для личности достижение определенного результата, тем больше она будет стремиться произвести действие, направленное на его достижение.
Четвертое положение — положение «насыщения-голодания» — исходит из того, что чем чаще в прошлом личность получала особое вознаграждение, тем менее ценным будет для нее повторение подобной награды.
Пятое положение — положение «агрессии-одобрения» — характеризуется тем, что если человек не получает вознаграждения, на которое он рассчитывал, или получает наказание, которого не предполагал, то он стремится продемонстрировать агрессивное поведение, и результаты такого поведения становятся для него более ценными. И наоборот, если человек получает ожидаемое вознаграждение, особенно если оно больше, чем то, на которое он рассчитывал, или не получает наказание, которое он предполагал, то он стремится демонстрировать одобряемое поведение и результаты такого поведения становятся для него более ценными.
Этот набор из пяти положений, которые Дж. Хоманс предпочитает рассматривать как систему, по его мнению, объясняет, почему человек действует так или иначе в любой ситуации. Более того, Дж. Хоманс пытается экстраполировать эти положения на объяснение всех социальных процессов. Он считает, что в сущности отношения между группами и социальными организациями мало чем отличаются от непосредственного взаимодействия индивидов. Очевидно, что Дж. Хоманс, как и Т. Парсонс, впадает в аналогию действий личности и поведения социальных систем, аналогию, приводящую его к тому же кругу проблем, что и Т. Парсонса. Основной трудностью для него оказывается объяснение власти, насилия и социального неравенства. Он пытается обойти эту трудность, вводя новые положения о чертах, присущих социальному обмену.
В самом деле, вводимые им положения хорошо объясняют поведение людей (социальный обмен) только тогда, когда взаимодействие индивидов оказывается взаимовыгодным или, по терминологии Дж. Хоманса, симметричным. Но общественные отношения далеко не всегда взаимовыгодны. Для объяснения несимметричных отношений обмена Дж. Хоманс выдвигает принцип наименьшего интереса, состоящий в том, что лицо, имеющее наименьшую заинтересованность в продолжении социальной ситуации''(процессе обмена) обладает большей способностью диктовать условия обмена другим участникам ситуации. Результатом этого становится появление власти, поскольку тогда «один человек имеет большую способность вознаградить других в обмене, чем другие могут вознаградить его».26 Таким образом, любые властные отношения, даже самые насильственные, представляют собой, согласно Дж. Хомансу, частный случай обмена (несимметричный обмен), а потому могут объясняться исходя из тех же положений, что и обмен симметричный. Эта концепция власти сопровождается у Дж. Хоманса идеологической верой в то, что социальная эволюция предполагает выравнивание отношений обмена, делая насилие скорее частным случаем, чем правилом.
Для объяснения социальной стратификации Дж. Хоманс вводит еще один принцип — принцип дистрибутивной справедливости. Суть этого принципа состоит в том, что любое отношение обмена стремится к тому, чтобы награды участников были пропорциональны их затратам, что неизбежно порождает дифференциацию индивидов. Отсюда — социальное неравенство естественно и справедливо, поскольку отражает пропорции личных вкладов индивидов в общественное целое.
Таким образом, теория социального обмена Дж. Хоманса представляет собой очень рационализированную модель человеческого поведения, детерминированного внешними обстоятельствами и внутренними мотивами. Рациональность действия при этом заключена не в сознательном выборе людей (как у Т. Парсонса), а в следовании правилам социального обмена, и, следовательно, свобода человека' оказывается лишь «иллюзией выбора», подчиненного психологическим правилам. Сводя социологическое объяснение к принципам бихевиоризма, Дж. Хоманс тем самым производит двойную редукцию, поскольку сам бихевиоризм лишь частично объясняет психологию человека, исходя из аналогии с поведением животных. Распространяя бихевиористское объяснение на социальные макропроцессы (власть, стратификация и т. д.), Дж. Хоманс сталкивается с большими трудностями, иногда приводящими его к утверждению о том, что нет общества вне людей, участвующих в процессах обмена.
Преодолеть эти трудности объяснения макропроцессов в рамках парадигмы социального обмена попытался другой социолог — Питер Майкл Блау (1918 г. р.). Он разделяет многие положения теории Дж. Хоманса, основанных на использовании постулатов психологического бихевиоризма. Однако различия в их концепциях гораздо сильнее, чем внешнее сходство. Если Дж. Хоманс движется в направлении психологического редукционизма, то П. Блау, наоборот, предостерегает от игнорирования самостоятельности социальных явлений. Он различает два уровня этих явлений: уровни микро- и макроструктур. Оба эти уровня имеют, согласно П. Блау, гораздо больше различий, чем сходств. И если правила бихевиоризма способны хорошо объяснять микроструктурный уровень, то в приложении к макроструктурам, по крайней мере таким, как власть и стратификация, они уводят исследователя от адекватного понимания. Поэтому П.Блау ставит своей задачей синтезировать теорию обмена с концепцией социальной структуры.27
Разделяя положения обмена Дж. Хоманса, П. Блау утверждает, что далеко не все социальные отношения могут быть рассмотрены как процессы обмена, а лишь те из них, которые ориентированы на достижение целей, реализация которых возможна только в процессе взаимодействия с другими людьми и для достижения которых необходимы средства, доступ..;;;; и другим людям.28 Согласно 'П. Блау, та часть поведения, которая управляется правилами обмена, лежит в оснопакяи образования социальных структур, но сами правила обмена недостаточны для объяснения сложных структур человеческого общества. Особую неудотовлетворенность вызывает у него попытка объяснения феномена власти психологическими правилами, предпринятая Дж. Хомансом.
|
|
|
|
|
|
Дата добавления: 2016-11-23; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 521 | Нарушение авторских прав
Лучшие изречения:
| 2092 - 